Глава 17

После разговора с Анжелой я долго размышляла о нас обо всех. Странно устроена жизнь. Вот мы все объединены в коллективы, в семьи, в пары, но, по сути, человек все равно безнадежно одинок.

Человек всегда одинок и гол перед этой жизнью, какие бы ярлыки он на себя ни вешал. Жизнь играет с нами, посмеиваясь над неуклюжими попытками уцепиться за других людей, возвести вокруг себя материальную крепость, надуть гелием воздушные шарики наших амбиций. Но дунет ветер посильнее – и разрушены ненадежные крепости, улетели легкие шарики, а люди, что рядом с тобой, – всего лишь люди, не волшебники…

Похоже, не я одна в ту весну философствовала и искала выход.

Его искали все, но, как всегда, активнее других проявляла себя Кира. Моя бабушка решила во что бы то ни стало вернуть в нашу семью Божью милость.

Первый поход в церковь стал для нее настоящим испытанием. Она тщательно просмотрела свой гардероб и остановилась на орехового цвета костюме, в котором обычно ходила на заседания кафедры в университете, когда ей предстояло выступать с докладом. Кира долго перебирала шарфики и платки. Поскольку ей приходилось носить их не на голове, а только на шее, она так и не сумела приспособиться и найти нужный вариант. Остановилась на шляпке с небольшими полями, и когда вышла в гостиную и предстала пред очами домашних, мой папа заметил:

– Кира Георгиевна, вы сегодня похожи на английскую королеву. У вас, случайно, не свидание с президентом?

– Бери выше, дорогой зять, – невозмутимо ответила Кира. – У меня свидание с Господом Богом.

Взяла сумочку и вышла из дома. Но как бы ни хорохорилась внешне, внутренне Кира чувствовала себя весьма неуютно. Как в том случае, когда предстоит идти в дом к людям, о которых ты когда-то за глаза очень плохо отзывался.

Было время, Кира даже читала в своем университете курс научного атеизма. А теперь вот идет в церковь. Не комедия ли это?

Такие мысли крутились у моей бабушки всю дорогу. Она даже порывалась повернуть вспять, когда увидела голубые купола с золотыми звездами, плывущие в молодой зелени деревьев. Ей стало отчего-то стыдно и неловко.

Она действительно повернула назад, но в это время на ее пути, на перекрестке, для пешеходов загорелся красный, хлынул безудержный поток машин. Кира остановилась и сразу вспомнила, как твердо она пообещала своей младшей дочери Лене занять пустующую вахту покойной молитвенницы Зины. В эту же секунду позади нее раздался призывный звук колокола. Ему вторил другой, более звонкий. И вот уже звон соединился в мелодию. Что-то в душе Киры вздрогнуло и радостно отозвалось на эти звуки. Она поторопилась к храму.

У ворот кучами сидели цветастые цыганки с чумазыми детьми. И дети, и женщины бесцеремонно тянули руки к спешащим на службу прихожанам. Кира прижала сумочку к животу и торопливо прошла мимо, забыв перекреститься.

У входа, на паперти, сидели и стояли уже другого сорта нищие: старушка очень жалкого вида, с трясущейся рукой; парень без ног – в камуфляже и тельняшке; пьяница с красным и опухшим лицом, тщетно притворяющийся непьющим инвалидом. Кира подумала и подала безногому парню монетку в пять рублей. Старушка жалкого вида при этом смотрела на безногого с явным недовольством. Вероятно, ему подавали больше, чем ей. Кира решила подать и ей, чтобы было справедливо, но мелочи в кармане не оказалось. А старушка тем временем жадно наблюдала, как Кира роется в карманах. Когда стало ясно, что карман пуст и надеяться не на что, старушка плюнула в сторону Киры и отвернулась.

Эта сцена напрочь сбила Киру с нужного настроя. Она вошла в притвор с суетными чувствами в душе.

Люди толклись у прилавка с иконками и свечками. Кира тоже встала в очередь, как все.

Сбоку на стене рядами стояли нарядные иконы разных размеров – от совсем маленьких до больших. Кира рассматривала их и думала, что, к стыду своему, не знает почти никого и ничего из того, что там изображено. Ну разве что Богоматерь с младенцем да Спаситель. А все остальные? Кто это такие? Какая история стоит за каждым из них?

Когда подошла ее очередь, она взяла несколько свечей и отошла. У небольшого столика люди писали записки, кто-то становился в длинную очередь слева, кто-то ставил свечи на подсвечники. У ближайшей иконы копошилась сухонькая старушка в платочке – все что-то протирала, переставляла, зачем-то потушила все горящие свечи.

Кира растерялась и заробела. Она не знала, что делать и куда идти. Кланяться, как все, со скорбным лицом казалось лицедейством. Она встала так, чтобы никому не мешать, и начала наблюдать.

Служба уже шла. Священник в красивом желтом облачении что-то читал хорошо поставленным зычным голосом. Ему вторил хор. Кира заслушалась.

Ее толкнули – к иконам пробиралась полная солидная женщина, судя по одежде и манерам – большая начальница. Поступь ее была уверенна, и Кира сразу решила следовать за ней.

Бабуля у подсвечника что-то сказала женщине про свечи, но та сделала вид, что не слышит. Зажгла от лампадки и расставила сразу несколько свечей. Приняв смиренный вид, дама подняла глаза к иконе и со слезной интонацией попросила:

– Николай Чудотворец, исцели меня…

Она собиралась еще что-то прибавить, но в это время бабуля в платочке дотронулась до ее руки и сказала:

– Сестра, это не Николай.

– Как – не Николай? А кто же это? – недовольным голосом спросила «начальница». Ее явно раздражала настырная бабуля.

– Это святой и праведный Сергий Радонежский…

– Да? А так похож…

– А Никола Угодник вон в том приделе. Только свечи покудова зажигать не надо. Увидишь, когда можно.

Женщина, не привыкшая к тому, чтобы ей указывали, отошла с недовольным видом. Ворча себе под нос, стала пробираться в указанном направлении. Кира почувствовала, что краснеет. Ей было стыдно, будто это она допустила такую оплошность. А ведь, по сути, так и есть. Разве она, профессор, знает лики православных святых, к которым собирается обратиться за помощью? Увы…

Решила подождать момента, когда можно будет зажечь свечи и подойти к иконам.

И в самом деле, как и предупреждала бабулька, что-то случилось впереди у алтаря, Кира не успела понять – что именно, но в храме произошло движение, и сразу стало светлее, кругом на подсвечниках зажгли погашенные ранее свечи, как-то сильнее и веселее запел хор.

Кира поставила свечу и перекрестилась.

– Неправильно крестишься, – шепнула дотошная бабуля. – Гляди, как надо.

Бабуля показала, как надо сложить пальцы, и затем широко перекрестилась – от середины лба к животу и от правого плеча к левому. Во весь размах.

Кира подавила в себе желание огрызнуться на непрошеного советчика. Кивнула и поспешила отойти. Она примкнула к очереди, которая струилась вдоль стены.

Узнав, кто последний, Кира пристроилась и попыталась путем наблюдения выяснить – зачем, собственно, стоит народ. Оказалось – на исповедь. Позади нее встали две женщины. Кира невольно прислушалась к их разговору.

– А вы готовились? – спрашивала одна другую. – Надо было специальные молитвы читать, поститься три дня. А сегодня с утра не есть и не пить.

Женщина ответила, что не готовилась, вздохнула и отошла.

Кира примерила на себя непременные условия исповеди и поняла, что готова только наполовину. Молитв специальных она не читала.

Моя бабушка сильно засомневалась и уже хотела отойти ни с чем, но подошла очередь. И священник, перекрестив очередника, кивнул Кире.

Она растерялась. Всегда уверенная в себе женщина-профессор почувствовала себя провинившейся ученицей. Так и подмывало сказать: «Извините, я не выучила».

– Слушаю вас, – нарушил молчание священник.

– Я впервые на исповеди, – краснея, призналась Кира. – К Богу прихожу поздно…

– Лучше поздно, чем никогда, – улыбнулся священник.

– Ничего не знаю и не понимаю, – ободренная, продолжала она.

Батюшка кивнул.

– Это пройдет, – уверил он. – Дорогу осилит идущий. Зайдите после службы в нашу библиотеку и возьмите Закон Божий. Почитайте.

И оттого, что он заговорил с ней не в назидательном тоне, а с пониманием и любовью, Кира почувствовала ком в горле и замолчала.

– В чем же вы хотите покаяться? – участливо спросил он.

– В атеизме, – эхом ответила Кира.

– Бог милостив, простит вас, – сказал священник. – Вот в другой раз подготовьтесь хорошенько и исповедуете и остальные грехи. А сегодня для вас особенный день, и я допускаю вас до причастия.

Кира вдруг почувствовала, что вот сейчас, сию минуту, действительно происходит что-то особенное. Она поцеловала крест и Евангелие и отошла, внимательно слушая внутри себя зарождающуюся мелодию праздника – тихую и ясную. В волнении Кира присоединилась к народу, ожидавшему причастия. Впереди стояли матери с маленькими детьми, затем все верующие вразнобой. Лица у всех ожидающих были сдержанно-радостные. Когда подошла очередь Киры, она сделала, как все впереди стоящие, – сложила руки на груди и громко назвала свое имя. После причастия все та же бабуля в платочке поймала ее за руку и подвела к столу, где стояли стаканчики с теплой сладкой водой и лежала нарезанная на кусочки просфора. Киру все поздравляли, и ощущение праздника стремительно заполняло ее существо.

«А ведь я хотела уйти», – вспомнила она. Прошло раздражение на бабулю-советчицу, прошел и стыд. Что-то изменилось, что-то случилось за последний час в ее жизни важное. Она не могла объяснить даже себе, что именно, но чувство внутреннего ликования не уходило.

Она вышла на крыльцо и огляделась. В выходящих из храма людях моя бабушка искала то же ликование, которое ощущала сама. На многих лицах она читала это состояние. И радовалась за них.

Кира, улыбаясь, возвращалась домой с толстенной книгой в обнимку.

Она была в тот день самой счастливой из нас.

Я себе казалась мухой, залетевшей в комнату и бьющейся в стекло в поисках выхода. Я не знала, что ждет меня, мою семью, которая еще полгода назад казалась крепкой и нерушимой, как бывший Советский Союз. А теперь Игорь был так далеко, что легко было представить, что он совсем не вернется. К тому же его звонки были деловыми и краткими, эсэмэски редкими и сухими. Они ранили меня.

А однажды мне позвонила Марина.

Она сказала, что хочет поговорить, и назначила встречу в кафе. Я была озадачена, сбита с толку и так разволновалась, что все стало валиться из рук.

Марина была сама любезность – встречу назначила в Простоквашке, чтобы мне не нужно было на перекладных тащиться в город.

– Хочешь, я пойду с тобой? – предложила Ксюха.

– Ну уж нет. Ты лучше с Иришкой побудь.

Конечно, мне бы не помешала поддержка, но после того, что Ксюха устроила в аэропорту, провожая Мишу в Прагу, я не рискнула с ней связаться. Она закатила такую сцену – Голливуд отдыхает. Весь аэропорт наблюдал, как моя подруга лупцует юного гения по щекам и пинает его футляр с аккордеоном. Футляр спасла преподавательница, упав на него грудью, Мишу защитили фанатки-однокурсницы. А однокурсники Миши – скрипач и саксофонист – приняли сторону дамы и прикрывали отход своей группы тем, что обнимали безутешную Ксюху и утирали ей слезы. Они, похоже, дико завидовали недотепе Мише и, если бы не Прага, немедленно предложили бы себя в «сыночки».

Мне не хотелось сцен. Поэтому я пришла в кафе одна, в назначенное время. Заняла столик у окна и имела удовольствие созерцать, как моя соперница паркуется, как покидает машину и легко взлетает по ступенькам кафе.

«Брошу школу, – решила я, – устроюсь в Ксюхину фирму, куплю себе такую же машину и…»

Что будет дальше, придумать не довелось – Марина уселась напротив меня, поздоровалась кивком и подозвала официанта. Она заказала то же, что и я, – кофе и стакан воды.

Я молча ждала, что она скажет. Марина закурила, собираясь с мыслями.

– Света, давай не будем ходить вокруг да около.

– Давай, – согласилась я.

– Я скажу прямо.

– Говори.

– Так получилось, что мы любим одного мужчину. И это факт.

– Вот как? – усмехнулась я. – А может, факт в том, что ты просто пытаешься присвоить то, что тебе не принадлежит?

– Но он и тебе не принадлежит! Игорь – свободный человек и…

– Называй вещи своими именами. Он уже был глубоко женат, когда ты его узнала. Или такую мелочь не обязательно брать в расчет?

– Теперь это не имеет значения.

– Имеет! – быстро возразила я, с удивлением слушая свой жесткий тон. – Это имеет большое значение. У нас ребенок!

– У меня тоже ребенок, и ему нужен отец.

– Классно! – воскликнула я. – Кому еще что нужно? Обращайтесь ко мне, я сегодня добрая…

– Добрая и несчастная, – подтвердила Марина. – Игорь жалеет тебя, поэтому и тянет с решением. Поэтому и не сказал до сих пор тебе правду.

– Какую правду?

– О наших отношениях. Мы встречались все это время. И до суда, и после. Мы жить друг без друга не можем, поняла?

Сказанное Мариной придавило меня. Стало трудно дышать. Можно предполагать, можно догадываться, но когда тебе лепят правду вот так…

Мне хотелось плеснуть ей в лицо водой.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила я.

– Отпусти его. Пожалей. Развяжи ему руки.

– Не дождешься, – упрямо заявила я. Мне необходимо было ей противоречить. От боли хотелось причинить боль другому.

– Он не любит тебя.

– Пусть скажет об этом сам.

– Теперь я вижу, что разговаривать с тобой бесполезно, – заметила она, поднимаясь из-за столика. – Учти, я буду бороться.

– Я тоже, – немедленно ответила я.

Марина аккуратно придвинула стул к столику и направилась к выходу – высокая, тонкая, гибкая.

Как я собиралась с ней бороться? Это ведь только заявить легко.

У меня перед глазами стояла Иришка. В тот день весной, когда у дома Черновых – Гориных она оглянулась и не увидела Игоря. У меня ее глаза так и стояли в памяти – удивленные, обиженные. Ради нее я готова была на все, чтобы вернуть Игоря. Я ругала себя за прошлые свои обиды и дурацкое поведение, за свои эмоции и порывы.

Но Игорь теперь был далеко. Что я могла?

Я могла только ждать. И делать то, что должна.

А дел было полно, особенно на работе. Заканчивался учебный год. Мне предстояло вывезти свой класс на природу, а это всегда очень хлопотно. Нужно найти сопровождающих, подготовить игры и организовать питание. И одновременно с этим – готовить ведомости, списки детей в школьный лагерь, проводить репетиции утренника и делать многое, многое другое.

Обычно самая большая сложность состояла в том, чтобы найти сопровождающих. Но здесь все решилось само собой – пойти с нами в поход изъявили желание мои родители. Это снимало сразу массу проблем.

В поход мы решили отправиться в Липовый овраг, туда, где обычно устраивались наши семейные пикники. И вот на школьном автобусе мы выехали за ворота интерната. Кроме моих родителей и Иришки, с нами отправились Анжела с дочкой Дашей, бабушка Юли Зуйко и моя подруга Ксюша – наш спонсор. Она не только согласилась обеспечить питание, но и вызвалась поехать с нами.

– Ну все, господа учителя! – возвестила Ксюха, едва автобус покинул шумный городской проспект и выехал за город. – Кончились ваши мучения! Завтра, насколько я понимаю, уроков не будет?

– Уроков-то не будет, – согласилась Анжела. – Но мучения не кончились, увы…

– Как – не кончились?

– Месяц – пришкольный лагерь, месяц – трудовой в агрохозяйстве…

– И тебя бросят на школьный лагерь? – повернулась ко мне подруга. – Или на трудовой?

Я пожала плечами.

– Ты на себя давно в зеркало смотрела? Тебе срочно необходимо в отпуск! И спать, спать, спать…

– Твоими бы устами…

– Анжела, ну скажи, что я права! – упорствовала Ксюха. – Ей нельзя ни дня оставаться в интернате. Я предлагаю идти ко мне администратором, а она еще что-то раздумывает.

– Ты сама еще не решила, что будешь делать с фирмой, – вяло отбивалась я.

– Уже решила. Пока оставлю все как есть, только поменяю администратора и менеджера по персоналу. Администратором поставлю тебя, а менеджером Лену. Она согласилась.

– Давай поговорим об этом после, – попросила я, заметив, что бабушка Юли Зуйко прислушивается к нашему разговору.

– Учти, решать придется в ближайшие дни, – невозмутимо бросила моя подруга. – Завтра я выхожу первый день на работу и намерена сразу там навести свои порядки.

В овраге, который, как на ладони, раскинулся перед остановившимся автобусом, вовсю цвели липы. Стоял медовый дух, гудели насекомые. Пестрая компания второклассников горохом высыпала наружу и огласила окрестности визгом и криками. Дети стали носиться по траве, как выпущенные на волю щенки. Только Карина крутилась у взрослых под ногами, стараясь уцепиться за мою подругу или за меня.

Мама, моя палочка-выручалочка, быстро увела ее готовить бутерброды. Папа организовал мальчишек в поход за хворостом, а мы с Анжелой стали расчищать площадку для подвижных игр. Издали я наблюдала, как идут дела у мамы и Карины. Кажется, они поладили. По крайней мере болтали весьма оживленно, даже смеялись чему-то.

Анжелу позвала Даша, и та убежала. Как только я осталась одна, ко мне подошла Юлина бабушка.

По выражению лица Тамары Павловны я сразу догадалась, что она чем-то озабочена.

– Светлана Николаевна, вы меня извините, – осторожно начала она, уводя меня под руку подальше от чужих ушей. – Я в автобусе случайно услышала ваш разговор с этой предпринимательницей…

– Это Ксения, моя подруга, – пояснила я.

– Ну да, я так и поняла, – кивнула Тамара Павловна. – Не скрою, я очень огорчена услышанным. Неужели это правда?

– Что именно?

– То, что вы хотите уйти из школы? Нет, я, конечно, понимаю, что зарплата учителя несоразмерна с трудом, но…

– Тамара Павловна, я…

– Я вас очень понимаю, миленькая вы моя! – горячо продолжала она. – Деньги в наше время значат очень много. Но… как бы поточнее выразиться? Много, но не все. Вы согласны? Есть такое понятие – призвание. Слово-то какое! Призвание… Человек при-зван. Вы меня понимаете?

Я кивнула. Тамара Павловна, собственно, и не нуждалась в том, чтобы я что-нибудь говорила. Она сама хотела высказаться. И я молчала.

– Дети у вас непростые, никто не спорит. Но вы нашли к ним подход. Они к вам привязались, разве я не права? Вы поймите меня как родительницу. Наши дети проучились первый класс, и у них сменилась учительница. Но мы о ней не жалеем, ушла и ушла. Но вы… Если и вы теперь уйдете, им снова привыкать к новой! А дети сложные, каждый с характером, их матери бросили, а теперь еще и учительница…

– Ну зачем вы так? – растерялась я. – Я еще ничего не решила.

– Не уходите, Светлана Николаевна! – взмолилась Зуйко. – Поработайте хотя бы еще год! Вы ведь сама мать, поймите меня…

– Ну я же объясняю вам, Тамара Павловна, я ничего еще не решила, – оправдывалась я, чувствуя, что снова на меня давят с двух сторон и я не принадлежу сама себе. – Пойдемте. Кажется, нас зовут.

Нас действительно звали играть в «вышибалу». Когда дети вдоволь наигрались в мяч, набегались по склону под липами, налазались по деревьям, всех позвали к «столу», который накрыли прямо на траве, на поляне.

Вот уж когда мне пришлось краснеть за моих подопечных! Дети совсем не умели есть. Особенно мальчишки. Хватали куски обеими руками, чавкали и громко болтали с набитыми ртами.

Тамара Павловна потихоньку делала внушение сидящему близ нее Ширяеву. Тот только посмеивался, набивая в рот сразу колбасу, банан и яйца. Все это он обильно запивал газировкой.

– Ребята, а почему с нами Скворцов не поехал? – спросила я. – Он не заболел?

– Не-а, – не прожевав, ответил Ширяев. – У него дедушка умер.

– Когда? – чуть не ахнула я.

– Вчера вечером в интернат позвонили, сказали, и он ушел.

– Завтра похороны, – подсчитала Тамара Павловна.

– Светлана Николаевна, а можно, мы на похороны пойдем? – оживился Ширяев. – На поминках пироги бывают…

– Можно, – на автомате ответила я. У меня перед глазами стояли покосившийся домик с печкой, вопиющая нищета этого убогого жилища, вечно пьяная мать Паши, которая вот-вот должна произвести на свет еще одного ребенка.

– Какие вам поминки? – возмутилась Ксюшка. – Вы вести себя не умеете! Светлана Николаевна должна будет еще там за вами бегать и усмирять?

– Мы не будем баловаться, – пообещал Ширяев. – Светлана Николаевна уже разрешила. А первое слово дороже второго! И вы не встревайте.

– Что это ты тут раскомандовался? – возмутилась моя подруга, вытирая рот Ширяеву салфеткой. Он весь был перепачкан яичным желтком.

– А вы тоже тут не командуйте, – невозмутимо ответил тот. И хотя и получил за это подзатыльник от Карины, только упрямо тряхнул головой и, сощурив глаза, уставился на мою подругу: – Вы – не учительница.

– Вова! – одернула я.

– Похоже, ваша учительница совсем вас разбаловала. А вы ее не жалеете, – не унималась моя подруга. – Вот возьму и заберу ее у вас!

– Как это? – заморгал Ширяев.

– Очень просто! – развеселилась Ксюха. – Я, к твоему сведению, хозяйка одной процветающей фирмы. Мне нужен администратор. Так что Светлану Николаевну я у вас забираю. Она мне очень подходит.

– Но нам она тоже подходит! – вступился Саша Шадт.

– Тогда зачем же вы ее изводите?

– Это все интернатские! – вскочила Юля Зуйко. – Они вечно бесятся…

– Сама ты!.. – мигом отреагировала Карина.

– Светлана Николаевна, вы правда от нас уходите? – затянула Таня Репина.

Теперь все смотрели на меня – и Анжела, и мама с папой, и Тамара Павловна, и весь 2-й «Б».

Ксюха невозмутимо грызла яблоко. Я была убита ее бестактностью. Что сказать? Да, я ухожу? И испортить всем такой замечательный день? Сказать «нет» и тем самым взять на себя обязательства, которые, возможно, не смогу потом выполнить?

– Это все интернатские, они вечно как эти, – захныкала Юля Зуйко. – Один Ширяев чего стоит!

– А чё сразу – Ширяев? Я нормально себя веду. Вот Грошева…

– Светлана Николаевна, не уходите от нас! – вдруг сорвалась с места Карина и бросилась ко мне. Она едва не сбила меня с ног. Глядя на нее, повскакивали остальные. Мигом второклашки облепили меня и превратились в один большой ревущий ком. Они все ныли, что-то кричали сквозь слезы, тянули меня в разные стороны. Моя футболка стала влажной от их слез. Я не могла ничего поделать, только ревела вместе с ними. А глядя на меня, у ног моих родителей заливалась слезами моя дочь.

Анжела попыталась вмешаться и как-то повлиять на эту ревущую стихию, но безуспешно.

– Не бросайте нас! Мы будем слушаться! – вопили мои неуемные, невоспитанные дети.

– Ксения! – всполошилась моя мама. – Объясни же им, что ты пошутила.

– А я не шутила, – пожала плечами Ксюха. – Если она останется, они выпьют из нее последнюю кровь. Разве вы не видите?

– Тихо! – собравшись с духом, крикнула я.

Дети замолчали, но продолжали потихоньку шмыгать носами.

– Разве я сказала, что ухожу?

Головы второклашек одновременно вскинулись. Две дюжины глаз уставились на меня вопрошающе.

– Я буду думать, – сурово пообещала я. – А сейчас покажите мне, как вы умеете беречь природу.

Когда дети потянулись собирать мусор на поляне, я послала своей подруге самый испепеляющий взгляд, на который была способна. В ответ она показала мне язык.

Подруга испортила нам поход, но не испытывала по этому поводу ни малейшего неудобства!

На следующий день мы с Ширяевым и Шадтом отправились на похороны дедушки Скворцова.

У двора знакомой покосившейся избушки толпился народ. Наверное, это громко сказано – толпился. Здесь была кучка соседок, да в сторонке курили три мужика.

Гроб стоял на табуретках во дворе. Возле покойника в головах сидел Паша Скворцов – сосредоточенный и бледный. Хозяйка с большим выпирающим животом сидела на крыльце, широко расставив ноги. Она пьяно мотала головой и что-то беспрерывно бормотала.

Я подошла к Скворцову, погладила его по голове.

Он удивленно взглянул на меня.

– Мы с ребятами пришли… проводить твоего дедушку.

Заметив своих друзей, Скворцов кивнул им и снова опустил голову. Я догадалась – ему стыдно за мать, за то, что вся правда о ней обнажилась так откровенно. Он совсем не рад, что мы пришли.

Я огляделась. Женщина в темной косынке – не то родственница, не то активная соседка – раздавала всем носовые платки. Я подошла.

– Может быть, надо помочь чем-то? Я – Пашина учительница.

– Очень хорошо. Венок понесете. А мальчики пускай возьмут вон те цветы, в ведре. Вставайте вон к женщинам. Сейчас машины подойдут.

И в самом деле, из переулка, поднимая пыль, показался грузовик, за ним – небольшой, видавший виды автобус.

Я подошла к женщинам, взяла венок и невольно стала свидетельницей их разговора.

– Ушел дядя Ваня, царствие ему небесное. Теперь ведь пропадут без него! – сокрушалась одна.

– На его пенсию, почитай, и жили. А теперь что? На детские пособия? Пропадут…

– Дров она не запасет на зиму – не на что. А дальше – понятно что.

– И куда рожают? – привычно вздохнула одна из женщин. – Нищету плодят…

– Нормальные бабы лечатся, родить не могут. А эти как кошки…

Подошла активистка, та, что раздавала платки.

– Перестаньте, женщины, – оборвала она. – Не время сейчас и не место. Есть специальные организации. Пусть они этой семьей и занимаются. А наше дело – человека в последний путь проводить.

– Организации, – вздохнула одна из женщин. – Это собес, что ли? Видали мы их помощь.

– Ну, тогда вы помогите, – усмехнулась активистка. – Все мы хороши языками-то молоть. А как до дела доходит, и нет нас.

– Какое дело-то? – не сдавалась соседка. – Немощным помочь – это дело. А таким, как эта Анька? Да она здоровее здорового! На ней пахать можно, а она пьет да гуляет!

– Деток жалко, – вздохнула пенсионерка.

В это время гроб установили в кузове грузовика. Туда же забрались мужчины.

Скворцов подошел к матери.

– Иди в дом, – попросил он. – Тебе не надо ехать. Иди…

Женщина мотала головой и кому-то грозила кулаком.

Скворцов забрался в машину, кузов закрыли. Тогда мать Скворцова поднялась, оглядела двор, будто пытаясь получше вникнуть в происходящее, и наткнулась взглядом на осуждающие лица соседок.

– Чё уставились? – заорала она. – У меня горе! А они уставились!

Женщины молча потянулись к автобусу. Тогда мать Скворцова плюнула им вслед, грязно выругалась и ушла в дом.

После похорон я вернулась в школу и прямиком направилась к завучу Кондратьевой. Увидев меня, та раскрыла объятия, будто мы не виделись сто лет и она ужасно соскучилась. Это было очень странно. Я смешалась.

– Светлана Николаевна, миленькая, как хорошо, что вы догадались зайти ко мне. А я вас искала.

– Мы с ребятами были на похоронах.

– Да, да, я слышала. Очень печально. Но что поделаешь, это жизнь – одни рождаются, другие умирают.

– Я как раз хотела поговорить с вами насчет Паши Скворцова, – сказала я. – Мальчик теперь в непростой ситуации. Нельзя ли его как-нибудь устроить на лето?

– Конечно, устроим. Сейчас пригласим нашего профорга и прозондируем почву.

Я не переставала удивляться. Честно говоря, я ожидала отповеди. Например, такой:

– Светлана Николаевна! Да у нас девяносто процентов учащихся в таком положении, как ваш Скворцов! А вы требуете ему привилегий.

Я приготовилась к борьбе и запаслась аргументами, а они не понадобились.

Вошла профорг Наташа.

– Наташенька, внесите в список отдыхающих Скворцова Павла на июль – август.

– Санаторий?

– Нет, лучше оздоровительный лагерь, – вмешалась я.

– Ну вот и решили, – расплылась в улыбке Кондратьева, когда Наташа ушла. – Июнь ваш Скворцов пробудет со всеми в пришкольном, а на остальные месяцы поедет в оздоровительный. Там питание отменное, лес, речка…

Я с возрастающим изумлением прислушивалась к тону голоса своей начальницы. Та просто бисером сыпала. А после ухода профорга так и совсем перешла на вкрадчивый и нежный лепет:

– Светлана Николаевна, я тут краем уха слышала, что вы у нас увольняться собрались?

– Кто вам сказал? – опешила я. Первой под мои подозрения попала Анжела. Вот уж не ожидала от нее!

– Да уж сказали… Сорока на хвосте принесла. Так это правда?

Я пожала плечами.

– Вы устали? – Она сделала сочувствующее лицо.

– Очень, – призналась я. – У меня свой ребенок… с проблемами. С ним заниматься нужно много. А после моего класса я прихожу домой как выжатый лимон.

– Прекрасно вас понимаю и сочувствую вам! – подхватила Кондратьева. – К интернату привыкнуть надо, а вы у нас первый год. Вам трудно. Но я наблюдала за вами. И мне очень нравится, как вы работаете.

– Спасибо.

– Дети вас любят, родители. Сегодня вот с утра две ваши бабушки примчались чуть ли не в слезах.

– Зуйко и Шадт? – догадалась я.

– Они.

Значит, не Анжела. Немного легче.

– Бросились в ноги, – щедро расписывала Кондратьева. – «Оставьте нам нашу учительницу, и все тут!»

– Понятно, – вздохнула я. – Не скрою, я думала об этом. У меня такая ситуация в семье непростая… А подруга хорошую работу предлагает.

– Знаете что? – Завуч сочувственно дотронулась до моего плеча. – Давайте мы с вами поступим следующим образом. У нас тут организовалась горящая путевка на море. Очень хорошая путевка, на базу отдыха. Мы с нашим директором сразу решили, что вам она сейчас нужнее, чем остальным. Вот вы с дочкой отдохнете, подлечитесь… А когда вернетесь, тогда и поговорим. По рукам?

Это предложение было полной неожиданностью. Не работа в интернате, в летнем лагере, а поездка на море…

Месяц без готовки и домашних забот?

Предложение показалось очень заманчивым. Завуч победно наблюдала за моим поведением.

– Путевочка горящая, – напомнила она. – Решать надо сразу.

Море, солнце, крабы, корабли… И все это – без Игоря?

От внезапно нахлынувшего чувства тяжелой потери слезы подступили к глазам.

Кондратьева расценила мои слезы по-своему.

– Ну, Светочка, я зову Наташу? Пусть оформляет путевку?

Я смогла только лишь кивнуть.

– Не надо слез, дорогая вы наша! Нужно радоваться! Ведь улыбка – это флаг корабля!