Книга: Женщина-зима
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8

Глава 7

Дед Лепешкин был не дурак. Свою словно с неба свалившуюся добычу он не потащил домой, а завез на санях к Кате Плешивке, которой и доставлял, собственно, в тот вечер сено для козы. Свое у Кати кончилось, Лепешкин согласился великодушно продать ей немного. Он сгрузил ей сено и сказал, что оставит в ее сарае кое-что свое, которое заберет завтра-послезавтра. Плешивка была женщина терпимая к чужим слабостям, поскольку сама гнала самогон на продажу. Она считала, что чем меньше будет лезть в чужие дела, тем с большим основанием сможет требовать того же от других. Колеса, спрятанные под сеном, остались у Плешивки. Но лежать им там долго не пришлось, поскольку уже на следующий день, к вечеру, наблюдательный Лепешкин обнаружил засаду у своих сараев. Он вышел из дома с пустыми руками и пошел по улице нарочно неторопливо. Но, завернув за угол, припустился бегом и, одолжив у Кати санки, скоренько повез колеса на место. Он понял, что задумка уложить колеса на городской манер в палисаднике вместо клумбы терпит крах. Чутье подсказывало ему, что еще не поздно избежать скандала. Особо не таясь, он подбежал к дому Полины, оглянулся и перекинул оба колеса за забор, в щель между сараем и забором. Он справедливо полагал, что кто ищет, тот всегда найдет.
На другой день, окончательно смирившись с пропажей колес, Добров отправился чистить снег возле дома. Когда заметил черную округлость, стыдливо выглядывающую из-за сарая, странные чувства посетили его. Вместе с радостью находки он испытал нечто вроде разочарования. Долго не мог понять почему.
Вечером, как обычно, Полина пришла с работы домой.
Возле палисадника, как и накануне, стояла черная машина Доброва. Все четыре колеса были в наличии. Снег расчищен до самой дороги.
— Нашлась пропажа? — спросила Полина, войдя в дом.
— Пока наш дед с дядей Саней Лепешкина караулили, колеса сами вернулись, — весело доложил Тимоха.
— Как — сами?
— Так. Никто вора не видел, мам. Я в школе был, Борис Сергеич спал.
Все это время Добров молчал.
— Значит, вы ехать собрались? — догадалась Полина.
— Собрался. Ждал вас, чтобы попрощаться.
— Зачем же ехать в ночь? — не глядя на гостя, бросила Полина. — Утром, посветлу…
— И так застрял я у вас. Хлопот вам лишних создал. Поеду…
— Ну… тогда поужинать надо на дорожку. Я сейчас быстро на стол соберу. Тим, сходи, проверь Милку.
Полина молча собирала на стол. Добров сидел на табуретке, не зная, чем себя занять. Было странно думать, что вот сейчас он уедет в свою прежнюю жизнь, а они — Тимоха и Полина — останутся здесь. И жизнь их потечет независимо от него, а он ничего не будет знать об этой жизни. И скорее всего довольно быстро забудет их лица, голоса, запах их дома, это волшебное ощущение покоя. А они так же быстро за своими заботами забудут о нем. И сколько таких миров вокруг него, в которые ему никогда не удастся заглянуть? Сколько хороших людей, которые пройдут мимо, не коснувшись его жизни? От этих странных мыслей становилось печально, хотелось поделиться с Полиной, но она казалась ему уже далекой, отгороженной своими земными заботами, где ему, современному городскому бизнесмену, нет места…
— Мама! У Милки, кажется, началось!
Подросток влетел в дом с широко распахнутыми глазами. Его слова тут же подтвердил протяжный трубный голос коровы.
— Чего ты кричишь? — оборвала его мать. — Зови дедушку.
Тимоха убежал. Полина поставила на газ большую кастрюлю воды, достала марганцовку. Добров топтался рядом. Его мысли материализовались еще до его отъезда. Вот уже забыли о нем, вот началась та жизнь, которой они живут. Он снял с крючка свою куртку. Но в сени снова влетел Тимоха. Те же вытаращенные глаза.
— Деда нет. Замок на двери. Полина нахмурилась:
— Найди в чулане чистые мешки. Неси в коровник сухое сено с сеновала.
— А я? — наконец подал голос Добров. — Можно я помогу?
Полина взглянула на него, словно примериваясь:
— Снимите ваш пиджак.
Ушла в спальню, вернулась оттуда с мужским свитером и спецовкой.
— Надевайте. Роды когда-нибудь принимали?
— Не довелось.
— Тогда поздравляю, сегодня придется.
Полина вымыла руки, развела в теплой воде марганцовку. Дала Доброву ворох чистых сухих тряпок.
В коровнике Тимоха уже настелил возле Милки свежей соломы, поверх разложил мешки. Корова жалобно взглянула на свою хозяйку и натужно замычала.
— Сейчас, Милка, сейчас. Потерпи, умница моя. Уже скоро. — Полина повернулась к мужчинам: — Вы готовьте место для теленка, я тут сама пока. Крикну, если что.
Борис с Тимохой пришли в теплую конюшню, где под потолком горела большая мощная лампа. Тимоха опустил лампу пониже.
— Разве теленок не с коровой останется? — удивился Добров.
— Нельзя, — важно пояснил Тимоха. — Корова тогда молоко не станет отдавать. Она будет как бы утаивать для теленка.
— Что мы будем делать?
— Сена набросаем для него, чтобы помягче было. Набросали сена, вернулись в коровник. Полина выглядела разгоряченной от собственных усилий. Она не суетилась, но движения ее были решительными. Руки с небольшими ладонями казались сильными, крепкими. Голова по-деревенски была плотно обвязана платком.
— Тим, беги за рукавицами.
— Что-то не так? — догадался Борис.
— Первотелок она у нас, роды трудные. Теленок плохо идет — сразу головкой и ножками. Тащить придется.
— А зачем рукавицы?
— Чтобы руки по копытцам не скользили.
Когда мужчины надели рукавицы, Полина объяснила задачу:
— Во время схватки, когда корова тужится, тяните за копытца. Схватка кончается — удерживайте теленка, чтобы не ушел назад.
Мужчины молча, дружно кивнули. После первой схватки показалась головка, лежавшая на ножках. Полина порвала пленочку у носика теленка, очистила мордочку.
— Сейчас, радость моя, сейчас, — приговаривала она, колдуя вокруг.
Борис с Тимохой удерживали скользкие ножки теленка. Совсем рядом Борис видел сосредоточенное лицо женщины. Оно было спокойно и словно подсвечено важностью момента.
Милка снова протяжно затрубила. Началась новая схватка. Мужчины потянули за копытца, Полина поправляла коровью ластицу, освобождая головку с крошечными рожками. После третьей схватки теленок вышел.
Борис с Тимохой подхватили его, опустили на мешок. Обтерли тряпками слизь. Корове дали сладкой воды. Потом мешок с теленком подвинули к Милкиной морде. Корова стала вылизывать свое дитя, а он, потешный, заваливался на бок.
— Бычок, — сказала Полина.
Добров не понял, хорошо это или плохо и кого ждали Полина с сыном. Он только чувствовал странное, почти интимное единение с этими людьми и не хотел, чтобы это ощущение улетучилось слишком быстро. Они стояли и смотрели, как корова вылизывает новорожденного. Полина улыбалась одними глазами.
— Идемте, — наконец позвала она. Вышли.
Была уже глубокая ночь, когда они сели ужинать. У Тимохи прямо за столом глаза стали слипаться, его отправили спать.
— А что теперь надо делать? — спросил Добров. Полина как-то странно взглянула на него. Он догадался: она дала ему одежду своего покойного мужа, он сейчас сидит в его свитере. Ну что ж, ехать уже все равно поздно, переодеваться он не станет. Вдруг ей снова понадобится помощь?
— Теперь? Сейчас уберем теленка в конюшню, там тепло. И через два часа я буду первый раз доить. А вы пойдете спать. Вам пока еще бессонные ночи противопоказаны.
— Вам доставляет удовольствие, Полина, напоминать мне о болезни? Я здоров и бодр, как никогда. Я, можно сказать, начал жизнь заново.
Он нисколько ее не обманывал. Ему и в самом деле не хотелось никуда уходить. Ему нравилось быть рядом с ней.
— Вы забыли, что я — врач и знаю о вашей коварной болезни немного больше, чем вы.
— Согласен, — смиренно потупил взор Борис. — Но только я все равно теперь не усну. Можно я останусь бодрствовать с вами?
Что-то было в его интонации такое, что Полина не стала возражать. А может, интонация ни при чем, просто свитер виноват. Только Доброе остался на кухне, и они снова говорили о чем-то простом и вечном, а когда пришло время доить, Доброе отправился в коровник вместе с Полиной. Они отнесли теленка в конюшню. Он был почти сухой, корова добросовестно вылизала его. Полина стала вытирать его сухими тряпками — в тех местах, где не достала корова. Новорожденный уже пытался подниматься на ножки, тыкаясь лбом в колени Бориса.
— Первое марта сегодня, дружок, — сказал ему Добров. — Выходит, ты — Мартин.
— Вот и имя дали, — улыбнулась Полина. — Мартин так Мартин.
Она отправилась доить Милку, Добров — следом. Он встал в тени, чтобы не смущать корову. Полина вымыла вымя теплой водой. Оно еще не успело загрубеть, молоко побежало сразу, упругими струйками. Добров смотрел, как она это делает, сам не зная зачем. Он снова видел ее голые руки с двумя родинками у локтя, видел ее затылок, показавшийся ему особенно беззащитным, когда она склонилась к вымени. Наблюдал, как она доит корову, и анализировал свои ощущения. Пришел к выводу, что просто он еще не потерял интереса к жизни, вот и все. Между тем Полина взяла чистое ведро и пол-литровой кружкой отмерила в него два литра молока.
— Пойдем поить теленка? — догадался Добров. Она кивнула.
Он отнес надоенное молоко домой, а когда вернулся в конюшню, Полина занималась с теленком. Она мочила палец в молоке и давала его новорожденному. Тот брал палец, а хозяйка в это время другой рукой наклоняла его голову к ведру. Она была терпелива и последовательна. Теленок стремился задрать голову кверху, она поправляла его, склоняя вниз. Возилась с ним, пока тот все не выпил. Добров смотрел на ее профиль и думал о том, что в этой женщине нет ничего ненастоящего, наносного. Она предстала перед ним — какая есть. И ей не нужно ничего добавлять в свой облик. Все, что окружает ее ежедневно — зима, лес, деревенский дом, эта конюшня, печка, — все словно создано для нее. Все идет ей, как городской женщине идет весна, дающая возможность обнажить колени. И что ему нужно уезжать сейчас, немедленно, пока наступающее утро не проявило усталость. Пока очарование и интимность сегодняшней ночи не развеялись. Он хочет увезти их с собой. Он не знал о себе, что настолько сентиментален.
Добров засобирался. Полина вышла проводить его на крыльцо. Она что-то объясняла насчет дороги, а Добров думал, будет ли удобно обнять ее на прощание. Почему-то не решился. Взял за пальцы и тихонько пожал их. Полина кивнула в ответ. Через полчаса Добров выезжал на трассу.
* * *
На занятия народного театра Ирма не шла — летела. Как уж Полине Петровне удалось уговорить Павла отпустить жену в клуб, для нее оставалось загадкой. Ирма и не надеялась, что когда-нибудь сможет снова играть на сцене. Она вошла в клуб и вдруг подумала, что уже не чувствует себя здесь хозяйкой, как раньше. В фойе мальчишки играли в настольный теннис, техничка тетя Дуся мыла пустой танцзал.
— Ваши наверху собрались, в библиотеке, — доложила она. — Артист приехал из города. Поднимайся.
«Ваши» — приятно обласкало Ирму. Она не услышала про артиста, зато услышала это теплое «ваши». Наверх она взлетела и, раскрасневшаяся, распахнула дверь в библиотеку. «Наши» тесно сидели на стульчиках. В углу на вешалке горой громоздились тулупы и пальто. Приезжий артист рассказывал что-то смешное, отчаянно жестикулировал. Рядом с ним сидела полная, красиво одетая женщина с красочными проспектами в руках. Ирма кивнула всем, пристроила свое пальто к общей куче и села с краю. Артист очень хотел понравиться публике, но та не спешила реагировать на его юмор. Деревенские приглядывались к нему, а Полина то и дело посматривала на часы. Наконец она решила вставить словечко. Что-то шепнула артисту на ухо. Он кивнул и замолчал.
— Генрих Артемьев не просто артист нашего областного драматического театра, — пояснила Полина, оглядев односельчан. — Он прибыл к нам по поручению управления культуры. А также к нам приехала художник по костюмам, Анна Игоревна. В области проходит программа культурной помощи селу. Наш с вами любительский театр попадает в эту программу, нам тоже полагается помощь.
— Наконец-то и про нас вспомнили! — подала голос Клавдия Семеновна, бывшая учительница, пенсионерка, которую Полина пригласила на роль Кабанихи. — А что за помощь-то будет? Моральная или материальная?
Самодеятельные артисты поддержали Клавдию Семеновну легким смехом.
— Если моральная, то мы сразу отказываемся! — подхватил Генка Капустин, водитель колхозного автобуса и по пьесе — сын Кабанихи.
Артист Генрих беспокойно заерзал на своем стульчике. Чем-то Полину смущала ситуация, Ирма сразу заметила. Их руководительница подыскивала слова, хотя обычно говорила легко и просто.
— Какую помощь мы выберем, это зависит только от нас. На каждый театр выделены деньги. Только одни запросили помощь в виде работы режиссера, другие решили на выделенные деньги изготовить декорации. Можно заказать костюмы для спектакля. Давайте послушаем Анну Игоревну.
Художница по костюмам рассказывала интересно, показывала картинки. Ирма заслушалась. Ей только стало немного жаль артиста. Уж больно он ревностно поглядывал в сторону художницы. Справедливо опасался, что сельчане выберут ее услуги, а не его. Художница рассказывала, как изготавливаются костюмы в театральной мастерской, показывала фотографии.
После того как она отрекламировала свои услуги, художница засобиралась на автобус, а артист изъявил желание остаться на репетицию. Но едва за ней закрылась дверь, он обратился к сельчанам с речью:
— Это, конечно, все очень красиво… Но я вам не советую, господа… Пустая трата денег. Вы можете взять костюмы напрокат, да хотя бы в нашем театре. Мы ставили «Грозу», лет семь назад. А вот режиссер вам необходим.
— Это почему же? — поинтересовался Генка Капустин. — Ъ нас Полина Петровна режиссер.
— Да, конечно, у вас прекрасный руководитель, — смиренно сложив руки «лодочкой», согласился Генрих. — Но ведь у Полины Петровны нет специального образования? Я не ошибаюсь?
Он оглянулся на Полину. Та покачала головой. Нет, не ошибается.
— Ну, тогда о чем говорить? — развел руками Генрих. — Вам не о костюмах думать надо, не о декорациях, друзья мои. Режиссер и только режиссер! У спектакля должна быть идея, сверхзадача… А актуальность? А современное прочтение? Нет, что ни говорите, без профессиональной руки сейчас никуда! Я настоятельно вам советую хорошенько подумать, прежде чем принимать решение.
— Мы подумаем, — внушительно заверила его Клавдия Семеновна. По ее тону Ирма поняла: артисту здесь ничего не светит.
Он развел руками и покорно склонил голову. Затем, что-то шепнув Полине, артист отошел к книжным стеллажам и сделал вид, что углубился в книжки.
— Пусть нам управление культуры деньги наличными выделит, — понизив голос до громкого шепота, снова заговорила Клавдия Семеновна. — Ткань в городе купим. Костюмы-то для нас Дарья Капустина сошьет не хуже, чем у них в мастерской. А на оставшиеся мы декорации соорудим!
— Обойдемся без режиссера! — поддержали учительницу. — Пусть деньгами дадут!
— Тише, тише, — поморщилась Полина и оглянулась на артиста. Тот делал вид, что ничего не слышит. — У нас с вами остаются нерешенные вопросы, кроме затронутых ранее. Вот, например, у нас остается свободной роль Бориса.
— Как — свободной? Леша Величко вроде согласился? Полина развела руками.
— Запил, — ответила за нее Ольга, одноклассница Ирмы. Когда-то они были подругами, теперь виделись редко и обычно — мельком.
На последнюю реплику артист отреагировал нарочитой усмешечкой, Ирма обратила внимание.
— Целый год продержался, — подтвердила Полина. — А на двадцать третье февраля сорвался. Ума не приложу, кого пригласить.
— Может, участкового? — неуверенно предложил кто-то.
— Васю-то? — ужаснулась Клавдия Семеновна. — Да он двух слов не свяжет! Бе да ме! Какой из него герой-любовник? Он и роль не выучит…
— Володьку Никитина пригласите, — предложила Ольга. Все обернулись к ней. — А что? Парень холостой, временем располагает… — Ольга игриво сверкнула глазами.
— Согласится? — засомневался Генка.
— Я схожу к нему, — обрадовалась Полина. — Спасибо, Оль, за идею. Я совсем забыла про него. А ведь он у нас участвовал как-то в концерте…
— Да сможет он! — подтвердила учительница. — Парень с головой.
Наконец-то приступили к чтению пьесы по ролям. Ирма так ждала этого! Расселись кружочком, вокруг стола с газета-ми. Пьеса начиналась с диалога Катерины и Варвары. Заслышав слова знакомой пьесы, актер не утерпел, придвинулся ближе. Роль Варвары досталась Ольге, она читала, низко склонив голову к странице. По всему было видно, что видит она свою роль первый раз. Ирме же не терпелось начать репетиции в выгородке, свою роль она успела выучить наизусть. Она почти не заглядывала в книгу.
— Разрешите вмешаться, — наконец не выдержал актер. — Давайте разберем пьесу. О чем она? — Генрих с торжествующим превосходством оглядел собравшихся.
— О любви, — с игривой готовностью отозвалась Ольга. — О чем же еще?
— Все пьесы мира, милая девушка, написаны о любви. А еще о чем?
Полина молчала, ожидая активности от своих подопечных. Клавдия Семеновна показательно скрестила руки на груди. Она не желала участвовать в дискуссии, затеянной заезжим выскочкой. Актер ей не понравился, это уже все поняли. А Ирме стало жаль его, потому что они здесь были все свои, а он — чужой. И уехать он не мог, теперь ему нужно было дожидаться последнего автобуса. Поэтому она решила поддержать разговор:
— Я думаю, это мечта о свободе. Человек не может быть счастливым, если он несвободен.
Актер быстро повернулся к Ирме и с интересом посмотрел на нее.
— Как вас зовут, девушка?
— Ирма.
— Ирма? А что такое свобода, по-вашему?
Ирма растерялась, почувствовала, что краснеет. Ее выручила Ольга. Она поднялась, поправила на груди кофточку.
— Не по адресу вопрос, — усмехнулась она. — Ирма замужем и потому несвободна. А вот я — свободна как ветер!
Все присутствующие с облегчением засмеялись, поддержали Ольгину шутку.
— Только толку от той свободы никакой! — глубоко вздохнула Ольга, не сводя глаз с Генриха. — Женихов у нас в Завидове корова языком слизала. Нету… И поэтому лично я, господин актер, буду голосовать за вас, если меня, конечно, спросят… — Она повернулась и озорно окинула взглядом собратьев по труппе.
Самодеятельные артисты с удовольствием загоготали, благо Ольга отомстила за «господ», обозвав Генриха в ответную господином.
— Вот мы тебе и поручим товарища артиста на автобус проводить! — припечатала Клавдия Семеновна. — А то мы сегодня зарепетировались. Дед меня домой не пустит.
— Да и мне надо бежать корову доить, — призналась Полина и снова беспокойно взглянула на часы. — Следующая репетиция, как обычно, в среду. — И, повернувшись к девушкам, спросила: — Проводите, девочки, артиста?
Ирма хотела было возразить, но Ольга проворно ответила за нее:
— Ну не бросим же мы такого видного мужчину одного? Проводим, можете не сомневаться.
Все дружно поднялись, засобирались, загомонили. По дороге на автобусную остановку артиста и девушек догнал Генка Капустин:
— Анекдот знаете? Мужик к врачу приходит…
— Ген, ты бы шел домой, — недовольно оборвала его Ольга. — Мы твои анекдоты уже наизусть выучили!
— Нет, отчего же? — возразил Генрих. — Если молодой человек решил к нам присоединиться…
— Да какой он молодой человек?! — возразила Ольга. — Лапоть завидовский!
Генка топтался рядом, продолжая улыбаться.
— Оль, перестань, — одернула Ирма подругу. Она не понимала, чего добивается Ольга. Позорить Генку перед чужим человеком! Да они этого артиста скорее всего совсем не увидят больше, а Генка свой, родной почти. Конечно, он не красавец, для Ольги не жених, это ясно, но такой добрый, безобидный, разве можно с ним так? Это все равно что ребенка обидеть. — Рассказывай, Ген, — попросила она.
Но Генка махнул рукой и, все так же улыбаясь, попятился прочь от остановки.
— Побегу я, некогда… Покедова!
Он пожал артисту руку и быстро побежал вдоль домов по улице.
— «Покедова», — передразнила Ольга.
— Зачем ты так, Оль?
— Да ну его! Пристанет как банный лист… Лучше пусть Генрих нам что-нибудь расскажет… Генрих, а кого вы в театре играете?
Генрих повел бровями, распрямил грудь. Ирма догадалась, что рассказ предстоит насыщенный.
— Мне пора, — заторопилась она. — Вы уж тут без меня… проводитесь?
— Проводимся! — опередила Ольга всякие возражения артиста. И тут увидела знакомую зеленую машину, подъезжавшую к остановке. — А вот и милый твой, Ирма. Надо же как вовремя! На машине домой покатишь… — Ольга вздохнула, не скрывая зависти.
Павел подъехал вплотную, остановился. Вышел из машины.
— Вечер добрый… — проговорил он, окинув долгим взглядом замерзшую троицу. — Что это вы тут делаете? — И остановил свой взгляд на Генрихе.
— Мы с репетиции шли и… — торопливо начала объяснять Ирма, обнимая мужа за рукав тулупа.
— Садись в машину, — чуть слышно приказал он ей. Она тотчас нырнула в салон. — Все цветешь? — громко и развязно спросил он у Ольги. — Эх, где мои семнадцать лет…
— А мы вот артиста из города провожаем, — похвасталась та. — Актуальность пьесы разбирали…
— Во-он оно что… — непонятным для Ольги тоном протянул Павел и задержал взгляд на Генрихе. Тот приплясывал на снегу — к вечеру похолодало. — Разобрали? — спросил Павел. Ольге почему-то расхотелось шутить. — А вот и автобус…
Маленький синий автобус с вытянутым черным носом подъехал к остановке.
Павел сел в машину. Поехали.
— Полина Петровна попросила артиста проводить… Его отдел культуры прислал для помощи. А Ольга совсем не изменилась, да? Сегодня пьесу по ролям читали… Я уже отвыкла от театра, боюсь — получится ли у меня?
Ирма тараторила, беспокойно взглядывая на мужа. Но в машине было темно, она не могла разобрать выражения его лица. Он молчал. Молчал он и дома, за ужином. Отвечал только на вопросы матери. Кончив есть, Павел поднялся из-за стола и отправился наверх. Уже на лестнице, словно что-то вспомнив, он обратился к Ирме со словами, от которых у нее все внутри похолодело:
— Приходи скорей, дорогая…
Перемыв посуду, Ирма поднялась наверх, зашла в детскую. Дочка долго капризничала, прежде чем уснуть. Ирма терпеливо баюкала ее, слушая, как за стеной, у Игоря, работает телевизор. Дочка уснула, а Ирма все продолжала сидеть у кроватки и смотреть на ребенка. Она вздрогнула, когда скрипнула дверь и в комнату врезался луч света из коридора. Павел молча подошел и взял ее за руку. Ирма поднялась и покорно двинулась за ним. Молча миновали они узкий освещенный коридор, Павел плечом толкнул дверь в спальню.
В следующую секунду Ирма от сильного толчка в спину влетела в комнату и больно стукнулась о спинку кровати. Не спуская глаз с мужа, Ирма попятилась к стене. Ни один мускул не дрогнул на лице Павла, только в глазах появилось знакомое Ирме выражение. Их словно застилал туман.
— Паша, Паша… — Ирма попыталась пробиться сквозь этот туман. Но Павел подошел и наотмашь ударил ее по лицу. Ирма скрючилась и сползла на пол.
— Значит, артиста теперь захотела? — хрипло спросил он откуда-то сверху. — Ну и как они, городские? Слаще, чем деревенские? Ты для него так нафуфырилась? Это ты для него нацепила?
Ирма не поднимала голову, но догадалась, что Павел имеет в виду бусы, подарок сестры Эрны. Бусы появились давно, некуда было надеть. И сегодня, обрадованная внезапно свалившимся на нее праздником, надела впервые. Павел потянул бусы, Ирма почувствовала, как леска впивается ей в шею.
— Паша, больно, — тихо подала она голос. Но он тут же потянул сильнее, словно пробуя бижутерию на прочность, леска с колючими гранеными бусинами впилась ей в шею.
Ирма попробовала помочь себе руками. Леска разрезала кожу пальцев, с яростным стуком посыпались бусины… На глазах Ирмы выступили слезы. В следующую секунду Павел дернул ее за руку, и она оказалась на середине комнаты. Мельком увидела себя в зеркале шифоньера — красная, почти багровая щека, с правой стороны шеи выступает след пореза.
— Паша, этот артист уехал. Он больше никогда не приедет к нам, успокойся… Ты можешь спросить у кого угодно, я не оставалась с ним. Мы двух слов не сказали, Паша…
Ирма знала, что все бесполезно, но зачем-то говорила, по привычке пытаясь защитить себя непрочной завесой слов. Павел медленно приближался к ней, и она видела, как на белках его глаз выступали знакомые красные жилки.
— Паша, не надо…
Снова удар. Она закрыла лицо руками, но в следующее мгновение почувствовала, как муж дернул на ней блузку — вслед за бусинами посыпались пуговицы, затрещала непрочная материя.
— Сука! — прохрипел он, бросая ее на кровать.
Он рвал на ней одежду. Сквозь тяжелое дыхание она слышала грязные ругательства, произносимые с исступленной яростью. Ирма не плакала и не кричала. Она знала: теперь уже скоро. Насытившись своей свирепой близостью, Павел отвалился от нее и сразу заснул. Она лежала, боясь пошевелиться, прислушиваясь к его дыханию. Иногда в такие минуты ей казалось, что муж умер, и она подолгу приглядывалась к его перевернутой ладони, пока пальцы руки не вздрагивали во сне. Вместе с ними вздрагивала Ирма. Отползала на самый край двуспальной семейной кровати, заворачивалась в свой махровый халат и сухими глазами смотрела в черный кусок неба за окном…
Назад: Глава 6
Дальше: Глава 8