Хейя

Сегодня я спала в постели Маркуса. Лежала на его месте и вдыхала его запах. Я не собиралась там спать. Пришла в девять и думала заняться делом. Включила свет в прихожей, прошла в детскую. Там стоял маленький комод, и я, опустившись на колени, просмотрела одежду в ящиках. Билли не исполнилось еще года, а на большинстве ярлычков стояла пометка «от 12 до 18 месяцев». Видимо, он был крупный для своего возраста.

Одежда лежала аккуратно – кофточки и свитерки в нижнем ящике, майки и штанишки в среднем, а комбинезоны в верхнем. На двери висела на крючке теплая курточка. Подвеска с чайками исчезла. Взяли с собой? Наверное, Билли привык засыпать с этими чайками.

Под окном я нашла обтянутый тканью короб с изображением Ноева ковчега, полный игрушек: резиновый жираф, который пищал при нажатии; раскрашенный деревянный клоун; множество разноцветных кирпичиков и красный пластмассовый самосвал с огромными колесами. Жираф был довольно противный – с нависшими веками и длинными черными ресницами.

Потом я пошла в спальню. Постель была заправлена. Я думала, она хоть снимет простыни перед отъездом. Мне захотелось полежать там, где каждую ночь спит Маркус. Я разделась, убрала темное покрывало и легла с его стороны. И быстро уснула в этой большой чужой кровати. Мне приснился очень яркий сон. Я стою на своей кухне. Маркус сидит за стойкой. Я беру нож и делаю себе глубокий разрез в нижней части живота, справа. Маркус внимательно смотрит. Я надавливаю края разреза, и из раны появляется яйцо. Я ловлю его в белую фарфоровую плошку, радуясь, что не повредила желток. Потом растапливаю на сковороде сливочное масло и жарю Маркусу яичницу.

Утром я проснулась почти в восемь. Быстро оделась и взялась за работу.

Кабинет у нее маленький, повернуться негде. На двери появились новые фотографии Билли. Я присела на стул, посмотрела на полки. Ну и беспорядок. Взяв наугад стопку бумаг, я стала их перебирать. Оплаченные счета, поздравительные открытки, благотворительные открытки. Какие-то справочники. Еще кучка бумаг в пластиковых конвертах. В основном – письма родителей из Португалии. Я и не знала, что ее родители живут за границей… Ну где-то же она должна хранить важные документы?

Я встала, оглядела полки. Наверху среди книг заметила фиолетовый бокс для бумаг. Осторожно встав на стул, сняла его. Оно! На корешке было написано: «Свидетельства о рождении», «Пенсия», «Завещание». Оттянув пружинку, я вынула бумаги. Сверху лежало ее свидетельство о рождении. Она на два года младше меня. Отец – англичанин, мать – португалка. Родилась в Лондоне. Следом шло свидетельство Билли. Он родился третьего октября, в Университетском госпитале. Второго имени у него нет. Просто Билли Хартман. Меня растрогало, что Маркус назвал сына в честь своего деда-коммуниста. Именно деда из всей семьи он любил больше всех, и именно дед оказал на него самое большое влияние.

Когда Маркусу было одиннадцать, дед взял его с собой в рыбацкую деревушку, где провел детство и где не был сорок лет. Поездка сильно впечатлила Маркуса, он часто о ней вспоминал. Его старшие братья отнеслись к приглашению деда иронически, потому они поехали вдвоем. У деда всегда находилось время для Маркуса, он всегда его выслушивал. И Маркус прозвал его «Папуля».

В первое же утро в деревне они пошли к бывшему дому деда. Дом давно снесли, и на его месте построили новый. Папулю это расстроило. Потом он заметил, что деревья сохранились, и рассказал внуку, как в детстве они заменяли ему целый мир: могли стать пиратским кораблем, могли – колесницей. И Маркус забрался на его любимое дерево.

Потом они вернулись в деревню. Дед остановился перед старым магазинчиком, где продавали одежду. Раньше, рассказывал он, владелец магазина считался важной птицей. С его сыном, Яари Варпе, они вместе учились в школе.

За прилавком стоял седой человек с грустным морщинистым лицом. Он вздрогнул и спросил:

– Билли Хартман, это ты?

– Да, Яари. Я. А это мой внук Маркус.

Они жали руки, разглядывали друг друга, подсчитывали, сколько лет прошло – больше сорока. По пути к пристани дед сказал: «Ты подумай, какая у него жизнь. Год за годом просыпаться по утрам, только чтобы открыть магазинчик, встать за прилавок и увидеть все те же лица. В твоем возрасте я считал, что весь мир у его ног. Семейный бизнес оказался для него ловушкой».

Дед учил Маркуса жить полной жизнью, отстаивать свои взгляды и не бояться трудностей.

Много лет спустя, когда Маркус навещал деда в убогом доме престарелых в дальней глуши, я сказала ему, что мне очень нравится, как он старается помочь слабым и беззащитным. Он рассердился – дескать, не считает деда слабым и беззащитным. Дед значил для него все так же много. Со мной он порвал вскоре после того, как дед умер. Я часто думала – не связаны ли эти события?

Нужно взять свидетельство о рождении Билли и сделать копию.

Ее распоряжения на случай смерти оказались интересными. Все имущество она завещала сыну. Не так уж и много у нее имущества. Квартира – не ее. Она взяла ее в долгосрочную аренду, и после ее смерти аренда переходит к Билли. А Маркус как же?

Кэти упомянула и имя детского психотерапевта, который должен наблюдать Билли… в случае ее скоропостижной смерти. Что ее заставило сделать такое распоряжение? Она ведь не больна. Еще у нее было несколько пенсионных программ, все на мизерные суммы.

И тут я услышала, как открывается входной замок. Я вскочила и замерла посреди кабинета. Неужели они вернулись? Я не успею ни убрать документы, ни закрыть коробку. Снаружи раздались шаги, кто-то пробормотал: «Свет в прихожей оставила…» Голос женский, но не Кэти. Шаги послышались со стороны кухни. Загремела посуда, из крана полилась вода. Наверное, уборщица пришла навести порядок. У нее, конечно, свои ключи. Потом заработало радио – она вертела ручку настройки, пока не нашла канал с музыкой кантри. Чтобы добраться до входной двери, мне надо пройти мимо открытой кухни. Значит, придется ждать, пока уборщица закончит там и перейдет в другую комнату. А если она войдет в кабинет? Хотя, тут, похоже, вообще никогда не прибирались. Наверное, ей не велено сюда заходить. Можно дождаться, пока она уберет всю квартиру и уйдет. Часа два-три. У меня не хватит сил стоять за дверью столько времени. Лучше проскользнуть к выходу, пока она будет в ванной или спальне.

Уборщица возилась в кухне минут двадцать. Мыла пол, складывала посуду. У меня страшно затекли ноги. Она кипятила чайник, что-то пила. Потом отправилась в ванную. Открыла воду, принялась оттирать раковину. Сейчас или никогда. Захватив свидетельство о рождении, я бесшумно прошла по коридору, открыла входную дверь. Захлопывать ее за собой не стала, просто прикрыла. Она подумает, что сама так оставила. На этой неделе мне придется прийти еще раз – сложить документы и поставить фиолетовый бокс на место. Пошатываясь, я спустилась вниз и вышла на улицу.

Когда я поднималась в редакцию, меня, шагая сразу через две ступеньки, догнал Филип.

– Хейя, как дела? Минутка найдется?

Я пошла за ним в его кабинет. Он усадил меня и сказал:

– Давно мы не беседовали.

Не нравится мне его лицо: злое и напряженное. Все черты лица словно сбились к середине. Он-то считает себя привлекательным, потому что начальник. А сам – неприятен. Двигается резко, рывками. Не в ладах с собой и своим телом.

– Как идет работа над проектом?

– Хорошо.

– О каких зданиях ты пишешь?

– У меня – Шотландия и Северная Англия – Даремский собор, Адрианов вал…

– Ты сама выбрала?

– Сама.

– Я думал, ты захочешь что-нибудь более экзотическое…

– Может, это для меня и есть экзотика. – Я улыбнулась. – Никогда не была ни на севере Англии, ни в Шотландии.

– По-твоему, работа движется хорошо?

Я помедлила, и он заметил.

– Наверное, да.

– Ты что-то не очень уверена.

– Просто не знаю, захотят ли об этом читать целый год. Через какое-то время интерес может иссякнуть.

– Было бы жаль.

– В списке есть замечательные места. А некоторые объекты так себе. Лесопилка и мельница в Верла не увлекали меня в двенадцать лет, не увлекают и теперь. Лучше, наверное, выбрать объекты поинтересней и сосредоточиться на них.

– То есть не делать полный обзор? Ты Кэти об этом говорила?

– Нет.

– Наверное, стоит с ней обсудить.

Я посмотрела на него с сомнением.

– Не хотелось бы с ней спорить.

Он выскочил из-за стола и в этот миг напомнил сумасшедшую марионетку.

– Завтра у меня встреча с важным рекламодателем. Кэти нет, и я хотел попросить тебя пойти и немножко его… воодушевить. Сможешь?

– Ладно, с удовольствием… воодушевлю, – лукаво сказала я.

– Хорошо, тогда жду с нетерпением.

Он открыл мне дверь, и я пошла к себе. Аиша внимательно смотрела – следила, чтобы потом доложить Кэти. Нечего смотреть.