В ту ночь шел дождь. Наконец-то дождь. Слишком поздно. Как раз когда я приготовилась к пытке из-за права на воду – и дождь. Можно подумать, мне нужно дополнительное доказательство, что у судьбы извращенное чувство юмора.

И не просто дождь – гроза. Она пришла с северо-запада, величественная, как космопорт, черная, как горная гряда, огромная буря прерий. Мы с Зи стянули матрасы и одеяла на пол и лежали рядом, глядя, как стихия бушует и полыхает молниями.

Мы лежали так почти час, глядя, как накатывает буря, неторопливая, как Лебединая Всадница. Вроде бы и говорить было не о чем. Я ощущала под боком тепло тела Зи.

– В первую ночь, когда ты сюда приехала, тоже была гроза, – сказала она, когда туча была уже почти над нами. – Помнишь?

Я помнила. Мне было пять, а ей шесть. То была моя первая буря в прерии. Мне тогда думалось, что кожу покалывает оттого, что молния метит именно в меня. Казалось, она наверняка угодит в меня, я загорюсь и погибну.

Страх парализовал, а маленькая Да Ся подпрыгивала на койке от восторга. «Какая громадная!»

Потом посмотрела на меня: «Боишься?»

А я сказала: «Нет».

Всю жизнь я боюсь. И всю жизнь говорила людям, что нет. Я почти – почти – верила, что это и впрямь так.

Над головой буйствовали тучи, по брюху у них ползали молнии. В воздухе сгущалось странное зеленое чувство, словно все вокруг накапливает заряд и вот-вот начнет парить в магнитном поле.

То, что я всегда говорила, – неправда. Неправда, что я не боялась.

Я потянулась к Зи, и она взяла мою руку.

На каменном полу было жестко, даже с матрасом. Больше всего плечам. И каждой выступающей точке на позвоночнике. Сверкнула и треснула молния, осветив комнату, как…

– Зи, – сказала я. – Как ты думаешь, меня убьют?

Пальцы Да Ся погладили мне запястье в том месте, где бился пульс. В мире не сыщется и пяти человек, которые бы ответили мне честно, но Зи была из них. Она сказала:

– Не сразу.

Облака взорвались. На стекло обрушился град. Он производил невероятный шум, и мы с Зи сжались и придвинулись ближе, прячась друг у друга в руках от этого пугающего мгновения. Потом обе пришли в себя, хотя шум продолжался, достаточно громкий, чтобы никто не узнал, плачу я или нет.

Наконец дождь закончился. После всего, что было, – только порывы ветра и брызги. Я медленно погрузилась в сон.

Когда я проснулась, было уже довольно поздно, за полдень. Кто-то выключил все колокола, отбивающие расписание. И от их молчания я словно плыла во времени. Небо было угрюмое и словно покрытое синяками, как человек, которого только что избили.

Возвышаясь над беспорядочно смятыми матрасами и одеялами, Зи сидела у себя на койке на голых веревках. Она кивнула мне, и я несколько секунд лежала и наблюдала, как ее длинные пальцы складывают журавликов из серебряных конфетных оберток, которые, должно быть, выбросили солдаты. В комнате слегка пахло шоколадом. Запах из Галифакса – от него меня начинало мутить.

Времени наверняка оставалось уже не много.

Я встала.

Тщательнее обычного умылась, заплела косы. Они получились слишком тугими и тянули на висках, как электроды.

Я как раз размышляла, переплести их или нет, как дверь открылась и за ней показались – нет, не солдаты, как мы ожидали, а кто-то другой. Гость был средних лет, среднего роста и весь какой-то бурый – обветренная кожа, непослушные волосы и почти желтые глаза. Весь желтоватый и худой, как лев, которого выгнали из прайда. Мужчина стоял в дверях один, с улыбкой на лице, и сжимал в руке планшет.

– О, принцесса Грета. Ваше королевское высочество. А это, должно быть, – он сверился с планшетом, – Дочь Небесного трона?

– Я Грета. Заложник по крови в этой обители и Дитя перемирия. Здесь мы не пользуемся титулами.

– Вот оно что. Что ж, обитель меняется, как вы уже, вероятно, заметили. Но разумеется, я готов уважать ваши предпочтения. Я Толливер Бёрр.

Он протянул мне руку. Я уже почти забыла, для чего люди так делают. Когда я не пожала ему кисть, он повернулся к Зи.

– А вы? Мне называть вас Да Ся?

Зи посмотрела на него сверху вниз:

– Знаете, мне кажется, «Дочь небес» прекрасно подойдет.

– Ваше божественное высочество, – кивнул он. – Конечно.

– Мистер Бёрр… – начала я.

– Пожалуйста, зовите меня Толливер.

– Мистер Бёрр, что вам от нас нужно?

– Э-э… Я рассчитывал, что вы пойдете со мной.

– Обе?

Зи продолжала говорить, глядя на него сверху вниз. Надо мне у нее этому научиться. Впечатляющий эффект, когда в тебе всего пять футов росту.

– Конкретно – кронпринцесса, ваше божественное высочество. Ее ждут в библиотеке. Но вас, разумеется, тоже будут рады там приветствовать.

Он протянул руку в направлении мизерикордии. Зи величественно проплыла мимо него и пошла первой.

– А для чего вам нужна кронпринцесса? – вопросила Зи. – Конкретно.

– Я… эксперт. Эксперт по коммуникациям.

– По коммуникациям… – с тревожным предчувствием повторила я.

У входа в мизери стояли два охранника. Бёрр кивнул им, и они шагнули в стороны. Дверь отъехала.

Книги так и валялись там, куда их сбросил акустический удар. Через разбитый потолок струился дневной свет, и я почувствовала острый, грустный запах пыли, прибитой дождем.

У стола для карт стоял аббат.

Когда мы вошли, он повернулся. На экране снова отображалось лицо.

– Марк Аврелий говорит, что лучшая месть – не быть похожим на того, кто нанес тебе вред. Признаюсь, мне непросто этого добиться. Доброе утро, Да Ся. Доброе утро, Грета. Рад, что вы хорошо выглядите.

– Святой отец…

Мой голос прозвучал сипло. Я думала, ЭМИ убил аббата. Видеть его живым было радостнее, чем я могла выразить словами.

– Вижу, вы познакомились с мистером Бёрром.

– Пожалуйста, зовите меня Толливер, – снова сказал Бёрр.

Подойдя к аббату поближе, я увидела, что одна рука у него пришпилена к столу. Рядом с рукой стояла коробочка с мерцающим сенсорным экраном. Пучок проводников из коробочки тонкой змейкой извивался по столу и убегал к голове аббата. Я переводила взгляд с него на Бёрра и обратно.

– Между мной и мистером Бёрром произошло небольшое разногласие, – сказал аббат. В его голосе появился странный легкий хрип. – Я объяснял ему, что я – искусственный интеллект Класса два, который, согласно Бангалорской конвенции, пользуется всеми правами личности, а вовсе не является терминалом линии связи.

– Но вы же можете работать связным устройством, – сказал Бёрр.

– Конечно могу. Но вы должны были бы спросить, хочу ли я это делать.

– А! – сказал Бёрр, словно проблема была чисто техническая. – Думаю, наша коробочка справится как следует.

Он наклонился и что-то сделал с сенсорным экраном.

Аббат дернулся, как Элиан после разряда электричества, а потом… он умер. Точно так же вытекает жизнь из человеческих глаз. Только что аббат был здесь, и вот уже это лишь тело, куча деталей.

– Отец! – закричала я.

Но он не вернулся.

Рука Да Ся оказалась у меня на плече – я чувствовала, как она дрожит. Но из камберлендцев никто не отреагировал.

– Отец аббат? – позвала я.

Молчание.

– Работает, Бёрр?

Из тени позади стола аббата вышла Уилма Арментерос.

– Да, генерал. – Бёрр, прищурившись, всмотрелся в экран. – Мы готовы к сеансу связи.

– Хорошо, – буркнула Арментерос и выдвинула из-за стола стул, стоящий напротив аббата. – Ваше высочество, прошу садиться.

Я медленно обошла стол и приблизилась к ней. Села. Я не могла оторвать глаз от мертвого предмета, который раньше был моим аббатом. Генерал тяжелой рукой похлопала меня по плечу. Стучало в висках, тянуло тонкие волоски там, где косы были заплетены слишком туго. За мной маячила Арментерос. Какой жесткий стул.

Да Ся подошла и встала рядом с аббатом. Ее глаза говорили: «Держись». Мне очень захотелось взять ее за руку, но было нельзя. Я только смотрела на эту руку, опирающуюся о стол рядом с рукой аббата. Через его запястье проходил шуруп, который пронзил наружные резиновые мышцы и проделал отверстие между сочленениями. Стол был узкий – я легко могла бы дотронуться до этой безжизненной конечности. Но не стала. Спинка стула упиралась мне в лопатки – должно быть, я отодвигалась все дальше и дальше назад.

Толливер Бёрр деловито обошел стол и встал около меня.

– Просто великолепно, не шевелись секундочку.

Он поднес к моему лицу какой-то измеритель, потом развернул его к себе и прочитал данные. После чего удовлетворенно кивнул генералу:

– Отлично. Был бы у меня рассеиватель, я бы разгладил кое-какие тени – но на самом деле не надо, чтобы все выглядело слишком прилизанно. Главное, чтобы ее было легко узнать.

– Спасибо, Бёрр, – кивнула Арментерос. – Соединяйте нас.

– Конечно, только дайте я сперва выйду из кадра.

«Выйду из кадра…» Его слова эхом отозвались у меня в голове. Что, меня кто-то собирается снимать?

Я подняла глаза на аббата. Его лицевой экран был мертв. Лишь несколько отдельных пикселей показывали, где находились глаза и рот, когда аббат… ушел.

– И… начали!

Бёрр легким дирижерским жестом убрал руку от сенсорного экрана.

И вдруг вместо лица аббата появилась моя мать.

На королеве Анне не было парика.

Это меня потрясло, как если бы она вышла к нам без одежды. У нее были короткие растрепанные волосы цвета пепла, а не огня. Какое-то время она не смотрела на меня. Очевидно, мое изображение еще не стало резким. Где-то зажужжал наводящийся объектив, и я встретилась глазами с матерью.

– Грета! – произнесла она.

Я не знала, что ответить. И попробовала сказать:

– Мама…

– С тобой все в порядке? Они не причинили тебе вреда? А остальным?

– Я…

Как мне объяснить? То, что в момент удара ЭМИ я лежала в снофиксаторе, – это не вина камберлендцев. Вообще, то, что я попала в снофиксатор, было слишком сложным вопросом, чтобы обсуждать его сейчас.

– Из детей, которых я видела, не пострадал никто. Они причинили вред аббату…

Я посмотрела на его руку и снова перевела взгляд туда, где должно было быть его лицо. Но увидела только свою мать.

– Грета… – Она словно умоляла меня. О чем?

– И теперь панорама вправо. – Толливер что-то набрал на коробочке.

Должно быть, она управляла виртуальным присутствием моей матери, потому что аббат механически повернулся и посмотрел на генерала.

– Вы хотели убедиться, что она жива, ваше величество, – сказала Арментерос. – Вы удовлетворены?

– Как я понимаю, своего заложника вы забрали? – произнесла королева Анна таким твердым голосом, что им можно было чеканить монеты. – Я говорю о вашем внуке.

Арментерос бросила взгляд в темноту, потом снова посмотрела на экран и пожала плечами:

– Побочные преимущества, несущественные для данной дискуссии, ваше величество.

Голова аббата – голова моей матери – качнулась и повернулась так, чтобы снова видеть меня. Камера наехала, лицо заполнило весь экран и было видно только от подбородка до лба. Ее глаза располагались там, где должны были быть иконки глаз аббата. Они пристально вглядывались в меня. Я чувствовала необходимость что-то сказать, но не знала что. Ее взгляд приводил меня в дрожь.

– Грета, поговори со мной. Скажи что-нибудь такое, что знаешь только ты. Такое, что они не могут подделать.

Голову покалывало, но я не задумалась ни на секунду, а тотчас ответила:

– Я не Жанна д’Арк. Я это знаю, потому что мне страшно.

– Грета!..

Я едва расслышала свое имя. Я только видела его – в очертаниях губ моей матери. Она подняла руку аббата и дотронулась до меня – я ощутила на щеке легкий холодок керамических кончиков пальцев. На мгновение я позволила себе отдаться этому прикосновению, такому знакомому, а потом посмотрела на мать и кивнула. Она кивнула мне в ответ – как королева королеве – и повернула лицо к генералу.

– Хорошо, Арментерос. – От резкости ее голоса синтезатор речи у аббата задребезжал. – Давайте выслушаем ваши требования.

Я сидела на жестком деревянном стуле у стола – того самого, за которым отмечала на карте ход войн, уносивших нас одного за другим. Бин, ее забрали совсем юной. Витор, непоколебимый и печальный. Сидней – его рука выпала из моей. Стол для карт, за которым я изучала надвигающуюся войну – ту, что убьет Элиана. И меня.

Слева от меня Арментерос излагала свои требования. Вернее, требование у нее было только одно, именно такое, как я предполагала: права на пользование питьевой водой из озера Онтарио. Я даже верно предсказала объем: семь тысяч акрофутов в год.

Обычно это умение меня радует. Я как наяву слышала голос аббата, который именно так и говорит: «Не оказалось бы неведение более милосердным». И еще я видела высокий стол в серой комнате, где такой ровный свет, что даже нет теней. Что это будет – инъекция? Электронные пучки? Пуля в голову? Зачем об этом беспокоиться? Раньше никакой причины не было. Почему сейчас должна быть? Камберлендцы наверняка планируют нечто менее… приватное.

– Это превышает водоносный потенциал озера, – сказала королева Анна.

– По словам моих гидрологов, чуть-чуть до него не доходит.

Даже будучи пропущен через тело аббата, наклон головы моей матери выглядел в точности как у меня – как у нее.

– Этот анализ был произведен в дождливое десятилетие. Обычная величина – шесть тысяч двести акрофутов, на десять процентов меньше.

Арментерос медленно покачала головой:

– Семь тысяч – минимум, необходимый для поддержания численности нашего населения.

– Значит, вашему населению придется измениться. Озеро измениться не может.

– Вы предлагаете мне дать двумстам тысячам человек умереть от жажды?

Я была уверена, что у матери поднялась бровь, хотя виден мне был только затылок аббата и трещина в корпусе, там, где выходили проводники.

– Я предлагаю вам перевезти их. Но решение за вами: это исключительно вопрос внутренней политики.

– Ваше величество, – сказала Арментерос. – Я ведь стесняться не буду.

Она резко втянула воздух. Я знала, что за этим последует. Пора от угрожающих намеков перейти к ясно выраженной угрозе. Пора заговорить о пытках.

«Стесняться не буду», – так она выразилась.

Меня вдруг все это взбесило. Я потянулась к коробочке Толливера Бёрра, ухватилась за пучок проводников, идущих к голове аббата. И дернула.

Провода оторвались. Аббат закряхтел, затрясся и, раскачиваясь, схватился за стол. Лицо матери на экране застыло и исказилось.

– Генерал Арментерос, – резко бросила я, – меня бы удивило, реши вы «стесняться».

– Сядьте, ваше высочество, – пророкотала Арментерос. – Бёрр, верните королеву.

– Только попробуйте, – рявкнула я на него. Потом снова набросилась на нее. – А вам, – сказала я, – не разрешается использовать мой титул. Меня зовут Грета, и именно так вы будете меня называть. Думаете, если я заложница в обители, всякий может меня использовать? Я – Дитя перемирия! Если хоть один волос упадет с моей головы, за вами придут андроиды. Талис сотрет Камберленд с карты, вы меня слышите? Сотрет с карты!

Я так сильно стукнула кулаком по столу, что несколько солдат подпрыгнули от неожиданности. Рука онемела.

– Сядь, – приказала генерал и подняла палец.

По комнате пронеслась волна щелчков – это вскидывались ружья, беря меня на прицел.

Я рассмеялась:

– Вы не застрелите меня. Как вы собираетесь меня пытать, если сначала застрелите?

Генерал щелкнула языком, признавая мою правоту. Получилось так похоже на аббата, что я вздрогнула и схватилась за край стола.

Толливер Бёрр смотрел на Да Ся, словно решая, на какую роль ее назначить.

– А с ней что делать? Ее можем пристрелить.

– Соседка по комнате? – спросила Арментерос, а несколько ружей переместились на Зи. – Кто такая?

Да Ся улыбнулась грозной улыбкой богини Тары, сложила перед собой ладони и поклонилась:

– Я дочь Небесного трона, Возлюбленная Гор, Чистая Душа Снегов. Уничтожьте меня, и вы окажетесь в состоянии войны против большей части Центральной Азии.

– Она совершенно права, – раздался дребезжащий голос аббата. Его голова поникла. – Они обе правы. ООН этого так не оставит. Талис лично прикажет нанести удар по Камберленду.

Талис! Из уст андроида это имя звучало как заклинание. Казалось, в комнате резко упала температура.

– Я ухожу, – сказала я. – Мне нет смысла находиться здесь, пока вы будете решать, как именно причинить мне боль.

Я отпустила стол, от которого у меня на ладони осталась белая полоска. Я бы споткнулась, если бы Да Ся не подошла и не поддержала меня за локоть, формально – как подобает лицу, сопровождающему королеву.

– А вы, – отрезала я, глядя на Бёрра. – Поищите у себя на корабле другое оборудование. Им и воспользуйтесь. Больше я не стану разговаривать со своей матерью через аббата. Отпустите его.

– Спасибо, Грета, – невнятно произнес аббат, не поднимая головы.

Его рука по-прежнему оставалась привинченной к столу. Но он был жив. Когда мы с Да Ся проследовали к двери, стволы ружей сопровождали нас, как глаза.

Солнце, проникавшее сквозь разбитый потолок, устроило игру света и тени: где-то было так ярко, что приходилось щуриться, а где-то лежала темнота. Очертания солдат, стоящих у двери, казались размытыми из-за хамо, и их почти скрывала тень. Я видела только их перемещения, когда они уступали нам дорогу.

Лишь подойдя совсем близко, я разглядела, что один из них едва не роняет ружье из рук. Лицо напряжено и перекошено, словно по каждому дюйму его тела ползут пауки. Среди них стоял Элиан.