Клык очухался. Голова гудела прямо как с угара или с большого-пребольшого бодуна. Угорал Клык всего пару раз, в давнем, почти забытом деревенском детстве, а вот большой бодун был ему ужас каким знакомым явлением.

Продрав глаза — ох, как тяжко веки поднимались! — Клык со скрипом поднял голову, оперся на локти, сел и осмотрелся. Это была не камера смертников, а что-то малость поуютней. Правда, тоже без окон, но со свежим воздухом — вентиляция работала и тюремным духом не пахло.

Как выяснилось, Клык лежал на клеенчатом кожаном топчане, застланном матрацем, простыней, подушкой с чистой наволочкой и ватным — сто лет не видел! — одеялом. Видать, решили побеспокоиться, чтоб гражданин Гладышев Петр Петрович не простудил свой слабый организм.

А вот роба полосатика кудый-то испарилась. Нехорошо, граждане начальники, последнюю одежку уводить. Тайное похищение казенного имущества, за это ж вас сажать надо! Оставили гражданина Гладышева в таком непристойно голом виде. Хотя бы и под ватным одеялом. Ни майки, ни трусов, ни хрена вообще. Не, хрен оставили. И за то спасибо, начальники! Раньше надо было бы еще и родной партии спасибо сказать, но теперь их так до фига развелось, что не знаешь, какая из них родная.

На дворе, конечно, лето, но здесь подвал какой-то. Под одеялом — тепло, а без него — скучно. И башка гудит — ой-ой-ой! Сейчас бы Клык, наверно, дал себя застрелить с удовольствием. И вообще, лучшее средство от головной боли — гильотина.

Подвальчик крепкий, хотя и небольшой, дверь — как в бомбоубежище. Нет, отсюда не выскочить. Поймают и прикуют. Прокурор все раскусил, он знает, что Клык задумал. Но уже хорошо, что про нычку

все-таки поверил. Значит, шанс еще есть. Лишь бы не стали колоть какой-нибудь фигней, вроде той что Мюллер Штирлица. Проговоришься под наркозом — хана… А может, уже проговорился?

Клыку жутковато стало. О том, какая штука незаметно подкрадывается, он был наслышан. Даже головная боль притупилась, а потом и вовсе исчезла когда подумалось, будто мог все выложить и ничего про это не помнить… Минут через пять успокоил себя тем, что тогда бы уж и проснуться не дали. Кстати а сколько ему вообще-то поспать дали? Ширнули вроде вечерком, после ужина. Что дальше было? В голове — провал.

Дверь нового местожительства незнакомо, совсем не так, как в родной крытке, лязгнула. Ё-моё! Броня крепка. Клык даже зауважал себя. Дверь оказалась толщиной в тридцать сантиметров, не меньше

Вошли трое. Знакомые лица были у двоих — тех что сидели у стенки, пока прокурор разговаривал с Клыком по душам. Именно эти кабаны надели на Клыка браслетки и вкололи снотворное. Третий был новый, тоже бугай не маленький… Мочить, что ли пришли? Пушки под куртками не видны, но’есть наверняка. А может, все-таки поговорить хотят?

— Здорово, корешок! — улыбнулся тот, третий незнакомый.

Клыку хотелось ответить: «А мы с тобой не коре-шились и на одной параше не сидели!», но дразнить гусей не следовало. А то наваляют с ходу, для острастки, чтоб жизнь медом не казалась… Надо бы вообще постараться, чтоб дело обошлось без битья Эти мальчики могут так кости переломать, что не на чем убегать будет.

Поэтому Клык решил быть повежливей.

Здравствуйте, сказал он тоном послушного школьника, повстречавшегося с учительницей.

— Не замерз, Петя? — озаботился мордоворот.

— Спасибо, одеяло теплое, — сдержанно ответил

Клык. А то скажешь: «Прохладно тут у вас!» так взгреют, что мало не покажется.

Но вроде бы пока никто его бить не собирался.

— А мы уж беспокоились. — Мордоворот вынул из-под куртки сверток и бросил на топчан. — На, оденься.

В свертке оказались трусы, майка, байковая рубашка, джинсы, носки и кроссовки. Все, конечно, не новое но отстиранное и зашитое. Кроссовки, конечно, дали без шнурков, на липучке. Конечно, умелый человек и на простыне повесится, а если постарается, то может и кого другого задавить. Так что это вроде бы «мера доверия». Ну-ну…

Давиться сам лично Клык пока не собирался, то из камеры смертников выбираться, чтоб в другом месте самому себе решку наводить. А этих, по крайней мере троих сразу, не задушишь. Да и по одному они так просто Клыку не подставятся.

Оделся он с удовольствием. Самая обычная одежка если ее давно не надевал, может показаться приятной. Вроде и не зек, а так, подследственный.

— Пошли, — сказал тот, что дал одежду. — Погуляем.

Клык удивился, но потом подумал, что ребятки вряд ли вытаскивают его на свежий воздух затем, чтобы порешить. Можно было и не одевать, и не вытаскивать Впрочем, наверняка ведь выводят, и не затем, чтобы отпустить. Скорее на психику хотят подавить…

За дверью оказался коридор, освещенный несколькими лампочками. Короткий, метров пять. Клыка провели по нему, держа под руки. Ощущалось, что, рванись он, скрутят тут же, поэтому Клык дергаться не стал. На фига? Надо сперва поглядеть, как и что.

Коридор вывел на лестницу. Прошли два марша вверх и оказались на площадке перед двойной дверью. Открыл их тот, который говорил с Клыком, должно быть, старший в этой команде.

Солнце! Мамочка родная, век воли не видать, солнышко! И небо, синее, натуральное… Утречко! Свеженькое, хотя и не самое раннее — роса уже сошла. Выходит, целую ночь Клык проспал. За это время его даже под Москву можно было увезти, если б, конечно, кому-то было нужно. Санаторий, дом отдыха, дача? Зеленая травка, деревья, дорожки, плиточками выстеленные. Клумбы, цветочки — жизнь, так сказать! Клык аж рот пошире открыл, чтоб воздуху глотнуть. В подвале, конечно, лучше, чем в камере, смертью не пахнет, но тут уж совсем клево. Воля, почти воля, если б еще этих козлов рядом не было.

— Хорошо? — спросил старший. — Воздушно? Давай дыши, пока обратно не упаковали. Только не охмелей. А то у нас тут, видишь, животные бегают. Строгие. На эту самую одежку натасканные.

Точно отметил гражданин начальник, животные были. Овчарочки, с ошейниками, но без намордников. Штуки три, а то и больше. И пробежать дадут недолго. Свалят на пятом шаге, не позже. Клык по ихним зубкам никак не скучал. Он спокойно пошел по плиточной дорожке под ручку с двумя молчаливыми. Старший, улыбаясь по-доброму, рассуждал:

— Самое обидное, бежать-то некуда. Забор четыре метра. И шестов фибергласовых мы не завозили.

Конечно, специально привели к забору. Высокий, гладкий, с колючей проволокой поверху. Почище, чем на зоне. И вышек не надо, собачки не упустят. Нет, ребята, не надейтесь. Отсюда Клык не побежит. Даже если упрашивать станете. Ни за какие лимоны. Впрочем, они и сами догадываются, что это так. Хотя, конечно, и расслабляться не будут.

Погуляли минут пятнадцать-двадцать. Дошли до забора, протопали вдоль него метров сорок, повернули на другую дорожку и вернулись к входу в подвал.

— Отдохнул? — спросил старший. — Пора домой. Завтрак стынет.

Клыка вернули в подвал. Там действительно был накрыт стол типа сервировочного, на котором обнаружилась приличная миска гречневой каши с тушенкой, четыре ломтя черного и пара ломтей белого хлеба, граммов с полета сливочного масла, пяток кусков растворимого сахара и хорошая кружка чая, по запаху не похожего на веник.

Пока Клык хавал, ощущая приток жизненных сил и наполнение желудка, все трое оставались тут — приглядывали. Клыку это не мешало, он метал кашу в рот и размышлял.

Ясно как божий день, Иванцов решил его на доброту купить. Воздухом поманить, вольной одежкой, жратвой. Водки, может, попросить или даже бабу? Чего-нибудь типа ананаса в шампанском?

Масло оказалось отличное. Не маргарин, не комбижир, даже не «крестьянское», а натуральное сливочное. Он его и на воле-то нечасто пробовал. И чай был индийский, настоящий. Такого бы пару пачек зачифирить — вечный кайф! Клык долго высасывал ароматный напиток из осадка.

— Сыт? — спросил старший.

— Спасибо, — поблагодарил Клык. — И так — каждый раз?

— Не знаю, — осклабился тот, — пайку заработать надо.

Старший мигнул одному из молчаливых, тот покатил стол с опустевшей посудой к выходу из подвала.

— Отдыхай, раздумывай, наслаждайся жизнью, — посоветовал говорящий. — Толчок и умывальник вон там, в закуточке. Перед обедом будет еще прогулка.

Они ушли, Клык остался. «Ладно, — подумал он, — вы не спешите, и мне торопиться без мазы».