Квентин уткнулся лбом в обеденный стол, приводя свой мозг в прежнее состояние — до того, как тот возомнил, что их проблемы остались в прошлом. Пока этот процесс шел, можно было охлаждать чело о прохладное дерево и предаваться отчаянию. Пуговицы нет. Не стукнуться ли пару раз головой об стол, так легонько? Да нет, не стоит.

Он впервые заметил, как тихо в городе: улицы и каналы Венеции, похоже, сразу опустели с наступлением темноты. Видимо, ночью Венеция перестает притворяться, что живет в двадцать первом веке, и возвращается в родимое Средневековье.

Ладно, погоревали — пора опять за работу.

— Значит, пуговицу ты продал, — сказал, распрямившись, Квентин.

— А что, другого плана у тебя нет? Не мог же ты всерьез полагать, что мы с тобой пересечемся в Венеции и я отдам тебе пуговицу.

— План был не отлучаться из Филлори, но этот поезд уже ушел — надо придумать новый. Кто ее у тебя купил?

— Тут целая история. — Совесть Джоша, похоже, нисколько не мучила, а предстоящий рассказ обещал быть куда веселее, чем его приключения в Нигделандии. — С Нигделандией, Филлори и прочим фэнтези я завязал. Понял, что если хочу секса — а я хотел, — то надо себе его обеспечить в реальном мире. Начал осматриваться и набрел на эту подпольную сеть, убежища и все такое. Слыхал о них?

— Джулия меня ознакомила.

— То есть я всегда знал, что есть чародеи-любители, но понятия не имел, как их много. И немалое их количество побывало в Венеции, которая считается центром древнего чародейства. Думали научиться здесь кой-чему — грустно, если подумать. Некоторые вполне ничего: знают многое из того, что мы знаем, а иногда и то, чего не умеем мы, но в большинстве они понятия не имеют, что делают. С этими надо ухо держать востро. Сами по себе они не опасны, но привлекают шакалов вроде демонов, эльфов и прочей нечисти. С нами эти падальщики не связываются, а вот деревенские колдуны, готовые абсолютно на все, законная их добыча. Такие сделки заключаются, страшно сказать.

Но мне эти ребята, знаешь, понравились. В Брекбиллсе я себя чувствовал не очень уютно из-за этих оксфордских штучек: дегустация вин, изысканные костюмы и прочее. Вы с Элиотом там были больше в своей тарелке, и… Дженет тоже. — Джош едва не упомянул Элис, но в последний момент опомнился. — Нет, там было здорово, пойми меня правильно, но не совсем в моем стиле. С подпольщиками у меня лучше пошло. В Брекбиллсе надо мной прикалывались, а здесь я фигура. Просто мне, наверно, поднадоело быть на конце пищевой цепочки. Там никто особо меня не ценил, и ты в том числе, а тут я все равно что король.

Квентин не стал спорить, признав его правоту. Джоша любили, но не принимали всерьез. Квентин допускал, что Джош сам себя не принимает всерьез, потому и другие к нему так относятся, но это была несправедливая мысль, кого ни возьми — Джоша или любого другого. Все хотят быть героями своих личных историй и никто — комиками. Джош, вероятно, мучился этим все время, когда они с Квентином тесно общались; неудивительно, что он решил поизмываться над ними в комнате с чашей.

— Ты поэтому продал пуговицу? Потому что думал, что мы над тобой прикалываемся?

— Продал, потому что мне предложили за нее чертову уйму денег, — ответил задетый Джош. — И потом, я был малость зол. Здесь меня уважают — впервые узнал, что это за штука такая. Я типа мостик между двумя мирами. В подполье можно достать то, что у нас не достанешь, и наоборот тоже, вот ко мне и обращаются с обеих сторон. У них имеется такое дерьмо, о котором мы и мечтать не могли, а они даже без понятия, что оно у них есть. Они меняются всякой дрянью друг с дружкой, и там иногда всплывает черт знает что. Я раз сферу Черенкова надыбал. Никто не знал, что это такое, пока я им не показал.

— Пуговицу ты тоже на что-нибудь променял?

Джош на подначку не клюнул.

— Ага, жди. Это была особого рода сделка, одноразовая. Высокопоставленный клиент.

— Да уж могу представить. Может, свяжешь меня с этим своим клиентом? Провернем уникальную сделку еще разок.

— Попробовать можно, но шансы у тебя, сразу скажу, хреновые. — Джош ухмылялся от уха до уха — ему не терпелось поделиться очередной тайной.

— Что так?

— Сейчас узнаешь. Вернулся я, значит, из Нигделандии и болтаюсь по Нью-Йорку, счастливый, что руки-ноги целы остались. Тут звонит мне на сотовый этот самый чувак и назначает на завтра встречу в Венеции. Конфиденциальное, говорит, дело. Я ему: готов, мол, вот только с наличностью плоховато. В этот самый момент у тротуара рядом со мной останавливается «Бентли» и открывает мне дверцу. Я как дурак сажусь и еду в Ла Гуардию, а там уже частный аэроплан ждет. Откуда он вообще узнал, где я? И что у меня ничего больше не назначено на тот день?

— Да… кто бы мог такое подумать. — Старые привычки нелегко отмирают, но Джош и на этот раз не купился.

— И чемодан мне приготовлен в дорогу. Отличные вещи, все моего размера, одна зубная паста стоит семь долларов. Рандеву назначено на канале; нашел я, где это, хотя американских указателей, зеленых с белым, этот континент хрен знает когда дождется. Подъезжает отпадный катер, не вапоретто пердучий — деревянный весь, узкий как нож и бесшумный. Выскакивает мужик на причал, а с катера даже конец не кидают, просто ждут его на воде. Мужик этот лилипут, то есть, извиняюсь, маленький ростом, но одет так, что даже и незаметно. Знатного венецианского рода, маркиз или кто еще. Имя свое битый час выговаривал, но потом все пошло очень живенько. Сказал, что представляет кого-то, желающего пуговицу купить. Я в непонятках, как они узнали о ней, но спрашиваю: а кто это? Не могу, говорит, сказать. Я тогда: а за сколько? Сто миллионов долларов, говорит. Я такой: двести. И пятьдесят. Двести пятьдесят миллионов. Нет, ты вдумайся! И еще, говорю, хочу знать, кто ее покупает. Зря, что ли, все детские годы в ящик смотрел — для меня это вторая натура. Тут мой лилипут достает конверт, а в нем чек на двести пятьдесят миллионов. Как знал, сколько я запрошу. И машет мне, значит, ручонкой своей. Я думал, он мне на ухо сказать что-то хочет, нагнулся, а он сигналит, чтобы я на самый край вышел. Потом показывает в воду, а там оно. Всплывает наверх башка такая, здоровая, как грузовик, и на меня смотрит — я чуть в штаны не наклал.

— И что это было?

— Дракон, живущий в Большом канале! Вот кто у меня пуговицу купил.

Драконов Квентин знал только в теории. Их немного, и почти все они живут в реках, каждый в своей: это территориальные существа. На поверхность они почти никогда не выходят, ни с кем не общаются, вообще ничего не делают, только спят, проводя в глубоком, буквально, забытьи отпущенное планете время. Один, видимо, все-таки пробудился, переговорил с аристократическим лилипутом и даже Джошу показался, чтобы купить его — их — волшебную пуговицу за двести пятьдесят миллионов долларов.

— Пошли мы в банк, убедились, что чек действителен, и опять на канал вернулись. Я достаю пуговицу, лилипут натягивает белую перчатку, чисто Майкл Джексон, изучает покупку в лупу, а потом раз, и в воду ее. Садится на свой катер и уплывает.

— Чудеса, — сказал Квентин. На такое даже злиться трудно, хотя и возможно в принципе.

— Ты можешь вообще поверить, что дракон купил нашу пуговицу? Выходит, он нас знает, во всяком разе меня. А люди и не подозревают, небось, что в Большом канале живет дракон. Вода ведь тут соленая, знаешь? Это не пресноводный проток, а морской. Я вот впервые слышу о драконе, живущем в морской воде.

— И как с ним связаться, с твоим драконом?

— Не знаю, — опешил Джош. — Не думаю, что это возможно.

— Ты же сумел.

— Он первый со мной связался.

— И все-таки, как бы ты взялся за это дело?

Джош испустил тяжкий вздох.

— Ну… спросил бы одну знакомую. Она знает много всякого о драконах.

— Слушай сюда, Джош. — Квентин смотрел приятелю прямо в глаза, подавляя его своей волей. — Ты, конечно, все равно что король, но мы с Джулией — правители королевства Филлори, и наше место там. Это наш квест, и тебя я тоже беру в нашу команду. Нам надо вернуться в Филлори, но мы не знаем, как это сделать — вот в чем проблема.

— Проблемка та еще, — признал, поразмыслив, Джош.

— Ты же у нас можешь провернуть все что хочешь, вот и давай.

Джош, возможно, запорол их единственный шанс вернуться в тайное волшебное королевство, но деньги, надо отдать ему должное, потратил с умом. Мраморное палаццо пятнадцатого века — это вам не хухры-мухры. Белый фасад, выходящий на канал, снабжен собственной маленькой пристанью, потолки — сплошная лепнина, стены все в старых холстах, как в лишайнике. Джош даже одного Каналетто приобрел вместе с дворцом, по случаю.

Не простой, словом, дом, и довести его до ума тоже непросто. Джош поменял в палаццо трубы, сделал проводку, оборудовал ресторанного калибра кухню и укрепил фундамент ниже ватерлинии, чтобы строение не сползало в канал. Все это делалось с толком: пока душ не включишь, даже и не поймешь, что здесь что-то модернизировали.

На все это ушло двадцать пять миллионов плюс еще десять на отделку и реставрацию. Не надо быть математическим гением, чтобы вычислить, что на жизнь Джошу осталось ой как прилично: старость он себе обеспечил.

Это лишний раз доказывало, что его в самом деле есть за что уважать, хотя он по каким-то личным причинам не любил выставлять свою деловую сторону напоказ. Если посмотреть внимательно, что Квентин сейчас и делал, то в чем-то он все же переменился. Джош стал увереннее, держался иначе и не набирал больше сброшенный в Нигделандии вес. Все люди меняются, и время не стояло на месте, пока король Квентин прохлаждался в своих покоях.

Да, у Джоша есть чему поучиться. Он провел это время с толком, делал что хотел и был доволен собой. Пережив то же самое, что и Квентин — потеряв любимую девушку и сам едва избежав гибели, — он не стонал и не философствовал по этому поводу, а сделал сальто назад и приземлился в венецианском палаццо.

Квентин проспал мертвым сном до полудня, после чего состоялся торжественный завтрак (Джош очень гордился своим столом).

— Джем здесь едят ложками — интересно, да? Крошечными такими ложечками. Достойно короля, а? — подмигивал Джош. Джулия за столом не снимала темных очков и ела только мармайт прямо из банки — еще одно доказательство ее убывающей человечности.

К ним присоединилась также и Поппи, знакомая Джоша, знающая много всякого о драконах — кудрявая блондинка с большими голубыми глазами, высокая и тощая, точно жердь. В Брекбиллсе она училась в аспирантуре, а студенческие годы, будучи австралийкой, провела в тамошнем колледже.

Если австралийцы действительно такие веселые и непритязательные ребята, какими слывут, то ясно, почему Поппи свалила оттуда к чертовой матери. Ее пронзительный голосок неутомимо анатомировал чужие ошибки. Это не имело отношения к ее эго, да и всезнайкой она себя не считала — просто полагала, что ее стремление к полной ясности разделяют все до единого, и ожидала такой же критики от других. Джош говорил, что в Эсквите, тасманском магическом колледже, она была звездой курса, и Поппи не противоречила этому — стало быть, в самом деле могла быть таковой, учитывая ее стремление к истине.

В башне из слоновой кости Поппи при всей своей академичности не замыкалась, хорошо вписывалась в реальный мир, любила полевые исследования и специализировалась на драконах.

Должно быть, это было отголоском австралийской приверженности к смертельно опасным животным. Если идти вверх по пищевой цепи от крокодилов и морских ос, до драконов не так уж и далеко. Поппи знала о них все, что возможно знать, ни одного из них не видев в глаза, выслеживала их по всему миру и сюда приехала с той же целью. Джош, отыскивая экспертов по этой теме, был приятно удивлен, обнаружив, что эксперт к тому же еще и хорошенький. Она жила здесь уже три недели, и он был не прочь продлить ее пребывание.

Джош представил ее как друга, но Квентин, зная его и видя бесспорно симпатичную Поппи, рискнул предположить, что Джош подбивает к ней клинья, если уже с ней не спит. Джош, даже в обновленном и улучшенном варианте, все-таки оставался Джошем.

Она, если честно, слегка действовала Квентину на нервы, однако в данной ситуации пришлась очень кстати. Джош, чтобы задержать ее в Венеции, умалчивал о своем контакте с драконом Большого канала, но теперь настал момент сказать все. Нечего и говорить, как Поппи разволновалась и как это отразилось на величине ее и без того больших глаз.

— Значит, так, — застрекотала она. — Почти у каждого дракона на реке есть приметное место, где полагается прыгать в воду. Они ведут мониторинг на случай, если кто-то стоящий захочет с ними поговорить. Если дракон согласен на разговор, он уносит тебя в глубину, где живет, но этот процесс еще плохо исследован — слишком много легенд вокруг него наросло. Многие люди утверждают, что говорили с драконами, но сложно проверить, соответствует ли это действительности. Дракон, живущий в Темзе, будто бы писал музыку для «Пинк Флойд», когда Сид Баррет ушел, но это опять-таки не доказано. По традиции местом контакта служит первый мост вверх от моря, в нашем случае у Академии. Трудно поверить, что вы об этом не слышали. В полночь оденься получше и стань на середине моста, держа в руках сегодняшнюю газету и кусок вырезки.

— И все?

— И все. Потом ты прыгаешь в воду. Но ведь это легенда, одному Богу известно, что из этого выйдет. Информации очень мало, а надежной и вовсе нет.

Прыгаешь, значит. И все.

— Но бывали же случаи, когда это срабатывало? — спросил Квентин.

— Разумеется, — с жаром заверила Поппи. — Некоторые драконы разговорчивее других. Преподаватель риторики из калькуттской волшебной школы ходит к дракону на Ганг каждый год, и в половине случаев тот его принимает. А вот дракон Большого канала — это нечто по-настоящему новое. Я начинаю думать, что ты засранец. — И Поппи взглянула на Джоша, тоже по-новому.

— Только начинаешь? — подначил Квентин, но она в свою очередь спросила его:

— Ты когда хочешь пойти к нему?

— Этой ночью. Только у меня к тебе просьба: никому пока об этом не говорить.

Поппи нахмурилась — это ей тоже шло.

— Почему это?

— Дай нам неделю, больше ни о чем не прошу. Дракон никуда не денется, а мне нужен хоть какой-нибудь шанс. Если вокруг соберется толпа, вряд ли что выйдет.

— Ладно, — после секундной паузы согласилась она, и Квентин почему-то поверил, что она сдержит слово.

Тут же восстановив хорошее настроение, Поппи накинулась на тосты и джем. Ела она при всей своей худобе больше Джоша, но все это, как видно, сгорало в печке, поддерживающей ее постоянный накал.

Оставалось убить на что-то остаток дня. Палаццо Джош (ранее палаццо Барберино, владевших им с шестнадцатого века и продавших его скороспелому мультимиллионеру, который, ни разу не побывав в нем, ухлопал свои мультимиллионы на финансовые пирамиды, слетал на космическую экскурсию и продал палаццо Джошу) предлагало своим гостям многое. Квентин, хотя думать так было нелояльно по отношению к Филлори, мог бы даже остаться здесь жить. Можно читать и смотреть, как венецианское солнце перемещается по ковру, зажигая его яркими красками, или осматривать город; каждый маг-турист просто обязан ознакомиться с мощными структурными чарами, не дающими Венеции погрузиться в лагуну.

Ну и, разумеется, послеобеденный спритц. Из-за всего этого Квентин порой забывал, что когда-то был королем волшебного мира.

Джулия — дело иное. Она вышла к нему, когда он стоял с бокалом на piano nobile, любуясь городским видом. Они вместе смотрели, как движутся по каналу суда, а туристы с вапоретто смотрели на них и задавались вопросом, чем они знамениты.

— Тебе нравится здесь, — заметила Джулия.

— Да, здорово. Я ведь раньше ни разу не был в Италии — понятия не имел, как у них тут все.

— Я одно время жила во Франции.

— Правда? Это когда же?

— Давно.

— Это не там ты научилась угонять тачки?

— Нет. — Зачем тогда было заводить разговор, раз говорить не хочешь? — Красиво здесь, — признала она.

— Чего тебе больше хочется: остаться здесь или все же вернуться в Филлори?

Джулия поставила свой напиток, чистое виски, на широкие мраморные перила. На щеке у нее дернулся мускул.

— Я должна вернуться. Оставаться здесь мне нельзя. — Раньше в этих ее словах слышались гнев и отчаяние, теперь — сожаление. — Мне нужно все время двигаться. Ты ведь пойдешь со мной?

У Квентина заныло сердце. Джулия обращается к нему с просьбой, нуждается в его помощи. Быть нужным кому-то — совершенно новое и в чем-то приятное ощущение.

— Разумеется. — Джулия, когда он попросил ее поехать на остров Дальний, ответила ему точно так же.

— Спасибо, — кивнула она, продолжая смотреть на канал.

Стоя за пять минут до полуночи на Понте дель Академия, Квентин вспоминал этот их разговор и старался восстановить в себе это чувство. В руках он держал «Иль Газеттино» и на всякий случай «Интернэшнл Геральд Трибюн», а также кусок безумно дорогой вырезки и старательно делал вид, что у него и в мыслях нет прыгать в Большой канал.

После зловонной дневной жары ночь настала прямо-таки холодная, и зеленые воды канала манили не больше, чем ледниковый ручей. Канал выглядел чистым, хотя Квентин знал, что это не так, и до воды было дальше, чем могло показаться с берега.

Пуговица где-то там, глубоко. Дракон тоже. Может, она просто завалилась куда-то, к примеру в диван, а Джош постеснялся сказать об этом и выдумал про дракона?

— Мало тебе там внизу не покажется, — предрек он теперь.

— Да уж. — Квентин надеялся, что Джош сам вызовется или предложит вместе прыгнуть — как же, вызвался он.

— Ты привыкнешь, — заверила Поппи, обхватив себя руками от холода.

— Ты-то зачем притащилась? — не в первый раз спросил Квентин.

— В интересах науки. И потом, я хочу посмотреть, пройдет ли у тебя этот номер.

Поппи никогда не врала в тех случаях, когда любой другой непременно соврал бы. Бестактность или достойная восхищения искренность — как посмотреть.

Квентин, глубоко дыша, облокотился на шершавые деревянные перила, еще хранившие солнечное тепло. Помни, что поставлено на кон. Джулия не стала бы колебаться — сиганула бы через эти перила, как олимпийская лошадь через барьер. По его настоянию они ей ничего не сказали и смылись, когда она легла спать, иначе бы она обязательно пошла с ними.

— Людей они редко едят, — утешила Поппи. — Пару раз за столетие, насколько мы знаем.

Квентин промолчал.

— Какая там, по-твоему, глубина? — Джош достал сигарету — из них троих он нервничал больше всех.

— Футов двадцать. Я посмотрел в Интернете.

— Господи. Ты, главное, не уходи под воду.

— Если сломаю шею, не вытаскивайте меня. Лучше уж утонуть, чем жить паралитиком.

— Две минуты, — сказала Поппи. Под ними прошел пустой вапоретто — свет горел только в рубке. В этой воде небось девяносто процентов кишечных бактерий, а остальные десять — солярка. Для купания не предназначена.

На досках в верхней точке моста кто-то вырезал то ли стилизованного дракона, то ли просто замысловатую букву S.

— Ты раздеваться собираешься или как? — спросил Джош.

— Только и жду, когда ты наконец спросишь.

— А если серьезно?

— Нет, — ответили хором Квентин и Поппи.

Они помолчали. Где-то далеко разбилось стекло — пивная бутылка, что ли. Неужели он правда прыгнет туда? Почему бы просто записку не бросить? В бутылке. С номером своего телефона.

— Тот лилипут ведь звонил тебе на мобильный? А его номер у тебя есть? Может, мы…

— Его номер был заблокирован.

— Время, — сказала Поппи.

— А, черт!

Главное, ни о чем не думать. Квентин вышел на середину, взял газеты и пакет с вырезкой в одну руку и боком перепрыгнул через перила. Да так ловко, сам себе удивился — спасибо адреналину. Но торчащую снизу балку все-таки чуть не задел.

Газеты и мясо он, повинуясь первобытному инстинкту, выронил еще в воздухе. Они тут же растворились в ночи, а слева, параллельно ему, мелькнул еще какой-то падающий предмет… нет, человек! Поппи!

В воду он вошел более-менее ногами вперед и сделал все, чтобы не нахлебаться воды, ледяной и очень соленой. После минутной иллюзии, что не такая уж она и холодная, одежда пропиталась насквозь, и холод зажал его в клещи. Квентин в панике забился, боясь ухнуть прямо на дно, и выскочил на поверхность.

Он потерял одну туфлю. Поппи тоже всплыла, отплевываясь, бледная в желтом свете уличных фонарей. Квентин вместо того, чтобы злиться, заржал как ненормальный. Клево же, искупаться ночью в Большом канале!

— Какого черта, Поппи? — прошептал он драматически, когда отсмеялся. Молодец девка, храбрая.

— Раз нас двое, шансы удваиваются, нет? — Она тоже ухмылялась, как идиотка. Дело ее жизни, что ж с ней поделаешь, да и ледяной шок сильно помогает от злости.

Течение — нет, прилив, это же не река — увлекало их под мост. Господи, здесь же акулы водиться могут. Кто-то по-итальянски орал на них с берега — хоть бы не коп.

Квентин пописал прямо в штаны. На десять секунд ему стало теплее, потом еще холоднее. О промышленных отходах, впитывающихся прямо в него, он старался не думать. Снизу канал казался огромным, в несколько миль шириной. Куда его занесло? Никогда уже ему не попасть обратно на свой насиженный трон. Волна, непонятно откуда взявшаяся, плеснула ему в лицо. Нет, пора выбираться, ну его на фиг — попытался, и хватит.

— Долго еще ждать? — спросил он у Поппи — и железный крюк, сомкнувшись вокруг лодыжки, потащил его вниз.

Умереть ему полагалось прямо тогда: от неожиданности он выдохнул весь воздух сразу и отправился в глубину с совершенно пустыми легкими — но некие чары помогли ему выжить. Мастер с крыльями и хвостом за долгие годы научился принимать у себя людей и отработал удобные для пользователя чары. Смерть, по крайней мере случайная, Квентину не грозила.

Квентин согрелся впервые за многие, как ему казалось, часы и ясно видел в мутной воде, хотя и не должен был. Он и дышал водой; это требовало несколько больших усилий, чем при дыхании воздухом, но кислород в мозг поступал исправно. Благодарный Квентин вдыхал и выдыхал большими глотками. Чувствуя, что о нем заботятся, он расслабился и летел первым классом.

К драконам — к тем, что существовали в действительности — он всегда относился с недоверием, поскольку вырос на летучих, охраняющих клады, огнедышащих особях. Драконы из «Беовульфа», из Толкиена, из «Темниц и драконов». Узнав, что настоящие драконы живут в реках, а не поджигают леса в сельской местности, он был сильно разочарован. Речные драконы, фу… холодные, склизкие, почти головастики.

Тем приятнее было видеть, что дракон, ухвативший его за лодыжку правой передней лапой (короткой, но сильной) и усадивший на дно (как приучаемого к командам щенка), — всем драконам дракон. Зловещий и, похоже, прикидывающий, не съесть ли ему гостя прямо сейчас, но вполне канонический. Массивная змеиная голова величиной с малолитражный автомобиль, глаза, если смотреть под правильным ракурсом, горят серебром, чешуя водянисто-зеленая. Дракон водрузил Квентина на мягкий песок, отпустил его и свернулся клубком по-кошачьи, опустив голову на кончик хвоста.

Квентин чихнул, освобождаясь от загрязненной верхней воды. Их с драконом окружал черно-зеленый водяной купол, и никакого мусора на дне не было — дракон поддерживал у себя чистоту.

Поппи, очевидно, не удостоилась приглашения. Квентин сидел, поджав ноги, и все время всплывал, но потом обнаружил рядом круглый тяжелый предмет — возможно, пушечное ядро — и положил себе на колени. Выждав с минуту, он заговорил первым:

— Хэлло. — Голос звучал в общем нормально, но отдаленно, словно из другой комнаты. — Спасибо, что согласились принять.

Громадная морда оставалась совершенно непроницаемой, только глаза блеснули.

— Вы, вероятно, знаете, зачем я к вам обратился. Чтобы поговорить насчет пуговицы, которую вы купили у моего друга Джоша. — Чувствуя себя пацаном, упрашивающим школьного хулигана вернуть ему деньги на завтрак, Квентин выпрямил спину. — Дело в том, что она принадлежала не только ему, но и мне, и другим совладельцам тоже. Теперь она нужна мне и моему другу Джулии, чтобы вернуться домой.

— Я знаю. — Дракон звучал, как очень большой струнный инструмент на два тона ниже контрабаса. Контрабас в четыре раза больше обычного, настроенный в квинту — вот так, пожалуй. Вибрация отозвалась в ребрах и паху Квентина.

— И что же? Отдадите вы нам ее? Или, может быть, продадите?

За пределами купола стоял мрак. Услышав глухой рокот, Квентин рискнул посмотреть вверх: над ними проходила запоздалая грузовая баржа. Вода сделалась холоднее — или это он остывал? Квентин переместился поближе к дракону, от которого шло тепло. Захочет съесть — значит, съест; зачем еще и мерзнуть вдобавок.

— Нет, — ответил дракон.

Дверь в Филлори закрывалась. Если не сунуть туда ногу, пиши пропало. Мир его реальной жизни, где Квентину полагалось существовать, уплывал прочь (или это Квентин уплывал прочь). Канаты обрублены, прилив набирает силу. Зря, ох и зря поплыл он на остров Крайний — сидел бы себе в Белом Шпиле.

— Может быть, одолжите просто? — Квентин старался не выдавать своего отчаяния. — Только на один раз. Возможно, у меня найдется то, что вы хотели бы получить. В Филлори я король, и у нас там много сокровищ.

— Но я не…

По крайней мере, он честен. Интересно, бывал ли у него Байрон и сказал ли что-нибудь умное, если да.

— Ладно. Допустим. Но зачем вы тащили меня сюда, если не хотите продавать пуговицу?

Зрачки дракона расширились, сделавшись диаметром с фут — похоже, он только теперь проснулся по-настоящему. Голова поднялась; Квентин сидел так близко, что глаза приходилось скашивать. Они уже немного привыкли к сумраку, и Квентин видел, что чешуйки — чешуищи — на спине у дракона толстые, как энциклопедии, а на некоторых вырезаны загадочные печати и пиктограммы.

— Я и так уже все проиграл.

Дракон, против ожидания, оказался большим резонером и говорил одними загадками. Квентин до прыжка смутно надеялся, что они подружатся и будут вместе летать по всему миру, раскрывая разные тайны. Теперь эта вероятность таяла на глазах, но Квентин все еще не терял надежды дождаться от дракона чего-то полезного.

— Думаю, это хорошая мысль, но я…

Ноги у Квентина затекли от неудобного положения. Ему хотелось выплюнуть изо рта соленую воду, но плевать было некуда: кругом все та же вода. Дракон взмахнул хвостом, подняв облако ила, и произнес:

Как это?! Квентин открыл было рот, но то, что он собирался сказать — поблагодарить, как послушный мальчик, или послать дракона подальше с его загадками, — кануло в неизвестность. Он попросту захлебнулся. Чары больше не действовали, и он тонул, давясь ледяной, очень грязной водой.

Завязив единственный башмак в иле, Квентин забил ногами и начал всплывать наверх.