ГЛАВА 16
Плывя к берегу (во время чего его чуть не задавил вапоретто), выбираясь из воды по древним ступеням (Большой канал печется о тех, кто падает в него или прыгает) и в одиночку бредя к палаццо (Джош вызволял Поппи из лап полиции, явившейся сразу после того, как Квентин ушел в глубину), он думал только о том, что обратный путь в Филлори все-таки существует. Это была единственная полезная информация, которую ему сообщил дракон. Пуговицу уже не вернуть, ну и ладно: способ все-таки есть, если они, конечно, разгадают эту загадку.
Он думал о том же, отмываясь под горячим, открытым до отказа, получасовым душем от соли, солярки, тяжелых металлов и кое-чего похуже. Вымыв три раза голову и выкинув в мусор любимый королевский наряд, он забрался в постель. Первая дверь, так сказал дракон. Первая дверь. Что за дверь такая?
Задуматься следовало не только над этим. Их короткий разговор был куда как не прост. Возвращение старых богов и что-то насчет героя — все это важно до чрезвычайности, но первая дверь важнее всего. Он обязательно додумается, что это значит, и вернется назад, на свое место. Станет чертовым героем, что бы там дракон ни трындел. Проиграет все, если это поможет выиграть.
Поппи, насилу дождавшись, разбудила его в семь часов — для нее это утро было сродни рождественскому. Квентину она даже и не завидовала; принесла ему капучино, сама успев выпить три. Эти мне австралийцы — того и гляди начнет скакать у него на кровати.
Обсуждение началось, когда сели завтракать.
— Первая дверь, — размышлял Джош. — Видимо, первобытная — типа Стоунхенджа.
— Стоунхендж — календарь, а не дверь, — заметила Поппи. В порядке ознакомления ей сообщили мимоходом, что Филлори существует на самом деле. Она схватила это на лету, как схватывала все остальное, и теперь накапливала информацию — воображение не включалось в процесс.
— На ней может быть часовой замок. Как в хранилище.
— Забудь про Стоунхендж, — посоветовал Квентин. — Это скорее всего в Венеции — ворота моря какие-нибудь.
— Венеция — порт, то есть своего рода дверь. Портал. Под дверью подразумевается весь этот город.
— Но почему она первая?
— Возможно, дверь метафорическая, — предположила Поппи. — Библия, например — как у Дэна Брауна.
— Спорю, это как-то связано с пирамидами, — снова Джош.
— Это дверь в доме Четуинов, — молвила Джулия.
— Как это? — спросила Поппи после продолжительной паузы.
— В Корнуолле. В доме их тети. Когда они впервые открыли Филлори.
Хорошо для разнообразия посмотреть, как Поппи получает нокаут.
— Откуда ты знаешь? — не унималась она.
— Знаю, и все. — Квентин надеялся, что больше Джулия ничего не скажет, однако она сказала: — Чувствую.
— Как это — чувствуешь?
— А тебе-то что? — Джулия невзлюбила Поппи сразу, на инстинктивном уровне.
— Так… любопытно.
— Это имеет смысл, — торопливо вмешался Квентин. — Как они впервые попали в Филлори? Через дверцу часов в теткином доме.
— Ну, не знаю. — Джош потер круглый щетинистый подбородок. — Я думал, туда дважды тем же путем нельзя проходить. И потом, Мартин Четуин был тогда маленький. Я в часы точно не пролезу, да и ты тоже.
— Это да…
— И Четуинов ведь пригласили туда персонально. Они обладали какими-то уникальными личными свойствами, вот Эмбер их и позвал, чтобы помогли все наладить.
— У нас личные свойства тоже неслабые, — сказал Квентин. — Это наша лучшая версия. Надо ехать.
— Я точно еду, — сказала Джулия.
— В дорогу, значит, — с ходу включился Джош.
— Ага, в дорогу. — Хорошо принимать решения, на чем бы они ни основывались. — Отправимся завтра утром, если ничего лучшего не придумаем.
Поппи тем временем просто кисла со смеху, и не замечать этого делалось трудновато.
— Ох, — выговорила она, — извините. Я знаю, что Филлори реально… то есть верю вам… но это же детская книжка. Вы бы еще в Кэндиленд собрались… или там, не знаю, в деревню Смурфов.
Джулия встала и вышла, не удостоив даже проявить раздражение. Она Филлори принимала всерьез и не желала слушать, как над ним насмехаются. Джулия могла быть очень неприятной, когда хотела, — раньше Квентин не замечал этого.
— Думаешь, Сладкая Страна тоже реальна? — оживился Джош. — Филлори я бы на нее променял не глядя. Шоколадное болото и все такое. А принцесса Глазурина? Как она вам?
— Хочешь верь, хочешь нет, — сухо отрезал Квентин, — но для нас — для меня — Филлори самая что ни на есть реальность. Я живу там. Это мой дом.
— Знаю, знаю! Извините меня. — Поппи утерла глаза. — Наверно, это надо увидеть своими глазами.
— Может, и увидишь еще. «А может, и нет», — добавил мысленно Квентин.
Назавтра они двинули в Корнуолл, где в 1917-м дети по фамилии Четуин, жившие у своей тети Мод, познакомились с Кристофером Пловером и начали свою филлорийскую эпопею. С трудом верилось, что дом Четуинов стоит где стоял и что туда можно просто взять и войти.
Тем не менее дом существовал, избежав сноса. Музея там не открыли, но местонахождение его тайной не было: залезь в Википедию и найдешь. Помешать путешественникам могли разве что нынешние владельцы или полиция. Квентину, кстати, давно следовало там побывать: для фанов Филлори это все равно что полигон теста «Тринити».
Джош клялся, что провел серьезную работу с порталами и корнуоллский тоже сможет открыть. Квентин на это спросил, знает ли Джош, где этот самый Корнуолл помещается — в Англии, Ирландии или Шотландии. За правильный ответ полагалась награда в сто долларов. Джош, подозревая подвох, сделал финт и сказал, что в Канаде.
Когда Квентин показал ему на карте юго-западную оконечность Англии, Джош возобновил свои клятвы. Это ж в Европе, рядом практически! Он со знанием дела говорил о магнитных линиях и астральных складках — Квентину решительно пора было перестать недооценивать Джоша.
Поппи заявила, что тоже пойдет.
— Ни разу не была в Корнуолле и очень хотела бы познакомиться с носителем местного языка.
— Английского? — уточнил Джош. — Я мог бы подобрать тебе одного-двух.
— Корнуэльского, балда. Древний британский язык вроде валлийского и бретонского. Сюда же и пиктский относится — на них говорили еще до англосаксов и норманнов. Эти древние языки очень сильные; корнуэльский лет двести считался мертвым, но теперь его оживляют. Какой у нас пункт назначения, если точно?
Этот разговор происходил во время завтрака, постепенно перешедшего в ланч. Чашки из-под эспрессо и шаткие башни тарелок переставили на пол, водрузив на очищенный стол толстый атлас — Джош принес его из библиотеки вместе со всеми книгами филлорийской серии и биографией Пловера.
— Это на южном побережье, — сказал Квентин. — Называется Фоуи.
— Можно и в Пензансе высадиться, — заметила, изучив карту, Поппи. — Оттуда ехать максимум два часа.
— Пензанс? Это где пираты? — вмешался Джош. — Он что, тоже реальный?
— Хочу сказать пару слов по этому поводу, если позволите. — Поппи отодвинула атлас. — Город Пензанс вполне реален, поскольку находится в Корнуолле, на планете Земля. Вы так зациклились на вымышленных мирах, что об этом, нашем, не знаете ничегошеньки. Что там Пензанс — Тинтагель тоже реален!
— Там, кажется, король Артур жил? — вспомнил Квентин.
— Жил он в Камелоте, а родился, по преданию, в замке Тинтагель. В Корнуолле опять же.
— Вот блин, — сказал Джош. — Поппи права, валим в Пензанс.
Магов, похожих на Поппи, Квентин еще не встречал. Как может человек, не интересующийся ничем за пределами реальности этого мира, практиковать магию?
— Дело в том, что король Артур, возможно, родился не в Тинтагеле. Возможно, он вообще не существовал. Или существовал в виде пиктского воеводы, который убивал всех направо-налево, ломал на колесе, насиловал вдов и загнулся от чумы года так в тридцать два. Вот в чем моя проблема с реальным миром, если хотите знать. Говоря, что король Артур был реален, ты имеешь в виду не книжного Артура. Не доброго короля. Зато в Филлори — смейся сколько хочешь, Поппи, но это правда — короли живут самые настоящие, и я в том числе. А также единороги, пегасы, эльфы и гномы.
— Эльфов там нет, — поправила Джулия.
— Пускай нет, суть не в этом. Просто я мог бы притвориться, что выбора не существует, и остаться здесь на всю жизнь. В Тинтагеле поселиться, к примеру. Но выбор есть, а жизнь у меня одна, и я, с вашего разрешения, хочу провести ее в Филлори, в моем замке. Тусоваться с гномами и спать на перьях пегаса.
— Потому что так легче, — сказала Поппи. — Почему бы не выбрать самый легкий путь, в самом деле? Только потому, что он не всегда самый лучший?
— Вот именно, почему?
Квентин не понимал, как Поппи удается доставать его с такой меткостью, и сам себе напоминал Бенедикта.
— Хватит вам, — сказал Джош. — Ты живешь здесь, он в Филлори, всем хорошо.
— Конечно, — чирикнула Поппи.
Господи, подумал Квентин. Вторая Дженет.
Два часа спустя они вышли на улицу через заднюю дверь палаццо. Дом был слишком напитан чарами, чтобы открывать портал в нем.
— Думаю, это можно сделать прямо отсюда, — рассудил Джош. — Вон по тому переулку никто никогда не ходит.
Возражений не поступило. Квентин нервничал так, точно они собирались уколоться или заняться сексом. Джош довел их до переулка, где двое человек разошлись бы с трудом. В дальнем конце сверкала на солнце лента Большого канала. Насчет полной непосещаемости этого места Джош заблуждался: кто-то совсем недавно использовал его в качестве писсуара.
Квентин вспомнил, как возвращался в Брекбиллс после летних каникул: обычно ему открывали порталы как раз в таких закоулках. Горячий уголек ностальгии по временам блаженного неведения загорелся в груди.
— Надо проверить, хорошо ли я помню. — Джош достал из кармана смятый листок со столбиками координат и векторов. Поппи, будучи выше ростом, подглядывала через его плечо. — Прямой линии нет, но можно сделать пересадку в Ла-Манше.
— Почему бы не пойти через Белфаст? — ввернула Поппи. — Все ходят. Потом поворачиваешь на юг, и все. По астральной геометрии выходит даже короче.
— Не-ет. Мой путь гораздо изящней, сама увидишь.
— Просто если ты промахнешься с пересадочной станцией, до Гернси плыть будет далековато.
Джош, сунув бумажку в задний карман, принял нужную позу. Слова он выговаривал четко, не торопясь, и столь же четко работал руками; Квентин никогда еще не видел, чтобы Джош ворожил так уверенно. Вскоре тот напряг плечи, согнул колени и скрючил пальцы, будто собирался открыть тугую гаражную дверь.
Посыпались искры, Поппи с визгом шарахнулась. Джош поднял свою невидимую железную штору, и в расколовшейся реальности показалась зеленая трава и более яркое, белое солнце. Джош, тряхнув дымящимися пальцами, очертил дверь сверху и по бокам — одна сторона, отклонившись, зацепила стену ближнего дома, — снова поддел ее снизу и открыл до конца.
Квентин все это время поглядывал в сторону улицы. Там слышались голоса, но в их переулок никто не сворачивал. Джош окинул свое творение критическим взглядом: посреди яркого венецианского дня возник прямоугольник английского, попрохладней и более высокого разрешения. Зажав рукав в кулаке, автор стер с Англии остатки Венеции.
— Ну как? — спросил он. — Годится? — Искры прожгли мелкие дырочки у него на штанах.
Все признали, что это вполне годится, и поочередно прошли на ту сторону. Порог двери не совсем примыкал к мостовой — с обуви могло срезать носки, если не соблюдать осторожность, — но соединение было плотное, и неприятных ощущений не возникало. Совсем другой уровень, удовлетворенно подумал Квентин; это вам не самодеятельные порталы между убежищами.
Джош, оставив в стороне и Пензанс, и Белфаст, привел их прямо в городской парк близ центра Фоуи. Еще несколько лет назад такая точность была бы недостижима, но гугловский уличный план послужил ценным вкладом в искусство создания отдаленных порталов. Джош прошел последним и стер дверь из воздуха.
Квентин не мог себе вообразить ничего более английского, чем этот город. Или более корнуоллского — Поппи должна знать, в чем разница. Городок в устье одноименной речки словно сошел с рисунка Беатрис Поттер. Воздух после удушливого венецианского зноя прохладен и свеж, улочки извилистые, узкие и крутые, цветочные ящики на окнах практически заслоняют солнце.
В маленьком туристическом бюро их информировали, что Фоуи произносится в самом деле как Фой и что прославил его не только Кристофер Пловер. Где-то поблизости расположены Мэндерли из «Ребекки» и Тоуд-Холл из «Ветра в ивах». Дом Пловера, в нескольких милях от города, принадлежит теперь Национальному фонду, он огромен и по некоторым дням открыт для туристов. Дом Четуинов находится в частном владении и на туристических картах не значится, но он тоже где-то неподалеку. Согласно всем легендам и биографиям, он непосредственно граничит с усадьбой Пловера.
Поппи — единственная, у кого имелся паспорт и кредитные карточки — отправилась брать напрокат машину. (На замечание Джулии, что машину можно просто угнать, она ответила взглядом, полным безмолвного ужаса.) Остальные ждали ее на скамейке, под лучами нежаркого английского солнышка. Поппи подъехала за рулем серебристого «Ягуара» — вот уж не ожидала найти такое в Смурфтауне, сказала она. Все подкрепились в пабе и выехали.
Квентин, впервые оказавшись в Англии, не переставал удивляться. Эти холмистые пастбища за пределами города, с овцами и темными швами изгородей — более филлорийского пейзажа не найти, вероятно, на всей Земле. Даже в Венеции. Почему ему раньше никто не сказал? То есть говорили, конечно, но он не верил. Поппи на водительском месте ухмыльнулась ему в зеркало заднего вида: что, мол?
Возможно, она права и он с недостаточным уважением относится к реальному миру. Передвигаясь по проселкам сельского Корнуолла, они все были бы нормальными членами общества, не менее, наверно, счастливыми, чем теперь. Трава, проблески солнца между ветвей, малочисленность населения, дорогая машина — для всего этого магия не нужна, и недовольным такой жизнью может быть только полная сволочь. Квентин впервые в жизни серьезно думал о том, что счастливым можно быть и без Филлори. Счастливым, а не просто покорным судьбе.
К Филлори они, безусловно, были ближе, чем где-либо еще на планете. Даже названия деревень звучали по-филлорийски: Тайвордрит, Касл-Дор, Лостуител. Здесь сквозь реальный мир просвечивал другой, сказочный.
На Джулию Корнуолл определенно действовал благотворно — оживлял ее, можно сказать. Она единственная могла читать в машине без того, чтобы ее укачало, и все время листала филлорийские книжки, отмечая стикерами некоторые страницы и зачитывая вслух избранные места. Надо было вспомнить все способы проникновения в Филлори, составить путеводитель для желающих покинуть реальный мир.
— В первой книжке Мартин с Фионой проходят через футляр часов. Во второй Руперт туда попадает прямо из школы, так что нам от этого толку нет; Хелен, кажется, тоже, но про нее я пока не нашла. В «Летучем лесу» они лезут на дерево — это бы нам больше всего подошло.
— Не надо двери взламывать и всем под силу, — поддержал Квентин.
— Вот-вот. В «Тайном море» они едут на волшебном велосипеде, тоже неплохо. Может, там есть гараж или сарай для хранения всякого хлама.
— Фаны должны были давно все подчистить, — заметил Джош. — Вряд ли мы первые об этом подумали.
— В «Блуждающей дюне» Хелен и Джейн сидят с мольбертами где-то на ближнем лугу. Если остановимся на этом, придется сгонять в Фоуи за рисовальными принадлежностями. Вот, собственно, и все.
— Не совсем. — Извините, но никто, даже Джулия, не знал филлорийскую серию лучше Квентина. — Мартин в конце «Летучего леса» возвращается туда, хотя Пловер и не указывает, как именно. Есть еще последняя книга, «Волшебники», в которой сама Джейн рассказывает, как вернулась в Филлори и отыскала Мартина. Для начала она нашла коробку с волшебными пуговицами, которую Хелен выбросила в колодец. Пуговица ей понадобилась только одна — значит, остальные могут быть где-то поблизости.
— Откуда ты знаешь? — обернулась с переднего сиденья Джулия.
— Я ее видел, Джейн Четуин. В Филлори. Когда поправлялся от ран после гибели Элис.
Наступившее молчание нарушил сигнал поворота на развилке. Джулия смотрела на Квентина своими пустыми, непроницаемыми глазами.
— Иногда я забываю, через что ты прошел, — сказала она и снова стала смотреть на дорогу.
Дорога к дому Пловера, он же Даррас-хаус, заняла у них всего сорок пять минут. Когда-то это, вероятно, была настоящая глушь, но сейчас туда проложили вполне приличное двухполосное шоссе. Бровка отсутствовала, и остановленный Поппи «Ягуар» накренился под опасным углом.
Вблизи, кроме него, не наблюдалось ни единой машины. Было около половины четвертого. Усадьбу окружала солидная каменная стена; в воротах, как в рамке, виднелся сельский георгианский дом из серого камня. Его определенно строили по всем понятиям восемнадцатого века: симметрия, идеальные пропорции и так далее.
Пловер был человек богатый. Состояние нажил в Америке на бакалейной торговле, а потом перебрался в Корнуолл и начал писать свои книги. Недурное, видно, состояньице было: не дом, а прямо утес с окошками.
— Господи, — сказал Джош.
— М-даа, — протянула Поппи.
— Трудно представить, что человек жил здесь совсем один, — сказал Квентин.
— Не один, вероятно. Со слугами.
— Он был гей?
— Стопроцентный, — ответил Джош.
На воротах имелась вывеска ДАРРАС-ХАУС (ФЕРМА ПЛОВЕРА) с указанием времени посещений и стоимости билетов. Тут же висела синяя табличка с краткой биографией Пловера. Сегодня, в четверг, дом был открыт для экскурсий. Большая черная птица громко выругалась в кустах.
— Ну что, идем? — сказала Поппи.
Раньше Квентину представлялось, что там, внутри, они непременно наткнутся на что-то полезное, но сейчас дом казался ему пустым. Пловер никогда не был в Филлори, только книги писал — вот магии и не чувствуется.
— А зачем? — спросил он. Все молчаливо с ним согласились. Сюда можно вернуться и завтра, если они будут еще на Земле.
Они вернулись к машине и расправили на капоте карту. О местоположении дома Четуинов они могли только догадываться, но подходящих домов в окрестностях Фоуи было не так уж и много. В книгах Пловера часто рассказывается, как маленькие Четуины, по одному и все вместе, прибегают или приезжают на велосипедах навестить любимого «дядю Кристофера». Пловер даже калитку проделал в стене между их поместьями — калитку детского роста.
Путешественники взяли с собой две биографии Пловера: одна — сиропное житие, одобренное семьей в 1950-х, другая — жесткий психоаналитический отчет ранних 1990-х, показывающий, как «проблемная» ориентация Пловера отразилась в его знаменитых сказках. Для руководства выбрали последнюю как более точную в топографическом смысле.
Дом Четуинов следовало искать на дороге под названием Дарроуби-лейн. Это уже было что-то, хотя указателей в Корнуолле оказалось еще меньше, чем в Венеции. Поппи, к счастью, проявила себя как недюжинный навигатор. Они даже думали, что она пользуется какой-то продвинутой географической магией, пока Джош не углядел у нее на коленях айфон.
— Магия мне понадобилась, чтобы перепрошить его, — объяснила она.
За долгий летний вечер им встретилось штук пятьсот зеленых, прямо из «Уотершипского холма», ничем не обозначенных деревенских проселков. В голубых сумерках они остановились на той усадьбе, что по всем признакам граничила с пловеровской.
Ни стены, ни ворот, только гравиевая дорожка между деревьями. На каменном столбе объявление ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН, дома вдали не видно.
Джулия зачитала соответствующий отрывок из «Мира в футляре часов»:
«Дом был очень большой, трехэтажный, с фасадом из камня и кирпича, с огромными окнами, с несчетными каминами, подоконниками, витыми лесенками и прочими прелестями, которых решительно недоставало их дому в Лондоне. В прелестях вне его стен числились длинные прямые аллеи, белые гравиевые дорожки и лужайки с темно-зеленой травой».
Когда-то Квентин мог процитировать этот кусок наизусть. Глядя из окна машины, он не находил в этом месте каких-то особых прелестей, и порталом иного мира оно тоже как-то не выглядело. Он старался вообразить, как Четуины приехали сюда в первый раз, втиснутые все пятеро на заднее сиденье допотопного черного авто, больше похожего на карету с немалой примесью паровозной ДНК. Их багаж был прикручен сзади веревками и кожаными викторианскими стропами. Все наверняка молчали, пришибленные отъездом из Лондона. Самая маленькая, пятилетняя Джейн (будущая Часовщица) сидела на коленях у старшей сестры и тосковала по отцу с матерью — один сражался на Первой мировой, другая лечилась в частной психиатрической клинике. Мартин (будущий монстр, погубитель Элис) держал лицо перед младшими, решительно выпятив мягкий мальчишеский подбородок.
Юные и невинные, они совершили чудесное открытие, о котором даже мечтать не могли — и заплатили за это жестокую цену.
— Какие будут мнения? — спросил Квентин. — Джулия?
— Да. То самое место.
— Ладно. Пойду осмотрюсь.
— Я с тобой, — вызвалась Поппи.
— Нет. Я пойду один.
Поппи, как ни странно, заткнулась.
В теории хорошо бы стать невидимкой, но на практике это куда трудней, чем вы думаете. Годами стираешь себя по частям, а потом спохватываешься, что пути назад уже нет: ты никогда не будешь уверен, что восстановил свое видимое «я» с должной точностью — получается какой-то автопортрет. Лучшая виденная Квентином работа этого плана напоминала скорее защитную мимикрию: если стоять неподвижно на фоне листвы, тебя скорее всего не заметят, особенно при недостаточно ярком свете. Дверца машины громко хлопнула в тишине. Квентин, чувствуя спиной взгляды всех остальных, перешел через дорогу.
На каменном столбе что-то лежало. Пуговицы. Внизу, в траве, валялись они же: большие, маленькие, перламутровые, черепаховые. Фанатский ритуал, не иначе. На могиле Джима Моррисона оставляют косяки, а здесь пуговицы.
Но Квентин все-таки перебрал их, одну за другой — убедиться, что они не волшебные.
Камуфляжные чары он выбрал самые примитивные. Сорвал дубовый кожистый лист, соскреб немного коры, выдернул травинку, подобрал гальку с дорожки. Пропел над ними французский стишок, поплевал и сунул в карман. Вот она, гламурная жизнь современного чародея.
Сойдя с дорожки, он пошел напрямик. Минут через пять деревья расступились, и он увидел перед собой дом тети Мод.
Это было все равно что смотреть в прошлое. Неприметный въезд соорудили лишь для отвода глаз: Квентин сказал бы, что это настоящий дворец, если бы только что не видел дом Пловера. Дорожка превратилась в настоящую подъездную аллею, окружавшую с двух сторон скромный, но вполне недурной фонтан. С фасада смотрели три ряда высоких окон, серая грифельная крыша являла глазу целый лес коньков и дымовых труб.
Квентин сам не знал, что ожидал увидеть — руины или нечто модернистское, — но дом Четуинов подвергли тщательной реставрации, а лужайки, похоже, не далее как утром подстригли. Самые смелые надежды Квентина оправдались полностью, кроме одной: в доме было полно народу.
Ухоженную лужайку усеивали дорогие машины, затмевавшие даже прокатный «яг», из нижних окон лился желтый свет вкупе с негромкой музыкой ранних «Роллинг Стоунз»: у хозяев была вечеринка.
Над головой Квентина толклись комары. Что за кощунство. Пойти бы туда и разогнать всех, как торговцев из храма. Это место — Граунд-Зеро фэнтези двадцатого века; здесь Земля и Филлори поцеловались, как два бильярдных космических шара. Из дома слышался хохот и женский визг.
Хотя, с другой стороны… в большой толпе легко затеряться им всем, особенно девушкам. Можно войти в парадную дверь без всякого взлома, потом пробраться наверх и посмотреть, нет ли там чего интересного. Квентин вернулся к машине.
«Яг» припарковали на лужайке. С внешним видом тоже не было особых проблем. Квентин накупил себе новых шмоток в Венеции, пользуясь беспредельной кредиткой Джоша.
— Если кто спросит, говорите, что вас привел Джон.
— Ты бы это… того, — сказал Джош. Квентин, чтобы не выглядеть как куча перегноя, снял камуфляжные чары, переступил через порог и зажмурился. Он вспомнил о Джейн Четуин: вдруг она тоже здесь?
Джош направлялся прямиком к бару.
— Эй! — прошипел Квентин. — Ты тут при исполнении.
— Отстань, я в образ вживаюсь.
Вечеринка была как все вечеринки. Одни гости красивые, другие не очень, одни пьяные, другие нет, одним все пофиг, другие жмутся по углам, боясь слово сказать.
Входящий в образ Джош уже разоблачил себя как американец, спросив у бармена пива. Остановился на «Пимз Кап» и высосал баночку с разочарованным недоумением. Во всем остальном они с Поппи вписались в окружающую среду с искусством, которому Квентин мог только завидовать. Светские люди не переставали его изумлять: как только их мозги умудряются естественно и без усилий озвучивать всю эту дребедень? Сам Квентин, так и не научившись этому, чувствовал себя лицом подозрительным, одиноким американским самцом в незнакомом английском социуме. Он прибивался к группкам беседующих и вежливо кивал людям, которые вообще-то говорили не с ним.
Джулия, прислонившаяся к стене, выглядела прямо-таки декоративно загадочной. Только один мужчина, высокий оксбриджский тип с полуотросшей бородкой, рискнул подойти к ней, был отшит в столь же загадочных выражениях и поспешил утешиться сэндвичем с огурцом. Полчаса спустя Квентин решил, что пора продвигаться к лестнице — не к парадной в стиле Тары, а задней, служебной. Поочередно перехватывая взгляды всех остальных, он кивал головой в ту сторону. Всем четверым внезапно приспичило в туалет? Надо было дурь захватить, она послужила бы лучшим прикрытием.
Лестница тугим витком вывела их на тихий второй этаж, в полутемный лабиринт белых стен и паркета. Шум вечеринки доносился сюда, как отдаленный прибой. Какие-то дети с несколько истерическим смехом носились по коридорам, вбегали в комнаты и плюхались на кровати. Они подружились сразу, как всегда бывает на взрослых сборищах, и теперь играли в игру, правил которой никто не знал.
«Мир в футляре часов» — не справочник «сделай сам»: о местонахождении знаменитого артефакта оставалось только догадываться. «В заднем коридоре верхнего этажа» — вот и все детали, которыми их снабдил Пловер. Возможно, лучше было бы разделиться, но в кино это никогда ни к чему хорошему не приводит. Квентин опасался, что все уйдут в Филлори без него, и он один застрянет в реальности, как последняя не поместившаяся в банку сардинка в игре.
Верхние этажи, по всей видимости, не реставрировались. Паркет с облезшим лаком оставили в первозданном виде, из-под старых обоев на стенах проглядывали еще более старые. В комнатах с низкими потолками стояла под чехлами поломанная разномастная мебель. Чем тише делалось, тем реальнее становилось Филлори. Оно таилось везде: в темных углах, под кроватями, за обоями, по краям периферийного зрения. Минут через десять они могут вернуться на борт «Мунтжака».
Это то самое место, где играли маленькие Четуины, откуда исчез Мартин, где началось все это страшное фэнтези. И в заднем коридоре — точно как в книге, как было предсказано — обнаружились старинные, громадного размера часы.
Главный медный циферблат, как светило, окружали четыре мелких: с месяцами, фазами луны, знаками зодиака и бог знает чем еще. Все это было вставлено в темное дерево без всякой резьбы. Чертовски сложное сооружение, суперкомпьютер восемнадцатого столетия. В книге сказано, что эти часы сделаны из филлорийского закатного дерева, которое каждый вечер сбрасывает ярко-оранжевую листву, а утром, после краткой ночной зимы, покрывается свежей зеленью.
Они вчетвером, собравшись вокруг, словно разыгрывали одну из книг о Филлори — или, вернее, создавали новую, еще не написанную. Маятник висел неподвижно. Интересно, можно его запустить или часы сломались, когда через них прошли дети? Квентин ничего не чувствовал, но чары должны работать, он их заставит. Он вернется в Филлори, даже если придется лазить во все чертовы шкафы и шкафчики этого дома.
В этот футляр, кстати, не больно-то влезешь — разве что выдохнуть и протиснуться боком. Не так он представлял свое триумфальное возвращение, но пусть его, лишь бы сработало.
— Квентин, — сказал Джош.
— Угу.
— Квентин, посмотри на меня.
С трудом оторвав взгляд от часов, Квентин увидел, что Джош исполнен не идущей ему, новоджошевской мрачности.
— Ты ведь знаешь, что я с тобой не иду?
Квентин знал, просто позволил себе забыть со всеми этими хлопотами. Все изменилось. Они выросли. Джош — персонаж другой сказки.
— Да, вроде бы знаю. Спасибо, что проводил. А ты, Поппи? Такой шанс выпадает раз в жизни.
— Спасибо, что спросил. — Поппи, кажется, поняла его правильно, то есть отнеслась с полной серьезностью. — Но я живу здесь, в Филлори мне делать нечего.
Джулия сняла темные очки из уважения к сумраку верхнего этажа. Только мы с тобой, детка. Вместе они шагнули вперед. Квентин опустился на одно колено; гул скорого избавления наполнял уши.
В следующий момент он понял, что ничего не выйдет. Часы, хоть и не тикали, оставались чисто материальной конструкцией из дерева и металла. Он открыл стеклянную дверцу — за ней виднелись маятник, молоточки и прочие медные шестеренки.
Встав, Квентин постучал по задней стенке футляра. Опять ничего.
— А, черт. — Можно, конечно, еще на дерево влезть, только охота отпала.
— Вы все неправильно делаете. — Все оглянулись. В конце коридора стоял мальчик в пижаме и босиком, на вид лет восьми.
— Почему неправильно? — спросил Квентин.
— Сначала надо их завести, как в книге. Только все равно ничего не получится — я уже пробовал.
Каштановые волосы, голубые глаза. Более типичного маленького англичанина подобрать трудно, он даже «л» и «р» путает. Клонирован из обрезков ногтей Кристофера Робина, не иначе.
— Мама говорит, что отдаст их в магазин, но не отдает почему-то. Я и на дерево лазил, и картинки рисовал — хотите, я покажу. — Он зашлепал к ним по коридору, ничуть не смущаясь. Бывают же такие дети, особенно в Англии; с ними так и хочется поиграть. — Мама меня даже в старой коляске катала, которая стоит в гараже. Не велосипед, но попробовать надо.
— Полностью тебя понимаю, — сказал Квентин.
— Пока ничего, но мне нравится пробовать. Томас. — Он сунул Квентину свою лапку, как маленький посол чуждой цивилизации. Бедный пацан. Страдает от хронического невнимания родителей и потому пристает к гостям. Квентину вспомнилась Элинор с острова Дальний.
Квентин, беззастенчиво пользуясь заброшенностью ребенка, пожал ему руку. Не потому, что жалел Томаса (хотя в самом деле жалел), а потому, что тот был ценным союзником. Взрослые без волшебной пуговицы никогда в Филлори не входили, только дети. Туземный проводник в качестве наживки — самое то. Если пустить юного Томаса вперед наподобие гончей — кинуть подкормку в воду, — портал-другой, глядишь, и откроется.
— Принеси чего-нибудь выпить, — попросил Джоша Квентин, увлекаемый Томасом прочь. И увел за собой Поппи: в этом скорбном поезде он не собирался ехать один.
Вскоре, без особых расспросов со стороны Квентина или Поппи, выяснилось, что родители Томаса купили дом Четуинов пару лет назад у детей Фионы и что их семья находится в какой-то дальней родственной связи с Пловером. Отсюда, возможно, и деньги. Томас чуть с ума не сошел, услышав про новый дом. Ох и завидовали ему другие ребята в школе! Теперь у него новые друзья, потому что раньше он жил в Лондоне, а теперь в Корнуолле. Новые друзья лучше старых, и скучает он только по зоопарку, по экспозиции «Дождевой лес». А Квентин бывал когда-нибудь в Лондонском зоопарке? Кого бы он выбрал: азиатского льва или тигра с Суматры? Знает ли он, что есть такая обезьянка «красная тити»? Это не плохое слово, она в самом деле так называется. Согласен ли Квентин с тем, что детей в экстремальных обстоятельствах убивать можно и даже нужно?
На буксире у Томаса они исследовали верхний этаж со всеми чуланами, а после чердак. Сделали семь-восемь кругов по громадному газону за домом, обращая особое внимание на норки разных зверьков, на страшные деревья и кустарники, где запросто может спрятаться человек. Джош в это время доставлял по подпольной железной дороге джин с тоником и вручал его Квентину при каждом пересечении, как «Геторейд» марафонцу.
Могло быть и хуже. С задней террасы открывался еще более величественный вид, чем с парадной. Корнуоллскую глубинку превратили в настоящую современную резиденцию, включая бассейн, не кажущийся анахронизмом благодаря мастерству дизайнера. Простирающийся далее пейзаж с картины Констебла — зеленые холмы, бурые пашни и деревеньки — постепенно меркнул в вязком золотом свете английской вечерней зари.
Томас наслаждался ролью экскурсовода, Поппи показывала себя с самой выгодной стороны. Можно было подумать, что ее эта игра интересует даже больше, чем Квентина, — видно, ей частенько приходилось работать почасовой няней.
Экскурсия, как и следовало ожидать, закончилась в детской. К половине одиннадцатого даже Томас со своей титанической жаждой жизни притомился играть в «найди Филлори». Комната была просто огромная, его маленькое личное королевство. Лишняя кровать в виде космической ракеты напоминала об одиноком детстве и веселых совместных ночевках, неведомых Томасу. Компания, Джош и Джулия в том числе, разместилась на ковре всех цветов радуги. Внизу, вырождаясь из коктейль-пати в обыкновенную пьянку, продолжала бушевать вечеринка.
Пора, кажется, уходить: теперь уже не Томас надоедает им, а они ему. Можно попробовать Стоунхендж, как Джош предлагал… но не раньше, чем этот мост прогорит до самых опор.
Есть, в конце концов, и другие игры. Сыграв в пьяницу, кусачих зверей и крестики-нолики, перешли к настольным: «Улике», «Монополии» и «Мышеловке». Потом Томас совсем устал, а остальные так набрались, что следовать правилам стало трудно. Зарываясь все глубже в шкаф и раннее детство Томаса, они откапывали игры для самых маленьких вроде «Войны», «Змей», «Лестниц», «Хай-хо, черри-о». Дошла очередь до «Море волнуется», где стратегических элементов нет вовсе. Главное — выиграть спор, кто будет дельфином, а дальше все решит случай.
Квентин, прихлебывая теплый джин с тоником, чувствовал вкус поражения. Так умирают мечты: среди пластмассовых фишек, с ревущей внизу вечеринкой. Они будут продолжать поиски, испробуют все первые двери; но сейчас, лежа (насколько позволяли длинные ноги) на кроватной ракете Томаса, Квентин в первый раз осознал, что возвращения может и не случиться. В Филлори, возможно, прошли века, и дождь у безымянного ныне залива размывает, как сахарные кубики, руины Белого Шпиля. Гробницы короля Элиота и королевы Дженет заплел плющ, и тонкие часовые деревца растут вокруг них. О Квентине Пропащем рассказывают легенды, называя его, как Артура, бывшим и будущим королем. Но он, в отличие от Артура, не вернется из Авалона и навсегда останется бывшим.
Ну что ж. Дом Четуинов, где все это начиналось, для финала самое подходящее место. Самое смешное, что здесь не так уж и плохо. У него есть друзья. Есть деньги (вернее, они есть у Джоша, но это неважно). Есть магия, алкоголь, секс, разные вкусности. Есть Венеция и чистый зеленый Корнуолл. В этом мире куда больше хорошего, чем ему представлялось — какого хрена он еще жалуется?
Когда-нибудь у него будет такой же дом. Такой же сынишка, как Томас, уснувший прямо при верхнем свете — маленький бегун, разрывающий финишную ленту во сне. Будет прелестная миссис Квентин (Поппи? Нет уж, увольте), и Филлори уйдет в область мечты, где первоначально и пребывало. Побыл королем, и хватит. Он постарается взять от реальной жизни как можно больше по примеру всех остальных. Какой же он герой, если даже этого не потянет?
Джулия пихнула его ногой. Они, не сговариваясь, решили во что бы то ни стало доиграть до конца, и сейчас была его очередь. Квентин бросил кубик и продвинулся на две волны вперед. Джош (кит) шел впереди, Джулия (осьминог) прочно занимала второе место, Поппи (рыбка) и Квентин (медуза) сражались за третье.
Джошу на очередном броске выпала шарада.
— Кау! — сказал он. — Кау! Кау!
— Чайка, — хором сказали все. Квентин вспомнил, как был диким гусем. Джош метнул кубик снова, Джулия икнула, Квентин завалился в бесконечно мягкие, чудесно пахнущие подушки за спиной Поппи. Отсюда ему было видно, что Поппи носит стринги. Кровать понемногу входила в штопор — нельзя же столько пить, в самом деле. Выйдет она из штопора или наберет скорость и накажет его за все прегрешения?
— Кау! — сказал Джош.
— Хватит уже, — пробурчал Квентин.
— Кау! Кау!
— Сказали же тебе: чайка.
Яркий свет резал глаза. Квентин сел.
— Знаю, чувак, — сказал Джош. — Я слышал.
— Кау! — Крики не прекращались, а кровать не столько вращалась, сколько покачивалась. Все замерли.
— Быть не может. — Поппи, отреагировав первой, спрыгнула с кровати и оказалась в воде. — Черт! Не может такого быть!
В небе палило солнце. Любопытный альбатрос кружил над ними, наводя справки.
— Господи! — подскочил Квентин. — Мы сделали это! Сделали!
Они прорвались. Никакой это не финал: все начинается заново. Квентин раскинул руки, подставил солнцу лицо. Возрожден! Джулия рыдала так, будто сердце у нее разрывалось. Они вернулись. Мечта вновь стала реальностью. Их колыхали филлорийские волны.
