1 октября 1938 года Лондон восторженно встречал премьер-министра Невилла Чемберлена, возвратившегося из Мюнхена после переговоров с Гитлером. Выйдя из самолета, он объявил: «Я привез мир нашему поколению!» И предъявил договор, в соответствии с которым Британия и Германия обязались впредь никогда не воевать друг с другом. Чехословакия, которую Англия еще недавно обещала защищать, была принесена в жертву политике умиротворения Гитлера, о чем стыдливо старались не вспоминать.
В Палате Общин Чемберлена тоже встретили как героя. Мюнхенские соглашения, которые позже красноречиво называли «Мюнхенским сговором» были ратифицированы подавляющим большинством голосов. Против выступили всего несколько человек, в том числе Первый лорд Адмиралтейства Дафф Купер, который в тот же день подал в отставку.
«Сколь ужасной, фантастичной и неправдоподобной представляется сама мысль о том, что мы должны здесь, у себя, рыть траншеи и примерять противогазы лишь потому, что в одной далекой стране поссорились между собой люди, о которых нам ничего не известно. Еще более невозможным представляется то, что уже принципиально улаженная ссора может стать предметом войны».
Невилл Чемберлен
Ну и конечно же против выступил Черчилль. Он произнес по этому поводу одну из лучших своих речей: «Мы потерпели полное поражение, – говорил он. – Условия, которые привез нам премьер-министр, могли быть получены обычными дипломатическими путями в любой момент еще летом. И больше того, если бы чехов с самого начала предоставили самим себе и сразу предупредили, что им нечего рассчитывать на какую-либо помощь Запада, они добились бы для себя лучших условий; в любом случае, условий хуже быть просто не может… Вот увидите, что через какое-то время, которое может занять годы, но может и месяцы, Чехословакия будет полностью поглощена нацистским режимом… Наш народ должен знать, что мы потерпели поражение без войны, и его последствия будут долго преследовать нас на нашем пути. И не думайте, что все закончилось; это только начало сведения счетов, первый глоток, первые капли из горькой чаши, из коей нам предстоит еще не раз испить, год за годом, если только резкий подъем военной мощи и духа нации не поможет нам встать на защиту нашей свободы, как в былые времена».
Но его уже давно никто не слушал. В Палате Общин шутили, что предостережения Черчилля стали такими же привычными, как голос муэдзина в пустыне.
Звучат себе и звучат фоном, никому не мешают. Казалось, на его карьере можно ставить крест. К концу 1938 года ему исполнилось шестьдесят четыре года, от реальной власти он был отстранен уже много лет, в партии тори он стал изгоем, его рейтинг даже в собственном избирательном участке был ниже некуда, в парламенте над ним посмеивались. Но Черчилль не зря всегда верил в силу слов – даже если их не слушают, они все равно не пропадают бесследно. Так и произошло.
В середине марта немецкие войска заняли Прагу, Мюнхенские соглашения, подписанные всего несколько месяцев назад, превратились в пустую бумажку. Мир словно прозрел – почти всем вдруг стало совершенно очевидно, что политика «умиротворения», от которой еще недавно общество было в полном восторге, оказалась роковой ошибкой, у Гитлера хватит наглости разорвать любые соглашения. Война была уже на пороге.
И вот тогда вспомнили о Черчилле и его предостережениях. Он и правда не напрасно сотрясал воздух, не обращая внимания на насмешки и равнодушие. Теперь, когда его пророчества сбывались у всех на глазах, он из шута превратился в пророка. Все настойчивее зазвучали требования вернуть его в правительство – уже в мае, по данным влиятельного агентства «Gallup» этого хотели 56 % британцев (в марте эта цифра составляла всего около 7 %).
Франсуа Бедарида писал, что как это ни парадоксально, но у Черчилля на данном этапе было два решающих козыря, которые и привели его к власти, несмотря на упрямое сопротивление Чемберлена. Во-первых, ему благоволили обстоятельства, ведь следовавшие друг за другом события словно уговорились заставить окружающих признать его правоту. А во-вторых, поскольку Черчилля давным-давно отстранили от власти, то теперь это оказалось ему на руку, ведь на него не пала ответственность за все неудачи, случившиеся за время его отсутствия. Звезда Черчилля вновь засияла для будущих свершений.
В мгновение ока я остался без министерства, без депутатского кресла, без партии и без аппендицита.
Апатия, сытость, хворь, болтовня или безразличие часто бывают провинностью. В день выборов они становятся преступлением.
Из пучины страдания мы вынесем вдохновение и силу выжить.
Когда заходишь далеко, более смелый курс может оказаться более безопасным.
Цена величия – ответственность.
В финансах все, что вкусно, – неполезно, и все, что полезно, – невкусно.
Уничтожив свободный рынок, вы создаете рынок черный.
Правда, произошло это не сразу. Сторонники умиротворения во главе с Чемберленом упрямо цеплялись за надежу все-таки договориться с Гитлером. Черчилль же безуспешно пытался достучаться до товарищей по партии и убедить их, что сейчас куда перспективнее заключить союз Великобритании, Франции и СССР. Сам он сумел отодвинуть в сторону свою ненависть к коммунизму еще в 1938 году, когда советский посол обратился к нему с просьбой довести до министерства иностранных дел предложения СССР. «Черчилль, конечно, был антикоммунистом № 1 в королевстве, – пишет его биограф Франсуа Керсоди, – но прагматичного Иосифа Сталина подобные мелочи не смущали: враг моего врага – мой друг, а Черчилль считался врагом Гитлера уже пять лет».
В 1939 году такие переговоры все же начались, но только для вида – ни Чемберлен, ни его сторонники не желали договариваться с Советским Союзом… потому что такой альянс мог рассердить Гитлера. К тому времени уже, кажется, все поняли бессмысленность политики умиротворения, но кабинет министров продолжался упрямо за нее цепляться. Польшей решено было пожертвовать, на нее давили, заставляя уступить требованиям Гитлера. Одновременно Германии предложили значительные экономические льготы в обмен на заключение англо-германского пакта о ненападении.
Но 24 августа Чемберлену и его политике был нанесен последний удар – стало известно о заключении пакта Молотова-Риббентропа. Ни в Лондоне, ни в Париже никто не ожидал такого поворота – пока они тянули время, пытаясь умилостивить Германию и стравить ее с СССР, те заключили между собой договор, оставив Францию и Англию с их «умиротворением» в дураках.
«Над Европой воцарилась тишина. Что это за тишина? Увы! Это тишина тревожного ожидания, а для многих стран это тишина отчаянного страха. Прислушайтесь! Только прислушайтесь хорошенько! Слышите этот звук? Лично я слышу его вполне отчетливо, а вы? Это топот солдатских сапог по хрустящей гальке учебных плацев, по размокшей глине невспаханных полей – это шум шагов двух миллионов немецких солдат и более миллиона итальянцев…»
Из речи Уинстона Черчилля 8 августа 1939 года
Сегодня я намерен произнести долгую речь.
У меня не было времени приготовить краткую.
Просить меня удержаться от произнесения речи – как просить многоножку пройти по земле, не касаясь ее ножками.
Оратор – независимая сила в этом мире. Покинутый своей партией, преданный своими друзьями, лишенный политического чина, человек с даром оратора сохраняет силу.
1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись в Польшу. Вторая Мировая война началась.
В ответ 2 сентября британское и французское правительства, выполняя свои дипломатические обязательства перед Польшей, направили Германии ультиматум с требованием вывести оттуда войска. 3 сентября в 11 часов 15 минут Чемберлен вынужден был объявить, что срок ультиматума истек, ответа от немцев не поступило, а значит, с этого момента Великобритания находится в состоянии войны с Германией.
Черчилль по этому поводу произнес очередную речь в Палате Общин: «Мы не просто хотим отвоевать у Германии Данциг или освободить Польшу. Наша задача – спасти весь мир от эпидемии нацизма и защитить общечеловеческие ценности. Мы вступаем в войну не ради мирового господства, имперских амбиций или материальной выгоды. Мы не собираемся лишать жителей враждебных нам стран надежды на счастье и благополучие. В ходе нынешней войны мы будем бороться за незыблемость прав личности, за возрождение и утверждение человеческого достоинства».
Теперь над ним уже никто не смеялся. А после окончания заседания Чемберлен предложил ему вновь занять должность Первого лорда Адмиралтейства. Существует легенда, что в шесть часов вечера, когда назначение утвердили, по всему флоту был передан сигнал: «Уинстон вернулся!»
А между тем ситуация для Англии была хуже некуда. Даже Первую мировую войну она когда-то встретила в куда более выгодных обстоятельствах. «За эти двадцать пять лет многое изменилось, – пишет Франсуа Керсоди, – Франция, славившаяся некогда наступательным порывом, растеряла весь свой пыл; итальянский союзник переметнулся из лагеря демократических государств в стан тоталитарной Германии; Япония поступила так же; святая Русь исчезла, а ее советский наследник тоже заключил пакт с новым германским колоссом; даже американские братья по оружию, решившие исход прошлой войны в 1918 г., собирались на этот раз остаться в стороне. Лишившись надежных союзников и став еще более уязвимой благодаря развитию авиации и подводного флота, Великобритании предстояло сражаться ослабленной двумя десятилетиями катастрофического пренебрежения национальной обороной и загнанной в угол».
Спустя несколько лет Черчилль написал в мемуарах: «И вот я снова вошел в тот самый кабинет, который мне так больно было покидать почти четверть века назад… И снова нам предстояло отстаивать свою жизнь и честь, сражаясь против сильной, дисциплинированной и безжалостной германской нации. Уже в который раз! Ну что ж, быть по сему».
Пожалуй, в тот момент Адмиралтейство было для Черчилля самым подходящим местом – на материке шла так называемая «странная война», во время которой союзники не вели никаких активных действий против немецкой армии. Период «Странной войны» в полной мере был использован Гитлером в качестве стратегической паузы, которая позволила Германии успешно реализовать Польскую кампанию, захватить Данию и Норвегию, а также подготовиться к вторжению во Францию. Однако на море война шла по-настоящему, пусть пока и не слишком масштабно.
Как и в Первую мировую войну, английским кораблям сопутствовал переменный успех. Черчилля не стали обвинять в потере линкора «Ройял Оук», потопленного немецкой подводной лодкой в гавани Скапа-Флоу. Зато уничтожение немецкого броненосца «Граф Шпее» и дерзкое освобождение пленных с борта немецкого танкера «Альтмарк» в территориальных водах Норвегии, проведенные по его инициативе, заставили англичан воспрянуть духом и сильно повысили его рейтинг.
Гитлер сказал, что мы совершаем преступление.
Не стану вступать в спор с экспертом.
Ложь успевает обойти полмира, пока правда надевает штаны.
Отсутствие убеждений часто называют осторожностью.
История рода человеческого – война. Помимо кратких и ненадежных промежутков, на Земле никогда не было мира.
«За последние три недели у меня не было свободной минуты, чтобы поду мать о чем-то, кроме работы. Это были три самые долгие недели в моей жизни», – написал Черчилль 24 сентября. Клементина тоже описывала этот период как крайне напряженный: «Уинстон работает днем и ночью. Слава Богу, он чувствует себя хорошо и устает только тогда, когда ему не удается поспать необходимые восемь часов – необязательно подряд, но если в течение суток он спит меньше, он утомляется». Сотрудница Адмиралтейства Кетлин Хилл свидетельствовала: «Когда Уинстон находился в Адмиралтействе, все кипело, атмосфера была наэлектризована. Когда же он уезжал, все становилось мертвым, мертвым, мертвым».
Наконец 10 мая 1940 года «странная война» закончилась – Гитлер счел, что у него уже достаточно сил для блицкрига против Франции, Бельгии и Голландии. В тот же день Чемберлен подал в отставку, и премьер-министром был назначен Уинстон Черчилль. Казалось бы, это события взаимосвязанные. Но на самом деле – вовсе нет. Как ни странно, но Черчилля на этот пост привела в определенной мере цепочка случайностей.
Началось все еще 7 мая, когда в Палате Общин открылось заседание, посвященное недавней Норвежской кампании, в которой британский флот потерпел серьезное поражение. Казалось бы, вот тут Черчиллю, как главе Адмиралтейства, и должен был прийти конец. Он этого ожидал и мужественно заявил, что готов взять на себя ответственность за произошедшее.
Однако в политике все не так просто. Когда-то за провал в Дарданеллах «козлом отпущения» сделали Черчилля, хотя его реальная вина была невелика. Но от него тогда избавились как от самого раздражающего всех персонажа. Теперь же подобная участь постигла Чемберлена, который вообще-то был сразу против военных действий в Норвегии. Но его (и вполне справедливо) обвинили в том, что он не обеспечил готовность страны к войне, а следовательно его вина присутствует в каждом поражении британских войск.
На сей раз практически все – консерваторы, либералы и лейбористы – были едины в одном: Чемберлен должен уйти. Голосование показало, что число его сторонников уменьшилось с недавних 213 человек до 81. Стало ясно, что пора задуматься о новом премьер-министре. А ситуация была такова, что вероятных преемников Чемберлена в партии консерваторов было два: министр иностранных дел лорд Галифакс и Черчилль.
«В правительстве только Уинстону под силу поднять народ. А наш премьер-министр словно неживой, бесцветный какой-то, по его тону непонятно, говорит ли он о стойкости, о победе или о поражении».
Томас Джонс, бывший секретарь кабинета министров
«Казалось бы, все говорило в пользу первого, – пишет Франсуа Бедарида. – Он был типичным представителем истеблишмента: друг королевской семьи, крупный землевладелец, бывший вице-король Индии… А главное, за министра иностранных дел было большинство влиятельных лиц, от которых напрямую зависело, кто станет премьер-министром: король, нынешний премьер-министр, большинство депутатов-консерваторов, Палата лордов и часть лейбористов…
На первый взгляд ничто не говорило о том, что звездный час Черчилля близок. С ним была его репутация импульсивного, неуправляемого человека, всюду сующего свой нос, он по-прежнему водил дружбу с подозрительными личностями… А Дарданеллы, а Индия, а беготня из партии в партию?! В 1942 году Геббельс записал в своем дневнике: «Фюрер припоминает, что все англичане, с которыми он встречался накануне войны, дружно называли Черчилля нелепым политиканом. Даже Чемберлен»».
Но лорд Галифакс не зря пользовался всеобщим уважением – это был человек, который умел трезво оценивать себя и свои силы. Он знал, что не готов возглавить страну в такое время. Англии сейчас нужен был не просто премьер-министр, ей был нужен вождь. И Галифакс сам снял свою кандидатуру.
Война – это ужасно, но рабство – еще хуже.
Когда судьба призывает нас к великому служению, она дает нам великую силу.
Участвуя на полставки, лидерами великих движений не станете.
Великие государства не должны позволять обиде, капризу, имитации или мести проникать в их политику.
А вот Чемберлен еще не был готов так просто уступить власть. Тем более Черчиллю. Когда немецкие войска вторглись в Бельгию и Нидерланды, он попытался удержаться на плаву, ведь обычно «коней на переправе не меняют». Но его уже никто не поддержал. Даже его верный соратник министр авиации Кингсли Вуд заявил, что настало время уйти. А лейбористы сообщили, что они готовы поддержать новое правительство консерваторов, если уйдет Чемберлен. В этой ситуации Чемберлену оставалось только подать прошение об отставке королю и порекомендовать ему Черчилля в качестве своего преемника.
«Я выношу на рассмотрение палаты предложение одобрить такой состав правительства, который позволил бы нашей нации проявить несгибаемую решимость и довести войну с Германией до победного конца…
…Я решил обратиться к членам палаты с теми же словами, которые я уже адресовал новому правительству: «Все, что я могу вам предложить, – это кровь, тяжкий труд, слезы и пот».
Нам предстоят тяжелейшие испытания. Нас ждут многие месяцы затяжных боев и жестоких страданий. Вы спросите: что мы намерены делать? Я отвечу: вести войну на море, на суше и в воздухе, собрав в кулак всю мощь и всю силу, которой наделил нас Господь, самоотверженно бороться против чудовищной тирании, чей скорбный список страшных преступлений против человечества не имеет равных по протяженности за всю мировую историю. Вот что мы намерены делать. Вы спросите: какова наша цель? Я отвечу просто: наша цель – победа, победа любой ценой, победа, несмотря на страх и страдания, победа, какой бы длинной и трудной ни была дорога к ней; потому что любой иной исход сулит нам неминуемую гибель. Нам пора осознать: гибель грозит Британской империи и всему, что она собой олицетворяет, гибель ждет взлелеянные прошлыми поколениями мечты о лучшем будущем для человечества. Но я принимаюсь за дело с оптимизмом и надеждой. Я уверен в том, что грядущие поколения по достоинству оценят наши подвиги. Сейчас я чувствую себя вправе обратиться за помощью и поддержкой ко всем и каждому и воззвать: «Придите, и да выступим мы все вместе единой силой!»»
Из первой речи Уинстона Черчилля в Палате Общин в качестве премьер-министра 13 мая 1940 года
Когда Черчилль закончил выступление, в Палате Общин воцарилась гробовая тишина, за которой последовали бурные овации – многие члены парламента даже повскакивали с мест и аплодировали ему стоя. Теперь никто уже старался не вспоминать о том, как еще несколько месяцев назад над речами Черчилля против умиротворения Германии и предупреждениями о грядущей войне смеялись, а сами его выступления то и дело прерывали язвительными шутками.
Мне казалось, будто сама судьба вела меня, и вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому моменту, к этому суровому испытанию.
История будет добра ко мне, ибо я намерен сам ее писать.
Амбиция – не столько плебейских удовольствий, сколько славы, – мерцает в каждой душе.
Правда, в собственной партии его по-прежнему недолюбливали, тем более что главой консерваторов продолжал оставаться Чемберлен. Да и вообще, если рядовые члены парламента были согласны с простыми англичанами, поддерживающими Черчилля, то представители политической элиты очень боялись, что он порастрясет их упорядоченный мирок. Джок Колвилл, секретарь сначала Чемберлена, а потом Черчилля, вспоминал: «Мысль об этом леденила душу служащих дома 10 по Даунинг стрит. То же самое испытывали все остальные министры и их подчиненные. Нечасто случается, чтобы политическая элита испытывала столько опасений в связи с назначением нового премьер-министра, а главное, была готова к тому, что опасения эти оправдаются».
Впрочем, самого Черчилля эти политические дрязги мало волновали. Он верил в свою звезду. А опрос общественного мнения, проведенный в начале августа, показал, что его поддерживают 88 % англичан – неслыханный рейтинг, какого в Британии никто не видел уже много десятилетий. С такой народной поддержкой можно было не обращать внимания на недоброжелателей и сосредоточиться на главном – войне. Он твердо решил – Англия будет сражаться до конца.
А между тем 15 мая 1940 года капитулировала Голландия. Французские войска после немецкого прорыва при Седане были вынуждены начать отступление по всей линии фронта. В Париже заговорили о неминуемом поражении. Британские войска в северной Франции и Бельгии тоже задумались об отступлении.
«Уинстон прибыл в пять часов вечера, – рассказывал сотрудник британского посольства в Париже о визите Черчилля во Францию сразу после поражения при Седане, – вне себя от ярости, называл французов трусами, говорил, что они должны сражаться. Однако после разговора с Рейно он понял, что все гораздо серьезнее». А Колвилл через пару дней записал в дневнике: «Черчилль неукротим, если бы нацисты завоевали Францию или Англию, мне кажется, он сам отправился бы в крестовый поход против Гитлера с отрядом добровольцев».
Умиротворитель кормит крокодила, надеясь, что тот съест его последним.
При всей красоте стратегии, посматривайте иногда на результаты.
При всей своей уверенности в легкой победе помните, что в мире не случилось бы ни одной войны, если бы другая сторона не думала, что у нее тоже есть шанс.
«Наступил один из самых страшных эпизодов в многовековой истории Франции и Британии. Хотя в то же время, без сомнения, это самый славный ее эпизод. Встав плечом к плечу, не имея никакой поддержки со стороны, кроме разве что помощи, оказываемой братскими нациями наших доминионов и находящихся под нашим протекторатом далеких империй, британский и французский народы взяли на себя миссию спасения не только Европы, но и всего человечества от самой омерзительной и страшной тирании из всех, которые когда-либо оставляли свой грязный след в истории. За спиной Британии и Франции – за нашими спинами, за спинами наших солдат и моряков – ищут защиты напуганные и порабощенные народы, чья государственность уничтожена: чехи, поляки, норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы – все те, чья жизнь окончательно погрузится во тьму варварства, у кого не останется никакой надежды, если мы потерпим поражение в этой войне. И потому мы должны победить! И потому мы обязательно победим!»
Из первого выступления Уинстона Черчилля по радио в качестве премьер-министра 19 мая 1940 года
После прорыва немцами линии фронта в Бельгии у британских войск на континенте осталась единственная возможность для спасения – выйти к Дюнкерку на побережье Ла-Манша. 26 мая началась операция «Динамо» по эвакуации солдат из района Дюнкерка. В случае неудачи она могла обернуться тяжелейшими потерями и уничтожением большей части армии. Для обеспечения прикрытия эвакуируемых войск Черчилль приказал любой ценой удерживать порт Кале и потребовал, чтобы французов спасали так же, как англичан. 27 мая король Леопольд объявил о капитуляции Бельгии, но благодаря героическим усилиям британской авиации и флота удалось эвакуировать двести тысяч англичан и сто тридцать тысяч французов.
Для Черчилля это была победа. Вроде бы странно – ну о какой победе может идти речь, если войска вынуждены были бежать, бросив оружие? Но Дюнкерк невероятно подействовал на дух нации. Англичане воочию увидели, что пусть половина Европы уже пала перед Гитлером, пусть поражение Франции неминуемо, но Британия не разгромлена, и у нее есть вождь, который готов сражаться до конца.
«…Все мы стали свидетелями нашего чудесного избавления, ставшего возможным благодаря героизму, непоколебимости, бесстрашию, дисциплине, находчивости, мастерству и несокрушимой преданности наших военных. Британцы и французы совместными усилиями смогли отбросить врага назад…
…Я хочу выразить благодарность нашим молодым летчикам. В решающий момент битвы на побережье большинство соединений французской армии оказались опрокинуты и приведены в крайнее замешательство стремительным натиском вражеской бронетехники. Только представьте, что именно тогда судьба цивилизации оказалась в руках нескольких тысяч британских пилотов! Думаю, еще ни разу за всю историю, ни в одной минувшей войне у нашей молодежи не было такого шанса проявить себя. Все подвиги рыцарей Круглого стола и крестоносцев вместе взятые не просто меркнут на этом фоне, но и кажутся безнадежно устаревшими и скучными…
…Несмотря на то, что обширные европейские территории и многие древние государства уже оказались или вот-вот окажутся в цепких руках гестапо, пав жертвами нацистского режима, мы не должны терять веру в себя. Мы будем биться до конца и на континенте, защищая Францию, и на просторах морей и океанов, и даже в воздухе, где вскоре, я уверен, мы тоже достигнем значительных успехов, – мы будем воевать решительно и напористо и обязательно отстоим свой остров, чего бы нам это ни стоило. Мы будем драться с врагом и на наших берегах, если ему хватит наглости тут высадиться, и на полях и лугах, и среди холмов и гор, и в тесноте городских улиц – мы всюду дадим противнику достойный отпор. Мы ни за что не сдадимся! И даже если (хотя лично я никак не могу в это поверить) какая-то часть Британии или весь наш остров не выдержит натиска нацистов и окажется в голодном рабстве, то остальные земли нашей огромной империи, находящиеся далеко за морем, продолжат наше дело при поддержке и под защитой британского флота до тех пор, пока, Бог даст, Новый Свет не обрушит на врага всю свою силу и мощь, чтобы спасти и освободить Старый Свет».
Из речи Уинстона Черчилля в Палате Общин 4 июня 1940 года
Британии и Франции пришлось выбирать – война или бесчестье. Они выбрали бесчестье. Они получат войну.
Неужели единственный урок истории в том, что человечество не способно учиться?
Пожалуй, лучше быть безответственным и правым, чем ответственным и не правым.
Речь Черчилля после Дюнкерка стала настоящей сенсацией. Ее цитировали, ею восхищались, англичане почувствовали в ней дух нации. Известны, например, слова из письма одной дамы к ее американским друзьям: «Вот уж действительно, г-н Черчилль настоящий бульдог. Он просто воплощение национального бойцовского духа, типичный англичанин в бою – никогда не уступает и готов с радостью распилить салонный рояль на дрова, лишь бы огонь в очаге не погас… В конце концов, он приползет… весь в крови, но счастливый и с сердцем врага в зубах…»
«Черчилль сам демонстрировал неистовую активность и продуктивность на Даунинг-стрит, 10, – пишет Пол Джонсон. – Ему было шестьдесят пять, однако он выглядел воплощением неиссякаемой энергии. Он работал по шестнадцать часов в сутки и хотел, чтобы все следовали его примеру… Черчилль специально придумал для себя и стал носить костюм «сирена», что-то вроде рабочего комбинезона. Его можно было легко снять и так же легко надеть, в нем можно было вздремнуть в перерывах между ночными совещаниями. Публика называла этот наряд «rompers», и это стало еще одним элементом набиравшей силу «легенды Черчилля». На самом деле, благодаря Клемми, эти комбинезоны в большинстве своем были сшиты из дорогих тканей – вельвета, шелка или шерсти и предназначены для светских приемов в столовой зале бомбоубежища на Даунинг-стрит… Рабочий комбинезон во время войны стал его каждодневной одеждой и отличным инструментом пропаганды. Он надевал его в приемные дни, когда горячие новости и короткие отчеты публиковались под знаменитым заголовком «События дня». Бесконечные серии срочных запросов начинались так: «Прошу предоставить мне информацию на пол-листа о том…». Ответы запрашивались немедленно. У Черчилля были команды т. н. «секретарей для диктовки», которые работали на протяжении многих часов. Он бывал резок или груб, забывал имена, порой выходил из себя. Но одновременно он улыбался, шутил, пускал в ход все свое очарование. Все они его любили и гордились этой работой. Они помогли ему вернуть жизнь и энергию на Даунинг-стрит, 10, заразить этой энергией всю старомодную, ленивую, медлительную и громоздкую правительственную машину, которая до той поры едва скрипела…» Такой ритм жизни не прошел для Черчилля даром, здоровье его было уже не то, что в молодости. В декабре 1941 года он даже перенес небольшой сердечный приступ. Но его энергию это нисколько не уменьшило – других он не щадил, и себя тоже не собирался.
Черчилль извлек урок из тактических ошибок времен Первой мировой и из своих собственных неудач, поэтому одним из первых его нововведений стало создание поста министра обороны, который он сам же и занял. Так он сумел создать единое командование, ведь теперь ему непосредственно подчинялись военный министр, министр флота, министр авиации и Комитет начальников штабов трех армий. «Правительство, – писал президенту США Рузвельту американский посол, – это Черчилль. Он и стратегию разрабатывает, иногда до мельчайших подробностей, и доверием рабочих пользуется. Армия, флот и авиация беспрекословно ему подчиняются. Судя по всему, политики всех званий его просто обожают. Пожалуй, я не погрешу против истины, если скажу, что именно с этим представителем Соединенного Королевства Вам следует отныне согласовывать свои действия».
Тем временем пала Франция. 17 июня маршал Петен объявил о решении прекратить сопротивление. Но Черчилль был к этому уже готов, и 18 июня разрешил генералу Де Голлю, отказавшемуся сложить оружие, обратиться к французскому народу через ВВС. А 3 июля 1940 года приказал британскому военно-морскому флоту уничтожить французский флот в Мерсэль-Кебире, чтобы тот не достался немцам. Позже в книге воспоминаний «Их звездный час» Черчилль писал: «Это было невыносимо трудное решение, самое противоестественное и болезненное из всех, какие мне когда-либо приходилось принимать». В этой операции погибло больше тысячи французских моряков, но зато весь мир понял – Англию не остановит ничто, даже кровь недавних союзников.
"Вот и закончилось страшное противостояние, которое генерал Вейган назвал «битвой за Францию». Полагаю, скоро начнется «битва за Британию». От исхода этой битвы будет зависеть, уцелеет ли христианская цивилизация. От исхода этой битвы будет зависеть, выживут ли британцы, удастся ли нам сохранить наши общественные институты и нашу империю. Очень скоро враг обрушится на нас со всей своей яростью и мощью. Гитлер знает, что выиграть войну он может лишь одним способом – сломив наше сопротивление и захватив этот остров. Если мы сдержим его напор, Европа сможет обрести свободу, а у человечества появится надежда на светлое будущее. Но если мы проиграем, тогда весь мир, включая Соединенные Штаты, и вообще все, что было нам мило и дорого, погрузится во тьму нового средневековья, только на этот раз оно будет куда более мрачным благодаря извращенной нацистской науке и, возможно, гораздо более продолжительным. Так давайте же засучим рукава и примемся за работу для того, чтобы, даже если Британская империя и Содружество просуществуют еще тысячу лет, люди все равно продолжали помнить нас и говорить об этом времени: «То был их звездный час!»".
Из речи Уинстона Черчилля в Палате Общин 18 июня 1940 года
Мое первое впечатление, когда я был назначен министром и посмотрел на нашу обороноспособность, было впечатление полной наготы… Я будто оказался на нудистском пляже.
Народы, павшие с оружием в руках, поднимались снова. Но с теми, которые сдались кротко, все кончено.
Наша страна должна показаться вражескому парашютисту ежовой спиной, а не кроличьим брюшком.
В начале июля началась Битва за Британию (это знаменитое название, кстати, тоже придумал Черчилль) – авиационное сражение, продолжавшееся с 10 июля по 30 октября 1940 года. Основными целями немецких бомбардировок поначалу являлись прибрежные конвои и морские базы, такие как Портсмут, а потом английские аэродромы, авиационные заводы и объекты наземной инфраструктуры. Для устрашения и деморализации англичан бомбили и города.
Великобритания эту битву выиграла, и Черчилль стал безоговорочным лидером нации. С мая 1940 по декабрь 1941 года он выступил по радио двадцать один раз, и его выступления слушали более 70 % англичан. В июле 1940 года его поддерживало 84 % населения, и этот показатель сохранился практически до конца войны.
Осенью 1940 года положение Черчилля упрочилось и в парламенте, поскольку его избрали лидером консервативной партии. Больной раком Чемберлен незадолго до смерти все же ушел от активной деятельности, и тори торжественно избрали главой партии действующего премьер-министра. На этом посту Черчилль оставался почти пятнадцать лет, пока не удалился от дел весной 1955 года.
«Бессмысленно жестокие и беспощадные бомбардировки Лондона, разумеется, являются частью подготовленного Гитлером плана вторжения. Уничтожая гражданское население, убивая женщин и детей, этот деспот надеется запугать жителей нашей славной столицы, сломить их волю, сделать их обузой и объектом постоянного беспокойства для правительства и тем самым в ответственный момент отвлечь наше внимание от массированной атаки, которую вот-вот начнут немцы. Как же мало известно Гитлеру о силе британского национального характера и о несгибаемой воле лондонцев, чьи предки сыграли решающую роль в становлении парламентских институтов и навек завещали всем поколениям своих потомков, что свобода дороже жизни! Неужели этот злодей, этот образчик животной ненависти, этот страшный преступник и чудовищный изверг надеется сломить сопротивление нашей славной нации путем массовых убийств и разрушений? Своими зверствами он лишь разжег огонь праведного гнева, которым горят сердца британцев на нашем многострадальном острове и повсюду в мире. Этот огонь будет пылать еще долгое время после того, как будут потушены пожары в Лондоне».
Из выступления Черчилля по радио 11 сентября 1940 года
Война ужасна, но рабство хуже.
Нет пользы говорить «Мы делаем все, что в наших силах». Вы должны делать все, что нужно.
Война – это, главным образом, каталог ошибок.
Следующей большой целью Черчилля стало втянуть в войну США. Среди любителей теорий заговора впоследствии даже ходили слухи, что он намеренно утаил перехваченную английскими шпионами информацию о готовящемся нападении японцев на американский флот в бухте Перл-Харбор. После разгрома их флота, американцам уже ничего не оставалось, как объявить Японии войну. Черчилль мог бы так поступить – это несомненно. Ради победы он готов был пожертвовать чем угодно. Но у этой теории нет ни одного доказательства, зато абсолютно точно известно, что ему после Перл-Харбора пришлось срочно менять все свои планы. Кроме того, против этой теории говорит и то, что Черчилль предупреждал СССР о планах Германии напасть в июне 1941 года (он получил эти сведения от британских шифровальщиков), хотя вступление в войну Советского Союза было для Англии еще более выгодно.
Как бы то ни было, 1941 год все изменил. 22 июня в войну вступил Советский Союз, а 7 декабря – Соединенные Штаты. Теперь Англия была уже не одна.