Глава 14

Первым делом, вернувшись домой, Полина решила серьезно поговорить с Борисом. Разговор с сестрой не давал покоя. Больше всего она хотела прекратить всякие сплетни вокруг себя и Доброва. Сделать это можно, только расставив все точки над i. Она была сердита на Доброва и хотела прямо заявить ему об этом. Но Бориса в деревне не оказалось.

— Уехал по своим делам, — ответил отец, с трудом пряча хитринку во взгляде.

Полина ничего не сказала на это. Оказалось, Добров хоть и уехал, но успел наделать дел, о которых каждый встречный считал своим долгом покалякать с Полиной. В первые же дни ей пришлось выслушать подробнейший отчет о преобразовании столовой, о таинственной пропаже и чудесном возвращении дверей с уборных. Полинина начальница, не церемонясь, в лоб поинтересовалась:

— А чё это он для столовских старается? Ты б ему сказала, клуб тоже ремонту требует…

Полина нагрубила начальнице, с работы ушла хмурая. Эх, если бы Добров попался ей в эту минуту! Но он словно чувствовал, что с Полиной лучше не встречаться, — уехал. Обычно, когда Полине кто-то портил настроение, она принималась за уборку. Так и на этот раз. Она сдвинула мебель на середину комнаты, принесла тряпки, ведро с водой и принялась мыть и чистить с каким-то упрямым остервенением. В самый разгар уборки калитка стукнула, Полина выглянула в окно. У забора стояла Ольга, возилась со щеколдой. Полина давненько не видела своих артистов, поэтому перемена, произошедшая в облике Ольги, сразу бросилась ей в глаза. Ольга выглядела хуже обычного, на лице проскальзывало хмурое выражение недовольства, так ей несвойственное. И еще от Полины не ускользнуло: Ольга волновалась Она оглядывалась, теребила поясок платья, крутила часы на запястье.

— Оля, что случилось? — напрямик спросила Полина, с удивлением наблюдая перемену, произошедшую в девушке за две недели. — Да не оглядывайся ты, никого нет дома. Тимоха носится где-то целыми днями… Говори. Ты заболела?

— Да… Нет, не то… Я… Короче, Полина Петровна, помогите мне сделать аборт.

— Вон что… — после некоторой паузы промолвила Полина.

Она ушла на кухню, неторопливо вымыла руки, давая себе время собраться с мыслями.

— Садись, — кивнула Полина на диван. — Квасу хочешь? Ольга отчаянно покрутила головой.

— Сколько тебе лет, Оля? — буднично спросила Полина, переставляя фиалки на подоконнике. — Двадцать три? Двадцать четыре?

— Да при чем тут это? — немедленно взорвалась Ольга. Полина поняла, что этот вопрос ей уже задавали. С ней уже беседовал районный гинеколог и говорил все эти правильные слова, которые в первую минуту запросились на язык Полине. Ее уже уговаривали оставить ребенка, но уговоры на Ольгу не подействовали. Не нужно забывать, что Полина была зла и в подобном состоянии ей было не до сюсюканья. Она встала у стола и уставилась на Ольгу.

— Тебя что, изнасиловали? — напрямик спросила она.

— Нет. Зачем? — не поняла хода ее мыслей Ольга.

— Значит, полюбовно… — сделала вывод Полина.

— Да нет же… Случайно это… Разве так не бывает?

— Случайно… Я и спрашиваю тебя, Оля: ты что, маленькая? Ты не знала, что от этого детки бывают? Или тебе рано родить? По-моему, так в самый раз!

— Как это в самый раз? Я же не замужем!

— Так выходи, — спокойно сказала Полина.

— Да не за кого мне выходить, Полина Петровна! Вы что, нарочно так говорите? Где у нас парни-то?

Полина подсела поближе и заглянула Ольге в глаза:

— Залететь, значит, есть от кого, а замуж не за кого…

— Да! Замуж не за кого! — с вызовом ответила Ольга и отвернулась к окну.

— А отец ребенка знает?

— Нет… — после некоторой паузы выдавила из себя Ольга. — И не узнает.

— Вот как? Я даже не предполагала, Оля, что ты можешь быть такой жестокой… — задумчиво протянула Полина.

— Жестокой? А со мной как? Откуда вы знаете, что я чувствую? Может, этот человек женат? А может, я другого люблю? А может…

— Ты мне лапшу-то не вешай, — остановила ее Полина. — Какой срок?

— Три месяца.,. Нет, четыре.

— Так три или четыре?

— У меня месячные нерегулярные. В больнице ставят четыре, а я думаю, что три.

— Все ясно. У тебя уже живот видно. Тут четыре налицо, а ты: «три»… Мой тебе совет: как можно быстрее признайся Гене. Он будет счастлив. Он..,

Ольга немедленно вспыхнула, лицо ее исказилось, слезы брызнули из глаз.

— С чего вы взяли, что это Генка? Кто вам сказал?! Языки поотрывать бы! Да вы только представьте его рядом со мной! Обхохочешься!

Ольга ревела, а словами пыталась изобразить смех. Взрыв ее эмоций немедленно убедил Полину в том, что она угадала. Ольгин ребенок от Генки Капустина.

— Значит, спать с ним — не обхохочешься. Сойдет. А в мужья надо кого-нибудь посолидней. Я правильно тебя поняла?

— Да ну вас! Я к вам за помощью пришла, как к старшей! А вы туда же со своими нравоучениями! Все равно я этого ребенка рожать не буду! Не заставите! И замуж за этого идиота не пойду, хоть убейте!

— Гена — не идиот, — спокойно возразила Полина. — Он порядочный, добрый парень. Он будет отличным мужем и отцом, кому посчастливится. А вот ты…

— А я — дрянь! — вскочила Ольга и пролетела мимо Полины в прихожую. — Так по-вашему? Всю зиму с Генкой встречалась потихоньку, чтобы никто не знал, потому что тошно одной! А мечтала-то о другом! Хотела-то другого! Надо же, какая я бяка!

— Все мы когда-то о чем-то мечтали, — спокойно сказала Полина. — Жизнь заставляет корректировать планы и, бывает, ломает мечты. Но поверь мне, девочка, она всем приготовила подарки. И тебе тоже. Только ты сейчас добровольно от своего подарка отказываешься…

— Нужен мне такой подарок!

— Да это же твой ребенок, дурочка! Часть тебя! Как не подарок?

Ольга в сердцах махнула на Полину рукой.

— Не хотите помочь, так и скажите. Зачем красивыми словами прикрываетесь?

— Тебе в больнице сказали, что аборт поздно делать? Чего же ты от меня ждешь?

— Ну ведь есть какие-то таблетки, травы, наконец? — не унималась Ольга. — Вы ведь всем помогаете! Чем я-то не угодила?

— Ты меня не за того принимаешь, Оля. Я абортов не делаю. Я люблю детей.

— Так, значит, не поможете?

— Я хочу, чтобы этот ребенок родился, — четко ответила Полина. — Вот тогда помогу обязательно.

Ольга резко повернулась. Дверью хлопнула так, что зазвенела посуда в буфете.

Полина задумчиво постояла у окна, глядя вслед нежданной гостье. Затем спохватилась, стащила халатик, натянула юбку, блузку и вылетела из дому. Торопливо зашагала по утоптанной дорожке в сторону колхозного гаража.

Она без труда нашла зеленый Генкин автобус. Из-под него торчали длинные ноги в коричневых ботинках. Генка не удивился приходу Полины. Вытер замасленные руки, показал на зеленый пятачок под березой. Сели на лавочку.

— Выступать, что ль, опять? — без энтузиазма поинтересовался парень.

— Нет, Ген. На этот раз я по личному. Можно?

— Валяйте… — Генка достал сигареты, закурил.

— Что-то анекдотов не слышу… — улыбнулась Полина. — Что-нибудь случилось?

— А что могло случиться? — не глядя на нее, отозвался Капустин. — Разве у нас тут что-нибудь случается? Так… работы много. Не до анекдотов.

— Понятно. А с Ольгой почему поругались?

Генка посмотрел на Полину, подумал. Ничего не ответил, отвернулся.

— Откуда вы знаете… про нас с Ольгой? Так… Глаза есть и уши. А что, это великая тайна?

— Да какая там тайна. Я бы… Так Ольга хотела. Если хоть одна живая душа, говорит, узнает, ко мне больше не подходи. Стесняется она меня.

— И что? Кто-то узнал?

— Ну да. Павел Гуськов тогда в Клубе застал нас. Я ей говорю: «Да он не видел никого, он свою Ирму искал, он пьяный был». А Ольга слушать не хочет. Не подходи ко мне, говорит. Как отрезала.

— И что же ты? Даже бороться за нее не собираешься?

— Бороться? — Генка снова пристально взглянул на Полину. Его крупные полные губы вздрагивали. И палец с сигаретой тоже дрожал. На носу от волнения выступили капельки пота. — С кем бороться-то? С ней? Я люблю ее… Как я с ней бороться-то буду?

Генкин лоб покраснел, рыжие волосы прилипли к коже. Он несколько раз торопливо затянулся, пытаясь унять дрожь. Полина физически ощутила всю боль, исходившую от этого человека.

— Придется побороться, Гена, — вздохнула она. — Ольга ждет ребенка.

Она видела, как Генка замер при этих словах. Как окаменели его спина и плечи. Как капельки пота выступили уже на лбу, а нижняя губа задрожала сильнее. Он повернул к ней голову. Его глаза, подернутые влагой, умоляюще вцепились в Полину.

— Пока еще ждет, — добавила она без улыбки.

Генка поднялся и, силясь что-то сказать, попятился прочь от Полины. Она следила за его лицом и замечала, как отчаяние сменяется другой сложной гаммой чувств. Она могла бы назвать Генку обалдевшим, безумным, ошарашенным, каким угодно в эту минуту, но только не некрасивым. Он был сейчас почти красив в своей буре эмоций. Наконец, стукнувшись спиной о забор, он повернулся и побежал гигантскими шагами, распугивая копошащихся повсюду кур.

Полина возвращалась домой совершенно обессиленная. Казалось, она пережила только что, кроме своих эмоций, еще и всю гамму Ольгиных плюс непростые Генкины. Сил абсолютно не осталось. Она тащилась по улице, как после тяжелой физической работы, — разбитая. Решила нарочно сделать крюк и пройти по тополиной аллее. Это всегда помогало ей в подобных случаях. Тополя росли возле школы. Были старые, большие. Аллея тянулась от школы до детского сада, и тенистая прохлада деревьев неизменно манила к себе. Полина давно заметила, что, входя в аллею, она словно обменивается с деревьями чем-то сокровенным. Она была непоколебима в убеждении — деревья живые и способны понимать человека. Только не каждый человек умеет это почувствовать и употребить себе на пользу. Ей посчастливилось. Это стало ее маленькой тайной, одной из тех доступных радостей, которые способно подарить Завидово. Едва она вошла в аллею и услышала над собой мерный спокойный шелест, знакомое чувство стало опускаться на плечи. Она сбросила туфли и пошла босиком. Шла медленно, так, чтобы каждое дерево смогло сказать ей то, что хотело. Деревья помнили ее школьницей. И это было так удивительно, что Полина иногда дотрагивалась до стволов, здороваясь с ними. Усталость уходила, уступая место умиротворению. Когда Полина почти уже миновала аллею, ее внимание привлекла знакомая фигура, маячившая на школьном стадионе. Так и есть. Сын Тимоха собственной персоной. Тимоха пересекал стадион, шел в ее сторону. Вел он себя странно. То быстро шагал, почти бежал, то останавливался, рассматривал что-то у себя за пазухой, поправлял и снова бежал вприпрыжку. Тимоха явно направлялся не домой, а ведь она наказала помочь ей по хозяйству. Полина остановилась и стала наблюдать. Тимоха пересек аллею, не заметив мать. Перебежал дорогу и остановился на обочине, вглядываясь в улицу. Полина попробовала проследить, куда он смотрит. Вынув то, что прятал за пазухой, он топтался на месте, вытягивая шею в одном направлении. Полина подошла к сыну почти вплотную, но он ее не видел. Все его существо было устремлено в сторону неказистой Плешивкиной «засыпухи», во дворе которой Марина, новая сотрудница Полины, вешала белье. Марина была в короткой юбочке. Юбочка эта при каждом прыжке девушки задиралась и обнажала ноги до самого их истока. Веревка была натянута высоко, с расчетом на тяжелые пододеяльники и простыни. А Марина вешала свои невесомые трусики и прозрачные «бюстики». Чтобы достать веревку, девушке приходилось применять свое мастерство танцовщицы и выделывать па.

— Красиво прыгает, — заметила Полина, становясь рядом с сыном и устремляя взгляд в одном с ним направлении.

Тимоха вздрогнул, мучительно покраснел, спрятал руку с цветами за спину.

— Не прячь, я видела, что там ландыши. Уши сына запылали как маки.

— А я-то думаю, что это сын за ландышами весной не сходит никак? Обычно, как только черемуха отцветет, так сразу. Теперь понимаю…

— Да чё ты, мам… Я завтра тебе принесу.

Полина только головой покачала, наблюдая издали за Мариной.

— Ну, принесешь так принесешь. Ты давай недолго. Дома дел полно.

— Я мигом! — просиял Тимоха. И хоть уши еще не остыли, направился через дорогу, к дому Плешивки.

Сказать, что Полина спокойно отнеслась к открытию, сделанному сегодня относительно сына, было нельзя. Новое беспокойство тут же поселилось у нее в душе и стремительно вытесняло оттуда все другие. Нет, конечно, она готовила себя к тому, что Тимоха неминуемо заболеет первой любовью. Она представляла объектом его любви кого-нибудь из одноклассниц или девочку помладше класса на два. Но Марина… Взрослая девушка… Слишком взрослая для своих девятнадцати. И, надо признать, слишком интересная, чтобы в нее не влюбиться. Господи, в четырнадцать лет… Пока Полина шла остаток пути до своего дома, она вспомнила все. Десятки примет показывали ей весной, что Тимоха влюбился — наглухо, по уши. Влип. А она со своей работой, со своими делами прошляпила этот факт. Пустила на самотек! Проворонила ворона вороненка! Если бы раньше заметила, поговорила бы с ним. Объяснила, что девятнадцатилетняя девушка ни при каких обстоятельствах не. посмотрит на четырнадцатилетнего мальчика. Что она просто не может воспринимать его как претендента, как объект для себя.

А теперь что? Ждать неминуемой боли, которую придется пережить Тимохе? Да как же такое могло случиться?

Полина пришла домой, стала разгребать последствия уборки, ходила из комнаты в комнату. Она искала слова, какие нужно было сказать сыну. Но слова не находились, они разъезжались в разные стороны. И от этого она начинала волноваться, нервничать. Тимоха вернулся и сразу юркнул в сарай. Долго возился там, убирал у скотины. Полину так и подмывало поговорить с ним, но она не знала, с чего начать. Наконец она уловила момент, когда сын включил музыку и уселся на подоконнике. Только она сложила в уме первую фразу, как Тимоха сам обратился к ней:

— Мам! Тетя Даша Капустина к нам бежит. Что-то стряслось…

— Почему — стряслось? — не поняла Полина и подошла к окну. Тут же увидела Дарью Капустину, рассекающую пыль по дороге. Лицо ее было красным, платок от быстрой ходьбы сбился набок, волосы выбились. Калитка с визгом распахнулась, ступеньки крыльца со скрипом просели.

— Полина! Беда у нас! — задыхаясь, с трудом выговорила Дарья и опустилась на стул прямо возле двери.

— Сынок, воды, — бросила Полина и обратилась к Дарье: — Что стряслось? С Геной что?

— Я так и знала, я чуяла… Я же спрашивала всех, никто мне ничё… Да если б знать…

— Ты, Даша, давай по порядку.

— Да какое по порядку! Голова кругом! Генка давеча прибежал ни живой ни мертвый. Ну, говорит, мать, готовься, сейчас невесту приведу. Ольга, дескать, от него беременная. И теми же ногами унесся. Я заметалась по избе, не знаю, за что схватиться, в себя прийти не могу. Как снег на голову. Я же не знала ничего!

— Да никто ничего не знал.

— А через час приходит как горем убитый. Лег на диван и лежит.

— Не пошла?

— Хуже! Она собралась от ребенка-то избавиться, шкаф тяжелый двигала, чтобы выкидыш сделать. Генка этот шкаф в щепки разнес… А она сказала, что все равно за него не пойдет.

— А где Гена сейчас?

— Достал из подпола бутылку самогона и напивается. Ой, Полина, горе без отца-то сына поднимать… Отец был бы, хоть сказал чего. А я не знаю, что и делать…

На Дарью было жалко смотреть. Полина провела ее в комнату и усадила на тот самый диван, где днем сидела и лила слезы Ольга.

— Сейчас что-нибудь придумаем… — успокаивала гостью, снова меняя халат на юбку с блузкой.

— Ты уж сходи со мной к Ольге, — сквозь слезы попросила Дарья. — Мы вместе-то уговорим ее. Скажем, какой мой Гена хороший. Чего она с ума-то сходит? Кто ж от собственного счастья отказывается? Будет за ним как королева жить. Он для нее в лепешку расшибется, уж я-то знаю своего сына!

— Конечно, скажем, — поддакивала Полина. Она совсем забыла про Тимоху, а тот сидел в своей комнате и слушал Дарьино повествование, открыв рот. — Под лук вскопай, — напомнила ему Полина.

Когда они вдвоем с Дарьей шагали по селу, солнце уже клонилось к закату, а коровы неторопливо возвращались с пастбища, подтягивались ближе к домам, но по дороге не забывали остановиться и похрумкать травкой возле палисадников. Дарьина корова, узнав хозяйку, остановилась и протяжно замычала.

— Не до тебя, Жданка, — отмахнулась Дарья. — Иди домой.

Корова постояла, озадаченно глядя вслед удаляющейся хозяйке. Потопталась скромно… и двинулась за ней.

Ольгу они увидели издалека. Она стояла на крыше своего сарая и собиралась прыгать вниз. Полина и Дарья, не сговариваясь, кинулись к калитке. Дернули — калитка заперта.

— Оля, открой!

— А я гостей не жду! Идите, откуда пришли!

Дарья попыталась открыть калитку, но та не поддавалась. Ольга заранее закрыла ее на щеколду.

— Оля, открой по-хорошему! Мы забор сломаем! — предупредила Полина.

— А ломайте! Сами же потом делать будете! Один идиот уже мне шкаф сломал! Ломать — не строить!

Ольга подошла к самому краю сарая и посмотрела вниз. Корова позади женщин протяжно загудела.

— Фу, Жданка! — вздрогнули Дарья с Полиной. — Тебя только тут не хватало! Ольга, открой сейчас же!

Ольга, не отвечая, зажмурилась и.,, сиганула вниз. Полина и Дарья дружно охнули. Дарья поддела калитку плечом, та слетела с петель. Женщины в два прыжка оказались возле сарая, где в зарослях крапивы барахталась Ольга.

— Не ушиблась? — кинулась к ней Дарья. — Ногу не подвернула?

«Не ушиблась… — мысленно передразнила Полина. — Задрать бы подол да отходить той крапивой хорошенько! Дура!»

Но Дарья уже вытаскивала ревущую Ольгу из крапивы, уговаривала пойти к крыльцу и посмотреть, целы ли руки-ноги. Пока Дарья успокаивала напуганную собственным поступком Ольгу, Полине пришлось выгонять со двора упирающуюся Жданку. Та плохо слушалась Полину, все рвалась к хозяйке, а та хлопотала вокруг упрямой Генкиной зазнобы. Наконец Дарье удалось уговорить Ольгу войти в дом. Там царил погром, учиненный Генкой.

— Ишь как любит-то тебя! — всплеснула руками Дарья, оглядывая последствия визита сына к возлюбленной. — В щепки шифоньер-то разнес!

— Орел, — согласилась Полина.

Предстояло все это как-то прибрать, чтобы успокоить беременную. Дарья как обхватила Ольгу своими огромными ручищами, так и не выпускала. Гладила по широкой спине и уговаривала, как ребенка. По ее словам выходило так, что Ольга с Генкой — почти Ромео с Джульеттой. Что любят они друг друга безумно, поэтому ругаются, что это всегда так. А уж у Дарьи в шкафах для ребенка Генкиного давно все припасено — и фланели, и ситца. И нашьет она ему разных чепчиков и уголков с выкрутасами, соседки обзавидуются. Полина собирала Ольгины вещи и слушала Дарьины выдумки, как песню. Вели они новоиспеченную сноху впотьмах, огородами. За ними плелась обиженная, недоеная Жданка. Полина несла чемодан. Дома Дарья приказала Ольге располагаться, а сама отправилась доить корову. Полина тоже сразу убежала — было совсем темно.

В доме пахло перегаром. Генка спал на высокой кровати, по-детски свернувшись, зажав обе ладони коленками. В открытое окно доносились отголоски лягушачьего концерта. Ольга сняла платье, подвинула сонного Генку. Тот стукнулся коленками о стену, но не проснулся. Ольга вытащила из-под него одеяло и улеглась рядом. Прохладная весенняя ночь за окном щедро пела на все голоса.

Ирма поливала из шланга только что высаженные помидоры. Рассада переросла, и вид у нее был несколько хилый. Дня три-четыре придется отливать, прежде чем растения переболеют, станут набирать силу. Ирма делала привычное дело, которое не мешало мыслям витать далеко отсюда. Только играющая в траве дочка нет-нет да и возвращала ее к действительности.

— Где Катя? — спрашивала Ирма, и девочка с готовностью пряталась в траву. — Нету Кати…

Звонкий смех дочери, ее озорная мордашка над травой. Игра не надоедала дочке и не мешала Ирме. Обе выглядели абсолютно счастливыми, пока на огороде не появился Игорь. Деверь прошагал мимо Ирмы, задев ее плечом. Взял из сарая лопату и отправился в конец огорода, туда, где остался невскопанный участок. Его присутствие немедленно наложило легкую тень на настроение Ирмы. Ей стало неуютно под наблюдением деверя. Она физически ощущала взгляды, то и дело бросаемые в ее сторону. Игорь готовил грядки под огурцы: постоянно устраивал перекуры, висел на лопате, пялясь на Ирму.

— Что-то я смотрю, ты повеселела в последнее время, — наконец подал он голос.

Ирма коротко взглянула на него, ничего не ответила, продолжая заниматься своим делом. Она не то чтобы совсем перестала замечать уколы родственников Павла, а словно притерпелась к ним. Внешний план ее жизни вроде бы не поменялся. Те же домашние дела, те же разговоры, та же атмосфера царили в доме Гуськовых. Только Ирма словно оказалась вне всего этого. Что-то невидимое толстым слоем окружало ее, обволакивало, не давая пробиться до нее, уязвить или расстроить. Она изменилась. И первым из всего «термитника» эту перемену заметил Игорь. Он, подобно скорпиону, ходил кругами, чтобы напасть внезапно и нанести свой смертельный укус.

— Думаешь, не заметно, как глазки-то заблестели? — негромко сказал Игорь, ковыряя лопатой в земле. — Ты хвостом-то поменьше крути. Павел узнает…

— А ты обо мне не печалься, — посоветовала Ирма, ничуть не меняясь в лице. Она говорила с уверенностью человека, который что-то решил для себя. И равнодушие ко всему, что не касалось этого решения, было до того явным, что не могло не задеть Игоря. Ему необходимо было уязвить Ирму.

— Видел вчера, как ты нарядилась и пофырила в магазин. Для кого наряжаешься?

— Не твое дело! — огрызнулась Ирма, продолжая поливать тщедушные кусты. — И тебе не мешало бы нарядиться. Глядишь, Марина и сменит гнев на милость…

Ирма сумела найти самую больную на сегодняшний день мозоль Игоря — от ворот поворот, устроенный ему танцоркой Мариной. Накануне он явился к той и, по своему обыкновению, без предисловий, выложил перед девушкой приз: толстую золотую цепь. Обычно именно так покупал Игорь для себя любовь девушек. Реакция Марины привела его в тупик. Мало того что она послала ухажера куда подальше, так еще и подняла его на смех — рассказала о случившемся клубным работникам и болтливой Плешивке. Игорь вернулся из клуба красный, как синьор Помидор, и злой, как цепной пес Гуськовых, Деготь. Намеки Ирмы пришлись прямо в яблочко. У Игоря закипело. Он искал, на ком сорвать зло. Больше всего его бесила новая реакция Ирмы. Она не пугалась, не краснела, как раньше, не защищалась с отчаянием обреченного. А сразу, с равнодушием ежа, выставила заготовленные колючки. Игорь оставил лопату, подошел ближе к женщине и уселся возле емкости с водой.

— Узнать с кем — это дело техники, — не сводя прищуренных глаз со стройной фигуры золовки, продолжал он.

— И что дальше? — поинтересовалась Ирма.

— Дальше-то? А дальше — хахалю твоему Павел ноги выдернет и еще кой-чего, а тебе… тебе — Гитлер капут.

— А тебе?

— Что — мне? — не понял Игорь.

— Тебе-то что с этого? Ты ведь, Игорь, оттого к брату в постель заглядываешь, что свою личную жизнь никак не организуешь. Ты бы лучше собой занялся, чем в нашу с Павлом жизнь лезть.

— Могу и не лезть, — согласился Игорь. — Если мы с тобой промеж собой, типа, договоримся…

Он дотянулся и ухватил ее за подол сарафана. Несильно потянул к себе. Ирма шлепнула его по руке, но тот держал крепко. Подол натянулся, с плеча сползла лямка. Тогда Ирма сжала конец шланга так, что он стал узким, и направила струю прямо на Игоря.

— Не договоримся, — сказала она.

От неожиданности тот заморгал, стал ловить ртом воздух, но в рот попала вода и приходилось отфыркиваться и плеваться.

— Отвали, Игорь! — бросила Ирма, направив струю деверю под ноги. Но тот, хлебнув водички, не остыл, а только еще больше рассвирепел. Он ухватился за ее талию и, не обращая внимания на ледяную воду, бьющую из шланга, стал торопливо лапать ее везде, где могли достать загребущие руки.

— Я закричу! — предупредила Ирма, но ее опередила дочка. Увидев непонятное, что происходило с ее матерью, малышка скривила личико и зашлась плачем.

— Отойди от нее, — донеслось откуда-то сверху.

Секунды замешательства Игоря хватило, чтобы Ирма сумела вывернуться и оказаться на дорожке. Она взглянула вверх. Там, у распахнутого окна, стоял Павел. Стоял и курил. Игорь секунды две представлял собой мокрую статую. Затем все-таки осмелился пошевелиться и встретиться глазами с братом. Ирма, подхватив ребенка, скрылась в доме.

— Паш, я пошутил, Паш…

— Ага. Я видел.

Голос у Павла был нехороший. Игорь сразу расслышал эти слишком знакомые нотки, которые появлялись у Павла всякий раз, когда им приходилось участвовать в разборках. Внутри у Игоря похолодело. Он проследил, как окурок Павла обрисовал дугу и погас в траве. Игорь, мокрый как тюлень, беспорядочно заметался по участку. Павел неторопливо спускался вниз. Когда Павел появился в дверях, Игорь, хотя и находился довольно далеко, инстинктивно отступил к сараю.

— Паш, она сама…

— Сама? Что — сама? Лапала тебя?

На пути Павла попалась садовая лейка, и он, не задумываясь, отшвырнул ее ногой. Лейка звучно вписалась в железную емкость, та издала гулкий утробный звук.

— Братан! Ты разве не видишь, она бегает к кому-то! Хвостом крутит… Я только спросил ее…

— Да? К кому же? — с угрожающим спокойствием поинтересовался брат.

— Я узнаю! Я для тебя же хотел… Я — узнаю!

Игорь уперся ногами в ступеньки сарая, остановился, пригнув голову. Павел приблизился вплотную. Игорь машинально сел на крыльцо и закрыл голову руками.

— Ты ей веришь, Паша, а она обманывает тебя!

— Докажи, — с нехорошим спокойствием промолвил Павел у Игоря над головой.

— Докажу, — чуть слышно пообещал Игорь.

— Вот тогда и потолкуем, — бросил Павел и сплюнул. Плевок пришелся совсем рядом с левой ногой Игоря. — Если то, что ты говоришь, — правда, убью обоих. И его, и ее. А если наговариваешь — не обижайся, брат…

У Игоря при этих словах спина покрылась гусиной кожей. Он хорошо знал брата. Тот, не тратя больше слов понапрасну, повернулся и неторопливо двинулся к дому.