Глава двадцать пятая
Более всего в дворцовых церемониалах мне не нравились отправления культов. Пять Богов — пять культов, один другого краше. Хвала Юнри, что не шесть: у Мнуарзига и Бгардаадд было шестеро детей, пять мальчиков и одна девочка, но женщинам в этом мире не поклонялись… Я долго не мог уяснить, в причина моей неприязни к культовым ритуалам, пока не понял, что профессиональный интерес историка довольно глух, зато во весь голос говорит чутьё ниллгана-телохранителя. Ларчик открывался весьма просто: дорога к святилищам, похороненным в недрах Эйолудзугга, обычно пролегала узкими, слабо или вовсе никак не освещёнными потайными лазами, которые ничего не стоит при минимальном желании и усилии обрушить либо затопить. Всякий раз, идя с факелом в одной руке и мечом в другой впереди императора, я ощущал себя в западне. И не стрелы из-за поворота я боялся. При некотором везении можно было бы отразить её, при полном отсутствии означенного везения — принять в грудь… и вернуться в Землю Теней. Но медленная смерть от удушья в наглухо обрубленном с обеих сторон каменном мешке меня отнюдь не прельщала. Наиболее естественным способом избегнуть угрозы было бы запретить императору вовсе посещать все эти жертвоприношения, камлания и прочие аллегорические действа. Но, само собой разумеется, этого сделать я не мог. Такой запрет шёл против всех правил эпохи. Он был равноценен добровольному отказу Луолруйгюнра Первого от престола.
Вот и сейчас я брёл, царапая макушку о низкие сырые своды и мысленно богохульствуя, в спину мне тяжко дышал Солнцеликий, следом топотали мрачные эмбонглы, а уж в самом хвосте процессии влачилась прочая знать. «Случись что — зарежусь, — малодушничал я в своих мыслях. — Раньше всех. А они пусть как хотят… Клянусь молотом Эрруйема, в другой раз возьму верховного жреца за бороду и погоню рядом, вместо заложника». Под ногами хлюпало, с потолка за шиворот прыгали ледяные капли, и мне чудилось, что это маленькие, но предельно ядовитые паучки. И не смертоносного укуса я страшился, а позорно изнывал от отвращения.
Но и на сей раз никто не почёл за благо привалить нас камнями. Всё обошлось. Император бесцеремонно отпихнул меня, восстанавливая субординацию, и прошествовал на предусмотренное ритуалом место напротив алтаря. Я вдвинул гузуаг за пояс: здесь не полагалось осквернять ладони оружием. Полыхали факелы, треща и фыркая едким дымом. Голова чуточку плыла: в затхлый воздух подземелья явно подмешали какую-то наркотическую вонь.
Это было Святилище Воды. Здесь возносились жертвы богу Йогелджу, владыке океана, хозяину всех рек, озёр и иных водоёмов, едва ли не дождевых луж, покровителю мореплавателей. Если верить мифам, Йогелдж не был антропоморфен. В этом смысле фантазии у зигганов оказалось больше, чем у наших «тарелочников», которые за всю историю своего культа так и не измыслили ничего умнее, как раскрашивать своих пришлых человекообразных идолов во все цвета радуги…
Я попал сюда впервые.
Посреди пещеры матово-чёрной линзой недвижно лежало озеро. В пляшущих отсветах факелов казалось, что оно дышит. Словно гигантский слизень, задремав, выставил на всеобщее обозрение свой бок. Алтарь торчал из озера, будто сломанный зуб. По берегам в два ряда замерли факельщики в чёрных балахонах. Где-то по тёмным углам попукивали невидимые трубы.
Дзеолл-Гуадз, голый по пояс, размалёванный охрой и белилами, сидел на каменном полу и остекленело таращился в угольные непроницаемые воды. Что он там хотел увидеть? Или уже видел? Вокруг жреца на медных блюдах нервно вспыхивали зелёные огоньки, над ними восходили струи пахучего белого дыма. Наверное, если долго смотреть в эту мертвенную гладь, да ещё перед тем изрядно нанюхаться — не то что Йогелдж во плоти примерещится, а и сам Паук Бездны в пору своей молодости…
Факельщики негромко заухали — сначала вразнобой, но с каждой минутой всё слаженнее, находя и выстраивая общий ритм. Трубы подхватили эту варварскую мелодию, повели за собой. Забубнил огромный барабан, тоже невидимый.
Император скинул с головы капюшон, его лицо обострилось, по-волчьи оскаленные зубы блестели. Здесь он не был «властно попирающим твердь». Вообще никаких владык — одни рабы. Невольники ритма и звука. «Как у нас на концерте каких-нибудь долбежников и пузочесов», — подумал я, сражаясь с прущими из недр подсознания тёмными инстинктами. Пока мне это удавалось: всё же, не до конца ещё обдуло ветрами язычества налёт цивилизации. «Нет, братцы, меня вашим хард-роком не проймёшь, я на «Дип Перпл» вскормлен, на «Блэк Саббат» вспоен, я гастроли «Пинк Флойд» пережил…»
Позади меня кто-то повалился ничком, заколотился башкой о камень. Эмбонглы… Где темнее, там и слабее. «Защитнички, мать вашу, паучья кровь, вот и доверяй вам после этого!» Впрочем, в стане юруйагов тоже наметилось прослабление. Некоторые уже пали на колени, мотая головами, как взнузданные. Солнцеликий вскинул над головой тощие руки, стиснул кулаки, словно угрожая кому-то. До меня явственно донёсся скрежет его зубов.
Над озером столбом поднималось зелёное свечение, над алтарём дрожала невиданная чёрная радуга. Дзеолл-Гуадз волчком крутился на месте, выкрикивая заклинания, из которых я не мог разобрать ни слова. Факельщики вопили истошно и согласованно, как если бы ими кто-то дирижировал. Глубины озера озарились неясным далёким светом. И тут же ритм сбился, поломался, теперь все попросту орали кто во что горазд.
Биение моего сердца, которое всё это время против моей воли следовало за барабанным буханьем, сорвалось в исступлённое трепыхание. Мутная непреодолимая волна накатила на мозг, сознание с сырым шипением погасло.
Я тоже заорал.
Сквозь пелену слёз я видел, как император скребёт своё лицо ногтями, складывается пополам, как перочинный нож, и валится наземь. Всех нас можно было брать голыми руками…
Чёрные воды закипели, фонтанируя вокруг алтаря и с грохотом низвергаясь. Две гибкие беспалые руки, толстые, что колонны дорического ордера, взметнулись до самых сводов и оплели алтарь, трепеща, будто от адского холода. На их влажной пористой коже проступили алые пятна. Под самой поверхностью озера зависло бесформенное гигантское тело, вскрылись два круглых выпученных глаза, их немигающий взор заскользил по беснующимся на берегу людям.
Бог Йогелдж явился за жертвой.
Император окарачь пополз навстречу глазам древнего бога.
Пихаясь локтями и лягаясь, меня обтекали обезумевшие эмбонглы. Распяленные в сорванном крике слюнявые рты, закатившиеся под обезьяньи лбы пурпурные бельма, вздыбленные волосы… Нет, не они мне нужны. Никто мне не нужен. Я и сам себе не нужен. Я нужен только ему… кто поднялся из бездны и зовёт меня… обещает мне вечное, неописуемое блаженство… вечную жизнь… он вечен, и я буду вечен с ним заодно…
«Покушение… — внезапно высветилось неоновыми буквами с пятиэтажный дом каждая в моих затуманенных мозгах. — Императора хотят убить… заманить в ловушку… принести в жертву Йогелджу… я должен спасти императора… а уж потом пускай бог заберёт меня к себе…»
Я настиг Солнцеликого в его неудержимом стремлении к слиянию с божеством… ухватил за пятку… император отбрыкнулся, не оборачиваясь… я держал цепко, обеими руками… он тащил меня за собой, норовя достать свободной ногой по голове… потом, в момент просветления, осознал, в чём состоит препятствие к вольному, ничем нестесненному движению вперёд… обернулся, рыча сгрёб меня за волосы, опрокинул, подмял… я тут же очутился сверху и натянул ему капюшон на перекошенную волчью морду, зажал щёлкающую пасть, узлом передавил хрипящую глотку…
Факельщики, сдирая с себя ненужные балахоны, прыгали в бурлящую воду, и она из чёрной вдруг делалась красной, и радуга над алтарём тоже расцвечивалась в кровавые оттенки.
Трепещущие руки наконец отпустились от каменного зуба и бесшумно втянулись в кровавую купель. Зовущий взгляд бога померк, ушёл в глубину, растворился там без следа.
Визжали трубы, рокотал барабан, но человеческие голоса стихли. Никакая, даже самая лужёная глотка такого ора не выдержала бы. Да и крикунов на берегу поубавилось. Те, кем повелитель вод пренебрёг, разочарованно выползали из озера и ложились пластом, не имея сил распрямиться. И только Дзеолл-Гуадз вертелся между медных блюд и невнятно вскрикивал. Потом упал и затих.
Я слез с императора, стянул с него капюшон. Луолруйгюнр мигал влажными розовыми глазами, ничего не соображая. С трудом, опираясь на мою руку, сел. Светоносный лик его был расчерчен царапинами вдоль и поперёк.
— Безногий принял жертву? — спросил император задушенным голосом.
— Он взял многих, — ответил я фистулой, не сразу сообразив, о ком идёт речь.
— Это хорошо, — пробормотал Луолруйгюнр. — Значит, Безногий позволит наконец моим кораблям достичь берегов Ольэо, и у нас снова, как и пятьдесят лет назад, появятся чёрные рабы.
«И всего-то? — подумал я со злостью. — Стоило кормить этого глубинного гада человечиной из-за пустяка! Паучья кровь, спросил бы меня, я бы позволил то же самое, а главное — безо всяких жертв…»
Разумеется, никаким покушением здесь и не пахло. Просто нужно было задобрить бога, и его задобрили. Йогелдж оказался покладистым и не слишком привередливым — ограничился несколькими особо рьяными плясунами, что подвернулись ему под горячее щупальце. Знать бы только, что это за очередная тупиковая ветвь, что за реликтовый монстр обосновался в священном озерке… в самом центре города, прямо под императорским дворцом. И, по всему видать, давно поселился, коли успел войти и в культы, и в мифологию…
И ещё одно.
В который уже раз я убедился в том, что наиболее дремучие предрассудки и наиболее бредовые верования зигганов имели под собой реальную почву. И не только имели, но и каждодневно подпитывались этой невероятной реальностью. Зигганам не было нужды изобретать себе богов из ничего, из пустоты, из собственных фантазий. Им достаточно было лишь описать то, что есть на самом деле. Всякие там вургры, вауу, ни на что не похожие божества… Надо признать, всё это во мне восторга отнюдь не возбуждало.
Хотел бы я предугадать, какой из зигганских мифов на моих глазах обретёт плоть в следующий раз!
