Глава двадцать шестая

… а я всё гадал, кем же на самом деле является этот громила Ратмир, в каком чине состоит и специалистом в какой области изволит пребывать. Была даже такая феерическая гипотеза — начальник службы безопасности… Все догадки и нелепые домыслы рушатся легко и непринуждённо, когда на факультатив по темпонавтике в качестве мастера жалует не кто иной, как мой загорелый Мефистофель.

— А я-то думал…

— А я оказался… Да, Славик, я темпоральный физик, да ещё исполняю обязанности… как это называлось в ваше время… главного инженера проекта.

— Но откуда у тебя такие познания практически во всём?!

— «Почему, дружок? Да потому, что я жизнь учил не по учебникам…» — посмеивается он. — Что тебя удивляет? Я занимаюсь тем, что перевожу все планы и намётки наших многомудрых теоретиков в практическую плоскость. Я и сам не раз бывал в прошлом. И если бы за каждую темпоральную миссию, как космонавтам в ваше время, давали по звёздочке Героя, я бы походя переплюнул вашего Леонида Ильича. Между прочим, Нунка тоже… дважды Герой, так что относись к ней с пиететом.

— Ну, и что же такое время, мастер Ратмир?

— А вот что… Только давай без иллюзий, Славик, хорошо? Всё едино ты ни черта не поймёшь, так что просто развесь уши, раскрой рот и слушай.

— Мой рот — экскаваторный ковш, мои уши — граммофонные трубы, о, учитель!

Непохоже, что он в большом восторге от моего озорного настроя.

— Ну, и что ты думаешь о времени? — вопрошает он, хмурясь.

— «… И всё же существуют четыре измерения, из которых три мы называем пространственными, а четвёртое — временным», — говорю я.

— Классиков чтим — это хорошо… Для начала, — Ратмир вздевает мохнатый палец, — Время не есть четвёртое измерение. — В его устах это слово даже звучит с большой буквы! — Это всё романтизм неофитов. Четвёртое измерение как таковое — исключительно математическая абстракция для разрешения некоторых теоретических противоречий. Правильнее будет воспринимать Время как среду, как гиперпространство… хотя и этот термин изрядно дискредитирован фантастами… в которое погружён наш объективный мир. Ты когда-нибудь пытался всерьёз представить себе бесконечность Вселенной?

Я озадаченно мычу.

— И не пробуй. Побереги серое вещество от перегрева. А если я скажу тебе, что на самом деле Вселенная конечна?

— Я вынужден буду задать вопрос, в чём же эта конечная Вселенная покоится.

— И опять свихнешь мозги. Особенно если попытаешься привлечь к осознавательному процессу своё богатое воображение и будешь размышлять над этим парадоксом достаточно долго. Теоретики, утверждающие конечность Вселенной, не утруждают себя такими заботами. Они просто говорят, что так и есть, и рисуют на доске формулы.

— Вот сволочи…

— Если тебя это утешит, Время и есть вместилище Вселенной.

— Тоже мне утешеньице!

— Ну, я же предупреждал… Можно назвать Время «тонким миром», но этот термин введён в оборот и, как результат, необратимо опарафинен мистиками, хотя, пожалуй, по смыслу он ближе всего. Время обладает своей физикой и своей математикой, существуют кванты Времени. Приборами они не обнаруживаются, потому что, в отличие от физических квантов, абсолютно статичны, между тем, как прочий материальный мир с его средствами наблюдения относительно динамичен… Но при всём этом Время управляется законами, которые никак нельзя назвать объективными в традиционном значении. У Времени, коллега Змиулан, есть психологический аспект. Неким труднообъяснимым образом Время связано с высшей нервной деятельностью.

— Выходит, инфузории-туфельки и амёбы существуют вне времени?!

— Никоим образом. Ничто и нигде не существует вне Времени, кроме самого Времени. На самом деле, это оно измеряет нас, а не мы его своими клепсидрами, гномонами и будильниками фирмы «Роллекс». У самого Времени — иные измерения… Все объекты материального мира пребывают во Времени, но лишь до носителей разума оно снисходит, чтобы эффективно с оными взаимодействовать.

— Угу, — киваю я. — Масоны, розенкрейцеры, йоги…

— А что же, и масоны, и йоги. Я же предупреждал, почти все сколько-нибудь адекватные термины дискредитированы… Кстати, как ты относишься к термину «демократия»?

— Вполне уважительно.

— Ты можешь вообразить себе общество, в котором это слово станет ругательным?

— Могу — фашистская диктатура.

— Если ты, историк, полагающий себя специалистом в свой области, о гитлеровской Германии, то…

— Да, я неправ: национал-социалисты Гитлера пришли к власти благодаря массовому и свободному волеизъявлению народа. Тогда — абсолютная монархия.

— Ну, возможно. Если такие когда-либо сосуществовали с реальными демократиями.

— И в моё время сосуществуют. Какие-нибудь Арабские Эмираты, где каждый ребёнок при рождении получает от эмира десять тысяч зелёных американских рублей просто в подарок — в обмен на пустяковую повинность всю жизнь носить рубашки с длинным рукавом или, если девочка, скрывать лицо от мужских взглядов. Нет, я снова ошибся: там и слова-то такого не знают, и знать не желают. За что на них державы, мнящие себя оплотами истинной демократии, сильно недовольны.

— Надеюсь, ты не станешь спорить, что именно эти державы и положили начало дискредитации термина?

— Ну, в определённом смысле…

— Будет тебе юлить, Славик. Чувствую, ты переживаешь за Соединённые Штаты Америки, которые всем вам, кухонным диссидентам, казались символом светлого будущего и олицетворением всех мыслимых свобод. Будь тупая и косноязычная коммунистическая пропаганда чуть более гибка, ей не было бы нужды что-то выдумывать. Следовало бы говорить правду и только правду, и диссиденты бы заткнулись, и Штаты ваши хвалёные естественным образом обернулись бы таким пугалом, что никакого капитализма никому и даром было бы не надо! Засилье спецслужб, по сравнению с которыми страшный злобный КГБ — заседание женсовета по поводу детского утренника. Полицейский произвол в сочетании с невозможностью хоть сколько-нибудь поприжать серьёзный криминалитет. Чёрный расизм, который называют «политкорректностью». Клиническое неприятие непонятных культур, необузданная жажда лезть в чужой монастырь со своим уставом, общенациональная идея превратить весь мир в ещё один штат, хотя бы даже и силой…

— На мой непросвещённый взгляд, в Штатах «демократия» — не ругательное слово, а всеобъемлющий и потому очень расплывчатый термин с позитивной окраской… В чём подвох, Ратмир?

— Так я и не о Штатах. Штаты — это так, к слову пришлось. Поживёшь — сам увидишь… Ну будет, отвлеклись. — Ратмир переводит дух. Видать, чем-то сильно достали его американцы, коли он мечет такие перуны. — В самых общих выражениях: чтобы управлять Временем, недостаточно создать темпоральную установку стоимостью в три годовых бюджета Евразии. Это всё физика и механика, которые позволяют лишь обнаружить факт существования Времени как объективного процесса. Собственно навигация начинается, когда в дело вступает психодинамика.

— Это я знаю. Был у нас на гастролях один такой, что ложки взглядом гнул.

Ратмир грозит пудовым кулаком:

— Любишь ты ёрничать, коллега Змиулан… А Время, чтоб ты знал, чужих шуток не разумеет и сторонних насмешек не прощает. Шаг влево, шаг вправо — расстрел… из пушки. Время подчиняется — даже не законам! — ритуалам. Масоны интуитивно понимали это и потому конструировали свои собственные церемонии, наивно рассчитывая таким способом обрести власть над непосвящёнными. Те же йоги придавали громадное значение жестам и позам, научившись впечатляющим телесным фокусам, но к тайнам Времени они так и не подобрались, да и особо не стремились. Гадалки и предсказатели недаром обставляли свои сеансы разнообразными помпезными атрибутами, что — крайне редко! — приносило свои плоды… У них не было нашей установки. А когда мы поняли своё упущение…

— … и принесли в лабораторию хрустальный шар, — ввинчиваю я.

— … то у нас всё получилось. Не сразу, конечно: потребовались колоссальные усилия, чтобы в короткий срок обнаружить среди наносного хлама и формализовать действительно эффективные психодинамические формулы. То, что мы получили, потрясало воображение. Это была подлинная, безраздельная власть над миром!..

Его глаза туманятся сладостными воспоминаниями. По лицу блуждает детская улыбка. Ратмир бродит по комнате, задевая стены могучими плечами, натыкаясь на мебель, собирая ногами циновки. Его сейчас здесь нет, он — там. Мне даже не хочется его отвлекать.

С непонятным вздохом Ратмир сам возвращается из своих грёз в реальный мир моей комнаты.

— Может ли всемогущий бог создать такой камень, который сам же не поднимет? — адресует он риторический вопрос пространству. — Ответ: может, потому что он не всемогущ. Я уже говорил: Время подчиняется ритуалам. С чем это связано — лучше тебе говорить не со мной, а со специалистами по психодинамике, — на мгновение он задумывается. — Нет… не лучше. Отвлечёшься, залезешь в ненужные дебри… В двух словах: натурально, Время не внимает издаваемым нами звукам и производимым телодвижениям. Но зато на них отзывается гравитационная структура пространства, к которой Время как раз чрезвычайно чувствительно. И мы научились это использовать. Для чего и нужны ритуалы: звук, свет, жесты… Время следует им неукоснительно, в этом смысле оно святее Папы Римского и в своём фанатизме даст фору самому отпетому религиозному фундаменталисту. Оно не прощает ошибок, но… разрешает некоторые милые шалости. Хотя у экспертов всегда возникало впечатление, что те степени свободы, которые позволяет нам Время, являются всего лишь следствиями каких-то неведомых пока ритуалов. Вообще, Время — это такая штука… иногда кажется, что оно попросту глумится над нами и нашими экспериментами.

— О шалостях — поподробнее! — требую я.

— Ну, изволь: очень полезная лично для тебя процедура «темпорального джеркинга» или «сдёргивания». Нормальная темпоральная трасса всякого материального объекта имеет вид строгой прямой линии, что соответствует естественной причинно-следственной связи. Но в определённых условиях эта трасса может вдруг сменить направление на обратное — немного, на пару-тройку темпоквантов! — и сразу же вернуться в нормальное русло. Для стороннего наблюдателя это выглядело бы так: время вдруг дёрнулось на мгновение назад… возникли два экземпляра одного и того же предмета… и тотчас же это наваждение прекратилось. К счастью, не существует наблюдателей настолько внимательных, чтобы это просечь.

— И какая в том польза?

— Польза в том, дружок, огромная. Для нас это важный элемент системы безопасности. А для тебя это обратный билет домой, в добром здравии и телесной сохранности.

— А для моего… второго экземпляра?

— Ты хочешь сказать — для твоей темпоральной реплики? Уж не обессудь, Время не выдаёт двух билетов на одно место… Тебя обрадует то обстоятельство, что темпореплика нежизнеспособна по определению?

— Не знаю, куда и деться от облегчения!

— Ритуал есть ритуал, и называется он «правило уникальности темпонавта». Никто не может находиться в одной и той же точке личной темпотрассы в жизнеспособном состоянии более чем в одном экземпляре… Поэтому после «джеркинга» ты, здоровый, весёлый, полный впечатлений и новых идей, следуешь по своей темпотрассе навстречу утренней заре, а твоя точная копия, только без признаков жизни, остаётся в прошлом. Понятно, Славик?

— Ну… в общих чертах…

— Нужно было больше читать фантастики, коллега!

— Да где ж её было взять-то, родимую?!

— Ладно, это беда не тебя одного — целого поколения. Коммунисты, идиоты, не проинтуичили… Хоть сыну-то накажи, чтобы читал!

— А что, ситуация с фантастикой изменится к лучшему? — недоверчиво фыркаю я.

— Изменится, изменится, не обрадуетесь… Только пусть на фэнтези не тратит времени, это всё пустое, сказки: драконы… колдуны… бабы… Только настоящую фантастику, на худой конец, на самый худой — киберпанк.

— Что ещё за хрень?!

— Такое течение в растленной западной фантастике, каковая есть продажная девка империализма. Скоро узнаешь… если захочешь.

— Хорошо: «джеркинг»… то-сё… Непонятно, зато интересно. Продолжайте, мастер.

— Ну… полностью освоена технология «темпорального антвистинга».

— Вот вы американцев явно не любите, — замечаю я с укоризной, — а термины обозначаете гадовским языком.

— А что такого? Язык хороший, ёмкий, народ — так себе, грузины мне больше нравятся… да у нас в проекте полно выпускников Беркли, Стэнфорда и Принстона… Ты будешь слушать или упражняться в остроумии?

— Буду, мастер. Мои уши…

— … граммофонные трубы, — усмехается он.

— Нет, нет! Антенны слежения за космическими объектами твоих слов, о, учитель!

— Гм… Уж лучше такой ученик, чем те, что засыпают на семинарах.

— А ты и остальным читаешь лекции о всяких там джеркингах-шмеркингах?

— Скорее я стану читать свои лекции портретам Герберта Уэллса и Джона Уиндэма… Если тебе приятно слышать, коллега Змиулан, только тебе. Так вот, «антвистинг». Его ещё называют «расплетение темпорального завитка».

— «Пусть мой ус, краса природы, чёрно-бурый, в завитках, иссечётся в юны годы и исчезнет, яко прах!» — не сдерживаюсь я.

Ратмир тихонько рычит.

— Ты сегодня не склонен к усвоению знаний, — говорит он. — Придётся, видно, прибегнуть к гипнопедии.

— К ляду гипнопедию! — взвиваюсь я. — Мне во стократ важнее обсудить тему со знающим человеком, чем работать магнитофоном для записи чужих песенок!

— Последний тебе шанс на исправление… Технология «антвистинга» применяется, когда необходимо выполнить большой откат во времени. Большой — значит, на продолжительный срок и на значительном пространстве. Например, переиграть на целом континенте историю за несколько сотен лет…

Я зажимаю себе рот кулаками, чтобы не дать роящимся внутри меня вопросам вырваться наружу.

— Результаты «антвистинга» впечатляющи и разрушительны одновременно. Его последствия сходны с цунами и воздействуют не только на зону «антвистинга», но и на всю сопространственную реальность. Говоря образно, после «антвистинга» всегда возникает другой мир. Не обязательно — совершенно новый, но безусловно отличающийся от прежнего в каких-то деталях. А ведь ещё существует такая вещь, как «темпоральный ребут», но только в теории; технология его нам пока недоступна, да и вряд ли когда-нибудь окажется по зубам. Только само Время может провернуть такую масштабную акцию, но как его заставить, никто не знает, и слава богу, потому что это был бы уж полный абзац…

— Что такое «ребут»?

— Полный темпоральный сброс.

— Что такое «полный темпоральный…»

— Тебе никто не говорил, что у тебя все повадки бультерьера? Вцепишься — не отодрать.

— А тебе никто не говорил, что ты ведёшь себя, как вертихвостка в период созревания? Дразнишь, но не даёшь…

— Ладно, чтобы только отстал: теоретически, при неком критическом накоплении нежелательных, например — искусственных вмешательств в естественный ход событий Время может самопроизвольно вернуться назад, к некой одному ему известной точке отсчёта, и начать своё течение сызнова.

— Это невозможно. Для этого следует допустить наличие у Времени свободы воли и склонности к самооценке, каковые являются ничем иным, как сугубой прерогативой разумного существа.

— Скажи ещё, что эволюционный процесс, который постоянно отмачивает подобные корки, тоже разумен… Ты заклятый гуманитарий, тебе простительно не знать, что элементы самоорганизации присущи всем сложным системам, в том числе и тем, что традиционно полагаются неразумными.

— Но ведь тогда получается, что в этом мире вообще нет ничего постоянного и необратимого!

— А ты не знал? По нашим прикидкам, в этой части вселенной Время выполняло «темпоральный ребут» не менее двух раз.

— И как вы об этом догадались?

— Это всего лишь предположение, базирующееся на длительном астрономическом мониторинге. Тебе нет нужды засорять мыслительный аппарат лишней информацией, но уже одно то обстоятельство, что в удаленнейших областях вселенной зарегистрировано проявление других физических законов, нежели у нас, наводит на размышления. На месте же оценить изменения после «антвистинга» чрезвычайно затруднительно, а после «ребута» — практически невозможно, потому что наблюдатель тоже включён в пространственно-временную систему координат, а значит, точно так же синхронно изменяется. Он не заметит появления у себя третьей руки и второй головы. Он будет искренне полагать, «шо так и було». Поэтому использование этой технологии строго регламентируется. Чтобы тебя успокоить, сразу оговорюсь: мы никогда не применяли «антвистинг» в актуальном мире.

— Что могла бы означать эта оговорка? — хмурюсь я.

— А то, что мы всё ещё живём в магистральном русле Времени, а не в его вариации.

— Быть может, когда-то у меня было три руки…

— И ни одной головы… На практике очень сложно зафиксировать событие «антвистинга», но, по нашим экспертным оценкам, пока всё в порядке. «Ребуты» же, если и состоялись, то настолько давно и настолько затронули ход истории, что проще считать, будто их не было вовсе. К тому же, не устаю повторять, Время подчиняется ритуалам. И оно имеет утешительную для нас наклонность к автостабилизации. Время — не просто процесс, не просто физическое явление, это ещё и сложноорганизованная гомеостатическая система. Как биоценоз. Как… как компьютер. Ты знаешь, что такое компьютер?

— Да, видел пару раз. У нас их называют «персональные ЭВМ». Раньше они были большие, а сейчас могут поместиться на столе. Один знакомый программист называет свою персоналку не иначе, как «капризной скотиной», которая то падает, то рушится, то виснет.

— Ну, наверное… Время ведёт себя, как хороший компьютер с хорошей системой защиты от сбоев. Между прочим, термин «ребут» — типично компьютерный.

— И неблагозвучный, — меланхолично откликаюсь я. — Может, сделают «ребут», может, просто нае…

— Не нравится — пользуй синоним «релоуд», из полицейских боевиков.

— Я бы и получше придумал.

— Избави бог! Уж вы, русофилы, придумаете! Когда батюшка освящал темпоральную установку, он именовал её «сей времяпутный снаряд»… О чём бишь мы? Да, о гомеостазе… Если я убью Чингисхана с тем, чтобы остановить татаро-монгольскую экспансию, Золотой Ордой будут править не чингисиды, а какие-нибудь темугэиды или даже джамукиды… что на исторической судьбе России скажется весьма незначительно. Чем дальше по оси времени разнесены точка темпоральной акции и ожидаемый результат оной, тем слабее отмечаются последствия, а то и вовсе не регистрируются. Это означает лишь то, что операция по заражению потешной болезнью любвеобильных братцев из семейства Кеннеди в начале шестидесятых годов прошлого века, желательно — до прихода в большую политику… тем более, что они имели обычай трахать одних и тех же женщин… теоретически способна изменить расстановку сил на мировой арене. Карибский кризис был бы разрешён в пользу Советского Союза, а скорее всего даже и не разразился бы… лунная программа вообще не нашла бы финансирования, и первым в Море Спокойствия высадился бы Алексей Леонов. Но к середине двадцать второго века всё устаканилось бы и пошло своим чередом.

— Каким это своим?

— А вот этого, Славик, никто не знает. Наверное, ты уже догадался, почему.

— Конечно, догадался. Вы умеете нырять в прошлое, но будущее для вас закрыто.

— И ты, чтобы получить «уд» в зачётку, сейчас должен мне объяснить, почему.

— Почему, почему… Ну, это самое… В общем… Наверное, потому что… кванты времени, ты говорил, статичны…

— Горячо, горячо…

— А мы, со всей нашей системой координат, динамичны. Мы просто ещё не доехали до будущего, а значит, оно для нас не существует ни в каком виде и абсолютно непознаваемо нашими… блин… психодинамическими ритуалами.

Ратмир садится в кресло и устраивает руки на пузе. Он выглядит ублаготворённым.

— Наивно, поверхностно… — мурлычет он. — Но по сути верно. Насчёт ритуалов… не совсем точно. Вся проскопия зиждется на ритуалах. А так… твёрдый «уд».

— Даже обидно, — прикидываюсь я. — Мой уд, когда нужно, всегда твёрдый!

Проходит какое-то время, прежде чем он оценивает мой каламбурчик…