В очередной раз подвинув пустую тарелку так, чтобы она стояла точно по центру декоративной салфетки и выровняв ножи и вилки, я придирчиво оглядела накрытый стол.

Итак, восемь вечера. Дэлл вернется через полчаса. По крайней мере, именно так он написал в ответ на мое отправленное в полдень короткое и наглое сообщение: «Любимый, во сколько ты сегодня вернешься?».

Я долго колебалась, прежде чем отослать его, но в конце концов сочла подобный текст правомерным – писать сухо и деловито не хотелось, а надетое на палец кольцо позволяло применить некоторые вольности в выражениях. Хотя «любимый» – не такая уж и вольность, скорее правда…

Высились витыми столбиками незажженные свечи, матово поблескивали пузатые стенки пустых и натертых до блеска бокалов. Закуски в вазочках, столовое серебро разложено в идеальной последовательности, пустые тарелки ожидают наполнения главным блюдом вечера – фаршированным ананасами фазаном, – чей запах плыл по комнатам с тех самых пор, как птица оказалась в духовке.

Во время сидения на очередной лекции по криптографии пришлось втихаря искать рецепт для изысканного ужина – ну и что? Пришлось брать такси, чтобы перевезти из дома вещи и заодно заехать в магазин, чтобы вернуться нагруженной пакетами со снедью, – ну и что? Зато мой мужчина вернется не в пустой и тихий особняк, как привык делать до того, а в наполненный запахами домашней еды и уюта Дом. Да, Дом. Где его любят и ждут.

Ведь это очень важно…

В который раз нервно оглядев безукоризненно сервированный стол, я кинула взгляд на часы и опрометью бросилась наверх, чтобы переодеться и привести себя в порядок. Готов ли рис с овощами? Успею ли выложить его на тарелки до прихода Дэлла? Что надеть: брюки или юбку? Хорошо ли будет смотреться моя прическа с новой красной блузкой, что я купила специально для этого вечера?

Лишь бы поговорил… Лишь бы он со мной просто поговорил, пусть даже о погоде, съел несколько кусочков фазана, запил вином и сказал «спасибо». Большего не нужно. Пусть бы провел минуту-другую в моей компании, немного расслабился и осознал, что я не кусаюсь. Не будет провокаций на большее, не будет глубокомысленных бесед, ни одна болезненная тема не будет затронута.

Просто тихий вечер, хорошая еда и спокойствие.

Когда длинные полосы лучей высветили подъездную дорожку, сердце екнуло от радости. Проскрипел под колесами снег; «Неофар» остановился напротив входа. Через несколько секунд фары погасли.

Я подлетела к зеркалу, судорожно поправила прическу, расправила складки на юбке и бросилась к входной двери, но на полпути к ней заставила себя притормозить. Как встретить? Что сказать? Не завизжишь ведь от радости и не повиснешь на шее – не поймет.

В этот момент в замке провернулся ключ и Дэлл, с запорошенными снегом волосами, вошел в прихожую. Собранный, чуть усталый, отчужденный. Поставил рядом с порогом сумку, снятую с плеча, расстегнул куртку и потянул носом воздух.

Наблюдая за его лицом, я с улыбкой провозгласила:

– Привет! А я приготовила ужин!

Взгляд серо-голубых глаз скользнул сквозь меня, будто я была привидением, – ни ответного приветствия, ни реакции.

От нервозности я, казалось, примерзла к месту и, не находя слов для продолжения разговора, лишь наблюдала за тем, как он аккуратно вешает куртку на плечики, а шарф складывает на полку.

Дэлл прошел мимо, не удостоив меня взглядом. Не добрый и не злой, едва поморщившийся оттого, что незримый дух какого-то полтергейста встретился ему на пути. Уязвленная подобным поведением, я неуверенно пошла следом.

– Любимый…

Секундная пауза, и Дэлл встал как вкопанный. Застыл на месте, заиндевел. Медленно развернулся и впервые за этот вечер посмотрел на меня. Мечтала о взгляде? Уже не мечтаю… Не о том взгляде железного голема, которым меня пронзили, словно холодным металлическим прутом.

– Не называй. Меня. Любимым, – произнес спокойно и глухо, глядя не на меня, а уже куда-то сквозь. – Поняла?

Я нервно сжала вспотевшие пальцы.

– Поняла.

И не дала той боли, что прострелила внутри, отразиться на лице.

– Я приготовила ужин. Фазана с ананасами и…

– Я не голоден.

И он ушел. Не добавив ни слова и не удостоив накрытый стол ни единого взгляда, просто ушел.

Стыдно признать, но я пала духом. И моя вера в успех, и без того хлипкая, как чахлый ствол побитого ураганом дерева, накренилась еще сильнее. Не состоявшийся накануне ужин стал лишь первым камнем, ударившим по затылку, и после него удалось бы подняться, если бы ни ряд других, последовавших после.

Нет, внешне я продолжала храбриться: тщательно накладывала макияж, который никто не замечал, надевала самые лучшие вещи, до которых никому не было дела. Казалось, прогуляйся я по комнатам, обернутая кухонной занавеской, – реакция будет всё той же, то есть полнейшее ее отсутствие.

Два раза попыталась принести в кабинет кофе – Дэлл в этот день работал дома, – но оба раза была отослана из-за двери, один раз попыталась открыть эту самую дверь, и тогда на меня гаркнули, чтобы я не смела входить без приглашения.

Приглашение… ага… Его я не дождусь от радушного хозяина даже на собственные похороны. Случайные встречи на кухне всегда сопровождались гробовым молчанием, а короткие фразы повисали в воздухе, и в конце концов, несмотря на все попытки быть сильной, я сдулась. Стала большую часть времени проводить в комнате наверху, где меня, на счастье или на беду, никто не беспокоил.

Сидя на жестком матрасе, я слушала, как по вечерам со второго этажа доносятся звуки телевизора, который иногда смотрел Дэлл, но спускаться в гостиную больше не решалась – хватило единожды предпринятой попытки подсесть с краю на диван, после которой хозяин дома тут же покинул комнату.

Неприятно. Бьет по нервам.

Говорят, если тебя однажды обидел человек, то виноват он. Если тот же человек обидел во второй раз – виноват ты сам.

Я вздохнула.

Да, так оно и было. Сама вторглась, сама же получила по голове. Наверное, иногда мечты должны оставаться мечтами.

Застыл на краю тумбы матовый темно-синий прямоугольник – кредитная карта. Банк Нордейла, десять тысяч наличными. Для кого, для чего?

Карты я не касалась из принципа: то были чужие деньги, заработанные не мной. И если кольцо, что сейчас поблескивало на моем пальце, было выдано против воли, то и все остальное тоже. Своих хватит, проживу.

Именно так и прошли следующие три дня: в хождении по дому на цыпочках, в попытках не попадаться на глаза, в редких выходах на улицу до соседнего кафе, чтобы перекусить – одна только мысль об очередном равнодушном взгляде отбивала всякое желание появляться на кухне, – и в мучительных попытках придумать новый план, который помог бы воспрянуть духом.

Продолжай я закрываться наверху, и конечный результат от проведенных в этом доме тридцати дней будет предсказуемо плачевный. Значит, следовало срочно что-то придумать, но что?

Как заставить кого-то тебя полюбить? Бр-р-р… неверная формулировка. Как доказать кому-то, что любишь ты?

«Отпустить…» – всякий раз приходила на ум дельная мысль, и всякий раз я отворачивалась от нее, чувствуя грусть. Да, все верно, отпустить. Вот только отпустить Дэлла я еще успею (невелика задача, не требует большого ума, хотя требует множество душевных сил), но всерьез думать об этом значило бы, что я уже смирилась с неизбежным без попыток добиться того, зачем пришла.

Ночь приходила за ночью, а новые идеи посещать мою голову не спешили.

Застывал в тишине дом, закрывались двери спален, делалась толще и глуше стена недопонимания. Отчаяние – тяжелое, неподъемное, словно мешок, набитый камнями, – все сильнее давило на плечи. Росло чувство, что неверная дорожка, на которую я ступила, вскоре окончательно заведет во мрак. И каждый раз, засыпая, я боролась с мыслями о том, что любящий человек не станет мешать другому жить, а попытается каким-либо образом зажечь в душе и глазах своего избранника свет.

Но неужели единственный вариант зажечь этот самый пресловутый счет – покинуть его дом? Уйти?

Очередной вздох. Очередной отголосок боли. И очередное утро, прихода которого ждешь с тоской.

Теперь я не боялась засыпать. Теперь я боялась просыпаться.

– Я слышала, у тебя появилась Женщина. Как чудесно! Представь меня ей!

Бернарда, изысканная, одетая по последней моде и благоухающая тонким ароматом дорогих духов вперемешку с весельем, едва не хлопала в ладоши от радости.

Дэлл скрипнул зубами. С некоторых пор он совершенно перестал жаловать гостей.

Но если тому же Маку или Халку можно отказать в визите по телефону, объяснив нежелание общаться никчемным настроением или занятостью, то отказать телепортеру спецотряда, который возник в центре комнаты практически из ниоткуда, из воздуха, было проблематично. Тем более что этот телепортер заглянул на огонек не просто так, а с целью озвучить персональное приглашение от босса на намечающуюся послезавтра вечеринку, куда, оказывается, придут все. Причем, мать его так, со своими вторыми половинами.

Одриард потер отчего-то враз затекшую шею и нехотя ответил:

– Ди, сейчас для этого не самое лучшее время.

– Но почему? Ведь все верно, у тебя кольцо на пальце, значит, в твоей жизни появилась вторая половинка.

Заметит ли она, как исказилось его лицо? Наверное, заметит, но вежливая, ничего не скажет.

Бернарда заметила. В ее серовато-синих глазах промелькнуло удивление, которое она, как Дэлл и предполагал, успела замаскировать до того, как оно в полной мере отразилось на лице. Да, Дрейк не выбрал бы себе в пару глупую женщину.

Хотелось грустно усмехнуться.

– Не хочешь ее никому показывать?

Иногда понимание – совсем не то, что требуется, чтобы почувствовать себя лучше.

Очередной тяжелый вздох. Господи, она совсем как Халк…

– Не хочу.

– Потому что…

– Потому что это всего лишь кольцо. И всего лишь женщина. Но не моя Женщина… это ошибка.

В кабинете на неопределенное время повисла тишина. Мерно гонял воздух по системному блоку вентилятор; чуть слышно поскрипывали запылившиеся лопасти.

Гостья подыскивала правильные слова – разговор повернулся в неожиданное для нее русло. Наконец она произнесла:

– Но, Дэлл… будет правильно прийти на вечеринку с ней. Если уж… она пока присутствует в твоей жизни. Мы с Дрейком хотели бы видеть ребят с их парами. Всех, у кого они есть.

Одриард почувствовал, что устал. Утомился от бесконечных мыслей, переживаний и дискомфорта, поселившихся внутри него за последние дни. Уехать бы… к черту на кулички. Или проснуться спустя месяц, когда все непонятное станет понятным. Когда дом вновь опустеет. Когда можно будет перестать думать, кто прав, кто виноват, куда все это придет и почему ничто – ни один вариант, ни одно решение – не кажется правильным.

– Хорошо, мы придем, – выдохнул он. – Послезавтра в семь будем у вас.

Мягко качнулись в одобрительном кивке русые волосы. Да, Ди стала другой: цельной, сильной, гораздо более уверенной в себе и чуть более властной, но осталась всё той же мягкой и понимающей. Повезло Начальнику. Действительно повезло. Он за свою вторую половину боролся так, как ни один из них. Потому что был уверен в собственном выборе, потому что хотел его. И хотел Ее.

Дэлл тоже хотел бы бороться, хотел бы завоевывать, осаждать, побеждать, хотел знать, что то, на что он готов положить все силы, того стоит. Хотел знать, что между ним и избранным человеком будут царить уважение, любовь и доверие.

Доверие, да.

Как это важно…

Дэлл продолжал тонуть в тягостных мыслях до того момента, пока вдруг не осознал, что остался в кабинете один; Бернарда ушла так же тихо, как и появилась. Он огляделся и покачал головой: как удобно, не надо ни встречать, ни провожать… секунда – и человек растворился в воздухе. Дар или проклятие – обладать способностью к перемещению? Уж точно проклятие, если появишься где-нибудь не в то время и не в том месте; интересно, как ей удается избегать подобных казусов? И удается ли…

Ответить на этот вопрос он не успел; неуловимое движение на одном из мониторов, транслирующих изображение с камер, моментально переключило внимание на себя.

Меган… Прямо за дверью его кабинета… с подносом и двумя чашками кофе. Как долго она стояла там?

Застывшая напряженная фигура и опущенная голова. Впившиеся в поднос пальцы. Секунда, и она деревянной походкой двинулась прочь, так и не постучав.

Она ведь не слышала этих слов, нет? Ведь говорили тихо… Не должна была, не могла…

Черт!

Наблюдая за удаляющейся фигурой, Дэлл смачно и витиевато выругался.

Аккуратно одетая и тактичная продавщица средних лет обладала воистину ангельским терпением: покупатели вот уже сорок минут мурыжили ее разнообразными просьбами и никак не могли определиться с окончательным выбором; но теперь сквозь вежливую улыбку начинало сквозить раздражение. Длинный ноготок, покрытый бордовым лаком, нетерпеливо постукивал по пластмассовым плечикам, зажатым в пальцах.

– Тот костюм, что ты мерила первым? Или серебристое платье? Что тебе понравилось больше?

Дэлл вопросительно посмотрел на застывшую посреди стеллажей с одеждой Меган. Ее отсутствующий взгляд отнюдь не цеплялся за собственное отражение в возвышающемся позади зеркале, а был направлен в окно, туда, где в этот момент ярко светило весеннее солнце. Тоскливый, почти пустой взгляд, говорящий: мне бы прочь отсюда… от всех и всего, на свободу…

Дэлл раздраженно вздохнул: это не он поставил их обоих в дурацкое положение, он всего лишь пытается помочь выбрать ей наряд для вечеринки у Дрейка. Всего лишь пытается помочь!

– Может быть, черное на бретельках? Оно тебе шло.

Взгляд зеленоватых глаз оторвался от созерцания окна и на секунду сфокусировался на его лице. Сарказм прочитался в нем без дополнительных слов: «Шло? Мне, ошибке? Какая разница, что мне шло…»

Она точно слышала вчерашний разговор с Бернардой, теперь он был в этом уверен – иначе откуда бы взяться полной отчужденности и скривившей ее губы горечи?

Внезапно возникшее чувство вины пришлось оттолкнуть. Этого только не хватало…

– Мы забираем всё, что мерили, – бросил он продавщице. – Выберем дома.

Зависть, с которой та было взглянула на девушку при этих словах, быстро сменилась озабоченностью и даже сочувствием. Наверняка решила, что кавалер сильно проштрафился, раз не смог загладить вину даже таким количеством обновок, а значит, и завидовать нечему.

Дэлл с трудом подавил новую волну раздражения, сдержал едкий комментарий по поводу продавщиц, которые не умеют держать мысли под замком, подошел к кассе и положил на прилавок кредитную карту.

– Добрый день, мистер! – Кассир заученно улыбнулся, пододвигая к себе товар и ловко отыскивая в ткани магниты. – Отличный выбор. Есть ли у вас наша накопительная карта?

– Нет.

– Желаете заполнить анкету? Через неделю придет новая коллекция, уверен, многие вещи обязательно понравятся вашей спутнице…

Неприкрыто злой взгляд заставил кассира оборвать речь на полуслове и сделать вид, что в мире нет ничего более интересного, нежели сканирование ценников красным лазером ручного сканера.

Дэлл реакцией остался доволен.

Позор.

Как унизительно… быть здесь, смотреть на них, на тех, кто глядит на тебя и наверняка думает: «Самозванка».

Хотелось сделаться стеклянной.

А еще лучше – бестелесной, полностью невидимой, или же закрыться в зеркальной сфере, отражающей чужие взгляды и мысли. Хотелось перестать думать, чувствовать и даже дышать, перестать быть. Провалиться бы сквозь землю, укрыться бы под столом или схорониться за шторой, стать бы одной из этих колонн, которая находится на своем месте и выполняет правильную роль.

Рыжая морковка! Доска, одетая по последней моде на чужие деньги. Кудлатая вешалка… Не чета той изящной блондинке с длиннющими ресницами, на высоких каблуках и в юбке с широким ремнем, или той кудрявой с зелеными глазами, которую не выпускает из рук светловолосый мужчина, – это ведь он однажды приезжал в Солар с Дэллом, выступал свидетелем при подписании договора…

Черт, позор… позор… позор…

В одной руке – трясущаяся ножка бокала с шампанским, другую жжет прикосновение к локтю Дэлла. Жжет так, что не помогают ни свитер, ни попытки смотреть в сторону. Куда ни глянь – везде укоризна; казалось, она исходит ото всего: от стен, от людей, от глазастых креветок на серебряных подносах, от шпажек с нанизанной колбасой, сыром и оливками…

Самозванка! Да расплавишься ты от стыда, как вампир от света солнца… Да сделается тебе не по себе от чувства вины, да согнешься ты под гнетом собственных деяний, да отторгнет тебя мир, гадкую и чужую, да станет невыносимо на душе твоей, подлой и мелочной…

Я пошатнулась.

– С тобой все в порядке?

Голос Дэлла. Вежливый, обеспокоенный.

– Да, – как же трудно говорить, и еще труднее улыбаться, – всё хорошо, спасибо.

Его пальцы заботливо похлопали мои.

Лучше бы не трогал. Внутри что-то содрогнулось.

Лучше бы не притворялся, не играл, не раздаривал вежливые жесты на публике, а во всеуслышание заявил: «Господа, вы все знаете, что эта дура прилепилась ко мне насильно, поэтому давайте просто представим, что ее здесь нет. Она не заслужила ни вежливых бесед, ни потраченного времени…»

Мир вновь пошатнулся.

Теплые пальцы сжали мои.

– Меган?

Беспокойство усилилось.

– Не надо, Дэлл… всё в порядке. Мне просто… надо побыть на свежем воздухе, я сама найду, не провожай.

И я кинулась туда, где за широкими портьерами скрывался выход на балкон.

Лучшая часть города, роскошный особняк – элегантный, изысканный, дорогой. Веселая компания… хорошие, наверное, люди. Красивые, утонченные женщины, статные представительные мужчины. Едят, пьют, празднуют, общаются.

Вот только не войти мне в этот круг. Да и Бог с ним, и не надо…

Тело дрожало от холода. Отсюда, с холма, на котором расположился дом, открывался удивительно чудесный вид на Нордейл: мерцали вдали огоньки, раскинулись сетью дороги; далекий город ласкал пахнущий близкой весной ветер. Казалось, пространство здесь застыло, замерло, а время перестало течь.

Отдалились журчащие за балконной дверью голоса, осталось лишь поскрипывание веток да подтаявший снег, что всю зиму укрывал этот холм и согревал землю. А над далекими городскими очертаниями высыпали мерцающей россыпью звезды, и темное небо приобрело удивительную, непостижимую глубину.

Горько. Отчего же так горько?

Тяжесть с души не уходила. Я с грустью взглянула на молчаливое небо.

Почему же все время так стыдно?.. За собственную слабость, за просьбы, за мысли, за себя. Всю жизнь стыдно. Кто-то умеет быть сильным, а кто-то, наверное, не умеет.

Чужие вещи, чужая жизнь, чужая компания. Нечестно присвоенное кольцо на пальце.

Захотелось разрыдаться. И к черту тушь, к черту потеки, к черту их всех… Почему мне вообще должно быть дело до тех, кто остался за спиной, в теплых комнатах?

Полноценно разрыдаться я не успела, успела только всхлипнуть, а потом быстро утереть скатившуюся по щеке слезинку кулаком – на балкон кто-то вышел.

Я обернулась – девушка. Русоволосая, с большими красивыми глазами, в идеально сидящем по фигуре костюме, на высоких каблуках. До того я видела ее лишь издали – вероятно, это хозяйка дома. Подошла, остановилась рядом, протянула руку. Я протянула свою. Она пожала ее – теплая ладонь, ласковое, странно успокаивающее прикосновение.

– Бернарда.

– Меган.

На ее пальце я заметила кольцо со странным вращающимся символом в центре – эдакая видоизменяющаяся спираль бесконечности. Завораживающе красиво. Значит, это действительно она, избранница самого Начальника, которого я так и не успела увидеть – слишком быстро убежала прочь…

Не знаю, о чем обычно говорят незнакомые люди. О погоде? Делятся впечатлениями о празднике? Поддерживают вежливую беседу ни о чем?

Мне не хотелось пустословия. Бернарде, видимо, тоже. И потому мы молчали, глядя на далекий ночной город, слушали звон бокалов, чей-то громкий бас, провозглашающий бесконечные тосты, и смотрели на звезды. Вместе. Странно, но именно вместе.

Когда я осознала этот факт молчаливого единения, то бросила короткий осторожный взгляд на стоящую рядом девушку – откуда возникло это неосязаемое щемящее чувство невидимой поддержки, дружбы, ласкового касания? Неужели тишина на двоих может быть такой уютной? И почему тоска, до этого грызшая душу, вдруг притупилась, отступила, оставила после себя лишь отголосок прошлой боли?

Странно все это. Странно. Но думать не хотелось. Хотелось просто молчать, вдыхать наполненный свежестью ночной воздух, ощущать щекочущие лоб волосы, слушать звуки застывшего пространства. Особняк и все происходящее в нем отступило на задний план; остались лишь тихий вечер, балкон, стоящая рядом Бернарда и звездное небо над головой.

Когда мир успел видоизмениться? Почему вдруг стал добрым и почти родным? Откуда взялось ощущение игривого любящего щенка, лижущего твою щеку теплым языком, – щекотно и хочется смеяться… Как нежно, тихо и хорошо. Как здорово и как просто, оказывается, жить…

– Видишь, ты не чужая, – вдруг раздался мягкий голос со стороны. – В этом мире невозможно быть чужим. Ты ведь чувствуешь… Ты это знаешь.

И я заплакала. Вот так просто, хватило нескольких слов.

Слезы сами потекли по щекам, а я не стала их сдерживать. Смотрела вдаль сквозь ветерок.

– Мир любит тебя… Очень любит.

Голос что-то будил, тревожил и успокаивал одновременно, касался глубокого и сокровенного, проникал сквозь давние заслоны.

Уходи, грусть, уходи, тяжесть; грудь начало сводить судорогой. Плачь, девочка, плачь…

– …И он всегда отзывается. Ты только погладь, только протяни руку… всегда отзовется. Здесь не бывает чужих.

Хотелось рыдать в голос. Что-то тяжелое и темное выворачивалось наизнанку и уходило. Словно вросший в землю, опутанный корнями растений камень медленно отсоединялся от поверхности, чтобы скатиться вниз, чтобы избавить душу от опухоли.

– Любовь вокруг тебя, Меган. И любовь в тебе. Она всегда поможет тебе в трудные моменты. Ты всё сможешь.

И я зарыдала. В первый раз легко и свободно зарыдала. Позволила себе, что-то отпустила. Вот так, оказывается, бывает: незнакомый человек выходит на балкон и находит нужные слова. И ты веришь ему, просто веришь. Я плакала и плакала, и вместе со слезами уходили накопленное горе, невысказанные слова, обиды, тяжесть. Бернарда будто прощала меня, а вместе с ней я прощала себя. Прощала за слабость, за ошибки, за неумение сделать правильно, за скопившуюся тоску и усталость, за все, что когда-то было сделано не так.

– Все будет хорошо, Меган. Раньше или позже, так или иначе… Я знаю, что будет.

Уткнувшись носом ей в плечо, я промочила слезами пиджак; теплые руки, что теперь поглаживали мою спину, дарили странное успокоение и тишину, стабильность и покой. Дарили веру.

Казалось, прошла вечность, прежде чем я выплакала ту боль, что накопилась внутри за последние недели, и перестала всхлипывать.

– Прости… я запачкала твою одежду…

– Какая ерунда.

– И как теперь идти назад? В таком виде?

Ее глаза улыбались.

– Сейчас пойдем в ванную, у меня там куча косметики. Ты будешь еще красивее, чем прежде.

Теперь улыбалась и я, а в душе плескалась благодарность за тот миг спокойствия, что она так неожиданно и так вовремя мне подарила.

– Спасибо тебе. Спасибо…

– Не стоит. – На короткий миг Бернарда вновь сделалась серьезной – спокойной и мудрой, как оракул. – Нам всем встречаются препятствия, и иногда кажется, что у нас нет сил их обойти; но силы есть, Меган. Всегда есть. Иногда ты делаешь шаги в темноте – сложно, да, но продолжай верить и продолжай идти вперед. Дорога ждет твоего движения, и она поможет тебе.

Я так и не смогла облечь в слова ту волну признательности, что накрыла меня, но этот короткий разговор на балконе что-то изменил внутри, помог вернуть утраченную силу и вновь поверить. Просто поверить. Вот так… казалось бы, тот же балкон, да не тот. И мир, провернувшийся вокруг своей оси. Несколько фраз, наполненных любовью, – и ты уже другой: более спокойный, цельный, чистый.

Еще один благодарный взгляд, еще один глубокий вдох – какой же вкусный ночной воздух… Странный вечер, март, пахнущий подтаявшими лужами, и так тепло внутри, как давно не было.

– Всё, пойдем назад?

– Пойдем.

– И никого не бойся.

– Не буду.

«У тебя есть я, – сказали ее глаза. – Помни об этом».

«Знаю. Помню. Спасибо», – немой ответ из глубины сердца.

И она пожала мою руку.

За следующие два часа мои впечатления от вечеринки настолько изменились, что под конец вечера стало казаться, что я принята в «семью».

Помогла ли тому Бернарда – я часто видела ее стоящей рядом с жилистым мужчиной, что носил на пальце парное кольцо с символом бесконечности; его взгляд настолько сильно давил, что приходилось отворачиваться, – казалось, он знал обо мне всё, включая прошлые тайны и будущие замыслы. А может, мое собственное изменившееся отношение к окружающим позволило вдруг разглядеть в них обычных людей, а не группу врагов, зубоскалящих за моей спиной. Так или иначе, теперь я общалась гораздо свободнее: смеялась над перепалкой здорового гиганта с белой косичкой и некоего субъекта с рыжеватыми волосами и глазами редкого медового цвета (имена я запамятовала), позволила вовлечь себя в диалог о дизайне помещений веселой голубоглазой и удивительно красивой блондинке Эллион, что сопровождала совершенно не подходящего ей по уровню «веселости» типа с холодными глазами и жесткой линией подбородка (губы у него, что ли, противоморщинным препаратом обколоты?).

Облегчение, пришедшее ко мне после балконного разговора, позволило не просто пить шампанское и есть закуски, но даже в какой-то мере наслаждаться ими, несмотря на близкое присутствие все того же Дэлла; хвала Всевышнему, его постоянно кто-то отвлекал, и нам не приходилось вести псевдовежливые диалоги друг с другом.

Единственным человеком среди собравшейся компании, который мне совершенно не понравился, был высокий темноглазый брюнет с длинными волосами цвета воронова крыла, ниспадавшими чуть ниже лопаток. Что за сканер встроен в его взгляд? И откуда каждый раз, когда он на тебя смотрит, берется ощущение, что тебя… нет, не тестируют даже, но определяют на пригодность к чему-то? Анализируют, просвечивают и достают нужные детали прямо из головы, несмотря на отсутствие согласия на это.

Хм… Странный тип. Опасный. Только слепой и глухой бы не заметил, что все собравшиеся сегодня под одной крышей мужчины опасны, но брюнет будто выставлял это напоказ: «Бойся, смертный. Я ведь могу и прийти за тобой». Фух… холод по позвоночнику. Лучше на него не смотреть…

А вот Халк, с которым я встретилась еще в Соларе, наоборот, оказался просто душкой – вежливый, тактичный, доброжелательный, неуловимо теплый в обращении. Рядом с ним хотелось расслабиться: сесть на пол и раскрыть книжку на красочной странице приключенческой саги, зная, что ты в безопасности и, пока он рядом, всё всегда будет в полном порядке. Повезло ей, этой Шерин… Хотя и она сама удивительно приятная девушка, искренняя и лучистая. Красивая пара. Правильная.

Вились за столом речи, провозглашались тосты, в большинстве своем, насколько я могла судить, за какое-то недавно успешно выполненное задание и за хозяев дома. Дрейк – начальник Дэлла и остальных – снисходительно кивал и с завуалированной нежностью поглядывал на свою спутницу, Бернарду, которая с бесконечной теплотой смотрела на остальных. В ней вообще было много этой самой теплоты… Богиня, а не человек, дарившая каждому частичку Любви, той самой, истинной, первородной, исходящей не из души, а с неба… Удивительная женщина, способная гладить сердца без слов.

Казалось, под конец вечера даже Дэлл перестал стесняться моего присутствия и вновь немного оттаял. Разгладились складки на лбу, исчезла напряженность в движениях, а на губах время от времени играла улыбка.

Что ж, хорошо. Пусть не идеальная для него ситуация и не любимая женщина рядом, но все же не полнейший стресс. Уже хлеб.

А перед нашим уходом из дома гостеприимных хозяев я умудрилась ухватить конец диалога между Бернардой, которую почему-то часто называли «Ди», и мужчиной, с которым я за весь вечер вряд ли перекинулась словом, – высоким красивым брюнетом с зеленовато-коричневыми глазами, Маком, – в котором обсуждался чей-то грядущий день рождения.

– …Уже нашел подарок?

– Нашел. Но тебе пока говорить не буду.

– Почему? – Бернарда смешно надула губы, превратившись в очаровательную куколку с большими глазами, в которых посверкивали хитрые искорки. – Я вот тебе сказала, что закажу ему доставку нового бильярдного зала – полный набор из трех столов и шаров, на которых вместо цифр будут написаны наши имена. Вот вы будете умирать со смеху, приговаривая: «Закати Чейзера в шестую… ага, пробей его через Канна…»

Оба весело рассмеялись.

– Хорошая идея, не спорю… Ладно, поделюсь: я уже нашел новую плазму для его гостиной, ту, что вышла несколько дней назад. Дэлл еще в прошлом месяце говорил о ней…

Дэлл?!

Я застыла на месте, не дойдя до туалета, куда направилась, чтобы не ерзать в машине по дороге домой. Так они говорят о дне рождения Дэлла?

Боже мой… а ведь я ничего о нем не знаю!

Когда?..

И, не спрашивая приглашения и отбросив тактичность, ступила ближе.

– Простите, что вмешиваюсь, но вы ведь говорите о дне рождения Дэлла?

– Точно, – ничуть не расстроившаяся нарушенным уединением Бернарда улыбнулась. – Его.

Мужчина, стоявший рядом, едва заметно нахмурился. Плевать. Информация нужнее.

– А когда? Когда у него день рождения?

– В среду, на следующей неделе.

Мой рот распахнулся.

Так близко, так скоро, а я в полном неведении!

– Ох, – только и сумела выдохнуть я, пытаясь скрыть волнение, – спасибо, что сказали.

И отправилась прочь, нервозно потирая щеки. Хорошо, что я узнала об этом не в «тот-самый-день» и не пришла без подарка. Теперь хотя бы есть время что-нибудь придумать. Вот была бы засада, пропусти я этот разговор…

Полная засада.

Цифры на микроволновке показывали без пятнадцати двенадцать.

Кухня мирно гудела холодильником и привычно тикала настенными часами, невидимыми в темноте. Грела пальцы кружка с чаем; скукожился на блюдце выжатый о ложку чайный пакетик. Тихо, темно и спокойно. Только оставленный включенным торшер в углу высвечивал стоящую рядом с раковиной чистую посуду.

Дэлл, наверное, уже спит. Или читает перед сном. Или сидит за компьютером в кабинете; телевизор в гостиной молчал. Скоро его заменят новым – модной и дорогой плазмой, а старый отнесут наверх или выкинут. В любом случае Дэлл будет рад подарку – его темноволосый коллега хорошо разбирается во вкусах и предпочтениях друга. В отличие от меня.

Я в который раз оглядела кухню, куда в последнее время заходила редко, опасаясь спровоцировать очередную вспышку недовольства при случайной встрече, но сейчас позволила себе спуститься. Хотелось чая. И подумать.

Свитер? Нет… не выбрать мне то, что оценят по достоинству. Стиль в одежде нужно чувствовать, знать наверняка. Глупо выбирать вещь наобум или под себя. Ремень? Бумажник? Ботинки? Ужас… куда только не заведут бредовые идеи. Книгу о холодном оружии? Наверное, он сам способен такую написать. Набор подрывника?… Ага, конструктор «Дафи» – «Создай свою лабораторию, маленький алхимик…». Тогда уж мешок селитры, перевязанный подарочной лентой…

Я хрюкнула и едва не подавилась чаем.

Надо бы осторожнее. И почему мы всегда сильны идиотскими мыслями?

Ну что, что можно подарить мужчине?

Украшения не носит, гардероб выбирает сам, работает в спецотряде, в средствах не стеснен – сам может купить все, что пожелает душа. Бернарда – и та придумала, весело и от души. Даже она изучила его лучше, чем я. Вот незадача…

Я вздохнула.

Часы, запонки, галстук? Ворох галстуков на все случаи жизни? А в довесок еще носков, трусов и пену для бритья? Воистину нет ничего хуже стереотипности. Плакат, на котором написать сто причин, по которым я его люблю? Дэлл не потратит и минуты, чтобы его прочитать. Глупо. Связать сердечко? В жизни не вязала… Залепить монитор лепестками роз, а потом быть загнанной в кабинет, чтобы все это отдирать и выметать? Да еще и получить по заду, что вообще туда заходила…

Бред какой.

И чай уже совсем остыл.

Не успела я выбрать, долить кипятка в кружку или заварить новый чай, как в коридоре послышались шаги.

Вот черт!

К тому времени, когда в кухню вошел Дэлл, я успела дернуться, чтобы попытаться улизнуть незамеченной, секундой позже осадить себя, внутренне напрячься и наспех прилепить на лицо маску: «Просто пью чай. Жить не мешаю. И вообще, уже иду наверх…».

Он остановился, заметив меня.

Окно… какой чудесный вид за окном. Ночь, и не видно ни зги, зато какой замечательный у меня профиль, говорящий: я тебя не трогаю, просто любуюсь полночным пейзажем, так что просто мимо, мимо… желательно без сарказма.

Пауза. Прошлепали по паркетному полу босые ноги; зашумел включенный чайник. Повисла тишина, наполненная равномерным гудением разогреваемой воды. С любопытством тикали часы.

Оборачиваться не хотелось – очередной равнодушный взгляд сквозь мою персону точно не поспособствует скорому засыпанию, а так останется шанс… Не видишь – значит, и не было.

Через какое-то время щелкнул чайник, отключившись. В кружку полилась вода. От беспрестанного смотрения в окно затекла шея. Скорее бы уже…

Несколько раз затылок щекотал чужой взгляд; открылась дверца под раковиной, чайный пакетик упал в мусорное ведро, дверца закрылась, а потом шаги зашлепали в обратном направлении. Но не ушли совсем, а остановились где-то на пороге. И снова взгляд.

– Спасибо за то, что пошла со мной сегодня, Меган.

Обернулась с такой скоростью, что застывшую шею прострелило болью.

Дэлл стоял у выхода из кухни; в его руках дымилась любимая кружка с чаем – черная, с переплетением из синих квадратов. Плечи обтянуты стального цвета футболкой, джинсы он так и не сменил широкими спортивными штанами, в которых иногда ходил по дому.

– Не за что.

Удивление от того, что он ко мне вообще обратился первым, едва не заставило добавить: «Мне было приятно. Такие хорошие люди и вечер. Замечательные хозяева и атмосфера, не говоря уже про еду…»

Но я промолчала. Завязала язык узлом и прикусила его всеми зубами. Не хватало еще сделаться глупой болтушкой, восторженно повизгивающей при упоминании собственного имени.

– Спокойной ночи, – попрощался Дэлл, развернулся и скрылся на лестнице, ведущей наверх.

– Спокойной ночи, – ответила я пустой кухне, силясь понять, что это было – дань вежливости или попытка сказать, что вечер, пусть даже в моей компании, оказался не так уж и плох.

«Спасибо так спасибо. Все лучше, чем ничего…»

Я удивленно пожала плечами, хлебнула чаю, поставила кружку в раковину и тоже вышла из кухни. А проходя мимо двери кабинета, осторожно вывела на ней пальцем символ сердца и тихо прошептала: «Вкусных снов тебе, любимый…»