Книга: Волшебный фонарь Сальвадора Дали
Назад: Москва, сентябрь 2015
Дальше: Испания, 1982 год

Париж, 1960-е годы

Точно свирепая львица, Гала металась по парижской квартире на Рю Гоге.
– Почему все только и делают, что норовят нас обобрать? Правильно говорят – не делай добра, не получишь зла! Стоит пустить к себе бедных родственников, как тебя же еще и обворуют!
Не называя имен, Гала под бедными родственниками подразумевала свою дочь, Сесиль. Когда фашисты оккупировали Париж, художник и его муза, занятые карьерой, обитали в Америке у Каресс Кросби, и парижская квартира пустовала. Дом Сесиль разбомбили, и женщина написала матери письмо, в котором слезно молила пустить ее с детьми и мужем пожить на Рю Гоге. Гала была не против, но, когда вернулась домой, обнаружила, что одной из картин Дали недостает. Смущенная Сесиль пояснила, что дети голодали, и она, на свой страх и риск, решилась продать картину, чтобы купить им хлеба. Бешенству Галы не было предела. Она тут же заявила дочери, чтобы та после ее смерти не рассчитывала на наследство, ибо она его уже получила.
О родственных чувствах говорить не приходилось. Дочь для Галы была таким же чужим человеком, как и сестра в далекой военной Москве, написавшая о смерти матери. Гала восприняла это известие без эмоций – она давно жила в другом мире, мире жестком и циничном, где не находилось места сантиментам. Впрочем, она никогда и не была к ним склонна. В Европе вовсю бушевала война, родные и близкие терпели лишения, но художника и его музу это совершенно не волновало. Они находились по другую сторону океана и, сибаритствуя, были заняты приумножением славы и денег.
В калифорнийском отеле «Дель Монте Лодж», выделявшемся даже в этом райском уголке невероятной роскошью, Гала и Дали устроили широко разрекламированную вечеринку для богатых и знаменитых. «Ночь в сюрреалистическом лесу» ставила перед собой цель собрать средства для живущих в изгнании европейских художников. Боб Хоуп, Кларк Гейбл и Альфред Хичкок с удивлением оглядывали затянутый мешковиной потолок большого зала, имитирующего пещеру, и длинный стол, заваленный всякой сюрреалистической чепухой. Пугая гостей, по столу скакали жабы, политые соусом, а из укромных уголков «пещеры» выглядывали животные, позаимствованные в местном зоопарке. Надо ли говорить, что, несмотря на приличные сборы, европейские художники так и не увидели ни цента из этих денег?
В поисках новых источников доходов Гала вдруг вспомнила о немце-кондитере Бенедикте Лившице, преуспевшем на рекламном поприще. И выбила у законодательницы мод Эльзы Скьяпарелли заказ на рекламу косметического крема. Затем была реклама чулок. Галстуков. Шоколада. Деньги за этот необременительный вздор платили хорошие, и Гала настаивала на заключении все новых и новых контрактов. Потакая супруге, Дали в рекламных проектах особо не мудрствовал, используя давнишние заезженные наработки: омаров, телефоны, мягкие часы и муравьев.
На первый взгляд могло показаться, что у Галы и Сальвадора много друзей, ибо, когда хотела, Гала умела быть любезной и приветливой. Улыбаясь и расточая комплименты нужным людям, мадам Дали, однако, придерживалась твердого мнения, что друзья им не нужны. Они предпочитают клиентов, ведь клиенты приносят деньги. Но, несмотря на то что денег становилось все больше, богатство не давало полной власти над людьми, как Гала полагала по молодости.
Неприятный случай, открывший глаза Гале на истинное положение вещей, произошел как раз с таким, так называемым, «другом». Богатые молодожены Рейнольд и Элеонора Морз влюбились в картины художника по репродукциям в журнале «Лайф» и тут же пожелали иметь у себя хотя бы одну его работу. Первая вещь – «Вечерний паук сулит надежду!» – была куплена по телефону, а затем американцы решили, что имеет смысл познакомиться с Дали и покупать работы лично. Морзы созвонились с Галой и договорились о встрече для покупки «Среднестатистического атмосферно-цефалоподобного бюрократа, доящего череп-арфу». Гала пригласила супругов в отель «Сен-Режи», где каталонец и его муза остановились во время пребывания в Америке. Сидя за столиком в ресторане, Гала рассматривала пришедшую на встречу пару и вдруг поняла, что прямо здесь готова отдаться розовощекому двадцативосьмилетнему здоровяку Морзу.
– Я полагаю, Рейнольд, что сразу же после выставки у Нодлера вы сможете приобрести любую из понравившихся картин. Сейчас же я могу вам предложить коллекцию рисунков моего супруга. Рисунки наверху, и, думаю, мадам Морз не станет возражать, если мы с вами поднимемся в номер, чтобы на них взглянуть.
Не ожидая подвоха, Элеонора с легким сердцем отпустила мужа, ибо Гала годилась ее Рейнольду в матери. Не ожидал ловушки и американец. Когда Гала вошла в спальню, чтобы поискать рисунки, и оттуда окликнула Морза, он доверчиво устремился на зов. Мадам Дали сидела на кровати и держала в руках обещанную коллекцию. Рассматривая нарисованную в самых смелых позах обнаженную Галу, покупатель выглядел ужасно смущенным, точно не понимал, что происходит. Гала откинулась на подушки и потянула Морза за собой. Американец нехотя опустился рядом, не выпуская стопку рисунков из рук. Чтобы направить мысли мужчины в нужное русло, Гала сладким голосом произнесла:
– Вы знаете, мой мальчик, многие бы отдали все, чтобы оказаться на вашем месте. Поэты и художники сходят с ума от любви ко мне. Но мне нет дела до их чувств. Мне нравитесь вы. Ответьте взаимностью – и рисунки ваши.
И, придвинувшись ближе и положив руку ему в область паха, Гала увидела в глазах американца не просто отвращение, а животный страх, точно Морзу предложили переспать с чудовищем. Расценив его ужас как боязнь покуситься на собственность боготворимого художника, Гала вкрадчиво продолжила:
– Вы напрасно переживаете о чувствах Дали, Сальвадору все равно. У каждого из нас своя жизнь. Мы не спим друг с другом в общепринятом смысле этого выражения. Вы меня понимаете?
– Дело не в вас, – блуждая глазами по сторонам, промямлил тот. – Я очень люблю свою жену и не допускаю даже мысли о неверности. Но рисунки я бы купил. Вот этот и вот этот.
И Морз, оскорбив Галу еще больше, протянул два самых целомудренных наброска, если допустимо при упоминании одиозного художника и его музы говорить о целомудрии. Поспешно расплатившись, американец покинул номер, оставив у Галы горькое чувство разочарования и крушения надежд. Деньги могли дать роскошь, комфорт и уверенность в завтрашнем дне, но не более того. Они не спасали от неотвратимо наступающей старости, неизлечимых болезней и душевного одиночества. И, достигнув определенного уровня достатка, было уже неважно, сколько они заработают еще, ибо потратить больше, чем тратят они, уже невозможно.
Однако Гала не спешила поделиться своим открытием с мужем, предпочитая казаться в глазах окружающих алчной стервой, готовой удавиться за каждый цент. Дали не должен был ничего знать, занимая свой мозг изобретением все новых и новых способов обогащения. Деньги и Гала – вот две вещи, которые Дали боготворил, и в своем возвеличивании жены он дошел до того, что стал писать ее в облике Мадонны. Глядя на свои иконоподобные изображения в пышных струящихся одеждах и с молитвенно сложенными руками на груди, Гала тайком лишь усмехалась, ощущая себя скорее Марией Магдалиной, нежели Мадонной. Однако во всем соглашалась с мужем, делая вид, что и сама разделяет его взгляды, ставшие вдруг на редкость набожными. С Сальвадором нельзя было спорить, ибо любой спор был чреват неконтролируемой вспышкой ярости, грозившей обернуться бедой. Без помощи хорошего специалиста и при попустительстве Галы талантливый позер, наделенный нечеловеческой работоспособностью, он упивался собственной исключительностью, погружаясь в иллюзорный мир фантазий все глубже и глубже.
Еще в начале знакомства Гала научила художника безотказному приему – смущаясь, смущать других, заставляя чувствовать собеседника униженным, что Дали и проделывал с большим успехом. Костюм его изменился до неузнаваемости. Отбросив привитую Галой привычку к изящным и добротным вещам, Дали теперь носил отделанные мехом парчовые халаты, украшенные шелковыми кистями и расшитые каменьями фески. Ноги его были обуты в туфли Аладдина с загнутыми мысами, а в руках каталонец непременно держал одну из массивных тростей с набалдашником в виде чего-нибудь неприличного, коих у него скопилась целая коллекция.
Усы его теперь достигали невероятной длины, и, чтобы поддерживать их в должном виде, художник каждое утро отрезал прядь волос и надставлял усы при помощи помады, попутно закручивая вертикально вверх и придавая гротесковую форму, делающую Дали повсеместно узнаваемым. Также фирменным знаком стали выпученные глаза, которые каталонец таращил при каждом удобном случае. Говорил он очень быстро, на нескольких языках сразу, мешая каталонские, французские, английские слова, добиваясь того, что слушатели мало что понимали и от этого чувствовали себя в его обществе совсем уж неуютно.
Уже невозможно было понять, что из рассказов с экранов телевизоров и газетных статей – правда, а что является вымыслом досужих журналистов, падких на сумасбродные чудачества публичных оригиналов. Писали, что за создание логотипа «Чупа-Чупс» испанский кондитер Энрике Бертран посылал художнику каждый месяц по большой коробке карамелек на палочке. Получив конфеты, Дали брал коробку и выходил в детский парк, где принимался методично разворачивать обертки, облизывать конфеты и бросать карамельки в песок, наслаждаясь истерикой проходящих мимо малышей.
Часто обедая в баре «Кинг Коу», окруженный приспешниками, Дали кидался в посетителей тарелками с едой, после чего облитые соусами и измазанные гарниром потерпевшие выстраивались в очередь за автографами. Популярность художника в Соединенных Штатах достигла такой степени, что все, что к нему относилось, делалось брендом. Далимания набирала обороты. Выпускалась одежда с принтами картин художника. Дизайнерами разрабатывались предметы интерьера, формой напоминающие текучие персонажи его картин. Мягкие часы плавились, как сыр, на стенах сотен американских ресторанов и кафе. С коробок конфет и духов смотрел безумный глаз Дали, под которым чернел его победительный тараканий ус.
В какой-то момент мания величия зашла так далеко, что заметок в газетах художнику стало не хватать, и тогда он создал свою собственную газету, на страницах которой рассказывалось исключительно о его персоне. Сальвадор Дали стал вводить в обиход новые словечки. О чем-то необычном, ярком, эпатажном каталонец говорил, что эта вещь – далинийская. Создав свой собственный «параноидно-критический метод», смысл которого заключался в отсутствии всякого смысла, одержимый собственной гениальностью, художник устремился за одобрением к кумиру юности Зигмунду Фрейду. Помимо рукописной чепухи, он прихватил с собой картину «Метаморфозы Нарцисса».
Несколько дней Дали не удавалось прорваться на прием к отцу психоанализа, ибо старик умирал от тяжелой неизлечимой болезни и был невероятно слаб, но наконец при содействии Стефана Цвейга художник все же был допущен к знаменитому психиатру. Старый и больной Фрейд с удивлением смотрел на неистового испанца, бешено вращающего глазами, угрожающе шевелящего устремленными к небу усами и, стуча кулаком по столу, требовавшего, чтобы доктор немедленно прочел его рукопись и дал свою оценку «параноидно-критическому» способу общения, делающему из собеседника идиота. Или, говоря языком Дали, собеседника «критинизирующего».
– Это самый безумный из всех испанцев, которых мне когда-либо доводилось видеть, – к бурной радости Дали ошарашенно проговорил Фрейд, рассматривая выполненного маслом Нарцисса. – Будь у меня побольше времени, я бы обязательно изучил клиническую картину патологии, явственно прослеживающуюся не только в поведении художника, но и в его работе.
Все чаще Гала замечала, как в глазах ее мужа проскакивает страшный огонек неутоленной жажды насилия, и тогда, как последнюю надежду, доставала из ящика с бельем и протягивала Дали деревянный прямоугольник с русской девочкой, мчащейся в санях на тройке. Смотрела, как лицо его светлеет, и с тоскливым ужасом думала, что за все эти годы устала, очень устала держать страховочный канат, который неподъемный темный гений ее мужа настойчиво тянет вниз. И мечтала об одном – передать эту ношу кому-нибудь другому.
Парижская «Карусель» призывно сияла в ночи огнями, обещая незабываемое шоу. Несмотря на дорогие билеты, посетители пестрой толпой валили в самый известный клуб трансвеститов, посещаемый не только ценителями экзотической красоты ряженых мальчиков, но и любознательными туристами. Как всегда, за столиками не было свободных мест, и к одинокой даме средних лет, одетой по последней парижской моде, то и дело пытались подсесть наиболее ретивые альфонсы. Гала пристально смотрела на наглецов свинцовым взглядом серых глаз, похожих на пистолетные дула, и тех как ветром сдувало.
Словно на службу, она приходила сюда каждый вечер в течение последних дней, занимала один и тот же столик и ждала. Ждала выступления кордебалета, в котором приметила потрясающего по красоте белокурого юношу. Среди других танцоров он выделялся тонкостью кости, отличными пропорциями и миловидным личиком, что совершенно необходимо для будущего ангела. Ангелы, бесполые люди, гермафродиты, андрогены – Дали называл их по-разному – стали очередной навязчивой идеей художника. Он вдруг припомнил, что у безумного русского, создавшего «волшебный фонарь», был свой Ангел.
– Если бы и мне господь послал ангела, я был бы абсолютно счастлив. Я давно испытываю тягу к бесполому телу с грудью и пенисом. Твой русский безумец, Гала, познал радость секса с ангелом, но мне, к великому сожалению, не довелось испытать такой благодати.
– Не было у ангела Сержа Кутасова пениса, имелись только крылья, – хмуро откликнулась Гала.
– Был пенис, был! – горячо воскликнул художник. – Ты просто ничего об этом не знаешь!
После рогов носорога, молекулы ДНК и атомного ядра на невинное увлечение ангелами можно было бы не обратить внимания, однако Гала вдруг решила, что это перст судьбы. Она так устала от бесконечного цирка, в котором Дали был хозяином манежа, от постоянно меняющейся свиты мужа, от всех этих бесконечных Жинест – юных дев, на которых упал благосклонный взгляд мэтра и коих он счел достойными, чтобы приблизить к себе. Устала от проститутов, проституток и «деловых людей», вьющихся вокруг Дали. Это был порочный мирок для избранных со своим особенным сленгом, претившими ей ужимками и повадками, и Гала готова была на что угодно, только бы избавиться от всего этого кошмара.
Ей перевалило за семьдесят, и мадам Дали панически боялась неотвратимо наступающей старости. Глядя на себя в зеркало, Леночка Дьяконова видела молодящуюся хмурую старуху в парике, пытающуюся многочисленными подтяжками и бриллиантами вернуть умирающей плоти былой шарм. Кроме того, не отпускало чувство несправедливости: жизнь почти закончилась, а для себя она еще и не жила! Ради чего она взвалила себе на плечи этот крест? Зачем терпела параноидный бред сумасшедшего, его карикатурных фавориток и приспешников, сносила сексуальные причуды?
Что правда, то правда – они не лезли в интимные забавы друг друга, но Гала не могла не контролировать оргий мужа, боясь пустить ситуацию на смотек и нажить неприятности с властями. Дали знал по мадридскому периоду жизни, что алкоголь освобождает от чувства стыда, но так же помнил, что при этом самоконтроль ослабевает и может произойти непредсказуемое. Поэтому спиртного он не пил, но Гала давала мужу антидепрессанты. Эффект от пилюль бывал не всегда предсказуем, и Гала должна была держать руку на пульсе. Задумчиво глядя на занятую актерами сцену, Гала прерывисто, с нервозностью вздохнула, вспомнив субботнее посещение «высокого собрания» в отеле «Морис». Еще в фойе она почувствовала на себе насмешливый взгляд портье и сочла необходимым поставить наглеца на место.
– Извольте вести себя учтиво с клиентами, арендующими целый этаж, – презрительно взглянув на одетого в ливрею молодца, проговорила Гала, царственно направляясь к лифтам.
Когда кабина поднялась на третий этаж, который чета Дали действительно арендовала целиком, и лифтер помог ей выйти, Гале снова показалось, что над ней насмехаются. На этот раз многозначительно ухмылялся лифтер. Хотя, возможно, лицо его всего лишь исказила гримаса недовольства и отразились обманутые ожидания лакея, не получившего на чай. Ступая изящными туфельками из кожи рептилии по малиновому бархату ковровой дорожки, Гала прошла по коридору вдоль ряда дверей гостиничных номеров и приблизилась к апартаментам класса «люкс». Из «люкса» доносились бравурные звуки вагнеровского «Тристана и Изольды».
Отстранив от двери робко попятившегося коридорного, явно подсматривающего за тем, что происходит в номере, Гала распахнула дверь и шагнула в освещенную свечами гостиную, декорированную под рощу Дафны. И сразу же, перекрывая музыку, в уши ей ударил женский крик:
– Я делаю это ради тебя, Божественный Дали!
Это кричала стоящая на коленях посреди зала худая девица, подставив лицо под струю спермы, извергающуюся из эрегированного пульсирующего члена высокого смуглого красавца с черными блестящими волосами, разметавшимися по его мускулистой спине. Красавец походил одновременно на хиппи и ацтекского бога. Гала поморщилась от крика и окинула взглядом остальных участников оргии. Юные парни и девушки в греческих нарядах, частично обнаженные и расставленные в соответствии с фантазиями Дали, совокуплялись в самых изощренных позах по строго продуманному маэстро сценарию. Сам же художник в распахнутом алом шелковом халате, расшитом витым мавританским узором, стоял рядом с парой совсем юных отроков в венках, самозабвенно предающихся содомии, и, откинув голову назад, азартно мастурбировал. В отличие от прочих персонажей «живой картины», настороженно следящих за Галой, он супруги не замечал, продолжая восторженно взирать на содомитов и энергично работать кистью правой руки.
– Великий Мастурбатор в действии, – приблизившись к Дали, насмешливо проговорила Гала, повышая голос, чтобы быть услышанной за виртуозными скрипками. – Он же Великий Эксгибиционист и не менее Великий Вуайерист. Сколько талантов сокрыто в одном человеке!
Дали вздрогнул, но продолжил начатое занятие и не остановился, пока не закончил. Гала шагнула к проигрывателю и выключила музыку. Над душным залом повисла тишина. В колеблющихся отсветах свечей притихшие участники эротического спектакля с удивлением взирали на Божественного Дали. Еще минуту назад лицо его внушало им всем без исключения благоговейный трепет, теперь же на нем застыла подобострастная улыбка. И с этой жалкой улыбкой Божественный заискивающе проговорил:
– Ты же знаешь, Галючка, что вид гибкого тела со вздыбленным членом весьма отраден для моих глаз. Хорошо бы тело было женским. Это было бы идеально, но ангелов на свете не бывает. – И, помолчав, добавил: – Если бы Господь послал мне ангела, я бы поклонялся ему точно так же, как тебе. Это был бы знак, что Бог простил мне прегрешения и принял в свое лоно.
Гала в который раз поразилась парадоксальной логике мужа. Как это по-далиански! Продолжать отчаянно грешить и в то же время ждать прощения Господа! Она не спешила уходить, хотя и понимала, что, вопреки их давнему уговору, портит Дали все удовольствие. Злясь на то, что, помимо своей воли, должна заглядывать на эти сборища, Гала пристально рассматривала пары, тройки и даже живописно застывшие многофигурные группы юношей и девушек, смущая тяжелым свинцовым взглядом обнаженных артистов «театра Дали». Затем громко, чтобы все услышали, с вызовом проговорила:
– А Жинесты могли бы быть и посвежей. Не понимаю, малыш Дали, где ты только берешь этих потрепанных шлюшек?
Развернувшись, пошла к дверям, но остановилась около «ацтекского бога», внимательно осматривая его идеально сложенное тело.
– А этот хорош, – обращаясь к супругу, похвалила Гала, проводя по черным волосам юноши сухонькой ручкой, унизанной бриллиантами, точно он был манекен. – Кто такой?
– Какой-то актеришка из бродвейского театра, – угодливо откликнулся Божественный, запахивая халат и торопливо подходя к жене. – Правда, с довольно качественным скелетом и анатомическими мышцами.
– Я забираю его, – выдохнула старуха, испепеляя жадным взглядом мужское достоинство смуглого красавца.
– Само собой, Галючка, раз он тебе понравился, – согласно закивал Дали, и растиражированные на весь мир тараканьи усы-антенны, его краса и гордость, запрыгали в такт торопливым кивкам.
Не сомневаясь, что приказание будет выполнено, Гала потянулась вверх и, подцепив двумя пальцами юношу за подбородок, жестко сказала:
– Немедленно одевайся и спускайся вниз. Смотри, не задерживайся. Жду в холле пять минут и ухожу.
«Ацтекский бог» спустился не через пять минут, а через три и оказался чудо как хорош в постели и так же бесподобно глуп и жаден, поэтому такой любви, о которой мечталось, опять не получилось. Но тот, последний, разговор с Дали навел Галу на мысль, что путь к долгожданной свободе лежит как раз-таки через ангела. Все, что могла, она для Дали уже сделала, оставалось лишь передать его в надежные руки, способные сдерживать порывы мастера. Дали нужна новая муза. Такая, какую он хочет. Муза-Ангел. Девочка-мальчик. На сильные чувства своей «преемницы» к сумасбродному художнику Гала не надеялась, предпочитая подкрепить заманчивое предложение наличными. Несколько дней ушло на то, чтобы объехать все трансвестит-клубы, и еще немного времени, чтобы собрать досье на приглянувшегося парня.
Рассеянно глядя, как длинноногие красавцы, наряженные стройными красотками, вскидывают юбки, грациозно двигаясь по сцене в такт музыке, Гала с нетерпением ждала окончания номера, чтобы переговорить с кандидатом на свое место. Она заблаговременно договорилась с импресарио, аргументировав свой интерес изрядной пачкой долларов. И вот теперь внимательно наблюдала, как самая яркая артистка кордебалета, закончив танец, с достоинством спускается по лестнице в зал. Пройдя под восхищенными взглядами зрителей прямо к ее столу, мальчик, загримированный девочкой, опустился в кресло напротив Галы и устремил на нее вопросительный взгляд. Следом за дивой торопился официант с бутылкой розового шампанского.
– Мне передали, что вы хотели меня видеть для приватной беседы, – грудным голосом проговорил трансвестит. – Я многое умею. Вы останетесь довольны, мадам.
– Как тебя зовут? – дождавшись, когда официант выстрелит пробкой в воздух, разольет шампанское по бокалам и, пританцовывая, удалится, холодно осведомилась Гала, пристально рассматривая блестки на щеках собеседника.
– Пеки д`Осло, – секунду помедлив, не без кокетства откликнулся танцор, отпив из своего бокала.
– Твое сценическое имя меня не волнует, – отмахнулась Гала. – Я пришла сюда, чтобы поговорить с Аленом Тапом. Ты готов со мной беседовать не как ряженый паяц, а как актер Ален Тап, который вот уже два года мечтает сменить пол?
Трансвестит замер с бокалом на весу, закусил губу и некоторое время с недоумением смотрел на Галу, в то время как Гала бесцеремонно разглядывала его. Не выдержав наэлектризованного взгляда старухи, Ален смущенно отвел в сторону щедро украшенные накладными ресницами глаза и выдохнул:
– Хорошо, мадам, давайте начистоту. Кто вы и что вам от меня надо?
Когда Гала назвала свое имя, Ален присвистнул, одним махом опрокинул в себя недопитое шампанское, наполнил бокал снова и, закинув ногу на ногу, с интересом взглянул на собеседницу.
– Так вы жена известного мистификатора Дали? Того самого, который судится за махинации с чистыми листами?
История, о которой упомянул юноша, была настолько неприятной, что Гала стиснула руки под столом так сильно, что хрустнули ее сухие пальцы, но внешне осталась невозмутимой. Это все происки проходимца Питера Мура, которого Гала, не справлявшаяся с потоком заказов, наняла для ведения их дел. По сложившейся многолетней традиции лето супруги проводили в Кадакесе, а осенью возвращались в Париж – отдыхать, развлекаться и решать деловые вопросы. Опасаясь, что художник не сможет приехать в Париж к назначенному сроку, французский издатель Дали поделился тревогой с секретарем, и тот мигом придумал ловкий план: Сальвадор Дали подписывает пустые листы, на которых можно сделать оттиски литографий и в любое время продать их подвернувшемуся клиенту. За одну подпись издатель платил десять долларов, в час можно было подписать около тысячи листов, и Дали счел предложение более чем выгодным. С обычной своей основательностью он выделял на это мероприятие два часа в день, называл работой и страшно гордился тем, что придумал столь прибыльный бизнес.
Вскоре в Барселоне, Париже и Нью-Йорке скопились тысячи листов бумаги, подготовленных к гравюрным оттискам, на которых красовалась подлинная подпись Сальвадора Дали. И напечатать на этих листах можно было все, что угодно, как, собственно, и происходило. Афера вскрылась, когда на французской таможне был задержан полный грузовик подписанных листов, въезжавший со стороны Андорры. Разразился грандиозный скандал, во время которого Сальвадор с присущим ему апломбом заявлял, что всего лишь честно выполнял свою работу, ибо заключил контракт на продажу именно подписи, и ничего больше. Дальнейшая судьба этих листов его совершенно не касается, пусть об этом беспокоятся те, кто их купил.
Как же злорадствовали их враги, и в первую очередь Андре Бретон! Заклятый «друг» не мог простить Дали многого: его первенства в движении сюрреализма, симпатии к режиму Франко, да и к фашизму в целом, и, в конце концов, богатства и всемирной известности – и окрестил художника «Avida Dollars», переставив буквы имени таким образом, чтобы получилось оскорбительное, как полагал Бретон, прозвище. Но Дали, вот уже много лет из всего делавший шоу и считавший, что любое упоминание его персоны идет ему только на пользу, тут же парировал, что слова Бретона – сущая правда. Андре, как всегда, зрит в корень. Сильнее всего он, Дали, любит Галу и почти так же, как и свою жену, боготворит доллары.
– Я видел книгу Ли Каттераля «Великий художник-обманщик Дали и его трюки», – с вызовом глядя на Галу, продолжал трансвестит. – Ну и каково оно, мадам, – быть женой проходимца?
– Все вокруг – проходимцы, – в негодовании воскликнула Гала, покрываясь багровыми пятнами. Но тут же взяла себя в руки, опасаясь провалить с таким трудом продвигающееся дело, и сухо добавила: – Мы с мужем беремся за любую работу, на совесть ее выполняем, и кому какое дело до всего остального? Дали создал свое искусство. Теперь он может продавать права на него кому пожелает, и столько раз, сколько ему заблагорассудится. Но в любом случае я рада, что ты интересуешься современным искусством. А теперь скажи мне, мальчик, тебя прельщает перспектива стать новой музой Дали?
– В каком смысле музой? – оторопел юноша, часто-часто моргая густо накладными ресницами, точно бабочка трепещет крылышками.
– Сальвадор Дали ждет ангела, и ты, Ален, вполне годишься на эту роль. Ты сделаешь себе грудь, но оставишь пенис. Это будет как раз то, что нужно. Операцию я оплачу. Ты умен, начитан и имеешь представление о том, как держать карандаш, ибо несколько лет назад пытался заработать денег, продавая рождественские открытки собственного изготовления. Так что ты именно тот, кто мне нужен.
– Вы это серьезно? – недоверчиво протянул парень, проводя по лицу ладонью и размазывая косметику.
– Я похожа на любительницу пошутить? – усмехнулась Гала. – Ты не Золушка, а я не крестная фея, у меня в этом деле свой профит. Мне нужно, чтобы ты неотлучно находился рядом с Дали и взял на себя все заботы о нем. Я узнавала, ты из бедной семьи и бросил учебу, чтобы ухаживать за матерью-алкоголичкой. Так что опыт общения с эксцентричными людьми у тебя имеется. И что ты мне скажешь?
– Ситуация с пенисом меня немного смущает, мне бы хотелось измениться полностью, а в целом предложение заманчивое, – улыбнулся юноша.
– Привыкнешь. Ангелы бесполы. Если смущение по поводу пениса пересиливает положительные моменты нашего контракта, я найду для Дали другого ангела.
– Нет-нет, ну что вы, мадам, я просто так сказал, – заторопился Ален Тап. – Мысли вслух, не более. Я готов. Что нужно делать?
– С этого момента тебя зовут Аманда, – расстегивая сумочку, отчеканила Гала. Достала стопку документов и положила перед собеседником. – Аманда Лир. Улавливаешь игру слов? Я специально подбирала сочетание, мимо которого Дали уж точно не пройдет. Тут твой британский паспорт, права, страховка. Все по закону. Сегодня ты стала супругой студента технического университета Джорджа Лира. А завтра мы едем в клинику, откуда ты выйдешь окончательной Амандой. Амандой-Ангелом. Теперь это тоже твое.
Старуха положила на стол деревянную пластину. Будущая Аманда взяла деревяшку в руки и принялась рассматривать сани с запряженной в них тройкой лошадей и сидящую в санях раскрасневшуюся от быстрой езды девочку.
– Что это? – с удивлением спросила она.
– То, что неразрывно свяжет тебя и Сальвадора Дали, – проговорила Гала. – Ну, вот и все. Как же непривычно чувствовать себя свободной! За это надо выпить.
Только теперь Гала подхватила со стола свой наполненный бокал и с наслаждением выпила шампанское маленькими частыми глотками.
Назад: Москва, сентябрь 2015
Дальше: Испания, 1982 год