Дэлл чувствовал, что привыкает к присутствию Меган в доме.

Так медленно и неохотно, порой через силу и сжав зубы, привыкает к присутствию нового, случайно прибившегося питомца много лет живущий в прихожей особняком пес. Испытывая то недовольство, то раздражительность, то любопытство, то тягу узнать больше, а то и всё сразу… Куда бы ни пошел мелкий шкода, всюду стелется его запах: вещи сдвинуты с мест, еда в миске надгрызена…

Сколько раз всё через те же пресловутые камеры он наблюдал за ее перемещениями? То втихаря нальет чай на кухне, то, как тень, проскользнет в туалет по коридору, то бесцельно покружит по комнатам, то вдруг примется протирать пыль с полок, то – Дэлл никогда бы не подумал – затеет генеральную уборку всех помещений с тряпками, пеной и басовитым гудением пылесоса. А иногда примется изучать висящие на стене в бильярдной кии или присядет минут на пять в кожаное кресло кинозала, отдохнет, расслабится. Интересно, какой бы фильм она предпочла, если бы хоть раз нажала на кнопку включения видеосистемы? Комедию? Про любовь? Боевик?..

Но Меган ни разу не нажала. Не решилась.

Вот уже второе утро подряд Дэлл находил на кухне сервированный завтрак, оставленный специально для него. Причем оставленный с точным расчетом: блюда, выпечка и кофе всё еще горячие, а повара и след простыл.

А те символы сердца, что она рисует вечером, проходя мимо его спальни… Думает, никто не видит, не слышит, не чувствует, а все равно не сдается. Вот ведь упертая… Ощутить бы привычное раздражение, вот только нет-нет да примешается крохотная доля уважения за стойкость духа. Ее стукнешь, а она в ответ погладит.

Плюс ко всему каким-то образом прознала про грядущий праздник и теперь как из рога изобилия сыпала вопросами: будут ли отмечать дома? сколько человек? как украсить помещения? что приготовить? А ведь он даже не упоминал, что хотел бы помощи или содействия. Приходилось молча качать головой и наблюдать, как Меган пытается выяснить детали самостоятельно: осматривает комнаты, что-то прикидывает, делает звонки и заметки, размышляет, планирует. И не прикажешь ведь прекратить – уж совсем по-скотски получится.

Вчера она весь вечер что-то писала: нашла лист бумаги, ручку и несколько часов корпела над каким-то текстом. То сосредоточенно выводила буквы, то фыркала, то улыбалась, то с загадочным видом перечитывала написанное. Хоть бы слово разглядеть, вот только камера оказалась точно за спиной. Или спина точно перед камерой. Совпадение?..

И все чаще не способный и уже, признаться, не желающий уходить от мыслей Одриард принимался размышлять над тем, почему когда-то просто не забрал нож. Ведь мог бы… Почти так и сделал в Соларе, просто исчез по истечении двух недель, на которые, опять же, сам согласился, но после вновь пошел на уступку – принес запрошенный предмет на день рождения, когда узнал, что она в Нордейле.

Зачем?

Прав бы Мак, не говоря уже о Халке, – Дэлл сам выбирал то, что получал. Причем всякий раз. Всегда ли то происходило против воли? Или иногда всё же по зову сердца?

Почему иногда вид покачивающихся над бумагой волос вызывал желание дотронуться до них, убрать выбившуюся прядь за ухо? Почему на вопрос, любит ли он воздушные шары, хотелось улыбнуться? Очень хотелось, почти нестерпимо. А после горячего завтрака хотелось подняться наверх и поблагодарить. Пусть не заказывал, но все равно приятно, а простое «спасибо» ни к чему не обяжет.

Можно ли подобные позывы рассматривать как измену самому себе? Зарекался, что не даст спуску, обещал держать каменную маску на лице и сердце, а сам думает о той, кто ночами лежит наверху, в крохотной комнате на жестком матрасе. Позвать ближе – гордость взвоет, а в очередной раз оттолкнуть – самому больно. Да и за что отталкивать, собственно… За идиотскую просьбу о кольце, которая другими словами должна была прозвучать «просто хочу побыть рядом»? Лучше бы обошлась без последнего приказа, просто попросила. Ведь понял бы, черт ее дери, понял бы…

А так… одно неверное слово, и два умных человека враз сделались дураками. И вместо того чтобы вдвоем готовить на кухне попкорн и после вдвоем же его поедать в кинозале, обмениваясь шутками и комментариями, сидят каждый в своем углу, мечтая о шаге навстречу, который ни один так и не сделал и, возможно, не сделает.

А могли бы… Да много чего могли бы, если уж отбросить предрассудки и отпустить кусающуюся обиду. Могли бы, например, сидеть по вечерам в гостиной, наслаждаться совместными завтраками и ужинами, выходить на улицу, чтобы пройтись по магазинам, гулять в парке, даже, если уж на то пошло, мастерить в лаборатории взрывчатку. Интересы схожие, и у каждого есть свой багаж знаний, которым можно поделиться. Дэлл вот, например, до сих пор о магнитных замках и криптографии знал лишь поверхностно и с удовольствием послушал бы пару лекций на данную тему. Пусть даже не лекций, но просто историй из жизни: грустных, забавных, поучительных – любых. С удовольствием послушал бы.

А если еще и скрытую тягу к сближению выпустить на волю, тогда в сценарий могли бы добавиться совместные ночи, жаркие поцелуи в течение дня, взрывные порывы страсти там, где нахлынет, и заполняющая каждый уголок души нежность.

Стоит ли врать, что он ничуть не наслаждался подобными моментами в прошлом? Кому врать, для чего? Наслаждался, и очень. Нежные руки, поглаживающие спину, ласковые пальцы, перебирающие волосы, любящий взгляд и океан тепла – один на двоих. Моменты близости тел и душ, моменты счастья…

Всё потеряли.

Обидно.

От подобных мыслей делалось тошно.

Да, много что могло бы быть, если бы не мелкие ошибки, которые копятся и которые потом так трудно простить.

Дураки. Дураки.

Идиоты. Оба. И еще нестерпимо жаль, что осознание ситуации не несет за собой облегчения.

Той ночью, уставшая от бесконечной череды дел, лежа в постели, я долго размышляла над разными вещами. И основной животрепещущей темой был подарок для Дэлла, идея которого наконец сформировалась в сознании – им должен стать отсутствующий в коллекции на стене пистолет. Конечно! Не могло быть лучше подарка, чем тот, указание на который все это время находилось у меня перед носом.

Однако первый с легкостью найденный ответ неожиданно подтолкнул к новым препятствиям – ниточки, ведущие к загадочному «Brandt XT-5», оказалось на удивление трудно отыскать. Чем больше я задавала вопросов – владельцам магазинов, торговцам оружием, частным коллекционерам, – тем более мутными делались сведения. Да, пистолет существует, он уникален и дорог, но в каком направлении двигаться дальше, никто подсказать не мог. «Ищите через аукционы, хотя подобный экземпляр вряд ли станут афишировать и уж тем более продавать. Но, возможно, вам повезет, и вы наткнетесь на сведения о том, кто стал его последним владельцем».

Легко сказать, трудно сделать.

Держатели аукционов оказались на редкость неразговорчивыми людьми, но это касалось только телефонных переговоров. При личном же контакте и за заранее озвученную сумму они легко делились информацией, вот только пока, к сожалению, бесполезной. «Нет, эта редкая модель не присутствовала среди когда-либо выставленных лотов, попробуйте обратиться в общий регистрационный отдел. В их архиве могут быть сведения о том, что вы ищете…»

Не смешно. «Брандт» самостоятельно в руки плыть не желал, а кошелек медленно пустел. Если тенденция в скором времени не изменится, то к моменту нахождения подарка мне будет попросту не на что его купить. Сколько в моем распоряжении? Около восьми тысяч – остатки выданных на проживание Комиссией денег; финансы Дэлла не в счет. А сколько может стоить редкая коллекционная модель пистолета, о котором едва ли кто слышал? Десять, двадцать, тридцать тысяч? А если все сто?

Я вздохнула.

Где-то я слышала о том, что жадность – источник всех человеческих бед, но чем дольше над этим размышляла, тем больше склонялась к тому, что на самом деле пресловутым источником является не жадность, а жалость. Да, именно она, жалость к себе. Преждевременный страх проиграть, тормозящий всякое действие.

Сложно ли отдать всю наличность за ценный и нужный тебе предмет? Нет. Легко ли ты расстанешься с чем угодно, лишь бы на любимом лице появилась улыбка? Конечно. Тогда при чем здесь жадность? Счастливым можно быть и с пустым кошельком. А вот можно ли быть счастливым, жалея себя? Нет.

Когда тебя кто-то не любит – обидно. Когда кто-то отворачивается к стене и засыпает, не сказав ни слова, не обняв, – жаль себя. Не сказали по телефону ласкового слова или вообще не позвонили – тяжело на душе, потому что вновь жаль именно себя. Скуксились при виде выбранного тобой подарка? Не оценили заботу? Не улыбнулись в ответ на шутку? Эффект один и тот же… извечная противная липкая и вязкая жалость к себе.

Именно она заставляет опустить руки: ведь впереди будет трудно, впереди, возможно, снова придется сносить унижения и обиды, вызывающие всё ту же извечную жалость, – тогда зачем вообще двигаться вперед? Не лучше ли попробовать избежать? Переждать, побездействовать… Если упаду – коленка будет болеть, споткнусь – лицо будет в грязи, обидят – заноет душа…

Тьфу!

Так всю жизнь можно просидеть, ничего не попробовав. Ну и пусть молчат в ответ, пусть обижаются и обижают, пусть коленки в синяках, пусть хоть все пальцы стерты до крови от усилий, все равно буду пробовать. А поскулить, забившись в нору, смогу и позже.

Я поворочалась на матрасе – философские размышления прогнали подступающий сон, – прислушалась к тишине вокруг, уперлась взглядом в темный потолок и переключилась на обдумывание более насущных вопросов.

Скоро экзамен по криптографии – не завалить бы. Последние лекции слушались вполуха. А тут еще этот праздник, поиски ускользающего, словно призрак, пистолета, грядущий прием гостей, украшение комнат, составление меню… И почему всё всегда наваливается разом? Да, меня ни о чем не просили, но это не значит, что не стоит пытаться помочь.

Погрязнув в заботах, можно не заметить, как бежит время. А оно ведь бежит… Восемь дней уже пролетели. Так пролетят и остальные двадцать два, проскользнут сквозь пальцы, обойдут тихонечко и останутся за спиной, помахивая на прощание ладошкой. И протянется рука, требуя вернуть несправедливо присвоенное колечко…

Я шумно вдохнула и накрылась с головой одеялом.

Только не жалеть себя. Только не жалеть!

Одиннадцатое марта.

И девятый день с тех пор, как я переехала из собственной квартиры в особняк Дэлла. Так мало и так много – целая жизнь.

Этим утром позвонила Бернарда, и я, обрадовавшись, как проживший десятки лет в одиночестве отшельник, битый час не могла положить трубку, рассказывая обо всем подряд: да, готовлюсь к экзамену, думаю над тем, как украсить комнаты к следующей среде, волнуюсь, не разозлится ли Дэлл на присутствие поваров в доме. Но ведь кто-то должен готовить, я одна за месяц не управлюсь… Нашла ли подарок? Идею нашла, да, а вот сам подарок не могу… обидно. Назвать модель? Без проблем, сейчас, у меня где-то записано… Уверена ли, что ему понравится? Да как можно быть хоть в чем-то уверенной, когда дело касается меня и его? (Вздох.) Не хочу ли встретиться в шесть, чтобы выпить кофе? А вот это с превеликим удовольствием, спасибо за приглашение, приду обязательно!

И теперь я шагала по талым лужам к одному из кафе в центре.

Город постепенно оттаивал, расслаблялся после зимы, начинал вдыхать полной грудью. Подрагивала вода в снежных рытвинах на дорогах, пусть холодная, но уже вода, а не лед; постепенно темнели и проседали сугробы. Присутствие близкой весны ощущалось не столько в любующихся небом лужах, сколько в едва уловимом запахе земли и растений в воздухе, запахе надвигающихся перемен, и в более воодушевленных лицах прохожих. А еще в птицах, которые, несмотря на пасмурную погоду, радостно голосили с деревьев громче своры напившихся портовых моряков. Надо ж так верещать, птахи, одна другой громче…

Время от времени каблуки ботинок не проседали в рыхлом снегу, а стучали по небольшим участкам открывшегося асфальта – таких пока было не много, – и от этого на душе делалось хорошо. Эх, забросить бы шапку в пакет, распушить бы волосы, пусть размечутся рыжим облаком вокруг головы, размотать бы шарф да подставить шею не холодному уже ветерку, а чтобы тот ласково коснулся… Хочется, да. Но рановато. Придется еще пару недель потерпеть обвившегося вокруг шеи шерстяного питона и головной убор ему под стать. Зато потом…

Я втянула свежий воздух носом, перескочила через обширную лужу и осторожно запретила себе думать, что случится потом. Время для меня стало иным и теперь измерялось в счете от одного до тридцати.

А что будет после – известно одному лишь Создателю.

Неслышно лопались молочные пузырьки на кофейной шапке, смотрели на декоративный потолок спиральные завитки из клубничного соуса, нарисованные поваром на плоской тарелке вокруг куска сметанного торта. Поблескивал желтым камень, висящий на цепочке поверх белого свитера Бернарды.

Тепло, уютно, без гомона.

Я погладила гладкую стальную спинку десертной ложки.

– Не нужно помогать с поварами. Я уже нашла агентство, они пришлют троих…

Отказывать в предложенной помощи неудобно, но Бернарда поняла. Почувствовала, что я хотела бы все сделать сама, и не стала ни настаивать, ни комментировать. Лишь покрутила в руках листок бумаги, вырванный из блокнота, с записанным на нем названием. Медленно вращался над ее кольцом знак бесконечности. Холеные пальцы, идеальные ногти. Идеальным, наверное, был и мужчина, подаривший такой символ.

– Дай мне несколько часов. Я пробью этот пистолет по тем каналам, до которых тебе не добраться. Хорошо?

– Конечно. И спасибо за это.

– Только пообещай, – она на секунду замялась, но постаралась скрыть смущение, – что… если владелец не захочет его продавать, то ты не… пойдешь против его воли.

Я усмехнулась. Поняла, куда она клонит.

– Обещаю. Не буду ни красть, ни настаивать, ни избивать бедолагу, чтобы он сам мне его подарил.

Бернарда прыснула со смеху, не удержалась. Вероятно, представила меня, трясущего кого-то за шею своими тонкими руками-прутиками.

– А если цена будет слишком высокой, мы придумаем что-нибудь еще.

Вздох скрыть не удалось.

Согласиться на словах – совсем не то же, что согласиться внутри. Если не «Брандт», то что? Снова вернуться к мыслям о мешке с селитрой? Внутри потяжелело.

– Ладно. Хорошо. Попробуем в любом случае. Ты только, если что-то узнаешь, дай детали мне, чтобы я сама…

– Да, я знаю. – Ее серо-синие глаза блеснули пониманием. – Сама-сама.