К этому моменту Галина Митрохина в сопровождении Парамыги уже поднялась на пятый этаж одного из больших, не очень старых домов в недальних окрестностях ВВЦ (бывшей ВДНХ).

Вообще-то в доме имелся лифт, но Парамыга предпочел топать по темноватой, не везде освещенной лестнице. Двигались не вместе. Хотя те, кто его похоронил заживо, вряд ли догадывались о том, что он уже выбрался из могилы, несостоявшийся покойник не хотел рисковать. Разделились еще во дворе. Галина, держа руку с «марго» в кармане джинсов, пошла вперед, а Парамыга, стараясь держаться в тени, — следом за ней метрах в двадцати. Перед этим они уговорились, что, заметив каких-то подозрительных лиц, Галина повернет обратно. Но никаких подозрительных не встретили, хотя, прежде чем войти в дом, еще несколько минут приглядывались: не наблюдает ли за ними какой-нибудь злоумышленник. Поэтому и в нужный подъезд тоже сначала вошла Митрохина, огляделась и подала знак Парамыге. Дальше они двигались так: Галина проходила лестничный марш от нижней площадки до верхней, а Парамыга оставался внизу. После того как Галина проходила следующий марш, Парамыга поднимался по предыдущему. В случае чего она должна была громко завизжать или выстрелить — в зависимости от обстановки. Добравшись до пятого этажа, Парамыга послал Митрохину проверить, нет ли кого на шестом.

Но, к счастью, все эти ухищрения оказались напрасными. Никто за ними не охотился. Подъезд мирно спал, даже подростков на лестнице не было. Тем не менее звонить в квартиру Парамыга тоже предоставил Галине.

— Спросят: «Кто?», ответишь: «От Кирилла». Если скажет: «Не знаю такого», постучи в двери три раза, но не торопясь, а размеренно: стук! стук! стук! После этого должна открыть бабка, маленькая, толстенькая, в сером льняном переднике с красной вышивкой. Если бабка откроет просто так или на ней передника не будет — бегом вниз. Ну а если откроет

вообще не бабка — шмаляй в упор и опять же убегай побыстрее.

Тут тоже все прошло без проблем. Бабка сказала все как нужно, открыла только после стука и была действительно в грязно-сером переднике с красными вышитыми цветочками. Она уставилась на Галину недобрым взглядом, поскольку, должно быть, не любила незнакомых людей. Но едва из-за спины Галины появился Парамыга, как на ее лице засияла улыбка.

— Заходите, заходите, детишки! — И это несмотря на то, что часы показывали уже второй час ночи.

— Здравствуй, тетя Даша! — сказал Парамыга. — Извини, что без бутылки, но это не от скупости. Закрутились, понимаешь…

Зашли. Квартирку нельзя было назвать ухоженной, но и хлевом тоже. Какой-то порядок здесь наводился, тухлятиной не пахло, и Митрохиной показалось, что выспаться она здесь сумеет. Тепло, уютно и, кажется, относительно безопасно.

Бабка пригласила их на кухню, выставила на стол бутылку водки, грибочки, сало, колбасу. Галина пить не отказалась и не пожалела. Нервы разом унялись, наступило ощущение безопасности и уюта.

— Мы у тебя впишемся на недельку? — Парамыга скорее проинформировал бабку, чем попросил разрешения. — Никого больше не ждешь?

— Господь с тобой — никого. Живите хоть месяц, если надо. Ты ж мне как сын родной. Опять от ментов бегаешь?

— Хуже, теть Даш. С Харитоном поссорился.

— Это ты зря. Помириться надо. Через ресторан, по-хорошему. Если хочешь, могу устроить. Хочешь, позвоню ему сейчас?

— Тогда, тетя Даша, сразу и мне, и себе, и девушке этой гробы заказывай.

— Свят, свят, свят! Неужто так серьезно?

— Очень. Так что постарайся, чтоб про нас с девушкой, кроме тебя, — ни одна душа. Телефон сотовый у тебя?

— Куда ж денется? У меня. Нужен, что ли?

— Главное, чтоб завтра был.

— Не съем же я его? Будет. Вам вместе стелить?

— Нет, лучше порознь. Я этой девушке, между прочим, шкурой своей обязан. Она меня из могилки вынула. Во те крест!

— Как ее зовут-то? — поинтересовалась тетя Даша.

— Галя, — сонно отозвалась Митрохина. — А Парамыга — это кличка или фамилия?

— Кличка. Фамилия тебе моя без разницы, а мне — твоя. Можешь звать Степой, не обижаюсь.

— Ладно, — кивнула Галина, — постараюсь запомнить.

Это как-то не понравилось Парамыге.

— Слушай, а ты, если четко, — не ментовка? Я понимаю, конечно, что сейчас я не при жизни, а люди и в менее крутой атмосфере ломаются. В принципе, если мне мою личную жизнь гарантируют, то я готов на сотрудничество.

— Я не милиционер, — ответила Галина, — я вообще просто так. Если завтра у меня выгорит, я с гобой попрощаюсь.

— А если не выгорит?

— Тогда еще побуду, — сонно ответила Митрохина.

— Глазки-то не смотрят, — участливо произнесла бабка, — иди-ка приляг на диван в зале да вздремни.

Галина возражать не стала. Сняла только обувь, «маргошку» с патроном в стволе взяла в руку и пристроила под подушкой. Бабка дала ей серое шерстяное одеяло. Едва улегшись, Галина вмертвую уснула и глаза открыла только часиков в одиннадцать утра.

С кухни доносились бодрые голоса тети Даши и Степы Парамыга.

Они, должно быть, вчера приняли капитально, а теперь с утра опохмелялись. Когда Галина пришла на кухню, бабка посмотрела на нее влюбленными, с похмелья очень добрыми глазами:

— Садись, ласточка наша, садись! Скушай, выпей…

— Если только чайку, — сказала Митрохина, отодвигая рюмочку, которую собиралась налить гостеприимная старуха. — Мне надо сейчас позвонить, а потом кое-куда съездить.

— У тебя тут дружок? — с легким сожалением спросил Парамыга.

— Есть кое-кто, — не желая создавать у Степы лишних иллюзий, уклончиво ответила она. — Как отсюда в Новогиреево проехать?

— Садись на метро, доедешь от «ВДНХ» до «Третьяковской», перейдешь на «Марксистскую», а дальше прямо до «Новогиреево».

— Далеко это?

— Наискосок через всю Москву, — хмыкнула тетя Даша. — Я тут, в столице, семьдесят четыре года прожила, а в том районе отродясь не бывала. На Колыме была, в Воркуте была, в Мордве была, а в Новогиреево Господь не привел.

— Ты бы сначала позвонила, — предложил Степа, — а то, может, еще и ехать не стоит?

— Спасибо, но я лучше из автомата.

— Ты нас не стесняйся, — сказала тетя Даша, — от нас беды не будет.

— От вас, может, и не будет, — согласилась Митрохина, — зато у вас от моего звонка неприятностей может быть по горло.

— Понял! — уважительно произнес Парамыга. — Но ты, ежели что, заходи, не стесняйся. Я весь день тут буду, носа не высуну.

Галина сжевала два бутерброда с копченой колбасой, упрятала «марго» во внутренний карман вет-500

ровки, закинула за плечи рюкзачок с кассетами и «коброй».

— Счастливо оставаться! — сказала она и помахала ручкой.

До метро «ВДНХ» Митрохина добиралась пешком. Вчера, в темноте, она как-то не обращала внимания на окружающий пейзаж. А сегодня, при дневном свете, могла полюбоваться на столичные улицы. Впечатление было такое, что Москва намного грязнеe, чем ее родной город. Шикарные витрины магазинов, палатки, лотки, просто бабки, торгующие пивом из ящиков, а сигаретами с рук… Всего полно, все что-то продают. А вот покупателей, похоже, поменьше.

Она подошла к подземному переходу, пройдя мимо циклопической вогнутой «стекляшки» — гос-I пиццы «Космос». Справа над пожелтевшими деревьями маячили вдалеке мухинские «Рабочий и колхозница», а слева, гораздо ближе, уносилась в небеса титановая ракета — монумент Покорителям Космоса. А прямо впереди, за проезжей частью, около похожей на размокшую таблетку станции метро «ВДНХ», толпились все те же бабки, продавим газет, тряпок и еще чего-то.

В подземном переходе Митрохина гордо прошла мимо алюминиево-стеклянных лавочек-отсеков, в витринах которых стройными рядами стояли стеклянные и пластиковые бутылки с яркими этикетками, жестяные банки с пивом, кока-, пепси- и прочей-колой, пакеты с соком, пачки сигарет, цветы, джинсы, галстуки, косметика, кожгалантерея, плейеры и калькуляторы, видео- и аудиокассеты. Деньги у нее кое-какие были, но она не решилась даже на то, чтобы купить пирожок или пончик.

Жетонами на метро и на телефон она обзавелась в вестибюле станции, отстояв небольшую очередь.

Пока поезд уносил ее в направлении центра, Галина размышляла, что делать сначала: звонить по телефону, начинающемуся на 206, или ехать в Новогиреево разыскивать палатку «Тузик» и бородатого Владика, которому надо передать привет от «Чуголега»? Решила, что для начала лучше найти Владика. Прежде всего потому, что очень не хотелось продолжать знакомство с Парамыгой. Если у человека такие знакомые, которые могут его заживо закопать, то от него лучше подальше держаться. Правда, кем этот Владик доводится капитану Чугаеву и чем может помочь ей, Галина толком не знала. Но Чугаеву она верила и считала, что у него плохих друзей быть не может. Кроме того, Митрохина еще нечетко знала, что говорить Эдуарду Антсовичу. Ведь «Москва, Москва, как много в этом звуке…» просто отменяло некую акцию в отношении Пантюхова. А Митрохина приехала сюда отнюдь не спасать Георгия Петровича. Наверно, будь здесь Чугаев, он сообразил бы, как вести переговоры, но Галина даже не знала, можно ли этому Эдуарду Антсовичу говорить что-либо еще, кроме условной фразы. В общем, Галина поехала в Новогиреево.

Когда она, утомленная долгим стоянием на ногах — в Москве, конечно, не только молодым дамам, но и старухам в метро места никто не уступал, — наконец-то выбралась из-под земли, то ей показалось, что найти эту самую палатку будет невозможно.

Огромная площадь была заставлена многими десятками, может быть, даже сотнями палаток. Народу было — тьма-тьмущая. Где тут искать? Спросить? Кто здесь сможет ответить? Кроме того, по рынку прогуливался ОМОН в серых беретах, в комбезах с Георгием Победоносцем на рукавах, с короткими автоматами и резиновым дубьем. Несколько граждан кавказской национальности нервно поспешали к метро. Вряд ли они были чеченскими диверсантами, но получить по морде только за цвет глаз, форму носа и характерный акцент им не улыбалось. Какие-то стриженые ребятки в спортивных костюмах, оглядываясь, усаживались в «жигуль», явно не ощущая необходимости задерживаться. Бабки, сполошно перекликаясь, прятали свои бутылки и сигареты в сумки. А вот гладенький «БМВ» никуда не торопился, и развалившийся на заднем сиденье парень в малиновом пиджаке трепался с кем-то по радиотелефону. Этот гражданин был, безусловно, чист перед законом, раз обладал такой приличной техникой.

Митрохина представила себе на минуту: вдруг у кого-нибудь из стражей порядка появится намерение попросить ее предъявить паспорт. Припомнилась старинная, времен гражданской войны, песенка насчет «цыпленка жареного»: «Паспорта нету — гони монету! Монеты нет — садись в тюрьму!»

«Монета» в размере семисот тысяч, оставшихся после оплаты за поездку в кузове грузовика, у Галины была, но как давать взятки милиционерам, она не знала. К тому же могли и в рюкзачок заглянуть, и во внутренний карман куртки, а то, что там лежало, и той суммой, как у нее, пожалуй, не оплатишь.

Однако она омоновцев не заинтересовала. Мало ли всяких очкастых ходит! Пистолетик под просторной ветровкой не проглядывал, а «кобра», обложенная кассетами, из рюкзака не торчала. Кроме того, ОМОН нашел более достойное занятие: через проход между палатками на него вышли, на свою беду, три темноволосых скуластых дальневосточных мужика с большими сумками — не то китайцы, не то вьетнамцы — и тут же были остановлены для проверки и досмотра.

Так или иначе, но Митрохина с ОМОНом разошлась благополучно. После этого она довольно долго путешествовала по рядам палаток, пытаясь разыскать этот самый «Тузик». Отчего-то ей представилось, что палатка должна непременно иметь какое-то отношение к собакам. Поэтому она все время присматривалась к палаткам, где на витринах были выставлены всякие там корма вроде «Чаппи» или «Педигри Пал». Но никаких «Тузиков» среди них не было.

Наконец Галина не вытерпела и спросила у конопатой девахи-продавщицы в одной из палаток:

— Вы не знаете, где тут палатка «Тузик»?

— Не знаю, — зевнула та, — а зачем вам она?

— У меня там знакомый работает… — пробормотала Митрохина и поспешила отойти, потому что через заднюю дверь в палатку конопатой зашел какой-то мордастый мужичок и сказал со строгостью в голосе:

Вот у знакомого и спросили бы. А мы не справочное бюро!

Галина двинулась было дальше, но не прошла и пяти шагов, как ее кто-то ухватил за рукав.

Обернувшись, Митрохина увидела облезлого, помятого и крепко битого жизнью гражданина, который источал на полтора метра вокруг себя тухлый бомжовый запах.

Девушка, — прошепелявил он щербатым и до неприличия гнилым ртом, — вы «Тузик» ищете? Могу помочь. На рыночной основе.

— Как это? — опешила Галина.

— Дайте десять тыщ. Я вам все покажу. Вы не смотрите, что я так плохо выгляжу. На самом деле я интеллигентный человек. Я диссидентом был. Это меня брежневские лагеря довели.

Конечно, Галина с жертвой брежневских репрессий общаться не захотела. Уж больно от него воняло и слишком часто он чесался. Но польза от его появления, как ни странно, все-таки была. Стараясь от него отвязаться, Галина свернула налево, в проход между палатками, и, пройдя с десяток шагов вдоль ряда, увидела небольшую вывесочку: «ТОО «Тузик». Никакого собачьего корма здесь не продавали, и вообще никаким боком это заведение с собачьей тематикой не связывалось. Торговала в «Тузике» темноволосая татарочка с очень милым улыбчивым личиком.

— Здравствуйте, — обратилась к ней Митрохина, — могу я видеть Владика?

— Владика? — переспросила продавщица. — А зачем он вам?

— А вам не все равно, девушка? — неожиданно окрысилась Митрохина. — Может, я его бывшая жена, которая за алиментами приехала?

— Извините, — смутилась девочка в палатке, — я ничего такого не хотела… Просто Владик еще не пришел. Минут через пятнадцать появится. Погуляйте где-нибудь или здесь подождите…

Ждать пришлось не пятнадцать минут, а минимум полчаса, но Владик все-таки появился. Он действительно был под метр девяносто ростом, светлокудрый и с бородой. Одет он был в кожаную куртку на «молнии», в руке нес «дипломат».

— Здравствуйте, — сказала Митрохина, когда бородач подошел к палатке. — Вы Владик?

— Допустим, — присматриваясь к Галине и, видимо, пытаясь сообразить, может ли она причинить серьезные неприятности, произнес Владик. — Что имеете сообщить?

— Вам привет от Чуголега…

— В смысле, от Олега Чугаева? — переспросил Владик. — Это интересно. Давайте в палатку зайдем.

Когда они прошли в палатку, Владик обратился к татарочке:

— Нюрсяня, ты свободна как ветер на целый час. У меня небольшая деловая встреча.

— О’кей. Тогда я схожу пообедаю.

Когда Нюрсяня покинула помещение, Владик задвинул окошечко стеклом, выставил табличку

«Обед» и указал Митрохиной на табуретку, освободившуюся от продавщицы:

— Присаживайтесь, не знаю, как вас звать-величать…

— Галя.

— Очень приятно. Так что там за привет?

Митрохина чуточку замешкалась. Она знала, что вроде бы все формальности соблюдены, а потому имеет полное право рассказывать Владику все, от и до, но все-таки ей чуточку было страшновато.

— Грустный это привет, — сказала она, — он на машине разбился. И, по-моему, очень серьезно.

— Насмерть? — На лице Владика появилась натуральная, какую не сыграешь, боль и досада.

— Нет, когда я уезжала, был жив. Но его шоферы повезли в больницу. Он мне велел ехать дальше и искать вас здесь.

— Догадываюсь, — мрачно сказал Владик и закурил. — С чем вы приехали?

— Вот с этими кассетами, — ответила Галина. — Они могут быть использованы как материал для следствия.

— Понятно. — Владик выдохнул струю дыма. — Значит, он все же собрал это на Пантюхова?

— Да, собрал.

— И надеется, что теперь я смогу дать всему этому ход?

— Наверно, надеется, — ответила Галина. — Если еще жив…

— Вы вообще-то в курсе дела, кто я такой?

— Нет, я только знаю, что вы друг Олега.

Владик криво усмехнулся и покачал головой.

— Конечно, я ему не враг. Только если он думает, что нынче у меня намного больше возможностей, чем раньше, то ошибается. Чуть-чуть прибавилось, может быть.

— Но все-таки прибавилось?

— Прибавилось. И риска тоже не убыло, кстати.

— Я, чтоб сюда приехать, тоже немного рисковала.

— Это понятно. Только учтите, я вас не знаю. И с Олегом я напрямую давно не общался. Конечно, вы пришли так, как положено. Хотя, например, точного времени для контактов не знали. Просто удачно совпало. Меня сегодня здесь не должно было быть.

— Олег не успел все детали объяснить. Он еле живой остался после катастрофы. К тому же он боялся, чтоб меня не задержали.

— В это можно поверить, Галя. Но ведь могло быть и так, что Олег по какой-то причине и, может быть, не по доброй воле, рассказал обо мне совсем не тем людям. А я с вашими кассетами — кстати, я их еще не видел — могу нечаянно хорошим людям доставить неприятности. Поэтому давайте договоримся так. Сейчас вы поедете со мной в одно спокойное место и пробудете там столько, сколько будет необходимо. Если по дороге за нами кто-то увяжется, то реакция будет нехорошая. Если у вас при себе есть оружие и средства связи — отдайте мне.

— А теперь вы меня послушайте, Владик. Вас я тоже знаю только по описанию. Если вы считаете, что Олег вас мог предать, то и я могу себе представить, что вы его предали. Верно?

— Ваше право думать и выдумывать никто не отнимает.

— А раз так, то мне не хочется вам эти кассеты отдавать. И ехать неизвестно куда тоже не хочется. Тем более на условиях сдачи оружия.

— Хорошо. Тогда давайте разойдемся и забудем друг о друге. У вас своя жизнь, у меня своя.

— Не возражаю. — Митрохина вдела руки в лямки рюкзака, затем решительно встала с места, по Владик загородил ей дорогу.

— Погодите… По-моему, есть еще вариант для диалога.

— Только такой! — Галина, отскочив на шаг, выдернула из-под куртки «марго».

— Осторожнее! — спокойно сказал Владик. — Из этого пистолета очень легко выстрелить.

— Медленно садитесь на мое место, — распорядилась Митрохина, обеими руками держась за пистолет. Отчего-то Владик понял, что эта очень безобидная на вид женщина в очках может в него выстрелить. Поэтому он не сделал попытки разоружить Галину, а под дулом пистолета медленно сел на стул.

— Теперь вместе со стулом повернитесь ко мне спиной!

Когда и это было исполнено, Галина быстро выскользнула из палатки и приперла дверь каким-то крепким брусочком, очень кстати лежавшим рядом с дверью, а затем торопливо зашагала прочь.

Она не оглядывалась, но часто меняла направление, переходя с одного ряда палаток в другой. Как будто никто за ней не погнался.

Уже спустившись в метро и немного успокоившись, Галина поняла, что все произошедшее в последний час ее школьные ученики назвали бы коротким, но очень емким словом — «облом». Теперь оставалось надеяться на пресловутый телефон с номером, начинавшимся на 206.

Митрохина вышла из метро на станции «Китай-город» и оказалась у Политехнического музея. Автомат оказался работающим, и она с колотящимся сердцем набрала семь заветных цифр.

Занято. Жетон к ней вернулся. Галина вышла из будки, двинулась в направлении Лубянки. Спустилась в подземный переход, прошлась мимо очередных лавочников и лоточников, а затем опять поднялась наверх к «Детскому миру». Там она снова сумела найти свободный телефон-автомат и вновь набрала 206. На сей раз отозвался бойкий девичий голосок:

— Алло! Вас слушают.

— Будьте добры Эдуарда Антсовича… — слегка волнуясь, попросила Митрохина.

— Одну минуточку, — из телефонной трубки долетело несколько бряков и шорохов, а затем прозвучала фраза:

— Эдуард Антсович у телефонного аппарата-а. Все сходилось: и необычное построение ответа, и прибалтийский, точнее сказать, эстонский акцент.

— «Москва, Москва, как много в этом звуке…» — произнесла Галина, потому что не знала, можно ли произносить еще что-нибудь.

— Оччен рад. Есть еще что-то сказатть?

— Есть… — коротко ответила Митрохина. Она хотела еще добавить, что не знает, можно ли это говорить по телефону, но ее собеседник оказался догадливее.

— Где вы находитесь? — спросил он.

— Около «Детского мира», — ответила Митрохина.

— Перейдитте площадь, пройдитте мимо Политехнического музея и встаньте около рекламной тумбы. Там, недалеко от угла, есть такая, как косо срезанный цилиндр. Спиной к ней, лицом к проезжей части. Через несколько минут подъедет черная Волга». До встречи.

Галина поспешно пустилась в обратный путь. Ей отчего-то казалось, что если она опоздает, то произойдет нечто ужасное.

Тумбу она нашла быстро. На тумбе лучше всего смотрелся плакат: «Это место для вашей рекламы!» Других пока не было.

Ждать пришлось недолго. Черная «Волга» приехала минуты через две, не больше. Митрохиной даже показалось, будто автомобиль стоял где-то поблизости и подъехал сразу после того, как она подошла к тумбе.

Задняя дверца открылась, и из машины сказали: Вы к Эдуарду Антсовичу? Садитесь.

Галина не без робости влезла в машину. Рядом с ней оказался некий плотный, но довольно моложавый дядя лет сорока с хвостиком. В солидном сером костюме, в светлом плаще, с коричневым «дипломатом», возможно, из натурального крокодила, он выглядел большим тузом, и Митрохина невольно почувствовала робость.

— Куда? — не оборачиваясь, спросил водитель.

— На место, — не очень понятно ответил дядя, похожий на туза, и Галина поняла, что это не Эдуард Антсович. Никакого балтийского акцента у него в речи не прослушивалось. Да и внешне он ничем на прибалта не походил. На секунду Митрохина испугалась: а что, если кто-то, прослушав ее переговоры с этим самым Антсовичем, взял да и подослал ей черную «Волгу», которая повезет ее совсем не туда, куда надо.

Однако выпрыгивать из машины было уже поздно. Она втиснулась в поток машин и покатила куда-то по улицам Москвы, которые были знакомы Митрохиной только по телевизионным передачам. Очень скоро Галина перестала следить даже за направлением движения — столько раз оно менялось. Какие-то узкие улочки, переулочки, старые реконструируемые дома, отверстые пасти подворотен, вывески…

Наконец машина въехала в одну из подворотен. В окошке промелькнуло несколько милиционеров в кожаных куртках, но «Волга» даже не особо притормаживала. Остановилась она во дворе, похожем на колодец, но довольно чистом и заставленном немалым числом машин, около подъезда с небольшим крылечком и застекленной дверью с медными ручками. Через стекла дверей просматривались белые шторки.

— Приехали, — сказал тот, кто сидел рядом с Галиной и за всю дорогу ни слова не проронил. — Выходите, пожалуйста.

Митрохина в сопровождении своего солидного спутника вошла в подъезд. Милиционер, стоявший у деревянного барьерчика, поглядев мельком на корочки большого дяди и услышав традиционное: «Со мной», посторонился.

На лифте поднялись на четвертый этаж. Вышли в коридор, при виде которого Митрохиной как-то непроизвольно припомнилось словосочетание «коридоры власти». На полу — красная ковровая дорожка, стены отделаны дубовыми панелями, массивные двери — с крупными медными цифрами и блестящими табличками с именами их хозяев.

А вот на двери, которую открыл перед Галиной ее сопровождающий, никакой таблички не было. Номер Митрохина тоже не успела разглядеть.