Кабинет был небольшой. Ясно, что его обладатель числился в этом солидном учреждении не дворником, но и не самым главным начальником. Письменный стол с персональным компьютером, шкаф с несколькими рядами одинаковых толстых папок, | и портативный ксерокс на отдельном столике, видео-двойка на тумбочке.

Присаживайтесь, — сказал хозяин, пристраивая свой плащ на вешалку. — Чай, кофе?

Если можно — чай.

Как видно, секретарши, которая чай заваривает, у дяди не было. Он сам включил в розетку небольшой самовар и достал чашки, в которые бросил пакетики на ниточках.

Это вы Эдуард Антсович? — решилась спросить Митрохина.

Нет, — сказал хозяин, выставляя на стол сахарницу и вазочку с печеньем. — Меня можно называть Иваном Ивановичем.

Митрохина сразу же обратила внимание на это «можно называть». Было ясно, что объявлять свое доподлинное имя этот господин не собирается.

— Ладно, — сказал Иван Иванович, усаживаясь напротив Галины, — пока самовар греется, можно начать беседу. Меня вы уже знаете, а я вот с вами еще незнаком. Как вас звать-величать?

— Галина Юрьевна.

— Стало быть, Митрохина, — утвердительно произнес хозяин. — О смерти вашего мужа мы уже знаем достаточно много. Как и о том, что вы к нему уже почти не имеете отношения. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь. Мы уже давно не жили вместе. А вы готовы к разговору только с Пантюховой?

— Нет, не только. Сергей Николаевич по молодости лет многого не понимал, царствие ему небесное. Я бы на его месте вообще не связывался с такой дамой, как Ольга Петровна. Но это, так сказать, лирика. Давайте переходить к конкретике. Итак, с чем вы к нам пришли? Если только затем, чтоб дать отбой делу на Пантюхова и объяснить, какой он хороший, то не тратьте времени. Теперь это уже невозможно.

— Нет, я ничего не хочу останавливать. Я привезла кое-какие дополнительные материаты. У меня полный рюкзак видеокассет.

— Кто снимал? Можете говорить откровенно.

— А там сказано — капитан бывшего КГБ Чугаев.

— Понятно. Выкладывайте кассеты, поглядим одну произвольно. Чтоб иметь представление.

Он включил двойку и взял первую же кассету, которую Галина вынула из рюкзака. Сначала на экране замелькали серые полосы, и Митрохина даже испугалась: не стерлась ли запись? Но через минуту полосы исчезли и на экране появилась надпись белым по черному: «Подборка IV. Материалы о подготовке государственного переворота в области, провозглашения ее независимости и фактического отделения от Российской Федерации».

— Однако… — шумно выдохнул Иван Иванович. — Заявка очень серьезная!

Тут запыхтел самовар, и хозяин застопорил видеозапись. Разлив кипяток по чашкам, он посоветовал Митрохиной:

— Подождите немножко, пусть получше растворится…

После этого запись была пущена вновь. На экране возник подзаголовок: «Часть 1. Общие сведения о сепаратистских настроениях в области и их инициаторах». Следом появился еще один титр: «Видеодокумент IV-1-1. Съемка 18.02.1992. Начало 17.34 — конец 18.23. Интервью с профессором исторического факультета областного университета Михаилом Яковлевичем Серебровским. Взято корреспондентом редакции культурно-исторических программ областного телевидения Зайцевым Андреем Владимировичем. Оператор Воротов Аркадий Романович. Демонстрировалось по облТВ в сокращенном виде 20.02.1992 с 20.35 до 21.00»

После этого экран украсился цветной картинкой. Судя по всему, снималось интервью где-то на университетской кафедре, в окружении книжных шкафов, бюстов исторических деятелей, плакатов и наглядных пособий. В верхнем углу экрана, сменяя друг друга, появлялись пометки: «Эфир» или «Не было в эфире», по которым можно было восстановить, что именно увидели зрители.

Господин Серебровский выглядел располагающе: седовато-лысоватый, скромно улыбающийся, простенько одетый, он был в хорошем расположении духа.

— Так хорошо? — спросил Серебровский у вихрастого парня в свитере, который пристраивал ему микрофончик на пиджак.

— Да, да, — ответил тот и обратился к невидимому оператору. — Свет нормально? Работаем.

Вихрастый — он же Зайцев — пристроился на стуле в левой половине кадра. Пометка «Не было в эфире» сменилась другой — «Эфир».

— Еще несколько лет назад трудно было поверить в то, что непоколебимый, казалось бы, коммунистический колосс, СССР, с такой поразительной легкостью распадется на 15 независимых государств, — глядя в камеру, бойко заговорил Андрей Зайцев. — Вспомним: ведь даже нашествие Гитлера хотя и потрясло сталинскую державу, но не смогло ее повалить. По-моему, даже теперь, почти два месяца спустя, мы еще толком не осознали, что же произошло. Думается, что встреча с уважаемым и хорошо известным далеко за пределами нашей области ученым-историком, профессором Михаилом Яковлевичем Серебровским, поможет вам, дорогие телезрители, лучше понять то, что произошло с нашей страной, и, возможно, лучше представить себе будущее развитие событий.

Итак, Михаил Яковлевич, вы, насколько мне известно, уже пятнадцать лет возглавляете на историческом факультете кафедру истории СССР. Такая табличка и сейчас еще украшает дверь кабинета, где мы с вами беседуем. Табличка сохранилась, а предмета изучения, то есть страны под названием СССР, больше нет. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Прежде всего я должен вас слегка поправить, Андрей Владимирович. Предметом изучения нашей кафедры являлась не СССР как страна, а ее история. История же, как известно, в идеале своем изменениям не поддается. Была такая страна — СССР, и изучать ее семидесятилетнюю историю мы будем еще долго. Другое дело, что в прошлом этот предмет неправомерно охватывал и те периоды отечественной истории, в которые СССР как государство еще не существовал. Например, говорили об «истории СССР периода феодализма», об «истории СССР периода капитализма», «периода империализма» и так далее. Поэтому уже принято решение переименовать нашу кафедру в кафедру отечественной истории, а смутившей вас табличке висеть осталось недолго.

Теперь что касается сути вашего вопроса, то есть моего отношения к распаду Советского Союза, то оно, естественно, двойственное. Согласитесь, что я, как человек, который шестьдесят четыре года прожил в этой стране и, находясь под постоянным воздействием коммунистической пропаганды, долгое время считал ее наиболее справедливо устроенным обществом на Земле, не могу не испытывать сожаления по поводу постигшей ее судьбы. У меня было много знакомых и друзей-ученых на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, Грузии, Молдове и других государствах, ныне обретших независимость. Я всегда понимал, что они принадлежат к иным нациям, иной ментальности, что они на многое в нашей общей теории смотрят совсем не так, как я, но никогда тем не менее не воспринимал их как иностранцев. Но с другой стороны, внимательно и непредвзято анализируя весь предшествующий ход событий, я не могу не прийти к выводу о том, что распад СССР был исторически неизбежен. Более того, мне представляется, процесс дробления еще не завершился и будет продолжаться сперва на национальной, а потом и на региональной основе.

— То есть, — вмешался Зайцев, — вы утверждаете, что теперь угроза распада будет нависать и над Российской Федерацией как целым? Ну, допустим, я могу понять, если вопрос об отделении от России поставят некоторые национальные автономии, например, такие, как Чечено-Ингушетия, Татарстан и гак далее, но не все, так как во многих из них титульные нации вообще не составляют большинства населения. А вы говорите и о распаде на региональной основе, то есть об отделении русских областей друг от друга? Что русские с русскими будут делить?

— Прежде всего, Андрей Владимирович, нам с вами следует внимательнее изучить внутренние причины распада Союза. Они состоят прежде всего не в национально-культурных или, допустим, религиозных противоречиях между народами, его составлявшими, а в противоречиях экономических между Центром и республиками. Помните, как прибалты требовали себе региональный хозрасчет? А как болезненно узбеки реагировали на выступления по поводу «узбекского дела»? Потому что там, в союзных республиках, местные партийно-хозяйственные элиты тяготились Центром по двум причинам. Во-первых, он все больше требовал от них отдавать богатства регионов в общий котел, во-вторых, перераспределял эти богатства так, что все чувствовали себя ущемленными, и, наконец, в-третьих, он обладал репрессивным аппаратом, который строго или не строго, но наблюдал за тем, чтобы региональные товарищи не воровали слишком много. Сейчас, после того как СССР больше нет, примерно в том же положении, что и союзный Центр, оказались и руководители всех новых независимых государств. Вначале дележ власти и суверенитета пойдет между национальными образованиями в составе этих республик, поскольку в каждом из них уже сформировалась своя элитная группа, не желающая делиться доходами с республиканским Центром. Мне трудно предполагать, где это проявится раньше, но такой пример уже есть — это Нагорный Карабах. Явно обостряются противоречия между Тбилиси и Сухуми, вокруг Цхинвали, очень опасное развитие событий может быть в Молдове, вокруг Гагаузии и Тирасполя. Разгон Верховного Совета в Чечено-Ингушетии и явно наметившийся раздел этой автономной республики — это уже пример из российской практики…

— Но это все-таки конфликты на национальной почве, — вежливо перебил профессора Зайцев.

— Я бы сказал точнее — национально-окрашенные конфликты. Если проанализировать, то почти нее вожди национальных движений — бывшие партработники и хозяйственники. Может быть, кроме Ландсбергиса в Литве или Гамсахурдиа в Грузии. Гак или иначе, но большинство из нынешних «националистов» нормально работали в партийных и хозяйственных структурах, принимая все правила игры КПСС. Но когда зашел разговор о рынке, перспективах приватизации и так далее, то есть о возможности отхватить кусок пирога из государственной собственности, то они послали к черту все свои прошлые идеалы. Им, естественно, захотелось создать себе преимущества при дележе. Как? На основе националистических лозунгов. «Скаженны москали всэ сало зъилы!» Или бульбу. Или вино выпили, а хлопок на порох перевели. Гэть видселя! Но точно так же и более мелкие национальные элиты рассуждали. Или, условно говоря, «мафии». Потому что еще в брежневское или даже хрущевское время сформировались устойчивые номенклатурные кланы, которые контролировали и республики, и области, и районы. У них и наверху имелись свои люди, и внизу. Соответственно и криминальный мир уже знал, кому взятки давать, кого ублажать и у кого искать помощи, если попадешься. Но ведь все то же самое существует в каждой стопроцентно русской области. И огромные территории — у нас чуть ли не каждая область больше среднего европейского государства, а прав намного меньше, чем у малюсеньких национальных республик. Там избранные президенты, которых общероссийский Президент снять не может, а в областях — главы администраций, которых Президент может в любой момент отстранить от должности. Может быть, я заглядываю слишком глубоко вперед, но, по-моему, в дальнейшем проявится и региональный сепаратизм…

Иван Иванович остановил запись и обратился к Митрохиной, осторожно отхлебывавшей чай.

— И все прочие «документы» такого же плана? По-моему, мы зря время тратим. Полкассеты занято ничего не значащим трепом. Почти пятьдесят минут профессорских словоизлияний. Это можно на суде предъявить? Нет.

— Я этих записей не видела, — вздохнула Митрохина. — Давайте промотаем интервью, посмотрим, что там еще есть.

— Ну давайте, — нехотя произнес Иван Иванович и пустил перемотку вперед. Когда он наконец остановил пленку, на экране появился грузовик с кузовом, прикрытым тентом. За кадром зазвучал хорошо знакомый Галине голос капитана Чугаева.

— …Грузовик движется к месту складирования боеприпасов, — пояснял Олег. — На территории области создано 23 точки, где незаконно хранится неучтенное оружие и боеприпасы, предназначенные для вооружения бандформирований.

Грузовик с номером 23–89 на кузове (камера постоянно держала номер в поле зрения), должно быть, снимали с машины, державшейся от него на большом расстоянии, через мощный телеобъектив. Камера отследила путь грузовика по улицам города — Митрохина уже поняла, что он ехал от механического завода, — а затем дальше, по шоссе, между стенами леса. Грузовик свернул направо. Камера глянула ему вслед, но машина, с которой шла съемка, повернуть за ним не могла. В кадре мелькнул «кирпич». '

— По оперативным данным, — докладывал Чугаев из-за кадра, — в этом районе находится территория бывшей воинской части, ликвидированной в порядке сокращения. Территория в настоящее время изъята из ведения Министерства обороны РФ и управляется Облкомимуществом. Официально она сдана в аренду АОЗТ «Бурлеск» под торгово-складские помещения. АОЗТ не имеет официальной лицензии на торговлю даже разрешенными видами оружия.

На «картинке» показалось какое-то длинное, крытое толем строение, снятое откуда-то сверху и тоже, судя по всему, через телевик. Должно быть, Чугаев или кто-то из его товарищей пристроился с камерой на сосне или ином дереве, потому что время от времени в кадр залезало мутное изображение ветки или чего-то похожего.

Грузовик 23–89 остановился у длинного строения, и к нему подошли несколько человек в армейском камуфляже без знаков различия. Открыли задний борт, подняли свисавший брезент и, быстро разобравшись в цепочку, стали выгружать из кузова небольшие, но тяжелые ящики и передавать их по цепочке куда-то внутрь строения.

— Обратите внимание, — произнес Чугаев тоном комментатора, — на ящиках отсутствует полная уставная маркировка. Имеются только надписи: «7,62 обр. 1943», «7,62 обр. 1908/30», «5,45», «9 х 18 ПМ» (на экране кадры соответственно останавливались и пометы на боковых стенках ящиков можно было разглядеть).

Потом появилась рисованная на компьютере схема области, на которой красными мигающими точками были обозначены места размещения складов оружия и боеприпасов.

— Ладно, — в очередной раз останавливая запись, сказал Иван Иванович. — Я чувствую, что все потребует серьезного изучения. По этим материалам работать можно.

Он вынул кассету, положил в упаковку. Потом открыл небольшой сейф, перенес туда все кассеты.

Теперь давайте о вас говорить, Галина Юрьевна. В область вам лучше не возвращаться. Сейчас там начнет происходить много всякого, выражаясь словами товарища Ленина, «странного и чудовищного». Здесь, в Москве, вами тоже могут заняться. Так что надо будет хорошо подумать, куда и как вас пристроить. Вы где-то остановились?

Митрохина не успела ответить. Резко и длинно зазвонил телефон, один из двух стоявших на столе. Белый, с гербом покойного СССР.

— Я слушаю, — отозвался Иван Иванович.

— Приветствую вас, Альберт Анатольевич, — прозвучало в трубке, — это вас Пантюхов беспокоит. Вопрос такой: к вам не обращалась молодая женщина, Митрохина Галина Юрьевна? Из нашей области.

— А в чем дело? — не ответив на вопрос, поинтересовался «Иван Иванович», он же по совместительству Альберт Анатольевич.

— Значит, еще не обращалась? Тогда учтите, если позвонит. Она душевнобольной человек, сбежала из областной психиатрической больницы. У нее мания подозрительности и припадки случаются. Особенно после гибели мужа. Она на этой почве даже убийство совершила, кажется. А группа криминальных элементов во главе с бывшим офицером КГБ решила через нее передать наверх клеветническую информацию насчет нашей области. Фильмы там какие-то игровые насчет того, что я будто бы переворот в области затеял и партизанскую войну вести собираюсь, как Дудаев. Представляете себе?

— Представляю… — сдвинул брови «Иван Иванович».

— Вообще эта Митрохина в периоды просветления выглядит вполне нормально. Мне врачи сказали, что она очень переживает за безопасность своих детей. Вы уж успокойте ее в случае чего. Скажите, что, мол, с детьми у нее все в порядке, я лично это контролирую и ничего с ними не случится. Вы, Альберт Анатольевич, уж извините, что по пустякам беспокою. Просто не хотелось бы, чтоб вы лишней работой людей загружали.

— Ну, вы за нас не беспокойтесь, Георгий Петрович, — сказал Альберт Анатольевич. — Нам иногда и лишняя работа не в тягость. Спасибо за предупреждение, разберемся. Привет сестре!

— С сестрой-то, Альберт Анатольевич, плохо. Умерла наша Оленька…

— Да ну?! — ахнул бывший Иван Иванович. — Что с ней такое?

— Пока нет медицинского заключения, но есть подозрения, что не своей смертью умерла… — вздохнул Пантюхов. — Вот такие дела. Не хотел говорить, расстраивать, но вы уж сами этот вопрос затронули…

— Мужайтесь, Георгий Петрович, — прочувствованно произнес Альберт Анатольевич. — В жизни всякое бывает. До свидания!

Митрохина слышала только то, что говорил хозяин кабинета, и о том, как его зовут по-настоящему, нe услышала. Зато хорошо уловила, что «Иван Иванович» говорил с Пантюховым, и поняла, что с Ольгой Пантюховой произошло нечто серьезное.

— Неприятно, — сказал «Иван Иванович», — непонятно как, но товарищ Пантюхов осведомлен о том, что вы направились ко мне. Вы действительно находились в психбольнице?

— Да… — Митрохина не стала врать.

— И сбежали оттуда?

— Да. Меня держали там незаконно. Я нормальный человек.

— Могу поверить. Но, к сожалению, установить это может только экспертиза. Пантюхов утверждает, что вы даже убийство совершили… Это правда?

— Да… — чуть слышно пролепетала Галина, ощущая, как почва уходит из-под ног.

Альберт Анатольевич вытащил пачку сигарет и с мрачным видом закурил.

— Вот что, Галина Юрьевна. Очень все неудачно складывается. И для вас, и, если откровенно, для меня тоже. Пантюхов, конечно, много чего натворил, и, наверно, даже если б вы не захотели добавить компромата, можно было его и прищучить. Не спеша, обстоятельно, по всей форме. Как-никак мы с вашим покойным Сережей хорошо все продумали и много чего на него собрали. Документов, жалоб и так далее. А самое главное — все это время он только знал, что над ним дамоклов меч висит, но не был осведомлен, кто именно этой самой работой занимается. То есть про меня. Не знаю, вы меня засветили или Чугаев, только теперь все стало намного сложнее. У него есть друзья, которые нацелятся на меня. Личная охрана, к сожалению, мне не положена. Этот кабинет и сейф даже непрофессионал сможет открыть. А на Пантюхова могут поработать даже такие люди, которые в свое время незаметно проникали в шифровальные комнаты иностранных посольств и следов не оставляли. Да и вообще… Ольгу Пантюхову не вы убрали?

— Ольгу?!

— Да. Если, не дай Бог, каким-то боком окажетесь причастными — даже, скажем, просто из ревности, — мы раньше Пантюхова в тюрьму сядем. Все против нас вывернется, будьте покойны.

— Ужасно! — воскликнула Митрохина. — Я клянусь вам, хоть и терпеть ее не могла из-за Сергея, но чтоб убить… И потом, я ведь уже уехала, когда это случилось.

— Милая моя! — иронически улыбнулся «Иван Иванович». — Разве я утверждаю, что вас обвинят в том, будто вы подстерегли Ольгу в темном переулке и огрели ее сковородкой по мозгам? Нет, вас обвинят в том, что вы дали пять или семь тысяч долларов наличными какому-нибудь милому юноше и заказали ему голову Ольги Пантюховой на блюдечке с голубой каемочкой. И что самое смешное, найдется такой юноша, который даст против вас такие показания. Его так хорошо подготовят, что любой доступный вам по цене адвокат вывесит белый флаг. Больше того, вы еще и сами подпишете признание в чем угодно. Дети-то ваши у Пантюхова под контролем…