Глава тридцать шестая

… — Что случилось? — слышу я до колик знакомый голос. — Что за бунт на корабле?

Медленно поворачиваю голову на звук. Пусть видит, какие эмоции он во мне будит.

Ратмир стоит на пороге моей спальни. В обычном своём жёлтом трико, только морда сегодня особенно красная, как начищенный медный таз. И такая же широкая. Лежу и продолжаю молчать.

— Быть может, потрудишься встать перед старшим?

— Тоже мне «дед» сыскался, — обидно цежу я сквозь зубы. Вывести его из равновесия — главная задача. Иначе всё снова, как и сто раз прежде, ограничится шуточками, нырками и уходами. Иначе его просто не расколоть. — Может, тебе ещё сапоги почистить? Мне тридцать шесть, да ещё шестьдесят семь. Сал-лага…

Впервые вижу, как в считанные мгновения его медная рожа начинает выцветать, тускнеть. Он даже изморозью покрылся от бешенства. Ему здесь никто так не хамил. Даже я.

— Тебя кто-то обидел? — наконец размыкает Ратмир сведённые челюсти.

— Ненавижу, когда из меня пытаются сделать дурака.

— Допустим, особенной нужды в этом нет. Ты у нас никогда интеллектом не блистал.

— Вот и верните меня на подобающее моему интеллекту место. Положите, где взяли.

— А ты всегда стараешься заныкать долг? Мы всадили в тебя прорву времени и средств. Мы не дурака — классного темпорального резидента из тебя сотворили. Никакой ниндзя тебе в подмётки не годится.

— Я к вам не просился. Сами сюда затащили. Работа, впечатления… Да на хер мне пал ваш раздолбанный император со всей его трёпаной империей! Тайны эти ваши, лакуны… Пасёте меня как зверя, взаперти. Я ни черта не знаю о мире вокруг себя. Вам что — стыдно выпускать меня на волю? Или есть что скрывать? За железным-то занавесом… А может быть, я не захочу работать на такое будущее!

Ратмир неспешно проходит в угол под светильником, громоздится в кресло — оно жалобно стонет под его слоновьим задом. Разумеется, он уже осведомлён о моей экскурсии на платформы «Архетип» и «Старый город». Вряд ли ему это понравилось, но особых причин для беспокойства тоже нет. Было бы странно, если бы я вынес оттуда помимо беспорядочных впечатлений хоть какую-то полезную информацию.

— Ладно тебе, Славик, — говорит он с непривычным заискиванием. — Пошутили, и будет. Что ты, в самом деле… С Нункой поругался? Сейчас я ей мозги вправлю, — он лезет за пазуху, где обычно таскает личный видеофон.

— Как это — вправлю?! Ты что же, сутенёр поганый… ты что, подложил её под меня? Ты что же, всем её подкладываешь?!

Я начинаю привставать, а он совершенно синхронно — вжиматься в спинку кресла. Потому что мы здесь одни, чтобы позвать на помощь, потребуется какое-то время, а между тем я действительно классный резидент и способен раскатать его тонким слоем, как тесто. Всё равно чем — голыми ли руками, чем иным ли, что в эти руки случайно попадёт. Несмотря на его явное преимущество в весе. Я давно уже не вялый одышливый интеллигентик. Я силён, как горилла, мои некогда дряблые мышцы налиты железом. Кто бы мог подумать, что из мешка с отрубями, в который я превратил своё тело годами неряшливого обращения, получится такая машина для убийства? Спецподготовка, спецмедицина, спецхимия и даже немного экстрасенсорной обработки…

Мастер Аминов может быть доволен: сейчас у меня самая зверская, самая наглая, самая живодерская рожа, на какую только способны мои мимические мышцы. Никаких иллюзий по поводу моих намерений у обосравшегося от ужаса оппонента!

Впрочем, для того, чтобы надеть эту чуждую моей интеллигентской сущности личину, и не требуется значительных усилий. Ратмир меня по-настоящему взбеленил. Нунку задевать он не имел права.

— Прекрати! — орёт Ратмир.

И я, насладившись его паникой, прекращаю.

Сажусь на своё лежбище, напротив него. Глаза в глаза. Будь у меня яркая лампа на гнутой ножке, такая, знаете… как в старом кино… направил бы ему в лицо.

— Скоро полгода, — говорю я, выдержав паузу, — как вы лепите из меня тупого телохранителя для какого-то там Солнцеликого. Можно считать, уже слепили. Я и впрямь отупел. Стал подонком, зверем. Мне человека изувечить ни черта не стоит! Но зачем это мне? Зачем?! Я историк, моё занятие — искать и восстанавливать правду. Читать книги и писать книги! Я книжный червь!

— Нам не нужен тупой телохранитель, — тихонько произносит Ратмир. — Такие у нас уже были. Подобная практика себя не оправдала. И мы нашли специалиста. Тебя нашли. Нам нужен человек, способный влиять на развитие событий. Способный управлять историей. Анализировать ситуацию, контролировать её. Телохранитель, который окажется умнее императора.

— Ну и натаскали бы прежних тупорезов! Обучили бы истории, накачали информацией. Через ту же гипнопедию, это вам ничего не стоит…

— Мы можем натаскать кого угодно в чём угодно, Вячеслав Иванович… — давненько он не обращался ко мне в уважительном тоне! — … но никакая гипнопедия не сделает мыслителя из дебила. А мы поначалу вербовали телохранителей отнюдь не из интеллектуалов!

— Но я ведь, по твоим же уверениям, тоже никогда не блистал интеллектом.

— Я сказал это сгоряча, а ты всё отлично понял.

— Да на кой хрен…

— Про хрен я уже слышал. Теперь ты послушай меня… Славик. Это уникальный эксперимент. Такого ещё не было. Один шанс на миллиард. Он выпал нам, и мы обязаны им воспользоваться. Конечно, всё началось с нашей трагической ошибки, о которой во всём мире знают единицы… Да ещё ты сейчас узнаешь. Но мы сумели пусть не исправить — сориентировать эту ошибку на общее благо.

Кажется, мне удастся наконец вытрясти хоть малую толику правды из этих конспираторов.

— Так. Что ещё за ошибка?

— Всем ошибкам ошибка. Кошмарная, дикая… Темпонавтика… её могли бы иметь американцы, но они прошли в своих исследованиях мимо… отработали физику, но не просекли психологический аспект… а потом мы перекупили всех, кого нужно, и обрушили над проектом железный занавес. Твоя любимая метафора… Дело того стоило. Не какой-нибудь термоядерный синтез, не военная база в Море Кризисов, не фотонный двигатель — оружие судного дня!

Ратмир уже не шепчет в трепете и смущении, он исподволь увеличивает обороты и скоро начинает попросту орать:

— И мы получили то, что хотели! Со всеми выгодами и всеми убытками! Со всеми бриллиантами и со всем говном впридачу! У нас руки чесались, у нас слюни текли, как у собаки Павлова, мы ощущали себя всемогущими, хотели перевернуть весь мир! Мы вдруг, ни с того ни с сего, совершенно незаслуженно обрели власть над материей, о которой ничего не ведали! Эйфория была безумная. И никто не ожидал, что всё закончится так быстро и страшно…

Он срывает глотку и заходится в кашле. Возможно, это театральный трюк в расчёте на сочувствие. В том, что артист он хороший, я убедился давно. Так что не дождётся он от меня ни сострадания, ни стакана с водичкой… Отперхав и отсморкавшись, Ратмир продолжает сдавленным голосом:

— Мы только начинали серьёзные темпоральные акции. Закончили испытания установки. Полюбовались на динозавров. Ничего особенного — в кино интереснее… Потом осторожненько, шажками, мало-помалу стали смещаться в исторические времена. Увидеть воочию становление человечества кто же откажется? Мы побывали на всех континентах, у всех истоков цивилизации. Если бы ты знал, как у всех нас языки свербели объявить миру правду о его собственной истории, чтобы не было иллюзий и фантастики, чтобы кое-кто заткнулся раз и навсегда! Если бы ты мог только предположить, на каких сундуках, с какими сокровищами мы вынуждены были сидеть — и сидим по сю пору! — что там пушкинский скупой рыцарь с его паршивыми шестью неполными сундуками золота!.. И мы набрели на материк Опайлзигг, которого никогда не было ни на одной карте. Никогда — ни на одной! Это настолько противоречило всем научным представлениям, от истории с этнографией до геологии и геофизики, что вначале мы не поверили своим глазам. Нам даже пришлось выводить темпоральную установку в космос! Мы сделали космофотосъемку Земли в минус третьем тысячелетии и увидели: да, есть такой материк, а на нём живут люди. Откуда они там взялись — бог весть, мы ещё не выясняли. Может быть, побочная ветвь протоиндов. Может быть, предки современной океанической расы. Может быть, и даже вероятнее всего, какая-то самостоятельная раса. Нунка тебе показывала — они ни на кого не похожи, не негроиды, не европеоиды, сами по себе… Что там у них было? Кой-какая культура, родоплеменная знать, рабовладельчество… Мы в изумлении кинулись искать, что с этим материком стряслось, почему его нет в наше время и даже во времена египетского Нового царства нет. Тут и стряслась беда.

Он выбирается из кресла и принимается нервно курсировать по спальне. Совершенно машинально я слежу за его манёврами, ни на миг не упуская из виду. Это в меня накрепко вдолблено. «Бди!» — требовал Козьма Прутков. «Лучше перебдеть, чем недобдеть!» — лозунг Советской власти. Что я как дипломированный императорский бодигард и делаю… Хотя глупо ожидать, что он внезапно на меня набросится и станет выламывать руки с требованием: «Служи нам! Служи!»

— Наша темпоральная камера взорвалась, — отрывисто бросает Ратмир на бегу. — Мы отправили её в минус тысяча девятьсот семнадцатый. Дату выбрали случайно, наобум. Из патриотических, например, соображений… А она грохнула. Какая-то неполадка в пространственно-временной развёртке. Причин не доискаться — над регионом образовался темпоральный келоид, а когда он рассосётся, никаких следов катастрофы уже с собаками не сыщешь.

— Хроносинкластическая инфандибула, — говорю я раздельно. Он в замешательстве тормозит, морщит лоб, пытаясь разгадать смысл тарабарщины. — Это не из ваших дурных учебников. Это из наших фантастических романов. Курт Воннегут. Может, слыхал?

— Немец?

— Американец, блин. Вы что, тут книжек вовсе не читаете?!

— Ну, неважно… Кончилось тем, что взрывом этот загадочный материк был уничтожен.

До меня начинает доходить. Есть такой зверь — жираф, которого я никогда ещё в жизни не видел… с очень длинной шеей и очень маленькой башкой… И у меня тоже непроизвольно перехватывает горло.

— Как — уничтожен? Взрывом какой-то вшивой камеры?!

— А ты что думал! Это же темпоральная техника, пространственно-временные искажения, высвобождение скрытых сил самого Мироздания! Ещё пустяком обошлось, а могли бы Евразию прихватить.

— Пустяком?.. Ты сказал — пустяком?! Ни хрена себе пустяк! Разнести вдребезги материк, спалить и утопить в океане целый народ… стереть в прах целую культуру, неповторимую — без малейшего следа… Прадедушка Сталин может гордиться своими правнучатами! И где же был процесс — в Нюрнберге? Или, пардон, в «Саратове-12»?!

— Не ори! — Ратмир подходит к распахнутому окну и зачем-то задёргивает тяжёлые шторы. Делается темно и жутко. — Какой процесс… кто узнает… Не было процесса. Я предупреждал тебя — это тайна. Никто же не хотел развалить этот материк. Особенно те трое ребят, что погибли вместе с камерой. Это не преступление, не геноцид. Просто неудачный опыт, завершившийся роковой ошибкой. За что же судить? Да, последствия чудовищные. Что там Хиросима, что там Чернобыль… Ельники ваши… Но это случилось. Материк Опайлзигг канул в небытие. Рассыпался, сгорел, ушёл на дно. И отправили его туда именно мы…

Ратмир переводит дух и вдруг усмехается самой безобразной усмешкой, на какую только способен:

— А хочешь знать, почему никаких следов на океанском шельфе? Любопытный ты наш! Мне доложили: ты спрашивал эту старую выдру, фон Шуленбург, а она только бекала и мекала… Потому что материк ушёл на дно не нашего времени, а позднего мелового периода! Его сдуло на семьдесят миллионов лет назад, на шесть километров в глубину, со всей гранитной подошвой, и он — его обломки! — грохнулись в Индийский океан мезозоя, как будто сам ад взорвался! И пиздец пришёл динозаврам…

— Сколько там было народу? Мне интересно знать цену вашей ошибочки. Детей, женщин, здоровых головастых мужиков, способных строить дворцы, ковать мечи, выдумывать эпосы, продолжать свой род…

— Трудно сказать. Какие-нибудь небольшие миллионы…

— И ты после этого можешь с патетической дрожью в голосе вспоминать о троих засранцах в темпоральной камере?!

— Эти, как ты выразился, засранцы — мои ближайшие друзья. Я и сам мог оказаться в той камере. Должен был оказаться! Может быть, всё обошлось бы… не знаю… вряд ли… Ну, а ты с чего вдруг убиваешься о совершенно незнакомых тебе миллионах грязных, вонючих, полуголых дикарей? — Он резко останавливается и начинает наступать на меня. Кулаки его сжаты, под загорелой шкурой вздуваются вены. Впечатляющее зрелище. — Да в твоё время от дурных болезней за год вымирало больше народу, чем было тогда на всём материке! Что-то не видал я слёз в твоих очах по этому поводу. А знаешь, сколько выкосил СПИД, прежде чем сам собой сошёл на нет? Целое поколение! Страшные, инквизиторские меры, искусственный отбор, воскрешение пуританской морали — только так удалось погасить пандемию, какую вы даровали нам в наследство. Вкупе с выпотрошенными недрами, расшатанной экологией, изувеченной биосферой. Заблевали планету и кинули нам — разбирайтесь! У нас до сих пор каждый десятый ребёнок по вашей милости идиот или урод, и мы вынуждены убивать его, потому что нет ни сил, ни средств на милосердие! У девяноста процентов мужиков подавленное либидо, зато те же девяносто процентов женщин — нимфоманки… Вот ты Нунку давеча оттрахал, так об этом уже весь институт знает, для девчонки это же как Нобелевская премия, ей завидуют! Если бы не особый режим в лаборатории, к тебе бы в окна лезли, да только нам воин-телохранитель нужен, а не замученный племенной жеребец! Тоже мне, учитель, моралист, папаша… говно…

— В огороде либидо, — бормочу я потерянно.

— Будешь слушать дальше?

— Буду.

Ратмир возвращается в кресло, закидывает ногу на ногу. Он ощущает себя победителем. Не без того: крыть мне особенно нечем. Он готовится вещать и вразумлять, как и привык. Его рука поднимается, готовясь щёлкнуть пальцами и призвать робототехническую пери с прохладительными напитками. Но нет у меня здесь никаких пери. Мне с ними жутко оставаться наедине. Как с разбуженными мертвецами. Поэтому рука его застывает, затем опускается на подлокотник.

— Так вот. Наверное, ты заметил, что, говоря о катастрофе, я ни разу не назвал Опайлзигг империей.

Я сумрачно киваю.

— Это не случайно, Славик. Потому что в минус двадцать пятом веке не было там никакой империи. Разрозненные поселения, примитивный уклад, зачатки письменности, Какие-то незатейливые культы… Прибыв то ли из Африки, то ли из Индии, заселив целину, зигганы оторвались от исторических корней и медленно деградировали.

— Что же вы мне голову морочили столько времени?!

— Зато сейчас империя там есть.

— Не понимаю.

— Мы её создали…