Вскоре после того, как погас свет, к дверям квартиры подошли полицейские. Лин чувствовала, как они взбираются на сороковой этаж. В покалеченном городе, почти лишенном данных, их электромагнитные поля сияли подобно маякам. Лин посмотрела сквозь скрытые камеры, спрятанные в их нагрудных карманах, и проследила потоки информации, идущие от полицейских к участку, а оттуда – в штаб-квартиру шанхайской полиции.

Судя по полицейской информационной системе, в городе царил хаос. Пожары. Наводнения. Аварии. Мародерство. Смерти. Аварийного энергоснабжения едва хватало на работу больниц.

Лин видела, как тонут в метро. Как грабят магазин: полицейские открыли огонь по обезумевшей, вымокшей насквозь толпе, и люди сплошной волной хлынули вперед, по трупам, наконец подбежали к солдатам… и трансляция оборвалась.

Шанхай бился в агонии. Вот и хорошо. Они держат в тюрьме ее мамочку. Они еще и не такого заслуживают.

Впрочем, город уже пытался зализывать раны. Лин видела отчеты о замене ключевых трансформаторов, о перенаправленных потоках дождевой воды, которая заливала улицы, о нескольких поднявшихся в небо дронах. Десятки тысяч букашек пытались устранить ущерб, причиненный Лин. Город-улей, огромный суперорганизм.

Что будет, если она ударит вновь – только сильнее? Получится ли убить город? Обратить букашек в бегство? Лин очень хотелось попробовать – вырвать крылышко у распластанного перед ней насекомого и посмотреть, что будет.

Нельзя. Терпение, учила мать, есть главное преимущество постчеловека. К тому же Лин сейчас ищут. Сотни хакеров трудятся, обновляют бессмысленные брандмауэры и антивирусное ПО, напрягают свои убогие умишки, пытаются найти виновника. Одно дело – ударить, когда этого никто не ждет, и совсем другое – попытаться снова, когда люди настороже. Это будет глупый и безрассудный поступок, выходка маленькой обиженной девочки.

А Лин больше не ребенок.

Она впустила полицейских, потных и запыхавшихся, в дом, мило улыбнулась и сказала, что не может предложить им чаю: плита не работает.

Они засмеялись и пообещали ее защищать даже без чая.

Лин с улыбкой поблагодарила жалких муравьев. Папин водитель Баи стоил сотни таких. Фенг – трех сотен. Глупые людишки.

Кто вас защитит, когда моя мамочка вырвется на свободу?

Ночью Лин легла в постель, накрылась одеялом и стала гадать, куда пропал ее отец. Может, она случайно заперла его в том же месте, где держат мамочку? Есть ли там еда? Вода? Воздух?

Она нахмурилась. Отец в подметки не годится маме. Он простой человек. И все же она не хотела бы его убивать. Она любит папу. Насколько вообще можно любить простого человека.

Очнулась Лин среди ночи, в 3:30. В их элитном районе уже начали восстанавливать электросети. Сквозь Лин бежал крошечный ручеек информации. В домашней сети появился шпион. Она недоуменно уставилась на него. Программа-ищейка лезла во все углы и искала информацию, которая могла выдать обесточившего город преступника. Чтобы укрыться от коварного бота, Лин свела свое сетевое присутствие почти на нет, и он прошел мимо.

Лин осторожно порылась в информационных системах полиции и служб неотложной помощи. Бо́льшая часть Шанхая по-прежнему была обесточена. Сотрудники служб безопасности взяли в плотное кольцо этот крошечный островок света, где жили самые богатые начальники и политики. За пределами кольца царили полнейший хаос и тьма.

И еще одно: папочка жив! Заглянув в его календарь, Лин узнала, что он будет дома через несколько часов. Лин облегченно улыбнулась. Что ни говори, а все-таки он ее папа.

Чен немного поспал, а потом военный вертолет доставил его обратно в Шанхай.

Машина так и стояла на сером асфальте взлетного поля. За рулем сидел новый водитель, представившийся Йинджи. Морской пехотинец. Не клон.

Кому он служит? подумал Чен. Уж точно не мне.

Йинджи повез его домой. Их сопровождали два военных джипа: один спереди, другой сзади. На крышах – пулеметы, внутри – вооруженные до зубов солдаты. Проливной дождь заливал ветровые стекла машин.

Улицы напоминали кадры из фильма ужасов: неподвижные автомобили, грязная сточная вода по колено. Сквозь пуленепробиваемое окно Чен видел в дверях осунувшихся, озлобленных людей. Завидев джипы, они кидались врассыпную или прятались в подъездах домов.

Впереди замаячили освещенные здания Луцзяцзуй, финансового района на самом кончике Пудуна, респектабельного и роскошного сердца Шанхая. Его дом был среди них – органичная часть знаменитого шанхайского пейзажа. Уже освещенный. Ну, разумеется. Иначе и быть не могло – первым делом свет и все необходимое полагается вернуть городской элите.

– Впереди неприятности, – сказал Йинджи, приложив палец к наушнику. – Толпа людей пытается ворваться в Луцзяцзуй.

Толпа? Рвется в его дом?

Чем ближе они подъезжали к деловому району, чем светлее было вокруг, тем это становилось очевиднее. Люди на улицах были мокрые насквозь, голодные, отчаявшиеся. Озлобленные. В мусорных урнах горели костры. Кто-то бросил в джип бутылку, и Чен невольно отшатнулся.

Поначалу на тротуарах виднелись горстки людей, потом толпы, а теперь автомобиль пробирался сквозь сплошной поток. Все шли на свет, надеясь согреться и укрыться от дождя. Джип, ехавший впереди, освещал толпу прожектором. Из мегафона летели угрозы и предупреждения. Грязные, мокрые люди тянулись к машинам. Что-то бухнуло рядом с Ченом; он повернул голову и увидел прижатое к стеклу лицо с безумными глазами и выбитым передним зубом, раскрытым в яростном вопле ртом. Десятки кулаков забарабанили по машине. Чен съежился от страха и тут увидел, как по другому окну ударили железной трубой. Еще удар… еще, и еще, и еще.

Спереди вновь донеслось требование разойтись. Толпа начала раскачивать машину. Он посмотрел в зеркало заднего вида на своего водителя – морского пехотинца – и прочел в его взгляде неприкрытый страх. Машину затрясло еще сильней, колеса с левой стороны оторвались от асфальта, и Чен судорожно зашарил руками перед собой, пытаясь за что-нибудь ухватиться.

Безумный звук сотряс его тело, зубы, кости, нутро. Ультразвуковое оружие, применяемое для ликвидации массовых беспорядков.

И снова:

Чен схватился за живот: боль гнездилась именно там. Толпа отпрянула, и автомобиль рывком встал на все колеса. Чен выглянул в окно и увидел, как мощный солдат в броне хватает беззубого за волосы, с размаху бьет лицом о стекло, ломая нос, и отшвыривает в сторону. На стекле в этом месте осталось кровавое пятно.

Машина поехала вперед, и толпа бросилась врассыпную. И вот уже ворота. Чен облегченно выдохнул, оказавшись на пустых, ярко освещенных улицах Луцзяцзуя.

Спустя несколько минут Чен поднимался в лифте домой. Он пришел в себя после ультразвукового удара, разогнавшего толпу, и набирал код для входа в квартиру, когда позвонила учительница Лин.

Она была в истерике и несла какую-то околесицу. Прячусь на лестнице, говорила она. Идти больше некуда. Потом опять бред – про Лин, про ее неуправляемую ярость, про Шанхай… Чушь собачья.

И тут до Чена дошло. Внезапно слова учительницы сложились в ясную картину. Он понял, что произошло этой ночью и кто во всем виноват.

Двери лифта открылись прямо в квартиру. Перед ним стояло исчадие ада, его мерзкая дочь.

Утром Лин занялась делом: заварила чай и сделала сэндвичи для скучающих полицейских, убедилась, что в квартире чисто прибрано, – бардака отец не любил.

Когда он вошел в лифт, она сразу это почувствовала и приказала кухне кипятить воду и заваривать его любимый чай.

Взяв в руки тяжелую чашку, она встала напротив лифта, у самого окна. Один из полицейских подметил, что она выглядит очень взрослой для своего возраста: Лин ответила улыбкой-оскалом. Какое ничтожество!

А потом двери открылись: в лифте стоял ее отец.

– Папочка! – радостно закричала она и протянула тяжелую чашку. Отец стремительно двинулся по коридору прямо к ней, затем размахнулся и ударил ее по лицу, сбив с ног.

– Чудовище! – заорал он.

Лин вскрикнула, но было уже поздно. Она с размаху влетела затылком в закаленное стекло панорамного окна и сползла на пол. Лицо и руки обварило кипятком. Чашка упала и разлетелась вдребезги о мраморный пол. Мир закрутился в урагане боли. Слезы брызнули из глаз. Против своей воли она жалобно заскулила.

Полицейские мигом вскочили, но замерли на месте с разинутыми ртами. Один удивленно хмыкнул. Чен обернулся; он только сейчас их заметил. Трое молча смотрели друг на друга. Грудь Чена вздымалась и опадала.

Лин поползла в комнату матери; мертвую тишину в квартире нарушал лишь ее плач.

Наконец Чен проговорил:

– Вы ничего не видели. Уходите.

Полицейские поклонились и вышли из квартиры.

Лин все ползла. Она почти добралась до цели – до маминой комнаты. Там она будет в безопасности.

Отец несколько секунд молча наблюдал за ней. Затем заговорил:

– Еще раз выкинешь что-нибудь подобное, я тебя убью. Ясно?

От этих слов Лин зарыдала еще громче. Голова кружилась, и она почти ничего не видела, однако каким-то чудом все же доползла до цели. Вот она, мамина комната. Лин отдала мысленный приказ, и дверь открылась. Дверь, которая не открывалась со дня маминой смерти. Дверь, которую не мог открыть даже папа. Только она, Лин, могла это сделать.

– Ты слышала?! – громче и свирепей проговорил отец. – Я от тебя избавлюсь! Ясно? Давно надо было это сделать!

Его голос дрожал. Лин вцепилась в дверной косяк, приподнялась и влетела в комнату.

– Лин!!! – завопил отец и мигом, в три шага, очутился возле нее. Он бы опять ее ударил, но Лин успела захлопнуть защитный экран. Какое облегчение: отец отшатнулся, не рискнув остаться без рук.

Чен забарабанил в дверь, но без толку. А, черт с ней! Пусть эта тварь сгниет там заживо.

Он прошел к панорамному окну через просторную гостиную великолепной квартиры – которую получил благодаря славе, богатству и успеху – и взглянул на Шанхай. На темные руины задушенного города.

Отчасти ему было стыдно и больно за свои действия. Он ударил восьмилетнюю девочку и грозился ее убить. Он будет пытать призрак покойной жены – в надежде выбить из нее новые научные открытия и выдать за свои собственные.

Нет, подумал Чен. Нет у меня никакой жены. И дочери тоже нет. Моя жена умерла десять лет назад. А тварь, которую я называю дочерью, мне не ребенок. Это чудовище. Голем. Ее и человеком-то нельзя назвать.