Нет, конечно, Иванцов сидел не на ковре, хотя ковер — просторный, красных тонов, оставшийся от бывшего обкома — в кабинете имелся. Иванцов сидел на симпатичном резном стуле, обитом гобеленовой тканью, за длиннющим столом для совещаний, придвинутым торцом к просторному столу Главы. Сам хозяин восседал в капитальном кресле., подозрительно похожем на трон. Над высокой кожаной спинкой на стене висел резной герб города, давшего название области, который был пожалован ему государыней Екатериной II аж в 1791 году. Прежде, когда тут был кабинет первого секретаря обкома, на этом месте висел портрет Ленина.

При Советской власти Иванцов сподобился побывать в этом кабинете только два раза. Один раз — когда получал орден Трудового Красного Знамени, другой — когда, будучи замом облпрокурора, а 1990 году докладывал на бюро обкома о ходе работы по реабилитации незаконно репрессированных. Сам областной тогда приболел, вот Иванцову и пришлось три часа париться в приемной, пока наконец дошла его очередь. Ночь не спал, мучился, помнится. Все боялся что-нибудь не то сказать. А срамотищи вышло не больше чем на десять минут. Доложил основные цифры, порадовал товарищей тем, что все, кого в 1937-м и иные годы по разным причинам шлепнули, теперь могут спать спокойно и большинству из них можно даже вернуть доброе имя вместе с партбилетами. Товарищи приняли к сведению, постановили «одобрить» и сказали, что Иванцов свободен.

Нынешний Глава тогда сидел скромненько и тихенько за столом заседаний, где-то пятым или шестым от стола первого секретаря. Его тогда поругивали, мол, либеральничает, принял в КПСС слишком много интеллигентов, в райсовет выборы провалил, пропустил каких-то там неформалов-диссидентов. Но зато пресса нахваливала. В общем, когда в России Президента выбрали и провозгласили независимость самой от себя, к нему пригляделись и после августа — выдвинули. Партбилет он еще загодя сдал.

А поскольку Иванцов с ним еще по району был знаком, то и Виктора Семеновича не забыли. Кабинет Иванцову достался не такой просторный, конечно, законных полномочий у облпрокурора тоже было не столько, сколько у Главы, но вот по фактической роли в делах области Семеныч значил не намного меньше. Не место красит человека, а человек — место.

Тем не менее Глава считал наоборот. Так же, как в те дни, когда он был сидоровским первым секретарем, а Иванцов — районным прокурором, Главе хотелось поруководить и понаправлять. Конечно, времена были не те и сказать напрямки: вот этого — посадить, а вон того — отпустить — он уже не мог. Впрочем, он и раньше так говорил редко. Все-таки партбоссом он стал уже в спокойно-застойные времена, когда казалось, что политические дела стали жуткой редкостью, и даже всяких там правозащитничков предпочитали не сажать, а отправлять по дурдомам или просто выкидывать на любезный их сердцам Запад. Если в Москве время от времени еще и припаивали кому-нибудь 70-ю статью в прежней редакции за антисоветскую пропаганду и агитацию, то здесь, в провинции, политические дела шить просто побаивались, даже ежели человек был явной контрой. Почему? А потому, что потом могла объявиться какая-нибудь комиссия и проверить, как у тебя в области обстоит дело с идеологическим воспитанием. Поскольку это такая сфера, где любой козел может найти недоработку или просто ее придумать, то связываться не хотелось. Вот был, к примеру, еще в 1981 году случай, когда по району ходил какой-то добровольный странник-пустынник или как его там и убеждал, что ему-де Богородица явилась и поведала, что большевикам скоро конец придет. Отловили — чистая 70-я. Надо судить и сажать. А отсюда, из области, позвонили — низзя. Только что-нибудь уголовное. Ну, организовали заявление, что у такого- то мужика в Лутохинском сельсовете пропал баран. И трех алкашей нашли, которые показали, что видели, как этот самый странничек его в лес волок. И сделали этому провозвестничку божьему статью 144, часть 1, по которой вкатили два года.

Но в принципе тогда редко требовали: «посадить». Гораздо чаще надо было прекращать дела. Было крепкое, хорошее, честно и благородно построенное дело, по которому за хищения соцсобственности в особо крупных размерах директор сидоровского ДОКа — из ушедших на сторону пиломатериалов можно было для половины области садовые дома и дачи построить — должен был, самое меньшее, сесть на 15 лет. Но поскольку директор был членом бюро ЭК — ДОК был самым крупным предприятием в районе, — пришлось это дело самим же и разваливать. Один очень упрямый свидетель даже под машину попал В общем, директора открутили, сумму хищений на порядок снизили и посадили только тех, кого не жалко было.

В нынешние времена, то есть уже сидя на области, Глава регулярно заявлял, что он поддерживает реформы, разделение властей и вообще демократию. Но все-таки секретарь обкома в нем все время просматривался. И привычка вызывать «на ковер» прокурора была тому подтверждением. Было только одно, но очень существенное обстоятельство, которое сильно снижало эффективность таких вызовов. Если б был нынешний Глава первым секретарем, то мог бы, например, организовать сигналы на Иванцова из парторганизаций области, заслушать его на бюро обкома, собрать пленум, посвященный, допустим, вопросам укрепления соцзаконности и правопорядка. И там, на этих мероприятиях, в атмосфере ленинской принципиальности и нелицеприятной критики устроить коммунисту Иванцову отменную порку, которая при особо удачном исходе закончилась бы выговорешником, а при неблагоприятном — утратой партбилета и убойным представлением в адрес Генпрокуратуры, после чего последовало бы автоматическое снятие с должности и увольнение. Ну, минимум перевод в район на должность вечного следователя с персональным званием юрист 1-го класса.

Теперь таких полномочий у Главы не было. Никакая партия: ни КПРФ, ни ДВР, ни ЛДПР, ни КРО, ни даже НДР или Партия любителей пива не могли рассчитывать на то, что решения пленума ее обкома могут как-то напакостить облпрокурору. А вот прокурор, при наличии соответствующих настроений, вполне мог бы возбудить уголовное дело против Главы администрации, если б узрел в его действиях нарушение действующего законодательства. Во всяком случае формально Иванцов имел на то законные права. Но, конечно, у Главы были и иные рычаги, чтоб накручивать хвост охранителю закона.

Сегодняшний разговор начался с поминок по Балыбину.

— Виктор Семенович, — у Главы осталась привычка называть на «ты», но по имени и отчеству, — что-то давно не слышал, как там следствие идет. Общественность донимает. Даже в центральной прессе что-то проскочило. Уже десять дней прошло, а ты как-то ни гуту. Все-таки надо бы поинтенсивнее. А то уж такие версии развиваются, будто это заказное убийство, чуть ли не власти замешаны. Что, неужели ничего не накопали?

— Да нет, почему же! Вот-вот передал в суд. Никакого заказного, конечно, нет. Убийство на почве ревности. Причем, как выяснилось, немного необычной. Домработница влюбилась в хозяйку, отчего и застрелила ее вместе с Балыбиным из ею пистолета. Причем, отметим, не табельного и вообще незаконно хранимого и носимого «ПСМ». И вообще, проверка, проведенная в горпрокуратуре, много неприятного выявила. В ряде вопросов просматривается состав преступления. Я уж не говорю об аморалках, одна из которых и явилась косвенной причиной гибели Ба-лыбина. А вы знаете, о мертвых надо либо хорошо, либо ничего. Просто не хотелось, чтоб эти самые журналюги своими рылами всю грязь перекапывали. Поэтому я постарался, чтоб пресса получала поменьше информации о ходе расследования.

На столе у Главы лежал какой-то листочек с несколькими строчками, написанными его ровненьким бисерным почерком, очень аккуратно и красиво смотревшимся. Как-то, еще во время их совместной работы в районе, все в том же охотничьем домике, ныне принадлежащем «Русскому вепрю», крепко выпив после охоты с узким кругом районных чинов нынешний Глава рассказал, что именно благодаря своему почерку он когда-то стал в школе сперва председателем совета пионерского отряда, после этого — комсоргом класса, потом — секретарем ученической комсомоль-ской организации, после чего двинулся по этой линии дальше и дорос до райкома КПСС.

Листочек с бисерными строчками привлек внимание Иванцова тем, что, выслушав краткую информацию о деле Балыбина, Глава поставил около первой строчки плюсик. Теперь прокурор понял, что это перечень тех вопросов, которые Глава желал бы выяснить. Любопытно, откуда этот перечень взялся и что там, в этом перечне?

— Теперь вот что, — нахмурился губернатор, — мне тут три часа назад позвонили и сказали, что наш Найденов с соседским Мирошиным провели какую-то совместную силовую работу в соседней области, причем вроде бы ты там присутствовал и чуть ли не руководил, а Грекова при этом не было. Более того, он вообще до самого утра ничего не знал. Что за несогласованность?

— Удивительно! — пожал плечами Иванцов. — Странные какие-то претензии. Мирошин, возможно, не ввел Грекова в курс дела. Неужели он без санкции действовал?

— Да, оказывается, так. Вы ж, говорят, там чуть ли не мамаево побоище учинили. Девять человек погибло, из них три сотрудника милиции. Верно?

— К сожалению, верно. Найденов доложил, что у него есть информация о том, что на территории соседней области в центре отдыха АОЗТ «Секундант» содержатся заложники и концентрируются какие-то вооруженные лица. Сейчас-то, после Буденновска, кому охота опоздать? Найденов считал, что там вполне могут быть чеченцы. Созвонились они с Мирошиным и приняли решение сформировать общую группу захвата. Подключили Рындина. Он поработал и сумел выяснить, что там, в этом «центре отдыха», находился некий Юрий Курбатов, более известный под кличкой Курбаши. Наверно, доводилось о нем слышать?

— Доводилось. Только, вот непонятно, отчего он так долго был на свободе?

— Странный вопрос. Мы ж не НКВД, чтоб просто брать и сажать. Улики нужны, свидетели, а их нет. А тут уникальная возможность взять с поличным. Подождали бы до утра — они бы ушли. Наверно, Мирошин не успел дозвониться — связь-то паршивая, ну и решил задним числом оформить. А Греков встал в позу и теперь изображает обиженного.

— Тут, понимаешь, какое дело. То, что этот Курбатов получил пулю, меня не очень волнует. А вот то, что президент АОЗТ «Секундант» собирается вчинить иск, очень беспокоит. За один уничтоженный броневик требует сорок миллионов. А общая сумма — полмиллиарда рублей.

— Да понаписать можно что угодно Если там пару стекол прострелили или пару дверей вышибли — это самое большее. А с броневика, между прочим, вели огонь. И пусть доказывают, что все повреждения нанесены нашим, а не мирошинским ОМОНом.

— И Греков, судя по всему, тоже в стороне не останется. У них там в областной прокуратуре совещание назначено на 17.30. Уже полчаса, как началось. Мирошина пригласили, еще каких-то милицейских. Будут разбираться по этому делу. Потому что общественность уже в курсе, областное радио еще утром сообщило об этой истории. Уже какой-то комментатор выступал по поводу того, что нельзя беззаконием бороться с беззаконием. Вот посовещаются-посовещаются, а потом, надо думать, выше пойдут со своими выводами. Подставляешь ты нас, Иванцов. Неприятное дело. Очень неприятное!

— Я? Подставляю? Да что вы!

— Ты пойми, выборы в декабре, а сейчас уже август. Всего ничего осталось. Те, кто нас хочет отсюда выкурить, будут цепляться ко всему. И слева, и справа. Ты помнишь, как зимой все взъелись? В один голос долбили. Если пойдет вверх, нам еще пару комиссий пришлют. И тебе проверку устроят… Хорошо, — неопределенным тоном продолжил Глава и поставил у второй строчки на своем листочке галочку. Иванцову эта галочка не понравилась, потому что за ответ на первый вопрос он получил от Главы плюс.

Наверно, у него были еще вопросы, но тут зазвонилa «вертушка».

— Слушаю. А, здорово, сосед, здорово! Как это, не здорово? Так… Вот это дело… Соболезную, Андреич, очень соболезную. Да уж, обнаглели. Не успели нашего Балыбина отпеть — и вот опять. Конечно, спуску давать не будем. А ты еще ворчал насчет ночного дела… Ну, конечно-конечно, чего там. Все правильно, правильно, Андреич. Я тоже считаю, что правильно. Да-да, обязательно, Андреич. Если этого сукиного сына здесь перехватят, то мы известим. Найденов сейчас же подключится. Обязательно! Ну, крепись, Андреич! Не раскисай.

Глава повесил трубку и посмотрел на Иванцова.

— Представляешь себе: Грекова убили! Прямо на заднем крыльце прокуратуры. В голову навылет. Наглеют! Это ведь, знаешь ли, уже на политический террор похоже. Как тебе кажется, а?

— Следствие разберется, — сделав скорбное лицо, сказал Иванцов. — А вообще-то действительно похоже на какую-то демонстративную акцию. Очень похоже. Только вот по 66-й я бы это дело не возбуждал. Кодекс-то старый. Там в части первой такая редакция: «Убийство государственного и общественного деятеля или представителя власти, совершенное в связи с его государственной или общественной деятельностью, с целью подрыва или ослабления Советской власти…» Любой адвокат за такую концовку уцепится. Мол, неправомерно инкриминировать в качестве цели подрыв или ослабление того, чего уже нет.

— Ладно. Думаю, что в контексте сегодняшней истории у соседей ваша ночная акция будет звучать помягче… И дело с Балыбиным уйдет в сторону. — Последнюю фразу Глава произнес довольно тихо, но по каким-то слабоуловимым ноткам в его голосе Иванцову стало ясно, что у губернатора немного полегчало на душе.