— Чайку принеси, пожалуйста! — велел Иванцов секретарше. — С лимоном, если можно.

Найденов посмотрел на часы. Время было в аккурат «файф о’клок*. Рабочий день кончался, и по старой английской традиции, прописавшейся в российских конторах еще с советских времен, был час чаепития.

— Ну, чем порадуешь, Валерий Петрович? Вроде бы считалось, что «уазик» уже забирать можно. Супруга поехала, а ей от ворот поворот. Где ты был, гражданин начальник?

— Семеныч, это ж чужая епархия. Звоню Сергачеву, в ихнее ГАИ — говорит: нет проблем. Пусть забирает, только заплатит. Все, звоню Ольге Михайловне, радую. Проходит час — звонок. Сергачев спрашивает, выехала ли хозяйка за «уазиком». Говорю: выехала. Он вздыхает и охает: зря, мол, прокатится. «Как так зря?» — спрашиваю. «А так, — отвечает, — Мирошин из УВД запретил отдавать, пока его сыскари там все не осмотрят и не изучат. Отпечатки там, еще что-то». Очень долго мялся, но сказал, что вроде бы какой-то дока углядел на правом переднем сиденье следы ружейной смазки. Теперь из этого высосать что-то хотят.

— Обрадовал, нечего сказать… Ольга уж на что интеллигентная женщина, а вся изматерилась. Ты с Мирошиным связывался?

— Само собой. Он-то сам в принципе не против, а вот Греков…

— Что, Греков уже подключился? Ну, прохиндей!

— Конечно. Ему же с ходу доложили, как только узнали, что машина вашей жене принадлежит. Уцепился только так. Как я понял, у них на той неделе такой же «уазик» светился по делу об убийстве некоего Крикунова по кличке Борода. Расстреляли из автомата 5,45 на выходе из ресторана.

— Понятно. Решил, значит, мой коллега с этой стороны подкопаться… Ну, крот очкастый! Ладно, пусть копает, если не лень. Что тебе друзья из столиц пишут?

— Процесс, как говорил один гражданин бывшего СССР, пошел. В Москве на Курском задержали троих похожих. Ваш парень туда уже вылетел, через часок сможет их посмотреть, опознать и так далее. Среди изъятого криминала порядочно, но того, что ищем, не имеется. Либо уже сбагрили, либо пока припрятали, либо…

— …Это вовсе не те? — продолжил за Найденова прокурор.

— Не исключено, — развел руками полковник, — мне отсюда не видно, тем более что карточки передавали по нашим отечественным средствам связи, и в каком виде они дошли до столицы, только Бог знает.

— Надо было тех задержанных сфотографировать и переслать нам карточки, — проворчал Иванцов. — Не очень мне хочется, чтоб ребята лишний раз туда-сюда мотались. Это нездоровое внимание вызывает. И дополнительные расходы.

— Тут есть еще одна версия, — усмехнулся Найденов. — Лукашкин из Сидоровского РОВД доложил, что его соседи из Бугровского района задержали каких-то четырех по подозрению в причастности к угону «уазика». Подростки какие-то. Клянутся и божатся, что не угоняли. Но там, говорят, есть прямые улики.

— Какие? — На лице Иванцова отразилось нешуточное беспокойство.

— Не объясняют. Мол, примете дело к производству, тогда все и получите.

— А что, разве Хлопотов его еще не взял? Ну, сукин сын! Я ему сейчас дам дрозда!

— Не стоит, Виктор Семеныч, не дергай его зря. Там Лукашкин, козел, ни мычит, ни телится. Он еще вчера ныл: «Валерий Петрович, пусть бугровские это дело ведут, у меня и так висяков полно. А тут прямой резон отмотаться». Я крепко его тряханул, прочистил мозги, он уже работает. И машину сегодня к вечеру вернем.

— Лукашкина ты до какой степени в курс дела ввел?

— До минимально необходимой, Семеныч. Конечно, насчет «дипломата» с начинкой промолчал. Тем более что ребята могли для начинки другую упаковку придумать.

— Тоже верно.

Явилась секретарша с чайным подносом, пришлось прерваться.

Когда она скромно удалилась, продолжили.

— А вообще-то, Семеныч, — сказал Найденов, отхлебывая чай, — уровень доверия у нас с тобой неважный получается. Темноты в этом деле много. По-моему, ты дружбу со мной как-то недооцениваешь. Я, конечно, понимаю, что иногда поберечься надо, но все же и перестраховываться не стоит. Особенно с хорошими друзьями.

— Бабы говорят: «Лучшая подружка — это подушка».

— Но мы-то мужики, между прочим. Не один пуд соли съели, не десять литров водки выпили. Как-никак еще в районе вместе работали. Тогда не стеснялись, откровенничали, хотя тогда это куда как опасней было. А сейчас что-то поломалось. Уже год-полтора замечаю, что ты мне многого недоговариваешь.

— Жизнь такая, Валера. Тебе самому-то не страшно, если лишнее знаешь?

— Вот ты как… Не ожидал.

— Нет, ты меня правильно пойми. Я в тебе лично не сомневаюсь. Пока я еще ни разу не прокалывался, если ты все понимал и делал как нужно. По-моему, и тебе обижаться не за что. Помнишь, как на тебя бочку покатили, когда ты за шестьдесят тысяч приватизировал дачку, которой самая нижняя цена была по тем временам миллионов шесть? Сейчас от этого дела и пепла не найдешь. И умник, который все это начал, уже ничего не пикнет. А ведь это ниточка была, за которую, если хорошо подергать, можно было не одну тонну дерьма вытащить. Так обляпался бы, что до Страшного суда не отмыть.

— Ты, Семеныч, только не обижайся, но чего мы сейчас будем вспоминать эти прошлые дела? Зачем какими-то попреками жить? А уж тем более — без доверия? Смотри, если губернатор через нашего общего друга Андрюшу поимеет информацию, что прокуратура и УВД не ладят, то нам обоим туго будет. У Рындина все подшито, он хитер как сто китайцев.

— Знаю. Поэтому и не хочу, чтоб лишнее по умам ходило. И у меня в конторе, и у тебя рындинские ребята есть. Может быть, мы еще не всех и вычислили. Зачем рисковать?

— Втемную, Семеныч, проколоться намного легче. Надо же знать, что отыгрывать, а что пропускать. Например, если твой «УАЗ» действительно имеет отношение к Бороде, то это одно. Если не имеет — другое. Опять-таки если служащие твоей супруги унесли, к примеру, неучтенные бриллианты — один вопрос, одна тактика, если — чисто теоретически — героин, то совсем другая.

— Верно, Валера, ты хороший практик, спору нет. Но лучше будет, если ты узнаешь, что именно ищешь, только на завершающем этапе. Ведь ты сам не будешь по России бегать и искать? Не будешь. А раздавать ориентировки на эту вещь излишне. Потому что сразу найдутся желающие спросить: откуда у товарища Найденова такие сведения? И дело, как это ни печально, окажется не у нас под контролем. Есть, извини меня, хлебальники пошире нашего.

— Хорошо. Попробую по твоим правилам, — вздохнул полковник.

Из переговорного устройства донесся голос секретарши:

— Виктор Семенович, вам Рындин звонит. Соединить?

— Давай.

Прокурор снял трубку.

— Слушаю, Иванцов.

— Виктор Семенович, я вас приветствую. Не возражаете, если через четверть часа заеду?

— Я уж, знаете ли, собирался уходить, Андрей Ильич. Срочно у вас или можно до завтра подождать?

— Лучше бы сегодня, если можно. Надолго не задержу.

— Что ж, разве такому ведомству откажешь? Жду.

— Все, выезжаю.

Иванцов повесил трубку.

— Как я понял, — улыбнулся Найденов, — пора когти рвать. Чека на хвосте.

— Да, пожалуй, нечего вам с ним тут видеться. Тем более что он и сам мог кое-что вычислить. И вообще, давай-ка теперь официальные визиты друг другу в учреждения наносить пореже. Кто у тебя там Балыбиным занимается?

— Майор Агапов.

— Знаю, хороший парень. С Моряковым они нормально контачат?

— Жалоб нет. Все понимают с полуслова.

— Вот через них помаленьку будем связываться. Не возражаешь?

— Абсолютно. Счастливо оставаться!

Найденов ушел. Иванцов поглядел на часы, прикидывая, разминется ли машина Найденова с машиной Рындина. Чекист не дурак. Ему не придется долго выяснять, что Найденов делал на площади Ленина. Не так давно в прокуратуре обнаружили «клопиков» иностранного производства, которые сообщали кому-то о том, что говорил народ по кабинетам. Рындин, правда, клялся и божился, будто у него таких нет и быть не может, потому что больно дорогие и хитрые. Вроде бы даже московская Лубянка таких не имеет. Прислал людей, все осмотрели под контролем самого Иванцова, сняли, составили акт, начали расследование… Но кто ж ему, сукиному сыну, на сто процентов доверится? Конечно, на 171-ю за превышение власти или служебных полномочий ему нарываться не хотелось. Но и доказать, что «клопики» ставились его конторой, — невозможно.

Рындин явился минута в минуту, ровно через четверть часа после того, как закончил разговор по телефону. Гладко выбритый, в отличном штатском костюме, благоухающий одеколоном — ни дать ни взять крупный фирмач областного масштаба.

— Приветствую еще раз, Виктор Семенович, и прошу извинения, что отнимаю время. Но дело действительно спешное.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, Андрей Ильич. Слушаю вас.

— Вопрос в следующем. Года три назад прокуратура вела дело об убийстве гражданина Коваленко Сергея Юрьевича, которого обнаружили в реке с признаками насильственной смерти. Помните?

«Хорошее начало, — внутренне собираясь, подумал Иванцов, — теперь надо слушать…»

— Так сразу не вспомнить, наверно, — наморщил лоб прокурор, — раньше, когда убийств поменьше было, сразу бы сказал. А теперь их столько, что боюсь сбиться. Надо архив поднять, непосредственно с работником поговорить. Так что там у вас по этому делу?

— Дело в том, что позавчера на железнодорожном вокзале нашей службой был задержан гражданин Республики Молдова Домициану Харитон Ильич. Он три дня назад приехал сюда из Москвы и прошелся по нескольким адресам, в том числе заходил на улицу Пустырную, дом 12, квартира 67, где был прописан покойный Коваленко. При досмотре у Домициану изъято несколько каталогов и справочников по древнерусской иконописи, а также автоматический пистолет «глок-17» австрийского производства и кое-что из набора взломщика. Особо хочу отметить вот эту картинку, которая лежала между страницами в одном из каталогов…

Рындин положил на стол фотокопию с фотокопии, то есть довольно мутное изображение, на котором тем не менее вполне отчетливо определялись детали той самой иконы Пресвятой Богородицы с необычным окладом. Той самой, из-за которой господин Иванцов уже немало пережил и переживал по-прежнему.

Надо было постараться, чтобы нервишки вели себя прилично и как-нибудь невзначай не сказали верному дзержинцу чего-нибудь лишнего.

— Что вы ему предъявляете? — спокойным голосом выговорил Иванцов. — Незаконное хранение оружия? По всему остальному, как я понял, события преступления пока не наблюдается. Верно?

— Пока так. Но вот с этой иконкой очень интересная получается картина. Это XIV век, между прочим, современник Рублева писал, чернец Иоакинф.

Таких икон по всему миру единицы. А эта — вообще уникальная. С большой историей. При набеге ордынца Арапши на Нижний Новгород она каким-то образом не сгорела. Долго находилась во владении князей Стародубских, потом вместе с одной из княжон, вышедшей замуж за кого-то из бояр Шереметевых, оказалась в этом роду. Потом еще раз пять меняла хозяев. В общем, все пересказывать не буду — долго. Скажу только, что в XVIII веке для иконы, находившейся уже У какого-то фаворита Екатерины, Васильчикова кажется, был изготовлен совершенно уникальный оклад из чистого золота со ста тридцатью двумя бриллиантами. В 1917 году икона находилась в нашей губернии, в Ново-Никольском мужском монастыре, куда ее за пять лет до этого пожертвовал отставной генерал-майор Воронцов. Потом генерала расстреляли за участие в заговоре против Советской власти…

— Чего ему, чудаку, на пенсии не отдыхалось? — посочувствовал прокурор.

— Так пенсию большевики отменили… — усмехнулся Рындин. — Вот он и решил ее вернуть. Но суть не в этом. При закрытии монастыря икона была изъята и отправлена в Москву, в Гохран. А дальше начинается темный лес…

— В смысле?

— Состав, где был вагон с реквизированными ценностями, атаковала банда какого-то Графа. Личность так и не установили, потому что через месяц этот Граф был убит и банда уничтожена. Но в описи изъятого у бандитов этой иконы нет. То ли ее действительно не было, то ли ее кто-то прикарманил. В общем, она отыскалась только в 1945 году в Германии. Но тогда нашли только саму икону, без оклада. Где этот оклад находился — и сейчас непонятно.

— Любопытно…

— Икона была помещена в Музей древнерусской живописи, отреставрирована, но практически не выставлялась — хранилась в запаснике. А в 1988 году, по случаю 1000-летия крещения Руси, ее вернули православной церкви. Еще через три года, в 1991-м, когда был вновь открыт Ново-Никольский монастырь, ее вернули на прежнее место. И именно оттуда она была похищена в 1992 году. Похитил ее, предположительно, один из послушников монастыря, некий Репкин, который через два дня после исчезновения иконы был найден в лесу мертвым с тремя ножевыми ранами. По-видимому, организаторы преступления отделались от него, либо не желая расплачиваться, либо просто как от лишнего свидетеля. Сразу скажу, что через несколько дней после этого произошло убийство Коваленко.

— А какая между ними связь? — задумчиво произнес Иванцов, постаравшись придать своему лицу самое рассеянное и незаинтересованное выражение.

— Связь эта выяснилась только сейчас. Оказывается, в последние дни в области произошло серьезное перераспределение сфер влияния между преступными группировками. Ядро группировки, возглавлявшейся неким Черновым по кличке Черный, фактически уничтожено командой Курбаши, личность которого пока не установлена. Это хорошо законспирированная организация. Известно, что они одно время контролировали весь рэкет и другие незаконные операции в соседней области, но сейчас перенесли центр тяжести своей деятельности к нам. Мы знаем, что в последнее время милиция задержала около 15 человек, облпро-куратурой на них выданы постановления об аресте, но почему-то все они принадлежат к группировке Черного. Никто из других команд не попался. Не странно ли, Виктор Семенович?

— Это вопрос к Найденову, Андрей Ильич. А вот о связи между убийствами, о которых вы упоминали до этого, я еще ничего не услышал.

— Задержанный нами иностранный гражданин, — тут Рындин хмыкнул, явно иронизируя по поводу того, что молдаванина надо считать иностранцем, — сообщил, что главной целью его поездки была встреча с представителями группировки Черного. Квартира на Пустырной улице, где раньше был прописан Коваленко, теперь куплена неким Кузяковым Вячеславом Антоновичем по кличке Кузя. Кузяков, о котором известно как о фигуре, близкой к Черному, судя по агентурным данным, либо убит, либо исчез из города. Домициану признал, что был знаком и с Коваленко, и с Кузяковым.

— Значит, Коваленко был членом банды Черного?

— Да. И убит он был за то, что не довез до условленного места «дипломат» с той самой иконой в бриллиантовом окладе. Домициану должен был встретиться с ним в Москве, но тот туда не прибыл, потому что вынужден был вернуться к Черному.

— А как Домициану собирался вывезти икону? И кому?

— Кому — неясно. Он только посредник. А в 1992 году, как известно, у нас почти не было границы с Украиной, в Приднестровье шла война, и был общий бардак, так что для домнуле Домициану не было особых проблем. В Кишиневе он должен был позвонить по телефону — наши коллеги уточнили, что это какая-то фирмушка, торгующая румынской мебелью, — назвать условные слова, после чего ему назначат место встречи.

— Но ведь кто-то же нанимал его на эту операцию?

— Вот тут он помалкивает. А с кишиневскими товарищами у нас сейчас сложные и неоднозначные контакты. В Москве есть данные, что Домициану был дважды судим за контрабанду еще при Советской власти и, судя по всему, специализировался на иконах.

— Ну что ж… — сказал Иванцов. — По-моему, санкцию на арест дать можно. Вы ведь по этому вопросу такой доклад сделали?

— В принципе да, хотя тут, Виктор Семенович, есть одно маленькое сомнение. Дело в том, что, разрабатывая контакты Домициану, мы вышли на еще один адресок, где он побывал и сразу после этого решил уезжать из города. Там проживает некто Малыгин, тоже из окружения Черного. Малыгина мы взяли в аэропорту через час после задержания на вокзале Домициану. При нем ничего существенного не обнаружили, но он, как это ни странно, сам согласился дать показания, как только узнал, что задержан не милицией, а ФСБ. И по его показаниям, Виктор Семенович, выходит, что ваша осведомленность о причинах убийства Коваленко и вообще о деле, связанном с этой иконой, должна быть гораздо большей, чем вы демонстрируете…

Рындин посмотрел на Иванцова с хитринкой, даже чуть-чуть глаз прищурил. Дескать, что, гражданин прокурор, влип? Все твои хвостики я в руки взял. Не пора ли по душам побеседовать?

— Интересно, — усмехнулся Иванцов, — что же он там такое наговорил?

— Конечно, Виктор Семенович, — предупредительно заметил Рындин, — все это может быть и чистой воды клеветой…

— Но вы все-таки сомневаетесь? Что ж вы сразу не доложили наверх своему начальству? Они бы обратились к генпрокурору, назначили бы расследование. Идете ко мне напрямую… А у вас, случайно, нет намерений спровоцировать меня на дачу взятки? При том, что пока у вас на руках ничего существенного нет. Одни «слова, слова, слова», как говорил Гамлет, принц Датский.

— Вы меня неправильно поняли, Виктор Семенович. — Рындин благожелательно улыбнулся. — Мы ведь не просто выслушали и записали показания Малыгина, но и провели кое-какие дополнительные следственные действия. Я бы не стал приходить к вам, если бы у меня не имелось достаточных оснований.

Там вполне хватит информации минимум на то, чтобы отстранить вас от исполнения обязанностей, а при дальнейшей разработке этих тем, как мне представляется, — и для возбуждения уголовного дела по нескольким очень солидным и малоприятным статьям.

«Не блефует, — оценил поведение Рындина прокурор. — Похоже, что действительно пришел договариваться».

— И что же вас удерживает, Андрей Ильич, от исполнения служебного долга? — съехидничал Иванцов.

— Одно лишь желание наладить более тесные контакты и взаимопонимание. Вывести их на тот уровень, который у вас достигнут с товарищем Найденовым. Упростить, если можно, некоторые процедуры по вашему ведомству. В необходимых для нашего управления случаях, разумеется. Соответственно улучшить информационный обмен, материальное взаимодействие…

— Особенно последнее, вероятно? — спросил Виктор Семенович, и Рындин улыбнулся еще шире.