ПРИГЛАШЕНИЕ НА СВАДЬБУ
Солнце отпечаталось на дорогих обоях Ольгиной спальни красновато-золотистыми полосками света, пробившегося через щели между оконным проемом и шторами.
Леха ощущал себя, в общем, недурно. Башка вроде не гудела, во рту тоже перегноем не отдавало. Похмелюга — выжрато вчера было немало! — тьфу-тьфу, не ощущалась. Может, весь алкоголь с потом вышел? А попотеть Коровину пришлось в эту ночку изрядно. Взялся соревноваться в прыти с этой длинноногой, старый хрен! Нет, совсем-то не развалился, конечно, и сражался достойно, можно сказать. Даже, пожалуй, доказал, что старый конь борозды не портит, хотя и мелко пашет. Как в сказке про Мальчиша-Кибальчиша, «день простоял и ночь продержался». Даже утречком, час назад, соответствовал спросонок. Но дальше-то что будет? Надорваться ведь недолго. Даже просто сдохнуть. А начнешь отбрыкиваться — эта Царевна-Лягушка мигом в такую ведьму превратится, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И тогда всяко может быть.
Все, что Ольга по пьянке рассказала, Леха помнил. Нутром чуял, что все так и есть, хотя сомнений тоже было достаточно. То, что все его скромные предположения насчет своего наследства и брака Ольга на сто процентов подтвердила, особо не радовало. А в то, что Ольга, как она утверждала, знает нечто, неизвестное братцу, — не верилось. И особенно не верилось в то, будто это нечто может притормозить замыслы Георгия Петровича. Когда на кону 56 миллионов баксов, нет таких преступлений, на которые не может пойти российский бюрократ. Что-то похожее Леха читал в каком-то конспекте не то из Маркса, не то из Энгельса, который сдувал перед экзаменом по политэкономии в давние времена своего заочного обучения. Конечно, там было что-то другое написано, но коровинский вариант изречения ему самому больше нравился.
Тем не менее совсем-то уж обреченным чувствовать себя не хотелось. Вроде отношения с Ольгой пока не шибко плохие. Должна же хоть на что-то быть надежда. Даже если она ни шиша не стоит, надежда эта, все-таки с ней теплее. Хрен его знает, может, удастся выкрутиться?
Ольга уже встала и плескалась, судя по всему, под душем. Леха лениво слез с шикарной постели — пока до края дополз, устал — и босиком пошлепал в ванную.
Нет, неплохая она баба, хотя и бешеная. Если б Лехе на десять лет поменьше было, то вполне бы сгодилась в жены. Конечно, устеречь такую не устережешь, но, как сказал один мудрец из литейного цexa, лучше хором шоколад есть, чем одному дерьмо. Само собой, что десять лет назад, когда этой самой крале только-только за двадцать перевалило, Коровина к ней просто не подпустили бы. У него тогда миллионов не было, и про дядюшку в загранке он ни шиша не знал. Опять же в обкомовские сферы он тогда еще не вхож был. Так что надо сказать этой самой судьбе-индейке пионерское спасибо, что дозволила слегка побаловаться. Хотя бы, как говорится, на исходе жизненного лета или в начале, так сказать, осени.
— Проснулся? — сказала Ольга, жмурясь под струями воды. — Иди, окатись. Егорка, мать его так, уже звонил. Дал час на умывание и подмывание, в десять ноль-ноль прибудет.
— Вчера-то не приехал почему-то, — вспомнил Леха.
— Закрутился, наверно, — хмыкнула Пантюхова, — ему сейчас ой как жарко станет!
— Отчего?
— Вчера кое-что в этом мире изменилось, — загадочно произнесла Ольга, — так что брательник мой сейчас висит на двух волосинках, и одна из них — я.
— А вторая? Та, другая, баба?
— Естественно. Галька Митрохина, твоя лучшая подруга. Ты ее потрахать не успел, кстати?
— Не случилось, — сказал Леха, не возмущаясь, и Ольга почти тут же поверила. Не удивился он и тому, что Пантюховой известно о Лехином знакомстве с экс-банкиршей.
— Не много потерял, — безапелляционно заявила Ольга, — по сексу — корова, по жизни — клуша. Всю жизнь над пацанами трясется и влипла уже из-за этого.
— Как влипла?
— Пока еще не могу сказать. Посмотрим, как у Пантюхова настроение.
Леха сполоснулся, вытерся, почуял большую бодрость в теле. Побрил морду очередным одноразовым лезвием и сам себе понравился. Ольга откуда-то притащила ему мужские трусы и майку.
— Заворачивайся в халат, пойдем кофе пить.
Честно сказать, Леха пожрал бы покрепче. Сало с сухариками — это не самое плотное питание. И водка с кофейком, хоть и калорийно, но не шибко полезно.
Но делать нечего. Опять повторили то же меню. Правда, похмеляться не стали, не требовалось.
Пантюхов с Воронковым и охраной прибыли, когда Леха с Ольгой допили кофе и перекуривали.
— Все, — сказал он с порога, — время вышло. Оля, иди одеваться, форма одежды деловая. Не вздумай мазаться сверх нормы. А тебе, Алексей Иванович, мы одежку привезли.
На сей раз Лехе достались строгий серый костюм-тройка, рубашка с красно-сине-белым галстуком и очень мягкие черные полуботинки. Конечно, выдали часы и радиотелефон для связи с Воронковым.
— Нормально, — оценил глава Лехино обмундирование. — Вполне. Почти на человека похож, даже царапин не заметно.
Ольга появилась примерно через десять минут после того, как Леха был признан готовым. Она была одета в темно-синий кос ном — жакет в талию с широкими плечами и юбка по колено — и темные туфли на невысоком каблуке. Должно быть, чтоб не слишком возвышаться над Коровиным.
Спустились вниз и погрузились в тот самый вишневый «Мерседес», который возил Леху на встречу с дядюшкой в аэропорт. Пантюхов поехал отдельно, на своей казенной «Волге», скромно вставшей позади «мерса». С Лехой и Ольгой уселись Воронков и два охранника. Впереди «Мерседеса» пошла одна машина сопровождения, позади «Волги» Георгия Петровича — другая. На головной включили мигалку и, едва выкатив на проспект Победы, понеслись со скоростью под 90.
До закрытой Кирсановки добрались быстро, свернули к «отелю», въехали в подземный гараж. Здесь все вылезли из машин, и Пантюхов провел краткий инструктаж.
— Тема беседы с дядюшкой — знакомство с Ольгой и приглашение его на свадьбу, которая состоится в ближайшую субботу. То есть через четыре дня, в четырнадцать ноль-ноль. Отправление из отеля по Дворец бракосочетаний — тринадцать ноль-ноль.
После Дворца поедете венчаться в храм Параскевы Пятницы. Насчет поездки в Сибирь старайся особо не распространяться. Если очень пристанет, то позвони Воронкову, он скажет, что говорить.
— Понятно.
Леха с Ольгой под руку в сопровождении Воронкова и охраны поднялись наверх. А Пантюхов отправился, судя по всему, в свой «кабинет для работы на отдыхе».
Так или иначе, но у номера Александра Анатольевича глава не появился. Воронков и охранники тоже как-то рассосались, и до места в результате с Лехой дошла только Ольга.
Леха постучал в дверь. Ему открыла темнокожая Нэнси-Нюшка, за спиной которой возвышался шофер-охранник Роберт.
— Мистер Коровин вас ждет, — сказал экс-россиянин. — Проходите, господа.
Послышался знакомый звук приближающейся инвалидной коляски.
— Прошу, прошу! — радушно протянул руки старик. — Алеша, как я понял, решил познакомить меня со своей избранницей.
— Это Олечка, — объявил племянник, подводя к коляске даму.
— Очень приятно. — Александр Анатольевич изящно подхватил Ольгу за запястье и церемонно, в старорежимном духе, поцеловал ручку. Та изобразила на морде саму скромность и нецелованность.
— Я так рада вас видеть, — прощебетала она совершенно необычным голосом, которого Леха еще ни разу не слышал, — Алексей мне так много о вас рассказывал…
— Надеюсь, что вы не сильно разочаровались, когда увидели полуживого инвалида.
— Что вы! Вы просто прекрасно выглядите!
Леха подивился: ему, оказывается, еще и артистка досталась! Во всяком случае, та баба, с которой он спал предыдущей ночью, на эту скромницу совершенно не походила.
— Ладно, ладно делать комплименты! — сказал дядюшка. — Проходите, присаживайтесь… Как Сибирь?
— Что Сибирь? — ответил Леха. — Никуда пока нe делась. Говорят, Америка за нее три трильона баксов предлагала, а наши не продают.
— Серьезно? — удивился Александр Анатольевич. — Ничего подобного не слышал…
— Господи, слушайте вы его больше! — воскликнула Ольга. — Эту сплетню я еще года два, а то и три назад слышала.
— А что? — сделав физиономию даже излишне серьезной, сказал Леха. — Есть, например, такой анекдот. Стоит чукча на берегу Берингова пролива и орет в сторону Аляски: «Нищие! Нищие янки!» Подходит к нему русский пограничник и говорит: «Что ты кричишь? Какие же янки — нищие?! Да Америка самая богатая страна в мире!» А чукча ему: «Все равно | шщие! Аляску купили, а на Чукотку денег не хватило!»
— Н-да! — покачал головой дядюшка, вежливо улыбнувшись. — Вы стали совсем свободными, господа, и это меня пугает.
— Отчего же? — спросила Ольга.
— Я ведь еще чуть-чуть русский. И я помню, как но время войны к нам в министерство Восточных территорий Германии привезли для показа высшим чиновникам несколько копий советских довоенных фильмов. Считалось, что это должно помочь руководителям министерства составить соответствующие инструкции для служащих рейхскомиссариатов и гебитскомиссаров по изучению психологии русских и советских вообще. Мне было поручено перевести текст фильма «Трактористы», в том числе и песню. «Чужой земли мы не хотим ни пади, но и своей вершка не отдадим…» Тогда я посмеивался, потому что это был сорок первый год, и красные за полгода потеряли территорию в три раза большую, чем Россия за три года первой мировой войны. К сорок пятому они вернули все довоенное. Не только не отдали ни вершка, но и слегка прибавили. А сейчас — после того, как раздали одну треть империи, — я готов поверить, что найдется кто-нибудь, желающий продать и Чукотку, и Сибирь…
— Не воспринимайте всерьез, — поспешила успокоить Ольга, — это же шутка…
— Во всякой шутке есть доля истины.
— Да Бог с ней, с Сибирью! — вмешался Леха. — Ты лучше нам расскажи, как тебя тут начальство принимало, чем тебя Воронков развлекал. Не стесняйся, жалуйся, я его поругаю, если что…
Ольга искоса глянула на Леху и едва заметно улыбнулась.
— Довольно любопытно проводили время, — сказал Александр Анатольевич. — Рыбалка, охота… Много экскурсий. Я все ездил по деревням, смотрел церкви… Большинство, конечно, разрушено, но уже много восстанавливается.
— У нас не был?
— Нет, Воронков сказал, что ты запретил ему привозить меня туда, пока вы не прилетите из Якутска.
— Молодец, — похвалил Леха, порадовавшись, что не спросил как-нибудь по-другому, например: «Как тебе у нас в деревне понравилось?» Тогда бы дядюшка мог кое в чем засомневаться… Во всяком случае, в том, что ему наговорил Воронков.
— Нет, у тебя нет необходимости на него сердиться. Воронков очень исполнительный служака. Непонятно только, почему ты отдал ему такой странный приказ?
— Потому что не хочу, чтоб в деревне говорили, мол, старший Коровин один приехал к родичам на могилы, а Леха, дескать, не удосужился.
— Воронков объяснял по-другому. Он говорил, будто лучше будет, если ты сам представишь меня местной власти.
— Ну, это он сам придумал. Я-то лучше знаю, почему не разрешал. Да какая разница? Ты лучше скажи, понравилось или нет?
— Понравилось, конечно.
— Тогда могу сказать еще одно. В эту субботу мы с Олей вступаем в законный, так сказать, брак. Отсюда выезжаем общей колонной в час дня. — Откуда Леха про «общую колонну» придумал — сам не знал. — Потом — во Дворец бракосочетаний, а дальше — в церковь Параскевы Пятницы, венчаться. Приглашаю как своего посаженого отца.
— Что ж, могу только с благодарностью принять приглашение… — сказал Александр Анатольевич. — В добрый час… Однако ты знаешь, Алексей, мне бы хотелось с тобой побеседовать с глазу на глаз, на правах посаженого отца, так сказать. Надеюсь, невеста меня извинит, если мы на несколько минут ее покинем?
— Пожалуйста, пожалуйста… — произнесла Ольга с некоторой растерянностью в голосе. Леха, конечно, усек, насколько она недовольна, но Александр Анатольевич то ли не разглядел, то ли виду не подал.
Коровины направились в ту самую малую комнатку, не то кабинет, не то гостиную, где мило беседовали во время первой встречи. Леха знал, что и здесь их внимательно прослушивает и скорее всего записывает полковник Воронков, так что уединения в полном смысле слова ни фига не получится.
Сказать об этом дядюшке было никак невозможно. Оставалось надеяться, что он не скажет ничего такого, что бы могло ухудшить и без того хлипкое Лехино положение.
Но дядюшка для начала подъехал к письменному столу, вытащил из ящика какой-то небольшой приборчик и включил.
— Теперь можно говорить вполне спокойно, — улыбнулся старший Коровин. — Это глушилка для аппаратуры подслушивания. Если нас пишет видеокамера, она тоже будет иметь помехи.
— А с чего ты взял, что нас кто-то записывает? — маленько похолодев от испуга, произнес Леха.
— Поверь мне, Алеша, я немного понимаю в этих делах и неплохо знаю русские обычаи. Я очень легко догадался, что Воронков не твой человек, а скорее, ты — его. Может, настоящего американца вы бы еще надули, но меня — нет. Я русский. И немного — немец. От этой второй нации у меня есть немного педантичности. От американцев — любовь к полноте информации. Мои секьюрити — хорошие профи. Есть частные спецслужбы, которые собирают информацию. Я отдыхал, а они работали всю неделю. Понимаешь?
Леха понимал. Он очень надеялся на американскую технику, может быть, впервые в жизни рассчитывал, что она превзойдет советскую. По крайней мере в части глушения. Впрочем, и это ни от чего не гарантировало. Ведь Воронков небось уже сейчас обнаружил, что его система не работает, и, мягко говоря, очень расстроился. Какие он коррективы внесет в ход дела и как на все изменения посмотрит Пантюхов, если он, по мнению Ольги, висит на двух ниточках… А вдруг и впрямь попробует куда-то сбежать, если уж так его припекло? Тог разговор брага и сестренки Леха хорошо запомнил, и все веселые обещания, которые там прозвучали, на оптимистический лад не настраивали. Поэтому единственным шансом как-то отбрыкаться хоть на время от Воронкова было передать ему честно и благородно, без малейшей утайки весь разговор, который навязывает этот добрый дядюшка. И мало того, надо так передать, чтоб Воронков поверил… Он ведь может и не поверить, у него работа такая.
— Прежде всего, — сказал Александр Анатольевич, — я хорошо понял, что ты — подставная фигура. То есть ты, конечно, действительно мой племянник, но ты никакой не банкир. Хотя все документы о твоем избрании президентом или председателем правления — подлинные, подписанные и оформленные по всем правилам, но они сделаны были специально перед моим приездом. До этого председательствовал некий Митрохин, но он был убит или сам застрелился — я точно не знаю.
— Случайно застрелился, — сказал Леха, решив, что за такое уточнение он особо не пострадает.
— Готов допустить. Но это уже не суть важно. Гы — игрушка в чужих руках. Причем мне уже достаточно ясно, в чьих. То, что ты собираешься жениться на Пантюховой, — несомненное подтверждение гой версии, что ваш губернатор намерен подобраться к моему наследству. Боюсь, что после того, как вас свяжут родственные узы, с тобой что-нибудь случится.
— Возможно, — согласился Леха, не пытаясь делать оскорбленное лицо и возмущаться.
— Пантюхов Георгий Петрович, — заметил Коровин-старший, — это жуткая фигура. Судя по многим данным — он крестный отец всей здешней губернской мафии, хотя и не принадлежит непосредственно к классическому уголовному миру. Это нечто большее, чем простой коррупционер. Обычно — это и в европейской, и в американской практике встречается — мафия устанавливает коррупционные связи по своей инициативе. Нужно им — покупают шерифов, мэров, дают взятки губернаторам или прокурорам. Но здесь у вас в области — все не так. Здесь мафию создал государственный чиновник. Не преступники его купили, а он их нанял. Понимаешь разницу?
— Ощущаю, — кивнул Леха, прикидывая, откуда все это известно тем самым «частным спецслужбам».
— Это последствие той абсолютной власти, которой пользовалась ваша партийная элита. Она могла контролировать все. От макроэкономики до личной жизни граждан. И потому вполне могла бы быстро уничтожить любую мафиозную группу, если б она попыталась действовать самостоятельно. В принципе, при большевиках все региональные элиты в областях и республиках уже были мафией. Разница только в том, что тогда намного меньшее значение имели деньги. Власть как таковая давала возможность приобретать материальные блага бесплатно или по низким ценам. Возможность непосредственного руководства производством и торговлей, владения какой-либо недвижимостью, приносящей прибыль, не была столь уже большой ценностью. Более того, все непосредственно связанное с промышленностью и торговлей было намного более опасным и непрестижным, чем политическое руководство. Наконец, над региональными руководителями было еще две вышестоящие инстанции — республика и Союз. В России, правда, долгое время не было отдельной Компартии, и обкомы подчинялись непосредственно «Сентрал Комити», но был Совет Министров, Верховный Суд, Сьюприм Совьет и министерства. То есть все, что позволяло Центру руководить жестко. И, чтобы усидеть у власти, надо было очень хорошо слушать Москву. Я не прав?
— Да вроде все так, — согласился Коровин.
— Так вот, Алеша, то, что было у вас в августе 1991 года, — это просто реализация стремлений нижестоящей номенклатуры уйти от прессинга вышестоящей. Поэтому все республики разошлись и Союз дестроился… То есть развалился. Дальше уже идет в других республиках — от Азербайджана отпал Карабах и обособилась Нахичевань, от Грузии почти отделились Абхазия и Южная Осетия, от Молдовы — Приднестровье и Гагаузия, в Таджикистане каждая область почти сама по себе. В России бунтует Чечня, но очень возможен отход и других автономий Кавказа, потом Татария, Башкирия, Якутия… Но, возможно, и области захотят того же.
— На хрена это русским-то? — очень попросту удивился Леха.
— Русским как таковым это не нужно, — улыбнулся Александр Анатольевич, — а вот начальникам — очень нужно. Потому что тогда каждый из них почувствует себя королем или, по крайней мере, удельным князем. Ведь Москва некогда силой подчинила себе и Рязань, и Тверь, и Новгород, которые были намного крупнее большинства европейских королевств и герцогств, существовавших одновременно с ними. Так что исторические обоснования при желании найти нетрудно. А вот обезопасить себя от Москвы, от ее давления и контроля нынешние региональные руководители могут попробовать. Единственное, что их удерживает, — это боязнь остаться без средств. Поэтому стремления к сепаратизму больше всего проявляются у тех республик и областей, которые имеют нефть, золото, алмазы, лес, уран и прочее сырье. Или у тех, что лежат на самых выгодных транспортных путях и надеются заработать на транзите и перевалке грузов.
— Наша-то на чем заработает? — хмыкнул Леха. — Лес-то скоро весь попилят…
— При желании — смогла бы, — Александр Анатольевич сказал это уверенно. — Мне ведь показали и машиностроительный, и механический. Да, гам немного устаревшее оборудование, плохие компьютеры, неграмотная эргономика и планировка цехов. Но то, что там делают, — это уже XXI век. И очень дешево. Если бы это можно было купить — я имею в виду производство, а не само изделие, — то, дав рабочим примерно по пятьсот долларов в месяц и продав эту продукцию по ценам на десять процентов ниже мировых, я очень хорошо заработал бы. Даже с учетом того, что пришлось бы сделать некоторые вложения… Если б я был в форме! И если бы налоги оставались в области, а не шли черт-те куда и черт-те на что, можно было бы хорошо поднять уровень жизни. Во всяком случае, вовремя зарплату платить учителям, милиции и прочим.
— Это ж оборонка. Ее не продадут, — сказал Леха. — Запрещено. И потом, дядя Саша, мы вроде про Пантюхова говорили, а ты куда-то в другую степь поехал…
— Правильно, что перебил меня, — похвалил старик, — времени у меня мало, а я отвлекся на всякую маниловщину. Так вот. Ваш здешний губернатор — бывший коммунистический функционер. Он имел в области огромные связи и большие знакомства в Москве. Там его прикрывали, если кто-то из наивных рядовых членов партии или простых граждан жаловался на него или его друзей. И этим наивным людям быстро укорачивали языки. Либо отправляли в сумасшедший дом, либо сажали в тюрьму, либо просто убивали, прибегая для этого к услугам криминального мира. Но все это было в те времена, когда еще не существовало ни частной собственности, ни приватизации. Поэтому контакты с криминалами были редкими. А вот когда у вас начали делать деньги, то власть могла стать менее престижной. Я помню, что у нас писали и что писали у вас. «Предприниматели станут независимыми», «власть номенклатуры будет ограничена», «права человека обеспечены» — все это была пропаганда. Не знаю, может быть, кто-то из наших или ваших простаков в это верил. Но на самом деле люди, хорошо знавшие Россию — я к таковым себя не отношу, — предрекали именно то, что получилось. Молодая номенклатура оттерла функционеров-стариков, но ничуть не ослабила свою власть. Больше того — она ее усилила. Теперь ее политическая власть подкреплена финансами. Схема добычи их проста: предприниматели, то есть пока в первую очередь банкиры и торговцы, делают прибыль, часть тратят на собственное потребление, а другую — немалую — отдают мафии. Ее ваш Маркс не предусмотрел.
— Он ваш был, — возразил Леха, — немецкий…
— Бог с ним! Но мафия состоит из двух основных категорий лиц: профессиональных преступников и профессиональных чиновников, объединившихся на основе взаимных интересов. Чем у вас занимаются преступники? Я не включаю сюда мелких грабителей и воришек, убийц и хулиганов на бытовой почве, то есть дилетантов. У вас, согласно гем источникам, которые у меня есть, развито примерно пять видов криминального бизнеса. На первом месте — рэкет. Примерно половина всех нелегальных доходов. На втором — нелегальное производство спиртного, в частности, суррогатной водки из гидролизного спирта. Около четверти всех доходов. Из остального более 20 процентов распределяются в приблизительно равных долях между производством и торговлей наркотиками, нелегальным производством и торговлей оружием, а также контролем над проституцией. Все остальное — грабежи, кражи, заказные убийства, организованное попрошайничество, мошенничество, шулерство и так далее — дает не более пяти процентов общего дохода.
— А кто ж все это считал? — простодушно спросил Леха.
— Наверно, те, кому положено. — Александр Анатольевич хитро прищурился. — В московских кругах за определенную, хотя и немалую плату можно узнать все что угодно.
— Но ведь и кинуть могут, наверно? — предположил младший Коровин. — В смысле наврать. Как такое проверишь?
— Аналитические данные достаточно точны, и проверить их можно. Конечно, могут быть отступления от точной цифры, но где-то в пределах одного процента, не больше. Даже при том, что статистика в количественном плане может быть неверна, качественно она вполне справедливо все отражает.
— Тебе виднее, дядь Саш, — сказал Леха не без сомнения в голосе, — у нас еще до перестройки ходил такой анекдот. Проходит, значит, международный конкурс: кто выжмет больше лимонного сока из одного лимона. Первым вышел китаец, сдавил лимон — р-раз! — счетчик показывает 70 процентов. Публика орет, а китаец к ней спиной повернулся и показывает надпись на майке: «Кунг-фу». Дальше выходит американец, жмет лимон — и счетчик показывает 100 процентов. Все в истерике — абсолютный рекорд! Американец поворачивается спиной и показывает на майке надпись: «ЦРУ». Ну тут наш выходит, как всегда, под свист и антисоветские возгласы, берет лимон, жмет — и счетчик показывает 120 процентов. Все в шоке, некоторых выносят в отключке. А наш поворачивается, показывает спину своей застиранной майки, а там надпись: «ЦСУ». Центральное статистическое управление. Сейчас его, кажется, в Госкомстат перекрестили. Там такие спецы сидели по сведению концов с концами, что ежели б Леонид Ильич не забыл, что Никита пообещал в 1980 году коммунизм построить и не проконтролировал это дело, они б наверняка доложили, что мы все плановые цифры выполнили и перевыполнили.
— Серьезно? — без улыбки спросил Александр Анатольевич.
— Почти. Кстати, еще могу анекдот рассказать. Вызывает, значит, Брежнев экономистов и говорит: «Дорогие товарищи! Мы тут посоветовались и решили объявить коммунизм построенным. Посчитайте, сумеем мы это сделать или нет». Те посчитали и докладывают: «Сумеем, дорогой Леонид Ильич! Но только на две недели». Ильич подумал и говорит: «Давайте лучше Олимпиаду проведем…»
— Ладно, — улыбнулся дядюшка, — к сожалению, у нас слишком мало времени, чтобы много смеяться. Сейчас надо выработать совместную линию поведения. Итак, разумеется, пока здесь, в губернии, будет сидеть на царстве господин Пантюхов, я не вложу сюда ни одного цента. Но для него я должен оставаться все тем же сентиментальным американским дядюшкой, который не видит дальше своего носа. Иначе он может стать очень опасным, и Поюсь, что мой самолет может потерпеть аварию, например, столкнувшись с кометой или с козой, случайно выбежавшей на взлетную полосу. Надо будет играть, разыгрывать эту очень опасную клоунаду. К сожалению, у меня вчера уже был сильный приступ головной боли. Боюсь, что начинается последний штурм моего организма… Вчера боли унялись, доктор сказал, что это еще не все и месяц-пол-лора я смогу держаться, а потому делать эутэнези еще рано. Поэтому, когда я беспокоился насчет самолета, я имел в виду тебя.
— Куда ж я на нем полечу? — спросил Леха. — У меня же загранпаспорта мел у и вообще ни фига… Я свой-то паспорт, советский, не знаю где оставил. Наверно, виза нужна штатовская.
— Да-да, все нужно, но все можно очень быстро сделать. Правда, надо как-то попасть в Москву, в наше эмбасси. Там тебе сделают политическое убежище. У меня есть там знакомые, и это реально. На дипломатической машине вывезут в аэропорт и посадят в самолет. Там, у нас, в департмент оф Стейт, все будет работать само по себе: статус беженца, «грин кард», гражданство. Но быстро.
— И чего, я буду американец? — глупо спросил Леха.
— Будешь, потому что я не хочу, чтобы мой последний родственник был убит. Я не могу спокойно умереть, пока ты будешь тут и в опасности.
— А как же насчет церкви и школы? — спросил Леха. — Ты же сказал, что ни копейки не дашь, а
раньше, в завещании, написал, чтоб я церковь и школу построил.
— Я все аннулировал. Завещание уже изменено, старый текст уничтожен. Все равно церковь и школа будут лишь прикрытием для разворовывания денег. У вас это умеют делать.
— Точно, — согласился Леха, — умеют. А только вот что я буду там, у вас, делать?
— Можешь ничего не делать, — сказал дядюшка, — и даже лучше, если так будет. Там налаженное дело, очень хорошие менеджеры, которые все смогут сами. Конечно, пока я верил, что ты бизнесмен, мне было легче. Я надеялся, что ты с энергией еще молодого человека будешь искать новые возможности, новые направления, сделаешь нужные улучшения, расширишь деятельность на здешнем рынке. Теперь, располагая информацией, я думаю: «Слава Богу, что ты оказался анэмплойдером, а не настоящим «модерн рашн». Пусть все будет как было, а ты поживешь как хороший человек». Потому что я знаю, если бы капитал попал в нечистые руки, репутация моей фирмы была бы подорвана.
В дверь постучали.
— Это, наверно, невеста, — забеспокоился Александр Анатольевич. — Мои не появились бы до тех пор, пока я не позвал.
Леха открыл дверь. Ольга подарила ему косой взгляд. Даже злой, если сказать точнее. Но вежливо произнесла:
— Милые мужчины, только что мой брат, господин Пантюхов, пригласил нас на завтрак к себе в номер…