Глава 18
— Нет, ты только подумай! Наши оба перепились и полезли за ней в воду!
— Оба?
— Ну!
Инна мыла тарелки после завтрака, Маша вытирала. Никита болел с похмелья и не выходил из спальни.
— Вот тебе и проверка! Наши оба нахрюкались, а твой, , гляди, как огурчик бегает!
За окном мелькнул Зверев с лейкой в руках.
— Мой?! — Маша возмущенно бросила полотенце. — Ну уж, Инночка, не ожидала от тебя!
— Да Господи! Чего ты подпрыгиваешь?! Я же шучу, это и ежу понятно. Чего надулась, как твоя Алька?
Алька, легка на помине, просунула мордашку в дверь:
— Маш, мы с папой — белок смотреть.
— Панамку надень.
— Я взяла. Мы тебя ждем.
И доверчивыми глазищами: хлоп, хлоп. Инна взглянула на Машу и спрятала улыбку:
— Конечно, Маш, иди прогуляйся. В сосновом лесу сейчас благодать. Семечек возьмите.
— Ну я-то зачем с вами пойду? Мы с тобой там уже были. Сходи с папой.
Алька насупилась:
— Я без тебя дорогу не найду. И папа не найдет. Он фотоаппарат возьмет.
Инна вновь зыркнула на Машу и, обращаясь к Альке, пообещала:
— Сейчас Маша придет. Мы только вам поесть соберем.
После недолгих препирательств Маша сдалась. Смотреть белок отправились вчетвером.
Впереди в белой панамке скакала Алька с биноклем на шее, за ней, высунув язык, трусила Шейла.
Следом неторопливо шел Денис. Он нес корзинку с провизией. Маше достался фотоаппарат.
Дорога в сосновый лес бежала мимо озера, затем в дубовую рощу и, минуя ее, ложилась в теплое изножье сосен. Прогретый воздух лениво колыхался, и от насыщенной концентрации запахов леса радостно кружилась голова.
Алька первая добежала до сосен и остановилась. Дожидаясь, пока взрослые догонят ее, сняла босоножки и теперь хитро поглядывала на Машу.
Та прекрасно поняла девочку: они вместе обнаружили, что здесь, в преддверии хвойного леса, где росли дубы вперемежку с соснами и было особенно тенисто и сыро, узкая утоптанная тропинка стала гладкой, как спина какого-нибудь морского котика. Кое-где она поросла коротким зеленым мхом, но по большей части оставалась гладкой, влажной и приятно прохладной в жаркий день.
Когда они раньше приходили сюда, то проделывали эту часть пути обязательно босиком, наслаждаясь холодной упругостью тропинки. Шлепали по ней босыми ногами до тех пор, пока лес не начинал редеть и сквозь густую хвою не пускалось вразнос щедрое золото лучей.
Тропинка становилась горячей, шершавой, а потом и вовсе терялась под слоем порыжевшей хвои.
— Папа, раздевайся! — радостно объявила девочка и подпрыгнула от нетерпения.
Зверев оглянулся на Машу. Под его беспомощным от непонимания взглядом она почувствовала себя как на работе: иностранцы так же смотрят на переводчика. Маша разулась и ухватила сандалии за ремешки.
— Зачем это? — поинтересовался Зверев.
— Узнаешь! — подпрыгнула Алька.
— Это ритуал, — пояснила Маша. — Подчиняйтесь, если, конечно, хотите увидеть белку.
— Безусловно, — подтвердил Денис и скинул кроссовки.
Алька пропустила взрослых вперед, а сама пошлепала сзади, поглядывая им в спины.
— Сейчас будем сочинять, — тихо предупредила Маша.
— Что? — громким шепотом отозвался Денис и оглянулся на дочь.
Та сосредоточенно бормотала что-то себе под нос.
— Что-нибудь да будем, — пообещала Маша. — Тропинка такая сочинительная. Прошлый раз считалку сочинили.
— Считалку? Это тоже ритуал? — догадался Денис.
— Ну да. Например: елки, палки, шишки… Продолжайте.
— Я?!
— А кто же?
— Ну, попробую. Елки, палки, шишки… Выбрались из книжки!
— Что ж, вы делаете успехи. Хотя до дочери вам далеко.
— Начинаю! — предупредила Алька и, выдержав паузу, прокричала: — Женщина, мужчина… — Вдруг запнулась: — Маш, а тебя можно женщиной называть или нужно только девушкой?
Денис, смеясь одними глазами, покосился на Машу.
— Понимаешь, — объяснила Алька, — если я тебя девушкой назову, то мужчина здесь никак не подходит. А папа ведь мужчина…
— Назови как нравится, — разрешила Маша.
— Ну, начинаю.
Женщина, мужчина, Девочка, собака…
— Шли по синей чаще, мокрой от росы, — продолжила Маша и обернулась к Звереву.
— Девочка скакала, — поддержал Денис. — Женщина… молчала!
Маша хотела было возразить, но Зверев проворно провозгласил последнюю строфу:
— Солнце усмехалось в рыжие усы!
Алька подпрыгнула, хлопнула в ладоши и забежала вперед Маши и Дениса. Шейла последовала за ней.
Резво пятясь назад, словно этот способ ходьбы ничуть не сложнее обычного, Алька громко скандировала свежесочиненную считалку:
Женщина, мужчина, девочка, собака Шли по синей чаще, мокрой от росы. Девочка скакала, женщина молчала, Солнце усмехалось в рыжие усы.
Тропинка кончилась. Среди сосен образовалось солнечное пространство; по которому незамедлительно принялась носиться Шейла.
В ожидании белок решено было перекусить. В корзинке нашлись вареные яйца, сырники, кусок вареной свинины, квас, редиска и длиннющий батон.
Шейла устроилась возле Зверева и аккуратно брала из его рук то, что он ей предлагал.
Белки действительно появились, и довольно скоро. Они сновали с ветки на ветку, с сосны на сосну, спускаясь все ближе к людям. Зверев взял у Маши фотоаппарат и показал глазами на Шейлу. Маша удержала ее за ошейник. Алька достала семечки и протянула ладошку вверх.
Белок было две. Несколько минут потребовалось им, чтобы осмелеть и спуститься к людям. Зато спустившись, они не скромничали. Одна даже ухватила кусок сырника и спрятала за щеку.
Собака и девочка едва сдерживали свои эмоции…
Возвращались ближе к вечеру, когда жара уже сбавляет свою прыть и. идти лесом и полем особенно приятно. Не хочется разговаривать, но и молчание не бывает в тягость — каждый думает о своем.
Алька взяла за руку Зверева, и так они шли вдвоем некоторое время. Потом вдруг Алька остановилась, стала поправлять панамку, дождалась, когда Маша поравняется с ними, и свободной рукой ухватила ее ладонь. Теперь шли втроем. И хотя Маша не была в восторге от этой Алькиной выходки, но возразить не смогла. Денис тоже не решился разрушить созданную дочерью мизансцену. Он лучше поговорит с ней потом, с глазу на глаз. Шейла бежала впереди, изредка останавливаясь, склонив набок свою большую неровную, как футбольный мяч, голову. Дождется людей и бежит дальше.
Маша смотрела вокруг, наслаждаясь красотой Лесного, а в голове назойливо и звонко звенела лесная считалка:
Женщина, мужчина, девочка, собака…
Допоздна Маша помогала Инночке солить огурцы. Когда работа была закончена, умылась под краном в огороде и отправилась спать. Боясь разбудить девочку, осторожно пробралась через темный предбанник, шагнула на первую ступеньку лестницы и остановилась: наверху раздавались голоса. Вероятно, с Алькой беседовал Зверев, и Маша, сама не зная почему, не поднялась в мансарду, но и не ушла из бани. Она решила узнать, о чем разговор.
— Понимаешь, дочка, я вообще не хочу больше жениться. Я уже был женат, и неудачно.
— Но второй раз может быть все по-другому… Ага. Все та же песня.
Маша поднялась ступенькой выше и вся превратилась в слух.
— Не думаю, что будет по-другому. Ты еще многого не понимаешь. Моя работа… Она надолго отрывает меня от дома. Не каждая женщина может и хочет ждать мужа по полгода. Это трудно.
— Мама не хотела ждать?
В ответ молчание. Было слышно, как Зверев нервно ходит по комнате, переставляет стулья. Тянет с ответом.
— Мама была сложный человек, Алька. Мне кажется, она сама так до конца и не поняла, чего ей хотелось.
— Но Маша! Маша другая! Она сможет ждать, я знаю. Ей будет не скучно со мной. Она такая. Она из-за меня со своим женихом рассорилась. Насовсем.
— Из-за тебя?
Зверев перестал ходить. Было слышно, как он подвинул табуретку к Алькиной кровати.
— Кто тебе это сказал? Маша?
— Да нет же, папа. Я слышала, как Софья Наумовна рассказывала своей дочери Лине, что Борис не хотел меня удочерить и Маше запретил. А она его не послушала.
— Да, конечно, малыш, это сильный поступок. Но… как бы тебе объяснить? Маша всегда будет твоей подругой. Она свободна. Она не обязана из-за любви к тебе выходить замуж за меня. Это совсем другое.
— Она тебе нравится?
Маша перестала дышать. Почему? Шут его знает. Ей почему-то мучительно захотелось услышать ответ. И она боялась, что Зверев ответит тихо и она не услышит. Или он увернется от ответа. Или ответит не то, что хочется.
А чего ей, собственно, хочется? Хочется нравиться всем, даже врагам? Маша с удивлением прислушалась к себе. Попыталась воскресить то чувство ненависти, которое клокотало в ней так недавно. Не получилось! Ненависть отступила, а то, что осталось, пока не поддавалось анализу.
Зверев встал. Было слышно, как он открывает окно. Как долго ничто не нарушает тишину…
— Она… молодая, умная, красивая девушка.
Наконец для нее были подобраны какие-то слова! Дипломат! Он не ответил на вопрос, он просто оценил ее субъективно.
Маша усмехнулась: даже — умная! Вполне мог обойтись «молодой и красивой». Ребенок проглотит.
— Ну! — Алька нетерпеливо скакнула на своей кровати. Скрипнули пружины.
— И тем более она достойна лучшего. Она еще не замужем. Не испытала тех разочарований, что испытал я. У такой девушки все должно быть по-другому. Ну, как это тебе… я даже не знаю. Думаю, ей нужен не усталый вдовец с ребенком на руках, а молодой, веселый, перспективный.
— У нее был молодой и веселый. Влад. А она его не любила!
— Бывает…
Зверев закурил. Маша поняла это по едва различимому запаху» дыма.
Некоторое время отец и дочь молчали.
— Папа, а мне кажется, что ты ей нравишься!
Что? Вот болтушка! Маша ушам своим не поверила. Сводница малолетняя! Когда, интересно, она успела сделать такие выводы? Возмутительно!
— С чего ты взяла?
Зверев, вероятно, спрыгнул с подоконника — голос стал ближе.
У Маши ноги занемели от неудобной позы. Встать по-другому было нельзя — лестница скрипит.
— А сегодня, когда ты белку кормил, она на тебя смотрела, — невозмутимо ответила «сваха».
— Ну и что?
— Ничего. Просто она так смотрела, чтобы никто не заметил.
— Ах ты, сваха моя мелкокалиберная! Отец и дочь посмеялись.
— Папа… а ты после мамы кого-нибудь любил? Маша, стоя в темноте на лестнице, посочувствовала Звереву. Вот допрос так допрос! Попробуй выкрутись.
— Н…нёт, — не сразу ответил он. — Думаю, что нет. Когда с твоей мамой познакомились, мы были молодые совсем. Тогда полюбить — раз плюнуть. Любовь, она в двадцать лет буквально в воздухе витает.
— А теперь?
— Теперь? Теперь, думаю, чтобы полюбить, мне, например, нужно с человеком пуд соли съесть.
— Соли? Зачем?
Зверев усмехнулся. Маша ясно представила, как дрогнули уголки четко очерченных губ.
— Ну, так говорят. Выражение такое. Значит, испытать вместе какие-то трудности. Ну, пережить что-то. Чтобы человек, которого полюбишь, был проверенный. Вообще трудно все это, Алик. Я сам не знаю, что говорю тебе. Слова… это все такая чушь. В жизни все по-другому.
— Ты уже уходишь, пап?
Маша кошкой нырнула в глубь предбанника. Осторожно надавила на дверь, вышла в ночной стрекочущий сумрак. Прыгнула к елке. Щекотно проехалась по руке нежная хвоя…
Когда шаги Дениса стихли в саду, она выбралась из укрытия и пробралась домой.
Алька лежала, накрытая с головой, и притворялась спящей.
«Знает кошка, чье мясо съела», — усмехнулась Маша. Нет, с этой свахой она сейчас разбираться не будет.
Говорить надо с Денисом. И как можно скорее. Только как начать разговор? Признаться в том, что подслушала? Не хочется. Маша улеглась.
В изголовье, на одном гвозде с подушечкой для иголок, висела обезьянка — подарок Зверевых. Маша дотянулась и взяла игрушку. Посадила поверх одеяла.
Решение пришло само собой: нужно уезжать. Алька ни в коем случае не должна строить ложных планов.
В свои фантазии она верит как в реальность. Уж больно впечатлительна. Кажется, она уже привыкла к отцу. Вот и хорошо. Так же постепенно привыкнет к отсутствию Маши. Нужно развязать эту веревку, пока она не затянулась в узел…
После завтрака Зверев предложил Маше съездить с ним в райцентр за продуктами.
— Инна не хочет ехать, говорит, все есть. Но нас много, продукты лишними не будут. Один я не знаю, что брать…
Зверев старался быть убедительным, потому что предвидел отказ. А поговорить необходимо. Дочь вчера просто ошарашила. А он отнюдь не Макаренко, чтобы такие вопросы решать в одиночку.
Но девушка вопреки ожиданиям не отказалась. Молча села в машину, закинула косу назад, пристегнула ремень. В тесноте салона Зверев вдруг ясно ощутил эту знакомую смесь конфет и лимона — ее дезодорант. Или духи. И понял, что трудно будет начать этот разговор. Всю дорогу до райцентра нес какую-то чушь про природу, про корову Марту, сенокос и пасеку, куда водил его Никита и где его изрядно обработали пчелы. Маша молча слушала его с непонятной полуулыбкой на губах.
В магазине он тоже молчал, возил за ней тележку, куда она складывала гречку, рис, макароны, консервы, пакеты с манкой, горох, корм для собаки. У самой кассы он добавил в тележку коробку конфет, торт с орехами и четыре шоколадки.
Молча погрузили все это хозяйство в багажник. Поехали. Едва выехали из райцентра, Зверев свернул к речке.
— Вы не возражаете, если я помою машину?
— Мойте.
Девушка безропотно спустилась к самой воде, устроилась на склоне среди травы.
«Уж больно она сговорчива сегодня. К чему бы это?» Зверев два раза плеснул на машину, наскоро потер тряпкой. Собственно, машину он мог бы помыть и дома, у Зотовых. Да и что ее мыть, если сейчас на дороге она мигом примет прежний вид? Он бросил это занятие и подошел к Маше. Устроился неподалеку. Предложил сигареты.
— Я не курю, — отозвалась она не оборачиваясь.
— Неужели?
— Вы опять хотите меня обидеть? — Маша посмотрела на него в упор. Из-под темных бровей на него плеснули два синих огня.
Он все время ляпнет невпопад. В его планы не входило обижать ее. Тем более этот лимонно-конфетный запах просто обезоруживал.
— Ни в коем случае, — ответил Денис и отодвинулся. Чтобы на нее не летел дым. — Но сами посудите: тот автопортрет, который вы мне рисуете, никак не вписывается в рамки сегодняшнего дня.
— Я вам ничего не рисую.
— Ну, я сам себе рисую. Это все равно. Вы молодая образованная девушка. Отказываетесь от блестящей партии ради чужого ребенка… подбираете на улице чужую полудохлую собаку. Самоотверженно ухаживаете за тем и за другим. Вас не заботят мужчины. Хотя здесь, в лесу, какие мужчины, понятно…
Маша отвернулась. Зверев запнулся и все же продолжил:
— Хотя я зря про мужчин. Возможно, я задел вашу душевную рану?
— Да ладно, чего уж там. — Девушка усмехнулась. — Вы, Денис, насколько я поняла, не сентиментальны?
— Нет. Но вы — да, — с готовностью ответил он.
— Такое ощущение, что вы не спускали с меня глаз все это время.
— Да это было ни к чему. Ваши добродетели бегут впереди вас. Взять хотя бы вашу скромность. Ведь коса — это признак девичьей скромности, кажется, так? И теперь еще открытие: вы не курите. По-моему, более совершенной быть невозможно.
Кажется, его занесло. Он определенно не умеет разговаривать с женщинами. Собирался говорить о дочери, а несет всякую чушь. Скорее всего девушка сейчас встанет и пойдет в машину. Олух. Зверев ругал себя, а Маша продолжала сидеть и смотреть на воду. И он вдруг поймал себя на мысли, что тоже не хочет уходить. Он хочет разговаривать с ней, слушать ее голос, смотреть на ямочку у локтя.
— Моя дочь очень привязана к вам, Маша.
— Я знаю. Это взаимно.
— Но меня беспокоит одно обстоятельство… даже не знаю, как все это…
— Она предложила вам жениться на мне? Зверев бросил на девушку короткий взгляд:
— Откуда вы знаете?
— Она мне предложила то же самое. Зверев присвистнул.
— И… что вы… Я имею в виду, что-то надо делать…
— Сегодня вечером я уеду.
— Что?
Зверев с минуту молча смотрел на Машу, потом отвернулся к реке. Почему-то этот вариант даже не пришел ему в голову. Зачем же сразу уезжать? Может, можно придумать что-нибудь другое? Девушка продолжала:
— И вы уедете следом. Смена места развлечет ее, и она забудет свою идею. Не сразу, но забудет. Отвыкнет.
Зверев подумал: «Она уговаривает меня как ребенка».
Маше, видимо, тоже пришла в голову подобная мысль, и она замолчала.
Через несколько минут он отозвался. Голос его был усталый и опустошенный.
Он сказал:
— Да, пожалуй, вы правы. Так будет лучше. Поднялся и подал ей руку. Ее ладонь была мягкой и прохладной. И он не выпустил ее пальцев, пока они шли к машине. В салоне Маша спросила, будто спохватилась:
— А с кем вы будете ее оставлять, когда уйдете в море?
— С бабушкой. У нее есть бабушка, моя мать.
— Это хорошо.
Оставшуюся дорогу они не проронили ни слова.
