Глава четвертая

Росс Перо выехал из «ЭДС» и свернул налево на Форест-лейн, затем направо на Центральную автостраду. Он следовал к отелю «Хилтон» на Центральной. Перо собирался просить семь человек рискнуть своей жизнью.

Скалли и Кобёрн составили свой список. Он начинался с их собственных имен, за ними следовали еще пять. Сколько руководителей американских корпораций в двадцатом веке просили семерых служащих устроить побег из тюрьмы? Вероятно, ни один.

В течение ночи Кобёрн и Скалли звонили другим пяти, разбросанным по всем Соединенным Штатам, гостившим у друзей и родственников после их поспешного отъезда из Тегерана. Каждому всего-навсего сообщили, что сегодня Перо хочет видеть их в Далласе. Они привыкли к телефонным звонкам в середине ночи и неожиданным вызовам – это было в духе Перо, – и все согласились приехать.

Когда эти люди прибыли в Даллас, их всех отправили из штаб-квартиры «ЭДС» заселяться в «Хилтон». Большинство из них к этому времени уже должны были находиться там в ожидании Перо.

Босс размышлял, что те скажут, когда он объявит, что эти люди должны вернуться в Тегеран и совершить налет на тюрьму, чтобы вызволить Пола и Билла.

Эти сотрудники были хорошими людьми и преданными ему, но преданность работодателю обычно не распространяется на готовность рисковать жизнью. Некоторые из них могли бы счесть, что весь замысел спасения с применением силы был безрассудно дерзким. Другие подумают о своих женах и детях и откажутся ради их блага, что было совершенно разумно.

У меня нет права просить моих людей идти на это, подумал он. Мне следует постараться не оказывать на них ни капли давления. Сегодня никаких приемчиков в попытке всучить товар, Перо: просто разговор начистоту. До них должно дойти, что они вполне вправе сказать: нет, босс, спасибо, но на меня не рассчитывайте.

Сколько из них согласятся добровольно?

Один из пяти, предположил Перо.

Если все окажется так, у него уйдет несколько дней на подбор команды, и дело может кончиться тем, что набранные люди не знают Тегерана.

А что, если вообще ни один человек не изъявит добровольного желания?

Он заехал на автомобильную парковку отеля «Хилтон» и выключил двигатель.

Джей Кобёрн осмотрелся. В помещении собрались еще четверо других: Пэт Скалли, Гленн Джэксон, Ралф Булвэр и Джо Поше. Еще двое находились в пути: Джим Швибах добирался из О-Клэра в штате Висконсин, а Рон Дэвис ехал из Колумбуса, штат Огайо.

Эти парни меньше всего походили на «Отпетую дюжину».

В своих деловых костюмах, белых рубашках и неярких галстуках, со своими коротко подстриженными волосами, чисто выбритыми лицами и холеными телами они выглядели теми, кем и были: обычными американскими служащими из разряда руководящих работников. Было сложно увидеть в них банду наемников.

Кобёрн и Скалли составляли свои списки по отдельности, но эти пятеро мужчин были названы в обоих. Каждый из них работал в Тегеране – большинство состояло в команде Кобёрна по эвакуации. У каждого был за плечами либо военный опыт, либо связанное с этим мастерство. Каждый был человеком, пользовавшимся полным доверием Кобёрна.

В то время как Скалли занимался обзваниванием этих людей в ранние часы утра, Кобёрн достал их личные дела и составил краткую характеристику на каждого с указанием возраста, роста, веса, семейного положения и знания Тегерана. Когда они прибыли в Даллас, каждый из них заполнил еще один лист, подробно излагая свой военный опыт, перечень военных школ, в которых прошел обучение, владение оружием и другие особые навыки. Эти характеристики были предназначены для полковника Саймонса, находившегося на пути из Ред Бэй. Но еще до прибытия Саймонса Перо предстояло спросить этих людей, изъявляют ли они желание стать добровольцами.

Для встречи Перо с ними Кобёрн подготовил три смежные комнаты. Использованию подлежала только средняя, комнаты по ее сторонам были сняты в качестве предосторожности против подслушивания. Все это выглядело довольно-таки театрально.

Кобёрн изучал других, теряясь в догадках, что же они думают. Им пока еще не сказали, о чем будет идти речь, но, возможно, те уже предполагали, в чем дело.

Он не мог сказать, что думает Джо Поше: это еще не удавалось никому. Невысокий, спокойный тридцатидвухлетний мужчина, Джо Поше скрывал свои эмоции. Его голос всегда был тихим и ровным, лицо обычно не выражало ничего. Он провел шесть лет в армии и участвовал в боях командиром гаубичной батареи во Вьетнаме. Поше освоил почти каждый вид оружия, принятый на вооружение в армии, до определенного уровня сноровки, и убивал время во Вьетнаме, практикуясь с сорок пятым калибром. Джо провел два года с «ЭДС» в Тегеране, сначала проектируя систему регистрации, – компьютерную программу, составлявшую перечни людей, имевших право пользоваться льготами системы здравоохранения, – а позднее в качестве программиста, ответственного за загрузку файлов, формировавших базу данных для всей системы. Кобёрн знал его как осмотрительного, вдумчивого мыслителя, человека, который не даст своего согласия на какой-либо замысел или план, пока не изучит его со всех точек зрения и неспешно и тщательно не продумает все его последствия. Юмор и интуиция не были его сильными сторонами: а вот мозги и терпение – были.

Ралф Булвэр был на добрых пять дюймов выше Поше. Один из двух чернокожих в списке, он обладал круглой физиономией с бегающими глазками и в разговоре стрекотал без умолку. Ралф прослужил пять лет техником в военно-воздушных силах, работая на сложных бортовых компьютерах и радарных системах бомбардировщиков. Проведя в Тегеране всего пять месяцев, он начинал менеджером по подготовке информации и быстро получил повышение до менеджера центра данных. Кобёрн знал и чрезвычайно ценил его. В Тегеране они совместно напивались. Их дети играли вместе, а жены сдружились. Булвэр любил свою семью, друзей, работу, свою жизнь. Он наслаждался жизнью больше, нежели кто-либо еще, кого бы мог назвать Кобёрн, с возможным исключением Росса Перо. Булвэр отличался также чрезвычайно независимым образом мышления и никогда не стеснялся дать волю своему языку. Подобно многим успешным чернокожим, он был достаточно уязвимым и ясно давал понять, что не потерпит, чтобы им помыкали. В Тегеране во время праздника Ашура, когда он играл в покер с высокими ставками с Кобёрном и Полом, все заночевали в том доме, как и было договорено ранее, все – за исключением Булвэра. Не было ни спора, ни заявления: Булвэр просто ушел домой. Несколькими днями позже он решил, что выполняемая им работа не оправдывала риск его безопасности, и поэтому вернулся в Штаты. Ралф не принадлежал к числу тех людей, которые следуют за толпой из стадного чувства. Если ему казалось, что толпа идет в неверном направлении, он покидал ее. У него было наиболее скептическое отношение к групповому собранию в отеле «Хилтон»: если кто-то и собирался поглумиться над замыслом вторжения в тюрьму, так это именно Булвэр.

Меньше всего из всех на наемника походил Гленн Джэксон. Спокойный мужчина в очках, он не обладал военным опытом, но был заядлым охотником и метким стрелком. Он хорошо знал Тегеран, ибо поработал там как на компанию «Белл хеликоптер», так и на «ЭДС». Джэксон представлял собой настолько прямого, откровенного, честного парня, подумал Кобёрн, что было трудно представить его вовлеченным в обман и насилие, связанные с налетом на тюрьму. Джэксон также был баптистом – все прочие исповедовали католическую веру, за исключением Поше, который не признавался, кто он, – а баптисты были знамениты тем, что боролись с Библией, а не с людьми. Кобёрн задавался вопросом, как же справится с этим Джэксон.

Его равным образом тревожил Пэт Скалли. Скалли обладал хорошим военным опытом – он прослужил пять лет в армии, дойдя до инструктора в звании капитана бойцов десантного диверсионно-разведывательного подразделения, но без опыта участия в боевых действиях. Агрессивный и общительный в бизнесе, он был одним из самых блестящих растущих молодых руководящих сотрудников «ЭДС». Подобно Кобёрну, Скалли представлял собой безудержного оптимиста, но, в то время как отношение Кобёрна ко всему было закалено войной, Скалли была присуща наивность молодости. Если дело окажется жарким, задавался вопросом Кобёрн, проявит ли Скалли достаточную жесткость, чтобы справиться с ним?

Из двух мужчин, которые пока что не прибыли, один был наиболее подготовлен для участия в налете на тюрьму, а другой, пожалуй, наименее.

Джим Швибах в военных действиях разбирался лучше, нежели в компьютерах. Пробыв одиннадцать лет в армии, он служил в 5-й группе специальных сил во Вьетнаме, выполняя тот вид работы десантников, на котором специализировался «Бык» Саймонс, – подпольные операции за линией врага, – и заработал даже больше медалей, чем Кобёрн. Поскольку он провел столько лет на военной службе, невзирая на свой тридцатипятилетний возраст, Джим все еще пребывал на нижнем уровне руководящих работников. Он был инженером по системам обучения, когда поехал в Тегеран, но проявил зрелость и ответственность, и во время эвакуации Кобёрн поставил его во главе команды. Ростом всего пять футов шесть дюймов, Швибах держался чрезвычайно прямо, с поднятым подбородком, как это характерно для многих коротышек, и обладал неукротимым бойцовским духом, каковой являет собой единственную защиту самого маленького мальчика в классе. Не имело значения, каков счет, он мог быть 12–0, девятая подача и два аута, Швибах будет на посту, цепляясь за свою позицию и пытаясь прикинуть, как бы еще раз попасть в цель. Кобёрн восхищался им за добровольное участие – из-за принципов высокого патриотизма – в дополнительных поездках во Вьетнам. В бою, думал Кобёрн, Швибах оказался бы последним парнем, которого вы захотели бы взять в плен, – если бы вы стояли перед выбором, вы бы лучше убили этого маленького сукина сына, чем взяли его в плен, он сумел бы натворить еще столько бед.

Однако стервозность Швибаха бросалась в глаза не сразу. Он имел внешность совершенно заурядного человека. В действительности, вы едва ли обратили бы на него внимание. В Тегеране он проживал дальше в южном направлении, чем кто-либо еще, в районе, где не было других американцев, тем не менее он часто бродил по улицам в старой потрепанной куртке, синих джинсах и вязаной шапочке, и ему никогда не причиняли никакого вреда. Он обладал свойством затеряться в толпе из двух человек – талант, который мог бы пригодиться при налете на тюрьму.

Вторым отсутствующим был Рон Дэвис. В свои тридцать лет он был самым молодым в списке. Сын бедного чернокожего страхового агента, Дэвис быстро поднялся в белом мире корпоративной Америки. Немногие люди, которые, подобно ему, начинали в оперативной сфере, сумели перейти в управленческую на клиентской стороне этого бизнеса. Перо был особенно горд Дэвисом: «Достижения карьеры Рона подобны полету на Луну», – имел обыкновение говорить он. За полтора года в Тегеране Дэвис приобрел хорошее знание фарси, работая под руководством Кина Тейлора, не по контракту с Министерством здравоохранения, а на меньшем, отдельном проекте по компьютеризации «Банка Омран», банка шаха. Дэвис был жизнерадостным, беспечным, безудержно сыпавшим шутками, нечто вроде юного издания Ричарда Прайора, но без его сквернословия. Кобёрн считал его самым искренним человеком в списке. Для Дэвиса не составляло труда открыться и поговорить о своих чувствах и личной жизни. По этой причине Кобёрн считал его легко ранимым. С другой стороны, возможно, эта способность честно говорить о себе с другими была признаком огромной внутренней уверенности и силы.

Какова бы ни была правда об эмоциональной устойчивости Дэвиса, физически он был крепок как молоток. У него отсутствовал опыт участия в боевых действиях, но имелся черный пояс по карате. Как-то раз в Тегеране на него напали трое и пытались ограбить, но он в несколько мгновений положил всех налетчиков на лопатки. Подобно способности Швибаха не выделяться, карате Дэвиса представляло собой талант, который мог оказаться полезным.

Подобно Кобёрну, все шесть человек перешагнули тридцатилетний рубеж.

Все они были женаты.

И все имели детей.

Дверь открылась, и вошел Перо.

Он обменялся с каждым рукопожатием, произнеся: «Как поживаешь?» и «Рад видеть тебя!» – таким тоном, как будто действительно подразумевал это, назвав имена их жен и детей. Он здорово умеет обращаться с людьми, подумал Кобёрн.

– Швибах и Дэвис еще не подъехали, – сообщил ему Кобёрн.

– Хорошо, – промолвил, усаживаясь, Перо. – Я увижусь с ними позже. Как только они прибудут, направьте их в мой кабинет. – Он сделал паузу. – Я скажу им точно то, что собираюсь сказать вам всем.

Босс вновь умолк, как будто собираясь с мыслями. Затем нахмурился и сурово посмотрел на них.

– Мне требуются добровольцы для одного проекта, который может быть связан с риском для жизни. На этом этапе я не могу рассказать вам, в чем заключается это дело, хотя вы, вероятно, можете предположить. Я хочу, чтобы вы пять-десять минут или больше подумали об этом, затем вернулись и переговорили со мной поодиночке. Подумайте как следует. Если вы предпочтете, по любой причине, не быть вовлеченными в это дело, вы можете просто поставить меня в известность об этом, и никто никогда за пределами этой комнаты не узнает об этом. Если вы решите стать добровольцем, я расскажу вам больше. Теперь идите и думайте.

Они все встали и один за другим покинули комнату.

Я мог бы погибнуть на Центральной автостраде, мелькнуло в голове у Джо Поше.

Он прекрасно понимал, что это за опасный проект: затевалось предприятие по вызволению из тюрьмы Пола и Билла.

Еще с полтретьего ночи, когда в доме тещи в Сан-Антонио его разбудил телефонный звонок от Пэта Скалли, Поше заподозрил нечто подобное. Скалли, самый неумелый лгун на свете, начал издалека:

– Росс попросил меня позвонить тебе. Он хочет, чтобы ты утром приехал в Даллас для начала работы над одним технико-экономическим обоснованием в Европе.

Поше пробормотал:

– Пэт, какого черта ты звонишь мне в полтретьего ночи для сообщения о желании Росса, чтобы я поработал над каким-то технико-экономическим обоснованием в Европе?

– Это довольно важно. Нам надо знать, когда ты можешь быть тут.

О’кей, примирительно подумал Поше, это явно относится к разряду не телефонных разговоров.

– Первый рейс, наверное, летит в шесть или семь утра.

– Прекрасно.

Поше забронировал место на рейс, затем улегся в постель. Поставив будильник на пять утра, он предупредил жену:

– Не знаю, в чем там дело, но мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь выложил все начистоту, прямо сразу.

На самом деле, у него было очень хорошее представление о том, в чем заключалось все дело, и его подозрения были подтверждены позже этим же днем, когда Ралф Булвэр встретил его на автобусной станции Сойт-роуд, но, вместо того чтобы отвезти его в «ЭДС», доставил в этот отель и отказался разговаривать о том, что происходит.

Джо Поше любил тщательно все продумывать, и у него в распоряжении было много времени для проработки замысла, как вытащить Пола и Билла из тюрьмы. Идея обрадовала его, обрадовала несказанно. Это напомнило ему старые дни, когда во всей компании «ЭДС» работало лишь три тысячи человек и они разговаривали о Лояльности. Они обозначали тогда этим словом весь букет отношений и понятий о том, как компания должна обращаться со своими служащими. Все это сводилось к одному: «ЭДС» заботится о своих работниках. Пока вы отдаете корпорации максимальные усилия, она будет стоять за тебя до конца: когда вы болеете, когда у вас возникают личные или семейные проблемы, когда вы попадаете в любые неприятности… Она становилась чем-то вроде семьи. Поше это нравилось, хотя он не упоминал это чувство, – ему не было присуще особо распространяться о любом своем чувстве.

С тех пор «ЭДС» изменилась. При количестве служащих в десять тысяч человек вместо трех семейная атмосфера не могла быть столь всепроникающе сильной. Никто уже больше не говорил о Лояльности. Но она все еще присутствовала: доказательством тому было это совещание. И, хотя его лицо, как всегда, ничего не выражало, Джо Поше был рад. Безусловно, они поедут туда и вытащат из тюрьмы своих друзей. Поше был просто счастлив заполучить шанс войти в состав команды.

В противоположность ожиданию Кобёрна, Ралф Булвэр не глумился над замыслом спасения. Скептично настроенный, независимо мыслящий Булвэр также загорелся этой идеей, как и все.

Он также предположил, что происходит, чему содействовала – как и в случае с Поше – неспособность Скалли убедительно лгать.

Булвэр со своей семьей пребывал у друзей в Далласе. В новогодний день Булвэр особо ничем не занимался, и жена спросила, почему он не пойдет в офис. Муж ответил, что ему нечего было там делать. Она не попалась на эту удочку. Мэри Булвэр была единственным человеком в мире, умевшим заставить Ралфа сделать что-то, и в конце концов он отправился в офис. Там Булвэр и наткнулся на Скалли.

– Что происходит? – насторожился Булвэр.

– Да ничего, – ответил Скалли.

– А что ты делаешь?

– В основном бронирую авиабилеты.

Настроение Скалли выглядело странным. Булвэр хорошо знал его – в Тегеране они вместе ездили на работу по утрам, и инстинкт подсказывал ему, что Скалли не говорит всей правды.

– Тут что-то не так, – заявил Булвэр. – В чем дело?

– Ралф, ничего не случилось!

– Что делается по поводу Пола и Билла?

– По всем каналам идет работа, чтобы попытаться их вытащить. Залог установили в тринадцать миллионов долларов, и нам надо доставить деньги в страну…

– Хрень какая-то. Вся правительственная система, вся судебная система там полетела к чертям. Никаких каналов не осталось. Что вы все собираетесь делать?

– Послушай, не переживай по этому поводу.

– Разве вы, ребята, не собираетесь отправиться туда и выручить их?

Скалли молчал как рыба.

– Ну, тогда включите меня туда, – заявил Булвэр.

– Что ты хочешь этим сказать: «Включите меня»?

– Ясно как день, что вы собираетесь что-то предпринять.

– Что именно ты имеешь в виду?

– Давай перестанем играть в эти игры. Включите туда меня.

– О’кей.

Для него это было простым решением. Пол и Билл были его друзьями, а сам Булвэр вполне мог бы оказаться в тюрьме на их месте; в случае чего, ему бы захотелось, чтобы друзья пришли к нему на помощь.

Был и еще один фактор. Булвэр чрезвычайно любил Пэта Скалли. Черт побери, он любил Скалли. Он также чувствовал себя его защитником. С точки зрения Булвэра, Скалли на самом деле не понимал, что мир был полон коррупции, преступлений и греха: он видел то, что ему хотелось видеть: курицу в каждой кастрюле, «Шевроле» у каждой двери, мир маменьки и яблочного пирога, – сущий рай, да и только. Если Скалли собирался связаться с налетом на тюрьму, то для присмотра за ним потребуется Булвэр. Испытывать такое чувство по отношению к мужчине более или менее твоего возраста было странным, но вот так оно все выглядело на самом деле.

Вот что именно думал Булвэр в новогодний день, и сегодня он был настроен таким же образом. Так что Ралф вошел в гостиничный номер и заявил Перо то, что уже сказал Скалли:

– Включите меня туда.

Гленн Джэксон не боялся умереть.

Ему было известно, что произойдет после смерти, и совершенно никакие страхи его не терзали. Если Господь захочет призвать его к себе, что ж, он был готов пойти на его зов.

Однако Гленн волновался по поводу своей семьи. Они недавно эвакуировались из Ирана и теперь жили в доме его матери в восточном Техасе. У него пока не выдалось времени даже начать подыскивать для них жилье. Если он свяжется с этой затеей, ему никак не удастся выкроить время и заняться семейными делами: все они лягут на плечи Кэролин. Все на нее одну, ей придется совершенно перестроить жизнь семьи здесь, в Штатах. Жена будет вынуждена найти дом, устроить Черил, Синди и Гленна-младшего в школы, купить или взять напрокат какую-то мебель…

Кэролин по своему складу была кем-то вроде иждивенки. Для нее это окажется тяжело.

В довершение ко всему жена небыкновенно обозлилась на него. Она приехала в Даллас этим утром, но Скалли приказал ему отправить ее домой. Ей не позволили вселиться в отель «Хилтон» вместе с мужем. Это взбесило ее.

Но у Пола и Билла тоже были жены и семьи. «Возлюби соседа своего как себя самого». Так дважды говорилось в Библии: в книге «Левит», глава 19, стих 18; и в «Евангелии от Матфея», глава 19, стих 19. Джэксон подумал: «Если бы я сидел в тюрьме в Тегеране, мне бы точно захотелось, чтобы кто-нибудь сделал что-нибудь для меня».

Так что он изъявил свое добровольное согласие.

Скалли уже давно сделал свой выбор.

Еще до того, как Перо начал вести разговор о спасательной операции, Скалли обдумывал этот замысел. Впервые он возник у него на следующий день после того, как были арестованы Пол и Билл. В тот самый день Скалли вылетел из Тегерана вместе с Джо Поше и Джимом Швибахом. Скалли был огорчен, что покидал Пола и Билла, тем более что за последние несколько дней вспышки насилия в Тегеране резко обострились. На Рождество толпа общими усилиями повесила двух афганцев, уличенных на базаре в воровстве, а водитель такси, который пытался без очереди разжиться бензином на заправке, был убит солдатом выстрелом в голову. Что же они будут творить с американцами, если возьмутся за них? Об этом страшно было даже подумать.

В самолете Скалли сидел рядом с Джимом Швибахом. Они разделяли мнение, что жизни Пола и Билла угрожает опасность. Швибах, обладавший опытом в подпольных операциях десантного типа, согласился со Скалли, что для нескольких решительно настроенных американцев вполне возможно вызволить двух человек из иранской тюрьмы.

Так что Скалли был удивлен и восхищен, когда тремя сутками позже Перо признался:

– Я думал о том же.

Скалли включил в список свое собственное имя.

Ему не потребовалось времени на обдумывание.

Он изъявил свое согласие добровольно.

Скалли также включил в список имя Кобёрна, не сказав ему об этом.

До этого момента ничего не ведавший Кобёрн, который жил одним днем, даже не думал о том, чтобы самому войти в состав этой команды.

Но Скалли оказался прав. Кобёрн хотел быть включенным в нее.

Он подумал: Лиз это не понравится. Кобёрн вздохнул. Нынче было столько много вещей, которые не нравились его жене.

Жена связывала ему руки, подумал он. Ей не нравилась его служба в армии, не нравились его хобби, отрывавшие мужа от нее, и не нравилась его работа на босса, который не стеснялся звонить ему в любой час дня и ночи со спецзаданиями.

Он никогда не жил так, как хотела жена, и, надо полагать, было уже слишком поздно, чтобы начинать все сначала. Если ему придется ехать в Тегеран для спасения Пола и Билла, возможно, Лиз возненавидит его за это. Но, если он не поедет, он, вероятно, возненавидит себя за то, что остался.

Извини, Лиз, подумал Кобёрн, все повторяется вновь.

Джим Швибах прибыл позднее после полудня, но выслушал от Перо ту же самую речь.

Швибах обладал чрезвычайно высокоразвитым чувством долга. (Джим когда-то хотел стать священником, но два года в католической семинарии настроили его весьма скверно по отношению к организованной религии.) Он прослужил одиннадцать лет в армии и не раз добровольно выезжал во Вьетнам из того же самого чувства долга. В Азии Швибах столкнулся со множеством людей, выполнявших свою работу плохо, но знал, что свою-то он выполнил хорошо. Джим думал: если я откачнусь от этого, кто-то еще сделает то, что делаю я, но он сделает это плохо, и вследствие этого человек потеряет свою руку, ногу или жизнь. Меня обучили делать это, и у меня есть на это сноровка, и мой долг заключается в том, чтобы продолжать это делать.

У него были такие же чувства относительно спасения Пола и Билла. Швибах был единственным членом предлагаемой команды, который проделывал подобные вещи ранее. Они нуждались в нем.

Во всяком случае, ему это нравилось. По своему характеру он был бойцом. Возможно, так сложилось потому, что Джим ростом едва дотягивал до пяти с половиной футов. Бой был его стихией, он жил в ней. Швибах не испытывал ни малейшего колебания, чтобы пойти добровольцем.

Он не мог дождаться, когда все это начнется.

А вот Рон Дэвис, второй чернокожий в списке и самый молодой из всех, колебался.

Он прибыл в Даллас рано вечером, и его сразу отвезли в штаб «ЭДС» на Форест-лейн. Он никогда не встречался с Перо, но во время эвакуации разговаривал с ним по телефону из Тегерана. В течение нескольких дней этого периода между Далласом и Тегераном круглые сутки поддерживалась постоянная связь. Кто-то был вынужден спать с телефонной трубкой около уха в Тегеране, и часто эта задача выпадала Дэвису. Однажды Перо лично заговорил по телефону.

– Рон, мне известно, что дела там плохи, и мы ценим то, что ты остался там. Ну, могу ли я сделать что-нибудь для тебя?

Дэвис был огорошен. Он всего лишь поступал так, как поступали его друзья, и не ожидал особой благодарности. Но у него была особая забота.

– Моя жена беременна, а я давно с ней не виделся, – сказал он Перо. – Если бы вы поручили кому-то позвонить ей и известить, что со мной все в порядке и я вернусь домой как можно скорее, я был бы чрезвычайно благодарен этому человеку.

Позже Дэвис был удивлен, услышав от Марвы, что Перо никому не приказывал звонить ей – он позвонил сам.

Теперь, впервые встретившись с Перо, Дэвис вновь оказался под глубоким впечатлением. Перо тепло пожал ему руку и сказал:

– Привет, Рон, как поживаешь? – как будто они с незапамятных лет были друзьями.

Однако, услышав речь Перо о «потере жизни», Дэвис начал испытывать сомнения. Он захотел узнать о спасательной операции побольше. Он будет рад помочь Полу и Биллу, но должен получить заверения, что вся эта затея будет организована добросовестно и профессионально.

Перо сказал ему о «Быке» Саймонсе, и это решило вопрос.

Перо был так горд ими. Добровольное желание изъявил каждый.

Он сидел в своем кабинете. На улице было темно, Перо ждал Саймонса.

Улыбавшийся Джей Кобёрн; смахивавший на мальчишку Пэт Скалли; Джо Поше, железный человек; Ралф Булвэр, высокий, чернокожий и скептически настроенный; Гленн Джэксон со своими мягкими манерами, Джим Швибах, забияка; Рон Дэвис, комедиант.

Согласился каждый.

Перо был и благодарен, и горд, ибо ноша, которую его сотрудники взвалили на свои плечи, имела большее отношение к нему, нежели к ним.

С какой стороны ни смотри, это был бурный день. Саймонс немедленно согласился приехать и помочь. Пол Уокер, человек из охраны «ЭДС», который (по случайному совпадению) служил с Саймонсом в Лаосе, глубокой ночью срочно вылетел самолетом в Ред Бэй, чтобы взять на себя заботы о свиньях и собаках Саймонса. А семь молодых руководящих работников при первом же зове бросили все и согласились вылететь в Иран для организации налета на тюрьму.

Теперь они находились несколько дальше по коридору, – в комнате совещаний «ЭДС», – в ожидании Саймонса, который заселился в отель «Хилтон» и пошел ужинать с Т. Дж. Маркесом и Мервом Стоффером.

Перо подумал о Стоффере. Коренастый, в очках, с высшим образованием по экономике, Стоффер был правой рукой Перо. Он отчетливо помнил их первую встречу, когда у него состоялось собеседование со Стоффером. Будучи выпускником какого-то колледжа в Канзасе, Мерв в своем дешевом пальто и широких брюках имел вид парняги прямо с фермы. К тому же он еще надел белые носки.

Во время собеседования Перо объяснил сколь возможно мягко, что белые носки не являются подходящим аксессуаром одежды для деловой встречи.

Но носки оказались единственной ошибкой, которую совершил Стоффер. Он произвел на Перо впечатление сообразительного, жесткого, организованного и привыкшего к тяжкой работе человека.

По мере того как шли годы, Перо узнал, что Стоффер обладал еще большими талантами. Его ум прекрасно подмечал все детали – нечто такое, чего не хватало Перо. Его невозмутимость была непоколебимой. И еще он был великим дипломатом. Когда «ЭДС» заполучала контракт, это зачастую означало, что надо брать под свою опеку уже существующий отдел обработки данных. Это могло оказаться сложным: персонал, естественно, был настороже, раздражителен и иногда затаивал обиду. Мерв Стоффер – спокойный, улыбающийся, всегда готовый прийти на помощь, любезный, мягко проталкивающий свои намерения, – мог утихомирить их враждебность как никто другой.

С конца шестидесятых годов он работал напрямую с Перо. Его специальностью было взять за основу смутную, безумную идею из беспокойного воображения Перо, обдумать ее, свести все части воедино и заставить ее работать. Временами он приходил к заключению, что этот замысел не подлежал внедрению в жизнь – и, когда это утверждал именно Стоффер, Перо начинал подумывать, что, возможно, проект был неосуществимым.

Его жажда работы была огромна. Даже среди трудоголиков на восьмом этаже Стоффер представлял собой настоящий феномен. Кроме того, что он занимался всем, что Перо надумает в постели предыдущей ночью, Стоффер надзирал за компанией Перо по недвижимости и его нефтяной компанией, управлял инвестициями Перо и планировал его состояние.

Самым лучшим способом оказать помощь Саймонсу, решил босс, было бы предоставить в его распоряжение Мерва Стоффера.

Перо гадал, не изменился ли Саймонс. Они встречались несколько лет назад. Это произошло на банкете. Тогда Саймонс рассказал ему одну историю.

Во время налета на Сон Тей вертолет Саймонса приземлился не в том месте. Он сел в комплексе, чрезвычайно напоминавшем лагерь для военнопленных, но удаленном от него на расстояние четырехсот ярдов и включавшем в себя бараки, полные спящих вражеских солдат. Разбуженные шумом и мельканием вспышек света, солдаты, спотыкаясь, начали выходить из бараков, сонные, полуодетые, волочащие свое оружие. Саймонс занял позицию около двери с зажженной сигарой во рту. Рядом с ним стоял дюжий сержант. Когда в двери появлялся очередной солдат, он замечал мерцающий огонек сигары Саймонса, заставлявший его замешкаться. Саймонс стрелял в него, сержант отбрасывал тело в сторону, и наступала очередь следующего.

Перо не смог устоять перед искушением, чтобы не задать вопрос:

– И скольких же человек вы убили?

– Должно быть, человек семьдесят-восемьдесят, – буднично ответил Саймонс.

Саймонс был великим солдатом, но теперь он занимался выращиванием свиней на ферме. Поддерживал ли полковник себя в форме? Ему исполнилось шестьдесят, и он перенес удар еще до Сон Тей. Сохранил ли Саймонс свой проницательный ум? Оставался ли он все еще выдающимся вожаком?

Перо был уверен, что Саймонс захочет выполнять спасательную операцию под своим полным контролем. Полковник будет либо проводить ее так, как ему угодно, либо не будет вообще. Это прекрасно подходило для Перо: в его духе было нанять наилучшего специалиста для выполнения работы, а затем предоставить ему полную свободу действий. Но оставался ли все еще Саймонс самым крупным специалистом в мире по спасательным операциям?

Перо услышал голоса в наружном помещении. Они уже прибыли. Перо поднялся на ноги, и появились Саймонс с Т. Дж. Маркесом и Мервом Стоффером.

– Полковник Саймонс, как поживаете? – приветствовал его Перо. Он никогда не называл Саймонса «Быком», считая это банальным, отжившим приемом.

– Привет, Росс, – изрек Саймонс, пожимая ему руку.

Рукопожатие было крепким. Одет Саймонс был небрежно, в брюки цвета хаки. Воротник рубашки был расстегнут, выставляя напоказ мускулы его мощной шеи. Он выглядел старше: на его агрессивном лице прибавилось морщин, в подстриженных «ежиком» волосах – серебристых нитей, да и сами волосы отросли намного длиннее, чем мог припомнить Перо. Но с виду он казался в форме и крепок. У него был все тот же низкий голос, огрубевший от табака, с легким, но отчетливым нью-йоркским выговором. Он держал папки, подготовленные для него Кобёрном по добровольцам.

– Присаживайтесь, – пригласил Перо. – Вы все поужинали?

– Мы сходили в «Дастиз», – сообщил Стоффер.

Саймонс поинтересовался:

– Когда этот кабинет в последний раз проверяли на наличие «жучков»?

На лице Перо расплылась улыбка. Саймонса равным образом до сих пор не обведешь вокруг пальца, как и не упрекнешь в плохой форме. Прекрасно. Он ответил:

– Его никогда не проверяли на этот предмет, полковник.

– Отныне я хочу, чтобы все комнаты, которые мы используем, проверялись каждый день.

– Я прослежу за этим, – вклинился Стоффер.

Перо промолвил:

– Что бы вам ни потребовалось, полковник, просто скажите об этом Мерву. Теперь давайте с минутку поговорим о деле. Мы, безусловно, ценим ваш приезд сюда для оказания нам помощи и хотим предложить вам некоторую компенсацию…

– Даже и не помышляйте об этом, – сердито прорычал Саймонс.

– Ну…

– Мне не нужна плата за спасение американцев, попавших в беду, – отрезал Саймонс. – Я никогда не получал премии за подобные операции и не желаю вступать на этот путь сейчас.

Саймонс был оскорблен. Горечь его раздражения наполнила помещение. Перо быстро дал задний ход: Саймонс принадлежал к числу очень немногих людей, с которыми он держался начеку.

Старый вояка ничуть не изменился, мелькнуло в голове у Перо.

Прекрасно.

– Команда ждет вас в комнате для совещаний. Я вижу, что документы у вас с собой, но знаю, что вы захотите произвести собственную оценку этих людей. Они все знакомы с Тегераном и все обладают либо военным опытом, либо какими-то навыками, которые могут оказаться полезными, но в конечном счете подбор команды всецело является вашим делом. Если по какой-либо причине вам не понравятся эти люди, вы получите еще нескольких. Это полностью ваша епархия. – Перо уповал на то, что Саймонс не отвергнет ни одного, но ему надо было заполучить мнение полковника.

Саймонс встал.

– Давайте займемся работой.

После того как Саймонс и Стоффер ушли, Т. Дж. задержался в кабинете. Он тихо промолвил:

– Его жена умерла.

– Люсиль? – Перо ничего не слышал об этом. – Жаль.

– Рак.

– Тебе известно о том, как он воспринял это?

Т. Дж. кивнул головой:

– Плохо.

После того как Т. Дж. ушел, в кабинете появился Росс-младший, сын Перо двадцати одного года. Для детей Перо было обычным делом заезжать в офис, но на сей раз, когда в комнате для совещаний было в разгаре заседание, Перо хотел бы, чтобы его сын выбрал для этого посещения другое время. Росс-младший, должно быть, столкнулся с Саймонсом в холле. Мальчиком он встречался с Саймонсом и знал, кто это такой. Теперь же, мелькнуло у Перо, он догадался, что единственной причиной для пребывания Саймонса здесь является организация спасения.

Росс уселся в кресло и сообщил:

– Привет, папа. Я заезжал проведать бабушку.

– Хорошо, – обрадовался Перо. Он любовно посмотрел на своего единственного сына. Росс-младший был высоким, широкоплечим, стройным и намного более привлекательным, чем его отец. Девушки летели на него как мухи на мед: тот факт, что он был наследником состояния, являл собой только одно из его привлекательных качеств. Сын относился к этому так же, как и ко всему прочему: с безупречно хорошими манерами и зрелостью, не свойственной его молодым годам.

Перо промолвил:

– Тебе и мне необходимо иметь кое о чем четкое понимание. Я надеюсь прожить до ста лет, но, если со мной что-то случится, я хочу, чтобы ты оставил колледж, вернулся домой и позаботился о матери и сестрах.

– Будет выполнено, – заверил его Росс. – Не беспокойся.

– А если что-то случится с твоей матерью, я хочу, чтобы ты жил дома и вырастил своих сестер. Знаю, это будет тяжело, но мне не хотелось бы, чтобы ты нанимал для этой цели посторонних людей. Девочки будут нуждаться в тебе, и я рассчитываю на то, что ты будешь жить с ними и следить, чтобы они были воспитаны должным образом…

– Папочка, я бы поступил именно так, даже если бы ты никогда не поставил этот вопрос.

– Прекрасно.

Юноша поднялся, чтобы уйти. Перо проводил его до двери.

Внезапно Росс обнял отца рукой и промолвил:

– Я люблю тебя, папочка.

Перо крепко обнял его.

Он был удивлен, увидев слезы в глазах сына.

Росс вышел. Перо сел. Эти слезы не поразили его: семья Перо была сплоченной, а Росс – участливым парнем.

У Перо не было специальных планов ехать в Тегеран, но ему было известно, что, если его люди собираются рисковать своими жизнями, он не останется в стороне от этого. Росс-младший осознавал то же самое.

Вся семья поддержит его. Перо знал, что Марго имеет право сказать: «Ты рискуешь жизнью ради своих служащих, а как же мы?» – но у нее никогда не повернется язык произнести такое. В течение всей кампании по освобождению военнопленных, когда он летал во Вьетнам и Лаос, когда сделал попытку вылететь в Ханой, когда семья была вынуждена жить с охраной, они никогда не жаловались, никогда не канючили: «А как же мы?» Наоборот, они побуждали его действовать так, как он считал своим долгом.

Пока Перо сидел, размышляя подобным образом, вошла его старшая дочь Нэнси.

– Папулька! – выпалила она. Так она называла отца.

– Малышка Нэн! Заходи!

Она обогнула стол и уселась к нему на колени.

Перо обожал Нэнси. Восемнадцатилетняя, белокурая, крошечная, но крепкая, она напоминала его собственную мать. Девушка была упорной и своевольной, подобно Перо, и, возможно, обладала таким же потенциалом делового руководителя, как и ее брат.

– Я пришла попрощаться – возвращаюсь в Вандербилт.

– Ты заехала к бабушке?

– Разумеется, да.

– Хорошая девочка.

Нэнси была в отличном настроении, возбужденная перспективой возвращения в школу, ничего не ведая о напряженной обстановке и разговорах о смерти здесь, на восьмом этаже.

– Как насчет дополнительного субсидирования деньжатами? – вкрадчиво произнесла она.

Перо снисходительно улыбнулся и достал бумажник. Как обычно, у него не было сил устоять перед дочерью.

Нэнси положила деньги в карман, обняла его, поцеловала в щеку, соскочила с колен и вылетела из кабинета, не мучимая никакими заботами.

На сей раз слезы навернулись на глаза Перо.

Это было похоже на встречу после разлуки, подумал Джей Кобёрн: ветераны Тегерана в комнате для совещаний ожидали Саймонса и болтали об Иране и эвакуации. Ралф Булвэр трещал на скорости девяносто миль в час; Джо Поше сидел погруженный в размышления, столь же оживленный, как робот; Гленн Джэксон толковал что-то насчет винтовок; у Джима Швибаха на лице играла кривая улыбка, такая, которая заставляла вас подозревать, что ему известно нечто, недоступное для вас; а Пэт Скалли говорил о налете на Сон Тей. Теперь им всем было известно, что они вот-вот встретятся с легендарным «Быком» Саймонсом. Скалли в бытность свою инструктором десантников использовал при обучении знаменитый налет Саймонса и знал все о тщательном планировании, бесконечных репетициях и том факте, что Саймонс привез обратно все свои пятьдесят девять человек живыми и невредимыми.

Дверь открылась, и чей-то голос рявкнул:

– Всем встать!

Они отодвинули стулья и встали.

Вошел Рон Дэвис с ухмылкой, которая расползлась во все его черное лицо.

– Черт тебя побери, Дэвис! – в сердцах воскликнул Кобёрн, и все расхохотались, поняв, что их одурачили. Дэвис обошел присутствующих, пожимая руки и здороваясь.

Вот таков был Дэвис – вечный паяц.

Кобёрн окинул всех взглядом и задался вопросом, насколько они изменятся, когда столкнутся с физической опасностью. Сражение было непредсказуемо странным явлением, никогда нельзя было предсказать, как люди с ним справятся. Человек, которого вы считали неимоверно храбрым, сломается, а тот, от кого ожидали, что он в испуге сбежит, окажется устойчив, как скала.

Кобёрн никогда не забудет, что сделало сражение с ним. Тот кризис случился через пару месяцев после его прибытия во Вьетнам. Он летел на ведомом вертолете, прозванном «телком», потому что тот не нес бортового вооружения. Шесть раз в сутки он вылетал из зоны боевых действий, полностью загруженный солдатами. Это был хороший день: по его вертолету не было сделано ни единого выстрела.

На седьмой раз все вышло по-другому.

Выстрел из крупнокалиберного пулемета поразил летательный аппарат и повредил приводной вал рулевого винта.

Когда главный винт вертолета вращается, корпус вертолета имеет естественную тенденцию поворачиваться в том же самом направлении. Функцией рулевого винта является противодействие этой тенденции. Если рулевой винт останавливается, вертолет начинает крутиться вокруг собственной оси.

Немедленно после взлета, когда летательный аппарат оторвался всего на несколько футов от земли, пилот может справиться с потерей рулевого винта, вновь приземлившись до того, как вращение вокруг собственной оси станет слишком быстрым. Позже, когда летательный аппарат движется на приличной высоте и с нормальной скоростью полета, поток ветра по фюзеляжу достаточно силен, чтобы предотвратить вращение вертолета. Но Кобёрн находился на высоте 150 футов – наихудшее возможное положение, слишком высокое для быстрой посадки, но движение еще не было достаточно стремительным, чтобы поток ветра стабилизировал фюзеляж.

Стандартной процедурой была имитация глушения двигателя. Кобёрн выучил и отрепетировал этот прием в летной школе и инстинктивно запустил его, но он не сработал: летательный аппарат уже слишком быстро вращался вокруг своей оси.

Через несколько секунд у него уже настолько кружилась голова, что Кобёрн представления не имел, где находится. Пилот был не в состоянии сделать хоть что-нибудь для смягчения аварийной посадки. Вертолет завалился на правую лыжу (как Кобёрну стало известно впоследствии), и одна из лопастей винта согнулась под ударом, пробила фюзеляж и голову его пилота-напарника, который тут же скончался.

Кобёрн ощутил запах горючего и расстегнул ремни. Это произошло, когда он понял, что висит вверх ногами, ибо упал вниз головой. Но Кобёрн выбрался из аппарата, его травмами оказалась лишь компрессия нескольких шейных позвонков. Выжил также и командир экипажа.

Члены экипажа были пристегнуты ремнями, но несколько военнослужащих в задней части – нет. Вертолет не был оборудован дверцами, и центробежная сила кручения подбросила их вверх более чем на несколько сотен футов. Все они погибли.

В ту пору Кобёрну было всего двадцать лет.

Несколькими неделями позже он получил пулю в икру, самую уязвимую часть тела пилота вертолета, который сам располагается на бронированном сиденье, а вот нижняя часть его ног остается неприкрытой.

Кобёрн уже выходил из себя раньше, но теперь явно свалял дурака. Ему надоело, что в него стреляют, он отправился к своему командиру и потребовал, чтобы его перевели на вертолет с тяжелым вооружением, дабы в его распоряжении была возможность прикончить кое-кого из тех выродков, которые пытаются укокошить его.

Его требование было удовлетворено.

Это был тот самый момент, когда улыбчивый Джей Кобёрн превратился в невозмутимого хладнокровного солдата. В армии он ни с кем тесно не сдружился. Если кого-то в подразделении ранило, Кобёрн пожимал плечами и изрекал: «Ну что ж, как раз за это и платят «боевые». Он подозревал, что товарищи считают его не совсем в своем уме. Ему было наплевать на это. Молодой пилот был счастлив, что летает на вертолетах с тяжелым вооружением. Каждый раз, когда Кобёрн пристегивался ремнями, он осознавал, что летит туда либо быть убитым, либо убивать. Расчищая районы для продвижения наземных войск, зная, что страдают женщины, дети и невинное гражданское население, Кобёрн просто отключал свои мозги и открывал огонь.

Одиннадцатью годами позже, вспоминая все это, он думал: я был животным.

Швибах и Поше, два самых спокойных человека в помещении, смогли бы понять его: им тоже довелось побывать там, им было известно, как все это было. Другим же – Скалли, Булвэру, Джэксону и Дэвису – это было неведомо. Если спасение примет рискованный оборот, вновь начал гадать Кобёрн, как они себя проявят?

Дверь отворилась, и вошел Саймонс.