Глава 20
На подвал навалились, что называется, всем миром. Необходимо было закончить основные работы до отъезда студентов в Израиль. Параллельно готовили несколько программ детских утренников, стараясь ориентироваться на разные размеры кошельков будущих клиентов. Нужно было разработать и меню — праздничные и для будней. Короче говоря, кафе требовало от хозяйки полной самоотдачи. Они с Брыловой организовали трехразовое питание для всех работников и практически безвылазно торчали в кафе. Обходя каждый вечер свои помещения, Ирина с трудом верила, что дело действительно движется к открытию. Когда-то ее затея многим казалась нереальной, почти невозможной — и вот она как снежный ком обрастала вполне осязаемыми чертами, превращаясь из мечты в явь. Ирина останавливалась перед живописным панно в главном зале, трогала желтый пластик столов, проходила между игровыми автоматами, проверяла исправность сушилки в кухне и удивлялась, что все это на самом деле и это не сон. От сознания реальности происходящего слегка кружилась голова и испуганно что-то вздрагивало внутри. Конечно, ее не раз навещали пожарные из инспекции, были две солидные тетечки из санэпидемстанции — каждый такой визит не прибавлял хорошего настроения, но и не способен был победить радость предстоящего открытия. Только одно обстоятельство существенно омрачало ее теперешнюю жизнь. Только одно…
Со стороны могло показаться, что Ирина до того погружена в суету дел, что посторонних мыслей у нее нет и быть не может. Все было иначе. Она, как приемник, настроенный на определенную волну, ловила всем суще-ством малейшие колебания, связанные с Сергеем, пропуская через себя, преобразуя эти волны в звенящую мелодию, и с замиранием прислушивалась к себе.
«Что это? — вздрагивала, заслышав шедший изнутри незнакомый звон, и сама себе отвечала: — Я люблю…» Вот только объект ее любви своим странным поведением доводил ее порой до отчаяния. Нет, он не лез на глаза, не демонстрировал окружающим их отношений, не докучал ей знаками внимания. Напротив, старался раствориться в общей массе, как можно меньше попадаться ей на глаза и, казалось, просто избегал ее.
Между тем он каждый вечер неизменно приезжал работать в кафе, прихватив Антошку из садика. Едва кивнув Ирине, спускался в подвал и вливался в общую кутерьму. В десять часов, как правило, Свечников отвозил Ирину с Антошкой домой. Они прощались у подъезда, и мать с сыном поднимались вдвоем к себе в квартиру.
Свечников ждал, когда зажжется свет у них на кухне, садился в машину и возвращался в кафе. Работал там с ребятами часов до двенадцати, а иногда и дольше, чтобы потом, приехав к себе, добрести до постели и рухнуть без сил. Спать без сновидений до утра.
Ирина же подолгу сидела перед телевизором, ходила без цели по квартире, останавливаясь у телефона или у окна, глядя на тротуар, где обычно он ставил свою машину.
Может быть, он вернется? Может, позвонит? Как его понять? Он дает ей время все решить? А может быть, сам все давно решил и сделал выбор? Приезжает теперь как друг? Не напрашивается в гости, как бывало, ни разу за всю неделю не завел разговор об их отношениях. Только о делах. Благо дел в кафе хоть отбавляй. Праздношатающихся здесь было не увидеть. За исключением, пожалуй одного-единственного эпизода. В тот вечер в кафе появился сын Брыловой, Стаська. Ирина сидела в подсобке, распаковывая и перетирая новую посуду. Брылова в кухне готовила ужин. Монотонное упрямое «бу-бу-бу» оторвало Ирину от своих мыслей и заставило прислушаться. Что-то было в этом «бу-бу-бу» нервное и настораживающее.
— Все равно пойду, — твердил упрямый мальчишеский басок, — сказал пойду — значит, пойду.
— Брось, сынок, не спорь. Мать сказала — не пойдешь, и разговор окончен.
— Не окончен. Дай денег, а то не уйду.
— Сказано — не дам.
Фразы повторялись по кругу, до Ирины дошел смысл разговора, и «бу-бу-бу» начало раздражать. Терпению Брыловой можно было позавидовать. Она спокойно внушала сыну свою точку зрения, тот стоял на своем и требовал денег. Так и подмывало вмешаться и поставить мальчишку на место. Но все решилось неожиданным образом. Из подвала вылетела самая махонькая студентка, та самая, цыпленок, заглянула в подсобку, скользнула взглядом по Ирине и услышала доносившийся из кухни Стаськин басок. В глазах ее что-то мелькнуло, вроде внезапного озарения, и она метнулась в кухню.
Ирине стало любопытно, как развернутся события, и она вышла вслед за студенткой.
— О-о! Какой классный молодой человек! — вскричала цыпленок, окинув Стаську восхищенным взглядом.
Мать и сын замолчали. Стае уставился на студентку. Вероятно, цыпленка поразил Стаськин рост, так как смотрела она на него, задрав голову.
— Как вы мне подходите, юноша! — искренне воскликнула студентка, и Ирина заметила, как Стас медленно залился краской. Даже шея. Он еще не понимал, что перед ним артистка, принял ее непосредствен-ность за явное признание его мужских достоинств.
Девушка обернулась к Ирине и затараторила:
— Наши все ушли, Лев Георгиевич увел их за досками. Мне поручили кулисы повесить, а я не достаю! Кошмар! А тут такой парень и совершенно не при деле!
Ирина отвернулась, пряча улыбку. Нужно было видеть физиономию Стаса Брылова в этот момент. Он потянулся за студенткой, как шнурок за ботинком. Он не поднялся из подвала даже тогда, когда вернулись ребята с досками. Остался со всеми ужинать, а на следующий день пришел раньше всех и первым делом попросил у Ирины для себя какую-нибудь работу. Пока она думала, Свечников позвал его перетаскивать мешки с мусором во дворе. Вот опять. Подошел, позвал Стаса и ушел, даже не задержав на Ирине взгляд, не спросив ничего, как бывало, не улыбнувшись. Ну не знала она, как это расценить! Что за внезапный холод? Да и холод ли?
Всякий раз, случайно коснувшись друг друга руками, оба чувствовали мгновенно возникающее горячее поле, до боли обжигающее обоих.
К концу недели Ирина могла сравнивать себя разве что с раскаленной докрасна сковородкой. При приближении Сергея у нее начинала кружиться голова. Она едва сдерживала себя, чтобы не закричать ему в лицо: «Да обними же ты меня, остолоп!»
Но — молчала. А он отводил глаза, спрашивая ее о пустяках. В одну из таких минут Ирина, не ответив на его вопрос, пулей вылетела в подсобку и разревелась.
Мария нашла ее, рыдающую, на ящике с апельсинами.
— Я устала, — ответила Ирина на вопрос подруги и поняла, что не врет. Она на самом деле устала. Сколько можно? Чего он ждет от нее — чтобы она сама повисла у него на шее? Или так мстит за ее холодность?
Как это жестоко!
А может быть, он принял ее условия и решил все оставить как есть? К тому же у него есть женщина. Он просто не может чувствовать того, что Ирина. Она больше не выдержит…
— Как я устала! — с горечью повторила она, глядя мимо подруги в мокрое от дождя окно.
— Надеюсь, завтра ты не собираешься работать? В субботу? Мы с Иваном приглашаем вас на пельмени.
— Что за повод? — вяло поинтересовалась Ирина, доставая носовой платок.
— Никакого повода. Просто пельмени. Приходи с Антошкой и… Сергеем. Или, хочешь, я сама его позову.
— Нет. — Ирина остановила уже метнувшуюся было подругу. — У нас билеты в цирк на завтра. Но я приду. Одна. Можно?
— Приходи… — задумчиво протянула Мария. — Хотя я никак не могу понять вас двоих. Что вы друг друга мучаете? Ты же любишь его, это невооруженным глазом видно. А уж про него я не говорю. Он уже извелся весь. Что ты шарахаешься от него?
Ирина молчала. Да Мария и не рассчитывала, что ее сетования дойдут по назначению. Но не говорить не могла. Ивану она потом скажет: «Я ей все высказала! Смотреть же тошно, как эта парочка изматывает друг друга. У Сергея круги под глазами. Бросает на Ирину такие взгляды, что постороннему выть охота. А она сама? Похудела вся, глаза горят. Садизм какой-то. Или как там — мазохизм, кажется. И что они там не решат?»
— Приду, — повторила Ирина. И добавила: — Если вы с Ванькой не будете доставать меня подобными вопросами.
«Вот и хорошо, — думала она, проводя по щекам компактной пудрой, маскируя следы слез. — Есть повод не пойти с ним в цирк». Сидеть с ним рядом два часа в цирке, соприкасаясь локтями, чувствовать запах, ощущать тепло его тела так близко! Такой пытки она просто не выдержит. Она завтра скажет, что у нее болит голова, зубы, бок — что угодно. Но не даст изводить себя подобным образом.
На следующий день в цирк она не поехала. Был типичный октябрьский день — с лужами, ветром и нескончаемым дождем. Ирине на самом деле с утра казалось, что у нее все болит. Сергей только кивнул на ее слова о том, что она не поедет. Кивнул, взял за руку мальчика, и они ушли. Куда исчезло его упрямство? Он даже не злился. На лице его можно было прочесть лишь покорное смирение, что никак не вязалось с образом Сергея Свечникова, который сложился у Ирины за время их знакомства. Его поведение озадачивало. Обижало. Да что там — просто бесило.
Ирина набросила плащ, повязала косынку и побрела через двор с детским садом в длинную пятиэтажку к Никитиным. Такие походы — на торт, на мамино варенье, на блины — были постоянными в отношениях Ирины с этой семьей.
Познакомились они с Машкой в роддоме. Мария родила Таню, а Ирина — Антошку. Койки были рядом, и соседки быстро подружились. С самой выписки стали ходить друг к другу в гости, потом Никитины втянули Ирину в свой магазин, и пошло-поехало…
В приготовлении пельменей неизменно участвовало все семейство Никитиных. Иван крутил мясо для фарша на электромясорубке, ему помогала Танюшка — бросала кусочки в широкую пластмассовую воронку. Мария со старшим сыном Мишей резали из теста кружочки. Дело двигалось конвейером — быстро и слаженно. Ирине досталось упаковывать шарики фарша в тесто.
Полчаса — и пельмени уже кипели в голубой кастрюле. Кухню заполнил запах бульона — с луком, душистым перцем и лавровым листом. Ирина была здесь своя, она заранее знала весь ритуал: сейчас в большой комнате Миша с Иваном поставят стол. Мария застелит его белой скатертью с фиалками по краям. На столе появится красивый столовый сервиз, подаренный Никитиным на свадьбу, — огромная пузатая супница с выпуклыми листиками по бокам, такая же соусница, полная сметаны, тарелки с позолоченными ободками. Машка называла это действо «субботний обед» или же «воскресный», судя по обстоятельствам, и неукоснительно следовала раз и навсегда заведенному ритуалу — обед вместе готовили, дети накрывали на стол, а после обеда на этом же столе играли в лото или в карты. Ирине всегда было хорошо здесь, и сейчас, сидя за столом, она гадала: почему ее всегда тянуло к Никитиным, а не к своим одиноким, как и сама, приятельницам? Сегодня она поняла: в этом доме витал дух семьи. Семьи, которую она потеряла и, казалось, уже не могла обрести. Грел ее этот дух. Трехкомнатная квартира Никитиных вечно была полна шума, возни, детских и взрослых голосов. Беспрестанно звонил телефон, требуя то Машу, то Мишу, то Ивана. То и дело приходили соседские дети поиграть с Таней или позвать Мишу на улицу.
Сегодня, поглощая ароматные никитинские пельмени, Ирине подумалось, что и у нее могла бы быть такая семья. Свечников заполнил бы собой пространство в квартире, порой пугающее своей пустотой. Они могли бы вместе лепить пельмени на кухне. Устраивать свои воскресные обеды. Вместе гулять по вечерам, когда город расцветает огнями и так здорово бродить по улицам без цели, глядя, как резвится по асфальтовым дорожкам ребенок…
А может быть, и не один. Наверное, можно было решиться и родить еще кого-нибудь. Хорошо бы девочку…
Она живо представила Сергея с бело-розовым свертком в руках. За время знакомства с этим человеком нельзя было не увидеть, что он прекрасный отец. Антошка старается во всем походить на него. Почему же вся эта картина настигла ее только сегодня, за обедом у Никитиных? Похоже, у Сергея совершенно другие мысли по этому поводу. Возможно, своими поступками и словами она окончательно оттолкнула его…
И эти сережки — напоминание об «Озерках» — всего лишь прощание. Прощание с тем, что могло быть — и не сбылось.
— Ирина Алексеевна, ты как будто и не здесь, — позвал ее Иван и подвинул стакан с томатным соком. — Это санэпидемстанция на тебя тоску навела?
— Она, — согласилась Ирина, с трудом возвращая себя к реальности.
— Да не переживай. Устроим дополнительную вентиляцию в подвале — отстанут.
— А я говорю, ей личной жизнью надо заниматься, — не удержалась Машка, — а не вентиляцией. Иначе и открытие кафе не в радость будет.
Иван стрельнул на жену глазами, и та умолкла.
Вопреки традиции Ирина не осталась играть в лото.
— Пойду заниматься личной жизнью, — без особого энтузиазма пообещала на прощанье.
— Только ты вплотную займись, — улыбнулась Мария, — запустила ты этот вопрос совсем.
Еще на лестничной площадке, ковыряя ключом в замочной скважине, Ирина услышала заливистый смех сына и странные звуки, издаваемые Свечниковым.
Он, кажется, изображал поезд — старательно гудел и пыхтел. Раздеваясь в прихожей, Ирина поняла, в чем дело, — Сергей купил Антошке железную дорогу. Это была внушительных размеров дорога — с тоннелями, вокзалом, железнодорожным мостом и прочими прибамбасами. Дорога не уместилась в детской, и они растянули ее в гостиной, сами на четвереньках ползали вслед за поездом и выражали свой восторг как могли. Ирина забралась с ногами на диван и попыталась присоединиться к общему ликованию.
— Какое чудо! — искренне восхитилась она. Сергей, довольный, разулыбался.
— Мама! Мы на таком поезде к тете Лизе ездили? — Антошка захлебывался собственным восторгом.
— Твой поезд, пожалуй, посимпатичнее, — улыбнулась Ирина.
Антошка убежал в свою комнату.
Ирина с Сергеем молчали. Мальчик принес коробку из-под духов, в которой хранились мелкие игрушки из-под киндер-сюрпризов: слоники, бегемоты, разноцветные динозавры и розовый самолетик с глазами и ртом.
Мальчик стал сосредоточенно расставлять всю эту мелочь по вагонам.
— Я вижу, обед вам придется подавать сюда, — заключила Ирина. От новой игрушки Антошку оторвешь не скоро.
Свечников только руками развел.
Она поставила кастрюлю с рассольником на газ, чайник сунула под кран и спиной уловила присутствие Свеч-никова. Он пришел следом за ней в кухню.
— Помочь?
Ирина только головой покачала. «Неужели он ничего не чувствует? — недоумевала она. — Неужели ему так легко находиться рядом со мной и не задыхаться от желания обнять, поцеловать, вцепиться руками, не отпускать от себя? Неужели ему все равно?!» Свечников, к ее изумлению, бесстрастно принял из ее рук тарелку с хлебом и ложки. Спокойно отнес это в комнату и вернулся. Встал у окна, поглядывая на Ирину.
— Я сама принесу. Иди, — проговорила она почти раздраженно, размешивая рассольник половником.
Он подошел почти вплотную. На нее опустилось облако его запаха. Возможно, этот запах был почти неуловим, но сейчас все ее ощущения были накалены до предела, кажется, поднеси спичку — и она вспыхнет как бумага. Ирина застыла как изваяние, с половником в руке. Он не спеша стащил полотенце с ее плеча… и отправился мыть руки. Слезы выступили у нее на глазах. Она резким движением разлила рассольник по тарелкам, нечаянно плеснула на плиту и быстро пошла в комнату. Установила тарелки на журнальном столике и вернулась в кухню. Поставила блинчики с мясом в микроволновку и вытерла фартуком глаза.
В комнате застучали ложками. «Что мне делать? — вопрошала Ирина свое расплывчатое отражение в самоваре. — Неужели он ждет, что я сделаю первый шаг? Довел меня до белого каления! „Все равно ты будешь моей…“ И это правда! Я хочу принадлежать ему! Хочу быть ему необходимой, как он необходим мне! Хочу просыпаться рядом с ним каждое утро и провожать его на работу! Я люблю его».
Ирина сидела на табуретке, зажав в кулаках фартук, и не мигая глядела в зеленый глазок микроволновки.
Когда вошел Свечников, она не пошевелилась. Он выключил печь и сел перед Ириной на корточки. Взял ее руки в свои.
— Устала?
«С чего устала? — хотела ответить Ирина. — Я была у подруги. Я целый день ничего не делала. Просто я хочу быть с тобой, и от этого мне безумно тяжело».
Но, конечно, она не сказала ничего подобного. Начни она говорить — обязательно заплачет. Поэтому она только чуть пожала плечами.
— Устала, — сам себе ответил Свечников, не выпуская ее ладоней из своих. — Я думаю, Антошку вряд ли удастся уложить сейчас. Мы с ним поиграем. А ты ложись. Хорошо?
Как приятно ощущать тепло его рук… Ирина едва кивнула в ответ на его слова. Он поднялся, и она встала и послушно пошла в спальню. Он накрыл ее пледом и ушел. Она долго лежала, слушая приглушенные голоса за стеной и рокот игрушечного поезда.
Когда проснулась, было уже темно за окном и в квартире стояла странная тишина. Когда она задремала — было шумно. Этот ровный шум, смешиваясь с дробью дождя за окном, пробирался в ее сон и убаюкивал, как музыка. Значит, разбудила ее тишина.
Ирина сунула ноги в тапочки и вышла в гостиную. Там было пусто — поезд сложен в коробку, на журнальном столике горела настольная лампа.
«Неужели он ушел?» — испугалась Ирина. Она заглянула в детскую — Антошка спал, обнимая своего зайца. Ирина прошла на кухню. Света там не было. Свечников стоял у открытой форточки и курил. Его одинокая фигура в осенних сумерках, мерцание сигареты у мокрого стекла, стук дождя по карнизу за окном отозвались в душе Ирины сладкой щемящей тоской. В этой тоске смешались ностальгия и предчувствие. Печаль о невозвратном и предчувствие любви. Она остановилась на пороге, ожидая, когда он заметит ее.
«Неужели ты не чувствуешь, что я рядом? — молча вопрошала Ирина, трогая взглядом ежик светлых волос и выглядывающий из-под джемпера воротник рубашки. — Ну обернись!»
И он обернулся. В темноте сверкнули его глаза, и только.
— Послезавтра я уезжаю, — наконец проговорил он. Ирина опустилась на табуретку.
— Куда?
— На гонки в Финляндию.
— Надолго?
— На две недели. Я буду звонить, ладно?
Она кивнула, пытаясь проглотить застрявший в горле ком. Вот и дождалась. Именно сейчас, когда между ними ничего не ясно, когда все обострено до боли, когда она поняла, что любит! Судьба просто смеется над ней…
Он ждал от нее каких-то слов, она поняла это по напряжению, которое читалось в его фигуре. Он хрустнул пальцами и прерывисто вздохнул. Она не могла ничего сказать — комок в горле стал болезненно осязаем, а глаза наполнились слезами. С трудом подавив следующий тяжелый вздох, он порывисто прошел мимо нее в прихожую. Не включая свет, нашел на вешалке свою кожаную куртку и аккуратно прикрыл за собой дверь.
«Что ты делаешь?» — хотела крикнуть Ирина, но только судорожно всхлипнула. Она рванулась вслед за ним, распахнула дверь на лестничную клетку. Его шаги еще раздавались внизу.
— Сережа! — Ей казалось, что она кричит, но она лишь прошептала его имя. И все же шаги внизу замерли. Она всхлипнула и вытерла слезы рукавом халата. Он возвращался. Бежал наверх через три ступеньки, а сердце Ирины бешено колотилось в такт его торопливым шагам.
«Сейчас он подойдет и спросит, зачем я его звала. И что я скажу?»
Но он не спросил. Он вошел вслед за ней в квартиру и спиной закрыл дверь. Щелкнул замок. Они бросились друг к другу одновременно, как после долгой разлуки. Он прижал ее к себе так, что хрустнули косточки. Она спрятала мокрое лицо под его распахнутой курткой. Сколько они стояли обнявшись в темном коридоре? Может, минуту, а может — час. Время остановилось. Дождь за окном перестал, и через открытую форточку стало особенно слышно резкое шипение колес, рассекающих лужи.
Ирина взяла Свечникова за руку и повела через слабо освещенную гостиную в спальню.
— Ира, я люблю тебя, — прошептал Свечников ей в макушку.
Она дотронулась губами до его жесткого подбородка.
— Я тоже люблю тебя, Сережа.
Кожаная куртка упала на пол.
Одним движением он освободился от джемпера и замер, ощущая ее теплые пальцы на своей груди, — она расстегивала его рубашку. Наконец обе ее ладони нырнули под тонкую ткань и обожгли Сергея своими прикосновениями. По его телу пробежала дрожь. Он легко потянул поясок ее теплого халата, и тот упал к ногам, обнажив для любви ее бархатистую кожу.
Они опустились на кровать, щедро даря друг другу так долго сдерживаемую нежность. Через час, утолив первый голод своей любви, они лежали, тесно прижавшись друг к другу, на широкой кровати, и Ирина слушала тихое бормотание Свечникова, не вникая в смысл, а только сладостно осязая, как его шепот щекочет ей ухо и бродит в волосах. Да и нужен ли он, смысл, в этих милых, нежных словах, которые непроизвольно рождает любовь?
Она улыбнулась, а слезы сами собой текли по ее щеке, падая ему на плечо и скатываясь под мышку.
— Что за дождь? — тихо спросил Свечников, целуя ее мокрое лицо.
— Ты уезжаешь, — отозвалась Ирина.
— Я буду знать, что ты меня ждешь, — горячо возразил Свечников. — Ты просто не представляешь, что это значит для меня!
— Но у тебя такая опасная работа. Вдруг что-нибудь случится?
— Тсс! — Свечников перебил ее поцелуем. — Ничего такого не говори. Все будет хорошо. Ведь ты будешь думать обо мне. А я — о вас двоих. Вообще тебе не кажется, что все плохое у нас позади?
Свечников повернул ее к себе, убрал волосы с лица.
— Ты знаешь, — осторожно начала Ирина, — мне кажется, ты обо мне узнал гораздо больше, чем я о тебе. Например, почему ты не женился до сих пор? Ведь женщины у тебя были, и немало, признавайся!
— Я ждал тебя. Как можно не понимать таких простых вещей?
Свечников взял в свои руки ее теплые ладони и стал целовать их влажную поверхность. Потом он положил перецелованные пальцы на свое лицо и проговорил:
— Вообще после травмы, после встречи на юге я словно заново родился. Я стал другим в чем-то главном. Не зря же говорят, что тридцать три — это важный возраст для мужчины. Ты — моя главная женщина в жизни. На тебе я и женюсь. Согласна?
Ирина кивнула и потерлась щекой о его грудь.
— А как же Анжелика? — спросила она. Не могла не спросить. Слишком велико было искушение. Не хотелось этот вопрос оставлять без ответа.
— Так значит, ты меня ревнуешь к Анжелике? — Свечников с интересом приподнялся на локте.
— Ревную, — призналась Ирина и хотела было обидеться, увидев, что он тихо посмеивается, что называется, в усы. — Что смешного я сказала?
— Ничего. Просто ты ресницами щекочешь мне под мышкой. Сейчас же прекрати, иначе я за себя не ручаюсь. Если хочешь знать, Анжелика — наша клиентка. Обучение вождению в экстремальных условиях. Мы обучаем клиентов ездить в час пик, в дождь, в снегопад, по горным дорогам, ну и всякое такое.
— Ага. И всякое такое. Только не говори мне, что у тебя с ней ничего не было!
Свечников резко приподнялся и навис над Ириной, сверкая в темноте своими пронзительными карими глазами.
— Ирка! Как я тебя люблю… — тяжело вздохнул он. — Прости уж мне все грехи сразу, и не будем больше об этом…
Он наклонился и стал целовать ее нос, щеки, родинку возле уха, уголки припухших губ. Она почувствовала его горячее дыхание на своей шее, потом на груди. Он трогал каждый сантиметр ее тела, и она полностью отдалась во власть его страсти и нежности.
Ирина краешком сознания отметила, что ее тело как бы и не принадлежит ей больше. Оно — его, оно послушно подчиняется его рукам и ждет новых и новых прикосновений. Но и сама она никак не могла насытиться им. Ей хотелось вновь и вновь бродить руками вдоль его спины, по лопаткам, трогать мускулистые руки, играть волосами на груди. Она целовала его шрам, ворошила жесткие волосы и замирала от счастья.
Как до обидного быстро кончилась ночь! Было еще темно, но утро уже на цыпочках подбиралось к городу.
Они мыли друг друга под душем, долго целуясь под горячими струями, потом на кухне ели блины, разогретые в микроволновке и уже подсохшие от повторного разогревания. Пили чай с кусковым сахаром вприкуску, не отрывая друг от друга обалдевших счастливых глаз. Потом Свечников курил у открытой форточки, а Ирина любовалась им, подперев кулаком щеку.
«Это мой мужчина, — с наслаждением думала она, — и он всегда будет курить у этой форточки. И мы вместе будем пить чай по утрам перед работой. Да как же я раньше жила? — вдруг ужаснулась она. — Как я жила без него?»
За окном в осеннее утро уже просочился рассвет, вновь зашипели машины по лужам, дворник зашаркал метлой под окном.
По коридору прошлепали босые ножки — Антошка пошел в туалет. На обратном пути, заметив родителей на кухне, он, полуслепой со сна, подошел и ткнулся сонной головкой матери в бок. Она потрепала спутанные волосики.
Свечников поднял мальчика, и тот обвил его шею теплыми ручонками, голова сонно упала отцу на плечо.
Потом Ирина стояла у окна в гостиной и слушала колыбельную.
Сергей приглушенно пел «Вальс-бостон» Розенбаума, а за окном аккомпанементом падали листья.
Когда мальчик уснул, Сергей вышел из детской и подошел к Ирине. Она обернулась и уткнулась лицом ему в грудь.
— Мы можем сходить куда-нибудь, — предложил Сергей, пытаясь угадать ее желание. — Сегодня воскресенье…
Оба ни на минуту не забывали, что завтра предстоит их первая разлука.
— Ну уж нет! — лукаво воскликнула Ирина. — Мы никуда не пойдем! Я отведу Антошку в гости к Никитиным вместе с железной дорогой…
— И целый день не будешь выпускать меня из постели, — закончил за нее Свечников.
— Именно так я и намереваюсь поступить! — отрезала Ирина. — Есть другие предложения?
— Боюсь, мои предложения не столь заманчивы, как твои.
— Вот и молчи тогда.
Свечников потянул ее за собой в спальню. Было семь часов утра. А в десять они направились к Никитиным. Антошка скакал через лужи, Свечников нес коробку с железной дорогой. Возвращаясь от Никитиных, они зашли в магазин, набрали продуктов на целый день и вернулись домой.
Они закрыли дверь и отключили телефон. День растаял так же быстро, как и ночь. Они выходили из спальни только для того, чтобы поесть. И ели, не отрывая друг от друга глаз. Потом лежали, соприкасаясь телами, и тихо разговаривали о самых разных вещах, но больше всего — друг о друге. К вечеру уснули, переплетясь ногами и обнявшись, а перед тем как уснуть — одновременно вздрогнули, засыпая, и засмеялись этому. Когда же Свечников разбудил Ирину легким поцелуем, за окном уже хозяйничали сумерки. Попив чаю, они отправились за Антошкой.
