СТАРТ
Курбаши появился в «центре отдыха» примерно в половине первого ночи. Это было его первое посещение за неделю.
Клык еще не спал. Он читал «Квентина Дорварда». Может, конечно, это было вовсе не чтиво для гражданина с четырьмя сроками и семью смертями на душе, но ему нравилось. Все-таки любопытно почитать про дела, которые творились хрен знает где и хрен знает когда. Принцессы, рыцари, короли, разбойники, которые красиво говорят и любят, красиво воюют и убивают… Не то что у нас сейчас. Жалко, что Клык эту книжку первый раз только на зоне прочел, да и то уже на второй ходке. Может, если б она у него в детстве была, так он бы в тюрьму не сел? Отчего-то такая мысля у Клыка проскочила, но хорошая мысля приходит опосля…
Клык как раз дочитал до того места, где храбрый шотландский стрелок схватился в поединке с Арденнским Вепрем, и хотя уже давно знал, что все будет хорошо и с Квентином ничего не случится, еще раз переживал остро закрученную интригу.
Вот тут-то и явился Курбаши, вернув Клыка в не самую приятную современность.
— Привет халявщикам! — Голос Курбаши звучал бодренько, но Клык, с его обостренным чувством опасности, сразу ощутил, что все не так уж и весело.
— Ты не прав, брат, — Клык процитировал Леню Голубкова, — я не халявщик, я партнер.
— Это хорошо, — кивнул Курбаши, устало плюхаясь в кресло. — Раз ты партнер, то должен со мной работать, а не диван спиной давить. Как нога?
— Хожу помаленьку, — ответил Клык. — Тебе что, разгрузить что-то надо? Могу помочь.
— Разгрузить надо, — кисловато усмехнулся Курбаши, — хату эту. Короче, пора тебе менять местожительство. Иначе — хана.
— Не понял… — Клык присел на диване. — Отдаешь?
— Видишь ли, корешок… — Курбаши, как видно, было очень неловко говорить то, что он собирался сказать, он стеснялся, но не сказать не мог. — Обстоятельства так закрутились, что держать тебя здесь нельзя. Вычислил Иванцов это место. Не сам, конечно. Легаши, естественно. Найденов с Мирошиным общий язык нашли. Похоже, по крайней мере. Что-то они закручивают, и потому не нравится мне все это. Сегодня Мирошин, оказывается, звонил гендиректору «Секунданта» и потребовал оплату за охрану по повышенным тарифам. У гендиректора — глаза на лоб: «Как же так, товарищ полковник, у нас же договор до конца года, там же записано, что тариф до конца года не меняется! Я могу в суд подать». Вообще-то он правильно возмутился, но дурак, что сразу мне не сообщил. А Мирошин говорит: «Пожалуйста, как знаете, господа предприниматели, можете в суд обращаться, можете в ООН или в СБСЕ, это законом не запрещается. Но я караул с вашего «центра отдыха» снимаю. Или завтра перезаключаем договор на наших условиях, или обходитесь как можете, то есть своими силами». Если б этот козел гендиректор меня вовремя известил, то, наверно, можно было бы вовремя договориться, но он, балбес, вообразил, что сам такие дела ворочать может. А мне сказал только два часа назад, когда уже сделать ничего нельзя. Пришлось звонить на дачу Грекову и вкратце все объяснять. Мата я от него наслушался — не приведи Господь! Он же мне запретил напрямую выходить, тем более из чужой области. Это я и сам сообразил, только после звонка. Рындин на моих каналах может висеть.
— Ну, и что ж решили? — мрачно спросил Клык.
— Поедешь к Грекову. Вместе с Верой, иконой, а также всякими бумажками, которые у меня есть. До утра у него посидишь, а там он придумает, куда тебя приспособить. Пока больше, чем явки с повинной, он тебе не обещал, но и не мог, по телефону ведь говорили. Короче, собирайся.
— А мне собирать нечего, — хмыкнул Клык, — я тут всю неделю в халате и майке с трусами проходил. Могу, конечно, и так.
— Ладно, сейчас экипируем. Выдам тебе оружие, которое ты у иванцовских холуев оприходовал. Вещдоки, между прочим. Паспорт еще могу дать.
— Зачем? — хмыкнул Клык. — Удостоверить личность, чтоб Греков за самозванца не принял?
— На всякий пожарный. До Грекова, между прочим, еще доехать надо.
— Если менты остановят, они не на паспорта смотреть будут, а на пушки, — усмехнулся Клык. Но про себя подумал, что Курбаши, возможно, не очень хочет, чтоб Клык доехал до Грекова.
— Мало ли что… — сказал Курбаши, — дело житейское. Сейчас все принесут. Пойду к девкам, сделаю заявление. Пока не доедете до Грекова, ничего им не говори. Все как было. Ты — капитан, я — подполковник. Усек?
Курбаши вышел. Прошло минут пять, которые Клык посвятил курению. Он слышал, как Курбаши стучит в комнату Веры и Нади, заходит и чего-то объясняет. Затем Курбаши вышел и куда-то потопал, по-видимому, раздавать ЦУ своим людям.
Появился какой-то парень и принес Клыку рубашку в клетку, похожую на ту, в какую его наряжали у Иванцова, и джинсовый костюм. Размер подошел. Пока Клык напяливал все это, другой парень приволок кроссовки и ту самую кошелку, в которой лежало оружие. Опять заскочил Курбаши.
— Готов? Бери все и топай вниз, во внутренний двор. Пошли!
Клык подхватил сумку, бросил прощальный взгляд на недочитанного «Дорварда», на здешний клевый уют, подумал, что сглупил, так и не дотронувшись по-настоящему до гостеприимных медичек, и пошел следом за Курбаши. Впереди не было ничего хорошего. Уже завтра, а может, и сегодня, ибо новые сутки уже начались, Клыку светила благая перспектива либо лечь в землю, либо сесть на свое законное место — то есть в камеру смертников.
Клык почему-то думал, что их опять повезут на джипе, и не угадал. Их дожидался некий фургончик, в котором инкассаторы деньги перевозят, — эдакий гибрид из БТРа и микроавтобуса. Клык такие штуки видел не раз, но как-то не удосужился даже марку узнать. Вообще-то они его с профессиональной точки зрения не особо интересовали, потому что обычно его главной профессиональной задачей было унести денежки ровно за десять минут или чуть больше, чем такой экипаж за ними приедет.
— Садись! — приказал Курбаши, указывая Клыку на боковую броневую дверцу с узким окошком, защищенным толстым противопульным стеклом и с круглой стрелковой бойницей с болтающейся на ней бляшкой-заслонкой. Клык втянул за собой кошелку, пару раз чиркнул кумполом по потолку, но не очень больно, а затем уселся на какую-то скамеечку. Через пару минут в дверцу влезли Вера и Надежда, следом за ними парень с автоматом затащил чемодан, и на-
конец дверца захлопнулась. Затем с лязгом затворились дверцы кабины, заурчал мотор. Кто уселся спереди — Клык не видел.
— Ну, жизнь! — в явном волнении пробормотала Надежда, сидевшая где-то недалеко, но почти невидимая для Клыка. — Это ж надо — среди ночи берут и тащат!
Никто не поддержал ее. Вера понимала, что происходит какая-то серьезная катавасия, а потому волновалась, но про себя, считая, что возмущением все равно ничего не изменишь. В отличие от Клыка Курбаши, то есть «подполковник Титов», сказал им с Надеждой, что обстоятельства изменились и придется перевезти их на другую точку. Больше он ничего не объяснял.
Броневичок развернулся во дворе, съехал в подземный гараж, прокатился через него, а затем выбрался по пандусу во внешний двор. Вот тут-то и произошло нечто незапланированное.
Через узкое зарешеченное окошко в задней стенке водительской кабины вдруг хлынул поток света от мощных фар, кто-то заорал: «Крути вправо!» — а затем из-за броневых стенок фургона донеслась первая автоматная очередь. Стреляли, правда, не по броневику, потому что ударов пуль по броне после первой очереди не послышалось. Клыка, сидевшего у правого борта, притиснуло спиной к стенке кузова, парень, находившийся напротив, чуть не свалился на него, Вера с Надеждой, дружно завизжав, нырнули на пол, сброшенные со скамеечки, — до того резко крутанул вправо водила. Клык, толком не помнивший, что там было во внешнем дворе, лихорадочно пытался прикинуть, как «курбашисты» собираются удирать, но самое главное — от кого. В этот момент протарахтела еще очередь, и на сей раз по задней части автомобиля гулко задолбили пули.
Впечатление было такое, что кому-то пришло в голову постучать по броне отбойным молотком.
— Мамочки-и! — взвизгнула Надежда. — Убивают!
— К задним воротам, уловил?! — орал голос из кабины. Водитель только матернулся, но очень невнятно.
Между тем по броне звонко тюкнуло еще несколько пуль. Стрельба слышалась сзади, и палил уже не один автомат, а не меньше десятка. Правда, она стала поглуше, похоже, что броневичок, свернув за угол «дворца», вышел из зоны обстрела.
— Ворота! — заорал водила. — Держись!
Броневичок саданул бампером в нечто железное,
всех тряхнуло, чемодан и кошелка взлетели чуть не к потолку, на излете долбанув Клыка по колену, но не очень больно.
Под колесами шуршанул гравий, броневичок мотнуло влево-вправо на ухабах, жалобно заскрежетала подвеска, напоминая, что броневик этот городской, а не армейский. Женщины завизжали в очередной раз, чемодан с кошелкой наехал на Клыка, водила и тот, кто сидел справа от него, громко выматерились. Клык сперва не понял, почему — их не могло тряхануть крепче, чем тех, кто сидел в кузове на боковых лавочках. Но уже через пару секунд корпус броневичка завибрировал и наполнился грохотом. Тот, что сидел с ядом с водителем, выставив в бойницу автомат, дал куда-то вбок несколько очередей. Одновременно с внешней стороны затарахтели автоматы, и пули завизжали, замяукали, рикошетируя от брони.
— Грузовик поставили! — взвыл водила. — Кранты!
— Заткнись! — взревел тот, что сидел рядом с ним. — Долби его в борт!
Лязгнуло, бухнуло, скрежетнуло, Клык слетел на пол, ударился боком о кошелку, а затем спиной и го-совой о чемодан. Очень хорошо ударился, надо сказать, да и чемодан больно ловко встал на попа. Потому что иначе Клык запросто мог долбануться спиной ручку сейфового замка, запиравшего изнутри заднюю дверцу броневика, и вышибить пару-другую позвонков, а то и вовсе хребтину сломать. А так он только приложился лопатками к упругому текстолиту и чуть-чуть тюкнулся головой. Правда, спереди на Клыка навалилась Надежда, а поперек нее еще и Вера — в довесочек. Машина встала, похоже, мотор заглох. А стрельба — нет. Тарахтели из кабины, молотили по машине, орали, матерились — хрен поймешь!
Поерзав, Клык кое-как освободился от всего этого завала, инстинктивно ухватившись за рукоятку сейфового замка. Она, как это ни странно, провернулась, и створки двери, лязгнув, раскрылись. Чемодан вывалился, и Клык увидел, что за дверцей какие-то ветки. Вроде бы броневик от удара развернуло и сунуло задом в кусты.
Что-то неосознанное дернуло Клыка: «Делай ноги!»
— Ой, мама! — завопила Надежда, когда он рывком выхватил из-под нее сумку и свалился в куст следом за чемоданом. Поскольку Клык выпрыгивал очень быстро, он даже не глянул назад. Впрочем, и вперед он тоже не глядел, потому что зажмурил глаза, чтоб не выхлестнуло их ветками. А за кустом оказался крутой склон глубоченного оврага. Клык так и ухнул туда вместе с сумкой. Хорошо еще, что, прокатившись для начала через крапиву, он немного не дотянулся головой до крепенького пня, но зато зацепился за него левой рукой и притормозил падение. Ноги уперлись в нечто плоское и упругое — оказалось, что ниже Клыка лежит ствол упавшего дерева с острыми, как бычьи рога, сучьями, на которые Клык запросто напоролся бы, если бы не все тот же чемодан, вывалившийся и съехавший под откос раньше Клыка.
Не успел «капитан Гладышев» опомниться и подивиться тому, что этот чемодан его второй раз спасает, как сверху, попискивая от страха, скатились Вера и Надежда. Почти в ту же секунду, когда они очутились на одном уровне с Клыком, наверху, там, где стоял за кустами броневик и вовсю долбили в разные стороны автоматы, мотая вкривь и вкось оранжевозеленые строчки трассеров, послышался громкий хлопок и свистящее шипение. Затем полыхнуло — ярко, чуть ли не вполнеба, как показалось Клыку, — и туго, тяжко ударило.
В ушах зазвенело, во рту засолонело, но сдуреть Клык не сдурел. Напротив, будто сразу сил прибыло. Срываться! По-быстрому!
Он цапнул за ручку увесистый чемодан, перекинув в левую руку сумку с оружием, и наискось, притормаживая, стал бегом спускаться в овраг. Следом, то ли по уму, то ли по стадному инстинкту — куда бугай, туда и коровы, — покатились и Вера с Надей.
Оврага этого Клык знать не знал и слыхом о нем не слыхивал. Отсюда до его родных мест было километров тридцать-сорок, не меньше, и по жизни он тут никогда не бывал. Но деваться было некуда. Кто бы ни налетел на Курбаши, от них надо подальше. Ни с найденовской ментурой, ни с мирошинской ему встречаться не хотелось. И с друзьями-соперниками Курбаши по криминальному бизнесу тоже. Он в их делах ничего не смыслит и ничем помочь не сможет.
Сверху доносились крики, команды:
— Вниз они ушли! Давай за ними! А вы чего всталти? Бегом поверху, отрезай их…
Клык понял, что сейчас надо бы проверить, вооружен он на самом деле или нет. А то могли ведь пушки без патронов выдать. Он там, у Курбаши, только мельком в кошелку заглянул. Вроде и лежало все, во всяком случае автомат и пистолеты. Но ни в магазины, ни в обоймы он не заглядывал.
Постаравшись особо не лязгать, Клык отщелкнул магазин. Патроны есть, но мало. Зато два других под завязку, как были. В обоих «макарах» по неполной обойме, еще две в запасе, целенькие. Можно работать, огрызаться, если что, а то эти суки легавые вцепятся и точно отрежут. Знать бы еще, от чего отрезать хотят, так, может, и побежал бы быстрее. Клык остановился, из темноты вывалились охающие и запнувшиеся женщины.
— Берите чемодан! — сказал Клык. — Вдвоем берите! И дуйте дальше!
Послушались, даже не спросили, что и как. Клык полез в сумку, выдернул из нее автомат, пистолеты пихнул в карманы, магазины автомата — за пояс. Ножи — тоже. Кошелку бросил. Бабы шуршали через кусты где-то внизу, метрах в тридцати по склону. Сверху тоже шуршало — лезли те, совсем крутые. Эх, ножка-ножка! Недолечилась немного. Вроде и не болит, но бегать пока слабовата.
Клык начал помаленьку, не торопясь, двигаться вниз по склону. Те, сверху, тоже не спешили и осторожничали.
Оказалось, что на дне оврага протекает речка, холодная и не шибко мелкая. Вера и Надя, путаясь в зарослях какой-то высокой дудки, выбрались на берег, держась за чемодан, и остановились в нерешительности.
— Дальше-то куда? — испуганно прошептала Надежда.
— Пошли, может, мостик есть где-нибудь, — предложила Вера.
Но тут их догнал Клык и приказал:
— Вброд, и быстрее. По-моему, сейчас нам собачек спустят.
И правда, где-то наверху что-то загавкало. Ох, хорошо помнились гражданину Гладышеву овчарочьи клыки. Был у него в жизни случай, когда стояла одна такая восточноевропейская лярва с оскаленными зубками и роняла свою слюнку с длинного алого язычища на человечью морду. Хорошо еще, что человек этот, то есть Клык, тогда не дрыгался и не рыпался. А то взяла бы за кадык и позабыла обратно отдать. Клык тогда молодой был и неопытный.
— Глубоко же! — пробормотала Надя.
— Жить захочешь — перейдешь! — прошипел Клык. И полез первым. Бр-р! Холодненькая речка, ключевая! Из такой в жару, наверно, неплохо напиться.
Но сейчас, среди ночи, не больно в масть. А куда денешься?
Ахая и охая, женщины полезли тоже. Чемодан, конечно, волокли по поверхности, и шуму от него было, как от крейсера.
Сверху тут же ударили пять или шесть автоматов — на звук палили, без ночных прицелов. Были бы такие — попали бы тут же. Но видно, не было при себе. Клык плюхнулся между двух пеньков, торчавших на склоне метрах в пяти от воды, примерился по вспышке и стреканул наудачу, а сам скакнул подальше в сторону, как лягушка, чтоб не влететь под ответ. Ответили тут же, секунды через две, — и довольно точно, если иметь в виду те пеньки, за которыми Клыка уже не было. От пеньков только щепки полетели, одна из пуль саданула в камень и прошелестела где-то над головой у Клыка.
Но поскольку по бывшей точке Клыка вдарили почти все, кто до этого палил по реке, то перепуганные Надя с Верой смогли благополучно переплыть через реку и выбраться с чемоданом на берег.
Чтобы дать им возможность подняться выше, Клыку пришлось еще раз дать короткую по вспышкам. После этой очереди на противоположном склоне что-то шумно сыпанулось вниз — то ли Клык невзначай зацепил кого-то, то ли тот, мимо кого пролетели пули, съехал вниз с перепугу. Опять очереди вспороли землю метрах в пяти от Клыка, поскольку он тут же сменил позицию.
Тот склон оврага, на который выбрались из реки Клык и его спутницы, был более пологий, чем тот, с которого спускались к реке. Кроме того, он зарос не кустами, а довольно толстыми елками, то есть укрываться было проще. К тому же пальба вдруг вспыхнула где-то в тылу у преследователей, приблизительно в той стороне, где находился «центр отдыха». Что там стряслось, Клык не разобрал, но из-за того, что палить с того склона на какое-то время перестой, беглецам удалось подняться наверх, перевалить через гребень и, что особенно важно, собраться в кучу.
— Целы? — на бегу спросил Клык, когда Вера и Надя, держась вдвоем за ручку чемодана, вывалились из ельника совсем рядом с ним.
— Кажется, — ответила Вера сквозь стук своих собственных зубов. Надежда только пыхтела, при ее весе такая пробежечка далась нелегко. Пробежав еще метров с полета, она чуть не рухнула и пробормотала:
— Все, не могу, на фиг… Лучше пусть убьют. Не побегу.
Пришлось остановиться. Клык подумал, что, может быть, надо бросить к хренам этот чемоданчище, да и вообще все побросать и дуть налегке. Да и вообще, на фига всем вместе бегать? Это ему терять нечего, а бабы-то при чем? Ну, Верка — свидетель, ей там Курбаши чего-то смотреть давал, хотя и не очень Клыку объяснял, что именно. А эта толстунья-огородница вообще неизвестно зачем бегает. Она в принципе ничего не знает, ее Курбаши забрал с собой только затем, чтоб менты, явившись в Марфутки, не сразу сели на хвост «Чероки». Может быть, надо было ее просто высадить где-нибудь в Лутохино и не везти в «центр отдыха». Конечно, те, кто попроще, и замочили бы ее за ненадобностью, но Курбаши небось пожалел. Человек он все же, хотя и странный, зря Клык о нем фигово думал.
— Вставай! — сказал он. — Вставай, Надюха! Надо!
— Пошли, пошли! — поддержала Вера.
Нет, все-таки надо тащить их с собой. Может, действительно удастся пролезть как-нибудь к Грекову. Хрен его знает, что с этого будет, но хуже, чем сейчас, — вряд ли. А к Грекову нужно идти с чемоданом и Веркой — как минимум. Рассудив таким образом, Клык резко рванул квелую Надежду и поставил на ноги.
— Пошла вперед, курва! Убью!
Та испугалась, покорно ухватилась за ручку чемодана, двинулась рядом с Верой за Клыком.
Сзади стрельба притихла, и тут откуда-то спереди, то есть с той стороны, куда глядели лица беглецов, донесся отдаленный шум проходящего поезда.
Клык решительно прибавил шагу, не слушая ни оханья Надежды, ни сдавленного дыхания Веры.
Честно говоря, он не знал, что будет делать, если доберется до железной дороги. Если там есть станция, то могут быть и менты. Правда, ни фига еще не ясно, с кем Клык воюет и от кого бегает. Может, лучше как раз к ментам попасть, чем к тем, кто догоняет…
Но не стоять же, не ждать, пока догонят, тем более что сзади уже слышен топот и даже собака погавкивает. Правда, похоже, след она еще не взяла, может, она еще за речкой где-то. А то б ее гавканье нарастало быстро. От собачки не побегаешь с этаким грузом и ногой, в которой только-только сквозная дырища затянулась.
И тут нога, которая вела себя нормально, вдруг взялась ныть. Может, от холодной воды, через которую пробежал вброд, а может, от непривычного за эти дни напряга.
Лишь бы не онемела, стерва! Тогда все, только ложись и стреляй, пока не убьют. Сколько Клык видел фильмов про войну, про партизан, никак не думалось, что будет бегать точно так же, как они, по лесам, и не от немцев, а от своих! Только ни застрелиться, ни подорваться, как эти киношные партизаны, Клыку не хотелось. Подорваться он при всем желании не мог — гранаты не было, а застреливаться хоть и было чем, но пока еще рано.
И Клык, скрежеща зубами и скрепя сердце, бежал, прихрамывая, через корни, кочки, пни, еловые колючки, то и дело получая по морде ветвями. Светила, появившись откуда-то из-за облаков, эта траханая зараза луна, всю малину портила, падла.
Вдруг сквозь собственное дыхание он отчетливо услышал где-то сбоку треск ветвей и даже, как ему показалось, сдавленный мат. Женщины были сзади, он слышал, как стонет и охает, продираясь через ельник, Надежда.
— Здесь они! — хрипло вырвалось у кого-то шагах в десяти. — Стой, мать твою! Стой, говорю, хуже будет!
И очередь, длинная, на испуг рассчитанная, просверкнула поперек пути Клыка, срезая еловые лапы.
— Выкуси! — понимая, что влип, с отчаяния выкрикнул Клык и от души стеганул всем, что было в магазине, туда, откуда орали и стреляли.
На бегу выдернув из-за пояса новый магазин, Клык сумел пристроить его в гнездо, передернуть затвор. Оттуда, из темноты, вновь полоснули очередью. Но на сей раз она промелькнула за спиной Клыка. Правда, гораздо ближе.
Клык услышал истошный визг за спиной: может, досталось девкам, а может, и просто со страху орали — ему это сейчас было до фени. И чемодан со всеми прибамбасами на хрен не нужен. Лишь бы самому уйти!
Но тут, сбоку, совсем не с той стороны, откуда стреляли, без лая и рычания метнулась в прыжке собака. Хорошо еще, что сперва ударила грудью и лапами, сбив на правый бок, а не сразу вцепилась в горло. Клык отдал ей локоть, утробно взвыв от острой боли, и, с матом вывернув из-под себя ствол, жахнул из автомата в густо воняющее псиной мохнатое брюхо зверюги. Пули, ударив в упор, отшвырнули овчарку, и она, отлетев на полметра, подняла жалобный предсмертный скулеж.
Следом за собакой, должно быть, бежали двое. Они выскочили из кустов на маленькую прогалину как раз в тот момент, когда Клык расковырял псине кишки. Они уже держали автоматы наготове. Кто-то должен был успеть раньше, и Клык, лежа на спине и держа автомат на весу, только за пистолетную рукоять, брызнул огнем по неясным силуэтам преследователей, возникшим всего в пяти метрах от него. Кто-то из них взвизгнул, но упали оба. Клык сделал какой-то лягушачий прыжок, перекатился через плечо, по-рачьи задом влез в куст.
Тут луна не мешала. А может, она опять в облака влезла — Клыку было недосуг на небо глазеть. Так или иначе, очередь, протарахтевшая в ответ на клыковскую, прошла где-то далеко в стороне.
Чуть выждал. Вокруг, видать, тоже ждали, пока Клык дернется и зашуршит. Где-то неподалеку кто-то хрипел и силился что-то крикнуть, но не получалось, собака уже не скулила.
Пришлось рискнуть, сделать перебежечку. Нога вроде бы размялась, зато левая покусанная рука какие-то заявления делала. Когда вскочил, уже ждал стрельбы, потому что хруста наделал, но очередей не услышал и очертя голову побежал, так быстро, как только можно бежать через плотный хвойный лес.
Пять секунд — не стреляют, десять секунд — не стреляют… Очередь чихнула где-то сзади, короткая, сполошная, но шороха от пуль не послышалось, и слава Богу.
Опять «тра-та-та» — и снова не в него, хотя палили совсем близко. Метров двадцать сзади и левее. Может, в девок?
Ладно! Кому жить, кому помирать — Аллах ведает.
Лес поредел. И луна снова обнаглела. Но зато бежать легче, хотя бы глаза не выколешь, если что.
Гнать, гнать, гнать! Пока еще силенки есть, слава Богу, неделю откармливался. Дыхалка, выдержи, родная! Ноженька, не скрипи ты ради всего святого, мать твою туды и растуды!
Клык выбежал на свободное от деревьев пространство. Мать честная! Да это ж железнодорожная выемка. Луна серебрила две нитки рельсов, отшлифованных ребордами колес. И откуда-то справа, пока еще издалека, слышался нарастающий гул приближающегося поезда. Вниз, вниз, скорее! Хотя бы успеть перебежать, уже маленько форы будет перед теми, кто где-то там, позади, может, в сотне метров, а может, и меньше.
Клык кубарем скатился вниз, к насыпи, перескочил через один рельс, толкнулся ногой от шпалы, перепрыгнул через второй… Теперь вверх надо, а выемка крутовата. И трава пообкошена — одна стерня, лезть фигово. А луна, гадина, прямо в спину светит. Минуту промешкаешь, эти, что сзади, выскочат на край выемки и метров с десяти саданут Клыку в спину. Шуршат, топают, догоняют, гады!
А что, если не лезть сразу, а подождать, пока поезд подкатит? Вагоны его прикроют, а там, дальше, опять лес. Лишь бы состав был подлиннее…
Клык остался в кювете, нервно водя глазами по гребню выемки, освещенному луной, и готовясь шарахнуть в каждого, кто подставится. Шум поезда слышался все громче и уже придавил все трески и шорохи, долетавшие из-за выемки.
Вдруг метрах в двадцати правей Клыка, с противоположной стороны выемки мелькнули какие-то фигуры. Клык чуть не даванул на спуск, но вовремя увидел чемодан. Бабы! Ну и ну! Причем — Клык даже не поверил глазам — в правой руке Вера держала автомат!
Они перетащили чемодан через рельсы и попытались было лезть наверх.
— Сюда! — то ли крикнул, то ли прохрипел Клык, привскочив и махнув женщинам рукой. Но тут на гребень выемки выскочил кто-то еще, Клык только увидел черноту вместо лица да серые пятна камуфляжа, высвеченные луной. Этого он не ждал и знакомиться с ним не собирался. Та-та! Попал или нет? Фигура исчезла, но ответа пока не последовало.
И тут наконец показался поезд, точнее, покамест только луч мощной тепловозной фары, прорезавший темноту над выемкой. Клык не увидел того, кто сверху, чуть выставившись из-за гребня, хотел достать его.
Его увидела Вера. А Клык только услышал тарахтение справа. Тот, кто через пару секунд мог бы сделать из Петра Петровича труп, то есть то, что заказывал Иванцов, подпрыгнул и плашмя упал на живот, свесив голову и руки в выемку…
Поезд шел медленно, он лез на уклон, тяжелый и длинный. Здоровенный тепловоз «ВЛ» тянул за собой длинную череду цистерн. О, тут уж не постреляешь! «Бензин. Нефть». Одна, две, три…
Вера и Надя с чемоданом добежали до Клыка, и он уже собрался лезть наверх, выползать из выемки, как вдруг его планы резко изменились. Где-то после десятой-одиннадцатой цистерны, которые, обдавая нефтяным духом, проползали мимо, постукивая колесами на стыках, шла платформа. На ней везли бортовой «ЗИЛ» с тентом на кузове.
Шанс! Фарт! Тот самый, который всегда приходил, мать его за ногу!
Клык выхватил у ошеломленных и ничего еще не понявших женщин чемодан и одним швырком перекинул его на платформу через низенький бортик. Потом закинул туда автомат, подпрыгнул на бегу — не подвела ноженька родимая! — р-раз! — и поехал! Ту-ту!
— Погоди! — услышал он. — Руку дай!
Это был голос Веры, она с Надеждой бежала рядом с платформой. Клык, уцепившись ногами за колесо «ЗИЛа» — оно было обложено колодками, да и пристропована машина была накрепко, — перегнулся через борт и подцепил под мышки тяжеловесную Надежду. Она ухватилась за какую-то скобу, перекинула одну ногу, вторую — и тоже оказалась на платформе. Правда, поезд уже начал набирать ход, и Вере, чтобы не отстать от платформы, пришлось бежать во весь дух, но все же Клык ухватил ее за одну руку, Надежда — за другую, и они буквально выдернули ее с насыпи.
— Ну, блин, — сказал Клык, ощущая, как руки-ноги бьет нервная дрожь, — это называется не жизнь, а многоборье смертника.