Книга: Приговоренный
Назад: ГОСТЬЯ-2
Дальше: НА КОВРЕ

ВДРУГ — ПАТРУЛЬ, ОБЛАВА

 

Разумеется, на квартиру к Вере Клык идти не собирался. Это он так, пошутил. Слишком уж опасно. Конечно, постоянную засаду там бы держать не стали, но присмотреть могли. Имелось у Клыка в этом городе одно более-менее надежное местечко, где можно было пересидеть некоторое время.
Со станции они выбрались благополучно. Через дырку в деревянном заборе протиснулись вместе с чемоданом и Надеждой. Автоматы перед тем, как покинуть вагон, Клык довольно успешно втиснул в чемодан, между папками с документами. Туда же запихал и все прочие лишние предметы, кроме одного пистолета, который засунул под куртку.
Через пустырь, заваленный мусорными кучами, проржавелыми кузовами и контейнерами, треснувшими бетонными блоками и плитами, сгнившими досками и ящиками, взобрались на холм и очутились на задах какой-то автобазы. Потом, обогнув это провонявшее бензином сооружение, свернули в проход между двумя бетонными заборами, украшенными матерными надписями, символами футбольных команд и рок-групп. По этому проходу вышли на немощеную, круто спускающуюся с холма улочку из нескольких изб и деревянных восьмиквартирных домов. Отсюда были хорошо видны река, рассекавшая город на две части, железнодорожный мост и несколько кранов-журавлей там, где находился местный речной порт.
По улочке спустились к скопищу жестяных гаражей и сараюшек, где кучковалось некоторое количество подвыпивших подростков. Кто-то что-то вякнул по адресу Нади и Веры, Клык остановился, поглядел — и вякнувший сразу получил подзатыльник от какого-то основного. Клыка тут не знали, но морда его произвела впечатление. Шпана тут же поняла, что с этим шутки могут выйти боком. Клык для страховки — вдруг шелупонь со спины набросится? — некоторое время держал руку поблизости от «ПМ». Но не набросились — себя пожалели.
Выбравшись из-за гаражей, попали наконец на асфальтированную улицу, застроенную старыми, царских времен еще, кирпичными домами в три-четыре этажа. Все они облупились, прокоптились и потрескались, выглядели мрачновато. Стояли они впритык друг к другу, образуя дворы-колодцы, в которых даже летом было сыро и холодно. При царе тут были доходные дома, при Советской власти — коммуналки, которые только в семидесятых годах взялись расселять, но так всех и не расселили. Тогда машзавод работал на всю катушку, постоянно расширялся, гнал в три смены свое «не имевшее аналогов в мире». Получилась такая система: ребята ехали из села в город, зачислялись на завод, селились в общагу. Потом начинали жениться. Если кому-то не везло найти городскую с квартирой, то завод подбрасывал им служебные в здешних коммуналках. А лет через десять, если не разводились, не попадали в тюрьму, не спивались и не увольнялись с завода по другим причинам, получали наконец отдельные государственные двух-трехкомнатные в новых домах. Заработав квартиру, многие, переждав годик-другой для благопристойности, переходили на другие предприятия, потому что на режимном хоть и платили нормально, но зато и требовали вовсю. Соответственно опять освобождались рабочие места, снова приезжали ребята в общаги, женившись, занимали освободившиеся коммуналки и дожидались очереди на отдельные квартиры. Когда Советская власть заканчивалась, коммуналки уже начали пустеть. У горсовета даже была идея их полностью расселить и поставить дома на реконструкцию. Но тут власть трудящихся кончилась и строить стало не на что. И коммуналки вновь заполнились. Правда, уже не работягами, а хрен знает кем. Потому что машзаводу и тем, кто давно работал, платить уже было нечем.
В бывших доходных домах было немало подвалов и полуподвалов и, разумеется, коммуналок, но сейчас в них вселились всяческие частники. Правда, не во все.
Клык на всякий случай оставил дам с чемоданом у входа в подворотню, ведущую во двор-колодец.
— Если услышите выстрел, — сказал он, — сразу дуйте отсюда. Если меня не будет через двадцать минут — то же самое.
Войдя во двор через подворотню, Клык прошел мимо нескольких грузовиков и пикапов. Одни разгружались, другие нагружались, третьи выезжали, четвертые приезжали. Какая-то иномарка стояла, два парнишки в ярко-зеленых пиджаках о чем-то толковали.
Вот он, этот родимый полуподвал. Адресок Клык заполучил от одного земляка-домушника еще на первой ходке. Обитала здесь некая добрая тетя, которую можно было звать Марьей, Маней, Манькой, Манюней, Манюхой, Марюхой, Марютой, Марусей, Машей, Махой, Матреной, Маряхой, Муряхой, Муркой, Маланьей, Муськой, Мулей, просто Марией и Хозяйкой. Как она там по паспорту-прописке проходила, сколько раз судилась и сколько сидела — Клык не интересовался. Наверно, об этом знали те участковые, что приглядывали за хатой, но Маша им отстегивала сколько нужно и возможно. За то время, что Клык знал эту хавирку, не было случая, чтоб Маруся кого-то застучала. Может, конечно, она и постукивала, хрен ее знает, но тот факт, что никого из ее постояльцев прямо тут не брали, — это точно. Сомнения в Марусиной искренности возникали в основном у всякой невезучей публики, которая могла влипнуть по собственной дури, а позже, чтоб не срамиться перед корешами, начинала выдумывать рассказки о Машкином стукачестве. Серьезные люди этот словесный понос пресекали, и очень больно. Клык на этот счет своего мнения не имел, потому что ему на Машу обижаться было не за что. Во всяком случае его-то она точно не сдавала ни разу.
На какие услуги можно было рассчитывать в этом заведении? На многие. Здесь можно было перекантоваться, пока суд да дело. Можно было занять в долг на шмотье, если остался пустой и не при деле. Можно было — не бесплатно, конечно, — раздобыть ксивку, сбыть с рук кое-что мелочевое, обменять засвеченные купюрки. Маруся могла свести с хорошим и честным барыгой, купить билеты, чтоб клиент, находящийся в розыске, лишний раз не маячил на вокзале. Могла подержать пару дней вещички, если того требовало дело. Наконец, Маша могла дать бесплатный, но очень ценный совет. Ни наркош, ни алкашей тут не водилось. Выпить и закусить, конечно, дозволялось, но без шума, дебошей и поножовщин. Разбираться между собой здесь не полагалось. И еще не полагалось водить баб. Кто особо жаждал, мог заказать Маше девочку. У нее было несколько штук проверенных и надежных, неболтливых и нежадных. А со стороны — ни под каким видом. Вот это обстоятельство Клыка и смущало больше всего.
Клык спустился по цементным щербатым ступенькам, остановился перед обитой потертым дерматином дверью и нажал кнопку звонка четыре раза подряд. Зашаркали шаги.
— Кто? — Голос был тот.
— От Антона по делу, — ответил Клык. Это был своего рода пароль. Если Марья после этого отвечала: «Не готово!», то надо было чесать отсюда побыстрее. Неважно, по какой причине. Может, Маша участкового ублажает, или к ней с обыском накатили, или приехал кто-нибудь, кому лишним людям показываться не хочется, или просто у нее уже и так народу под завязку и, как говорится, «местов нету». В случае если бы к двери подошла не Маша, а кто-то другой, мотать нужно было еще быстрее.
Замок щелкнул. Маша приоткрыла дверь, не сдергивая цепочки, и глянула.
— Господи, Пресвятая Богородица! — У нее не только глаза, но и рот от удивления открылся.
— Я это, я… — сказал Клык. — Не привидение.
Маша лязгнула цепочкой, впустила Клыка.
— С ума сойти! — ахнула она. — Ты ж вроде уже…
— На, потрогай. — Клык хватанул Марью за толстый локоть.
Было ей за полсотни, рожа, конечно, оплыла и одрябла, местами была еще в молодости покарябана, но ей еще нравилось, когда мужики ее хоть и в шутку хватали.
— Проходи, проходи! — заулыбалась Маша. — Хлебнем по сто, обскажешь, что захочешь.
— Тут такое дело, — сказал Клык. — Со мной — две бабы. Для них я — чекист, ясно? Капитан Гладышев Петр Петрович.
— Ты? — еще больше обалдела Марья.
— Я, я! Знаю, что ты не любишь, но деться мне некуда и и им тоже. Я им сказал, что ты на ФСБ работаешь. квартиру держишь.
— Ну, блин, удружил! — проворчала Машка. — Если б не знала, что ты смертуган, не пустила бы ни за что. Хорошо, что никого из блатных пока нет, а то б
юобще…
— Короче, Марюха! — проворчал Клык. — Вести?
— Веди, фига ли сделаешь…
Клык почти бегом добежал до подворотни, схватил чемодан и потянул за собой спутниц.
Марья ждала их у открытой двери — должно быть, приглядывала, нет ли какого подвоха. Тем не менее впустила всех и заперла дверь за спиной Клыка.
— Знакомьтесь, — сказал Клык, — это Марья Ивановна. А это — Вера и Надя.
— Очень приятно, — церемонно сказала Хозяйка. — Симпатичные девушки, товарищ капитан.
— Так точно, товарищ подполковник, — подтвержу Клык. А Марья, которая, возможно, бывала и под полковником, сделала строгое лицо.
— Заносите чемоданчик сюда, — сказала она, открывая комнатку справа от прихожей. — Заходите, девочки. Располагайтесь, будьте как дома. А нам с Петром Петровичем побеседовать надо… Извините, дверь пока закроем.
И когда Вера с Надей вошли в комнату, заперла за ними дверь на ключ.
— Ну и втравила ты меня! — прошипела Надежда. — прячемся, бегаем, в какие-то притоны лазим. А у меня между прочим, муж и дети.
— Помолчи, Надь, и так тошно… — взмолилась Вера. — Я уж сама не знаю, чего бояться.
— То-то и оно. Капитан, полковник… По-моему, бандиты это. Самые настоящие, и мы с тобой влипли. Хорошо еще, если нас только посадят. Ты ведь стреляла. помнишь?
— Помню, помню! — окрысилась Вера. — Небось, пока жили у этого подполковника, ничего тебя не беспокоило. И домой не очень рвалась. А насчет того, что это бандиты, так это ты говоришь только потому, что ничего не знаешь. Вот здесь, в чемодане, между прочим, лежат такие документы, которые выводят на чистую воду господина Иванцова. Скажи, зачем преступникам нужно разоблачать преступления прокурора? Мне же статью предложили написать. И тут, между прочим, есть такое, что и бандитов разоблачает.
— Нам-то чего?
— Ты что, еще не поняла, что он, Петрович, нас спасает? Если мы отстанем от него, нас тут же пристрелят. Мы свидетели, понимаешь? Много знаем. И если мы Иванцову на Библии поклянемся, что никому и ничего не скажем, он нас все равно убьет. Сейчас Гладышев для нас — единственная защита.
— Ну, если он такой весь из себя чекист, так почему он нас в областное КГБ не отвел? Уж там бы нас прикрыли как-нибудь!
— Значит, он здешним не доверяет.
— Не доверяет, а сюда нас притащил почему-то?
— Потому и притащил, наверно, что эта подполковница нелегально на Москву работает. В обход Рындина.
— Это кто?
— Это начальник областного ФСБ. Может быть, он тоже с Иванцовым сотрудничает в каких-то темных делах.
— У тебя все «наверно» да «может быть». А я вот смотрю на рожи и вижу: и сам он, «капитан» этот, — бандит, и там, на даче, была банда, и здесь, баба эта — бандитка. А здесь небось ихняя «махина».
Вера непроизвольно огляделась. При слове «малина» ей всегда представлялось не раз виденное в милицейских фильмах: замызганное помещение, груды окурков, немытой посуды, бутылок пустых и недопитых, ужасные рожи уголовников, размалеванные шлюхи с фингалами под глазами, награбленное добро, лежащее чуть ли не кучами. Кроме того, ей по долгу работы в газете два-три раза довелось присутствовать при арестах алкашей за бытовые убийства. Поэтому ее память дорисовывала к этой картине тараканов, засохшую блевотину, омерзительные тухлые запахи.
Здесь ничего такого не было. Обычная, довольно чистенькая комнатка с двумя диванчиками, гардеробом, журнальным столиком и этажеркой. Все не новое, но и не ободранное, не порезанное ножами. На этажерке — старомодная кисея, внутри — книги. На стене — какие-то семейные фото, ничего похабного. Диваны застелены зелеными накидушками. Подушечки вышиты крестом. Окошко, правда, немного запылилось. Кроме того, оно с внешней стороны защищено решеткой и выходит в яму-нишу, сверху перекрытую еще одной решеткой, но внутри комнаты — чистые ситцевые занавесочки, носы об них или грязные руки явно не вытирают. Скромно, старомодно, но аккуратно. И никаких бутылок, окурков, грязи. Даже сыростью не пахнет, хотя потолок тут иногда протекал, должно быть. А что касается лица Марьи Ивановны, то ничего специфически уголовного в нем Вера не заметила. Обычная, немного запустившая свою внешность женщина средних лет. Таких сейчас полным-полно. И кстати, вполне может быть офицером. Такого же типа инспекторов по делам несовершеннолетних Вера видела немало.
И с чего это Надя подумала, будто это притон?
Пока Надя с Верой препирались, сидя взаперти, Клык с Марьей калякали на кухне. Сто граммов Клык принял не без удовольствия, под соленые грибочки, но более того не жаждал. Разговор шел сугубо деловой, надо было изложить Марье ситуацию и подумать двумя головами, как быть дальше.
— Да, — покачала головой Маша, когда Клык рассказал ей суть своих проблем, — далеко заплыл, милок.
Погадать тебе, что ли? Может, так сердце успокоится?
— Я в эту фигню не верю, — проьорчал Клык. — Давай по делу.
— Если по делу, то мотать тебе надо поскорее.
И если по совести, то лучше одному. Завалят тебя эти крали. Опять же если у тебя есть ксива а у них нет, то уехать туго будет. Везде паспорта требуют. Сделать им, конечно, можно, но на фига? Мозги им заполаскивать до без конца — не выйдет. Эта толстая, по-моему, уже просекла кое-что. Сорвется и заложит тебя как пить дать.
— Ну и что ж мне, мочить ее? I
— Вот уж грех на душу не возьму — сам решай. Но если она мне хату завалит, на тебя многие обидятся. Тогда, милок, лучше сам иди к Иванцову. Расстреляйте, мол, гражданин начальник, пока те зарезали, — ухмыльнулась Маша.
— Ладно, — отмахнулся Клык, — предположим, что мне надо их двоих довезти. Что посоветуешь?
— Первое: не ехать ни на поезде, ни на автобусе, ни на попутках. Иванцов и Найденов уже вторую неделю шуруют вовсю. Народу похватали — тьма! Никто ничего понять не мог. А это они тебя выцеживали. Если ты на вокзале появишься — сразу слепят.
— Что ж мне, самолетом лететь?
— Там тем более загребут. Паспорт паспортом, а рожу увидят.
— Это я и без тебя знаю. На собаках ехать?
— И то не в кайф. Электрички тоже с вокзала идут, по ним контролеры ходят с омоновцами. Приберут.
— Совсем запутала!
— Речкой надо ехать, миленький. Речкой! Хоть и не торопясь, зато тихо. Не на «Ракете», не на «Метеоре», конечно. Сегодня вечером буксир-толкач с баржами пойдет на Москву. Трое суток — и гама. Капитан — свой. У меня с ним дружба. Курбаши тебе пару лимонов подарил? Подарил. Значит, один придется отстегнуть. Возвращать-то все равно некому…
— Как некому? — вскинулся Клык.
— Убили Курбаши. Утром по радио сообщили, что, мол, при совместной операции здешней и соседней милиции был убит Курбатов, главарь преступной группировки, оказавший при задержании вооруженное сопротивление. Я думала, ты знаешь…
— Каким ты местом слушала, Марюха? Задницей, что ли? Я ж сказал, что получилось и как!
— Стара стала, забывчива. Склероз небось, — прищурилась Марья. — А может, жив он, а? Тебе ведь тоже на том свете положено быть, а ты здесь гуляешь.
— Так ты, стало быть, овца траханая, меня колола? — озлился Клык. — За ссучившегося держишь?
— Ты язык, недоносок сопливый, засунь своей маме! — рявкнула Маша. — Если управляться с ним не можешь. Я за «овцу» обидеть могу, понял? Мне бы вообще ничего тебе не говорить, а сыпануть клофелину, резануть сонного — и все проблемы. Вот как я не верю. А я к тебе, засранцу, с понятием. Потому что такого дела, чтобы прокурор фиктивный акт писал, не бывало. И от Черного, и от Курбаши про тебя ничего не утекало. Да раньше, если б такое было, вся тюрьма бы уже трепалась. А тут — глухо, как в танке.
— Значит, смог прокурор секретность обеспечить, — осклабился Клык. — Ладно, Мань, прости за грубость. Вернемся к нашим баранам, раз ты за «овцу» обиделась. Всерьез говоришь насчет реки?
— Серьезней некуда. Только вот о чем подумай, гражданин «капитан». Соврал девкам, что мы из КГБ, или как его теперь там. Ладно, поверили они, что все местные куплены и надо напрямую в Москву ехать. Но до меня-то ты уже добрался. А я кто? Резидент. Я могу отсюда по рации отстучать, чтоб за тобой самолет с десантом прислали. Почему ж не стучу, а вместо этого тебя на пароходе отправляю? Как ты это бабам объяснишь, а?
— Придумаю что-нибудь, — отмахнулся Клык.
— Ладно, думай. Только поменьше — об ихних сиськах. Это многих на тот свет до срока уводило.
— Я уже вторую неделю сверх срока живу, — хмыкнул Клык. — Перебоялся.
— Как знаешь. Короче, сиди здесь никому не открывай. Запру и палку к двери поставлю — свои не пойдут, а от ментов страховки нет. Если затропили тебя — моя хата с краю. Баб, конечно, можешь отпереть, но смотри, чтоб не слиняли. Если жрать хотите, то щи в холодильнике, там же картошка с мясом, компота нет, только чай с сахаром. Хлеб в большом баке на кухне. Почти свежий, уж не черствый точно. Водки много не пейте и окурки не швыряйте где попало. Захотят помыться или подмыться — пусть ванну за собой приберут и полотенце возьмут из гардероба, а не то, что на гвозде висит. То мое личное. В общем, пошла я к капитану, каюту тебе бронировать.
— Деньги нужны?
— Пока нет. Сам расплатишься. Буду рядиться с пол-лимона за троих. Накинуть больше, чем до лимона, не дам. Москва — город дорогой, и как там у вас сошьется — один Бог знает.
Марья оставила Клыка на кухне и у ила переодеваться. Минут через десять она хлопнула дверью и удалилась.
Отперев затворниц, «капитан Гладышев» сообщил:
— Есть предложение пообедать, потому что завтрак мы уже пропустили. Обед готов, так что осталось его разогреть.
От предложения, естественно, не отказались. Хотя у Курбаши кормили получше, после многочасового голодания жевалось весело и быстро. Водку Клык предусмотрительно припрятал. Надежде могла дорваться, и тогда вечерний вояж оказался бы под угрозой.
— Ну, — спросила Надежда, — какие будут указания, товарищ капитан?
— Указания такие, — ответил Клык, чуя в Надиных словах иронию, — ждать команды. Никуда отсюда не выходить. Двери никому не открывать. Придет Марья Ивановна и уточнит, как будем работать дальше.
— Ага, — кивнула Надежда. — Очень интересно!
А если я вот возьму и захочу уйти? Как свободная, демократическая и неарестованная личность. У меня тут где-то родня проживает, между прочим. Вот встану сейчас — и уйду. Что делать будете?
— Применю силу, — скромно пообещал Клык. — Имею полномочия.
— Вплоть до расстрела? — Надежда скорчила рожу.
— Именно, — сказал Клык и посмотрел на нее очень мрачно.
После того, что произошло в вагоне ночью, все трое испытывали какую-то жуткую неловкость. Ни-чуточки их это не сблизило. Наоборот, разделило. Всем было стыдно. Клыку — за то, что он все начал, Вере с Надеждой — за то, что не удержались. Словно бы заключив молчаливое соглашение не вспоминать о том, что было, на ночную тему не говорили. Каждый, конечно, все хорошо помнил и ни чуточки не | сомневался в реальности происшедшего. Все сознавали, что блудили наяву, а не во сне, но очень хотели I считать это сном сейчас, при свете дня.
Надежда поглядела на Клыка изучающе: убьет или нет, если она действительно попробует убежать отсюда? Клык постарался показать всем внешним видом, что убьет, хотя в глубине души очень сомневался, хватит ли на это духу. Да и вообще у него не было стопроцентной убежденности в необходимости удерживать Надю. Не побежит же она, дура, к Иванцову? Да и ловить ее скорее всего не будут. Но вот как отреагирует Маша? Не отправит ли в речке плавать без парохода и Надю, и Веру, и Клыка для страховки? В том, что при желании улыбчивая хозяюшка сможет организовать такой заплыв, Клык не сомневался. Зато сомневался, что стоило по старой дружбе выкладывать насчет нычки. Допустим, за Машей не водилось покушений на чужое. Но, с другой стороны, ребята Черного могли сохраниться на воле и среди них какие-то граждане, знающие цену Богородице с бриллиантами. И вполне возможно, обязали Машу доложить, как только нычка появится в поле ее зрения. Может быть, даже три года назад, когда Клык этой Богородицей так задешево обзавелся. И тогда, сидючи здесь и карауля девок, Клык попросту смерти дожидается, причем не больно легкой. Может, плюнуть на Машины услуги и дернуть куда-то самостоятельно? Сейчас, среди бела дня? Встать в очередь за билетом, когда по вокзалу ментов пруд пруди? Или шляться по открытой площади, дожидаясь, пока автобус подойдет? Нет, это не варианты. Поймать частника, посулить ему хорошие бабки и выкатить за пределы области? Лучше, но опять же частники торчат на автовокзале. Кроме того, отыскать такого, чтоб рискнул повезти в дальний рейс Клыка, у которого на морде его 102-я и 146-я светятся, очень не просто. Даже за целый лимон. Зато на переодетого шоферюгой опера наскочить вполне возможно. А то и вовсе на каких-нибудь беспределыциков, которые захотят Клыковым чемоданом поживиться. Ночью легче не будет. Народу на вокзале меньше, и рассмотреть Клыкову рожу проще. Да и на улице в поздний час гулять с чемоданом неудобно. Тем более что в чемодане нычка автоматы и прочее. Ментам, даже если не опознают с ходу, будет к чему прицепиться. Можно, наверно, и такой финт провернуть: вынуть «дипломат» с нычкой, оставить себе пушку с парой обойм на крайний случай, бросить к хренам все бумаги и лишние стволы, пробежаться пешком за город, километров на десять, не меньше, отловить машинку с одиноким шофером, сунуть ствол к носу и отобрать тачку. Прокатиться, сколько бензина хватит, потом еще пешочком и тот же маневр повторить. Сомнительно, чтоб удалось без проколов. Но даже если и удастся, то в Москве, у тех ребят, к которым направил Клыка ныне покойный Курбаши, может оказаться много лишних вопросов. Причем таких, которые сведут Клыка в могилу. А Клык туда уже не торопился.
Наверно, мрачная рожа Клыка Надю убедила. Убедила в том, что при попытке к бегству он будет беспощаден. Но никак не убедила в том, что он представляет официальные органы.
— Ну ладно, — сказала Надежда, — раз гражданин начальник строгий, придется ждать. А Марья Иванна эта, подполковник ваш, случайно не за милицией пошла?
— Нет, — ответил Клык, но уверенности у него в этом уже не было. Ой, сколько народа в нынешнее время поменялось! Добровольных стукачей, конечно, поубыло, но если за вознаграждение — мать родную продадут, не постесняются. А что, если Машины шашни с участковым не просто отмазной характер имеют, а на взаимном интересе строятся? Мало ли таких случаев бывало? На самой хате не возьмут, да и вообще брать не будут, просто отпустят подальше на десяток кварталов и пристрелят. Может быть, даже тогда, когда он отправится на этот самый буксир или толкач, по посредничеству Маши. А что, если вообще нет никакого капитана, никакого буксира?
Надежда капала на мозги, а Вера помалкивала. Ей отчего-то казалось, что Надин выпендреж — прямое следствие вагонных похождений. И неожиданное возвращение недоверия к «капитану» — это всего лишь маленькая месть за то, что тот воспользовался не только Надиной, но и Вериной слабостью. Когда Вера вспоминала, что и как там, в вагоне, происходило, у нее начинали уши гореть. Просто сдурели все. Какие-то животные чувства прорвались. Ведь надо было хотя бы слово сказать, и, наверно, ничего бы не было. Но не только не сказали, а еще и в раж вошли… Надежда всю неделю страдала до этого, у нее чувство стыда вообще в дефиците. Но она-то, Вера, которая все время гордилась тем, что не разменивается на мелочи, — и так размякла! Но виноват не Гладышев, а Надька. Как там у Шолохова: «Сучка не захочет, так кобель не вскочит»? Конечно, Надежда могла бы себе и больше позволить. А Вере куда деваться было на этом пятачке между ящиками? Они бы трахаться стали, а она — мучиться? Нет уж, хорошо еще, что все так обошлось, как выражаются медики, «мануальными и оральными контактами». По крайней мере после таких случаев на аборты не ходят. Хотя все равно стыдно.
— Так как же мы будем в Москву добираться, товарищ капитан? На специальном самолете? — прищурилась Надя.
«Заводит она его, заводит! — подумала Вера. — Специально, чтобы он именно с ней говорил и вообще обращал на нее внимание. На самом деле ей и на мужа, и на детей наплевать, а если напоить ее сейчас, то она и смерти не испугается, лишь бы этот мужчина достался ей на пять минут. Наверно, быт бы другой вместо этого капитана, все было бы точно так же».
— Там видно будет, — уклончиво ответил Клык, заметив, что мадам Авдохина глазками стреляет. — Начальство решит, как нас отправить: по воздуху, по земле или по воде.
До Клыка тоже стало доходить, что Надежда больше кокетничает, чем говорит всерьез. Если б он сейчас был на отдыхе, то покрутить с ней не отказался бы, но ведь дело-то и впрямь серьезное. Чтоб добежать при желании до отделения милиции и пригнать сюда группу быстрого реагирования, Марье вполне хватило бы времени. «Вдруг патруль, облава, заштормило море… Ты не плачь, Маруся, я вернуся вскоре!» — так, что ли, пел любимый герой Клыкова детства бандит Попандопуло из «Свадьбы в Малиновке»? В лутохинском клубе этот фильм раз двадцать показывали. Там все было весело и хорошо конч; лось. А вот кончится ли хорошо здесь? В этом Клык пока сомневался. И потому Надеждины трюки его не развлекали, а злили.
— В общем, так, гражданки, — сказал он сурово. — Просьба соблюдать спокойствие и лишних вопросов не задавать — все равно не отвечу. К двери не подходить, повторяю для тугодумов. Находиться в отведенной комнате. Можно посещать кухню, ванную, туалет. В остальные помещения не соваться. Полотенца в гардеробе вашей комнаты, хозяйкино — не трогать. Все.
— Такой строгий, — вздохнула Надежда, — не то что ночью… А ведь небось жена думает, что он где-нибудь в Штатах Штирлицем работает…
— Я не женат, — сказал Клык. — Не то что некоторые.
Вере показалось, что он как-то излишне сверкнул глазами. И воображение — а оно у Веры как у человека творческого труда было богатое — тут же нарисовало какую-то сложную жизненную драму, где действовали: офицер, у которого служба — превыше всего, не очень красивый лицом, но настоящий герой в душе (его Вера представляла себе в виде «капитана Гладышева», правда, несколько облагороженного, менее грубоватого и более внимательного к дамам); его жена, мещанка и самка (почему-то эту роль в своем ненаписанном сценарии Вера с удовольствием предоставила бы Надежде), жутко ревнивая, но сама насквозь лживая и греховная; какая-нибудь скромная, но мужественная девушка, которая очаровала этого офицера, но сама не подозревает об этом. На последнюю роль она после некоторых колебаний утвердила! себя. Поэтому она вышла из кухни и отправилась в| комнату, где улеглась на диванчик, закинув руки за голову. Там она стала продумывать сюжетные ходы, мизансцены, кульминацию, развязку — что там еще! бывает? Постепенно ее повлекло в дрему, а потом и вовсе сморило. То ли от сытости после голода, то ли от недосыпа прошедшей ночи. Наглухо сморило, будто в омут бросило. И проспала она до самого вечера, ничего не слыша и ничего не чуя. Мир как-то обходился на это время без ее участия, все своим чередом шло.
В Боснии бомбили, в Таджикистане стреляли, в Чечне постреливали и торговались, в Москве воровали, в Архангельске пили. Соня и Люба еще не доехали, и Греков был еще жив. А его коллега Иванцов в это время сидел в кабинете Главы областной администрации.
Назад: ГОСТЬЯ-2
Дальше: НА КОВРЕ