Заключая выступление Иринея, обращенное к Виктору Римскому в споре о праздновании Пасхи (около 190 г.), Евсевий произносит в адрес епископа Лионского хвалу, уникальную в его «Церковной истории»: «Ириней, в соответствии со своим именем, оказался миротворцем и на деле: звал к миру в Церкви и заботился о нем. Он переписывался не только с Виктором, но и со многими главами церквей по поводу поднятого вопроса». На подобное обыгрывание имени епископа Лионского (Ириней — миротворец) Евсевия навела концовка приведенной им цитаты из Иринеева послания Виктору, епископу Римскому, где, как мы убедимся ниже при анализе этого отрывка, слово «мир» настойчиво повторяется.

И действительно, в названной книге V «Церковной истории» Евсевий использует материалы, где центральная фигура — Ириней, а главные свидетельства касаются событий, которые вызвали разделение церквей, и где Ириней выступает миротворцем: это, с одной стороны, смуты, сотрясающие Азийскую и Фригийскую церкви, с другой — спор о праздновании Пасхи, берущий начало в тех же самых церквах. Материалы, приведенные в «Церковной истории» Евсевия, дополняет один текст из книги IV (33,7) «Пяти книг против ересей»— великого творения самого Иринея, которое подтверждает его призвание поборника мира между церквами. Разумеется, не следует забывать, что Ириней и сам — уроженец Азии, скорее всего Смирны. Это объясняет и его особый интерес к церквам той области, откуда он происходит, и доверие, которым он в них пользовался.

Как известно, Евсевий Кесарийский имеет обыкновение приводить произвольно выбранные отрывки из используемых документов, что нередко затрудняет интерпретацию. Так обстоит дело и с «Посланием лионских исповедников», и с материалами спора о праздновании Пасхи. Что касается «Послания лионских и вьенских исповедников» (177 г.), у специалистов нет единого мнения о его предмете и адресатах. Все, по-видимому, единодушно считают Иринея автором «Послания»; но некоторые не согласны, что оно представляет собой ответ на новое пророчество Монтана и его учеников. Мы, со своей стороны, полагаем: как ни трудно датировать распространение монтанизма и обсуждавшие его соборы, но «Послание исповедников», написанное Иринеем, тогда уже главой лионской общины, адресовано церквам Азии и Фригии, охваченных смутой из-за «нового пророчества», вскоре после этого названного монтанизмом. Самое верное доказательство — то, что об учениках Монтана Евсевий рассказывает между отрывками из «Послания исповедников» и того письма, в котором те самые исповедники рекомендуют Иринея Елевферию Римскому. По этому поводу мы узнаем от него, что были и другие послания мучеников — касательно споров о монтанизме, что лионские исповедники вынесли о нем решение «осторожное и вполне правоверное». Историк, возможно, потому поместил эту краткую справку именно здесь, что обнаружил ее в использованных документах; других видимых причин нет. Мы еще вернемся к этому пункту, который прямо касается интересующей нас темы. Но отметим — показательно уже то, каким образом Евсевий представляет это «Послание исповедников» во введении к книге V: «Сочинение, в котором они [т. е. события] полностью изложены, мы целиком поместили в „Сборнике о мучениках“, целью которого был не только рассказ, но и поучение». Изложение учения Евсевий почти полностью опускает как лежащее вне его интересов, его замысла — показать жестокость гонений, героизм и милосердие мучеников. Но само то, что он предварил отрывки из «Послания» справкой о его доктринальном содержании, а завершил упоминанием о монтанизме, исключает всякие сомнения: Ириней и исповедники, от лица которых он писал, действительно имели в виду «новое пророчество». И «Послание лионских исповедников», и выступления Иринея в споре о Пасхе говорят не о чем ином, как о примирении и согласии церквей.

Ириней берется за перо от имени «рабов Христовых, живущих в Вьене и Лугдуне, в Галлии», обращаясь к «братьям в Асии и Фригии, имеющим одинаковую с нами веру и надежду на искупление», и желает этим последним: «мир, радость и славу от Бога Отца и Христа Иисуса, Господи нашего». Первое пожелание этого послания в приветствии азийским и фригийским братьям — мира, затем благодати и наконец славы. Его основа — общая вера и надежда на искупление. Любовь, третий член классической триады добродетелей, здесь не упомянута.

Это, по-видимому, не случайно. Во всех вступительных или заключительных приветствиях новозаветных Посланий благодать всегда бывает названа раньше мира, а слава вообще отсутствует, зато иногда упоминается милость. Также Послание Климента Римского открывается пожеланием благодати и мира. В «Мученичестве св. Поликарпа» — оно представляет собой послание Смирнской церкви к Филомелийской и имеет общие черты с «Посланием лионских исповедников» — употребляются три имени существительных из приветственной формулы Послания апостола Иуды: «милость <...> и мир и любовь» (Иуд 1:2). Из всего этого следует, что приветствие в лионском «Послании» своеобразно по форме и значению: «мир» стоит во главе пожеланий, а «слава», по Иринею, относится к мученикам.

Евсевий, к сожалению, меняет последовательность текста «Послания»: всю главу I он повествует, кто из исповедников какие мучения претерпел, а затем, во второй главе, переходит к рассказу об их «доброте и человеколюбии» (2,1), то есть о высочайшем смирении в подражании самоуничижению Христову, а также об их роли в обращении и примирении отпавших. Примечателен конец этого отрывка, где Ириней, автор «Послания», так оценивает поведение исповедников:

«Они всегда любили мир, мир завещали нам, с миром ушли к Богу. Матери не оставили забот и братьям не раздор и вражду, а радость, мир, единомыслие и любовь».

Эти строки особенно замечательны тем, что «мир» повторяется четыре раза и сверх того подкрепляется близкими понятиями: «единомыслие» «радость» и «любовь». На первом месте стоит слово «радость», задавая общий тон. Заключает приветствие добродетель, которая для Иринея (далее мы еще вспомним это при анализе отрывка из книги «Против ересей», IV, 33,7-9) знаменует вершину гносиса и даже превосходит ее — самое лучшее, что может проявить «истинно духовный» христианин. Мысль не так уж нова — ср. главу 13 1-го Послания Коринфянам, но именно в этом контексте обнаруживается вся ее значительность. Не только в лионской, но и в азийской и фригийской общине царит смятение. Им надо возвратить мир и согласие, достигаемые истинной милосердной любовью, герои и поборники которой — мученики.

В этой концовке, кроме того, заслуживает внимания фраза: «Матери не оставили забот и братьям не раздор и вражду». Мать — это Церковь, о которой выше говорилось в таком же контексте: «Живые (т. е. мученики) оживили мертвых (отступников), мученики простили отрекшихся, и великая радость была у Девы-Матери, принявшей живыми мертвых выкидышей». Мученики сберегли братьев от «смуты и войны»- Это их торжество над диаволом: он поглотил отпавших, но мученики вынудили его возвратить братьев (2,7). Итак, Церковь не разделилась, и все примирились. Но выражение «смута и война» может также относиться к пришедшим из Азии и Фригии смутьянам, которые сеют раскол в рядах лионских христиан, как делали это в своих отечественных церквах, адресатах лионцев.

Таким образом, «Послание» указывает, что мир и согласие царят в Лионской и Вьенской церквах благодаря мученикам. Непосредственно после этого Евсевий цитирует письмо, которое исповедники пишут Елевферию, епископу Римскому, рекомендуя ему Иринея. Нам кажется совершенно очевидным, что суждением о новом пророчестве заканчивалось «Послание исповедников», составленное Иринеем. Вот как следует понимать текст Евсевия: в «Послании исповедников» к азийским и фригийским братьям содержалось суждение о новом пророчестве и подкреплялось доводами, основанными на позиции лионских исповедников.

О Веттии Эпагафе в «Послании» говорится, что он, «достигший полноты любви к Богу и ближнему», как бы «горел духом», отчего и прознан «утешителем христиан», ибо «в самом себе имел Утешителя: дух Захарии проявлен им в полноте любви; он предпочел выступить на защиту братьев и положить за них душу свою» (Евсевий, V, 1,9-10).

Такая характеристика, пронизанная мотивами любви и Святого Духа, подразумевает противопоставление Монтану и его пророчицам.

Речь здесь идет не просто об отказе от энкратизма, но о самих критериях истинного пророчества в Церкви: эти критерии — любовь к Богу и ближнему.

Тот же критерий любви обнаруживается в рассказе о Бландине — самой, как известно, примечательной фигуре среди лионских мучеников (Евсевий, V, 1,17). В связи с ней не упоминается ни Святой Дух, ни пророчество; но именно она, подвешенная к столбу для пыток, представляется своим единоверцам как бы распятым Христом; она — победительница «коварного змия» - диавола, «великий и непобедимый борец за Христа» (там же, 1,41-42); брошенная быку, она «ничего не чувствовала в надежде обетованного и в общении со Христом. Ее тоже закололи» (1,56). Она стала «как благородная мать» мучеников (1,55) и противопоставляется, возможно, Присцилле и Максимилле — двум женщинам, которые пророчествовали с Монтаном.

Епископ Пофин, глава лионской общины, который «был укреплен духом ревности и гоним жаждой мученичества» (1,29) — еще один ответ монтанизму. Наконец, обратим внимание на перемену, происшедшую с Алкивиадом. Важно не только то, что он согласился «есть всё, не разбирая и благодаря Бога», но и заключение автора по этому поводу: «Мучеников никогда не оставляла благодать Божия, и Дух Святой был им советником» (3,3).

Именно после этой последней цитаты из «Послания» Евсевий упоминает о последователях Монтана и о высказывании «братьев из Галлии» по этому поводу (3,4). «Осторожное и вполне правоверное» суждение братьев из Галлии Евсевий не приводит, но рассказывает о нем в предисловии к извлечениям из «Послания» и пишет, что целью его «был не только рассказ, но и поучение» (1,2). Что касается «писем разных мучеников» (3,4), то под ними, как нам кажется, подразумеваются письма вроде адресованного Елевферию. Они, должно быть, прилагались к списку «Послания исповедников», предназначенному для различных церквей, имеющих к этому отношение. Эти письма не представляют интереса для Евсевия, поэтому их он тоже не цитирует.

Следует, однако, обратить внимание на то, как историк завершает этот рассказ о поведении братьев из Галлии в вопросе о монтанизме: мученики действовали, «беспокоясь о мире церковном» (3,4). На самом деле именно Ириней, при поддержке рекомендовавших его мучеников, «беспокоился о мире церковном», так же как, по свидетельству Евсевия, в споре о Пасхе. Выходец из Смирны, он принимал близко к сердцу вопрос о мире в Азийской и Фригийской церквах. Как уже было замечено, единственный персонаж в «Послании», чье социальное положение указано и даже подчеркивается — врач Александр, фригиец родом (1,49), который, не будучи «обделен и апостольским даром», ободряет мучеников в их исповедании веры. «Не обделенный апостольским даром», он уподобляется апостолу Павлу перед галатами: «стоявшим кругом казалось, что он в родовых схватках» (там же; ср. Гал 4:19).

Теперь приведем полностью письмо галльских мучеников к Елевферию Римскому — текст сохранился у Евсевия (4,2):

«Желаем тебе, отец Елевферий, радоваться в Боге сейчас и всегда. Мы попросили доставить тебе это письмо нашего брата и сообщника Иринея; просим тебя, будь к нему расположен: он ревностен к завету Христову. Если бы мы думали, что праведность доставляет человеку Место, то мы поставили бы его, по его заслугам, первым среди пресвитеров церковных».

Можно задаться вопросом, не имело ли письмо продолжения, которое Евсевий опускает, потому что ему здесь важен только почет, оказанный Иринею. Однако нам кажется, что письмо выглядит вполне законченным и текст можно считать полным. Цель письма одна: наилучшим образом рекомендовать Елевферию Иринея, представить его как нового епископа Лионского и тем самым показать, что между вестником и ими самими царит полное согласие в вопросе о Фригийской церкви. Чтобы лишний раз отметить это согласие, они уже во вступлении представляют Иринея как «нашего брата и сообщника». «Брат» означает, что он христианин; но следующее определение «сообщник» подчеркивает особую его связь с рекомендующими его мучениками — общность, которая знаменуется свидетельством о Христе. Именно это должны уточнить слова «ревностен к завету Христову», напоминающие о таких персонажах, как пророк Илия (3 Цар 19:14 (LXX) и Маттафия, отец Маккавеев (1 Макк 2:27,50).

Итак, мученики рекомендуют Иринея и посылают к Елевферию с миссией. Она касается вопроса о монтанистах, и Ириней, при поддержке лионских мучеников, начинает деятельность по установлению мира в церквах, где царит смута из-за нового пророчества.

В составленном Иринеем «Послании мучеников», учитывая, как его Представляет Евсевий, нужно особо отметить следующее:

Согласно этому тексту, первый урок Иринея азийцам и фригийцам — о необходимости мира внутри поместной церкви или, скорее, между христианами двух поместных церквей, Лионской и Вьенской (постольку, Поскольку Вьенская вообще может считаться церковью в полном смысле слова),

Соответственно, этот мир, представленный как высшее благо для общин, достигается высочайшим смирением и милосердием мучеников (Евсевий, V, 2,6-7), которые стремятся к примирению с отпавшими и тем самым к примирению внутри общин. Дева-Мать вновь обретает своих детей живыми.

Этот мир Лионской и Вьенской церквей во дни самых жестоких гонений должен служить примером для Азийской и Фригийской церквей, расколотых новыми пророками.

Наконец, через посредничество своего епископа Иринея, Лионская и Вьенская церкви ведут переговоры с епископом Римским о мире между церквами. Именно Ириней, при поддержке мучеников, ведет переговоры

История спора о Пасхе следует у Евсевия сразу за историей о лионских мучениках и (в связи с ней) о монтанизме (V, 23-25). Как и предыдущие этот эпизод тесно связан с личностью Иринея. Встал вопрос, по меньшей мере столь же важный, как вопрос о монтанизме. Кроме того, Римская церковь впервые позволила себе столь авторитарное и грубое вмешательство, что вызвало изумление во всех церквах. Миротворческое посредничество Иринея здесь проявляется даже еще более непосредственно, чем в истории с новым пророчеством. Кроме того, обнаружено что и более полувека спустя, видимо, не все церкви справляли Пасху той же форме, что и Рим; значит, Ириней сумел убедить, что различие в обрядах только подтверждается единодушие в вере.

Спор о Пасхе взбудоражил все церкви; именно по этому поводу произошло первое бесспорно засвидетельствованное объединение помесных соборов, созванных, видимо, по требованию папы Римского Виктора. Принятое ими решение станет предметом формального принятия со стороны церквей. Евсевий, собираясь представить читателям различные свидетельства об этом эпизоде, сначала отмечает, что вопрос, по его мнению, «весьма важный». Он объясняет разницу между традицией четырнадцатого дня, которую практиковали «все асийские церкви» и обрядом «у церквей во всей остальной вселенной», согласно которому «пост следует прекращать только в день Воскресения Спасителя нашего», то есть в воскресенье. Сначала Евсевий сопоставляет традицию четырнадцатого дня, основанную «будто бы на очень древнем предании», и обычай всех остальных церквей, хранимый «по апостольскому преданию». Действительно, епископ Эфесский Поликрат, отстаивавший традицию четырнадцатого дня, не употребляет выражения «апостольское предание» в доказательство ее законности, а основывается на авторитете «Филиппа, одного из двенадцати», и «Иоанна, возлежавшего на груди у Господа, бывшего священником и носившего дщицу, свидетеля и учителя» (V, 24,1 -8). Неважно, кто на самом деле эти Филипп и Иоанн. Для Поликрата они, наряду с другими свидетелями, на которых ссылается (такими, как Поликарп Смирнский и Мелитон Сардийский), несомненно, обладают апостольским авторитетом, который можно противопоставить авторитету римских Петра и Павла. Он утверждает «Все они праздновали Пасху в четырнадцатый день по Евангелию, чего не преступая и следуя правилу веры».

Для Поликрата обычай четырнадцатого дня исходит не просто из апостольского предания, каким его получили азийцы, а — ни много ни мало из Евангелия и правила веры. Утверждение такое, что выше некуда. На самом деле, для Иринея Лионского, азийца по происхождению, который незадолго до этого, во времена Елевферия Римского (175-189 гг.), писал первые три книги своего труда «Против ересей», ссылка на Евангелие и правила веры, равно как и на апостольское предание, означала сокрушительный аргумент против гетеродоксальных новшеств. В том, что вопрос о праздновании Пасхи затрагивает основы правоверности, убежден также Виктор Римский (189-199 гг.), преемник Елевферия. Действительно, у Евсевия рассказано и о противодействии Риму, и о том, как большинство епископов откликнулись на это противодействие. Правда, П. Нотэн показывает, что Евсевий приводит письма в той последовательности, какой она была в реальности (послание Виктора Римского — ответ Поликрата Эфесского — письмо Иринея в поддержку церквей). Но для нас это в данном случае не так важно, Евсевий пишет:

«Тогда Виктор, предстоятель римлян, собрался разом отлучить за инакомыслие асийские и сопредельные с ними церкви; он клеймил всех тамошних братьев письменно, огульно объявляя их отлученными. Не всем, однако, епископам пришлось это по душе; Виктора уговаривали думать о мире, единении с ближними, о любви. Известны послания с резкими нападками на Виктора» (V, 24,9-10).

Итак, для Виктора азийцы — инакомыслящие и подлежат отлучению. Епископы, напротив, призывают Виктора к миру, единению с ближними и любви. В этом состояла уже цель «Послания лионских исповедников»: содействовать миру, единению и любви. Евсевий пересказывает его своими словами, но можно с уверенностью сказать, что пересказ в точности передает содержание послания епископов, подвергающих суровой критике действия Виктора.

Далее вступает Ириней: Евсевий цитирует два отрывка из послания епископа Лионского, предварительно кратко пересказав первую часть.: Мы узнаем, что Ириней писал Виктору «от лица всех галльских братьев, главой которых был», то есть послание Иринея начиналось так же, как «Послание лионских исповедников», о котором мы говорили ранее: «Рабы Христовы, живущие в Вьенне и Лугдуне, в Галлии...» — или какой-нибудь подобной формулой.

В принципе Ириней, по словам Евсевия, согласен с Виктором: «таинственное Воскресение Господне должно праздновать только в день Господень» (V, 24,11). Утверждение тем более примечательное, что Ириней и сам азиец; но известно также, что не все азийские епископы в вопросе о четырнадцатом дне соглашались с Поликратом Эфесским, хоть он и утверждал обратное. Следующее, что Евсевий сообщает об Ирине — «и стал подобающим образом уговаривать Виктора не отлучать целые Церкви Божии за то, что они соблюдают издревле переданный им обычай». Формулировка примерно такая же, как в рассмотренном выше послании Поликрата, но мягче: Поликрат ссылается на двух «апостолов» и другие авторитеты.

Евсевий продолжает: «Дает он много и других советов, заключая их такими словами». Следует первая цитата из послания Иринея. Он замечает, что «спор идет не только о дне» празднования — воскресенье или 14 нисана, — «но и о том, какой пост соблюдать» (V, 24,12) — однодневный, двухдневный или еще дольше — и, наконец, о том, как отсчитывать день поста. Тут Ириней приводит решающий довод: «Вся эта пестрота в соблюдении поста возникла не при нас» (то есть это не какие-нибудь нововведения), «а гораздо раньше, у прадедов наших, а они, не беспокоясь, конечно, о точности, передали потомкам свой обычай, укрепившийся в их простой, непритязательной жизни». Наконец, первое заключение Иринея — здесь Евсевий прерывает первую цитату из послания:

«Тем не менее все жили в мире, и мы живем в мире друг с другом, и разногласие в посте не разрушает согласия в вере» (V, 24,13).

При этом в греческом тексте Иринея два раза употребляется глагол «жить в мире, хранить мир», а не имя существительное «мир» . Прежние епископы знали это различие в обряде пасхального поста, но притом жили в мире (сохраняли мир), и мы тоже должны так жить (хранить его). Употребление Иринеем глагола, а не имени существительного объясняется тем, что далее он приведет в пример Поликарпа и Аникета Римского, которые не спорили об этом вопросе и хранили мир (24,1 б); таким же образом и ныне Виктор и Поликарп должны восстановить мир в своих отношениях.

Заканчивается период знаменитой фразой: «разногласие в посте не разрушает согласия в вере». Различия в литургической практике не ставят под сомнение единодушие в вере, а, напротив, подчеркивают его. Этой фразой Ириней вводит новое понятие: ранее различия, как он скажет далее, допускались, и ни у кого в мыслях не было, что они могут укрепить главное — единодушие веры. Прецедент, конечно, имелся: главу 15 «Деяний Апостолов» можно толковать в таком смысле. Однако вообще во времена Иринея, даже уже до него и во все последующее время главы церквей, естественно, стремились к унификации литургической практики, особенно в отношении такой важной традиции, как празднование Пасхи.

Итак, Ириней отстаивает мир между церквами, несмотря на разногласие в традициях, поскольку вера единодушна. Во втором отрывке, сохраненном у Евсевия, Ириней вникает в подробности истории вопроса. Он называет предшественников папы Сотера, которые проявили терпимость к сторонникам четырнадцатого дня: это Аникет, Пий, Гигин, Телесфор и Сикст. Такое указание подразумевает, что Сотер (166-175гг.) занял в этом вопросе жесткую позицию. О его преемнике Елевферии ничего не сказано. П. Нотэн доказывает, что Сотер проявил суровость; в самом деле, только это удовлетворительным образом объясняет, почему здесь перечислены «пресвитеры», предшественники Сотера. Во всяком случае, Ириней на этом не останавливается. Он начал свой перечень с Аникета, зная, что ему сообщал по этому поводу Поликарп. Пример с Поликарпом Ириней предваряет общими соображениями о том, некое понимание проявили предшественники Виктора, жившие прежде

Сотера. Сами не соблюдая обычай четырнадцатого дня, «тем не менее они, несоблюдавшие, были в мире с братьями, которые приходили к ним из церквей, где он соблюдался, хотя соблюдение его казалось несоблюдавшим чрезвычайно нелепым. Никогда за этот обычай никого не отвергали; епископы, твои предшественники, его не соблюдавшие, посылали евхаристию членам церквей, его соблюдавшим».

Сделав это замечание общего порядка, Ириней переходит к конкретному примеру с Поликарпом и Аникетом — к тому, о чем Виктор должен знать. Поликарп и Аникет «кое в чем <...> слегка не ладили, но тут же заключали мир, об этом же главном вопросе (т. е. о Пасхе) и спорить не хотели».

При Елевферии, предшественнике Виктора на Римском престоле, Ириней уже один раз вознес хвалу Поликарпу, вспомнив его прибытия в Рим при Аникете. Ириней знал Поликарпа в ранней молодости. Чтобы показать авторитет Поликарпа в вопросах веры, Ириней напоминает, что тот «апостолами был поставлен в епископа Смирнской церкви в Азии», и продолжает в том же духе: «он всегда учил тому, что узнал от апостолов, что передает и Церковь, и что одно только истинно. Об этом свидетельствуют все церкви азийские, равно как и те, которые были преемниками Поликарпу до настоящего времени, — такой человек гораздо достовернейший и надежнейший свидетель истины, чем Валентин, Маркион и прочие еретики».

В утверждении, что все азийские церкви и преемники Поликарпа держатся одной с ним апостольской веры, можно видеть косвенное доказательство, что в глазах Иринея Поликрат Эфесский — тоже единоверец апостольской веры Поликарпа, хотя он тут и не назван (притом в «Послании лионских исповедников» не упомянут ни он, ни кто-либо из тогдашних азийских или фригийских епископов). Далее Ириней вспоминает, как Поликарп, «прибыв в Рим при Аникете, многих обратил от, вышепоименованных еретиков к церкви Божией, возвещая, что он принял от апостолов одну только ту истину, которая передана церковью».

В послании к Виктору Ириней, не упоминая о миротворческой деятельности Поликарпа среди совращенных в ересь римлян, напоминает, что разногласия между Поликарпом и Аникетом были двух видов. Первое — это мелкие разногласия, они улаживались «тут же». С другой стороны, в вопросе о Пасхе расхождение было посерьезнее. Ни один из них не мог убедить другого: «ни Аникет не мог убедить Поликарпа оставить то, что всегда соблюдали Иоанн, ученик Господа нашего, и остальные апостолы, с которыми Поликарп общался; ни Поликарп Аникета, говорившего, что он обязан соблюдать обычай своих предшественников» (Евсевий, V, 24,1 б). Но именно в этом затруднительном вопросе они избегали споров. Напротив: «Тем не менее они пребывали в общении друг с другом; Аникет, из уважения, конечно, предоставлял Поликарпу совершать в его церкви евхаристию, и они расстались в мире друг с другом и в мире со всей церковью соблюдавших (обычай четырнадцатого дня) и не соблюдавших» (V, 24,17).

Так оканчивается второй отрывок из послания Иринея к Виктору: Аникет и Поликарп расстались в мире, в евхаристическом общении, в почтении, которое первый оказывал второму, непосредственному ученику апостолов, каковым Аникет не был. Одним словом, во всей Церкви царил мир. Ириней осторожно напоминает Виктору об этом акте уважения Аникета к Поликарпу, причем именно в таком существенном вопросе, как евхаристическое общение. Намекается, что Виктор мог бы поступить по его примеру с Поликратом Эфесским, обладателем почти такого же апостольского достоинства, как Поликарп. Вместо того чтобы замышлять отлучение тех, кто не соблюдает римского пасхального обряда, Виктору следовало бы брать пример с Аникета и сохранять евхаристическое общение с епископом, придерживающимся не таких обрядов, как он сам.

Теперь перечитаем еще раз, без отрыва от контекста, фразы, которыми Евсевий заключает цитирование обращений епископа Лионского к Виктору: «Ириней, в соответствии со своим именем, оказался миротворцем и на деле: звал к миру в Церкви и заботился о нем. Он переписывался не только с Виктором, но и со многими главами Церквей по поводу поднятого вопроса» (24,18).

Ириней — «миротворец», то есть причастен седьмому блаженству Евангелия от Матфея (5:9) — блаженству «миротворцев», которым обещано, что они узрят Бога.

Итак, вот о чем говорит нам послание Иринея к Виктору по поводу спора о Пасхе. Оно перекликается с «Посланием лионских исповедников», которое он разослал тем же самым Азийской и Фригийской церквам лет двенадцать назад:

Виктору Ириней напоминает о его предшественниках, живших в мире друг с другом, несмотря на расхождения с азийцами в вопросе о Пасхе.

Ириней добавляет, что и сам сохраняет мир с приверженцами обоих мнений, будучи при этом безоговорочным сторонником воскресного празднования Пасхи (24,11), и намекает, что немало епископов ведут себя так же: «мы живет в мире друг с другом» (24,13). Тут он приводит довольно неожиданный довод: «разногласие в посте» только подтверждает «согласие в вере». Противопоставление слов «разногласие — согласие» звучит особенно сильно; оно решительно подчеркивает: одно дело — разница в литургической практике (следствие различной расстановки богословских акцентов в таинстве Пасхи; но об этом Ириней не говорит ни слова), и совсем другое — согласие в основах веры. Несколько лет назад на первых страницах своего труда «Против ересей» (Ириней, 1,10,1 -2) епископ Лионский, в противовес измышлениям инакомыслящих, настойчиво подчеркивал единство церквей всего мира в исповедании веры крещения. Ириней писал:

«Принявши это учение и эту веру, Церковь, хотя и рассеяна по всему миру, — как я сказал, — тщательно хранит их, как бы обитая в одном доме; одинаково верует этому, как бы имея одну душу и одно сердце; согласно проповедует это, учит и передает, как бы у ней были одни уста. Ибо хотя в мире языки различны, но сила предания одна и та же. Не иначе верят, и неразличное имеют предание церкви, основанные в Германии, в Испании, в Галлии, на Востоке, в Египте, в Ливии, и в средине мира. Но как солнце — это творение Божие — во всем мире одно и то же, так и проповедь истины везде сияет и просвещает всех людей, желающих придти в познание истины» (1,10,2).

Эти строки полны реминисценций из Писания. Ссылки можно найти в изданиях Иринея. Для нас важно отметить положение, что церкви единодушны в проповеди истины, ибо она, подобно солнцу, едина и озаряет все творение. За это единодушие церквей и ратовал Ириней. О том, что Ириней «звал к миру в церкви и заботился о нем», дважды свидетельствует Евсевий (Евсевий, V, 3,4 и 24,17): первый раз — косвенным образом, приписывая это лионским мученикам, второй раз — прямо, признавая заслугу Иринея.

Итак, епископ Лионский допускал расхождения в литургической практике и желал убедить Виктора Римского, что эти разногласия не разрушают единодушие веры, а, напротив, утверждают его. Такая широта взглядов Иринея особенно примечательна, так как спор о Пасхе означал расхождения в праздновании самого таинства спасения, и вдобавок обе стороны притязали на то, что в основе их обычая лежит предание, так или иначе восходящее к апостолам.

После вмешательства Иринея мир между церквами был восстановлен. В понимании Иринея мир — высшее благо, неотделимое от спасения, от пребывания Христова в Его Церкви, благо, выраженное общностью евхаристии.

Когда-то бенедиктинец дом Бруно Рейндерс обратил внимание на один малоизвестный эпизод у Иринея, в котором, однако, делается прозрачный намек на поведение папы Виктора по отношению к азийским церквам в вопросе о Пасхе. Эпизод появляется на тех страницах (Ириней, IV, 33), где епископ Лионский объясняет, как «истинно духовный» ученик, по выражению апостола Павла, «судит о всем, а о нем судить никто не может» (1 Кор 2:15). Ириней дает обзор тех категорий, о которых этот ученик выносит свое суждение. Прежде всего отметим, почему ученик назван «истинно духовным» (это выражение повторяется в конце рассуждения —IV, 33,15): он судит, «получая Святого Духа, Который изначала во всех распоряжениях Божиих присутствовал с людьми и возвещал будущее, и показывает настоящее и изъясняет прошедшее» (IV, 33,1). Иными словами, он, как будет сказано ниже (IV, 33,10), сам становится в ряд тех истинных пророков Священной истории, которых объясняет. Он причастен пророческому духу, о котором Ириней в предыдущей книге, в связи с Евангелием от Иоанна, говорит: не следует отвергать у Церкви дар пророчества под тем предлогом, что существуют лжепророки (III, 11,9).

Те, кого судит ученик истинно духовный (а не притязающий на духовность, как «духовные» еретики), представлены в порядке приближения к Церкви — от самых далеких до самых близких: сначала язычники, за ними иудеи, не признавшие двух пришествий Христовых (IV, 33, 1); потом приверженцы Маркионова учения о двух богах (33,2); ученики Валентина, которые не исповедуют по-настоящему единства Божия, а с ними и все гностики, ученики Симеона Волхва (33,3); судит он также эбионитов, отрицающих истинность воплощения (33,4), и сторонников докетизма (33,5). Затем следуют две категории, на которых мы должны остановиться особо: лжепророки и зачинщики расколов. Они последние в этом ряду; правда, Ириней вкратце прибавляет еще одну категорию, но она на самом деле включает все предшествующие: «всех находящихся вне истины, т. е. вне Церкви» (33,7). Вот что сказано о двух последних разрядах, которые судит духовный ученик:

«Он рассудит и лжепророков, которые, не получив пророческого дара от Бога и не имея страха Божия, по тщеславию, или ради корысти, или чего другого, по действию злого духа принимают на себя вид пророков, говоря ложь против Бога.

Он рассудит и тех, которые производят расколы,— не имеющих любви к Богу и заботящихся больше о собственной выгоде, чем о единстве Церкви, по маловажным и случайным причинам рассекающих и разрывающих великое и славное Тело Христово и, сколько от их зависит, разрушающих его, говорящих о мире и производящих брань, по истине „оцеживающих комара, а верблюда поглощающих“. Ибо они не могут достигнуть настолько исправления дела, сколько велик вред, происходящий от раскола» (33,6-7).

Ириней в книге III, как мы видели, осудил тех, кто отвергает пророческий дар, а здесь отдает лжепророков на суд истинно духовного ученика. Кто эти лжепророки? Мы не сомневаемся: это те, кого вскоре назовут монтанистами, из-за кого он в «Послании» Лионской и Вьенской церквей указывает признаки истинного пророчества и настоящего мученичества, задумав с помощью этого писания и других ему подобных восстановить мир в Азийской и Фригийской церквах. Этот раздел книги IV «Против ересей» написан более десятилетия спустя, когда остается все меньше надежды, что раскол «нового пророчества» сойдет на нет. Лжепророки распознаны и разоблачены.

Примечательно, что в следующих разделах, указав признаки истинного познания, чья высшая точка — «превосходный дар любви» и исповедание мученичества (33,8-9), он связывает с мученичеством истинное пророчество, засвидетельствованное в пророческих книгах Ветхого Завета, у каждого пророка по-своему. На этом он останавливается подробно (33,10-14) и показывает, что задача истинно духовного ученика — распознать и явить проходящий через всю Священную историю единый промысел Божий (33,15). Однако еще дом Б. Рейндерс отметил хотя Ириней признает, что благодать пророчества и ныне жива в Церкви, эта глава книги IV не дает точного определения, в чем же состоит пророческая харизма. На смену пророку приходит, по-видимому, «истинно духовный ученик», способный правильно истолковать пророчества. Это подтверждается, судя по всему, в одном месте книги V: из него ясно, что Дух Божий получают «совершенные», они имеют «пророческие дарования», в том числе дар «изъяснять таинства Божий». Ириней называет их не «пророками», а «духовными» по апостолу Павлу (Ири ней, V, 6,1). Не подразумевается ли тут и неприятие «нового пророчества»? Заметим, однако: при осуждении лжепророков не говорится, что они наносят Церкви ущерб, нарушая ее мир. Другое дело — зачинщик: ересей.

Уже в книге IV, 26,2-3 Ириней отличает истинных пресвитеров, которые «имеют преемство от Апостолов и вместе с преемством епископства по благоволению Отца получили известное дарование истины», от тех, которые притязают на пресвитерство помимо этого апостольского преемства, и к этим последним присоединяет еще одну категорию: тех, «которые почитаются многими за пресвитеров, но служат своим удовольствиям и не предпоставляют страха Божия в сердцах своих, а ведут себя с презрением к прочим и гордятся своим председательством, и делают втайне злое».

В IV, 33,7 речь идет о настоящих зачинщиках раскола, «заботящихся больше о собственной выгоде, чем о единстве Церкви». Единство Церкви — вот о чем более всего печется Ириней. Он не приемлет «по маловажным и случайным причинам рассекающих и разрывающих великое и славное Тело Христово», «говорящих о мире и производящих брань» — по словам Евангелия, «оцеживающих комара, а верблюда поглощающих» (Мф 23:24). Для Иринея вопрос о пасхальном посте и есть «оцеживание комара», как можно видеть из Послания к Виктору.

Правда, можно было бы усомниться, действительно ли речь идет именно о случае с епископом Римским — возможно, Ириней, когда пишет эти строки, имеет в виду не только его. Но заключительный вывод Иринея о зачинщиках расколов недвусмысленно указывает на Виктора: «Они не могут достигнуть настолько исправления дела, сколько велик вред, происходящий от раскола». Вот какова, на взгляд епископа Лионского, вина Виктора. Исправление Пасхи на воскресную, которое он хочет провести силой, само по себе верно; однако непозволительна ради этого «разрывать великое и славное Тело Христово».

Можно вкратце подытожить эти страницы, где показан Ириней как «миротворец» — по отношению прежде всего к Азийской, Фригийской и Римской церквам, но также и к другим. Мы писали, что фрагмент рукописи трактата «Против ересей», практически современной Иринею, обнаружен среди Оксиринхских папирусов. Это говорит о том, какой авторитет сразу приобрел епископ Лионский во всем христианском мире. Его роль в примирении церквей так же много значила для христианской веры, как его дошедшие до нас писания. Христианское единение, любовь, согласие и мир гораздо важнее, чем исправления, которые будто бы надо навязать силой. Нельзя «оцеживать комара, а верблюда поглощать». Этот урок не потерял своего значения и в наши дни. Более того: различия и расхождения в обрядах и традициях церквей, даже в праздновании таинства Пасхи, только подчеркивают согласие в вере.