Глава 21

Открытие кафе «Антошка» решили приурочить к дню рождения Миши Никитина. Ведь в конце концов здесь и будут праздновать детские именины, значит, и начать надо с этого.

Помещения были готовы. Ждали возвращения гастролеров. И Свечников должен был на днях вернуться из Финляндии. Ирина каждый день внимательно смотрела новости, надеясь увидеть гонки в Финляндии. Два раза в разделе «Спорт» мелькнули сюжеты об этом событии, до того короткие, что, кроме ревущей массы пестрых машин, Ирина так ничего и не увидела.

Правда, диктор называл фамилию Сергея и объявлял результаты отдельных этапов — в баллах, но Ирина так волновалась в надежде увидеть (хоть мельком!) его самого, что ровным счетом ничего не поняла.

Как он был необходим ей! Все, что она делала сейчас, все, чем занималась в эти дни, — все было для того, чтобы скорее прожить этот отрезок времени и приблизить встречу. Воспоминания о сутках, проведенных вдвоем, обжигали Ирину. И заставляли замирать сердце…

За день до открытия явились студенты. Они завалились в кафе шумной толпой и с порога заорали хором:

— Всем привет от Льва Георгиевича!

— А где он сам?

— А он в Москве от нас отмежевался. — Цыпленок стрелял глазами на дверь кухни, где мелькала узкая спина долговязого Стаськи Брылова. — Он вообще в другой поезд сел и сказал, чтобы вы за него не волновались, а во всем положились на нас. Мы уже самостоятельные.

— Ну раз вы такие самостоятельные — переодевайтесь и будем репетировать всю программу открытия.

«Лева падок на сюрпризы, — раздраженно думала Ирина, — открытие кафе для него, возможно, не такое уж важное событие. Но подумал бы обо мне, эгоист несчастный!»

Репетировали долго и шумно, то и дело переходя на импровизацию.

Затем репетиция плавно перетекла в рассказ о сказочном Израиле, и еще один день растаял, приближая всех к празднику.

Накануне открытия Ирина ушла с работы пораньше, чтобы заняться собой. Нужно хорошенько отдохнуть, чтобы быть в форме. Неделя была достаточно суматошной.

Ирина достала голубой шелковый костюм, который решила надеть завтра, и чуть подгладила юбку. Отутюжила Антошкину белую рубашку и брюки.

После этих нехитрых приготовлений наполнила горячей водой ванну, навела пену и долго лежала, наслаждаясь покоем и негой.

Раньше она наверняка бы прокручивала завтрашнее мероприятие, ощущая подступающее толчками волнение. Сейчас все было иначе.

Настойчиво просились мысли о Сергее, и она впустила их все до одной.

Это были разные мысли. Она представляла его за рулем в спортивной машине и гадала: а что он чувствует, стремясь к своей победе? Она вспомнила свои первые впечатления от знакомства с ним на юге. И пыталась как-то связать эти впечатления с тем, что было сейчас. Ничего не получалось. Потом память вдруг подносила ощущение его поцелуя, и мурашки пробегали по телу. Становилось зябко, несмотря на горячую воду. В девять часов она села у телефона, укутавшись в теплый халат, и стала ждать. Обычно он звонил в десятом часу и они разговаривали несколько минут, торопясь сказать друг другу что-то важное, и каждый раз оставалось ощущение, что самое-то главное как раз осталось не сказанным.

Сегодня он так и не позвонил. Зная наверняка, что он, конечно же, в дороге и поэтому позвонить не может, Ирина все же расстроилась и уснула разочарованная, с неприятным чувством потери.

Это настроение проснулось наутро вместе с ней, и как она ни пыталась его перебить нарочито веселой болтовней с ребенком, оно не уходило, а все больше трепетало внутри, жалобно подкатывая к глазам непрошеными слезами. Он не приехал. Его не будет на открытии.

К пяти часам вечера в кафе начали подъезжать первые гости. Они входили в сияющее новизной и фантазией пространство, где их мгновенно охватывала атмосфера детского праздника.

Первым делом бросалось в глаза панно с конопатым рыжим мальчиком Антошкой из знаменитой песенки про картошку. Море подсолнухов на стене состязалось в красоте с улыбчивым солнцем и озорными детскими рожицами.

Выделяясь на фоне темно-зеленого коврового покрытия, явно продолжая настенную живопись, сверкали ярко-желтые пластиковые столы в окружении стульев-подсолнушков. При входе на второй этаж, в более экзотический мир, стояли две заморские пальмы, и у лестницы на стене красовалась карта острова сокровищ да таинственные стрелки вели наверх, в две загадочные комнаты.

Все помещения наполнял сладко-ванильный аромат торта, который Брылова, вероятно, только вынула из духовки. Нарядные клоуны в подвале надували шары. Иван Никитин возился с магнитофоном.

Когда основная масса приглашенных собралась в главном зале, клоуны шумной вереницей выскочили из подвала и, взявшись за руки, приплясывая, принялись бродить между столами. Дети присоединились к ним, охотно вставая в эту движущуюся гусеницу, и зашагали в такт музыке зигзагами по всем помещениям кафе.

Впереди два клоуна крутили зонтики на манер колес — получился довольно пестрый веселый поезд. Наконец всех гостей рассадили за столы.

Ирина то и дело оглядывалась на стеклянную стену в надежде увидеть подъезжающую «десятку». Все зря. Кроме Сергея, она ждала еще двух человек. Леву Иващенко и Егорову.

Последней было послано официальное приглашение, и если она не явится, этому может быть только одно объяснение: обещанных двух ставок для театра клоунады она выбить не смогла.

Отсутствие Левы и обижало, и настораживало. Ирина не могла придумать для него никаких оправданий, как ни старалась. Что за важные дела могли задержать его в Москве, или куда он там еще направился? Объяснить себе его выходку Ирина могла приблизительно так: или он запил, не выдержав столь длительного воздержания от спиртного, и тогда вся Иринина затея ставится под угрозу, или за последние годы он изменился настолько, что стал просто необязательным и безответственным человеком.

Сомнительно, но факт налицо. В таком случае опять же Ирина могла винить только себя. Это будет ей уроком. Но как больно разочаровываться в людях, которых много лет считала своими друзьями. Все эти мысли роем неслись в голове новоиспеченной хозяйки кафе, когда она вместе со всеми гостями стояла в хороводе и пела «Каравай».

После «Каравая» по сценарию должен был появиться Карлсон с горой тефтелек на подносе, и это предполагалось как сигнал к подаче горячего.

Едва из недр кухни прозвучала реплика: «Малыш, открой окно, Карлсон вернулся», раздался звон колокольчика над входной дверью, и все обернулись на этот звон, ожидая появления персонажа. Появились двое: нарядная полная дама с высокой прической в сопровождении респектабельного молодого человека лет семи. Весь его вид — и прическа на косой прибор, и черная «тройка» с бабочкой — говорил о том, что перед собравшимися предстал по меньшей мере будущий директор банка. А может быть, мэр. А может быть…

Но, впрочем, все это спорно, потому что его бабушку приняли за Фрекен Бок, о чем громко возвестила Таня Никитина.

— Карлсончик! — завопила она, обнимая Карлсона и рискуя уронить на себя поднос с тефтелями. — Домо-мучительница пришла, прячься!

Машка, вытаращив на дочь испуганные глаза, стала делать ей знаки, но та решила, что мать тоже боится, и ринулась к отцу, который давился от смеха, выглядывая из зала игровых автоматов.

Егорову он знал в лицо.

Остальные так ничего и не поняли, ожидая продолжения действия.

Ирина открыла было рот, чтобы сгладить неловкость, но Егорова быстро оценила ситуацию и включилась в игру.

— Милый, милый Карлсон! Обещаю больше никогда не есть ватрушки в одиночку, — затянула она голосом раскаявшейся домомучительницы.

Студент, изображавший Карлсона, мгновенно подлетел к Егоровой и, виртуозно держа на отлете поднос с тефтелями, расцеловал «крокодилицу» в обе щеки.

Наконец тефтели были розданы, и Егорова получила возможность сказать речь. Говорила она своим командным голосом очень хорошие теплые слова. Ирине было немного странно слышать такие слова из уст Егоровой.

Из речи вытекало, что на таких женщинах, как Ирина, все и держится. Вроде как она из тех русских женщин, которые «коня на скаку остановят…» и тому подобное, и в наше трудное время именно такие, как Ирина, и являются надеждой страны, ее опорой и главной действующей силой. И что-то еще в этом роде. «Хорошо хоть здесь все свои, — мелькнуло у Ирины, — иначе бы люди подумали, что я ее пригласила ради этих пышных дифирамбов».

Внук Егоровой преподнес Ирине букет роз, а потом Егорова притащила из гардероба веснушчатую рыжую куклу и вручила хозяйке.

Гости были щедры на аплодисменты, и Ирина с облегчением отметила, что все же речь Егоровой — единственное официальное выступление на празднике. И она к тому же быстро потонула в вихре развлечений, которые подготовили студенты.

Ирина сидела за столом рядом с Марией, смеялась вместе со всеми, следила за ходом праздника, но наслаждаться не могла. Внутри, где-то на уровне грудной клетки, металось бесприютное чувство незавершенности. Ни отсутствие Левы, ни любая заминка по ходу сценария не были тому причиной и вообще мало трогали ее в эти минуты. Ей нужен был Свечников. Она с удивлением обнаружила, что нет особой радости по поводу того, что все, к чему она так стремилась, — свершилось. Она открыла кафе. Выдюжила. Смогла. Завтра она будет думать о том, как привлечь клиентов, о том, как закрепить успех, удержать достигнутое и, конечно, о прибыли. Но это завтра! Сегодня нужно радоваться! Она не могла. Больше того — она с тоской наблюдала, как по ходу праздника стремительно падает ее настроение, нарастает пугающее чувство одиночества и тревоги. Она без конца оглядывалась на темную уже гладь стекла, надеясь увидеть за ним усталую улыбку Сергея.

Наконец она заставила себя вернуться к действительности.

Праздник был в разгаре.

Едва вереница детей с картой в руках исчезла в верхней, пиратской комнате, внизу, в помещении подсобки, раздался внушительный грохот. Впечатление сложилось такое, что рухнула гора пустых ящиков.

«Только бы пустых!» — мелькнуло у Ирины.

— Кто-то славно навернулся, — прокомментировал Стае Брылов и направился в сторону подсобки.

— Говорила же, уберите… Завтра, завтра! — проговорила Мария, демонстративно не трогаясь с места. Она терпеть не могла беспорядка.

Дети были наверху, а взоры взрослых обратились к двери подсобки, как к экрану телевизора. Вот сейчас откроется дверь и… что? Появится пьяный сторож? Грузчик, нечаянно наступивший на банановую кожуру? Продавщица, неудачно метнувшаяся за апельсинами?

Открылась дверь, и появилась цветастая клоунская физиономия в соломенной шляпе.

Дети выбежали на шум и, перевесившись через перила, стали наблюдать, как из недр подсобки выползает клоун — рыжий, в невообразимой шляпе, весь обшитый карманами. Причем из каждого кармана торчит цветок!

Рыжий в недоумении остановился посреди зала, щурясь от яркого света и удивленно озираясь. Ведь его вид так и вопрошал: «Куда я попал, господа?»

Дети россыпью скатились с лестницы, окружили рыжего плотным кольцом. Он, радуясь детям, вынимал из кармана цветы и раздавал их. Ребенок брал цветок, к которому была привязана ленточка, и тащил к себе, ленточка тянулась из кармана и казалась бесконечной. Дети вытягивали из Левы цветные атласные ленточки, а те все не кончались. Через минуту все кафе превратилось в сплошной визг детского восторга. Ирина не стала пробиваться к Леве со своими вопросами. Потом. А вопросы были. Их количество удвоилось, когда сквозь визг детей она уловила там, в подсобке, еще какую-то возню и смех. Стас Брылов явно с кем-то разговаривал, убирая ящики. Голоса были женские. Вот из темноты подсобки вынырнули еще две рожицы с розовыми поролоновыми носами, в блестящих колпачках на резиночках. За букетами цветов трудно было разглядеть лица, но Ирина уже узнала их.

— Лизка! — завопила она, забыв о приличиях, и, подпрыгнув, помчалась к подсобке.

Ну, Лева! Это же надо учудить такое! Просто кладезь сюрпризов.

— Потом обо всем поговорим, ага? — Лизаветины глаза пылали тысячей огней. — Мы с Полиной сегодня ночевать у тебя будем, можно? Ты не против?

— Я очень даже не против, — подтвердила Ирина и усадила гостей за свой стол.

Поговорить, хотя бы перекинуться парой слов не удалось — из кухни раздался гудок, все обернулись, на пороге высилась нарядная Брылова. С помощью Стаса она держала огромный торт со свечами. Свет погас, и торт, мерцая огнями, поплыл к столу именинника.

Дети окружили его плотным кольцом, в глазах отразился трепет свечей.

Захваченные торжественностью момента, они не услышали, как над входной дверью скромно звякнул колокольчик. Только Ирина — вся слух — мгновенно отозвалась на этот звук и сама побежала открывать. Из гостей это может быть только один. Она повернула ручку замка и распахнула дверь. За порогом, на мокрой от недавнего дождя площадке было пусто. Она вышла наружу, сбежала с крыльца. Наверняка он спрятался, чтобы сделать сюрприз. И сейчас вынырнет из темноты, налетит как ураган, и все. Больше ничего не нужно для счастья.

Машины в поле зрения не было. Ирина заглянула за кирпичный выступ, отделяющий кафе от магазина «Машенька». Пусто. Еще не готовая к столь откровенному разочарованию, она пошла вдоль дома, обогнула его, постояла в растерянности и вернулась. Только теперь она позволила себе засомневаться. Звонок мог ей померещиться, потому что она его сильно ждала. Слуховые галлюцинации. Впрочем, позвонить могли из озорства. Звякнуть и убежать. Но все это уже не важно. Его нет.

Ирина вошла в крохотный коридор кафе, закрыла за собой дверь и прислонилась лбом к прохладному стеклу. Она больше не пыталась сдержать слезы. В главном зале плескалось веселье. Торт был разрезан, клоуны раздавали шары и иголочки. Сейчас будет салют шаров в честь именинника. Потом танцы. Желающих пригласят в зал игровых автоматов.

Ирина глотала слезы. Она отгоняла от себя мрачные мысли, но они настойчиво лезли в голову.

С ним что-то случилось. Это уже было в ее жизни. Веселый праздник и долгое ожидание. И трагедия.

Тогда она сумела выстоять. Подняться и начать с чистого листа. Но теперь она не такая сильная. Теперь — нет. Это не должно повториться.

Ни успех, ни присутствие друзей, ни ребенок не могли сейчас для нее восполнить отсутствие одного-единствен-ного человека. Мука ожидания становилась невыносимой. В коридор выглянула Лизавета.

— Что стряслось?

— Лиза… Вот ключи от дома. Иван отвезет вас. Мне нужно уйти. Я тебе потом все объясню. Мне очень нужно, только ничего не спрашивай.

Лизавета молча взяла ключи, с интересом наблюдая за подругой.

Ирина схватила с вешалки плащ, нашарила в кармане мелочь. Ничего больше не объясняя, вылетела на воздух.

В автобусе она постепенно пришла в себя. Вот и знакомая пятиэтажка с библиотекой внизу. Ирина выскочила из автобуса, стремительно пересекла дорогу и вошла во двор, где жил Свечников.

Пестреющая рекламой спортивная «восьмерка» бросилась в глаза, словно обрывок бумаги на мокрой ночной дороге. При виде машины сердце Ирины ухнуло вниз, потом мгновенно подпрыгнуло кверху, некстати застряв в горле. Новый рой мыслей устремился в ее и без того разгоряченную голову. Он здесь, он вернулся! Но почему он до сих пор не с ней? Почему не поехал сразу в кафе? Как он может еще заезжать домой, когда она…

Ирина поднялась на площадку второго этажа и остановилась. Сердце беспокойно прыгало, не находя себе места. Голова кружилась. Ноги отказывались идти дальше.

Ирина поняла, что боится. А если… Если он не испытывает того нетерпения встречи, которого она ждет от него? Если он будет удивлен, недостаточно рад ее неожиданному появлению? Что тогда? А если он не один? Если все обстоит иначе, нежели она ожидает? Сможет ли он принять жизнь такой, какая она есть? Ирина в изнеможении опустилась на ступеньки. На нее навалилась усталость. Ей показалось, что еще немного — и она не сможет сделать ни шага. Через силу поднялась и побрела наверх. Что бы там ни было — она больше не выдержит неизвестности. Дверь квартиры Сергея оказалась незапертой.

Ирина остановилась в прихожей, пытаясь справиться с волнением. Из ванной доносился шум и плеск воды. В комнате работал телевизор.

Ирина сбросила туфли и прошла в комнату. Кругом были разбросаны вещи Свечникова. На полу стояла раскрытая спортивная сумка с одеждой, рядом валялся серый гоночный комбинезон, поверх пледа лежали темно-коричневый выходной костюм прямо с вешалкой и несколько рубашек. Увидев эту картину, Ирина отчего-то мигом успокоилась. На нее разом снизошло умиротворение. Она забралась с ногами в кресло и накрыла ступни и колени его свитером — ноги были ледяные.

Итак, он приехал. С ним все в порядке, и, судя по всему, он собирается к ней.

Она улыбнулась, взяла с соседнего кресла пульт и выключила телевизор. Наступившая тишина колыхнулась в пространстве предчувствием встречи.

Дверь в ванной скрипнула, и в проеме показался Свечников — лицо его было ровно наполовину намылено пеной для бритья.

Увидев Ирину, он удивленно заморгал. Побритая половина лица обнажила улыбку. Ирина чуть шевельнулась в своем кресле.

В два прыжка Свечников очутился у ее ног, сел на пол и молча ткнулся намыленным лицом ей в живот. Мыльная пена целиком осталась на ее бирюзовом костюме.

— Вот спасибо! — поблагодарила она, отстраняя его лицо, чтобы разглядеть его, глянуть в глаза. И не смогла удержаться от смеха. Теперь на месте пены выступила трехдневная щетина, тогда как другая половина лица была гладко выбрита. Ирина провела ладонью по небритой щеке и прерывисто вздохнула.

— Ты нарочно не дождалась моего приезда, чтобы посмеяться надо мной?

Свечников поцеловал ее ладони.

— Конечно, — подтвердила Ирина. — И еще чтобы ты испортил мой новый костюм…

Костюм на животе был белый от пены и, конечно, насквозь промок. Мокрой стала и юбка.

Свечников устроил подбородок на ее коленях и стал смотреть на нее снизу.

— Ты приехала сама… Значит, соскучилась, — констатировал он, не отрывая глаз от ее лица.

— Ничего подобного, — в тон ему ответила Ирина. — Просто хотела застать тебя в неофициальной обстановке. Без косметики.

— Ну и как я тебе?

— Ты ужасен. Особенно твоя левая половина лица.

Ирина наклонилась и поцеловала его заросшую щетиной щеку.

Свечников шевельнулся и обнаружил, что ноги ее укрыты его свитером.

— Ты замерзла, — догадался он и вскочил на ноги.

— Нет-нет! — живо возразила Ирина, потому что не хотела, чтобы Свечников отходил от нее даже на минуту. Даже для того, чтобы добрить лицо. Но он уже метнулся куда-то на кухню и минуту спустя вернулся с большим целлофановым пакетом.

Он взял его за углы, тряхнул хорошенько, и у ног Ирины вздохнул ворох искристого, совсем живого меха. Она охнула. Свечников поднял этот ворох, расправил и укрыл Ирину целиком, до глаз. Это была легкая, непонятного меха шуба под цвет ее волос.

— Ну и ну! — выдохнула Ирина. К такому она не была готова. А Свечников сел на корточки и обнял ее ноги.

— Хочу, чтобы ты, мерзлячка, полюбила зиму, — повторил он свою давнюю фразу.

— Я ее уже люблю. Очень.

На улице было совсем темно. Густоту сумерек чуть разбавляли блики уличных фонарей. Последние листья носились по асфальту в поисках приюта. За дорогой шумел своей вечерней жизнью спальный мегаполис. В его желтых бессонных глазах творилась жизнь. Сотни историй кипели в этих сотах человеческого улья. Тысячи судеб пересекались невидимыми, до предела натянутыми нитями и напряженно звенели в извечном своем стремлении к счастью. А где-то далеко, в космической колыбели уже готовился к жизни новый век, сладко чмокая во сне губами.