Хейя
Июль
В начале июля я получила письмо от моей матери, Соланж.
Дорогая Хейя!
Ты теперь так далеко, что мы с твоим отцом решили: Магомет, может, и не идет к горе, а мы до тебя доберемся.
Папа нездоров, и я за него волнуюсь. Он не хочет бросать работу; мучает себя без всякой необходимости. Все же я уговорила его взять отпуск на четыре недели. На август у нас намечен десятидневный круиз. Отправляемся из Лондона, потом две ночи в Париже, оттуда на поезде в Марсель. Потом – Генуя, берег Амальфи, Сицилия, Карфаген и Барселона. И возвращаемся в Марсель. После планируем провести две недели в Провансе. Условия прекрасные, и папа настаивает, чтобы ты поехала с нами в круиз. Я тоже считаю, что тебе пойдет на пользу отдохнуть от работы. Папа с удовольствием все оплатит.
Если же ты, как я предвижу, не сможешь на такой срок оставить работу, мы прилетим в Лондон пораньше и побудем какое-то время с тобой. Мне посоветовали хороший отель прямо в центре, на Шарлотт-стрит. Буду благодарна, если ты уточнишь свои планы, чтобы я могла зарезервировать номер. Если хочешь поехать в круиз, сообщи как можно быстрее, тогда папа успеет заказать тебе каюту.
Как всегда, с любовью,
Соланж.
Трудно придумать худшую участь, чем провести десять дней на корабле с моей матерью в борьбе за внимание отца. Ревнивее ее нет никого. Если папа нальет мне вина раньше, чем ей, начинается сцена. К тому же совершенно ясно: она не хочет, чтобы я с ними ехала.
Помню, в какую она впала ярость, узнав о моем уходе с телевидения. Пусть она меня и не любила, но ей нравилось, что ее дочь пользуется известностью. Настоящую причину ухода я ей назвать не могла. Надеялась, что она разглядит страдание за моей маской. Ничего она не разглядела. Сплошное равнодушие и осуждение. Тогда я и махнула на нее рукой. Даже не называю ее мамой: для меня она Соланж, как и для всех остальных.
* * *
Когда две недели спустя мои родители приехали в Лондон, я взяла с собой Роберта – пусть побудет буфером.
Соланж встретила нас в вестибюле отеля – элегантная, в темно-зеленом жакете. Роберт чмокнул ее в щечку, и она одарила его легкой улыбкой. Ясно, что вчера, когда мы вместе обедали, Роберт произвел хорошее впечатление. Она объявила:
– Петер сегодня с нами не пойдет. Он не выспался, и ему нужно отдыхать. Встретимся с ним за обедом.
– Он вчера плохо выглядел, – обеспокоенно сказала я.
– Я же ясно тебе написала, Хейя. Он нездоров.
– А что с ним?
От недовольства по ее лицу пробежала легкая дрожь, она поморщилась.
– Проблемы с сердцем.
– Это очень серьезно?
– Ему нужно беречься.
– А что-то сделать можно?
– И так уже все делают. Иногда ему просто нужно отдыхать.
Роберт чувствовал нарастающее напряжение. Он сжал губы, словно не желая сказать лишнего, погладил мою руку и обратился к Соланж:
– Вы не передумали насчет экскурсии в галерею «Тейт Модерн»? Можно отменить.
– Нет-нет, я очень хочу пойти, а Петер просил купить ему каталог.
Я разглядывала пол вестибюля, выложенный белыми и серыми мраморными плитками. Роберт опять сжал мне руку.
– Так идем?
– Я бы лучше осталась, побыла с папой. Вы не возражаете? – Я перевела взгляд с Роберта на Соланж.
– Твоему отцу нужно спать, – отрезала она.
– Я не стану его будить. Дай мне ключ от номера. Посижу там, а когда он проснется, заварю ему чаю.
– Ты ведь собиралась все нам показать!
Как же я ее ненавидела! Я столько месяцев скучала по отцу, а она недовольна, что мы побудем вдвоем.
– Я с огромной радостью все вам покажу, – предложил Роберт.
– Спасибо, Роберт. – Она повернулась ко мне. – Тогда встретимся в ресторане.
– Столик заказан на час пятнадцать, – напомнил Роберт, посылая мне заговорщический взгляд – да, нелегко с ней.
* * *
Папа не спал. Одетый в халат, он сидел в кресле у окна.
– Милая, а где остальные?
– Ушли в галерею. А мне захотелось побыть с тобой.
Он встал и крепко меня обнял.
– Я очень рад!
Я села и внимательно на него посмотрела. Он был бледен.
– Ты плохо спал?
– Так себе. Сегодня просто нужно немного отдохнуть. Ничего страшного.
Я погладила его по руке.
– Ходить по галерее Тейта – такая морока. Она огромная.
– Да, я о ней читал.
– За один раз там все не посмотришь, хотя, я уверена, Роберт постарается.
Папа улыбнулся.
– Мне он понравился. Умный человек.
– Да, он очень умный и образованный.
– Не слишком теплые слова.
– Роберт – замечательный. Но я в него не влюблена.
– А он, по-моему, от тебя без ума.
Я пожала плечами. Папа хорошо знал, как я любила Маркуса и как переживала, когда он ушел.
– Папа, серьезно, как ты?
– Нормально. Надо просто пить лекарства и не переутомляться. И все.
Я опять погладила его по руке. Кожа у него была тонкая и сухая.
– Давай намажу тебе руки кремом. Тебе понравится.
Я нашла в ванной пузырек с лосьоном для тела. «Персидская сирень».
– Буду пахнуть, как целый гарем, – улыбнулся папа.
Я щедро плеснула лосьона ему на левую руку и стала мягко втирать в кожу; промассировала один за другим пальцы и запястье.
– Очень приятно.
Я принялась за правую.
Теперь каждая наша встреча может оказаться последней, а еще так много не сказано…
– Иногда я думаю, что на нашей семье лежит проклятие.
– Отчего же, милая?
– Томас, бабушка Таня… наверное, наши гены прокляты.
– Томас умер от инфекции.
– А Таня?
– Конечно, Танина ранняя смерть – ужасная, трагическая потеря, но такие беды случаются в каждой семье. Тебя это пугает?
Вот тогда взять бы и рассказать ему все. Поведать отцу свои печали – какое было бы облегчение. Я смотрела на его лицо, любимое, доброе и такое бледное. Он уже похоронил одного ребенка. Пусть думает, что у меня все хорошо.
– Ее смерть, конечно, произвела на меня впечатление.
– И потому ты боишься заводить детей? – мягко спросил он.
Я покачала головой.
– Ты сам говорил, что после смерти Томаса Соланж так и не оправилась.
– Не оправилась. Понимаешь, мы думали, он температурит из-за обычной простуды. Врач велел сбивать жар, и мама всю ночь делала ему холодные обтирания. И уснула прямо на полу, в детской, может, на час или полтора. А когда проснулась, Томасу было совсем плохо. Он побелел и ни на что не реагировал. Мама страшно перепугалась. Мы тотчас же отвезли его в больницу… На следующий вечер он умер. Менингит иногда развивается мгновенно.
– Прости, что напомнила. Не хотела тебя расстраивать.
– Ты меня не расстроила. Ты меня никогда не расстраивала. Случившееся омрачило все твое детство. Твоя мама не смогла смириться с потерей Томаса. Она его обожала. Я ее почти ревновал. И потом чувствовал себя виноватым. Переживал, что не сидел с ней той ночью.
– Папа, лучшего мужа просто быть не может. Ты так много для нее делаешь!
Он улыбнулся – грустно, словно все еще переживал свою вину.
– Мама два года проболела. Какое-то время не хотела вставать с постели. Я подарил ей щенка, и ей пришлось выходить, чтобы его вывести. Она поправлялась очень медленно. Я понял, какая она хрупкая… и до сих пор она такая.
– Мне она хрупкой никогда не казалась. Она хотела сыновей, а меня полюбить не могла, я ведь просто женщина.
Папа обхватил мое лицо ладонями.
– Пусть Соланж и не показывает, но мы оба гордимся нашей красивой и талантливой дочкой. Не бойся рожать детей, милая. Они приносят столько радости.
Я прижалась к папиной груди. Конечно же, он хочет, чтобы у меня были дети. Они оба этого ждут. Я слушала, как тихо бьется его бедное больное сердце.
* * *
Мы встретились в отеле «Коннот» ровно в четверть второго, как и условились. Соланж пребывала в хорошем настроении. На этот раз в роли хозяина выступал Роберт, и такое место было как раз в его вкусе. За аперитивом он рассказал, что во время войны в отеле жил Де Голль, а генерал Эйзенхауэр часто посещал ресторан. Роберт вечно выбирает такие роскошные места. Нам он посоветовал заказать пирог с курицей – фирменное блюдо. Папа так и сделал – наверное, в благодарность за то, что Роберт возился все утро с Соланж. Ему принесли целый пирог в глиняной тарелке. Под куполом хрустящей корочки обнаружилось перепелиное яйцо всмятку.
– Замечательный штрих. – Папа аккуратно разрезал его, и наружу потек желток, орошая начинку пирога. Проглотив первый кусочек, он сказал: – Просто чудо. Мелочи, говорят, впечатляют лишь глупцов. Я никогда так не думал. Мелочи могут доставлять огромное удовольствие. Взять хотя бы это яйцо. Пустяк, но доводит простой пирог с курицей до шедевра.
Мы рассмеялись.
Роберт кивнул:
– Нельзя недооценивать мелочи. Мы, психоаналитики, считаем, что мелкие детали имеют важнейшее значение.
– А ты выглядишь лучше, Петер, – заметила Соланж. – Отдых пошел тебе на пользу.
– Мне пошло на пользу общество Хейи. – И папа улыбнулся, глядя на меня.
Соланж на это ничего не сказала. Ее переполняли впечатления – от «Тейт Модерн», от Лондона и новообретенного союза с Робертом.
– Я в восторге от собора Святого Павла, – заявила она. – Мне даже больше нравится вид снаружи, чем оформление интерьера.
Да уж, пригласи я на обед Роберта – тогда, в Хельсинки, – она точно выставила бы на стол фарфор и серебро.
* * *
В среду утром Кэти неожиданно собрала всех и объявила, что на следующей неделе ее не будет, – уезжает в Корнуолл отдыхать с семьей. Если у нас возникнут проблемы, обращаться к Аише, и та при необходимости свяжется с ней. Однако, добавила Кэти, обводя всех взглядом и лучась дружелюбной улыбкой, это вряд ли случится, потому что мы отличная команда, и вообще она высоко ценит наши усилия.
Я сидела, словно окаменев. Представляла себе картину: в гостиницу прибывает дружная маленькая семья, проводит дни на пляже. Билли в соломенной панамке играет на песке. Она, конечно, в бикини, демонстрирует всем набухшие груди, свою гордость. Натирает кремом для загара спину и плечи. А когда, наплававшись, выходит из воды, грудь прямо вываливается из купальника. И пока она шагает по песку, Маркус щелкает фотоаппаратом. Он всегда любил «живые» кадры. Потом она вытирается, посмеиваясь и изгибаясь под полотенцем во все стороны. И каждый такой эпизод, каждый снимок будет укреплять фундамент их семейной жизни.
Нужно увидеть Маркуса до того, как они уедут. Я собиралась пообедать с ним в Дареме, и он обещал показать мне место, где намерены возвести арт-центр. Как только собрание закончилось, я пошла ему звонить. Секретарша сообщила, что он на три дня уехал в Дарем и вернется в пятницу. Я тихо закипала. В субботу они отправятся в Корнуолл, и до возвращения я Маркуса уже не увижу. Почему он не предложил встретиться до отъезда?!
Я медленно возвращалась к себе. Кэти спускалась по лестнице, а с ней – Филип Парр. Он мне кивнул; при их приближении я остановилась.
Улыбнувшись в знак приветствия, я придала лицу озабоченное выражение и обратилась к ней:
– Значит, если возникнут проблемы, обращаться к Аише?
Она слегка порозовела.
– Да, пожалуйста, хотя, я уверена, вы отлично справитесь. Всего-то неделя.
– Или ко мне подойди, – вставил Парр.
Я ему улыбнулась, и Кэти это не понравилось: она сжала губы, словно стараясь удержать гримасу. Вышли они вместе.
* * *
В ту ночь я снова сидела в машине у ее дома. Входить я вначале не собиралась, просто сидела и наблюдала. В последний раз, когда уезжал Маркус, заявился тот тип. Интересно, придет ли он снова.
Когда окна в ее квартире одно за другим погасли, и только из детской лился оранжевый свет, я вдруг оказалась у подъезда. Потом вошла, поднялась по лестнице и дошла до дверей ее квартиры. Я сильно рисковала. Несколько раз я приходила, и она ни разу не проснулась. Значит, могла проснуться сегодня. Эта мысль держала меня в напряжении, пока я отпирала дверь.
Вероятно, я была не так осторожна, как обычно. Вероятно, произвела какой-то шум, идя по коридору, потому что когда я стояла в спальне, глядя на очертания ее тела под одеялом, она шевельнулась и слабо простонала. Я проскользнула в кабинет Маркуса. Она встала и направилась в туалет. Потом зашумела вода, и она прошла по коридору мимо кабинета, где в темноте притаилась я. Зашла в детскую. Через минуту вышла, неся Билли. Он беспокойно похныкивал, а она тихо его баюкала.
Я ждала, опершись на стол. Постепенно дыхание выровнялось. Глаза привыкли к темноте и стали различать очертания предметов. Как же я ее ненавидела! Эта комната – единственное, что принадлежит Маркусу. Все остальное – ее. Ее мебель, ее беспорядок, ее жирные сковородки, ее младенец. Она везде сеет хаос и постепенно втягивает в свой водоворот и Маркуса.
Мне не хотелось уходить, не взглянув на нее еще раз. Я долго сидела на полу в кабинете Маркуса, положив голову на стул. Было тихо. Наконец я поднялась, дошла до спальни и заглянула внутрь. Она лежала, обнимая сына. Я постояла, посмотрела на них. Ее грудь мерно поднималась и опускалась, мальчик иногда вздрагивал. Оба мирно спали.
