Третья международная академическая встреча представителей православного христианства и иудаизма состоялась в Афинах с 21 по 24 марте 1993 г. по щедрому приглашению Правительства Греции.

Эта встреча может быть названа особенно значительным событием не только из-за высокого качества прочитанных докладов, но также и с учетом большого числа стран, из которых прибыли участники. Это придано встрече подлинно всеобщий характер.

Тема Третьей академической встречи «Преемственность и обновление», состоявшаяся дискуссия указывают на необходимость установления новых отношений между двумя вероисповедными общинами. Эти отношения будут основаны на устранении предрассудков и стереотипов пришлого и на искреннем и конструктивном стремлении с обеих сторон обеспечить взаимное уважение и признание идентичности и основных ценностей друг друга.

Нас ободряет сознание того, что диалог ныне поставлен на прочную основу. Соответственно мы с большой надеждой ожидаем следующей встречи, запланированной на 1995 г.

С чувством исполненного долга и с благодарностью представляем общественности труды Третьей международной академической встречи представителей православного христианства и иудаизма. Помещаемые ниже доклады и материалы дискуссии красноречиво говорят о динамизме двух наших духовных традиций. Они также свидетельствуют о желании и готовности, выраженной с двух сторон, включиться в подлинный диалог и в будущем действовать совместно ради Бога и человечества.

Этот том мы считаем важным шагом в данном направлении.

Проф д-р Дамаскин Папандреу, митрополит Швейцарский

Mr. Simon Adjiaschwili / Member of Parliament of the Georgian Republic; Member of the Jewish Confederation of the Euro-Asian Region

Rabbi Yacov Arar / Representative, Central Board of Jewish Communities in Greece

Rabbi Gary Bretton-Granatoor / Director, Department of Interreligious Affairs, Union of American Hebrew Congregations, New York

Rabbi Prof. Dr. Leon A. Feldman / Secretary, International Jewish Committee for Interreligious Consultations

Judge Israel Finestein, Q. C. / President, Board of Deputies of British Jews; Vice-President, European Jewish Congress

Prof. Jean Halperin / University of Basel; Consultant on Interreligious Affairs, World Jewish Congress

Mr. Gérard Israel / Conseiler du President de l'Alliance Israelite Universelle et Directeur de la Revue Les Nouveaux Cahiers; Representant de la Communauté Juive de France et du Congrés Juif Europeven

Dr. Lavoslav Kadelburg / Honorany President, Federation of Jewish Communities in Yugoslavia

Rabbi Leon Klenicki / Director, Department on Interfaith Affairs, Anti-Defamation League of B'nai B'rith, New York

Mr. Igor Kuperberg / Representative of the Jewish Federation of the Ukraine

Rabbi David Lincoln / Senior Rabbi, Park Avenue Synagogue, New York; Second Vice-President, Synagogue Council of America

Rabbi Dr. Jordan Pearlson / Rabbi, Temple Sinai, Toronto; Representative of the Canadian Jewish Congress

Dr. Gerhart M. Riegner / Honorary Vice-President, World Jewish Congress

Rabbi A. James Rudin / National Interreligious Affairs Director, The American Jewish Committee

Prof. Raphael Sabethay / President of B'nai B'rith, Greece

Mr. Israel Singer / Secretary-General, World Jewish Congress, New York

Rabbi Dr. Norman Solomon / Director, Centre for the Study of Judaism and Jewish/Christian Relations, Birmingham, U.K.

Mr. Elan Steinberg / Executive Director, World Jewish Congress

Mr. Mikhail A. Tchlenov / Co-chairman, Jewish Confederation of the Euro-Asian Region; Chairman, Jewish Federation of Russia Mm. Elisheva Larissa Vafner / Athens (observer)

Rabbi Mordecai Waxman / Rabbi, Temple Israel, Great Neck, N.Y.; Chair, International Affairs, Synagogue Council of America

Prof. R. J. Zwi Werblowsky / The Hebrew University, Jerusalem

Dr. Geoffrey Wigoder / Chairman, Israel Jewish Council on Interreligious Relations; Institute of Contemporary Jewry, Hebrew University, Jerusalem

Rabbi Mark L. Winer / Senior Rabbi, Jewish Community Center, White Plains, N.Y.; Chair, Interreligious Affairs, Synagogue Council of America

Rabbi Prof. Walter S. Wurzburger / Rabbi, Congregation Shaarey Tefila, Lawrence. N.Y.; Professor of Philosophy, Yeshiva University

Dr. Yossif Yossifov / Member of the Central Jewish Religious Council of Bulgaria

протопресвитер проф. Виталий Боровой / заместитель председателя Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата

прот. Александр Кожа / заведующий Сектором межрелигиозных отношений Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата

Archbishop Sahak Ayvazian / Armenian Church Rev.

Tariel Bibilasvili, Patriarchate of Georgia

Prof. Nicholas Bratsiotis / Faculty of Theology, University of thens

Metropolitan Chrysostomos (Zafiris) of Peristerion / Church of Greece

Metropolitan Damaskinos (Papandreou) of Switzerland / Orthodox Center of the Ecumenical Patriarchate, Geneva

Prof. Ivan Dimitrov / Patriarchate of Bulgaria

Dr. Joseph Moris Faltas / Coptic Orthodox Church

Archbishop Irineos of Hierapolis / Orthodox Patriarchate of Jerusalem; Exarch of the Holy Sepulcher in Athens

Bishop Irineos (Bulovic) of Batska / Patriarchate of Serbia

Bishop Irineu of Rimnic / Patriarchate of Romania

Prof. John Karavidopoulos / Faculty of Theology, University of Thessaloniki

Dr. Albert Laham / Geneva (observer)

Prof. Elias Oikonomou / Faculty of Theology, University of Athens

Prof. Constantin Patelos / Pantion University of Athens

Prof. Vlassios Phidas / Faculty of Theology, University of Athens

Rev. Prof. Theodore Stylianopoulos / Holy Cross Greek Orthodox School of Theology, Boston

Rev. David Tsiskarishvili / Patriarchate of Georgia

Mr. Gary Vachicouras / Graduate of Holy Cross Greek Orthodox School of Theology

Ваше Высокопреосвященство Дамаскин, Митрополит Швейцарский, Экзарх Европы, дорогой брат во Святом Духе, сослужитель Нашей мерности, благодать и мир Божий да будет с Вами.

С радостью отвечаем на Ваше письмо от 10 марта 1993 г., в котором Вы просили Нас направить послание Матери-Церкви, Святой Великой Церкви Христовой, участникам Третьей Академической Встречи представителей православного христианства и иудаизма, собравшимся со всех концов земли, чтобы изучить отношения между православным христианством и иудаизмом. Из святого центра Православия Мы обращаемся ко всем участникам с отеческим приветствием, приветствием наиболее библейским: «Мир вам!»

Это приветствие напомнило Нам о множестве черт и качеств, общих для христиан и евреев, и, прежде всего, о том факте, что эти обе живые традиции веры имеют свои корни в той же самой библейской почве.

Общее духовное происхождение христиан и евреев представляется сегодня, больше чем когда-либо раньше, плодотворной почвой для преодоления последствий взаимной враждебности, превалировавшей в прошлом, и для установления новых отношений между нами, отношений истинных и подлинных, коренящихся в готовности потрудиться ради взаимопонимания и лучшего познания друг друга.

Современные благоприятные условия для более легкого общения и взаимосближения между людьми, равно как для успеха этой задачи, являются еще более благоприятными в особом контексте Восточного Православия, которое всегда веровало и исповедовало ничем не заменимую ценность человеческой личности и равенство всех людей, сотворенных Богом. Соответственно Восточное Православие никогда не поддерживало расистских идей и теорий, и в нём практически никогда не наблюдались такие негативные исторические явления, в других местах распространенные, как рисовая дискриминация, социальная маргинализация и изоляция, прозолетизм, преследование и геноцид людей, принадлежащих к другой культуре или по-иному поклоняющихся Богу.

Как раз напротив, подтверждающие сказанное трогательные проявления солидарности и поддержки, продемонстрированные в прошлом и также в настоящем, по отношению к евреям, проживающим на данной географической территории и терпящим различные преследования, усиливают надежду, что эта Богоугодная задача принесет плоды в рамках нового и конструктивного сближения православных христиан и евреев, вместе живущих под одним небом и в том же самом мире.

Таким образом, сближаясь друг с другом на положительном пути, свободном от негативных, унаследованных от прошлого, элементов, православные христиане и евреи могут по-братски обмениваться своим богатым опытом, особенно в области библейских исследований, изучения традиции, богословия личности, духовности и т.д., равно как по-новому определять границы и пределы их возможного сотрудничества в мире, в котором вера в Бога всё чаще оказывается под угрозой.

Ныне, больше чем когда-либо, верующие в Бога, и прежде всего члены той же самой духовной семьи, призваны совместно принести, путем диалога, богатое свидетельство о своих традициях в неотложно нужном поиске лучших решений тех великих и серьезных, вставших перед нами, проблем, которые сопряжены с общим падением моральных и духовных ценностей и, в частности, с обесцениванием человеческой личности, этого единственного и несравненного образа Божия.

С подобными мыслями по случаю настоящей встречи, Мы, с престола Вселенского Патриархата, от всего сердца желаем, чтобы труды Третьей Академической Встречи представителей православного христианства и иудаизма увенчались полным успехом и стали началом серии плодотворных встреч, направленных на установление и упрочение диалога между православными христианами и евреями, чтобы тем самым был дан эффективный ответ на настоятельные чаяния современного человечества, с нетерпением ожидающего животворного веяния от современных обновленных религиозных собеседований.

Благодать и богатые милости Господа Бога да будут с Вашим Преосвященством и со всеми участниками академической встречи.

Ваше Всесвятейшество,

В высшей мере значительное послание Вашего Всесвятейшества участникам Академической Встречи представителей православного христианства и иудаизма было воспринято с большим подъемом как пастырское наставление и новое видение путей, ведущих, в современное трудное время, к устранению последствий взаимной религиозной ненависти и к успешному сотрудничеству между двумя монотеистическими религиями.

Мы выражаем свою сердечную благодарность как за благословение Вашего Всесвятейшества, так и за Ваши молитвы, которые укрепляют и воодушевляют нас в поистине трудном деле.

Дамаскин, митрополит Швейцарский,

д-р Герхарт Ригнер, сопредседатели

С большим удовольствием приветствую выдающихся ученых — участников конференции. Таково требование времени и ответственной позиции людей духа: искать пути к более совершенному миру.

Мы живем в бурно развивающемся мире, и в нем изменения политического, социального и иного характера совершаются непрерывно. Эти перемены зачастую непредсказуемы и сопровождаются насилием. Мы живем в мире, испытывающем глубинные трудности и сотрясаемом конфликтами, социальным и идеологическим противостоянием. И хотя внезапное падение коммунистического мировоззрения многие восприняли как начало широкого идеологического сближения, мы каждый день оказываемся свидетелями острых конфликтов и небывалой напряженности. Решительный отход человечества от ментальности холодной войны у нас у всех породил серьезные ожидания нового порядка в межгосударственных и прежде всего в межчеловеческих отношениях. К сожалению, однако, с того времени прошли четыре года, а раны, нанесенные цивилизованному миру, ничуть не затянулись и продолжают кровоточить. Жалобы и призывы о помощи тех, кто испытывает несправедливость и терпит голод. И отчаянные мольбы всех находящихся в опасности начинают, однако, пробуждать уснувшую совесть человечества.

И именно в этом мире, который далек от умиротворенности, собралась Третья Академическая Встреча представителей православного христианства и иудаизма. Третья Академическая Встреча представителей православного христианства и иудаизма в городе Афины представляет собой весьма значительное событие не только в свете исторических отношений, но и для поиска современных возможностей сотрудничества между двумя библейскими вероисповеданиями.

Выбор организаторами Афин как места встречи стал весьма положительным шагом. Афины были колыбелью классической философии и мышления, здесь, с опорой на человеческую мысль и плодотворное творчество, впервые были поставлены вопросы о смысле бытия. Классическая греческая философия и мысль определенно внесли свой вклад в возвышение разума, в прояснение образа Божия для человека и в подход к области Божественной реальности.

Несмотря на существующие религиозные различия между иудаизмом и православным христианством, обе религии внесли существенный вклад в развитие универсального духа, так что мы можем говорить об их позитивном сосуществовании, неотъемлемом от духовности человечества. Иудаизм и христианство — это религии, имеющие между собой много общего. Мало того, что они обе являются монотеистическими, им обеим ещё присуще чувство священного трепета и обращения к Богу за помощью. Они обе придают большое значение нравственным устоям. Наконец, не забудем и о том, что христианская религия поначалу развивалась внутри иудаизма. Вскоре, правда, христианство пошло своим путем и, под влиянием эллинизма отделившись от иудаизма, приобрело собственную динамику.

Несмотря на уже упомянутую религиозную разницу между иудаизмом и христианством, две религии внесли существенный вклад в развитие духа всеобщности. Поэтому мы можем говорить о позитивном взаимном сосуществовании с уважением к человеку. Вклад греческого духа, в те времена господствовавшего в восточном бассейне Средиземного моря, был очень ценен для такого сосуществования. Греческая литература, придав обеим религиям универсальный характер, в значительной мере способствовала распространению христианства и иудаизма в мире. Действуя способами, дополнявшими друг друга, обе религии оставили свой отпечаток как на фундаменте европейской культуры, так и на результатах продолжающегося поиска.

Филон, иудей из Александрии, продемонстрировал, что всеобщие греческие понятия не противоположны еврейскому учению, а если это так, то они, напротив, способны даже расширить духовный горизонт иудаизма. Чтобы сделать содержание еврейской религиозной традиции доступным диалектике европейской мысли, средневековая еврейская философия обращалась к идеям неоплатонизма, а также аристотелизма (Исаак Израэли, Иуда ха-Галеви, Авраам ибн Дауд, Маймонид и т.д.). Чтобы подключить еврейскую схему христианской апокалиптики к универсальному поиску греко-романского мира, христианство также широко заимствовало общие понятия греческой философии (стоиков, неоплатонизма и аристотелизма). В учении великих богословов Александрийской, Антиохийской и Каппадокийской христианских школ (Оригена, Афанасия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста и т.д.) были указаны четкие границы для избирательного и сбалансированного взаимодействия между христианством и греческой философией, а внутри них еврейская традиция занимала важное место.

Наряду со всем этим и на фоне множества других богословских и религиозных проблем и вопросов, которые будут занимать ваше внимание во время встречи, не забудем и о той ответственности, которая лежит на иудаизме, христианстве или на любой другой религии, стремящейся к совершенствованию человека. В дезориентированном мире, с настороженностью включившемся в поиск истины, способной дать весомые ответы на великие проблемы нашего времени, христианство и иудаизм должны возвести мосты диалога и понимания. И отвлекаясь от общности или различия во взглядах и подходах, пусть они предложат миру модели и альтернативы перспектив и надежды.

Таковы мои мысли, с которыми я хотела бы открыть Академическую встречу представителей православного христианства и иудаизма в нашем «прославленном граде». Поздравляю вдохновителей и организаторов этого чрезвычайно важного религиозного диалога, тем более сейчас, когда проявления религиозного фанатизма возрастают и обескураживают нас. Надеюсь, ваши труды увенчаются плодами, на которые вы, как исследователи рассчитываете, и пусть они будут полезны для всех людей, взыскующих своего религиозного завершения.

Добро пожаловать, и желаю большого успеха в вашей работе!

Потхим бихвод ахсаниа. Согласно еврейской традиции, мы начиняем с благодарения хозяина, и в данном случае, конечно, благодарим народ и правительство Греции, сделавшее возможным проведение столь важной встречи. Вы сами, г-жа Министр Виргиния Цудеру, напомнили нам о значении этой встречи в свете Вашей интенсивной вовлеченности в международную политику, а также вследствие глубокого понимания Вами как христианской, так и других культур мира. Следовательно, Вы дорожите тем, что мир может стать лучше не только вследствие дебатов среди политиков, какими мы оба являемся, но и в результате дискуссий, подобных предстоящей.

Целью данного диалога является совершенствование мира (тиккун олам) Тем не менее успеха не будет, если изменится только одна сторона. Нужны изменения каждой из сторон, что и достигается осуществлением диалога.

Рассказывают историю об одном из моих дедушек, хасидском раввине, приверженце пиетистского направления в еврейской традиции. Этот раввин, когда был очень молод, надеялся, что предложит философию, благодаря которой сможет улучшить весь мир. Повзрослев и обзаведясь семейством, он надеялся создать систему, благодаря которой улучшит еврейский народ. Став ещё старше, он надеялся с помощью развитой им философии усовершенствовать хотя бы свою семью и её место в мире. Наконец, достигнув глубокой старости, он пришел к выводу, что, если бы ему удалось улучшить хотя бы самого себя, то он на самом деле весьма далеко продвинулся бы в благом разрешении всемирных проблем. Раввин Израиль Рижунский, живший в стране, в которой большинство жителей были православными христианами, а иудеи составляли меньшинство, был занят подобными мыслями почти двести лет назад. И еще раз обратится к ним сейчас — полезно и нам. Мы можем начать или с самих себя, или с мира. Но в итоге наше упование и надежда на принесенное всеми нами на эту встречу добро станут, по словам заместителя Министра иностранных дел, целью попытки сделать этот наш мир хоть чуть-чуть лучше. А начнем мы с того, что попытаемся немного улучшить себя.

Раввинистическая традиция говорит, что как не бывает двух совершенно одинаковых людей, так и каждый участник диалога сохраняет свою идентичность. Эйн шней парцуфим шавим — нет двух одинаковых лиц; кешеейн парцуфим шавим, эйн деотейхен шавим — и как нет двух одинаковых лиц, нет и двух одинаковых умонастроений, двух интеллектов, двух религиозных подходов.

Один крупный средневековый философ и пиетист предложил объяснение этих различий. Амар ха-Кадош барух ху — потому что Господь Бог сказал: Лама ли шнаим? — Зачем мне дважды одно и то же? Мир полон разных религиозных перспектив, разных христианских перспектив, разных православных перспектив, а также, конечно, и разных еврейских перспектив.

Мы как раз собрали на эту встречу сторонников многообразных еврейских перспектив. Войдя в это помещение для встречи, мы, на настоящей третьей консультации, попытаемся говорить с вами в один голос и представим вам одну унифицированную платформу, но различия в иудаизме остаются.

Хотел бы добавить из хранимого мною личного опыта, что молодым ещё человеком я участвовал в консультации 1979 г. и выступил с докладом на тему: «Индивид и община в еврейской традиции». Я говорил о попытках сделать нас самих лучше, сделать мир лучше, и сделать это совместно с вами.

Ещё одно замечание. Хотел бы поблагодарить предыдущих ораторов, подчеркнув, что мы имеем долг перед вашей культурой и традицией, долг вербальной традиции. Среди наших еврейских юридических терминов у нас не было бы самых существенных, если бы не влияние греческого языка. Наша судебная система названа вашим словом, наши адвокаты названы вашим словом, наши прокуроры и защитники названы вашими словами. Без вашего влияния у нас не было бы Синедриона; не будь греческих корней, у нас не было бы слов: ни праклит «адвокат», ни санегор «защитник», ни категор «прокурор». Все наши юридические установления, которые, как мы думаем, делают нас столь отличными от других, подверглись влиянию вашей традиции. И мы собрались здесь, чтобы напомнить об этом прошлом, чтобы заглянуть в будущее, в котором нам ещё предстоит говорить друг с другом.

В некотором смысле это не третья встреча, хотя я присутствовал на второй, всё же эта, так сказать, является первой. Еврейский народ нашего поколения пережил величайшую трагедию, поскольку более его трети было уничтожено; но когда для нас было восстановлено Еврейское Государство, о котором еврейский народ мечтал и молился на протяжении двух тысяч лет, мы испытали и величайшую радость. Греческий народ ныне Православная Церковь официально приняли это к сведению. Греческое правительство официально установило дипломатические отношения с Израилем, и в этом состоит огромное отличие от времени наший прошлой встречи. Мы счастливы, что это событие состоялось, и мы рады тому, что вы разделяете нашу радость. Мы будем говорить о нашем прошлом и о нашей печали, составляющей сердцевину накопленного нами опыта. Она настолько заполняет наше существование, что вы заметите наши усилия улучшать себя. Надеемся, нам удастся положить конец боли, которую перенесли также другие, на этой территории или где-либо ещё.

Пусть ха-Кадош барух ху, Господь Бог, даст нам мудрость сделать мир чуть-чуть лучше тем, что мы сделаем немного лучше самих себя.

Я испытываю особое чувство удовлетворения и радости, участвуя в настоящей академической встрече представителей православного христианства и иудаизма на тему «Преемственность и обновление». Её целью является поиск общих элементов в обеих религиозных традициях. Эти элементы должны с двух сторон получить возможность поддержки и развития, духе искреннего уважения и взаимопонимания, во времена непредвиденного и интенсивного взрыва религиозной нетерпимости и воинствующего фанатизма, причем не только во взбаламученной Европе, но и во всемирном масштабе.

Подготовка Третьей Академической Встречи со стороны Православного центра явилась плодом длительного и творческого сотрудничества с выдающимися уважаемыми представителями Международного Еврейского Комитета по Межрелигиозным Консультациям — г-ном д-ром Ригнером и г-ном проф. Гальпериным, действовавшими по поручению Всемирного Еврейского Конгресса и других признанных еврейских организацийЯ хотел бы публично выразить им большую благодарность за огромный вклад в дело успешной организации этой встречи.

Осуществление настоящей академической встречи, однако, было бы не в меньшей  мере затруднено, если бы ненадежная и открытая поддержка Её превосходительства г-жи Виргинии Цудеру, заместителя Министра и иностранныхдел Греции, которая — и это надо сказать во всеуслышание — не только с готовностью восприняла наш замысел, но и, от всего сердца одобрила, щедро поддержала его осуществление. Думаю, что, сказав «большое спасибо» въедающейся представительнице правительства Греции выражу чувства благодарности от всех высоких представителей с обеих сторон, ибо, невзирая на большой груз разнообразных и ответственных дел, она оказала нам честь, лично присутствуя на нашей академической встрече.

Инициативы Православного Центра Вселенского Патриархата по организации академических встреч — с представителями как иудаизма; так и ислама, свидетельствуют об открытости Матери-Церкви для позитивного вклада православия в дело мирного сосуществования верующих всех трех религий, проживающих на единой географической территории и сталкивающихся с общими для них проблемами. В этом отношении уже Первое Предсоборное Всеправославное Совещание (1976) декларировало волю Православной Церкви сотрудничать в духе взаимопонимания с прочими религиями для искоренения фанатизма и ради достижения мирного сосуществования народов. Третье Предсоборное Всеправославное Совещание (1986), в своем известном заявлении по данному вопросу («Вклад Поместных Православных Церквей в осуществление мира, справедливости, свободы, братства и любви между народами и устранение расовой и прочей дискриминации»), обратилось к поместным Православным Церквам с призывом «содействовать межрелигиозному сотрудничеству и тем самым подавлению фанатизма со всех сторон, а также соответственно примирению между народами и торжеству добродетелей свободы и мира во всем мире, ради благополучия современного человека, независимо от его расовой и религиозной принадлежности. При этом, естественно, подразумевается, что такое сотрудничество несовместимо с синкретизмом любого рода, а также с попытками любой религии навязать себя другим».

Что касается основной темы настоящей встречи, то представляется полезным избрать диалектический подход к делу исключительной важности не только для каждой из сторон, но также и для более глубоких контактов между обеими религиями, а именно: «Преемственность и обновление». Призывы к «преемственности», равно как, соответственно, и к «обновлению» выявляют достаточное количество общих элементов в феноменологии религиозного опыта, даже если они существенно дифференцируются в своих контекстах, а также по особенностям подходов к Богу и к миру. Критериями осмысления этих двух выражений религиозного опыта являются, с одной стороны, — для иудаизма — Закон (Тора) и историческое воплощение Первого Завета Бога с человеком, а с другой стороны, — для христианства — Новый Завет Бога с человеком во Христе, который воплощен в христианской Церкви как «исполнение» Закона и пророков Ветхого Завета.

Невозможно оспаривать того факта, что Ветхий Завет, то есть еврейская Библия, остается органической и неотъемлемой частью христианской традиции, какой он, кстати сказать, был и для авторов книг Нового Завета. Отрицание Иисуса Христа в иудаизме не сказалось на отношении христианства к Ветхому Завету, который остался основным источником веры также и для иудаизма в позднейший период и вплоть до настоящего времени. В то же время отрицание Иисуса Христа в иудаизме определило отличия в еврейской интерпретации Ветхого Завета. Действительно, христианская традиция выработала христоцентричное понимание Ветхого Завета, тогда как еврейская традиция такой подход исключает. Тем не менее уважение, выраженное в Ветхом Завете к человеку и миру в рамках домостроительства Божия, обусловило общность мироощущения верующих обеих религий, — разумеется, если будет преодолена неумеренная полемическая терминология и теология, как они унаследованы от долгой исторической конфронтации. Естественно, ни иудаизм, ни христианство не могут игнорировать своих священных традиций. Тем не менее они могли бы очистить их сущностное содержание от внешнего исторического балласта, чтобы облегчить более аутентичное и цельное пони-

мание различий в своих позициях.

Конвергентные и дивергентные перспективы «Преемственности и обновления» в обеих религиях будут представлены в параллельных сообщениях по каждому разделу проблемы. Эти разделы таковы

а) Священное Писание и герменевтика;

б) Память и ответственность;

в) Православное христианство и иудаизм в современном мире;

г) Верность своим корням и приверженность будущему.

Среди выступающих ведущие специалисты и признанные интеллектуалы, которые подвергнут анализу различия в подходах обеих религий к названным выше темам и обрисуют рамки искреннего сотрудничества не только в деле устранения предрассудков из исторического прошлого, но и в сфере продуктивного совместного разрешения тяжелых проблем, с которыми сталкивается человечество в наше время.

Верующие обеих религий накопили болезненный опыт вследствие (обычно противоположных) выводов из полемического богословствования обеих сторон, которые омрачали и/или извращали глубокую духовную обращенность человека к Богу его веры. Продолжение подобного полемического богословия далее нежелательно, потому что оно питает неестественное  религиозное обособление и приводит к взрывам религиозной нетерпимости. Задачей на сегодня является такое обновление богословия, когда претензия на исключительность каждой из религий была бы отделена от последствий мрачного феномена религиозной нетерпимости.

Разумеется, — хотя это было бы весьма желательно, — полностью избежать трений в ходе нашей богословской дискуссии едва ли удастся. Но что возможно, — это конструктивное изложение богословских мнений в духе взаимопонимания и с высоким чувством ответственности, чтобы страдания современного человечества не усугублялись ещё более из-за абстрактного или не соотнесенного со временем богословствования. Духовное стремление современного человека добиться контакта с Богом и миром затруднено духовной путаницей, спровоцированной современными социальными переменами во всемирном масштабе. От обеих религий ожидается, чтобы они преодолели свою внутреннюю изоляцию и/или свое агрессивное соперничество и оказали современному человеку, сталкивающемуся с ползучими нигилистическими провокациями, насущную духовную поддержку. Наша академическая встреча может и обязана свидетельствовать о необходимости и о духе подобного духовного обращения к современному человеку, со всех сторон окруженному cul-de-sacs (тупиками) Надежда же никого и никогда не посрамила!

Как старший по возрасту в еврейской делегации, чувствую обязанность кратко высказаться по поводу весьма важного заявления Его Высокопреосвященства митрополита Дамаскина, которое мы только что выслушали.

Сначала я хотел бы присоединиться к высокой оценке усилий Её Превосходительства г-жи Виргинии Цудеру, заместителя Министра иностранных дел Греции, и выразить ей нашу глубокую благодарность за то, что она полностью поддержала идею этой встречи в Греции и сделала её возможной. Присутствуя сегодня среди нас, г-жа Цудеру оказала нам высокую честь.

Позвольте заверить Вас, г-жа Цудеру, что мы рады возможности встретиться в Афинах, столице Греции, этой колыбели одной из величайших культур в мировой истории, одной из важнейших основ европейской цивилизации. Надеемся, что великая традиция гения места (genius loci) будет для нас вдохновением на предстоящие дни.

Я особенно благодарен Его Высокопреосвященству митрополиту Дамаскину за его видение, настойчивость и лидерство, обнаруженные во время подготовки этой встречи, на которую прибыли представители двух древнейших религиозных общин мира.

Эта встреча не является первой. После предварительного совещания в Женеве в 1976 г. мы имели ещё две международные консультации — в Люцерне (март 1977 г.) и в Бухаресте (октябрь 1979 г.). Обе встречи были чрезвычайно полезными и в большой мере способствовали открытию в наших отношениях новой главы. То обстоятельство, что потребовалось целых двенадцать лет для организации третьей консультации, свидетельствует, насколько деликатными оказались проблемы, с которыми пришлось столкнуться, насколько напряженным стало состояние международных дел, которое пришлось преодолевать. Но мы постоянно поддерживали связь с Православным Центром Вселенского Патриархата в Женеве и никогда не оставляли надежды, что наши обоюдные усилия увенчаются плодотворным завершением. Митрополит Дамаскин мощно поддерживал эти устремления. Он никогда не отступал от политической линии, им же намеченной в новаторском обращении в Цюрихе в 1976 г.

Наше терпение и ожидание не были посрамлены. Напротив, наша новая встреча отличается от предыдущих рядом важных особенностей. По характеру она стала более универсальной. Огромные изменения на политической арене последних лет, исчезновение коммунизма на всей территории Восточной Европы, позволили участвовать в ней представителям великих церквей и еврейских общин Восточной Европы, в том числе и из бывшего Советского Союза. Мы сердечно приветствуем их среди нас.

Мы также чрезвычайно рады, что наша встреча получила полна благословление Его Святейшества Вселенского патриарха Варфоломея, и благодарим его за благосклонное послание.

Главная тема настоящей встречи — «Преемственность и обновление». Она позволяет каждой стороне представить великие традиции, которые вдохновляют нас, рассказать о попытках многих поколений сохранить их в качестве священного наследия, обновить и приспособить к потребностям времени и места. Каждая из наших общин имеет собственный опыт, и может оказаться, что мы шли похожими путями.

Прошлое, которое с нами, одновременно представляет собой как великое духовное достояние, так и ненужный груз с точки зрения исторических конфронтаций. Но обращаясь к будущему, мы обязаны понять, что уважение к тому, что является общим в нашем духовном багаже, должно нас привести к преодолению полемической терминологии и исторического противостояния.

Мы совместно живем в мире, полном противоречий и напряженности, и открытые конфликты угрожают его мирному развитию.

Все мы глубоко встревожены проявлениями религиозного экстремизма и фанатизма, в том числе антисемитизма, расизма и ксенофобии, которые распространились по Европейскому континенту и за его пределами и последствия которых мы наблюдаем каждый день. Это накладывает на нас особую ответственность.

В мире, раздираемом конфликтами, насилием, нищетой, эксплуатацией и социальной несправедливостью, лишь совместные усилия всех духовных сил дают надежду на преодоление бедствий и страданий, угроз и опасностей нынешнего времени. Никто не может уклониться от подобных настойчивых усилий.

Мы с Вами оба, митрополит Дамаскин, привержены принципам свободы, мира и благосостояния для современного человека, независимо от расовой и религиозной принадлежности. Каждый из нас уважает другого в его религиозной идентичности.

Мы полностью согласны с Вами, что нам следует стремиться к искреннему сотрудничеству «не только в деле устранения предрассудков из исторического прошлого, но и в сфере продуктивного совместного разрешения тяжелых проблем, с которыми сталкивается человечество в наше время». Будем молиться, чтобы благословение Божие было с нами в предстоящие дни.

Д-р Герхарт М.Ригнер: Начнём с чтения Псалма из Библии. Проф. Гальперин прочитает его на иврите, а проф. Стилиянопулос - по-английски.

Проф. Жан Гальперин: (читает на иврите).

Проф.-прот. Феодор Стилиянопулос: Песнь восхождения Давида. Как хорошо и как приятно жить братьям вместе! Это — как драгоценный елей на голове, стекающий на бороду, бороду Ааронову, стекающий на края одежды его; как роса Ермонская, сходящая на горы Сионские. Ибо там заповедал Господь благословение и жизнь на веки.

Что тема «Герменевтика и традиция» имеет важнейшее значение для всей гаммы межрелигиозных отношений, я понял несколько лет назад, на собеседовании евреев и христиан-лютеран в Стокгольме. Один выдающийся лютеранский исследователь отстаивал тогда мысль, что злобные антисемитские писания Мартина Лютера, на которые так любили ссылаться нацисты, свидетельствуют не о его враждебности к евреям как таковым, а лишь о неприятии им раввинистического способа интерпретации библейских текстов. Он обличал евреев прежде всего потому, что они приняли раввинистический Мидраш как авторитетную интерпретации текста. Отказываясь воспринимать Библию в свете личной совести, они, по его мнению, оказались виновны в искажении смысла Библии.

Герменевтика играет определяющую роль в любой религии, покоящейся на священных текстах, особенно если они признаются за слово Божие. В Библии, однако, содержатся кажущиеся противоречивыми положения и нам следует снимать противоречия, выявляя, благодаря герменевтическим процедурам, подлинное значение различных проблематичных текстов. Если мы согласны, что Библия - это не только морализирующая религиозная литератора, а слово Божие, то мы не можем прибегать к методам библейской критики, в которой несовершенство текста объясняется человеческим недосмотром авторов или ошибками, возникшими при переписывании текста. Ведь как бы то ни было, для верующего Библия — это Книга, сама основа как иудаизма, так и христианства, источник вероучения. Но главный вопрос остаётся: способны ли мы понимать и адекватно интерпретировать то, что считаем словом Божиим?

Скептики утверждают, что невозможно уловить объективное значение текста, особенно древнего текста. Как нам постигнуть изначальный смысл, если мы отделены от времени написания текста многими веками? Уже в Талмуде признаётся, что язык Библии отличен от языка Мишны. Следовательно, ясно, что понять значение библейского текста никак нельзя, если нет определенной руководящей традиции. Мне приходит в голову одна история, приведённая в Талмуде. Танна Гиллель беседовал с одним человеком, желавшим перейти в иудаизм, и тот заявил, что принимает лишь Письменную Тору, но не Устную, то есть принимает только текст, но не его раввинистическую интерпретацию. После этого Гиллель, продолжая обучение, стал объяснять ему значение букв иначе, чем раньше. Так буква, которая вчера называлась Алеф, сегодня стала буквой Бет, и наоборот. Когда потенциальный прозелит запротестовал, вспоминая, что ранее Гиллель учил его другому, последний заметил: «Ты видишь, никакой текст не говорит сам за себя. Ты не увидишь в нём смысла, если не примешь определенную традицию, как текст читать».

Если известный текст не только древен, но ещё считается и Божественным откровением, возникает дополнительная трудность. Как мы, люди можем утверждать, что исчерпали все его смыслы? Ведь может статься, что к нему следует подходить с разных сторон. Так, несомненно, что Септуагинта явилась плодом труда выдающихся раввинистических ученых, но тем не менее в Талмуде перевод Свщ. Писания на греческий язык был признан большой бедой. Это его неприятие, весьма вероятно, есть следствие убежденности, что никакой перевод не покрывает все возможные смыслы первоначального текста. Ведь неизбежно, что любой перевод — это интерпретация.

Драматическим примером, насколько перемена в значении древних терминов способна породить проблемы для межгрупповых отношений, является передача в Септуагинте еврейского термина тора греческим словом nomos (множественное число: nomoi). Извращенное представление об иудаизме как о законническом кодексе без подлинной духовности (а не как о религии), может быть, в значительной степени и объясняется данным неправильным переводом. К сожалению, — как подчеркивал проф. Мосливач, — лишь весьма немногим исследователям известно, что в древнегреческом словоупотреблении nomos — это не только закон, но и руководство или порядок.

Большинство людей ассоциирует слово nomos исключительно со сферой закона, так что образовалась тенденция игнорировать надзаконнические измерения иудаизма. Лишь малой части нееврейских ученых ведомо талмудическое заявление, согласно которому Иерусалим был разрушен потому, что его жители действовали строго по предписаниям За кона, забыв заповедь сверхдолжного поведения, т.е. не принимая во внимание, что временами необходимо добровольно выходить за пределы поведенческого минимума, определённого в Законе.

Ещё одним примером того, насколько герменевтика в форме перевода способна привести к насилию над значением библейского текста, является перевод еврейского слова эмуна греческим словом pistis. Еврейские ученые продемонстрировали, что эмуна совсем не имеет значения веры как акта догматического утверждения, но что она, напротив, выражает неколебимую верность и преданность.

Итак, все согласны, что библейские тексты не говорят сами за себя и что они должны интерпретироваться. Даже те, кто отвергают разум и качестве независимого источника религиозной истины и отстаивает принцип sola scriptura, — даже они всё же прибегают к разуму, чтобы выявить смысл библейского текста. Для многих исследователей ныне очевидно, что целый ряд библейских суждений не следует воспринимать буквально. Уже переводчик Таргума Онкелоса исходит из того, что антропоморфные выражения в Библии не должны пониматься буквально, поскольку, согласно строгому еврейскому единобожию, приписывать Богу телесные атрибуты — никак нельзя. Поэтому в данном классическом арамейском переводе «рука Божия» передаётся как «сила Божия». Маймонид не только протестовал против антропоморфизмов, но и настаивал что талмудическое суждение «Тора говорит на человеческом языке»заключает в себе учение, согласно которому все позитивные атрибуты Бога, встречающиеся в Библии, должны интерпретироваться или как атрибуты негативные, или как атрибуты действия.

Маймонид утверждал, что любое библейское суждение подлежит такому толкованию, чтобы не было противоречия разуму. Песнь Песней, например, интерпретируется как аллегория, выражающая страстное стремление человека к Богу, то есть что она есть эталон подлинного благочестия. Аналогично для Маймонида и библейское повествование о Райском саде и Книга Иова — это аллегории. Как рационалист, принимающий Библию за слово Божие, Маймонид вынужденно интерпретировал Библию так, чтобы снять все противоречия между словом Божиим в Откровении и требованиями разума. В этой связи Маймонид подчеркивал, что буквальное восприятие аггадических (не относящихся к предписаниям Закона), талмудических и мидрашистских источников — это плохая услуга делу религии.

Хорошо известно, что Спиноза в своем «Трактате» резко нападал на Маймонида за разрушение смыслов библейских текстов. Для Спинозы, отрицавшего о саму возможность Божественного откровения, Библия была просто древним человеческим текстом. Соответственно, пытаясь устранять кажущиеся противоречия, он прибегал к методам библейской критики, а не к изощренным мудреным перетолкованиям.

Таким образом, хотя есть расхождение во мнениях относительно того, до каких пределов библейские тексты должны истолковываться в свете разума, есть также и всеобщее согласие, что определенные фрагменты не допускают буквалистского понимания. Не думаю, чтобы кто-то, интерпретируя фразу «Обрежьте крайнюю плоть сердца вашего», воспринял ее буквально, а не фигурально. Никому и в голову не придет считать этот стих призывом к хирургическому вмешательству на открытом сердце.

О том, чторазум функционирует в качестве герменевтического орудия свидетельствует (нередкий в Талмуде) вопрос относительно того, насколько необходимо при формулировании различных законов поддерживать их ссылками на Библию. «Зачем нам этот стих, разве это не самоочевидное установление?». Стало быть, ощущалось, что разум — это достаточно надежный инструмент для восприятия воли Божией.

Нет сомнения, что в еврейской историй было множество споров вокруг герменевтики. Большие расхождения по этому вопросу отмечены между самаритянами, фарисеями, саддукеями и караимами. В наше время главной причиной, по которой ортодоксальное, консервативное, реформированное и реконструкционистское направления в иудаизме отделены друг от друга, является вопрос, действительно ли библейский текст представляет данное в Откровении слово Божие (так что его следует интерпретировать в согласии с традиционными канонами) или же Библия представляет собой обычный человеческий документ, подлежащий анализу, согласно Спинозе, методами исторической науки и литературной критики.

Другое значительное расхождение между евреями и христианами касается методов и процедур, допустимых при разъяснении значения Свщ. Писания. Для начала важно, что если для евреев Свщ. Писание содержится только в Библии на иврите, то православные христиане считают авторитетным текстом также и её перевод на греческий. Как уже говорилось, поскольку перевод по своей природе является интерпретацией, ни какой перевод не в состоянии полностью передать всё богатство значений оригинала. Более того, следует осознать, что то, что православные христиане называют «Ветхим Заветом», не совпадает с тем, что евреи называют «Священным Писанием». Греческий «Ветхий Завет» включает в себя ряд апокрифов, т.е. книг, которые хотя и высоко ценятся евреями (так что некоторые из них цитируются даже в Талмуде), но тем не менее в качестве «Священного Писания» не канонизированы. Очевидно, что само название «Ветхий Завет» для евреев неприемлемо, потому что им имплицируется существование «Нового Завета», будто бы превзошедшего первый. Естественно, евреи возражают против типологического подходу часто практикуемого христианами, по которому из еврейской Библии вычитывается Евангельская весть.

Евреи, как известно, читают и толкуют Свщ. Писание в свете традиции Устной Торы. Именно эта традиция установила как перечень книг входящих в Свщ. Писание, так и нормативное содержание (Галаха), сообщаемое библейским текстом. Этот тип герменевтики обычно называется Мидрашом (буквально: то, что «требуется» текстом). Например, приведу хорошо известный стих «око за око», — он не интерпретируется буквально как lex talionis («закон воздаяния», по которому нанесшему увечье должно быть нанесено такое же увечье), а понимается как предписание выплатить компенсацию людям, понесшим личный ущерб.

Таким образом, поскольку речь идет о еврейском религиозном законе, смысл текста Библии — точно тот, который закреплен в раввинистической традиции, построенной на герменевтике Устной Торы. Это однако, не означает, что данный метод исчерпывает все смысловые значения Торы. Так, Маймонид в своем «Путеводителе колеблющихся» заявляет, что хотя для легалистских целей заповедь «око за око» и сводится к компенсации (ибо человеческий суд не может требовать большего, чем денежная уплата), всё же, согласно буквальному значению текста этим в действительности адекватного удовлетворения за столь тяжкое увечье не достигается.

В дополнение к буквальному значению и раввинистической экзегезе, слово Бога, записанное в Библии, может также интерпретироваться аллегорически (как притчи) или в мистическом смысле — теми, кто в состоянии воспринять эзотерическое знание. Даже для строго легалистских целей возможно самое разное истолкование библейского текста. В поддержку такой методологии в Талмуде содержится ссылка на библейский стих «Однажды сказал Бог, и дважды я слышал это».

Традиционная герменевтика не ставит задачей выявление первоначальных смыслов Торы, — для неё важно, чтобы было установлено нормативное значение для данной исторической ситуации. Раввин Авраам Исаак Кук неоднократно говорил о понятии продолженного Откровения, которым слово Божие посредствуется в истории. Именно так он воспринимает известное раввинистическое заключение: какая бы новая интерпретация, предложенная исследователем, ни появилась в будущем, она уже содержится в Синайском Откровении этнарху Моисею.

Поскольку Тора по праву интерпретируется по экзегетическим процедурам, санкционированным ею же, законность опоры на рациональные выводы имплицитно подтверждается Божественным Откровением. Даже голоса с неба или другие виды сверхъестественного вмешательства подчинены этому способу выявления Божественной воли по отношению к людям. В Талмуде есть знаменитая история, в согласии с которой один мудрец имел мнение, отличное от мнения его коллег. Раздался голос с неба, заявивший, что он прав, но сотоварищи отвергли такое вмешательство. Они сослались на то, что Тора сама о себе сказала, что «она не на небе», а это значит, следовательно, она должна разъясняться благодаря человеческой экзегезе.

Действительно, по отношению к легалистским целям еврейская традиция настаивает на обязывающем характере раввинистической экзегезы, но в вопросах, не затрагивающих этой практики, допускается полная свобода интерпретации. Чтобы показать, насколько велико допускаемое иудаизмом пространство для интерпретации, укажем на знаменитое заявление Авраама из Паскьера. Он резко критиковал Маймонида за то, что тот чисто духовную природу Бога считал религиозной догмой и наклеивал ярлык еретика всякому, кто приписывал Богу телесные атрибуты. Авраам из Паскьера утверждал, что хотя, по разуму, и ложно наделять Бога телесными атрибутами, ошибочное верование, которое у кого-либо сложилось вследствие неправильного понимания выражений из Свщ. Писания, никоим образом не сказывается на религиозном статусе этих заблуждающихся.

Следует отметить, что хотя для нормативных целей раввинистический Мидраш и является обязательным, многие средневековые комментаторы истолковывали раввинистическое заявление ein mikra yotze miyedei peshuto как импликацию, обозначая, что буквальное значение текста также не должно игнорироваться. Это подчеркивание буквального значения текста отводит евреев от аллегорического или духовного понимания таких терминов, как Израиль, Сион или Иерусалим. Вот почему отдельные Отцы Церкви столь неодобрительно говорили о «плотских иудеях».

Имеется, конечно, множество способов истолкования Библии. До и после Гражданской войны в США как сторонники рабства, так и аболиционисты, отстаивая свои позиции, ссылались на Библию. Внутри же самой еврейской общины одни и те же библейские тексты, с одной стороны, привлекаются для оправдания создания Государства Израиль и, с другой, — пусть незначительным меньшинством, — для отрицания легитимности суверенного Еврейского государства, пока не придёт Мессия.

Есть и ещё один дополнительный герменевтический принцип, который используется в еврейской традиции в дополнение к хорошо известным тринадцати или тридцати двум методам Мидраша. Этот главный принцип, к сожалению, зачастую не замечается. В Вавилонском Талмуде подчеркнуто, что если текст противоречив, то его следует интерпретировать так, чтобы он наиболее отвечал чувству этической уместности. Действительно, в Книге Притчей о Торе сказано: «пути ее — пути приятные, и все стези ее — мирные». Основываясь на этом стихе, амораи сформулировали понятия darkhei поат («путей приятности») и darkhei shalom («путей мира»). Тора должна интерпретироваться с пониманием, что слово Божие предназначено распространять мир, гармонию, братство и любовь.

Эта оговорка особенно важна для нашего времени. Когда религию накрывает потоп воинствующего национализма идолопоклоннического размаха, становится императивом, чтобы мы пересмотрели наши традиции и сократили потенциал для разделения и ненависти. Еврейская традиция заявляет, что различные библейские дискриминационные законы против определенных этнических групп — больше не применяются. Заповеди, регулирующие отношения с древними хананеями, эдомитами, моавитами и египтянами, таннаи объявили более не действующими на том основании, что вследствие переселений, вызванных завоеваниями Сеннахериба, эти различные этнические группы больше не выделяются.

В том духе «путей мира» и «путей приятности» нам и следует пересмотреть взаимные недоразумения и противоречия. Многие наши установки представляют собой реакцию на совсем иные исторические обстоятельства. Не следует между тем забывать, что слово Божие обращено не к одной определенной исторической эпохе, а действенно вечно. И наша задача состоит в том, чтобы выявить значение слова Божия для своего времени!

Герменевтика Свщ. Писания, действительно, должна быть обязательной темой диалога между современным православием и иудаизмом. Мы, православные, как и евреи, включаем традицию герменевтики Свщ. Писания в число категории нашей традиции. И у нас есть вековая традиция герменевтики Ветхого Завета, сложившаяся в давние времена и созданная великими творцами. Наша герменевтическая практика, в отличие от Западного христианства, не была, правда, подытожена в виде теории, но в принципе она, оставаясь практикой, всё же содержит руководящие установки для каждого аспекта реальной церковной жизни. Каким образом, с герменевтической точки зрения, следует действовать, — это сформулировано в принципиальных и практических наставлениях, сохраняющих большое значение и для современной православной герменевтики. Сразу скажу, что многие из этих принципиальных и практических установок православной герменевтики унаследованы и переняты христианами из иудаизма. В то же время не забудем, что и еврейская герменевтика в свою очередь восприняла ряд важных герменевтических тем и рекомендаций от древних греческих мыслителей.

Вопросу соотношения между семиотикой и семантикой придавалось большое значение уже в древней Греции, в раннем христианстве и в иудаизме. На мой взгляд, для греко-православных отцов Церкви существенным вопросом герменевтики, в её экуменическом измерении, была как раз тема оценки человеческих слов, тема соотношения буквы и Св. Духа, выражаемого через неё. Православная герменевтика имела важную причину исследовать данную проблему, поскольку в Церкви Ветхий Завет всегда пользовался и до сих пор пользуется большим уважением. Хорошо известно, Церковь из века в век настойчиво отстаивала его непреходящее значение и авторитетность и осудила множество ересей и еретиков, полностью или частично ставивших под вопрос ценность Ветхого Завета для познания тайны искупления во Христе. Церковь действовала решительно и, так сказать, отсекала от своего тела тех, кто отрицал важность и авторитетность Ветхого Завета в рамках Православной Церкви. По причине скептических воззрений верующих, воспитанных в греческом духе (а таковых в первом веке по Р.Х. было большинство), Ветхий Завет представлялся весьма проблематичным, — ведь в нём присутствуют антропоморфизмы. Эта проблема не теряет актуальности и до сего дня, создавая у читающих Ветхий Завет без должной подготовки впечатление, что это просто-напросто мифология евреев. Они задаются вопросом: «Что мы, православные, надеемся найти в Ветхом Завете? Ведь это же собрание еврейских мифов». Кроме того, как известно, обилие антропоморфизмов в Ветхом Завете создавало также и проблемы ложной интерпретации. Между тем в православной герменевтической традиции антропоморфизмы всегда рассматривались как принятые пути снисхождения (condescension) Божия, когда Он считается со слабостью человечества, которое лишь с трудом может судить и высказываться о Боге и о Божественном. Человечество — как говорили многие отцы Церкви — не способно воспринимать волю Бога, данную в Откровении, за пределами человеческого разума, т.е. иначе как через посредство человеческих слов. Бог посему открывает Себя в этих пределах, или, более точно, на границах человеческого понимания, что, согласно православной герменевтической традиции, и называется снисхождением Божиим. В герменевтике снисхождение представляет собой аналог догмата о воплощении Бога-Слова. Человеческое слово тождественно плоти, плоти одухотворенной, то есть содержащей Божественный смысл, Божественную волю и т.д.

Принцип, ставящий язык в центр герменевтики, — это принцип снисхождения Божия: Бог Сам нисходит до слабого человека, чтобы люди Его понимали. Этот принцип соотнесён также с другим герменевтическим принципом — с онтологической неспособностью человеческого языка адекватно выражать Бога и Его волю. Между тем Бог желает быть в контакте с человечеством, чтобы руководить им, направляя жизни людей, почему Он и нисходит до познавательных возможностей человечества, делает Себя ему доступным. Бог открывает Себя в пределах человеческого разума, т.е. в сфере человеческих возможностей понимания и выражения.

Вот каков способ написания Ветхого Завета. Здесь-то и кроется искушение для того, кто не улавливает, что антропоморфизмы и способы выражения, приспособленные к человеческим возможностям, свидетельствуют отнюдь не о неэффективности Божественного Откровения, а, напротив, всего лишь о недостаточности слабого человека. Тем не менее православная герменевтическая традиция не остановилась на этом прозрении, вполне согласующимся со взглядами современной лингвистики, а пошла вперед, развивая далее принцип истинного разумения Бога: записанное и изложенное относительно Бога в Ветхом Завете способом, доступным человеку, должно также и пониматься способом, отвечающим Божественной сущности и в уважении к ней. Этого принципа постоянно держались греческие отцы Церкви.

Благодаря указанной диалектике выражения, соответствующего человеку, и понимания, соответствующего Богу, православная практика и традиция герменевтики, которым мы и поныне следуем, сумели справиться с проблемой расхождения между языковым одеянием Ветхого Завета и его истинным значением: Ветхий Завет поставлен в особое положение, и его удалось защитить от реальной опасности уравнивания с античными греческими текстами (например, с эпическими произведениями Гомера, — ведь в них равным образом повествуется о богах, внешне похожих на людей и так же говорящих и действующих). Православная герменевтика уберегла Ветхий Завет от подобной уравнивающей интерпретации. С другой стороны, была занята четкая позиция по отношению к древним греческим мифологическим текстам, — они отнесены к числу языческих. И, несомненно, вследствие этого уникального вклада греческих отцов Церкви Ветхий Завет был сохранен в качестве авторитетного вероучительного текста — в равной мере и для христиан, и для евреев.

В данной связи я должен сделать необходимое, хотя и побочное, замечание и напомнить: главный довод, по которому была отвергнута древнегреческая религия, — это наличие в ней антропоморфизмов (когда боги наделяются человеческим видом и человеческими качествами). Такова, безусловно, важнейшая причина исчезновения религии древнегреческого мира, что объясняется не столько механизмами метафорической функции и ценности языка, сколько прежде всего духовностью великих мужей, настоявших на принципе неразрывной связи между традициями Ветхого и Нового Завета.

Септуагинта, греческий перевод Ветхого Завета, сделавший его известным за пределами Палестины и за рамками иудаизма, был насущно необходим для иудеев Александрии. Септуагинта была принята и оказалась благодеянием для всего мира: она стала, по выражению ряда современных греческих богословов, «подателем [исцеления] от Бога (dispensation by God)». Конечно, этот перевод не свободен от более или менее серьезных несовершенств. Более серьезные из них объясняются тем, что в переводе следовало пересадить ветхозаветную традицию в совершенно иную культурную среду референции (то есть произвести аккультурацию), так что едва ли справедливо объявлять их прямыми ошибками. Менее серьезные объясняются тем, что по мере исторического развития человеческий язык так или иначе устаревает и обновляется. Отсюда за века язык древнего текста утрачивает первоначальную ясность выражения и уже не сообщает современному читателю того, что сообщалось в свое время.

Кроме того, не следует забывать, что перевод Септуагинты был сделан евреями на lingua franca того времени, т.е. на греческий язык, во-первых, ради удовлетворения потребностей самого иудаизма в диаспоре, а во-вторых, чтобы стали возможны прозелитизм или, по крайней мере, ознакомление не евреев с Ветхим Заветом. Сразу по переводе, насколько мне известно, не было ни отрицания его авторитетности, ни сомнений в ней, и Септуагинта неизменно привлекалась при подготовке трех дальнейших переводов в последующие века (Аквилы, Симмаха и Феодотиона), а также и других, не дошедших до нас. В конце концов переводов Ветхого Завета накопилось пять или шесть, и это свидетельствует, что, как подчеркнул предыдущий оратор, никакой перевод не может иметь абсолютного характера. В этом отношении именно такова позиция современного православного богословия и его традиции: уже в Эксапле, труде великого Оригена, при переводах одного и того же масоретского текста, даже основанных на внутрибиблейских сопоставлениях, отмечаются бессмысленность и противоречивость, — о чем сказано в Предисловии к Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова (стих 20). Согласно переводчику данной книги, не бывает эквивалентности между переводом и оригинальным текстом, ибо то, что сказано на иврите, не тождественно сказанному на другом языке. Здесь нам уместно сослаться на св. Иоанна Златоуста, антиохийца, не знавшего иврита, который говорил, что трудности в понимании Ветхого Завета обусловлены его переводом.

И сейчас мне придется ещё раз отвлечься в сторону: хочу отметить, что для православной традиции характерно благожелательное отношение к еврейскому языку. У нас, в транслитерации, сохранены некоторые слова, имена и даже уроки библейского иврита. Например, в труде Евсевия Кесарийского (IV в. по Р.Х.) до нас дошло нечто, что может быть названо первым уроком библейского иврита. Это наставление, как изучать древнееврейский алфавит с помощью мнемотехнического метода того времени, — предлагается создавать фразы, используя значение названий букв. В весьма ученом труде Contra Eunomium («Против Евномия») Григория Нисского также находим ссылку на еврейский язык. Удивительный и малоизвестный факт: еврейский язык и греческий способны сочетаться в литургической молитве, например, в припеве «Хвалите Господа», который говорится сначала по-еврейски (Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя; буквально: «хвалите вы Господа»), а потом, в ответе на припев, по-гречески — Doxa soi Theos («Слава Тебе, Боже»). Этим свидетельствуется, что даже в богослужении не было поползновений исключить еврейский язык. Соответственно он сохраняется вплоть до сего дня, а фрагменты из Ветхого Завета читаются в первые дни на Страстной Седмице. На этом мое побочное соображение заканчивается.

Итак, применительно к Ветхому Завету я изложил фундаментальный принцип, касающийся языка; имеются и другие принципы — богословские, лингвистические, методологические и прочие. Остановлюсь на примерах, существенных для нашего сегодняшнего заседания.

Что касается текста, то, несмотря на признаваемое различие между Ветхим и Новым Заветом, постулирован принцип продолженного Откровения (progressive revelation). Действительно, на основе свидетельств самого Ветхого Завета можно заключить, что он никогда не был единственным. В определенный период, а именно до Моисея, Ветхого Завета вообще не существовало, пока Бог не поступил так, как возжелал.

Безусловно, когда мы произносим: «Священное Писание», имеется в виду не один Ветхий Завет, а нераздельно (как богословское единство) и Ветхий Завет, и Новый. Конечно, с филологической точки зрения, речь идет о многосоставности, а не о двух частях — Ветхой и Новой, причем каждая содержит целую библиотеку, книги которой написаны разными лицами, в разное время, в разных местах и разным стилем. А что является общим для них двоих — это внутреннее или духовное единство и продолженность (continuity) Ветхого и Нового Завета. Ветхий Завет не подошел к концу, когда появился Новый; Новый, не отменив Ветхого, отказал ему и самодостаточности, в самодовлеющей адекватности. Ветхий Завет имеет и себе зачатки и предвозвещения того, что осуществилось в Новом. Новый Завет, как филологический текст, думается, полностью зависит от Ветхого. Когда открываешь критическое издание Нового Завета, поражаешься, насколько слова, фразы и понятия составляют общую ткань Ветхого и Нового Завета.

Критерий, по которому Ветхий Завет признаётся достоверным словом Божиим (Откровение дано Моисею, и чрез него — его народу, а чрез избрание этого народа — всему человечеству), то есть критерий, по которому Ветхий Завет вошёл в христианское Свщ. Писание, — это правило, названное отцами Церкви и экзегетами экклезиастическим каноном. Вот почему библейские книги называются каноническими. Канон строится на согласованности книг Ветхого Завета с духом и универсальной сотериологической направленностью событий эпохи Нового Завета. Канон этот связывает воедино Новый Завет с Ветхим, еврейскую традицию со становящейся христианской. Как только такая связь была установлена и закреплена, с разных сторон начались попытки поставить ценность Ветхого  Завета для христианства под знак вопроса.

Вплоть до нашего времени всем грекам, посещающим уроки Закона Божия, говорят о единстве Ветхого и Нового Завета, и православным христианам не позволено его отрицать или игнорировать. В герменевтической традиции всё совершенно ясно: нет ни одного богословского труда, герменевтического или полемического, в котором отрицалась бы сопряженность Ветхого и Нового Завета, — напротив, она, благодаря перекрестным отсылкам, — демонстрируется. К Ветхому и Новому Завету православные относятся без их противопоставления (inseparably) и без различения (indiscriminately). Такова реальная православная герменевтическая традиция.

Есть также множество других принципов, но если мы станем их обсуждать, то далеко уйдём. Затрону лишь несколько тем, о которых говорил также проф. Вурцбургер. Да, Ветхий Завет авторитетен для нас. Да, Православная Церковь восприняла традицию Септуагинты, но ведь но она же создала её и поэтому возлагать на неё ответственность за несовершенства перевода — нельзя. Несовершенства же неотделимы от развития человеческого языка, и Церковь поэтому полагает, что постоянная интерпретация — необходима. Но право на интерпретацию имеет тот, кто находится в ограде Церкви.

Как раз потому, что Церковь не желает терять того, что, весьма вероятно, исчезает в переводе, курс библейского иврита (с начала XX в.) снова введен в программы богословских факультетов. Заверяю вас, что в этом для православных богословских исследований нет ничего нового; это скорее возврат к древней традиции, утраченной на несколько столетий. Итак, нет сомнения, что для нас Священным Писанием является и Ветхий, и Новый Завет.

Как православный верующий подходит к Ветхому Завету? — Во всеоружии лингвистических принципов и герменевтической традиции Частично об этом мы слышали ранее. Герменевтическая традиция — это плод разумного труда, соучастия и установок, реализуемых из века в век после появления христианства и питавших практическую и социальную жизнь. К традиции нельзя, однако, подходить фундаменталистски, т.е механическим повторением герменевтических формулировок прежних времён. Герменевтическая традиция открыта для новых формулировок и интерпретаций, и она оценивается на основе Свщ. Писания. То, что представляется огромной разницей между нами и современным иудаизмом в герменевтике, — это отсутствие в нём герменевтического авторитета, — никто не располагает самодостаточным и самодовлеющим герменевтическим авторитетом, даже если в референции он прибегает к общему знаменателю, к букве, и, превосходя её, производит солидное впечатление. Православная герменевтическая традиция хорошо знакома с аллегорическим и трансцендентным методом выявления историко-грамматического значения, но в ней быстро появилось и сознание того, что совершенный отрыв от прямого смысла ведёт к субъективизму и множеству противоречивых интерпретаций.

Православная Церковь, однако, с успехом придерживается принцип одного значения в каждом стихе Свщ. Писания, принципа, по которому стих не может иметь много значений в зависимости от эпохи. Естественно, может быть несколько различных аспектов одного значения, и они по-разному акцентируются в различные периоды времени, поскольку один период восприимчивее к одному, а другой — к другому. Тем не менее, стих не может одновременно иметь много значений.

Если же в прошлом это правило нарушалось, завязывались весьма интенсивные герменевтические дискуссии. Когда согласия не удавалось достигнуть, к суждению по необходимости привлекалось всё христианство, — я говорю о первом тысячелетии христианской эры, — так что созывались вселенские соборы, которые во Святом Духе и давали авторитетные ответы. Это не означает, что все наличные и ныне принятые значения Свщ. Писания были окончательно определены. Решениями, имеющими или обязательный характер, очерчены лишь наиболее крупные и важные темы. Тем не менее и их допустимо интерпретировать в более современных терминах, но без искажения сущностного значения.

Православная Церковь в своей практике восприняла многоуровневую интерпретацию. Если собрать в одно место все интерпретации, данные по каждому стиху Свщ. Писания, — а у меня накоплен опыт по Книге Бытия, — то можно столкнуться с различными пониманиями одного и того же стиха. Так, по самому первому слову Книги Бытия (bereshith) накоплено множество интерпретаций. Но, с другой стороны, заметно, что между различными подходами нет конфликта. Различия объясняются разницей лингвистического или прагматического уровней понимания, свойственных тому или другому герменевту из числа Отцов Церкви. Есть, следовательно, выбор, благословенное многообразие точек зрения. Но никто у нас не вправе интерпретировать Свщ. Писание, как заблагорассудится, и учить, как заблагорассудится. По этому вопросу Церковь достигни единодушия на Пято-Шестом Соборе (691 г. по Р.Х.) и установила, чтобы Свщ. Писание толковалось только так, как его понимали Отцы Церкви.

Следует заметить, что само понимание герменевтической традиции требует её интерпретации, — ведь таков принятый принцип интерпретации в герменевтической традиции. Тем не менее, православные герменевты настаивают на принципе одного значения для каждого стиха (о чем уже говорилось) и считают, что многоуровневые интерпретации, о которых слышим, не содействуют единству духа. Лишь единый дух ведёт к единству действия. А когда каждый интерпретирует Свщ. Писание, как хочет, требуя свободы для себя и терпимости от других, то такие принципы или мнения едва ли будут восприняты всеми и приведут к миру. Полагаю, что мы ведем себя по отношению друг к другу, как себя ведем, потому что мыслим, как мыслим, и потому что понимаем или прочитываем Свщ. Писание, как прочитываем. Если некто толкует его по своему произволу, то, думаю, он и действовать по отношению к другому будет в соответствии с принципом понимания, который я бы назвал индивидуалистическим. К несчастью, из истории неизвестны примеры мирного сосуществования сообществ людей, построенных по принципу необузданного субъективизма.

Позвольте затронуть ещё одну ключевую проблему. Думаю, именно вариативность и многоформность интерпретаций Свщ. Писания в иудаизме и есть причина, почему так трудны наши усилия, в том числе и мои личные, понять современный иудаизм. Есть в нём экзегетические воззрения, приемлемые для нас; когда мы о них слышим, то выражаем согласие и радость. С другой стороны, встречаются и очень далекие от нас взгляды, которые, возможно, — позвольте прибегнуть к христианскому образу, — и составляют крест, который надо принять на плечи.

Я мог бы рассуждать и дальше, но сказанного достаточно. Надеюсь, позиция изложена ясно. Прокомментировав ряд воззрений, высказанных предшествующим оратором, — а его речь оставила прекрасное впечатление, — я не стал разбирать каждое по отдельности. Заключая свой доклад, хотел бы сделать практическое предложение: пусть следующая наша встреча будет целиком посвящена герменевтическим способам анализа и понимания Свщ. Писания. Думаю, вопросы заслуживают обстоятельного обсуждения. Вместо общих слов, без которых не обойтись в начале сближения, пусть темой следующей встречи станут методы герменевтики. Тогда наша академическая встреча, как собрание ученых, обретёт конкретность.

Проф. Власий Фидас (Vlassios Phidas): Будучи специалистом не по Ветхому Завету, а по истории церкви, хотел бы, задав три вопроса, способствовать пониманию прослушанных докладов.

1) Прежде всего, Свщ. Писание, как мы его понимаем, — это уже традиция. Свщ. Писание само по себе есть традиция, так что между двумя понятиями нет ни диалектического противоречия, ни отношения дополнительности (complementary relationship).

2) Кроме того, меня беспокоит следующее: разве Свщ. Писание, обладающее традиционным авторитетом для религиозной общины, не обязывает нас по отношению к букве? Буква Свщ. Писания — это момент абсолютного в Свщ. Писании. Герменевтический подход к букве — вот что мы обсуждаем: как следует интерпретировать букву? Сколько бы ни было методов интерпретации, ни один из них не может оторваться от буквального смысла. Так что стабильным элементом в Свщ. Писании является как раз буква, а наши герменевтические традиции только приспосабливают значение буквы к жизни религиозной общины. В этом, между прочим, нет никакого раздвоения, поскольку буква — это критерий аутентичной интерпретации, и она навсегда останется стабильным и неизменным критерием аутентичной интерпретации.

3) Наконец, ещё вопрос: следует ли рассматривать букву, слово лишь как самодостаточный элемент или же как органическую часть целого? Свщ. Писание — это совокупность, а не цепочка слов, из которой любое допустимо отсечь и интерпретировать отдельно. Мы затронули обширнейшую тему христианской герменевтики. Каждое слово только тогда имеет абсолютную ценность, когда оно вплетено в органическое целое всего Свщ. Писания. Свщ. Писание в интерпретации не должно утрачивать своей собственной ценности. Таковы по нашей теме три концепта, которые следовало бы пояснить.

Г-н Израэль Зингер (Israel Singer): Раввин Вурцбургер, говоря о методологии еврейской герменевтической традиции, коснулся весьма серьезной проблемы. Он обратился к понятию перевода — к вопросу, которым мы не занимались и которым вообще очень трудно заниматься.

Общеизвестно, что даже в еврейской традиции переводчик (metargeman) играл важную роль, помогая молящимся понимать читаемое из Свщ. Писания. Бывали времена, когда metargemanim-переводчики в определенные моменты официального чтения во всеуслышание выполняли переводы — для еврейских и прочих слушателей. Что касается специфики понимания и интерпретации текста, то переводчик не брал на себя большего, чем переложение с иврита на арамейский, причем исключительно в русле еврейской традиции. Сказанное является, скорее всего, весьма ортодоксальной, простите за выражение, еврейской интерпретацией нашего герменевтического подхода, что серьезно нарушает параллелизм двух прослушанных докладов. Тем не менее речь идет только об устном понимании еврейской традиции и её перспективы. Речи нет об основных философских линиях, представленных в Библии, которые могут быть уловлены в переводах.

Проф.-прот. Феодор Стилиянопулос (Theodore Stylianopoulos): У меня два вопроса к раввину Вурцбургеру.

Первый относится к его соображениям относительно Септуагинты и особенно терминологии, употребленной им. Он сказал, что перевод стал бедствием и трагедией, и привел пример неудачи, когда широкому термину тора были поставлены в соответствие более узкие термины nomoi во множественном числе и nomos в единственном. Меня интересует, не пересмотрит ли раввин Вурцбургер своей оценки, если примет во внимание, что перевод Пятикнижия и, в дальнейшем, других ветхозаветных книг на греческий язык, преодолев замкнутость иудаизма, пошел на пользу именно еврейской общине (об этом говорил проф. Иконому), позволил евреям с их духовными богатствами войти в бескрайний эллинистический мир? Кстати сказать, легалистский уклон, возникший вследствие ложной интерпретации Ветхого Завета, больше свойствен Западной науке, чем Восточной, потому что в греческой патристической традиции слово nomos всё ещё сохраняет значение обычая (образа жизни), а не закона. Станет ли раввин Вурцбургер возражать против переводов Библии на английский и другие языки, — ведь все они будут несовершенны?

Второй мой вопрос относится к явному обилию традиционных интерпретаций, выбирать из которых предлагается по принципу: лучший перевод — таков, который согласован с духом «путей приятности и мира».

В связи с Бухарестской встречей 1979 г. (я не был там, но читал материалы) был представлен доклад Михаила Вышогрода под заглавием «Традиция и общество в иудаизме»; в ней автор, как и раввин Вурцбургер, представил целостное (holistic) понимание Торы (Письменной и Устной) и талмудической традиции, и он даже утверждал, что проводить различие между Свщ. Писанием и традицией — не имеет смысла.

С другой стороны, тогда же в докладе «Личность и община в еврейской традиции» Израэль Зингер нарисовал картину большого многообразия внутри еврейской общины. В ней сложился ряд направлений, — реформированное, консервативное, реконструкционалистское, неоортодоксальное, то есть обнаружилась дифференциация даже среди ортодоксальных евреев. Возникает проблема, — возможно, болезненная — отсутствия цельности и единства еврейской общины.

Понимаю, что мы собрались отчасти для обмена информацией, но всё же мы могли бы, обратившись к частным вопросам, рассмотреть также и проблемы в каждой из наших традиций. Представляется мне, что если в два-три века новейшей истории внутри иудаизма были вызваны к жизни такие направления, как реформизм, консерватизм и реконструкционизм, то мы не объясним их с помощью размытого герменевтического принципа, по которому лучшая интерпретация предлагается на путях приятности и мира. Нет, здесь в герменевтике совершается что-то другое — очень важное и заслуживающее обсуждения.

Раввин Леон Кленицкий (Leon Klenicki): В последние восемь лет было выполнено немало исследований по поводу взаимосвязи между новозаветными текстами и раввинистическим иудаизмом. Прежде всего речь идет о Мидраше. Отсюда у меня вопрос проф. Иконому: вправе ли мы подходить к Новому Завету как к источнику информации о раввинистической литературе и о происходившем в раввинистических школах I в.?

Митрополит Перистерионский Хризостом (Metropolitan Chrysostomosof Peristerion): Хотелось бы задать раввину Вурцбургеру три вопроса.

1) Докладчик сказал, что, с точки зрения иудаизма прошлого и настоящего, Ветхий Завет интерпретируется с помощью метода, который ведёт людей к миру, любви и примирению, а буквальная интерпретация Ветхого Завета — отвергается. Невзирая на это, если интерпретировать Ветхий Завет односторонне, на основе только собственного духовного понимания, то не оторвёмся ли мы от конкретно-исторического контекста и поймём ли повествования о конкретных исторических событиях? Более того, если вообще отвергать интерпретацию по букве, то разве мы сможем проследить за духовным и религиозным прогрессом всего мира — от момента творения и до завершения Божественного домостроительства? Нет, тогда мы не сможем проследить за различными религиозными этапами, пройденными человечеством вплоть до совершенного Откровения Иисуса.

2) Не следует недооценивать значения перевода Септуагинты и отдавать абсолютное предпочтение тексту на иврите. Ещё предстоит выяснить, действительно ли и в какой мере Ветхий Завет на иврите являлся неотъемлемой частью литургической жизни народа Ветхого Завета; тогда мы могли бы поставить знак равенства между еврейским текстом и переводом Септуагинты, ибо последний был сделан с еврейского протографа и в согласии с синагогальной литургической практикой. Семьдесят мудрецов, выполнивших перевод, ни в чем не нарушили литургической практики своего века. Вот почему православные отдают абсолютное предпочтение своим Отцам Церкви, которые знали еврейскую традицию изнутри и которые интерпретировали Ветхий и Новый Завет, исходя из этого личного опыта.

3) Что касается критерия интерпретации, то раввин Вурцбургер сказал, что никакого критерия нет. А для нас абсолютный критерий есть, — это, так сказать, практика Церкви. Хотя и бытуют различающиеся интерпретации (и они составляют часть традиции Церкви), экклезиальная традиция во всей её полноте ими не выражается. Следовательно, литургический и экклезиальный консенсус внутри Церкви и есть тот абсолютный критерий, на котором должна основываться интерпретация Ветхого Завета.

Раввин Гари Бреттон-Гранатоор (GaryBretton-Granatoor): У меня вопрос к обоим докладчикам относительно отношения герменевтики к практике. В какой мере интерпретация влияет на развитие реальной практики? Напротив, если, в определенных обстоятельствах, критически осмотреться, то скорее практика и факты воздействуют на герменевтику. Обратившись к различным периодам в истории, легко заметить, что сама практика, поведение народа сказывались потом на интерпретации текстов.

Может быть, стоит прокомментировать, как мы, члены еврейской Общины, смотрим на неразрывную связь традиции письменной и устной, Ибо устная традиция для нас никогда не была застывшей. Устная традиция всегда служила делу перечитывания текста, и, как правильно подчеркнул раввин Вурцбургер, слово мидраш означает требование к тексту. Если истолковать слово мидраш, то оно означает, что мы, как индивиды, требуем от текста для нашей жизни, но человеку одному, если он будет читать письменный текст без герменевтики, без устной традиции, легко впасть в заблуждение.

Я хотел бы знать, есть ли такое же прочтение у православных христиан, такое же чувство требования к тексту, и как оно, если оно существует, проводится в жизнь.

Проф. Иоанн Каравидопулос (John Karavidopoulos): Если принять во внимание современную ситуацию в мире, то, на мой взгляд, поиск точек соприкосновения между еврейской и христианской традициями имеет ныне фундаментальное значение. Мы не можем себе позволить роскошь беззаботности, когда мир, исполнившись фанатизма и нетерпимости, не проявляет сдержанности и миролюбия. После сделанного общего разъяснения, я хотел бы адресовать свой первый вопрос раввину Вурцбургеру, а второй — обоим ораторам, выступившим, кстати, с великолепными докладами. Говорю о своем впечатлении: они порадовали меня и обогатили.

1) Еврейские интерпретации Свщ. Писания весьма различны и разнообразны. Что же их объединяет между собой, если не считать того, что Вы сказали относительно мира, любви и справедливости, — ведь эти принципы, естественно, мы все принимаем?

2) Мой второй вопрос касается как еврейской, так и православной традиции. Наши традиции берут начало из Источника жизни, то есть от Бога. Случалось, однако, что евреи и христиане сводили роль Бога, руководителя и источника жизни, к роли гаранта материальной стороны нашего жизненного странствования. Не потому ли традиция зачастую становится самодостаточной, независимой и уходит от живой связи общины с Богом?

Д-р Джеффри Вигодер (Geoffrey Wigoder): Сегодня в начале заседания упоминалась традиция, согласно которой, наряду с признанием Свщ. Писания словом Божиим, всегда признавалась авторитетность и устного предания, что отчасти защищало текст от окаменения и окостенения. Раввины на протяжении веков неустанно трудились также над интерпретацией герменевтики, стремясь учитывать текущую ситуацию, — иными словами, они интерпретировали Свщ. Писание таким образом, чтобы, при сохранении основополагающих его ценностей, оно соответствовало меняющимся ситуациям.

А сейчас мне хотелось бы задать вопрос проф. Иконому и спросить его о динамизме герменевтики в православной традиции: имеется ли постоянный динамизм, позволяющий избегать статичности? В частности, есть один интересующий нас вопрос, к различным аспектам которого мы ещё обратимся, а именно: отношение к евреям. Ведь герменевтика древних Отцов Церкви задала тон тому отношению к евреям, — это было уничижительное и негативное отношение, — от которого мы страдали мною веков. В какой мере эта установка с течением времени изменилась, И особенно в наше время, когда евреи вынесли столько ужасного? Последовали в Православной Церкви какие-либо перемены в герменевтике и в отношении к евреям?

Проф. Николай Братсиотис (Nicholas Bratsiotis): В первую очередь хочу горячо поблагодарить организаторов настоящей встречи; она весьма обогатит нас всех — и как ученых и просто как верующих, и как индивидов и как членов групп. Особая благодарность — обоим докладчикам за высокую информативность. Прошу докладчиков позволить мне, в рамках дискуссии, сделать несколько уточнений, и пусть мой коллега, проф. Иконому, не видит в них ни восполнения упущенного, ни корректировки.

Напомню, что в Православной Церкви принят расширенный канон Ветхого Завета, который не имеет того значения, которое раввин Вурцбургер, может быть по неведению, хотел приписать ему, — ибо в Православной Церкви Ветхий Завет столь же авторитетен, что и Новый. Первый просто предшествует второму во времени, почему и называется «Ветхим». Сам Иисус Христос, когда Ему приходилось говорить о Ветхом Завете, пояснял, что Он «пришел не отменить», а исполнить. В этом смысле Ветхий Завет и занимает в Православной Церкви то место, о котором говорю. Св. Иоанн Златоуст, Отец Церкви, прекрасно изложил всю эту, так сказать, взаимосвязь:

Естественно, каждый может найти их мистически огражденными у Пророков, поскольку ничто не осталось не записанным, ни в Новом, ни в Ветхом, но Ветхий предвосхитил Новый, а Новый истолковал Ветхий. И я говорил много раз, что оба Завета — это две девы-служанки и две сестры, прославляющие единого Господа. У Пророков Он предвозвещен как Господь, в Новом — проповедан как Христос. Новый не нов, потому что он предвозвещен в Ветхом. Ветхий не упразднен, потому что он истолкован в Новом, (In illud: Exiit edictum [Sp.], Migne, Patrologia Graeca 50, 796CD).

Таково знаменитое заявление, и оно показывает, какое значительное место занимает у нас Ветхий Завет, — в том смысле «Ветхий» (= старый), как принято в Православной Церкви. Ибо для православных богословов является, например, общим местом, что богословие, космология, антропология отсутствуют в Новом Завете именно потому, что мы находим их уже в Ветхом.

Позвольте также высказаться по теме перевода Септуагинты. Вспомним, что перевод этот христианским начинанием не был и что его от начала и до конца выполнила еврейская община г. Александрии. Это не просто перевод, а попытка интерпретации, зачастую исключительно успешная, — таковы попытки убрать антропоморфизмы: например, седмьдесят толковников вместо оборота «руки Божии» использовали слово «мощь»; вместо «Бог клялся душою своею» — выражение «как кто-то клянется душою своею». И не забудем также, что этот перевод был вызван к жизни

а) нуждой народа, принадлежавшего к иудаизму, но не говорившего на языке своих отцов, а только по-гречески, — иначе текст Свщ. Писания не понимался;

б) потребностями миссионерской деятельности, потому что перевод явно адресован также и язычникам. Таким образом, в качестве своего аутентичного текста Церковь восприняла текст по преимуществу еврейской общины. Сначала для всей древней Церкви, а впоследствии для Православия Септуагинта была и остаётся аутентичным текстом Ветхого Завета. Изучение текста на иврите, однако, не упразднилось (и он, параллельно с текстом Септуагинты, изучается студентами любого богословского факультета Православной Церкви). Наконец, в том, что касается интерпретации, то в Православии право авторитетной интерпретации принадлежит не отдельным лицам, даже не отдельным Отцам Церкви, а исключительно Церкви.

Раввин д-р Джордан Перлсон (Jordan Pearlson): В свете уже сказанного хотел бы привести две известных мне поучительных истории.

Первую я услышал от православного русского священника о. Алексия, с Аляски. На Генеральной Ассамблее Всемирного Совета Церквей в Ванкувере он как-то рассказал мне о разногласиях, однажды возникших в среде западных христиан. Они отправились к христианам восточным, и первая группа задала вопрос: реально ли в литургии пресуществление даров? Восточные христиане ответили: да, реально. Затем противоположная сторона задала свой вопрос: разве литургия не символична? И восточные христиане сказали в ответ: да, символична. Западные христиане естественно, ничего не поняли. Пусть мой друг о. Стилиянопулос поможет мне с греческим языком. «Реально» — это не греческое слово, я имею в виду противоположное «символическому». Тогда было употреблено слово, по смыслу противоположное слову symbolon «то, что сводит воедино», то есть имелось в виду не «реальное», а «то, что разделяет, что вносит различие». Нечто подобное имеет место и в наших дискуссиях, — ведь язык не просто сопровождает человека в истории, а иногда уклоняется налево и направо. Язык перемещается также географически, и тогда различные умонаправления попадают в плен к структурам своего собственного словаря.

Проиллюстрировать сказанное можно случаем, когда проповедник одной провинциальной церкви в США утверждал, — и здесь нам потребуется английское слово, — что Симон Прокаженный (Simon the Leper) — это человек, который высоко прыгает (the Leaper). На этом была построена проповедь: Симон будто бы прыгнул вверх, затем на дерево, затем на облако, а затем и в руки Божии. После богослужения один молодой человек подошел к проповеднику и сказал: «Я учусь в Епископальной богословской семинарии рядом с Бостоном, и позвольте заметить, что речь идет не Симоне Прыгуне, а о Симоне Прокаженном». Эти два слова очень близки в английском языке, но всё же leaper «прыгун» это leaper, a leper «прокаженный» — это leper. В последнем случае речь идет о заболевании. Праповедник на минуту встал в тупик, а потом нашелся: «Неужели я выброшу лучшую свою проповедь из-за этого парня из Бостона?»

Вот как зачастую попадают в западню! Временами кажущаяся традиция заводит туда, где мы, надолго попадая в ловушку языка, терпим досаду на протяжении поколений и на разных территориях. Мы говорим сейчас из этих удалений, только приступая, благодаря нашей значительной встрече, ко взаимопониманию. Так что если кто-то говорит об авторитетной традиции, доступной только через Церковь, то это другой язык интерпретации по сравнению с тем, на котором мы говорим в еврействе, ибо у нас новое прозрение (hiddush), обогащающее традицию, может прийти только от кого-либо внутри общины, а не от специфической структуры.

Раввин Мордехай Ваксман (Mordecai Waxman): Хочу подчеркнуть, что герменевтика (в еврейской или в православной традиции) — это не просто интеллектуальная игра или игра в значения слов. Она, безусловно, взаимодействует с народом и с душой народа, в чем можно убедиться на примере еврейской традиции. Так, средневековые мудрецы сказали: «Бог, Тора и Израиль — едины!» Это высказывание было подхвачено в одной из современных форм иудаизма и весьма повлияло на определение модели поведения еврейского народа. Полагаю, что, по крайней мере в еврейской традиции, зачастую интерпретация текста фактически определялась тем, как поступал народ. Вот почему в Талмуде говорится: выйди и посмотри, как ведут себя люди. Это был способ перевода текста в действие и в жизнь народа, так что текст не терял своей витальности.

Мне кажется, что в какой-то мере то же свойственно и православной традиции.

Как известно, в центре внимания еврейской науки (Wissenschaft des Judentums) ХIХ в. и еврейской науки XX в. стояли исследования взаимоотношений между практикой народа и историческим развитием, иными словами, иудаизм определялся историей актуального поведения народа. И я полагаю, что это должно быть включено в число фундаментальных методов пониманий и развития герменевтики традиционных текстов.

Проф.-прот. Виталий Боровой: Когда мы говорим о Свщ. Писании, о нашем отношении к нему, когда мы упоминаем о традиции, о путях интерпретации и понимания Свщ. Писания, мы все соглашаемся, что перед нами возникают многие и различные трудности. Если интерпретировать Свщ. Писание с еврейской точки зрения, сталкиваешься с трудностями, и с трудностями встречаешься, если подходить с традиционной православной стороны. Думаю, для обеих сторон важно, чтобы способ сближающей интерпретации и понимания внутреннего значения Свщ. Писания был основан на принципах герменевтики.

Это имеет особое значение для нас, православных. Мы, несомненно, полностью убеждены в том, что понимаем и интерпретируем Свщ. Писание точно так, как одобрено Церковью и как учили свв. отцы. Нет ничего проще, чем сделать декларацию. Но стоит нам о ней заявить, возникают трудности. Если авторитет свв. отцов играет столь решающую роль в понимании и интерпретации Свщ. Писания, — то есть что он и есть авторитет Церкви, — то мы должны считать принципы интерпретации и понимания свв. отцов принципами, основанными на единстве внутреннего значения интерпретации и понимания Свщ. Писания свв. отцами. А ведь нередко случается, что мы выбираем отдельные фрагменты из Свщ. Писания, в которых до какой-то степени содержатся обвинения против евреев. Наша гимнография, наше литургико-богословское наследие, покоится на благочестивом отношении к Ветхому Завету. И в то же время в нём co держатся обвинительные суждения против евреев, интегрированные в концепцию коллективной ответственности евреев за убийство Иисуса, и т.д.

Наш церковный народ предан Божественной литургии, и если мы сохраняем последования, несостоятельные в богословском или научном отношении, то это объясняется лишь тем, что народ знает Божественную литургию наизусть. Сейчас мы сталкиваемся с огромной проблемой: малейшее изменение в богослужебных текстах, содержащих критику евреев, если священник пытается опустить хотя бы слово или заместить его более мягким выражением — народом рассматривается не иначе, как порча текста Божественной литургии.

А теперь относительно авторитетности свв. отцов: нынешняя ситуация трагична. Определенные выражения св. Иоанна Златоуста из его полемики с антиохийскими евреями кое-кем воспринимаются как догматические положения православной веры. Фразы выдёргиваются из контекста всего учения свв. отцов. И подобная практика оборачивается весьма серьезными упреками в наш адрес. Недавно Русская Церковь провела канонизацию новых святых, и они, безусловно, являют собой великие образцы благочестия, служения, воздержанной жизни и т.д. Тем не менее некоторые из них, являясь выразителями политических идей своего времени, т. е. конца ХIХ-го и начала ХХ-го веков, были монархистами и антисемитами, поскольку многие евреи принимали участие в революции.

И вот теперь некоторые люди выхватывают отдельных их мнения и называют нас предателями Православной веры. Я призываю всех Православных, прежде всего Восточных, Патриархов, авторитет которых в Церкви весьма высок, оказать нам помощь, чтобы мы могли правильно разъяснять нашему народу реальное значение духа учения свв. отцов, проходя мимо их определенных взглядов, имеющих чисто исторический характер. И это очень важно, поскольку подобные категории людей создают атмосферу духовного терроризма — они утверждают, что мы были и остаёмся заложниками еврейского влияния. Особенно после речи Патриарха в Америке они стали говорить, что если до революции Русская Церковь была синодальной, то теперь она стала синагогальной. Вот почему я обращаю к православным братьям мольбу отчаяния и прошу помощи, чтобы наш народ научился понимать подлинное значение свв. Отцов. Предыдущий оратор прав в том отношении, что свв. Отцов следует воспринимать в рамках всеобъемлющего авторитета Церкви.

Проф. Власий Фидас: Считаю необходимым заявить на нашей встрече, а) что в Божественной литургии нет никаких анти-иудейских элементов. (В православии термин литургия относится строго к тому богослужению, которое в Западном христианстве называется мессой или евхаристией, в отличие от часов и т.д.) В других богослужениях имеются элементы, затрагивающие иудейский народ в его истории, но только не в Божественной литургии; следовательно, в последовании, являющемся церковным таинством, проблематичных элементов нет. б) Слово Божественной литургии является обязательным в Православной традиции, и оно не содержит элементов, о которых говорил проф. Боровой.

В заключение хочу разъяснить, что мы, православные, не считаем Церковь только техническим органом администрации. Для нас Церковь — это её тело, её народ, а не те люди, которые принимают решения от её имени. Правильное ли решение приняли те, которые его приняли, — подлежит народной оценке. Иными словами, мы обладаем экклезиальным сознанием, хотя оно, конечно, восприимчиво и к тому, что говорится иерархами. Но тело — это всё тело, а не одна иерархическая структура, выражающая только своё мнение. Эти два момента следует учесть, и тогда мы поймем, что не столь велики наши различия по способу, каким мы интерпретируем наши тексты.

Д-р Герхарт М.Ригнер: Благодарю вас. Думаю, следует оставить докладчикам время дня ответа.

Раввин проф.Вальтер С. Вурцбургер: Я говорил с этой трибуны, и с неё же хочу покаяться в грехах. Я в какой-то мере виноват, недостаточно ясно выразив ряд мыслей.

Прежде всего подчеркну, что когда я, говоря о проблеме переводя упомянул раввинистическую оценку Септуагинты, то ни в коем случае не хотел сказать, что Септуагинта — плохой перевод. Оговорку я сделал, но, вероятно, она прошла незамеченной. Между тем, согласно Талмуду, трагедия перевода заключалась не в данном конкретном переводе, а в том, что никакой перевод не оказывается на высоте исходного текста и, в частности, не отвечает способу интерпретации текста в раввинистической традиции, когда каждая буква еврейской Библии не только интерпретируется по своему буквальному или природному значению, но также ещё привлекается для целей представления Устной Торы. Следовательно, что я сказал относительно Септуагинты, ни в коем случае не было оценкой её качества. Более того, раввины убеждены, что переводчиками Септуагинты руководил Св. Дух, потому что хотя мудрецы действовали независимо и индивидуально, все они получили в итоге один и тот же греческий текст. Это и есть показатель, что при переводе присутствовало Божественное руководство. И всё же перевод был объявлен бедствием, поскольку было осознано, что ни в одном переводе не возможно выразить все значения, что в конце концов перевод всегда герменевтичен, что он всегда представляет собой интерпретацию, а ни одна интерпретация Божественного слова не адекватна и не покрывает полного значения слова Божия к людям.

Во-вторых, вероятно, было неясно сказано, что, будучи ортодоксальным евреем, я верую в святость каждого слова в Свщ. Писании. Если выразиться точнее, то, по моей религиозной традиции, если кто-то, читая фрагмент Торы, неправильно произнёс хотя бы слово, — всё чтение следует повторить, поскольку у нас каждому слову священного текста придается огромное значение. Когда говорилось, что текст нуждается в интерпретации, я не имел в виду, что мы просто-напросто производим насилие над текстом или подходим к нему с мерками собственных ценностей, — я следовал раввинистическому принципу Устной Торы. А мы веруем что Свщ. Писание должно интерпретироваться в свете раввинистической традиции. Если это так, то, говоря об интерпретации нами текстов «путем приятности» и «путем мира», я не имел в виду, что речь идет только об; одном принципе. Я сказал, что это принцип, который при работе над текстами также надо принимать во внимание, а подспудно имплицировалось, что по одной раввинистической традиции имеется тринадцать герменевтических принципов, а по другой — все тридцать два, в дополнение к тому конкретному принципу, по которому «ее пути — пути приятности». Возможно, подчеркивая важность этого принципа, я не уделил достаточного внимания, упомянув о них слишком кратко, также и другим герменевтическим принципам.

Наконец, хотел бы выделить, что, с моей точки зрения, «авторитетность», согласно еврейской традиции, сопряжена с областью практики. А в области практики действует строгий закон, для чего у нас имеются ответственные органы. Тем не менее надо признать, что многочисленные группы внутри еврейской общины смотрят на дело иначе, чем я, что не всеми евреями признаётся обязательность авторитета Галахи, но я говорю только за себя и от имени людей, которые разделяют мои религиозные убеждения. А по моим религиозным убеждением, Библия должна интерпретироваться в согласии с раввинистической традицией, так что хотя интерпретация и есть продолженный процесс, это не значит, что нет никаких руководящих установок, как это также не значит, что нет специфичности. Согласно раввинистической интерпретации, если и Торе сказано: «око за око», то Тора никак не имела в виду невозможность реального отмщения. Но поскольку у нас есть раввинистическая традиция, то, уважая различия во мнениях, мы всё же аргументируем так, как принято. Никто, однако, не ведает, каково на деле высшее значение.

В своём докладе я упомянул о знаменитом происшествии: раздавшийся с неба голос не был принят во внимание, потому что сказано, что Гора связывает и что имеется обязательный к применению метод толкования Торы. Он не всегда приводит к единственно истинному разъяснению. Однако в области практики, в сфере нормативного иудаизма, та интерпретация, которую приняли ученые определенного периода, уполномоченные выражать мнение Торы для определенного поколения, является нормативной уже в силу раввинистической интерпретации, так что мы должны следовать за большинством. Этот простой методологический механизм и позволяет нам однозначно решать вопросы, хотя, возможно, с высшей герменевтической точки зрения, допустимо и другое, отклоняющееся, мнение. Короче говоря, имеется каббалистическая доктрина, по которой когда мы выносим суждение в согласии с точкой зрения Дома Гиллеля, в небесном суде, может быть, судят в согласии с законами Дома Шаммая. Иными словами, Талмуд полон противоположных мнений, и мы изучаем расходящиеся мнения, предлагаемые в Талмуде, поскольку считаем, что и они уместны. Да, мы можем не принимать известную точку зрения, но всё же считается, что мы заняты делом изучения Торы даже и тогда, когда изучаемое мнение — отвергнуто. На практике же мы руководствуемся определенным стандартом, стандартом интерпретаций Устной Торы.

Причина, заставляющая думать, что возможно множество различных Интерпретаций текста, состоит в отчетливом осознании ограниченности человеческого разума. В Талмуде есть выражение: «как молот дробит скалу», а когда молот ударяет по скале, то отлетает немало осколков. По аналогии и Тора содержит в себе множество интерпретаций. Тот же самый, уже разнообразно интерпретированный, библейский текст нами используется ещё и для выявления эзотерических, таинственных, значений. По нашему мнению, Тора содержит множество, множество значений. Но говоря так, я не утверждаю, что в нормативной области нет определенного способа интерпретации, обязательного для евреев, хотя сам иудаизм, применительно к догматическим установлениям, и является весьма подвижным. В иудаизме подчеркивается важность поведения (Галаха), и в вопросах поведения мы признаём преобладание мнения большинства. Что же касается других вопросов, вопросов догмы, то они не решаются какими бы то ни было законническими авторитетами. Для нас действительно нет авторитета в вопросах религиозной доктрины. Есть авторитет только в вопросе регулирования человеческого поведения. И здесь мы не можем запросто полагаться на свободу интерпретации.

Когда было сказано, что Библия может иметь только одно значение, — это допустимое мнение, но я говорю за себя, и по-моему, в Библии много, много значений и много перспектив. Лишь в практическом поведении мы обязаны принять одну из интерпретаций, но когда речь идёт о вероучительных интерпретациях, то, по-моему, открываются возможности увидеть многозначность слова Божия и осознать долг отклика на слово Божие в свете нашего личного понимания и нашей совести. Итак, в еврейской традиции высшая авторитетность заключена лишь в галахическом процессе. Впрочем, и там есть несогласие, поскольку у нас больше нет такого общепринятого авторитетного органа, каким был много веков назад Синедрион. Вот почему вы можете обнаружить даже и в области практического поведения среди евреев, — я говорю о людях, которые привержены ортодоксальному иудаизму, — расходящиеся традиции, расходящиеся интерпретации, но в конечном итоге все мы веруем в святость библейского текста. Хотя я раньше и цитировал Спинозу, сам я придерживаюсь совершенно противоположной точки зрения. Для Спинозы значимо лишь то, что он, опираясь на методы критики библейского текста, посчитал первоначальным значением Библии. Я же к Библии прилагаю не критико-научные методы, а методы устной традиции, и я считаю, что Библия — не невразумительный древний документ, а живое слово Божие, так что её, по-моему, следует интерпретировать по раввинистической традиции, называемой Устной Торой.

Проф.Илия Иконому: Мое выступление не будет пространным — по двум причинам. Вопросов, адресованных непосредственно ко мне, по моему докладу, оказалось немного; с другой стороны, панорама высказанных взглядов создала трудности для их классификации и для моей памяти. Так что приношу извинения, если на какие-то вопросы не отвечу, — не потому, что уклоняюсь. Я не уловил, адресовал ли г-н Зингер, отметивший отсутствие параллелизма в двух докладах, свой вопрос и ко мне, так что если вопрос обращен ко мне, прошу о любезности его повторить.

Раввин Бреттон-Гранатоор сказал, что интерпретация текстов в некотором роде следует за практической жизнью, за потребностями жизни и что устная традиция создается постоянно. Полагаю, когда он говорит: устная традиция, то имеет в виду герменевтическую традицию. А у нас о ней другое представление. Традиция не есть нечто, что создаётся постоянно: если взглянуть на нынешнюю форму иудаизма, основоположником которой был Моисей, то вокруг нас сейчас не видно множества маленьких Моисеев, которые, будучи просвещаемы Богом, непрерывно создавали бы традицию. У нас иное представление о традиции.

Тем не менее и мы могли бы сказать, что герменевтическая традиция переформулируется, но не как продолженная, рутинная, повседневная деятельность, подобная ежедневному труду специалистов, посвятивших себя герменевтике, то есть постоянному поиску новых формулировок и восстановления старых. В определенном смысле происходит и такое, но примерно так: проповедник толкует Евангелие и приходит к практическим заключениям, призывая верующих поступать так-то и так-то.

В известном смысле это близко к тому, что сказал раввин Бреттон-Гранатоор, хотя я считаю, что здесь новое заключение не вытекает из герменевтической традиции. Проповедник просто-напросто выявляет новые задачи для практической деятельности, не затрагивая уже существующих герменевтических принципов.

Что же касается позиции православных, то их комментарии были адресованы не мне, и я не вижу пунктов несогласия. Хотелось бы добиться ясности по вопросу: является ли православная герменевтика столь же динамичной, что и еврейская? В какой мере мы, православные, осуществляя интерпретацию, гарантированы от статичности? Это уместный вопрос, и, сказать откровенно, временами в некоторых местах движения действительно не наблюдалось, хотя потом застой там и сям преодолевался и открывались новые горизонты.

Сошлюсь на пример из Ветхого Завета, на эти прекрасные шатры странствия, по исходе из Египта и на пути в Палестину. Во время каждой стоянки возводилась Скиния, а сыны Израильские на год оставались на месте и поклонялись Богу. Когда же принималось решение перейти на другую стоянку, левиты разбирали Скинию на части и, составив процессию, переносили её. Опираясь на аналогию (перемещение в пространстве я уподобил перемещению во времени), отмечу, что как раз сейчас реально совершается перемещение Православной Церкви из одного периода в другой, и мы застаём Православную Церковь, в том числе и её герменевтику, в великолепной фазе снятия с места. Это означает, что в конечном итоге вся совместная, коллективная межправославная деятельность ныне нацелена на созыв Священного и Великого Собора Православной Церкви — и точно так же православная герменевтика снялась с места и переходит в практику нового периода, с его императивами «здесь» и «ныне».

Аналогичный вопрос, заданный д-ром Вигодером, таков: если традиция не статична, то как оценивать древние пренебрежительные суждения о евреях? Он хочет сказать, что это пренебрежение к евреям есть элемент традиции. Действительно, мы, православные, должны; подобна проф.Боровому, задаться вопросом, что именно из традиции можно было бы устранить. Манера отзываться о евреях в христианстве и у Отцов Церкви до сих пор ещё не исследована, и все антиеврейские высказывания ещё не сведены воедино и не систематизированы. Было бы очень интересно предпринять подобное исследование, — оно позволило бы добиться правильного понимания и оценки этих суждений и выяснить, что к чему. У меня сложилось впечатление, что к вопросу обычно подходят слишком общем виде. Так, свв. Отцы дают историческим лицам или все му народу библейского Израиля характеристики, взятые ими из Ветхой Завета, но тем не менее ответственность за эти оценки возлагается на христиан. Такова одна сторона дела.

Другая состоит в том, что когда оценивают нелестные характеристики евреев (например, в речах Иоанна Златоуста «Против иудеев»), то на них немедленно навешивается ярлык фанатизма и антисемитизма, без малейшей попытки выяснить пастырские и общественные обстоятельства, вызвавшие их к жизни. Тогда автора, допустившего подобные характеристики и высказывания против евреев, обвиняют в извращенном восприятии текстов. Между тем соседство народов нередко приводило к трениям между ними. Отсюда и в иудаизме можно найти антигреческие суждения. Так некоторые раввины (ВТ. Sotah 49b) запрещали обучать детей мудрости греческого языка.

Третье мое замечание — это добавление к тому, что уже было сказано моим коллегой проф. Фидасом. Библейский Израиль (т.е. Израиль времен Иисуса Христа) похваляется не только в Новом Завете и в патристических трудах, но также и в Божественной Литургии и во всех религиозных богослужениях. Я не располагаю статистическими данными, но у меня такое ощущение, что эти похвальные суждения о народе Израиля по количеству и качеству весомее негативных. Ещё я, будучи сам греком хотел бы отметить, что в патристическом наследии имеются проповеди отнюдь не только против евреев, но также и против греков. Мы не лишены патриотизма и не отказываемся от своих соплеменников, но теми менее не обвиняем христиан в антигреческих установках.

Я твердо убеждён, что два наиболее стабильных элемента в христианстве — это иудаизм в его традиционном обличье Ветхого Завета и эллинизм, давший свой язык как орудие для записи и развития учения. Например, я лично (возможно, ошибочно, хотя основываюсь на собственных исследованиях) не согласен, что христианская этика является иудеохристианской, ибо для меня христианство — это, наряду с иудаизмом и эллинизмом, всё же третья величина. В то же время я не могу назвать её и греко-христианской, в том смысле, что эллинизм подходит будто бы исключительно к христианству. Христианство равно удалено от первого от второго. Когда предпринимались попытки свести христианство или к эллинизму или к иудаизму, возникали либо эллинизирующие либо иудействующие ереси. Исторически это вело к агрессивности, так что очагам дальнейшей агрессии необходимо положить конец: в своей религиозной жизни (в созерцательности и в действовании) иудаизм и христианство должны сохранять дистанцию, давая вещам правильные оценки. Мое христианское убеждение и моя позиция выражены апостолом Павлом; «Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти» (Рим 9:3). Думаю, что эта позиция апостола Павла есть также и точка зрения Православной Церкви: разве я не приму отлучения ради моего брата — по горячей любви к народу, возлюбленному Господом? И кто вправе не любить его? На этом закончу.

Прошу извинить, если не на все вопросы ответил. Простите, что не смог высказаться обо всем, а затронул лишь проблемы, касающиеся нас. Были высказаны действительно очень интересные идеи, весьма полезные для дальнейшей дискуссии. Думаю, подобные встречи, несомненно, полезны и необходимы.

Ещё одно, о чем должен сказать. С еврейской точки зрения, как можно подметить, в природе вещей — их постоянное становление. Стало быть, иудаизм всегда считал мир серией событий, тогда как в эллинизме мир рассматривается как нечто завершенное. И этот конфликт концепций — мир как завершенное целое и мир как череда событий — проистекает также из патристической установки не отвергать ни того, ни другого, но спасать тот и другой. Это обширная и захватывающая тема, но она подпитывает расхождения между нами.

Д-р Герхарт М. Ригнер: Благодарю Вас за выступление, внесшее, на мой взгляд, позитивный вклад в наш диалог. Во всяком случае, для еврейских его участников сделанные разъяснения весьма существенны, — в их числе мысль, что на смену статике приходит развитие, а это означает, что определенные общественные установки способны изменяться вследствие духовных усилий и реинтерпретации, а также устранения недоразумений. Должен сказать, что уже ради этого стоило прибыть на нашу встречу, чтобы услышать подобные мнения, с которыми мы редко встречаемся и о которых негде прочитать. Весьма положителен тот факт, что в общении мы выявляем такие мнения и каким-то образом исправляем себя. Мы поставили под вопрос ряд наших собственных, а также и наших обоюдных представлений, и я надеюсь, что следующие заседания будут столь же плодотворными, как настоящее. Всем большое спасибо.