Глава Восемнадцатая,
В Коей Лорд и Леди Рууни Обсуждают Происхождение Мистических Пертурбаций в Порядках при Дворе
– До́лжно, – молвил лорд Рууни, забирая последнюю говядину с поднесенного слугой серебряного подноса, – устроить суд, дорогая моя.
Они утренне трапезничали в своих переобставленных покоях, подогреваемы раннеиюньским солнцем. Леди Рууни с другой стороны стола уместила большой пунцовый подбородок на запястье и отложила нож, выбрала кусочек хлеба и приступила к нему скорее скучающе.
– Над Танкредом?
– Он невиновен, готов клясться.
– Он кажется счастливым в Брановой башне. Уверовал, что он есть Рыцарь Благородства, заточенный злым огром. Ожидает пришествия некоей девы-воительницы, именем Клоринда, что его спасет. Невиновен или злодей, дорогой мой, он обезумел и потому должен где-либо содержаться. Королева навещает его. И другие. – Она надкусила хлеб.
– Однако надобно доказать его невиновность и больше усилий приложить, дабы отыскать истинного убивца. – Лорд Рууни мазнул салфеткой по черной своей бороде и втянул носом воздух. – Ныне же остается подозрение, что убивец за границей и способен убить снова. Нет суда – нет церемонии – нет разрешения. Вот отчего сир Томас вызнаёт…
– Лорд Монфалькон приложил все усилия, Брамандиль. В апартаментах леди Мэри не видели никого, кроме Танкреда. Целый месяц Монфалькон разыскивал и расследовал. Он все еще проводит следствие, сколько сие в его силах.
– Вестимо – и никого не успокаивает. Взгляни, как странно действует доктор Ди, – может ли нечто тяготить его совесть? Или сир Орландо Хоз, ожесточенный и рассвирепевший. Или сир Амадис Хлебороб, что стал питать ненависть к лорду Кровию Рэнслею, – или мастер Флоре-стан Уоллис, раз за разом находящий повод отлынуть от обязанностей, хотя еще недавно был ревностнейшим из королевских слуг. Всё сие после смерти леди Мэри. Между тем сир Томас Жакотт является ко двору со всеми сыновьями, поклявшись изрубить Танкреда на куски, а после беседы с ним также утверждает, что тот невиновен, и всякие день и ночь наваждением бродит по дворцу в поисках настоящего умертвителя. – Лорд Рууни понизил голос: – Затем исчезает. Исчезает, дорогая моя, ночью. И никто не может его найти. Кто видел его последним? Должно быть, сам убивец! И порешил отца так же, как порешил дщерь, но на сей раз спрятал труп. И сыновья сира Томаса длят поиски, а потом отъезжают всей оравой, виня в злодействах сарацин и отказываясь называть информатора.
– Отчего же Арабия? – Она жевала.
– Возмездие за убийство некоего лорда Ибрама – припоминаешь?
– Леди Мэри, получается, зарезала Ибрама? – Леди Рууни сотряслась. – Ох, сердечко мое!
– Рассказывают, что Ибрам любил ее и оскорбил ее: что она была отмщена, вероятно, сим безликим агентом Монфалькона, и, в свой черед, зарублена.
– Но где же агент?
– Мертв. Убит сарацинами.
– Ты уверен?
– Сие общеизвестно.
– И ныне братья Жакотты ищут мавра, соделавшего свое черное дело.
– По слухам, се лорд Шаарьяр, посол, временно возвратившийся на родину.
– Жакотты преследуют его и в Арабии?
– О сем они распространяться не стали бы. Но их семейство – из могущественнейших судовладельцев. У них много благородных родственников. Они располагают достаточным флотом, дабы грозить войной и не казаться блефующими.
– Они не станут действовать против интересов Королевы, конечно же? – Леди Рууни обнаружила, что все еще голодна, и дала слуге знак возвернуть поднос с жареным. Она смотрела, как его выкладывают на оловянную тарелку. – Жакотты славны преданностью.
– Намекают, что сами они полагают себя преданными Королевой.
– А Королева?
– Она полагает, что предала их, поскольку леди Мэри была под ее протекцией. Полагает, что предала доверие. И когда Жакотты укорили ее в том, что она покрывает убивца из политических соображений, она поклялась, что все не так, но в таком тоне, что Жакотты сочли сие лганьем. Ибо голос ее дрожал, понимаешь, любовь моя?
– Они посчитали сие за признание?
– Вестимо.
– Ах, бедная Королева. Будто и без того не подавило ее горе! – Леди Рууни грустно пережевывала картофель. – И ей совершенно неведомы ухищрения в части маскировки чувств, не считая собственного достоинства, а оно естественно. Не говорил ли Монфалькон с Жакоттами?
– Они ему не доверяют. Никогда не доверяли, ибо в эпоху Герна Монфалькон предал их дядю – к его погибели.
– Они опираются на прецеденты.
– В точности так. Старые счеты, изглаженные их отцом по воцарении Глорианы. Он хранил верность и жаждал будущего для дочерей. Одна вышла замуж удачно, за сира Амадиса Хлебороба, еще одна довольно удачно, за младого сира Лепсия Ли (что ранее был любовником Королевы), и все три были в немалом фаворе при Дворе. Посредством сего фавора сир Томас Жакотт умножил свои угодья и свои флоты, отплачивая Альбиону доброй службой, как поклялся бы любой. Однако ныне сыновья бранят сестер в лучшем случае отщепенками и, как я слыхал, по меньшей мере пять их судов уже переоснащены, сделавшись военными кораблями. Монфалькон, конечно же, исчерпал запасы терпения.
– Митра великий, Брамандиль, господин мой! Ты говоришь о гражданской войне? В Альбионе? При Королеве?
– Не о гражданской, ибо Жакоттов не поддержит никто. Однако кровавый бунт возмутит Державу и пошатнет веру простонародья. Если только Жакоттам не дозволят напасть на Арабию – что означает войну с одним из наших протекторатов, и притом с сильнейшим. Я говорю, в самом деле, о своего рода гражданской войне за границей, если Жакоттов не остановят.
– А сир Томашин Ффинн?
– Королева уплатила фактически выкуп за его вызволение. Она согласилась возместить стоимость кораблей, уничтоженных им в морском бою. По его возвращении Ее Величество, по меньшей мере, получит совет. И его не захватит безумие, обуявшее прочий Двор после убийства леди Мэри. Кроме того, он доставит сведения, разведанные в Арабии.
– Ты считаешь, любовь моя, что Арабия ответственна за убийство?
– Я считаю сие маловероятным. Лорд Шаарьяр всегда поражал меня практичностью.
– Выходит, некто трудится, ища столкнуть одних с другими? – Леди Рууни помрачнела, удивлена собственной догадкой. – Только сие и остается.
– В чьих интересах подобный раскол? – Лорд Рууни двинул корпусом и поднялся, расставив ноги, распрямился в зелено-красной своей униформе; медный нагрудник, казалось, вздымался вместе со вздымавшейся грудью. – Двор зависим от стабильности. Прошли дни Герна, когда преимуществ добивались убийством и вероломством. Ныне преимуществ добиваются служением, милостью и верностью.
– Какой-либо иностранный заговор?
– Мы чересчур склонны, – мудро молвил лорд Рууни, – винить в нашем смятении внешний источник. Я всегда с неохотой ищу виноватых среди чужеземцев, прежде чем уверюсь, что недуг – не туземного происхождения.
Супруга обняла его, ее великие перси захлестнули его доспех.
– Ты слишком праведен, дорогой мой. Слишком осторожен. Слишком добр для своего поста.
– Я защищаю Королеву.
– Притом стойко.
– Чтоб защитить ее, я должен взнуздать кошмарных кляч воображения, дабы те не понесли мои мысли прочь, куда глаза глядят, от моих простых обязанностей. Следовательно, я отвергаю умозрение. Как поступает и Монфалькон, хотя его задача труднее. Если Двор страдает от летнего безумия ощутимее, чем от иных безумий прошлого, моя задача – противопоставить ему здравый смысл.
Она поцеловала его.
– Но ты не стал бы возражать, если б я посетила наши владения, взяв с собою детей?
– Я думал о том же. Поезжай скорее.
Лорд Рууни поднял массивную голову, уставившись раздумчиво на блюдо с яблоками.
