Старая гвардия
8. VII, 23 ч. 15 м.
К сведению редакции. Передаю обещанный очерк о танковой гвардии.
* * *
Мы встретились с ними на пыльной, изрытой воронками фронтовой дороге. Три грозных раненых танка с рассерженным ревом выходили из боя. На горячей броне каждого из них лежал мертвый гвардеец, и боевые друзья стояли рядом, держась за поручни машины, словно почетный караул, гвардейцы даже мертвыми не сдаются врагу, и тело каждого воина, отдавшего жизнь за Отечество, уносится его соратниками с поля боя — такова традиция.
Копоть и пыль покрывали лица танкистов, в глазах их еще мигали отсветы боя; в них трудно было узнать тех щеголеватых военных, какими мы видели их за три дня до этого в просторном лесном лагере. Теперь это были настоящие чернорабочие войны, их пыльные комбинезоны пропахли бензином, порохом и кровью.
На обочине шоссе, пока механики возились у моторов раненых машин, танкисты рассказали нам подробности боя. И в этом бою вновь во всей красоте и богатстве раскрылись те благородные черты души, которыми славна наша гвардия, сражающаяся под знаменем Ленина вот уже скоро два года.
— «Все за одного, один за всех» — это наш старый закон, вы знаете, — отрывисто говорил усталым, хрипловатым голосом молодой летами, но уже опытный танкист командир роты Владимир Бочковский. — Ну вот, этот закон и помогает нам воевать…
В ход пошли камешки и прутики в качестве наглядных пособий, и на разглаженной горячей черной пыли была быстро изображена схема битвы. Вот здесь, на склонах высоток южнее деревни, которую надо было любой ценой удержать в течение суток, стала рота. Она примчалась сюда стремительно, стараясь выиграть время, и все-таки танкисты не успели полностью укрыть машины… Вот эти танки пошли сюда, где торчит веточка, изображающая лесок, а эти восемь машин стали здесь, за бугорком. Стали насмерть…
Только рассветало, когда немцы сунулись по дороге, ведущей к селу, группой в семь-десять средних танков с полком автоматчиков. С этими было просто… Командир роты разрешил вести огонь лишь двоим — Бессарабову и Шаландину, чтобы не выдать расположения всей роты, и двое гвардейцев точными ударами сразу же зажгли две немецкие машины, после чего вся фашистская орда тут же откатилась. Гвардейцы понимали, что это только начало. И действительно, в 4 часа утра они заметили в свете восходящего солнца сразу три колонны тяжелых немецких машин с «тиграми» впереди, вытягивавшихся параллельными курсами по направлению к деревне. «Тигры» прерывисто ревели и, как обычно, швырялись тяжелыми снарядами. Тут же послышалось прерывистое гудение с неба — группы по 50–60 самолетов. Они одновременно заходили с разных концов и начинали бить по всей площади, на которую был нацелен танковый удар, — это и есть то «авиационно-танковое наступление», которое немцы практикуют теперь, как основу своих операций.
Земля загудела. Черная завеса потревоженной пыли закрыла горизонт. Стало темно. Разверзлись гигантские воронки, среди которых трудно было маневрировать. Но рота гвардейцев-танкистов и приданная ей рота гвардейцев-стрелков остались на месте и приняли бой.
Бои с «тиграми» мы уже описывали несколько раз, и теперь скажем только, что на этот раз даже видавшим виды гвардейцам пришлось невыносимо тяжело. Своими восемью танками они держали деревню, как и было им приказано, весь день. Помощи никто не просил и не ждал. Силы были рассчитаны и взвешены, и гвардейцы твердо помнили свое правило: пока против тебя одного только 20 немцев, ты вправе рассчитывать на успех.
Солнце поднялось к зениту и уже начало склоняться к закату, а бой все еще продолжался. Гвардейцы маневрировали, хитрили, били из засад, всячески старались заставить немцев поверить, будто здесь не восемь, а по крайней мере полсотни советских машин, и выигрывали время, драгоценное время…
Вечером напряжение боя достигло высшей точки. Немцы, видимо, догадались, наконец, что против них действует лишь горсточка лихих танкистов. Они полезли вперед с утроенным бешенством. Бессарабов, Шаландин, Соколов, Прохоров, Бочковский, оставшиеся в строю, продолжали сдерживать натиск немцев, но силы были слишком неравны, им пришлось отойти в деревню и начать уличный бой. К тому времени каждый из них уничтожил уже не одну немецкую тяжелую машину, но и гвардейцы несли потери.
Вот еще одна тяжелая бомба разорвалась рядом с танком Соколова. Машина была ранена. Тяжело накренившись, она съехала в глубокую воронку и застряла в ней. Бессарабов поспешил на выручку другу.
— Держись, Соколов, еще не все потеряно! — Бессарабов берет раненую машину друга на буксир и включает мотор.
Шаландин броней своей машины загораживает товарищей и прикрывает их огнем. Но вытащить тяжелый танк из глубокой воронки дьявольски трудно. Машина Бессарабова ревет изо всех сил, а дело не подвигается. Немецкие танки почти рядом. Как быть?
Бочковский, дравшийся неподалеку, тревожно наблюдал за маневрами Бессарабова. Он вывел из строя уже два немецких танка и одну пушку, когда стрелок-радист взволнованно сказал ему:
— Соколов опять просит помощи — машина Бессарабова не тянет…
Бочковский взвесил обстановку. Его рота уже выполнила свою задачу, можно было отходить на новый рубеж, но как уйти, оставив друзей, попавших в беду?
— Будь что будет, а ребят не бросим! — сказал Бочковский механику Ефименко, комсоргу роты, и танк командира подошел к машине Соколова.
Подав Соколову второй буксир, Бочковский и Бессарабов двойной тягой потянули раненый танк из воронки. Надо помнить при этом, что все три танка, собравшиеся вместе, находились под таким бешеным обстрелом, что кругом распыленный чернозем стоял сплошной тучей, а тяжелые осколки барабанили по их броне, как град. И все-таки танки упрямо тянули машину Соколова.
Волнующий миг спасения был уже близок, как вдруг два немецких снаряда одновременно подбили еще раз и подожгли раненую машину — у нее отлетел ствол пушки, и пламя взметнулось над мотором. С болью в сердце танкисты отцепили теперь уже бесполезные буксиры. Развернувшись, Бессарабов и Бочковский снова открыли огонь по наседавшим немецким машинам, принимая их снаряды на свою надежную лобовую броню.
Но вот и Бочковский почувствовал глухой удар — немецким снарядом сшибло гусеницу. «Из танка вон! Гусеницу натянуть!»— скомандовал командир, и танкисты без колебаний выскочили из машины под огненный дождь, чтобы исполнить приказ. К сожалению, было уже поздно: вторым снарядом немецкий артиллерист зажег машину. Бессарабов остановил свою машину и взял с собой боевых друзей.
Экипажи подбитых танков и четыре мотострелка, до последнего мгновения оборонявшие свой рубеж, уместились на броне машины Бессарабова, и она с гневным рокотом ушла из деревни, маневрируя под градом бомб и снарядов.
А утром бой возобновился. В распоряжении Бочковского теперь оставалось всего пять машин, включая танк Бессарабова, но каждый из них стоил по крайней мере десяти немецких. И рота снова стала непреодолимой стеной на пути немецких танковых колонн. Всего за эти два дня она уничтожила 23 немецких танка, из них немало «тигров».
Конечно, и сама она понесла потери, тяжелые, невозвратные потери, — не вернутся больше в строй ни Шаландин, расстрелявший два «тигра» и два средних танка, ни Соколов, уничтоживший одного «тигра» и один тяжелый танк, ни Мажоров, зажегший два «тигра». Не вернутся и многие другие… Но они отлично сделали свое дело, и рота будет вечно числить их в своих списках.
Раненые танки, уходившие на ремонт, снова двинулись. Механики оживили их.
— Нам пора, — сказал Бочковский, — приказано завтра быть на рубеже. Предадим земле тела товарищей, отремонтируем танки — и снова туда.
Он махнул рукой в сторону, где высоко вздымались к небу дымы взрывов, четко козырнул, отдал команду, и танкисты легко взлетели на броню, став на карауле у изголовья мертвых героев, убитых в бою.
Танки двинулись по взрытому бомбами шоссе на север…
* * *
В нынешних боях снова гремит знаменитое имя командира гвардейца Александра Бурды: его воины за несколько дней уничтожили уже около 70 немецких танков, среди них десяток «тигров». Храбрый, умелый командир учит своих танкистов воевать так, как заведено у «Старой гвардии». Нам довелось слышать, как Бурда, пользуясь короткой передышкой, рассказывал молодежи пример из собственной жизни — пример настоящей гвардейской боевой дружбы.
— Бывают же такие совпадения! — спокойно говорил он. — Ровно год назад, и довольно-таки неподалеку отсюда, мы тоже отражали атаки немцев. Должен вам сказать, что гитлеровцы тогда тоже нахально лезли. Было тогда у нас много всякого — и горького и сладкого. Но никогда я не забуду бой под деревней Каверья. Два года воюю, в трех танках горел, шесть машин подо мной разбито, а вот эта история больше всего меня тронула…
И Бурда рассказал действительно трогательную историю, лишний раз показывающую, что секрет могущества нашей гвардии в значительной мере в том и состоит, что в ней силен дух взаимной выручки и дружбы.
Александр Бурда в жаркий июльский день 1942 года вел своих танкистов в атаку на сильно укрепленный немцами пункт. За рычагами боевого танка сидел гвардии старший сержант Матняк. Я хорошо помнил этого прекрасного солдата по старым встречам с гвардейцами: худощавый смуглый кареглазый украинец с едва пробивающимися усиками был любимцем батальона.
Боевые друзья Матняка знали его с 1938 года, когда он только пришел в Житомирский учебный батальон. Вместе они учились, вместе служили, вместе начали воевать и вместе встали под гвардейское знамя в памятные дни битв в Подмосковье. Его знали как лучшего водителя танка, и он был во всем под стать своему командиру — такой же смелый, умелый, с хорошей украинской хитрецой…
Бой за Каверья был тяжел — пришлось драться буквально за каждый двор. Бурда непосредственно на поле боя возглавлял атаку. Но вот на огородах деревни он натолкнулся на хорошо замаскированную противотанковую батарею и вступил с нею в бой. Ему удалось подавить два орудия, как вдруг произошел редчайший случай: немецкий снаряд влетел прямо в канал ствола пушки его танка и разорвался в нем. Одновременно другой снаряд пробил броню танка и разорвался внутри машины.
Град осколков стекла и окалины плеснул в лицо Бурде. Потоком хлынула кровь. В глазах была нестерпимая резь. Но Бурда помнил, что на нем лежит ответственность за все подразделение, он, напрягая волю, не дал себе пасть духом. Он тут же передал по радио своему заместителю, такому же бравому гвардейцу, Заскалько, чтобы тот принял командование, и приказал водителю: «Вправо».
Надо было немедленно развернуть танк, чтобы подставить под снаряды мощную лобовую броню. Матняк оглянулся, кивнул головой, но танк остался на месте. «Вправо!.. Матняк, вправо!» — повторил громче Бурда. И опять все осталось по-старому. Тогда разгневанный командир бросился вниз, чтобы отшвырнуть растерявшегося водителя и самому сесть за рычаги — и в ужасе остолбенел: он увидел, что у Матняка оторвана рука, она болтается на ниточке сухожилия, на дне танка — лужа крови, а механик молча пытается одной рукой изменить направление движения танка. По броне непрерывно били немецкие снаряды, и искры сыпались в открытую рану Матняка.
— Матняк, родной, что же ты молчишь? — с болью в голосе сказал Бурда, вытирая залитые кровью и слезами глаза.
Матняк упрямо мотнул головой и снова потянулся к рычагам, но Бурда поднял его на руки, аккуратно опустил рядом с сиденьем, быстро перетянул перебитую руку ремнем, вынул складной нож и попытался перерезать сухожилие. Но нож оказался недостаточно острым, сухожилие не поддавалось. Пришлось пока оставить руку так. Матняк молча сжал ее здоровой рукой, поднес к груди и замер. Командир башни и стрелок-радист со страхом смотрели на него. Бурда, сидя за рычагами, протирал глаза и пытался вывести танк.
Это была нелегкая задача: работала только правая гусеница, левая тянула едва-едва. Танк мог двигаться только по дуге. Бурда дал задний ход, и машина, вздрагивая от ударов бронебойных снарядов, медленно стала пятиться по кривой. Развернувшись, командир дал передний ход, и танк начал уходить, огрызаясь огнем. Матняк бормотал, теряя сознание:
— Кто там жив из экипажа?.. Кто ведет танк?.. Скажите… Майор жив или нет?.. Скажите… Александр Федорович жив или нет?..
— Лежи, дорогой! — успокаивал его Бурда. — Все живы, все здоровы. Лежи!
— Где мы?.. Танк спасти надо!.. Понимаете, танк…
— Уже у переправы мы, дорогой. Сейчас танк спасем.
Матняк забылся, состояние его все ухудшалось. В эту минуту над переправой появились тридцать вражеских самолетов. Радиостанция вышла из строя. Мотор глохнул. Бросить танк?.. Нет, он должен быть спасен во что бы то ни стало! Бурда схватил кувалду, вышиб заклинившийся люк водителя, чтобы было виднее, — кровь совсем залила ему глаза! — снова взялся за рычаги и стал маневрировать между разрывами бомб.
Надо было во что бы то ни стало вернуть к жизни левую сторону ходовой части. Напрягая силы, майор все-таки заставил фрикцион работать и дал газ. Счастье! Танк медленно-медленно пополз. Теперь он двигался уже по прямой. Бурда провел его через речку, через поле. Он уже приближался к исходному рубежу, когда Матняк очнулся и снова настойчиво и требовательно спросил:
— Кто живой в экипаже?.. Кто ведет танк?.. Что случилось с майором?.. Где Бурда…
И снова Бурда начал успокаивать его:
— Да вот же я! Какой ты, Фома неверный, ей-богу…
На командном пункте все сбежались к подбитой, израненной машине, которая наперекор всему дошла своим ходом сюда. Из люка вылез окровавленный Бурда. Он хотел помочь выбраться Матняку, но тот упрямо ответил:
— Нет!.. Я сам… Сам!..
И он вылез сам, бледный, без кровинки в лице, угловатый, беспомощный, со своей оторванной рукой, болтающейся на ниточке сухожилия. Врач поспешил к нему на помощь. Матняк проговорил:
— Спасти нельзя? Что ж… Тогда режьте!.. Только, чтобы я видел.
Доктор отрезал руку. Матняк все еще стоял на ногах, держась нечеловеческим напряжением воли.
— Ну, а теперь похороните ее при мне, — тихо продолжал Матняк.
Гвардейцы плакали. Они быстро вырыли яму, бережно опустили туда белую, безжизненную руку своего лучшего водителя и засыпали ее землей. И сразу же Матняк обмяк, опустился на землю, остатки сил покинули его, и он тихо сказал:
— А теперь… Где майор?.. Где товарищи?.. Кто меня вывез? Спасибо, братцы! Не поминайте лихом…
Глаза его закрылись. Его и Бурду рядом положили в санитарную машину и увезли в госпиталь.
— И что же Матняк? — робко спросил молодой танкист. — Умер?
— Нет, что вы! — усмехнулся Бурда. — Так просто гвардейцы не умирают. Уж раз ты в бою уцелел, то жить тебе сотню лет!..
И он рассказал трогательное окончание этой истории.
Матняк долго пролежал в госпитале. Там он встретился с одной девушкой, которую знал еще до войны. В свободные от работы часы она добровольно дежурила в госпитале. Матняк любил ее, но сказать об этом стеснялся: что за жених без руки? И вот случилось так, что его выписали из госпиталя как раз в тот час, когда эта девушка кончила свое дежурство. Они вышли вместе. Пустой рукав гимнастерки угнетающе действовал на Матняка. Поглядев в высокое зимнее небо, он горько сказал:
— Ну вот, простимся… Видать, несчастная моя звезда. Кому я нужен, калека?
И вдруг девушка широко открыла глаза. В них сверкнули какие-то искорки. Видимо, она хотела что-то сказать, но потом просто обняла растерявшегося Матняка и крепко его поцеловала.
— Кому ты нужен? Дурной! Да ведь ты мне нужен! Неужели ты ничего не видишь и не понимаешь?..
Они поженились, и Матняк написал об этом письмо в свой батальон. Письмо читали вслух, читали несколько раз, и все очень радовались. И вдруг Заскалько осенила идея:
— Хлопцы, какие же мы остолопы! Любовь — любовью, все это замечательно, но ведь надо же им деньжат на первое обзаведение, а?.. Даю пятьсот рублей!
За два часа гвардейцы собрали на обзаведение молодоженам 9 800 рублей и перевели их другу.
* * *
В сегодняшней армейской газете мы увидели портрет танкиста, сделанный художником-фронтовиком старшим лейтенантом Вязниковым. На нас глядело знакомое молодое лицо: открытый взгляд упрямых глаз из-под широких бровей, твердо сжатые губы, юношески пухловатые щеки. На груди танкиста красовались два боевых ордена и гвардейский знак.
Мы прочли подпись: «Гвардии лейтенант В. Стороженко» и сразу же вспомнили встречу с этим юношей в канун боевых действий на Белгородском направлении. Мы были тогда в лагере танкового подразделения, которым командует сейчас один из старейших гвардейцев, боевой майор Заскалько. Это подразделение в течение трех месяцев готовилось к боям. Заскалько принял его у Александра Бурды, ушедшего на новый, более ответственный пост.
Танкисты жили напряженной и в то же время очень дружной боевой жизнью. Их машины были в постоянной боевой готовности, их оружие было отлично пристреляно, сами они проводили ученье за ученьем.
Вот здесь-то мы и встретили лейтенанта Стороженко, командира танковой роты. Заскалько напомнил мне:
— Помните, он еще под Москвой прославился… Тогда Стороженко был башенным стрелком у Бурды, и за один бой они перебили десять немецких танков. Бурда из-за стога сена все время выскакивал. Как выскочит, так и нет танка у немцев. Хорошая была игра в прятки!
В тот вечер Заскалько собрал молодых танкистов и сказал им:
— Вот вам образец, молодежь! Лейтенант Стороженко уничтожил уже двадцать три танка. Как говорится, дай вам бог каждому завести такой счет!..
Прошло немного дней. И вот портрет Стороженко и заметка в газете — храбрый танкист снова отличился в бою. Нам не довелось встретиться со Стороженко после этого боя, и потому ограничимся здесь тем, что приведем эту заметку. Тем более что наш рассказ о гвардейцах и так затянулся:
«Гвардий лейтенант Стороженко поставил роте задачу — встретить немцев огнем из засад, остановить их и стать насмерть на рубеже. После адской бомбежки 100 немецких танков атаковали участок, на котором стояла эта рота. Танкисты подпустили немцев на ближние дистанции. Они соблюдали строгую дисциплину огня. Первым давал выстрел Стороженко, за ним начинали бить по немецким танкам остальные. Несколько раз пытались немцы прорваться вперед, но всякий раз рота Стороженко преграждала им путь. Один только Стороженко лично в этом бою истребил шесть немецких танков».
Итак, на счету у Василия Стороженко сегодня уже 29 танков! Отличный, поистине гвардейский счет… Им вправе гордиться гвардейская часть, воспитавшая такого орла.
…Танкисты из племени «Старой гвардии», начавшие свой боевой путь с первого дня войны, а службу под гвардейским знаменем с осени 1941 года, сегодня воюют в ряде частей. Их подразделение стало чудесным гнездом, в котором оперились ныне грозные для врага воины, одно имя которых приводит немцев в трепет. Молодежь, впервые надевающая на грудь гвардейский значок, обязана хранить, множить и носить в душе и сердце драгоценные традиции «Старой гвардии».
* * *
Вниманию редакции. Если фото, на котором показано, как Заскалько представляет молодым танкистам Стороженко, до сих пор не опубликовано, обязательно дайте его одновременно с очерком на первой полосе, Только исправьте в подписи цифру: он уничтожил, как видите, уже не 23, а 29 танков. Вообще учтите, что в ходе нынешних боев подписи быстро стареют и фотографии надо печатать быстрее.