Днем в «Голодной скрипке» пусто. На улице слякотно, и немногочисленные посетители, заскочившие пообедать или пропустить рюмочку-другую для согрева организма, притащили грязь на подошвах башмаков, а пожилая пьяная уборщица безуспешно размазывала ее по полу шваброй. С кухни воняло горелым, в воздухе витал прокисший дух вчерашней попойки, и кельнер в замасленной курточке шмякнул на стол пару щербатых тарелок с омлетом из яичного порошка и сразу удалился, приняв Лимека и Петерсена — вымокших, испачканных и чумазых — за пару бездомных, неведомо где разжившихся деньжатами на обед...

Инженер Петерсен набросился на еду, как будто не ел два дня, а Лимек с отвращением покрутил в руке плохо вымытую вилку с застрявшими между зубцами кусочками подсохшего желтка и отдал свою порцию Петерсену. Есть не хотелось совершенно, и сыщик прихлебывал очень горячий и очень гадкий кофе из толстой чашки, разглядывая Петерсена и пытаясь понять, симулирует инженер так кстати случившееся безумие или нет?..

Входная дверь распахнулась, впустив волну сырого и холодного воздуха, и в кафе вошел Залески.

— Добрый день, — поздоровался он, без приглашения усаживаясь за стол.

День на свободе пошел лаборанту на пользу, отметил Лимек. Нет, следы пребывания в Трискелионе, конечно же, остались — и бледность, и круги под глазами. Руки, периодически мелко трясущиеся, лаборант прятал в карманах — но в целом он выглядел гораздо лучше: помылся, побрился, даже волосы набриолинил. В облике Залески чувствовалась заботливая женская рука. Парень явно побывал у Магды, после чего перестал заикаться и испуганно бегать глазами.

— Ну, рассказывай, — потребовал Лимек.

— А можно мне сначала кофе? — спросил Залески вызывающе.

— Нельзя, — отрезал Лимек. — Кофе еще надо заслужить. Рассказывай!

Залески хмыкнул.

— Ну ладно... В общем, этот старикашка, который провожал вас до машины, после этого сразу вернулся в Азилум и пробыл там минут десять. Потом опять вышел, уже в плаще и с зонтом, и поймал такси. Я тоже сел в таксомотор и поехал следом. Это стоило восемь талеров. Старик приехал в «Маджестик» и, наверное, там пообедал, потому что его не было минут сорок, а то и больше...

— Один?

— Что — один?

— Пообедал один?

— Откуда мне знать? — пожал плечами Залески. — Меня даже на порог не пустили...

— Дальше?

— Дальше он вышел, и на улице к нему пристал какой-то нищий. Швейцар «Маджестика» хотел его прогнать, но старик не разрешил. Они — старик и этот нищий дошли до угла и... В общем, там я их и потерял. Их, наверное, ждала машина...

— Ты ее видел? Машину?

— Нет, — покачал головой Залески.

— Опиши этого нищего, — приказал Лимек.

— Нищий как нищий... Пожилой, небольшого роста, толстый как для попрошайки, похож на пьяницу... Можно мне кофе? — опять спросил Залески.

— Пока нет. Почему ты решил, что он пьяница?

— Методом дедукции, — съязвил Залески, начиная закипать. — Морда у него пропитая, и одежда грязная. Что за бред, Лимек, я хочу кофе!

— У Магды было не до кофе? — ехидно спросил Лимек.

— Слушайте, вы! — мигом побелел Залески, то ли от страха, то ли от злости. — Не смейте впутывать в это Магду!

— Я подумаю над этим, — пообещал Лимек. — А пока я буду думать, ты расскажешь мне все, что знаешь о машине Петерсена. И не вздумай мне врать.

Залески откинулся на спинку стула и с ненавистью посмотрел на Лимека.

— Господин частный детектив Лимек, — проговорил он медленно. — Хватит строить из себя невесть кого. Вы никто, и звать вас никак. Вас могут забрать точно так же, как забрали меня. Вы...

Договорить Залески не успел. Лимек пнул его под столом, угодив носком ботинка прямо в голень, а когда лаборант вскрикнул от боли, сыщик схватил его за руку и резким движением отогнул мизинец назад до предела. Залески даже не заорал, судорожно пытаясь вдохнуть.

— Вы... вы сломали мне палец! — ошарашено просипел Залески, наконец-то набрав в легкие воздух.

К чести посетителей и персонала «Голодной скрипки», никто не обратил ни малейшего внимания на этот маленький инцидент.

— Пока нет, — Лимек слегка надавил на выгнутый мизинец, отчего Залески сдавленно пискнул. — Но будешь мне врать — сломаю. Это понятно?

— Д-да...

— Тогда говори быстро и четко!

— Инженер Петерсен построил машину, способную раз и навсегда оградить человечество от Бездны, — затараторил Залески. — У нее было всего два недостатка: во-первых, она потребляла просто чудовищное количество электроэнергии, а во-вторых, для нормальной работы ей требовался резонатор — Абель...

— Стоп, — перебил сыщик, слегка ослабляя нажим. — Давай по порядку.

— Все началось со шкалы Тангейзера, — со вздохом облегчения проговорил Залески. — Вы, наверное, знаете, что эманации Бездны до пяти баллов грозят авадонцам ночными кошмарами, при волнении от пяти до семи баллов начинают происходить необъяснимые явления на улицах — ну, призраки и все такое прочее, а все, что переваливает за восьмерку, классифицируется уже как Шторм. Самый сильный из зарегистрированных Штормов был оценен в двенадцать баллов и произошел в сорок шестом году — это вы тоже, наверное, знаете...

— Это все знают, — с раздражением сказал Лимек.

— А вот чего вы не знаете, — перешел на менторский тон лаборант, — так это того, что во время Большого Шторма сорок шестого года зарегистрировали одну аномалия. На пике Шторма самописцы в башне Сарториуса сбросило на ноль. Сначала все решили, что это — ошибка оборудования, сбой в аппаратуре, или, на худой конец, что шкала была проградуирована неправильно и просто обнулилась... Но нет, запас шкалы был, и приличный, до восемнадцати баллов, и измерительная аппаратура работала нормально...

— Ну и? — спросил Лимек, окончательно отпуская палец Залески и жестом подзывая кельнера.

— Петерсен тогда входил в состав экспертной группы, проверявшей оборудование башни Сарториуса. В ту ночь — Ночь Белого Пепла — его жена покончила с собой, а дочь угодила в Азилум, и Петерсен с головой ушел в работу. Разобрав каждый датчик, каждый вольтметр, каждый соленоид, Петерсен убедился, что дело было вовсе не в железе; все дело было в Бездне. Слишком сильные эманации Бездны обнулили сами себя, создав отрицательный резонанс. Это было что-то вроде Ока Шторма — момент полного спокойствия и тишины. Именно тогда большинство ушли... бросились в Бездну.

И Камилла, подумал сыщик. Она шагнула в ничто в полной тишине и спокойствии. Одна. И меня не было рядом, чтобы протянуть ей руку...

— Чего изволите? — спросил кельнер, недовольный тем, что его побеспокоили.

— Кофе, — попросил Лимек. — И еще порцию омлета, — добавил он, поймав голодный взгляд Петерсена, которого еда занимала сильнее, чем звучащая история.

— Спасибо, — сказал Залески, растирая мизинец.

— Не за что. И какое это имеет отношение к аппарату Петерсена?

— Самое прямое. Аппарат Петерсена — это излучатель, который воспроизводит эманации Бездны. Сами по себе эманации безвредны и бесполезны, но, вступая в резонанс с нейронами человеческого мозга, могут вызывать как чисто психологические реакции, так и необъяснимые пока материальные явления. Петерсен запрограммировал аппарат таким образом, чтобы тот улавливал и гасил внешние эманации в противофазе... Это все равно, что сбивать волну на воде, пуская ей волны навстречу, — пояснил Залески, предвидя реакцию сыщика на научную терминологию.

— А зачем нужен Абель?

— Это самое сложное. Для полноценной работы излучателю нужен резонатор, ведь это устройство с обратной связью — иначе он не сможет улавливать внешние эманации и определять нужную длину и частоту излучения... Все люди реагируют на Шторм по-разному, верно? Есть общие проявления, но, тем не менее, у каждого Шторм — персональный, личный. Чтобы настроить аппарат, инженеру нужен был человек, способный реагировать за всех сразу — только тогда излучатель сможет защитить все население Авадона. Ну, вроде как мученик, что ли, жертва на заклание... Петерсен перебрал сотни две или больше кандидатов, пока не нашел этого ребенка... С ним все работало идеально.

— Идеально — это как? Как именно аппарат действует на людей?

— Представьте себе человека, — Залески шпарил как по писанному, излагая чужие, но хорошо заученные мысли, — который грешил так много и так часто, что переступил черту и перестал воспринимать поступки как грех. Такому человеку не страшен Шторм. Аппарат Петерсена, запущенный на полную мощность — правда, для этого понадобилась бы целая электростанция, работающая только на аппарат — превратил бы авадонцев в людей без греха и без совести, в людей, которым не знакомо само понятие наказания... Он не дал бы эманациям даже подняться из Бездны. Штормов бы больше просто не было...

Это очень важно, сказала Камилла. Для всех нас — и живых, и мертвых.

— Петерсен назвал свой проект «Авалон», — продолжал Залески. — Это такая средневековая легенда об острове...

— А ребенок? — перебил его Лимек. — Как аппарат действовал на Абеля?

Залески пожал плечами и отхлебнул кофе.

— Об этом лучше спросить вот его, — кивнул он в сторону жадно жующего Петерсена. — Этими деталями он со мной не делился.

— Все, хватит. Свободен!

— Я могу идти? — уточнил Залески, удивленный и чуточку обиженный, что в его услугах больше не нуждались.

— Да. Пошел вон, — сказал Лимек, и лаборант поспешно ретировался.

Лимек закрыл глаза, чтобы не видеть чавкающего Петерсена, и сдавил пальцами виски. Усталость последних дней навалилась на плечи, отозвавшись острой болью в голове.

Что же вы наделали, сволочи, подумал сыщик. Что же вы натворили... Аппарат наверняка уже у алхимиков, иначе зачем им Абель? А если не сам аппарат, то уж чертежи — точно, а с ними можно построить новый. Заполучив Абеля, они запустят аппарат, и тогда... Что тогда? В кого мы все тогда превратимся? В стадо довольных жизнью скотов? Безгрешных, беспамятных, бессовестных? И вернемся в скотский потерянный рай, каким он был до грехопадения Адама и Евы...

При мысли о том, что Камилла больше никогда не придет к нему, Лимек почувствовал тупой укол в сердце. Лимек так долго мечтал все забыть... Но забыть ее — означало забыть себя.

Мы всего лишь сосуды греха, подумал он отстраненно. Отнимите у нас грехи, и останутся только пустые сосуды...

— Если я не найду Абеля, — сказал Лимек вслух, не открывая глаз, — алхимики найдут его первым. Или трискели. И тогда никто не сможет остановить ваш аппарат, господин Петерсен.

Но у меня нет ни единой зацепки, добавил Лимек уже про себя. И если ты действительно спятил, то я в тупике. И все кончено.

Он открыл глаза и посмотрел на Петерсена. Инженер закончил жевать, вытер губы тыльной стороной ладони и заговорил.