Наша рабочая сессия — последняя, и я, получив приглашение (вместе с коллегой из Бостона) выступить на закрытии цикла заседаний, чувствую себя польщенным. Мы действительно проделали полный цикл, тем более что название заключительного заседания практически совпало с названием всего нашего симпозиума. Ведь как бы мы ни именовали наши различные сессии, все они обращались вокруг одной и той же базовой проблемы.

Позвольте добавить: мне особенно приятно выступать здесь, поскольку я являюсь первым израильцем и первым профессором Еврейского университета в Иерусалиме, в своё время удостоенным чести читать лекции на Богословском факультете Афинского университета. Много лет назад меня пригласил незабвенный, к сожалению, почивший, друг — Никос Ниссиотис, тогдашний ректор университета, в то время бывший также деканом Богословского факультета. Поэтому я не чувствую себя чужаком в Афинах.

Поскольку у меня была возможность пробежать доклад моего коллеги из Бостона, думаю, что ему принадлежит право подвести итоги, а сам я буду очень краток.

Наши дискуссии оказались чем-то средним между академической сессией и диалогом. На первом заседании настойчиво подчеркивалась необходимость академичности, как будто требовалось изгнать искушение диалога. Действительно, мы не отступали от академического уровня наших заседаний, но у меня всё же сложилось глубокое впечатление, что фактически было проведено самое настоящее честное собеседование. Иногда и до болезненности честное.

Мы провели диалог между евреями и верующими греко-православной традиции. Я сознательно не говорю о «Православной Церкви», потому что никто не имеет права выступать от Её лица. Тем не менее участники-неевреи излагали свои позиции как христиане, приверженные православной традиции. Мы не стали обмениваться ударами, и в этом отношении, мне кажется, наша встреча стала первой такого рода, значительно отличаясь от более ранних диспутов, о чем уже упоминалось.

«Диалог» — это, как известно, не беспроблемное слово. Оно нередко употреблялось для прикрытия вражды и полемики. Например, читая «Диалог с Трифоном Иудеем» Иустина Мученика, отчетливо ощущаешь враждебные нотки. На наших же заседаниях, напротив, чувствовалось, что даже когда мы и не согласны между собой, главной остается установка на собеседование. Будем за это благодарны!

Кажется, все согласны, что целый ряд стереотипов и недоразумений, особенно в сфере антисемитизма, требует от нас большой разъяснительной работы. Мы, естественно, ещё далеко её не завершили, хотя, на мой взгляд, начало положено хорошее. Позвольте привести пример. Один из участников высказал мнение, что возможной причиной антисемитизме явилось то, что по благосостоянию евреи были устроены значительно лучше остального населения. Здесь-то, на мой взгляд, и виден упорно держащийся российско-православный стереотип. Ведь нет ни одной книги по еврейской истории, в которой не подчеркивалось бы, что по сравнению с более или менее зажиточными евреями Центральной и Западной Европы евреи Восточной Европы принадлежали (за немногими исключениями) к наиболее бедным слоям населения. Здесь вы видите два глубоко укоренившихся стереотипа: один был высказан упомянутым мною докладчиком, а второй я получил самостоятельно, изучив положение восточно-европейского еврейства. Но ведь никто не признается, что он мыслит стереотипами. Каждый убежден, что выражает историческую истину. Я не собираюсь развивать тему, поскольку мы участвуем отнюдь не в историческом семинаре. Я просто привел пример.

Ещё одно моё наблюдение состоит в том, что для наших собеседований характерно существенное отсутствие симметрии, а мы это обстоятельство, если желаем плодотворных дискуссий, должны сознавать вполне отчетливо. Я сейчас имею в виду не столько демографические вопросы и говорю не о том факте, что на большинстве территорий евреи, образуя меньшинство, живут в среде подавляющего большинства христиан (или мусульман). Речь идет об аспекте, представляющемся особенно важным как раз по причине «академического» характера нашего собрания, — a его академичность энергично подчеркивалась.

Когда христиане богословствуют относительно иудаизма, то их  представления об иудаизме обрываются, как только завершается еврейская Библия. (Я пользуюсь термином «Библия», а не «Ветхий Завет», поскольку последний уже фиксирует христианскую точку зрения на Свщ. Писание.) Послебиблейский иудаизм, следовательно, расценивается как нечто странное, ненормальное, как какое-то ископаемое. Вот почему я очень благодарен проф. Боровому, который, среди прочего, не забыл упомянуть Талмуд, Мидраш и Каббалу. Этим он засвидетельствовал желательное для нас восприятие иудаизма как вполне живого и динамичного религиозного явления.

Отмеченная асимметрия особенно остра в академической среде. Давайте, для примера, обратимся к одному из наиболее жизненно важных периодов в истории иудаизма — к периоду между возвращением из Вавилонского пленения при Ездре и Неемии и разрушением Храма римлянами Мы называем этот период «эпохой Второго Храма», — в это время имеет место кристаллизация большинства библейских писаний, сочиняются апокрифические книги, начинается развитие различных сект и направлений внутри иудаизма (еврейский эллинизм, саддукеи, ессеи, приверженцы Кумранского завета, фарисеи), зарождается еврейский мистицизм, закладываются традиции, которые в конечном итоге нашли свое завершение в раввинистическом иудаизме, и т.д. Этот динамичный и жизненный период в христианской академической науке известен под именем «межзаветной эпохи». Такое название на самом деле подразумевает, что период Ветхого Завета имел большое значение и что период Нового Завета был ещё важнее, но между ними будто бы вклинивается крупный туманный промежуток «межзаветного периода». Следовательно, здесь перед нами не только асимметрия, но и богословская точка зрения, становящаяся академическим стереотипом.

Я у себя, в университете, преподаю и христианское богословие. Я бы считал для себя нарушением всех мыслимых академических стандартов, если бы, представляя христианство, позволил себе закончить учебный курс на Апокалипсисе Иоанна Богослова. Я просто обязан переходить дальше — к отцам-каппадокийцам, к св. Иоанну Дамаскину. Я даже предлагаю семинары по Григорию Паламе, по исихазму. А студентов, которые изучали еврейский мистицизм, я побуждаю сопоставлять каббалистическое учение о нетварных Божественных светах (сефирот) с энергиями исихастского богословия. Проводя эти семинары, я не могу не спрашивать себя, а многие ли из моих коллег на христианских богословских факультетах делают нечто подобное по отношению к иудаизму? Очевидно, данную асимметрию невозможно преодолеть за один день. Но если она будет осознана, — начнутся перемены. «Наши корни» — вот ключевые слова всей нашей конференции и прежде всего данного заседания. «Наши корни» - это сравнительно новое кодовое выражение, и многие из нас читали книгу или видели фильм, благодаря которому выражение вошло в массовое сознание. В традиционных религиозных терминах мы, вместо «наших корней», употребляли бы понятия «истории» и «памяти». История и память — несомненно избирательны, а избирательность всегда означает как сознательное выпячивание, так и сознательное затушевывание некоторых событий. В них всегда есть как анамнесис (памятование), так и амнезия (забвение).

Эта селекция производится уже в письменных источниках, благодаря которым мы получаем доступ к истории и к памяти, а именно: как в Свщ. Писании, так и в богослужебных текстах. В них сообщается об определенных событиях, которые высвечиваются и торжествуются, так что им намеренно придаётся особое значение. Следовательно, Библия, при всем уважении, не есть учебник истории. Если я собираюсь исследовать историю библейского периода, приходится обращаться к другим книгам. Библия учит нас не истории, а тому, что мы в истории должны считать решающим, значительным и важным.

А это влечет за собой дальнейший вопрос. Действительно ли евреи, изучающие еврейскую Библию, и христиане, имеющие Ветхий Завет, читают одну и ту же книгу? Как раз на днях я получил от коллеги из Испании книгу, которая называется La biblia judia e la biblia cristiana. Позвольте мне заимствовать это название, чтобы подчеркнуть свою точку

зрения.

Христианское прочтение Библии, если не иметь в виду чисто научного и филологического подхода, по необходимости является христоцентричным, и в качестве еврейского преподавателя я стараюсь довести это до сознания своих еврейских учеников. Но и я вправе ожидать от христианских друзей, чтобы и они понимали, что еврейское прочтение Библии может не иметь никакого отношения ко Христу, и это не потому, что евреи упрямые или слепые, а просто по причине законного отличия их религиозной и богословской точки зрения.

Рассматривать евреев только как народную общину, отрицающую Христа, — это то же самое, что считать христиан народом, главная цель которого состоит в отвержении пророка Магомета, или определять индуистов как народ, отрицающий Будду. Магомет и Будда не входят в духовный кругозор большинства христиан (исключая богословов, которые специализируются на межконфессиональном диалоге). Аналогично и христология не стоит на повестке дня иудаизма. Но тем не менее мы сознаём, что, несомненно, между нами существуют проблематичные отношения весьма особого рода, в отличие от отношений с прочими религиозными традициями. Такова фактически причина, почему мы собрались здесь.

История — это отчасти то, что издавна помнится, а отчасти то, что отыскивается в документах и реконструируется в исследовании. Но очень часто исторические события и изобретаются. Как социолог, я особенно интересуюсь феноменом изобретения исторических событий, потому что оно идеологически мотивировано и служит манипулированию исторической памятью для современных целей. Изобретению исторических событий противоположно, как я говорил раньше, затушевывание определенных глав истории.

Евреи, которые сыграли значительную роль в большевистской революции (и историк вправе спросить: почему?), в дальнейшем сами стали жертвами сталинско-коммунистического антисемитизма. Был ли это бред, свойственный только Сталину, или перед нами прямое продолжение докоммунистического, царистского и православного антисемитизма? Великие погромы, действительно, не случались при коммунистическом режиме. А православный антисемитизм зародился в Византии. Достаточно вспомнить христианское законодательство — императоров Иустиниана или Феодосия.

Здесь, в Греции, ситуация стала другой, но не потому, что богословие изменилось, а потому, что после оттоманского завоевания и иудеи, и христиане оказались в состоянии меньшинства, дхимми. Мне бы не хотелось быть слишком догматичным по данному вопросу. Я просто размышляю и надеюсь, что мои соображения могут стать программой для будущего анализа.

В православной богословской традиции имеются главы, которые читать — трудно. Так, св. Иоанн Златоуст — это, конечно, одна из величайших фигур Православия. И у меня достаточно исторического образования, чтобы понять, что большая близость иудаизма и христианства в его эпоху заставляла считать первую веру опасной для второй, — отсюда неизбежное радикальное отвержение святителем иудаизма. Но факт остаётся фактом: когда я, — а я стремлюсь к достижению братства со своими ближними из числа христиан, — читаю Иоанна Златоуста не в качестве профессионального историка, а как верующий еврей, меня охватывает горечь.

Мною уже упоминалось, что богослужение — это одно из важнейших средств поддержания памяти об известных событиях и придания им значения. Авторы богослужебных текстов из множества исторического материала отбирают лишь то, что должно постоянно воспоминаться, — ежегодно, или ежедневно, или каждое воскресенье. Центральное место в христианском богослужении занимают установочные слова: «Сие творите в Мое воспоминание». В самом богослужении подчеркивается, что оно есть обновление памяти, и весьма реалистичное обновление.

Я не собираюсь сейчас копаться в легалистских тонкостях и проводить разграничение между ядром литургии и позднейшими напластованиями и периферийными песнопениями. Эти различия для верующего, участвующего в богослужении, практически несущественны, равно как и для служащего священника.

Не собираюсь злоупотреблять цитированием, но всё же мне хотелось бы привести несколько фрагментов из последования свв. страстей в Великую Пятницу (в западной традиции этот день называется Благой Пятницей). Я имею в виду антифоны: первый, третий («ИСКÁХУ ИУДÉЕ УБЍТИ ТЯ»), шестой («ДНЕСЬ КРЕСТУ ПРИГВОЗДИША ИУДÉЕ ГОСПОДА»), восьмой и девятый («НО ДАЖДЬ ИМЫ ГÓСПОДИ ПО ДЭЛÁМЫ ИХЫ»). Весь еврейский народ осуждается и отвергается в десятом, одиннадцатом («В ПРЕДÁТЕЛЬСТВЭ НЕ ДОВÓЛЬНИ БЫША ХРИСТЕ НО ... ХУЛУ И РУГÁНIЕ ПРИНÁСЯЩЕ») и двенадцатом антифонах. А в тропаре, следующем за чтением шестого Евангелия, евреи эксплицитно названы «богоубийцами» (θεοκτόυοι): БОГОУБЍЙЦЫ СОБÓРЫ ЪУДЕЙСКИ ЯЗЫКИ БЕЗЗАКÓННЫЙ КЫ ПИЛАТУ НЕИСТОВНЭ ЗОВЫЙ И ГЛАГОЛАШЕ: РАСПНИ ХРИСТА НЕПОВИННАГО.

Естественно, не мое дело советовать православным христианам, как им поступить со всеми этими песнопениями. Неужели вам удаётся перетолковывать эти тексты или готовить верующих к богослужению средствами простой катехизации или комментирования? Я бы оказался недостоин задач, возложенных на меня организаторами настоящей конференции, если бы, исходя из ложной вежливости, не упомянул об приведённых фактах. А факты — упрямая вещь. Для меня, впрочем, здесь нет большой проблемы, потому что это не мой богослужебный чин. Но, я полагаю, для верующих, которые данный чин используют, основание для тревоги есть.

Позвольте мне привести два примера из сферы иудаизма и с их помощью разъяснить, что я понимаю под избирательностью богослужения и богослужебными способами передачи памятования.

Во-первых, мы способны помнить о том, чему не были свидетелями, Так, никто из нас не присутствовал при сотворении мира, но тем не менее нам предписано в субботний день вспоминать о нём. О чем мы вспоминаем? — О том, что не мы сами себя сотворили и что мир, какова бы ни была его история и эволюция всех геологических эпох, всё же по сути своей есть творение Божие.

Во-вторых, праздник христианской Пасхи и праздник еврейской Пасхи, приходящейся примерно на то же время, — это воспоминание об определенных исторических событиях. Хотя Исход из Египта, символизирующий переход от рабства к свободе чад Божиих, и воспоминается фактически каждый день, всё же празднование Пасхи является наиболее торжественным и впечатляющим, и я говорю об этом сейчас, потому что богослужение праздника иллюстрирует сказанное мною относительно избирательности. Игнорируя детальное изложение событий Исхода, содержащееся в Библии, — а Моисей, посланник и пророк Божий, является главным действующим лицом Исхода, — составители богослужения еврейской Пасхи вообще не упоминают самого имени Моисея. В данном конкретном случае, очевидно, было важно подчеркнуть роль деяний Божиих, почему и было устранено всё-всё, что могло бы отвлечь внимание верующего от этого замысла.

Традицией, которую мы с вами вместе унаследовали от библейских пророков, является самокритика. Но критиковать себя и критиковать других — это разные вещи. Здесь я хотел бы привлечь внимание к важному обстоятельству, демонтировавшему иудео-христианские отношения, причем я, пусть подвергаясь риску, беру на себя роль критика христианства.

Пророческая критика недостатков и пороков Израиля была продолжена христианскими полемистами, которые, однако, придали ей окраску враждебности. Первоначальная самокритика обернулась критикой других. Действительно, полемисты могли бы отметить: «Иудеи заслуживают восхищения за честность. Они не скрывают своей греховности. Напротив, горькая пророческая критика включена ими, как составная часть, в Свщ. Писание, так что она всё время у них перед глазами». Вместо этого полемисты, цитируя еврейские тексты, придают им другой подтекст: «Посмотрите на евреев — что за продажное и греховное сборище! Бог Сам говорит об этом».

В заключение я хотел бы остановиться на вопросе, поднятом раввином Норманом Соломоном. Правда, я сформулирую его немного по-другому. Раввин Соломон напомнил, что в наших собеседованиях не два, и три участника, а именно: иудеи, христиане и современный мир. Для меня культурная ситуация, называемая «современностью» или даже «постсовременностью» («post-modernity»), является настолько естественной, что я всё-таки усматриваю двух партнеров: христиан и евреев постсовременного периода. И здесь, руководствуясь заголовком «Преемственность и обновление», мы должны учиться друг от друга не только чему-то конкретному, но и совместному размышлению.

Как понимать, например, «Отче наш, иже еси на небеси»? Ведь космические полеты изменили наши представления об околоземном пространстве? Как понимать библейское «сотворение человека»? Дарвин учит по-другому. Что такое «общность святых» на земле в свете трудов Дюркгейма, Маркса и Вебера? Действительно ли Свщ. Писание — это слова Самого Бога? По Спинозе и Вельхаузену выходит иначе.

Я мог бы бесконечно умножать подобные вопросы, но и сказанного достаточно. Евреи и христиане, повстречавшись как братья, пребывают в современной ситуации, а она не есть просто определенное состояние культуры и интеллекта. Перед нами мир, чреватый войной, ненавистью, жестокостью, геноцидом, голодом, нищетой и созданными нами же технологическими опасностями (которые уже угрожают самому существованию Земли). Отсюда общей заботой евреев и христиан и общей для них проблемой является вот что: как нам — совместно — теперь идти вперед?

Моя первая, необременительная и приятная, обязанность — выразить благодарность организаторам и хозяевам III Международной консультативной встречи представителей иудаизма и православия за предоставленную мне честь участия в прениях и за возможность прочесть доклад перед избранным сообществом руководителей и ученых на тему «Верность своим корням и приверженность будущему». Как исследователь Нового завета, весьма интересующийся иудаизмом, и как член Консультативной группы по проблеме Церкви и Еврейского народа Всемирного Совета Церквей, я очень рад участвовать в трудах настоящего собрания. Как православный богослов, я особо приветствую возможность включиться в усилия по укреплению взаимопонимания и дружбы между православными христианами и еврейским народом, которые имеют за собой длительную историю схожего опыта и, что наиболее важно, общие духовные корни.

Я также рад, что делаю доклад вслед за своим коллегой проф. Вербловским, в словах которого звучал блестящий дух, причем я имею в виду не только стиль, но и содержание. Рискуя оказаться в компании взаимного восхваления, — поскольку проф. Вербловский уже отдал мне должное восприняв часть моих соображений, — я всё же скажу (имея в виду не свою мерность, а наш диалог), что его доводы подобны оправе возможного бриллианта, небольшого первого камня, ложащегося в основание богословской конструкции подлинного взаимоприятия и дружбы между евреями и православными христианами.

Наблюдалось небольшое расхождение в оценке «Диалога с Трифном Иудеем» Иустина Мученика, и мы в кулуарах сможем пофехтовать словами. Я бы не назвал книгу полемической. Конечно, она написана c христианской точки зрения, но если вы припоминаете, то Трифон и Иустин расстались друзьями. Позвольте мне прибавить, что когда я в кулуаpax встречался с проф. Вербловским на протяжении последних дней, то хотя я ничего не знал о нём, в моем сердце вспыхнула искра дружбы. Так что как бы мы ни были различны, по завершении заседаний также расстанемся друзьями.

Разрешите сначала изложить исходную позицию. Я прибыл сюда не для того, чтобы дискутировать или препираться относительно высших целей и трансцендентных характеристик своей веры. Я нахожусь здесь чтобы прийти к разъяснению, пониманию, чтобы свет истины укрепил взаимное доверие с тем, чтобы создать почву для свободы и взаимного уважения между христианами и иудеями. Проф. Вербловский и я, радуясь друг другу в атмосфере дружбы, прогуливались по чудесной набережной и каждый свидетельствовал о богатствах своей веры, и у нас не было ни малейшего желания перетянуть собеседника на свою точку зрения. Вот это и есть, по-моему, благая вера. Ибо в Рим 14, 23 ап. Павел пишет, что «всё, что не по вере [или верности], — грех» перед Богом и перед людьми. В чем состоит главная мысль настоящего доклада? В том, что для двух таких народов, как евреи и православные христиане, вполне возможно сохранять верность своим убеждениям, своим высшим верованиям, своим трансцендентным ценностям, и в то же время испытывать взаимное уважение и дружбу. Быть по отношению друг к другу не просто терпимыми, а позитивно терпимыми. Я не хочу декларировать этот тезис (и только), а попытаюсь возвести богословскую конструкцию, заложить камень в основание, чтобы мы могли начать строить диалог, когда каждый остается верным своей собственной традиции.

Мое, так сказать, скрытое намерение состоит также в том, чтобы с максимальной отчетливостью показать, что религией можно злоупотреблять на потребу диаволу, причем если не прямо, то косвенно, через культуру. Тогда начинают изгонять, притеснять, оскорблять и даже уничтожать других людей.

В этой связи я хотел бы рассказать три коротеньких истории. Некоторые из них повлияли на мои мысли, а одна глубоко меня потрясла вчера вечером, во время посещения Еврейского музея Афин.

Когда мне было восемь лет, мы жили в деревне Гаргалиани, в Трифилии, на Южном Пелопоннесе. В деревне ежегодно торжественно отмечалась память одного местного мученика. То был мученик, но не за веру, а за народ, ибо он погиб в сражении между болгарами и греками. В начале нынешнего века Оттоманская империя ослабла и стала разваливаться, и между болгарами и греками вспыхнули конфликты из-за раздела территории. С возрастом во мне укрепилась не знавшая сомнений пылкая ненависть по отношению к болгарам, почти такая же, как к туркам. Чувство было, конечно, привито окружающей средой, школой. Эта ненависть ещё больше возросла, когда в учебнике истории я увидел фотографию, на которой болгары буквально держали в руках отделенные от туловищ головы греков.

Итак, у нас был местный герой, погибший в битвах, ему был поставлен памятник, и в его честь каждый год устраивались празднества.

И вдруг однажды я узнал, что болгары — православные христиане! Тогда я ничего никому не сказал, даже отцу. Но с этого момента мысли мои приняли другое направление: «Разберусь во всём сам. Не буду слепо верить только на слово. Посмотрю, так ли глубока наша драгоценная вера, если два православных народа, сколь бы ни были справедливы их притязания, не могут жить в мире». Ведь они воевали друг против друга. Это стало первым моим религиозным откровением и уроком на всю жизнь.

Вторую историю я услышал от одного приятеля. Перескажу её кратко. Как вы знаете, в начале 1920-х гг. практически целых два миллиона греков были изгнаны из Малой Азии. Так, греки спешно покидали Смирну, — к городу подходили турецкие солдаты. Мой друг, тогда мальчик; восьми-девяти дет, не сознавая риска, вместе с товарищем задержался дома. Они собирали пожитки, чтобы взять с собой, и вдруг в комнату внезапно ворвались два солдата-турка и увидели ребят. У мальчиков волосы на голове зашевелились: зная язык, они понимали, о чем шла речь. Один солдат сказал: «Давай пристрелим их!» А другой возразил: «Как можно, это же дети!» Солдаты вышли из комнаты, а мальчики помчались в гавань, успели вскочить в одну из последних отчаливавших лодок, и так спаслись. Впоследствии один из них попал в Америку, — он-то и рассказал мне об этом происшествии.

Наконец, последняя история случилась со мной вчера вечером, когда я побывал в Еврейском музее. Там я взял с собой листок, публикуемый музеем, и прочитал его. В нём помещены письма одной еврейской вдовы, которая жила в Фессалониках. Когда над городом нависла угроза германской оккупации, она отправила семью в Афины, а сама вернулась, чтобы собрать вещи. Её поймали и поместили в заключение. До этого она успела написать своим детям такие слова:

Не хочется огорчать вас, но вижу, что час мой близок. С вами, детки, в разлуке, не нахожу себе покоя. Всем сердцем хочу вас увидеть и обнять. Вы — единственная моя радость в эти последние дни.

Вот я и спрашиваю себя, как могли ответственные религиозные руководители и богословы на протяжении веков допускать, чтобы драгоценные богатства их веры и религии приводили к подобным ситуациям в культуре? Почему народ не получал должного наставления, чтобы такие эксцессы были немыслимы? Всё это никак не вмещается в мою голову. Вот с каких позиций я приступаю к своей теме. Благодарю Его Cвятейшество Вселенского патриарха за послание нам и за мощную поддержку настоящего диалога.

Моя вторая, трудная, но, надеюсь, вдохновляющая, обязанность такова: развить динамику темы аутентичным и стимулирующим образом в рамках главной установки наших консультативных встреч, а именно: «Продолжение традиции и обновление». Собираюсь развить и подчиненные темы, хотя все они являются достаточно общими, и я рискую впасть в педантичные повторения, — ведь многие предметы уже обсуждались на предыдущих академических встречах между православными христианами и еврейскими учеными.

Наша задача — разработать конкретную линию каждой подтемы, заварить её и обозначить центральные пункты для обсуждения, чтобы возникло ощущение продвижения вперед как на практическом, так и на академическом уровне.

На I-ой Международной встрече в Люцерне (1977) Шемарьягу Талмон уже отмечал, что даже чисто академические собеседования неизбежно сопрягаются с практической жизнью индивидов и общества, и что они должны быть нацелены на выявление принципов, правил и отношений, Помогающих регулировать повседневную жизнь. Вот что он сказал: «Каждый диспут между мудрецами ... должен иметь своей целью не просто обсуждение теорий в форме схоластического занятия, но обязан — хотя бы в идеальном случае — вести к практическим выводам». Исследовательские этапы, безусловно необходимы по многим причинам, но они должны сопровождаться усилиями по установлению преемства структуры и тематики, что поможет привести к благотворным институциональным и социальным результатам в обеих религиозных общинах.

Перехожу непосредственно к теме. Сначала необходимо сосредоточиться на ключевом библейском понятии «верности», являющемся производным от слова «вера» (а это одно из самых богатых слов в библейском вокабуляре). Верность буквально означает состояние полноты веры, духовное качество, внутренне присущее и драгоценное глубокому библейскому сознанию евреев и христиан. Альтернативные термины — приверженность, стойкость, лояльность, неколебимое послушание, полная надежность и др. Все эти слова и выражения отзываются звучным и мощным эхом в истории и самосознании как еврейского, так и православно-христианского народов, для которых верность традиции фактически равнозначна выживанию на протяжении тысячелетий. Вера и верность составляют самую основу еврейской и христианской жизни как в человеческом, так и в Божественном аспектах.

Выражение «наши корни» более проблематично. Оно, конечно, используется метафорически. Это слово не входит в число именно библейских, и оно окружено нимбом скорее социологических, чем богословских значений. Почему бы нам в таком случае не переформулировать нашу тему так: «Верность нашему прошлому и приверженность будущему»? Тогда бы мы получили более отчетливую историческую и лингвистическую параллель. Думаю, что слово «прошлое» избегается по причине его неопределенности, а намерение инициаторов этой академической встречи состояло в том, чтобы направить дискуссию именно к «корням», то есть к конкретным и фундаментальным сферам верности. Кроме того, термин «корни» может обладать и богословской значимостью как раз по тому, что вера и конкретные проявления верности в наших обеих религиозных общинах как правило неразрывно переплетены богословски и социологически. Под «социологичностью» я понимаю весь комплекс учреждений, религиозных обрядов, педагогических традиций, систем ценностей, способов взаимоотношений и поведения, которые характерны для многомерной идентичности и самосознания народа.

Следовательно, проблема заключается в вопросе: «верность каким именно корням»? Далее я не претендую говорить от имени еврейской стороны, — высказываюсь как православный. Тем не менее мне бы хотелось обрисовать «корни» так, чтобы сказанное относилось к обеим религиозным общинам. Первая и главная задача и цель верности состоит в том, чтобы жить в Боге, Том Самом, Который был, есть и будет. Несмотря на кардинальную разницу в христианском понимании Бога-Троицы, и евреи, и христиане одинаково веруют во Единого Бога, исторически открывшегося нам как Бог-Творец, Господь и Отец Свщ. Писания, как Бог славы и величия, любви и милосердия, справедливости и мира, праведности и суда. Его истинные служители, как евреи, так и христиане, призваны смиренно ходить пред Ним и в благодарении свидетельствовать о Его величии и милосердии всем народам.

Вторая задача и цель верности — это религиозная община, вызванная к бытию Самооткровением Бога, а она ныне болезненно разделена на различные еврейские общины и на множество христианских церквей. Из Свщ. Писания мы узнаём, что Жив Господь открыл Себя, чтобы Его народ стал светочем народам мира и что познание Бога Живого внутренне сопряжено с жизнью общины, которая поклоняется и служит Ему. Какими бы ни были исторические события, доктринальные различия, расходящиеся понятия и недостатки каждой из общин веры, мы должны сохранять им верность. Ведь одной из основных заповедей является призыв чтить отца и матерь, ибо они прилагали усилия, чтобы познать Бога и передать нам знание о Нём и о Его путях. Подлинный диалог на любом уровне не может состояться без подлинной верности общинам, которые воспитали нас в опыте и познании Бога.

Третья задача и цель верности включает в себя Божественные дары, заветы-союзы, великие спасительные деяния, законы, акты верности в истории искупления и обетования на будущее. В этом и состоит сердцевина самосознания в наших общинах. Хотя мы расходимся между собой в интерпретации значения, продолжительности и современной жизненной ценности этих даров, тем не менее мы обязаны, ради верности, точно сознавать их в качестве даров Божиих и относиться к ним с должным благоговением и благодарностью. Если мы будем не в состоянии оказать честь дарам Божиим и станем превозноситься и даже отрицать их, полемически критикуя друг друга, то мы не окажем чести самому Богу.

Четвертая и заключительная важная область верности — это весь переплетённый комплекс сложившихся институций, практик, учений, ценностей, обычаев, служений, структур и способов поведения, стремящихся выявить в текущем историческом процессе благой порядок и духовное видение наших двух общин. С нашей стороны было бы дерзновенно и неумно походя судить, — как будто с более высокой современной критической точки зрения, — о проверенных временем проявлениях веры: как бы ни казались они обусловленными культурой, в совокупности своей они не только хранят глубокий опыт, основополагающие истины и высшие цели, но и выражают саму сплоченность, силу и жизненный дух наших общин.

Вы можете возразить, что я всё-всё втиснул в понятие благословенной верности, — и будете правы. Но если так, возникает вопрос: как иначе мы смогли бы вести осмысленный диалог на любом уровне между столь, различными традиционными общинами, как наши (хотя они и обладают рядом формальных параллелей)? Вот в чем заключается самая суть проблемы диалога между православными христианами и евреями. Обе конфессии обладают, если продолжить использование ключевой терминологии нашей встречи, глубокой верностью, каноническим Свщ. Писанием, богатыми традициями и обширным объемом памяти, причем всё покрыто всеобъемлющей освященностью, а она представляется столь же неприкосновенной, как и сам принцип верности.

Но тем не менее, в согласии с другой подтемой нашей встречи, все мы живем «в современном мире». Этот-то наш опыт современного мира и многоликой современности и побуждает к диалогу (что верно по отношению ко всем религиям). Важные причины вызывают диалог к жизни: прежде всего, сей мир — всё уменьшающийся, несправедливый, эксплуататорский, насильственный и, возможно, умирающий (как духовно, так и экологически) — сей мир настоятельно нуждается в священных богатствах наших живых традиций, что и подчеркнуто в послании Его Святейшества патриарха Варфоломея.

Один из самых важных документов по начинающемуся диалогу между евреями и православными христианами, по моему мнению, можно найти в статье проф. Анкори, написанной к самой первой встрече в Нью-Йорке в 1972 г. Он не только совершенно четко описал черты сходства между евреями и особенно греко-православными христианами как между двумя средиземноморскими народами, имеющими за собой длительную историю, и т.д., но и, что более важно, подчеркнул, что между нами стоят также и взаимоисключающие верования и конфликты интересов, которые уже сказываются в нынешней повседневной жизни, например, на Святой Земле. Никуда не денешься, и нам придется учитывать в диалоге подобные конфликтующие интересы, в том числе права палестинских православных христиан, проживающих в Израиле.

Позвольте возвратиться к проблеме асимметрии (выражение проф. Вербловского). На протяжении веков наблюдалась асимметрия между евреями и христианами. Теперь же мы видим нечто вроде асимметрии в Израиле между христианами и евреями: евреям, вполне естественно, хочется быть хозяевами в своей стране, полностью владеть ею и обладать мощью, но в этом процессе может также начаться тенденция нарушения прав, сноса домов бульдозерами, так что бульдозер прокатывается и по правам человека. Нам следует принять к сведению подобные факты, и в нашей атмосфере академического и богословского приятельства, обсудить их — именно так, как не смогут политики и простые люди из народа.

Диалог, как хорошо известно, — это весьма недавнее, определённо современное явление. В истории наших религиозных общин, за редкими исключениями (пример —Диалог с Трифоном Иустина), начиная со времени Нового Завета наблюдались конфликты, отделение друг от друга, полемика, презрительное отношение, преследования и даже убийства, хотя бывали также периоды мирного сосуществования и терпимости. В прошлом под конфликты, подозрительность, вражду, взаимные упреки в неблаговидных поступках подводилось немало теоретических и практических оснований. Ныне решающий вопрос состоит в том, найдется ли теперь в наших общинах достаточно открытых и отважных руководителей, найдётся ли необходимая нравственная и духовная сила, чтобы искать и отыскивать — как в наших обоюдных корнях, так и в двух наших традициях — принципы и ценности, благодаря которым постепенно будет совершена великая перемена и возникнут позитивные, уважительные, справедливые отношения сотрудничества, достойные Бога, которому мы, по нашим словам, служим. Поступая так, наши лидеры выступили бы как верные и убедительные свидетели также и по отношению к прочим конфликтующим религиозным общинам.

Нам придётся смириться с нашей человеческой ограниченностью, хотя мы надеемся на помощь свыше, — и ещё по одной весьма серьезной причине. В обоих лагерях есть немало наших единоверцев, для которых диалог, будучи современным нововведением, несовместим с верностью традиции. Для них диалог, особенно между евреями и христианами, не просто безнадежно опоздал исторически, а представляет собой историческое предательство. Для верующих такого рода, — они справедливо указывают на длительную историческую полосу полемики, отнюдь не диалога, — «приверженность будущему» есть точно то же самое, что «верность своим корням». Две части нынешней темы, следовательно, могут быть поняты как тавтология! И вот таких братьев и сестер мы и не должны выпускать из поля зрения, стремясь, если возможно, подключать их к процессу диалога. Этим мы не просто учитываем стратегические интересы — привлечения их к диалогу, но также, и это важнее, уважительно прислушиваемся к их свидетельству и учимся от него. Тогда сам процесс диалога становится подлинным; он обогащается до максимума верности и истины.

Что касается меня, то открою карты: обильные моления и упорные размышления сделали из меня сторонника принципа диалога как по внутренним богословским, так и по духовным основаниям. Твердо верую, что моя личная вера во Христа и моя верность Православной Церкви не только позволяют мне участвовать в диалоге, но практически побуждают к нему. В диалоге, когда я отнюдь не обязан идти на компромиссы в сфере трансцендентных установок православной христианской веры, ищется Божественная любовь, истина, справедливость и мир между всеми народами. Эта перспектива личного свидетельства, — заявляю об этом открыто, — определенно отразилась на моем общем подходе к теме, но особенно по отношению к тому, что я собираюсь сказать о «приверженности будущему».

Если справиться со словарем, то одно из главных значений в выражении «быть приверженным», таково: быть сторонником чего-либо или что ближе к нашей теме, желать сохранения в будущем чего-либо ценного и стремиться к тому. И действительно, верность своим корням непременно предполагает стремление сохранить богатства и дары этих корней. При составлении программы организаторы поступили мудро, отказавшись от искусственного выражения «открытость для будущего», поскольку приверженность, как и верность, предполагает принятие на себя обязательств, непременного долга, по отношению к предметам высочайшей важности для двух наших общин. Мы, евреи и православные христиане, вошли в современный мир и смотрим в будущее не с пустыми  руками. Напротив, у каждого из нас за плечами богатое наследство и неисчислимые ценности, даже если наши руки временами, к стыду нашему, представляются (нам и другим) — пустыми.

Но есть и ещё одно значение в выражении «быть приверженным»: предоставить в распоряжение, сделать доступным. Приверженность предполагает не только сохранение, но также и разумное использование и эффективную доступность богатств наших корней для настоящих и будущих поколений. Я допускаю, что и слово «верность» столь же интенсивно выражает это значение. Подлинная верность несет в себе самой ответственность за восприимчивость и эффективное использование и применение даров Божиих, в настоящем и будущем, на благо человечества и славы Божией. В проходящем ныне процессе изменения и приспособления к историческим обстоятельствам слепая верность своим корням может обернуться как раз неверностью! Лишь упрямец и слепец мог бы отрицать наличие в наших религиозных общинах перемен традиций, их созревания. Отсюда существенная проблема состоит в том, как нам аутентично и правильно осуществлять руководство в традиционной общине, чтобы её дары и богатства ярко просияли бы, а также принесли пользу разрешению жгучих задач и практических вопросов повседневной жизни. С этой точки зрения преемственность и обновление, — а они включают как духовные, так и практические аспекты, — идут рука об руку и делают богатства наших корней живыми реальностями. Таким образом, религиозная община и её каждый член обязаны хранить верность живой традиции, всегда проникнутой духом обновления, а нормы мертвого прошлого никого не должны порабощать.

Попытаюсь на примерах разъяснить указанные выше понятия на основе той установки к «своим корням», которая была в докладе изложена ранее. Перед нами действительно весьма деликатная и крайне сложная задача. Позвольте предупредить: то, что последует, — это всего лишь предложения, а не строго определенные принципы. В свете затронутых тем и вопросов, остерегусь что-либо предлагать и изложу только большой жизненный опыт деятельности у себя в религиозной общине по сохранению традиции и по её обновлению. Приступаю к делу, надеясь, что мои православные коллеги, к которым в первую очередь адресуюсь, поправят меня в духе любви, равно как рассчитывая на принцип единодушия, столь высоко ценимый в общинах православных верующих. Если мои слова окажутся имеющими важность и значение также для еврейских участников, буду счастлив и возблагодарю Того, в Кому мы обращаемся как к Отцу Небесному.

Намеченное ранее понимание «своих корней», или фундаментальным областей верности, было намеренно иерархичным. Наша высшая верность — Богу Живому, Вседержителю, Который пребывает среди общины верующих (но также и над ней) и среди её многочисленных учреждений, учений, обычаев, составляющих повседневную жизнь Его народа. Высшая приверженность как православных христиан, так и евреев такова: «Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим и всею душею твоею и всеми силами твоими» (Втор 6, 5; Мр 12, 29-30).

Продолжение традиции и обновление наисущностно встречаются и взаимодействуют, если мы поклоняемся, молимся и живем в такой верности и внутренней близости ко Всесвятому, что ничто не может занять Его места, и уж конечно встать над Ним, — в том числе и Его драгоценные дары нам, ибо иначе возникло бы нечто вроде идолопоклонства. Все конфликты между евреями и христианами в конечном итоге проистекали из неосознанного или же намеренного забвения нашей общей укорененности в этой первой и величайшей заповеди и приверженности ей. Мы слишком легко водружали «нашу веру» на место трансцендентного Бога, так что для нас конфессия становилась Богом, а не Бог определял конфессию. Если я смиренно хожу пред Господом, Богом моим, и истинно люблю Его как Заповедавшего нам справедливость, милосердие и мир по отношению ко всему человечеству, то как могу вынашивать дерзновенные помыслы злотворения, предрассудков и вражды (не говоря уж о фактической эксплуатации, несправедливости и насилии), направленные против какой бы то ни было группы людей, даже если я отнюдь не согласен с их принципами и ценностями? Христос учил своих приверженцев любить своих врагов и молиться за тех, которые их преследуют, но не обязательно соглашаться с их принципами и убеждениями. Глубокого обновления в межрелигиозных отношениях не будет без смиренной и горячей веры в Бога и без уразумения существенной разницы между Богом заповеданным уважением к другим людям и несогласием с ними по трансцендентным ценностям.

Самое острое расхождение между христианами и иудеями состоит в отношении ко Христу, который парадоксальным образом одновременно, и связывает нас между собой, и разделяет. Ученые исследователи нередко заявляют, что Христос и христианство не представляют богословской проблемы для иудаизма, тогда как иудаизм такую проблему для христианства — представляет. Тем не менее приведу мудрое высказывание раввина Джейкоба Б.Агуса:

Если наше самосознание как евреев определяется оглядкой на еврейскую историю, то мы не можем не считать возникновение христианской ветви на еврейском дереве самым существенным событием в нашей тысячелетней истории.

Указав на исторические последствия, раввин Агус подчеркивает, что благодаря христианству «Бог Израиля одержал победу над языческими божками и всеми делами их, [...] и великолепную победу», хотя она — парадокс! — «сопровождалась очернением, даже демонизацией евреев». Я согласен с этой точкой зрения, но я с гневом отвергаю преследования евреев со стороны христиан. Более того, я не могу понять, как возможно в этих болезненных вопросах историю отделять от богословия. Мы, евреи и христиане, исторически и богословски, друг для друга представляем собой не только проблемы, но и, решаюсь сказать, — дары. Ведь у нас, как и должно, общие духовные корни и совместный исторический опыт. Кроме как через тяжкие испытания, накладываемые на евреев и временами на христиан, Бог, быть может, и не имел другого пути! Несомненно, именно так считал (Рим гл.11) апостол Павел, еврей от евреев (Флп 3, 5), оставшийся иудеем для иудеев (1 Кор 9, 20).

Разве образ Христа, последующий христианский тринитарный опыт понимания Бога — это непременно только постоянные очаги обоюдного конфликта, а не взаимной радости и взаимного, между евреями и христианами, свидетельства, даже если история наших религиозных общин по появлении христианства и сложилась несчастливо? Как евреи, так и христиане из числа язычников должны бы радоваться, что Всесвятой Израиля благоволил призвать всех язычников стать Его народом через Христа.

Это правда, что евреи и христиане, согласно глубокому религиозному опыту наших двух общин, по отношению к истории искупления придерживаются конфликтующих взглядов как на достоинство и место Иисуса Христа, так и на достоинство и место Моисеева Закона. Но эти трансцендентные установки с двух сторон не должны непременно вести к конфликтам, — они должны вести к чисто духовному созерцанию и к богословским размышлениям.

Блаженной памяти патриарх Афинагор, в контексте христианского экуменизма, определил богословие как «торжество истины», но не как «оружие» против других. Его определение, в котором точность сочеталась с красотой, применимо также к диалогу между еврейской и христианской общинами. Евреи и христиане, помнящие о своей высшей верности Господу Богу и Его непознаваемой тайне искупления всех народов, должны ликовать в величайшем смирении и свободе, незапятнанной прозелитизмом, и торжествовать во взаимном уважении и свидетельстве друг другу, приближая этим исполнение Божественных целей в мире.

Еврей qua еврей, невзирая на все прегрешения христиан, должен бы радоваться, что благовестием Христовым существенная часть еврейского духовного богатства широко распространяется среди всех народов. Христианин qua христиан, невзирая на все прегрешения евреев, должен бы радоваться, что совершается почитание Всесвятого Израиля, Которого похваляют и Которому покорны все евреи мира.

Ибо кто не грешен? Кто не бывал непослушлив? Кто свободен от покаяния пред лицом Господа Бога? Христиане должны покаяться прежде всего за множество проявлений антииудаизма и антисемитизма — теоретического и практического. Но тем не менее, поскольку мы на самом деле на первое место ставим верность Господу Богу, нашему Отцу Небесному, то нам, если использовать ещё одно выражение ап. Павла (Флп 2, 12), следует «со страхом и трепетом» хранить в себе уважение друг ко другу и по отношению к нашим обоюдным религиозным воззрениям.

Конфликты вероятны, — и они возникали, — лишь тогда, когда одни община начинает настаивать, чтобы другая приняла её воззрения, или когда одна община очерняет воззрения другой.

Например, должное уважение и мир во Имя Господа Бога не пострадают, если еврей, по размышлении, скажет христианину: «Иисус из Назарета был всего лишь пророком, харизматическим равви, радикальным иудеем, призывавшим к неприемлемому обновлению иудаизма», — но при непременном условии, что тот же еврей во смирении прибавит: «для моей общины и для меня», то есть, другими словами, как «мы» понимаем таинственные деяния Господа Бога в человеческой истории.

Аналогично должное уважение и мир могут поддерживаться во Имя Господа Бога, если христианин, по размышлении, скажет еврею: «Исполнение Моисеева Закона завершилось, исполнившись во Христе» или даже прибавит: «Ваше понимание Бога может быть обогащено учением о Троице», но при непременном условии, что тот же христианин смиренно прибавит: «для моей общины и для меня», то есть, другими словами, как «мы» понимаем таинственные дела Господа Бога в человеческой истории.

Тогда, если зародится интерес, еврей и христианин могли бы сказать друг другу: «Давайте-ка совместно обсудим эти важные вопросы во взаимной любви и уважении, в духе взаимной верности Господу Богу, и посмотрим, чему нам поучиться друг от друга и не сможем ли мы даже прояснить наши собственные идеи и убеждения относительно наших двух конфессий. Прежде всего, пусть истина, открывающаяся только в любви и благодати, обнаружит себя и приведет нас к свободе».

Если мы сильны и достигли зрелости в личной вере, то зачем нам отвергать опыт Откровения, накопленный в другой религиозной общине, и глубокую убежденность их членов, доводя тем самым дело до конфликта? Где подлинная верность и любовь к Богу Живому, в этом нужды нет.

Но в истории действует немало ложных и разрушительных потребностей: произвольное рвение не по разуму; злоупотребление Свщ. Писанием; психологически несознаваемые потуги отстоять свои нетвердые или незрелые религиозные убеждения через отвержение религиозных убеждений других людей и наскоки на них; далее триумфалистское коллективное эго религиозной общины, упрямо стремящейся количественно сократить другую религиозную общину, господствовать в ней или просто её уничтожить. Прибавьте к этому ещё — по-человечески понятные — культурные, социальные, политические и экономические эго-интересы, и в истории вы получите уродливую смесь тяжких религиозных трагедий.

В подобных случаях мы сажали «собственную религию» на престол Всемогущего Бога, присваивали себе право судить других людей и, учинив идолопоклонство, хулу и несправедливость, отрицали за ними Богоданную свободу совести, — и всё это во имя Бога! Скандальный результат таков: вместо того, чтобы быть силой свободы, вдохновением для культуры и взаимного уважения между людьми, справедливости и мира, такая вера превращается в род сатанинской силы ненависти, клеветы и уничтожения. «И не удивительно!» — сошлёмся снова на ап. Павла, ибо для того, кто фанатичен и в самооправдании слеп по отношению к Божественной любви и истине, «сам сатана принимает вид Ангела света» (2 Кор 11, 14).

Если в духе верности, смирения и уважения можно подходить к наиострейшим богословским разногласиям между евреями и христианами, и этим достигается преемство традиции, хотя мы и действуем ради обновления еврейско-христианских отношений, — то очевидно, что другие существенные сферы «наших корней» способны обсуждаться с меньшими затруднениями. Поэтому я остановлюсь на трех, ещё не рассмотренных, важных проблемах верности и приверженности весьма кратко.

Ныне существующие наши общины — это для нас питательная почва в жизни и вере, но верность своей общине не обязательно ведёт к отрицанию за другими права быть верными своим общинам. В частности, христианам следовало бы пересмотреть свое учение и, всегда памятуя, ликовать, что вожделенное бытие еврейского народа в истории продолжается, Один лишь этот факт свидетельствует, что Бог никогда не отвергал и не оставлял Своего народа, — о чем много лет назад говорил ап. Павел (Рим 11, 1, 11).

Православно-христианское богословие обязано как минимум принять точку зрения ап. Павла, то есть оно должно учить, что еврейский народ, невзирая на его строптивость по отношению ко Христу, всё же остаётся избранным народом Божиим и что христиане из язычников являются всего лишь почетными гражданами, привитыми к богатому древу еврейского достояния. Ап. Павел грозно предупреждал христиан из язычников, чтобы они не превозносились и не гордились перед неверующими евреями, — и уж конечно не замышляли против них зла и не преследовали их, — а христиане в своей истории это важнейшее предупреждение полностью и позорно позабыли (Рим 11, 17-22). С точки зрения ап. Павла (то есть с позиций христианского опыта и понимания истории искупления и, в случае апостола ещё и опыта, полученного им на пути и Дамаск), неверующие евреи, действительно, пребывают в состоянии непослушания по отношению ко Христу, но всё же апостол безоговорочно утверждал как их право на дальнейшее существование, так и продолжение их избранничества. Фактически, полагаясь на верность Самого Бога, ап. Павел не мог представить себе завершение драмы истории искупления без участия иудеев, которые будут кульминацией Боготворимой истории (Рим 11, 15, 28-36). Христиане мыслят о евреях как о «врагах» Бога, а не как о Его «возлюбленных» (Рим 11, 28). Христиане хорошо усвоили, критику евреев ап. Павлом и злобно обратили её против них, но они поза были о всё той же горячей жертвенной любви ап. Павла к иудеям и к их священным традициям (Рим 9, 1-5).

Если бы руководители христианских общин усвоили богословие ап. Павла и на протяжении столетий так и наставляли христианский народ, то история христиано-еврейских отношений была бы совсем другой. По иронии истории, христиане «превзошли» евреев в неверности Господу Богу, поскольку они очернили и преследовали Его народ. Составной элемент приверженности будущему через обновление — это беспрекословное богословское признание христианами неотменённости бытия евреев в качестве народа Божия (сколь бы строптивыми они ни были в Его глазах), равно как и признание неотменённости для них Синайского Завета. В то же время христиане, сколь бы строптивыми они не представлялись в глазах Божиих, — это также Его народ, хотя они явно и многократно проявляли непослушание, вопреки своим же принципам.

Тем не менее Бог дал двум Своим народам, евреям и христианам, задание совершиться. Мы должны выполнить в мире позитивную и конструктивную задачу. Мы позабыли, что являемся служащими общинами Бога, а не самодовольными критиками или пользователями общества или друг друга, ибо нам поручена Богом миссия, которая ещё далека от завершения.

Что касается «наших корней», или даров Божиих, — от Авраама до ап. Пала, от Моисея до Иисуса Христа, от Синайского Завета до Голгофского, от Моисеева Закона до Нагорной Проповеди, — то всё это, как говорилось, надо принимать с честью и благоговением, именно как дары Божии. Мы расходимся в интерпретации даров и применении их, но, безусловно, если мы верны Давшему нам дары, то мы уважительно позволим каждой общине по-своему свидетельствовать о них, в полной свободе и без тени прозелитизма.

Ап. Павел, поскольку у него был живой опыт восприятия Иисуса из Назарета как воскресшего Господа Славы (Гал 3, 23-29; Рим 10, 4; 1 Кор 2, 8) был убежден, что период Моисеева Закона завершился, ибо исполнен Христом. Тем не менее он по-прежнему считал Моисеев Закон «святым», «праведным» и «добрым» (Рим 7,12) и не колебался цитировать из него в наставлениях христианам (например, 1 Кор 9,8-9; ср. Ин 1,17; 4,22). Хотя апостол и проповедовал христианам из язычников свободу от Моисеева Закона, он никогда не требовал и не говорил, чтобы евреи, уверовавшие во Христа (и уж конечно не уверовавшие в Него), оставили соблюдение Закона. Кроме того, как хорошо известно, Православная Церковь почитает как святых Авраама, Моисея, пророков и многих других праведников еврейского Свщ. Писания.

Нам предстоит многому научиться друг о друге и друг от друга. Православному христианству не свойственно западное искушение противопоставлять Закон и Евангелие, свободную волю и благодать, дела и веру, и оно никогда не имело склонности демонизировать еврейское духовное наследие как внутренне легалистское и лишенное благодати, — хотя нельзя не признать, что довольно часто в православии евреи всё же чернились как народ строптивый (по причине ложных выводов из Свщ. Писания, литургических текстов и народных обычаев).

Четвертой и последней важной сферой «корней» является весь комплекс и разнообразный набор бесчисленных учреждений, обычаев, чинопоследований, учений, ценностей, служений, священных документов, писанных правил и устного предания, в которых отражается повседневная жизнь наших общин. С одной стороны, верность своим корням является для всех нас жизненно важной, ибо они суть практическая и передовая линия опыта веры. С другой стороны, абсолютизировать данные проявления веры и поднимать их до уровня неприкосновенности — это, может статься, как раз и есть акт неверности самой природе, духу и миссии наших общин как служащих общин Бога. Тут мы должны проявлять особую осторожность, чтобы не приписать этим различным традициям тот род верности, который принадлежит исключительно Богу. Мы не должны идентифицировать наши религиозные ценности с нашими эгоистическими этническими интересами, этой потенциально опасной гремучей смесью, хотя религиозные ценности и этнические интересы могут иметь также благородные и освобождающие аспекты. Проведение различия между религией и народной принадлежностью, по крайней мере в теории, вероятно, для православных христиан легче, чем для евреев. Тем не менее, в области верности и приверженности обновлению каждая община должна в первую очередь действовать среди своих собственных членов. Общий для нас оптимальный принцип состоит в том, чтобы мы, с течением времени и с изменением жизненных обстоятельств, принципиально отделяли великое от малого, неотъемлемое от просто привычного, не подлежащее реформам от реформируемого.

Позвольте в заключение привести практический пример из сферы возможностей и трудностей в деле продолжения традиции и обновления в родной мне православной общине. Митрополит Хризостом (Вселенский Константинопольский Патриархат) был одним из первых православных богословов, который провел различие между Преданием и традициями в качестве принципа экуменических перемен и обновления (в программной статье, напечатанной в 1960 г.). Через 31 год митрополит опубликовал ещё одну статью на ту же тему, но на практическом, популярном уровне. Перед рядовым православным христианином временами встаёт вопрос: «Не устарела ли Церковь?», т.е. не утратила ли во многом своего значения в современном обществе. Митрополит проявил широкое понимание проблемы и сформулировал осторожный пророческий призыв к переменам в Православной Церкви, опираясь на примеры, среди которых было и повышение роли мирян в церковной жизни. Для нас, живущих на Западе, включая православных христиан, этот вопрос часто встает на повестку дня. Но сила традиции в традиционно православных странах заставила митрополита посвятить много внимания защите и разъяснению понятия любых перемен в Церкви. На фоне авторитета традиционалистского сознания, согласно которому никаким переменам не может быть места, а также с учетом глубокой традиции клерикализма в наших православных странах, высокочтимому и просвещенному митрополиту пришлось весьма тщательно выбирать выражения даже для того, чтобы отстоять столь бесспорную и назревшую задачу, как активизация служения мирян в Церкви! И это только один пример динамики продолжения традиции и обновления в теории и на практике.

Возможности обновления велики числом и широки, а предстоящий путь долог и труден. Но благой Господь, да святится Имя Его, терпелив и многомилостив.

Г-н Жерар Израэль (Gerard Israel): Хочу выразить большое восхищение обоими докладчиками. Позвольте несколько скромных замечаний, Возможно, некоторые идеи не получили должного раскрытия на наших дискуссиях последних двух дней, и у меня есть дополнения.

В значительной своей части иудаизм был и остается восточной религией. Библейские события имели место на Востоке, и с момента рассеяния евреи ориентируются на Иерусалим, — они ждут своего конечного возвращения в город. Когда евреи молятся, лица обращают на Восток, а когда они и так находятся в Иерусалиме, всё равно поворачиваются на Восток, потому что истина грядет с Востока. Талмуд, эта попытка зафиксировать устное предание, был написан в Вавилоне и Иерусалиме. Каббала и Зохар, правда, — средиземноморского происхождения, но все же эти оба текста эзотерической традиции, в широком смысле, вдохновлялись восточным менталитетом.

Тем не менее в числе своих обязательств Израиль имеет и такую, заповедь: «Вы будете у Меня царством священников и народом святым» (Исх 19, 6). Следовательно, наш народ обязан убедить в этом все народы на земле, поскольку сказано: Израиль должен стать светом народов.

Если это так, то разве нам не следовало выйти на привлечение к себе мира, то есть выйти в мир и оставить Восток? Покинуть географическую область, где совершались Богооткровения? А что бы произошло, не будь Иерусалимский Храм разрушен? Израилю, конечно, не пришлось бы вкусить катастрофической жизни в рассеянии, которую он испытал. Но идеи иудаизма распространялись бы тогда первыми учениками, Назарянина в Малой Азии и в Греческом мире.

Ныне же ситуация такова, какой мы её видим. Иудаизм и Израиль таковы, какими они стали. Православные Церкви испытывают ту же самую ностальгию по утраченному Востоку. Обе религии ждут своего возвращения на Восток. Какими же могут быть, в настоящий момент, политические отношения между этими двумя религиями?

1) Что касается православной мысли, то евреи проявляют к ней интерес. Первые христиане Востока раньше других поняли значение того о чем говорилось и что совершалось в Иерусалиме. Разделение в самом начале не было конфликтом, потому что разрыв был желанным. С этого времени исполнение Закона, согласно духу первохристиан, должно было перейти к ним. Разделение, разрыв, его закрепление — таковы три ступени трагедии.

Тем не менее, уже в I-м в. нашей эры, последователи Иисуса, — пусть часть из них не избежала искушения и забыла иудаизм, — отказались присоединиться к учению Маркиона, который считал христианство совершенно новой религией, оторванной от иудейских корней. Маркиона объявили еретиком, и еврейская основа христианства осталась.

В свете сказанного очень важно, о чем нам сообщил проф. Виталий Боровой (Московский Патриархат). Он привлек наше внимание к возможности возрождения, среди православных в России, некоего подобия неомаркионизма. Временами евреев изображают там как антихристов. Проф. Боровой поспешил заверить, что это не имеет ничего общего с христианством.

2) Если сейчас представляется невозможным добиться тех или иных модификаций в православном богослужении, нельзя ли хотя бы позаботиться, чтобы было улучшено религиозное преподавание и таким образом устранены трудности? Каковы ныне воззрения Православной Церкви на евреев? Как известно, некоторая часть историков считает, что источник антисемитизма и причины катастрофы европейского еврейства могут быть, в целом, отысканы в христианском менталитете.

Нет ли возможности здесь, в Афинах, в присутствии лучших православных мыслителей, задаться вопросом: после того, что произошло в 40-е гг., как ныне интерпретируется история страстей Христовых? Можно ли говорить об искуплении, не исключая из него иудеев, истинных, а не обращенных в христианство? Можем ли мы и впредь, вслед за некоторыми участниками встречи, проводить искусственное разделение между евреями античности и современными евреями? Нельзя ли и в современном православном богослужении держаться вдохновенного восприятия мира, выраженного в псалмах Давида? С ответа на эти вопросы, может быть, и начнется новый рассвет на Востоке человечества.

Проф. Власий Фидас (Vlassios Phidas): Испытываю особую радость, поскольку ход нашей дискуссии отмечен тревогой, а она уместна в анализе отношений между иудаизмом и христианством. Хотел бы, имея в виду обоих докладчиков, выразить им благодарность за позитивные перспективы по обсужденным темам, которые они открыли перед нами. Начну с точки зрения проф. Вербловского. В согласии с его концепцией, исторические события, бывает, изобретаются, и ими манипулируют. Я бы добавил и ещё одну, третью, опасность, — искушение использовать историю по собственному произволу. Вот почему столь необходима очистка исторической памяти. Что касается доклада проф. Вербловского, то, с одной стороны, ни в коем случае нельзя забывать о заметном различии между еврейским народом и иудаизмом в первые годы существования христианства. Христианство по преимуществу отстаивало идею завершенности иудаизма как религиозной формы перед лицом полемики со стороны эллинизма. Гностицизм — вот характерный пример полемики эллинизма против иудаизма, вызов, показывающий взаимную нужду христианства и иудаизма друг в друге (как это также подчеркивал проф. Стилиянопулос). Обе религии имеют те же самые проблемы, но и проблемы являются дарами Божиими.

В этом контексте давайте не позволим, чтобы интерпретация истории вводила нас в заблуждение. Например, Византию нередко представляют как средоточие антисемитизма. Она, действительно, была государством противоречивым, религиозным и православным. И тем не менее за тысячу лет его истории ни одного случая преследования евреев мы не знаем. За столько веков преследования христианских еретиков случились, но нет ни одного исторического источника, в котором упоминалось бы о преследовании евреев.

Этот факт очень важен — как показатель реальной роли законов в государстве. Византийские законы отражают юридические ситуации в структурах общества. Евреи не желали вписываться в византийское общество, которое было чисто христианским. Но они жили внутри византийского государства, им не чинили препятствий, когда она создавали свои общины. Они, действительно, не обладали всеми правами византийских граждан, но они не несли и всех повинностей. Так, они не служили в армии.

Данное понимание модели отношений есть важный момент позволяющий убедиться, что, очищая историческую память, мы ни в коем случае не должны допускать манипулирования историей.

В этой связи писания св. Иоанна Златоуста против евреев нельзя считать удачным выбором для начала анализа. Они были созданы в период, когда римский император Юлиан Отступник насаждал язычество. В Антиохии, где жительствовали Юлиан и св. Иоанн Златоуст, идолопоклонники и иудеи совместно вели наступление на христиан. Эта историческая подробность неоспорима, и, соответственно, полемику Иоанна Златоуста не следует вырывать из контекста полемики антиохийских евреев против христиан.

Данную историческую ситуацию, однако, нельзя считать определяющей для последующей установки христианства — будто бы против иудаизма. Четвертый век — это период переходный. Имело места множество событий, которые не должны интерпретироваться ложно, особенно нами.

Что касается диалектических отношений между отцами каппадокийцами и Григорием Паламой, — а проф. Вербловский читает о них лекции в Иерусалимском университете, — то я хотел бы рассмотреть способ, позволивший каппадокийцам и исихастам принять для себя духовность, видение и опыт Моисея. Духовный опыт Моисея — это основание их духовности. Моисей, прообраз Ветхого Завета, был перенесен в христианство, словно он был современником в IV-м или в XIV-м вв. В указанном промежутке времени это был аутентичный элемент христианской духовности. Следовательно, нельзя игнорировать, что православие имеет традицию перенесения прообразов духовности иудаизма в христианскую духовность. Было бы несправедливо её не замечать, — нам, напротив, следует её демонстрировать.

Что касается антифонов Страстной пятницы, то это отдельный вопрос. Я уже излагал свою позицию: перед нами отнюдь не фундаментальный литургический опыт Церкви, а непосредственная реакция на происходившие тогда события. Понятно, почему все эти антифоны вошли в жизнь Востока лишь после IV в., а до этого времени ничего подобного в церковной жизни не было.

Я хотел бы получить разъяснение от проф. Стилиянопулоса. Когда он заявляет, что мы способны помещать религию на престол Божий, не вводит ли он диалектику биполярности в отношения между Богом и религией, так что религия может стать чем-то сатанинским, даже если она аутентична? Нет ли, с его точки зрения, опасности сатанинского извращения и того богословского диалога, который мы ведем?

Проф. Константин Пателос (Constantin Patelos): Позвольте остановиться на историческом отрезке, который, может быть, неплохо известен, — на отношениях между иудаизмом и государством Грецией новейшего времени, а именно, в период нацистской оккупации. Тогда, в сотрудничестве с другими, митрополит Дамаскин, глава Греческой Церкви, много сделал ради спасения членов греко-еврейской общины перед лицом фатальной катастрофы. Эта роль Архиепископа навсегда сохранится в истории, равно как его имя не изгладится из памяти Божией.

Нет необходимости ещё раз говорить о важности настоящего диалога, завязавшегося в конце текущего десятилетия, в конце столетия, в концетысячелетия, — когда весь мир забрызган кровью. Тем не менее, пусть и поздно, это всегда начало, день Господа. Наша Третья Академическая встреча оказалась важнее всего сделанного до сих пор.

Представляется, надо расставить вехи и наметить дальнейший путь. Чего мы желаем и к чему стремимся? Как блестяще выразился проф. Вербловский, — это, практически, взаимное признание и совместные энергичные усилия, чтобы сделать мир пригодным для жизни. Бог ведает в проблемах, обступающих нас и угрожающих нашему существованию. Это не только экология, или отношения «Север-Юг», но прежде всего неконтролируемое развитие науки. Пусть поздно, но диалог начался. Он сверхактуален из-за драматической ситуации на Ближнем Востоке. Я призываю своих православных коллег и своих братьев-евреев, вошедших в настоящую смешанную комиссию, использовать все свои силы, всю духовность, все общие корни, чтобы продвинуть вперед нормальный и позитивный процесс этого диалога о мире на Ближнем Востоке. Кризис на всем Ближнем Востоке, распространившийся на евреев, мусульман и христиан, становится вопросом самого существования христианства там. Этот кризис проистекает также из нерешенности палестинской проблемы. Вот по этому вопросу о нас будут судить, — и нас будут судить перед Престолом Господа Бога.

Г-н Игорь Куперберг (Igor Kuperberg): Как еврейские, так и православные исследователи много внимания уделяют истории расхождений между нами. К сожалению, гораздо меньше исследуются периоды стабильности, хотя в некоторых странах евреи и христиане гармонично сожительствовали на протяжении веков. Это мирное сосуществование, естественно, было основано на ряде предпосылок, а о них мы, к сожалению, ничего не знаем. Мы не знаем, например, сыграли ли патриархи свою роль, или же духовный уровень народа, или что-то ещё. Исследование данных обстоятельств и предпосылок содействовало бы нашим трудам сегодня и, возможно, завтра. Это дало бы нам нечто вроде рецепта, пригодного для нашей дискуссии.

Условия жизни в стране, откуда я приехал, не позволили мне получить серьезного академического еврейского образования. Тем не менее в практической области мне приходилось разрешать проблемы, возникавшие между еврейскими и православными общинами на Украине. Следовательно, советы общего характера были бы для нас очень ценны. Это позволило бы нам избегать ошибочных практических действий. Вот почему было бы весьма интересно на следующей встрече заслушать и обсудить доклады, посвященные периодам стабильных отношений.

Иерей Давид Цискаришвили (David Tsiskarishvili): Мы только что выслушали выступление украинского друга, представителя еврейской общины. Хотя я имею удовольствие встретиться с ним лишь в первый раз, его имя, должен сказать, очень хорошо известно. Он — настоящий борец, преданно служащий еврейскому народу.

В чем состоит реальная ценность нынешней встречи? Прежде всего, не будем недооценивать её важности. Тот факт, что мы собираемся уже в третий раз, — а настоящая встреча представительнее предыдущих, — свидетельствует, что процедура решения проблем, которые отравляли нам жизнь на протяжении веков, как со стороны православных, так и евреев, получила мощный импульс. Его можно удачно сравнить с ускорением, которое мы видим в решении проблем между одной Церковью и другой.

Позвольте кратко остановиться на опыте, накопленном у меня на родине.

Брат с Украины сказал, что есть такие страны, в которых обе религии на протяжении веков сосуществовали гармонично. Не будет никакой натяжки, если скажу, что в качестве примера можно привести мою родину, Грузию. Это и есть одна из таких стран, — и по лицам вижу, что собратья-коллеги согласны со мной. Так, в Грузии множество синагог. Все они функционируют, даже в небольших городах. Есть и древние синагоги: часть из них была разрушена землетрясением, и из Израиля прибыли специалисты-реставраторы.

Какой фактор наиболее существен для гармоничного сосуществования? Патриархи меняются. Конечно, если патриарх пользуется всемирной известностью, это на пользу делу, — таков наш нынешний патриарх. Но я бы сказал, что мирное сосуществование обеспечивается, прежде всего, духовным уровнем народа, так что причину надо искать в самом православии. Ибо если православие вошло в наши сердца своей реальной духовностью, то никакой религиозный антоагонизм невозможен. Это не означает, что необходимы компромиссы в области веры. Духовный уровень также формируется тем, что наш древний православный народ — полностью православный.

То, что сказал проф. Боровой, представляется странным. Он сказал, что враждебность к евреям возникает от того, что некоторые из них во время революции занимали посты в репрессивных органах. Не думаю, что проблема так уж серьезна. В Грузии никто не вспоминает, что тот-то в органах был евреем, тот-то армянином и т.д.

Вчера мы побывали в великолепном Еврейском музее, и экскурсовод сказал, что евреям всегда хорошо жилось в больших империях. Это утверждение не абсолютно. Если кто-то принадлежит к особой религии, но живет одной жизнью с другими, — евреи с христианами, христиане с евреями, — то можно хорошо сосуществовать и вне границ огромной империи. История Грузии полна трагических событий и проблем. Тем не менее трудности только теснее сплачивают нас с грузинскими евреями.

Г-н Симон Аджиашвили (Simon Adjiaschwili): В связи со сказанным собратом из Грузии, хотел бы добавить, что необходима краткая историческая канва, иначе явления будут непонятны.

В Грузии первые христиане появились среди евреев. В ряде городов синагоги стали первыми христианскими храмами, потому что исповедовать эту веру было возможно только там. Семена посеяны в Ветхом Завете. Как сказал св. Августин: Новый Завет предвосхищается в Ветхом, и Ветхий открывается в Новом.

В Грузии есть легенда об одном месхетинском еврее, Линкинози Элиозе: он принес плащаницу Христа, которой его сестра Сидония, незадолго перед смертью, обвязала грудь. Линкинози предал Сидонию земле, вместе с плащаницей, и на её могиле посадил древо жизни. Затем и христианский храм был построен на том месте. Его остатки сохраняются до сего дня.

Легенда эта позволила ученым прийти к весьма интересному заключению: евреи в Грузии сыграли посредническую роль между Ветхим и Новым Заветом. Как бы то ни было, это заключение объясняет, почему начиная с IV в., когда Грузия приняла христианство, у нас не было преследований евреев. Не отмечено ни одного случая антисемитизма по религиозным причинам.

Проф. Виталий Боровой: Г-н Израэль поинтересовался, чему Русская Церковь учит детей в еврейском вопросе. Мы пользуемся Православным катехизисом, опубликованном богословами во Франции, в котором найдено его правильное понимание. Кроме того, как я повторял много раз, мы призываем восточных патриархов и богословов сделать заявление по этому вопросу, чтобы мы могли ссылаться на авторитетный голос всего православия. Ведь в нашей стране идеи, приходящие с Запада, не имеют большого веса.

Не желая быть нескромным, всё же скажу, что будущее нашего диалога будет зависеть от того, как он станет развиваться у меня на родине. Русская Церковь — это самая большая православная церковь, и рядом с ней сосуществует самая большая еврейская община в православных странах.

Митрополит Перистерионский Хризостом: Хотел бы отметить, что мы, в Православной Церкви, не называем Библию ни еврейской, ни христианской, — мы просто говорим: Библия. Лишь иногда, для особых случаев научного исследования, мы проводим различие между еврейским текстом и текстом Септуагинты. И это чисто академический вопрос, а не дело церковного народа. Теперь наши докладчики могут ответить на сделанные замечания.

Проф.-прот. Феодор Стилиянопулос: Большинство сделанных участниками замечаний таково, что нечего добавить. И некоторые явно продолжили диалогические суждения, сделанные г-ном Израэлем относительно «света с Востока». Я, конечно, с ним согласен, но с оговорками. Как солнце восходит на Востоке, так и религиозная истина пришла с Востока. Тем не менее мы заходим слишком далеко, потому что истина зависит не от географии, а от себя самой. Так что для конечного анализа несущественно, с Востока мы или с Запада.

Обращусь к вопросу образования, которое получают дети в Православной Церкви: оно, можно сказать, в целом является традиционным и имеет как более узкий, так и широкий аспекты.

Широкий аспект состоит в том, что дети воспитываются в своем окружении, то есть в семье, в литургии и богослужении, да и вообще во всей культуре. Подобное воспитание, действительно, вызывает озабоченность разного рода, о чем мы уже говорили.

Если иметь в виду более узкий аспект, — учебники и религиозное обучение в школе (как светской, так и церковной), — то здесь мы по-прежнему видим традиционную установку по отношению к иудаизму. Это дает основание для уже названной озабоченности, исключая отдельные учреждения, руководители и воспитатели которых просвещены в должной мере и делают необходимые исправления. Иными словами, вполне может быть, что французская серия уроков — удачна, но мы ее в Соединенных Штатах не знаем.

Мне пришлось быть консультантом Департамента религиозного образования в Греко-Православной Архиепископии, и я, конечно, позаботился, чтобы наши дети в Соединенных Штатах знакомились не с полемическими, а с позитивными элементами по крайней мере у нас.

Во-вторых, я, кажется, ясно высказался о различии между иудаизмом как библейским наследием и иудаизмом как традицией, продолженной после Нового Завета, — последняя, естественно, включает в себя современный еврейский народ. Обычно у христиан, если они всё же проводят такое различие, речь идет о герменевтическом различении, и тогда, исходя из опыта своих религиозных общин и своего понимания Нового Завета, они не находят для себя чего-либо подходящего в еврейском религиозном наследии, накопленном после Нового Завета. Несомненно, когда мы ведём примирительный диалог, это богатое наследие также заслуживает нашего внимания.

Что такое еврейство Христа? Что ж, с моей христианской точки зрения, Он был истинным израильтянином! Что же касается еврейской точки зрения, то я уже упомянул в докладе о мере уважения, ожидаемой от еврея по отношению к Иисусу, если он не хочет нанести мне оскорбления. И подчеркну при этом, что вообще принадлежу к числу тех, кто весьма чувствует обиду, когда люди типа Рушди в Англии и еще кое-кого в Америке насмехаются над такими религиозными гигантами, как Моисей, Иисус и другие. Думаю, от этого конфронтация и враждебность только усиливаются, а верующие приходят в отчаяние. Всё это очень нехорошо, хотя я, конечно, не оправдываю смертных приговоров, вынесенных против оскорбителей.

Употребление псалмов повсеместно распространено в нашей Церкви, и в них мы черпаем для себя немало вдохновения. Несомненно, с христианской точки зрения, в них есть и трудные для осмысления места: бывает заметен дух пренебрежения и кажущейся мстительности, что не согласуется с христианским духом. Иными словами, такие псалмы представляют собой богословскую проблему в нашей молитвенности. Ведь отцы Церкви учат, что если христианин молится против своего врага, то такая молитва нечиста, порочна и недоходна.

Знаете ли вы и не удивляет ли вас, что в одном из наиболее часто читаемых нами псалмов, 51-м (50-м по нашей нумерации), мы, православные христиане, молимся о воздвижении стен Иерусалимских?

Перехожу к вопросу проф. Фидаса. Надеюсь, что уже сделанные мною разъяснения относительно различия между иудаизмом и еврейским народом — достаточны. Обратившись к византийскому периоду, в котором проф. Фидас не обнаружил преследований евреев, я, не будучи историком, не могу иметь авторитетного суждения. Но тем не менее статья Анкори, на которую я ссылался, потрясла меня именно тем, что в ней приведен ряд примеров репрессивных имперских мер против евреев. Анкори пишет также о практической помощи евреев врагам империи — персам, затем арабам и самим туркам. От арабских властителей евреи даже получили квартал в Святом Граде в награду за помощь. А если верно, что евреи помогали врагам Византийской империи, то, значит, они определенно не чувствовали себя в Византии вполне дома. Им казалось, что они получают мало отдачи за свои труды или что они бесправны в Империи, — иначе зачем бы им помогать её врагам?

Что касается Иоанна Златоуста, то, думаю, это отчасти историческая проблема: брать его под защиту или нет. Ссылаться на Златоуста в разговоре о современности — явный анахронизм. Перед нами как раз богословская проблема: какое место оборонительная полемика может по праву занимать в богословии. Проблема эта — закономерная, и я думаю, что отцы Церкви, будучи чадами своего времени, а не времени экуменизма, могут быть в какой-то мере поправлены в этом вопросе использования эксцессивной полемики. Но реальная проблема состоит в другом: как христиане относятся к этим проповедям сегодня, или какое воздействие они имели на православно-христианское сознание на протяжении веков, а также в какой мере православные христиане из этих проповедей выводили свои воззрения на евреев.

То же самое относится и к гимнографии. Дело не в том, чтобы исторически показать, как песнопения попали в богослужение Церкви. Реальная проблема такова: какое воздействие они, осознанно или неосознанно, из года в год оказывают на народное самосознание. По моему мнению, воздействие — огромное, так что требуется соответствующее наставление со стороны Церкви, а также нужны и соответствующие действия по исправлению богослужебных последований, иначе вопреки нашему желанию и воле средство образования будет и дальше поддерживать в народе предубеждения против евреев.

В заключение относительно вопроса, не провожу ли я невразумительного, или слишком мудреного, или недолжного диалектического различия между Богом и религией, когда говорю, что религия может быть водружена на престол вместо Бога. Неужели истинная религия может стать даже сатанинской? Я, естественно, не говорил ничего похожего. Вот что говорю: Бога нельзя отождествлять ни с одной из религий как таковой, а Царство Божие, с точки зрения богословия, не совпадает с границами Церкви. Царство Божие шире границ Церкви. Вполне определенно заявляю, что религия, как любой другой важный вопрос в жизни, от денег до секса, может использоваться извращенно, и фактически так используется. Известно, что религия использовалась, например, в византийские времена для преследования еретиков, и ныне она используется для сохранения предрассудков против народа. Приведенный мной пример из сферы взаимоотношений между болгарами и греками красноречиво свидетельствует: это неправильно и ужасно, если православная вера и православная религия неспособны воспитать народ, чтобы у него были должные отношения с другим народом, и если культура не приводит к мирному сотрудничеству.

Проф. Р. Цви Вербловский: Лишь чтобы не показаться невежливым, беру слово для кратких ответов. Более того, нет ощущения, что меня забросали вопросами. Я с большим интересом выслушал все соображения, но у меня не возникло потребности сделать контр-заявление. Да, два-три вопроса были освещены в докладах недостаточно, но мой коллега разъяснил их, и добавить нечего.

Мне, как историку, хотелось бы сделать всего два замечания.

Так, я упоминал, что исторические факты не только открываются, переоткрываются заново, исследуются, переисследуются заново, но и выдумываются, что ведет к манипулированию историей. Эту мысль многие подхватили, и нет смысла повторять, что было сказано по данному поводу. Но я чувствую, что одна из плохих услуг, которую мы можем оказать истории, — это быть ее апологетом.

Я внимательно прочитал Иоанна Златоуста. Хотя мне известно его величие, всё же оно для меня небесспорно. Дело не в том, чтобы извиниться. Не хотелось бы воспроизводить все те его конкретные суждения, которые я имею в виду, поскольку в момент завершения нашей встречи незачем разрушать господствующую дружественную атмосферу. В другом случае я бы позволил себе привести по памяти несколько цитат.

Второе замечание: неуместная апологетика заметна в утверждениях вроде «вы никогда так хорошо не жили», — во время выборов двадцать лет назад такое заявление сделал британский премьер-министр. Не всегда было так хорошо. И в докладе моего коллеги из Бостона вы можете найти ссылки на статьи по данному поводу. Между тем кое-кто утверждал, что евреи в Византии, в период расцвета там цезаропапизма, не подвергались преследованиям и относительно благоденствовали, а их проблемы возникали от того, что у них был особый статус нехристиан, — поэтому они не могли полностью участвовать в общественной жизни. Но в Византии не изобрели ничего нового. То же наблюдалось и в дохристианском эллинистическом полисе, — и тогда евреи играли особую роль. Они, действительно, освобождались от воинской повинности, но у них зато были другие повинности. Они не имели права быть членами городского совета, не могли отправлять определенные функции. Так что в этом отношении Византия просто продолжила, что уже на протяжении столетий было традиционной социально-политической системой в эллинистическом мире, особенно в Александрии. Отличие состояло в том, что эллинистический антисемитизм или антииудаизм был чистой ксенофобией и не имел никакой богословской надстроечной структуры. Действительно, с приходом христианства традиционная эллинистическая ксенофобия получила еще и богословскую надстройку. Она весьма заметна, когда знакомишься с законодательством Юстиниана и Феодосия: в нем записано, что евреи — это народ тьмы, не выносящий света. Я готов отстаивать ряд утверждений, сделанных в нашей дискуссии, и не потому, что я защищаю антисемитизм, но поскольку полагаю, что эта конкретная надстроечная структура антисемитизма сопряжена с одним из качеств христианства, которое я в общем высоко ценю, но которое заключает в себе и некоторую опасность.

То качество христианства, которое я высоко ценю, состоит в сакраментальном восприятии действительности. Сакраментально воспринимается не только Церковь, но и творение. Однако, еврей, который не христианин, находится за пределами этого сакраментального порядка. Он почти что принадлежит к порядку — анти-сакраментальному. И отсюда появились такие выражения, как ecclesia Christi «Церковь Христова», с одной стороны, и synagoga Satanae «Синагога Сатаны», с другой. Вот насколько всё противоречиво! Имеются элементы, которыми я в христианских церквах чрезвычайно восхищаюсь, усматриваю в них большую глубину, но они могут быть извращены. Поэтому, на мой взгляд, мало поможет делу, если мы не станем обращать внимания на противоречия и займемся примитивной апологетикой.

Митрополит Перистерионский Хризостом: Поблагодарим докладчиков и тех, кто принял активное участие в дискуссии. Позвольте мне в заключение привести несколько стихов из Послания ап. Павла римлянам: