Часть четвертая
Andante lugubre
Марта и Саша покидали теплоход «Олимпия» с улыбками на лицах. Правда, их нельзя было назвать очень уж радостными и естественными, и внимательные наблюдатели сразу понимали это, хотя таких на торжестве почти не было – кто-то уже сполна вкусил алкоголь, в разнообразии представленный на банкете, а кто-то в принципе не отличался врожденным умением читать по лицам. К тому же несколько искусственные улыбки молодоженов можно было списать на усталость и желание отдохнуть. Некоторые гости тоже несколько утомились и решили уехать в город на любезно предоставленных автомобилях, но большинство из них захотело остаться и перекочевать с теплохода в один из особняков коттеджного поселка, располагающегося на берегу реки в весьма живописном районе. Серьезные мужчины, сделавшие молодоженам воистину шикарные подарки, а также их суровые свиты, распрощавшись с Дионовым, незаметно от всех уехали в совершенно другое, известное им одним место, на «сходку», чтобы обсудить все волнующие их темы. Судя по всему, свадьба Дионова пришлась им по душе.
Наде она тоже очень понравилась, как и ее спутнику, правда, после того как они сошли на берег, на минут пятнадцать Олег куда-то пропал, но затем вновь появился и увел девушку танцевать.
Рика, который впал вдруг в какую-то апатию, совершенно обессиленного и безразличного ко всему на свете, охрана передала с рук на руки подъехавшим к причалу людям его отца Леона Сергеевича. Он контролировал этот процесс по мобильному телефону, обещая приехать буквально завтра утром – так сильно переживал за сына-наркомана, чуть не испортившего свадьбу Дионова. Александр даже в какую-то секунду почувствовал легкий, едва уловимый укол зависти – его собственный отец явно не переживал бы за него, если бы Саша принимал наркотики. Выбросил из дома и не принимал назад, отказавшись и забыв, как того зовут.
Вячеслав Сергеевич, и вида не подающий, что как-то ранен, молча сел в одну из машин вместе с сестрой, матерью и еще несколькими родственниками, и только лишь однажды посмотрел на сына – долгим взглядом, сурово, безрадостно. Но случайно уловивший его взгляд Александр осознал, что есть в глазах отца и что-то еще. Если бы он не отвернулся в раздражении, понял бы, что в глазах Вячеслава Сергеевича есть беспокойство, тревога и злость. Злость не только на старшего сына, но и на самого себя. Злость глубоко затаенная и очень болезненная.
Вместе с ним уехала и мать Саши, хотя видно было, что она не хотела покидать сына, за которого очень переживала, да и невестке хотела задать миллион вопросов. Против воли мужа, однако, не пошла.
– Саша, Сашенька, мы должны поговорить! – попыталась завести она разговор с сыном перед тем, как уезжать – на теплоходе она не могла этого сделать, поскольку невесту и жениха не отпускали от себя ведущие праздника и другие гости, но Александр мягко улыбнулся ей и сказал:
– Мам, давай завтра поговорим? Сейчас никак, сама ведь видишь, – молодой человек глянул на толпу гостей, которые только что сошли с теплохода на берег под руководством умелых координаторов из свадебного агентства.
– Конечно, дорогой, конечно, – спохватилась та. – Сашенька, отец сказал… Ну, не то чтобы просил передать, но имел это в виду. Хотел чтобы ты знал, – вдруг сбивчиво произнесла Дионова-старшая, гладя сына по щеке и с щемящей нежностью глядя на него. Саша даже как-то застеснялся того, что мать обращается с ним, как с ребенком.
– Что он сказал? – устало спросил парень. Ему крайне сложно пришлось, когда он услышал, как его «невеста» громко, звонко, эмоционально, с искренним негодованием рассказывает родственникам о том, что он сидел не за свое преступление, а потому, что «задолжал» Марту, избавившему его младшего брата от похитителей, пока отец медлил, не зная, что делать. И, хотя Александр был не склонен к разного рода фантазиям, Марта в тот миг была похожа на праведного, охваченного едва ли не священным гневом, ангела. Наверное, с такой силой и женской, какой-то утонченной, хрупкой яростью Сашу до этого защищала лишь его мать.
Сначала Александра это восхитило, а после – разозлило до учащенного сердцебиения и крепко сжатых зубов – в его жизнь никто не имел права и не мог так бесцеремонно влезать и наводить там свои порядки. Дионов с трудом успокоил себя тогда.
– Он не знал, – почти прошептала мать, обнимая сына за шею и прижимая к себе. – Что ничего не знал… Мы… никто не знал. Никто не знал.
– На это и было рассчитано, – глухо отозвался Саша, гладя ее по спине. Ему вдруг стало тоскливо и захотелось уйти отсюда, подальше от этого цирка, однако Саша в момент прогнал от себя подобные мысли, напомнив себе, что уйти отсюда, бросив все, а самое главное, глупышку Марту, не может.
– Ты ведь не сказал, а мы…
Из-за криков гостей Александр почти не слышал голос матери.
– Тут люди, давай после поговорим. Завтра, хорошо?
– Хорошо, Сашенька, хорошо. Стой, когда же завтра, – спохватилась она, – вы же с Мартой уедете в свадебное путешествие?
– Билеты на поздний вечер куплены, утром к вам приедем, – неизвестно зачем пообещал Александр, который, в общем-то, не имел привычки говорить неправду.
Они распрощались.
Оставшиеся в поселке гости переместились в особняк, где их ждал новый фуршет, живая музыка, бассейн, караоке и множество других развлечений. Жених и невеста совсем немного побыли среди гостей, а после впечатляющего фейерверка, под громовые аплодисменты, удалились прочь. Пара села в машину, за рулем которой сидел тот самый мятый усатый субъект, который первым узрел Ника Кларского в аэропорту и доложил об этом Максу. Мужчина вновь был в очередном дорогущем пиджаке, правда, как и всегда, чуток помятом.
– Шеф, – в тридцать два зуба улыбнулся он, увидев Дионова и его хорошенькую невесту. – Я домчу вас до брачного ложа, шеф.
– Заткнись, – велел ему безгранично добрый шеф.
– Там все в порядке, шеф, – продолжал усатый субъект. – Сам проверял. И это, – он хитро взглянул на Александра, – если вам чего понадобится, вы меня зовите, без стеснений. – Тут дядька перевел взгляд на Марту и очень корректно сказал. – Ну, если закончатся средства индивидуальной защи…
– Заткнись! – еще громче рявкнул Дионов.
Марта, которая была погружена в свои думы, не поняла того, что имел в виду водитель, и укоризненно посмотрела на «мужа». Ее глаза явственно спрашивали: «Почему ты такой грубый?» Александр только отмахнулся. Водитель, заметивший это, визгливо похихикал и закончил предложение, словно его и не прерывали. Марта же тотчас вспыхнула, аки маков цвет, вздернула нос и отвернулась, всем своим видом показывая, что ни о чем таком Саша просить не будет. Дионов же мрачно попросил своего помощника закрыть рот, сказав, что иначе это придется сделать ему, Александру, с применением физической силы. Впрочем, сказал он это как-то беззлобно, и водитель кудахтал всю короткую дорогу – он вез парня и девушку на самую окраину поселка, где, затерявшись среди высоких елей, располагался огромный двухэтажный новенький особнячок с мансардой, с недавних пор ставший собственностью Александра. Соседние дома располагались на большом отдалении от него.
Кроме дома на участке были резная деревянная беседка и несколько небольших строений, как потом выяснила Марта, оказавшихся сауной и летней кухней. Слева от дома, за небольшим юным садом, в котором росли вишни и яблони, находился бассейн. По всей территории петляла выложенная мелким камнем дорожка, вдоль которой росли аккуратные кустики и нераспустившиеся цветы.
– Приятной… бессонной ночи, – пожелал молодоженам их водитель с большим подтекстом, после того как почтительно отпер им ворота и дверь, ведущую в коттедж.
– Спасибо, до свидания, – отозвалась Марта, тихо обзывая дядьку нехорошими словами. Она-то догадалась уже, что там за бессонные ночи пожелал им водитель. Ее это чуть-чуть смущало – представить себя в объятиях Дионова она могла – все-таки фантазия у нее была хорошей, а вот слышать такие намеки ей было в тягость.
– Шеф, не подведите! – заорал усатый тип.
– Я тебя сейчас к берегу подведу. И сброшу, – тихо пообещал Дионов, пропуская вперед Марту, и захлопывая за собой дверь.
Марта с любопытством оглядывалась – она оказалась в просторном холле с высоченным двухуровневым потолком, бревенчатыми стенами и огромными квадратными окнами. Глаз радовали прямые простые линии, прямоугольные формы, господствующие коричневые спокойные тона и вместе с тем благородные, а также древесные уютные оттенки. Прямо напротив окон, выходящих на реку, располагался большой важный камин, казавшийся хозяином этого дома. Между ними была расставлена кожаная мебель с многочисленными подушками цвета слоновой кости, три дивана, один из которых был угловой, а один без спинки, а также низкий светлый столик и высокие, но мощные торшеры. Справа от камина находилась лестница с высокими перилами, которая вела на второй этаж.
– Ого! Словно охотничий домик какого-нибудь князя или графа, – восторженно произнесла Марта, пока ее «супруг» включал свет. Несмотря на освещение, которое было не слишком ярким, обстановка в холле казалась какой-то интимной. А еще тут было прохладно.
– Нравится тут?
– Очень! – Марта босыми ногами ступила на мягкий и очень-очень пушистый ковер цвета экрю с брызгами дорогого виски по краям и центру.
Девушка очень устала от всего происходящего, и ей хотелось завалиться куда-нибудь и заснуть, обнимая при этом Сашу. Марта и не думала, что свадьба, даже без таких традиционно-обязательных вещей, как выкуп, загс и поездка по городу с целью фотографирования новобрачных на фоне местных памятников архитектуры или природы, может оказаться таким муторным делом. К тому же у нее болели ноги, которые полдня провели на высоких каблуках, да и платье ей, честно говоря, надоело ужасно – в нем было жарко и почти все время неудобно. Жаловаться, однако, она не собиралась. Последний день с любимым человеком – это было счастьем со вкусом горечи.
Девушка уселась на диванчик, который мог похвастаться отсутствием спинки и удовлетворенно выдохнула: наконец избавилась от этих туфель!
– Устала?
– Есть немного.
– Переоденься, – велел Марте Дионов.
– Во что? – хмыкнула та. О том, чтобы взять одежду, она и не подумала. А ее джинсы и майка остались в квартире Саши, где она переодевалась.
Скрипачке показалось вдруг, что сейчас Александр, как это бывает в фильмах, предложит ей свою одежду. Однако мечтам ее не суждено было сбыться.
– На втором этаже вещи Ники. – Имя бывшей невесты далось Дионову с некоторым трудом. – Подойдет?
– Подойдет. Мы утром уедем, да?
– Да.
– Ты на меня злишься еще? – чутко прислушивалась к каждой его интонации Карлова, чувствуя себя виноватой после того, как выдала Сашин секрет его родителям.
– Нет, – продолжал односложно отвечать парень. – Иди за мной.
Дионов повел вздохнувшую девушку на второй этаж и даже взял за руку, чтобы она, не дай бог, не упала на лестнице, запутавшись в своих юбках. Он предоставил ей в распоряжение целый чемодан вещей ее кузины, которые та планировала взять с собой в медовый месяц, но о которых даже и не вспомнила, поглощенная своим Ником.
– Переоденешься и спускайся. Я сделаю тебе кофе. Ты весь день ничего не ела, – внимательно глянул на Марту Саша, который отличался природной наблюдательностью.
– Кусок в горло не лез, – призналась она, и, чуть подумав, добавила: – От страха.
– От страха решила, что ты очень взрослая? – вдруг спросил черноволосый парень.
– В смысле?
Вместо ответа Дионов указал сначала на свои, а потом на ее губы, внимательно глядя на скрипачку. Та несколько смутилась, но посмотрела Саше прямо в глаза.
– А что? Не понравилось? – вдруг спросила Марта с вызовом, находясь еще под властью шампанского, и только уже после своих слов поняла, какую глупость ляпнула.
– Отнюдь, – отозвался Александр, глядя ей прямо в глаза. – Мне понравилось. Только вот ты не думала, девочка, что мне захочется… продолжения банкета?
«Ну, так продолжай, чего стоишь и смотришь, как идиот?!», – вдруг подумала девушка, но вместо ответа отрицательно покачала головой. Дионов усмехнулся, словно зная, о чем она думает, и вышел, а расстроившаяся Марта минут десять снимала с себя свадебное платье. Тяжелое платье злило. Залитые лаком волосы, в которых, казалась, была тысяча и одна шпилька, расплелись с огромным трудом, и Марта долго стояла под душем, пытаясь промыть их. Естественно, пришлось смыть и макияж, который был, видимо, каким-то водостойким, а потому девушка, первый раз взглянув на себя в зеркало, сама себе напомнила панду. Выйдя из душа, посвежевшая и подобревшая, она посушила волосы феном, найденным в чемодане Ники, переоделась в свободную ярко-малиновую футболку, оголяющую одно плечо, и короткие шорты. И наконец, спустилась вниз.
Саша тоже успел переодеться в простые джинсы и темно-бордовую приталенную футболку с треугольным вырезом, облегающую его торс – на него Марте все время хотелось пялиться, как дурочке. Рядом с этим человеком она вообще постоянно думала не о том.
Дионов, сидя на диване в полутемной комнате, пил из бокала легкое вино – бутылка стояла прямо перед ним на низком столике, и задумчиво смотрел на уютно трещащий камин. Пока Марта принимала душ, он успел разжечь его. И теперь языки пламени плясали на дровах, освещая стены.
– А я думал, что тебя пора идти искать с собаками, – сказал Саша. С распущенными волнистыми волосами, без макияжа, Марта казалась ему беззащитной и от того необычайно привлекательной.
Она молча опустилась на диван рядом с ним – осторожно, как молодая кошечка белого окраса рядом с недавно приобретенным хозяином, от которого хотела получить ласки, которым интересовалась, но которого шугалась. Девушка изучающее глянула на Дионова.
– Что ты на меня так смотришь? – устало спросил ее тот.
– Просто так.
– Просто так ничего не бывает, – возразил он, наливая бокал вина и ей.
Карлова промолчала, отчетливо понимая, что хочет коснуться плеч или груди Дионова, провести по ним ладонью, а после прижаться к нему и почувствовать на себе его руки. Девушке даже картинка такая представилась, где Саша ее обнимает, и она с трудом прогнала ее из головы.
Какое-то время они сидели молча, смотрели на камин и пили полусухое красное.
– Ты на меня злишься, да? – спросила вдруг Марта.
Застывшее время разбилось на сотни тонких осколков.
Саша вопросительно посмотрел на нее. Огонь отражался в его глазах.
– А я ведь, и правда, правда, виновата, – продолжала она. – Я знаю. Но я так хотела сказать им, что ты не такой, как они думают. Я так хотела, чтобы они замолчали… Я…
– Ты защищала меня, как мамочка сыночка.
– А ты говорил мне, что я ребенок, и просил снять розовые очки. Сам бы свои черные очки снял, дурак, – смело фыркнула Марта, вспомнив прошлое.
– Как ты меня назвала? – прищурил зеленые глаза Александр и со стуком поставил бокал на столик.
– Дурак.
– Марта, – резко изменившимся голосом сказал Дионов строго. – Никогда меня так не называй.
– Хорошо, прости. А дурачком? Или дурашкой? – совсем осмелела девушка, хотя по идее должна была испугаться его тона и взгляда, когда обозвала парня вроде бы совершенно безобидным словом.
– Можно, – разрешил, чуть подумав, Саша. Если честно, он был в некоторой растерянности. Предательство Ники, Кларский из далекого прошлого, фиктивная свадьба, девчонка в роли невесты, нарк, который так неумело пытался на него напасть, правда, ставшая известной его семье – все это свалилось на Дионова неожиданно, за какие-то там сутки. А ему казалось, что с момента, когда он узнал о том, что Ника бросает его, прошло уже минимум полгода.
И он устал так, словно прошло полгода.
Саша откинулся на спинку дивана.
– Я не кинула букет, – пожаловалась Карлова.
– Куда? – не сразу понял он.
– Не куда, а кому! Девушкам. По традиции невеста должна кидать свой букет толпе незамужних девушек, а та, кто первой поймает его, та первой и выйдет замуж.
– И зачем тебе это? – лениво спросила Дионов.
– Это традиция! И это классно!
На это он даже и не знал, что сказать.
– Это глупо. Мне было бы жалко букет.
– Ну, ты и скаредный, – возмутилась девушка.
– Я рациональный, – возразил Саша.
Они принялись спорить, а Марта, сама этого не замечая, все ближе и ближе пододвигалась к хозяину коттеджа. Через минут десять она расхрабрилась настолько, что положила голову на плечо своему лжесупругу. Александр удивился, но отстраняться не стал.
– Спасибо, что согласилась на эту авантюру, – сказал он.
– Мне понравилась эта авантюра, – честно призналась девушка. Она вдруг поняла, что хочет признаться Саше – во всем: в своих чувствах, фантазиях, мыслях. Но стоило ей открыть рот, как она тотчас закрыла его. Не сможет.
И они вновь замолчали, и Дионов положил ей руку на плечо, заставив вздрогнуть.
– Сегодня обещали звездопад, – сказал он, глянув в окно и посмотрев в ультрамариновое небо. За городом оно темнело быстрее, чем в городе.
– Да? – тут же обрадовалась Марта. – Можно загадывать желания на падающую звезду!
– Ты до сих пор не знаешь, что звезды не падают, – рассмеялся Саша. – Ты в школе училась вообще? Я про астрономию промолчу, но вот физика-то у вас была? Ты понимаешь, что было бы, если бы звезда… г-хм… упала на планету? Это всего лишь метеоритный дождь.
– Звездный, – поддразнила его девушка.
– Это разрушение крупного метеорита в процессе его падения на Землю. Его маленькие частицы такие, как ты, и принимают за падающие звезды, – стоял на своем Саша. – Как они могут исполнить желание?
– Могут, и все. Я всегда загадываю желание, когда вижу падающую звезду. – Марту было не переубедить.
– Зачем ты все это делаешь? – спросил вдруг Саша, когда скрипачка кошкой потерлась о его плечо.
– Догадайся, – Марту обуяла смелость – отчаянная, решительная. Нет, ну, в самом деле, чего ей терять-то теперь? Столько уже всего произошло… Если Александр узнает, что чувства Марты оказали ему честь и сделали его первым возлюбленным, ничего страшного не произойдет, правда? К тому же Ника уже с другим, и не нужно притворяться из-за сестры.
– Догадаться? – переспросил Саша, отчего-то глядя на оголенное плечо.
– Ну, ты же взрослый мальчик. Большой. Должен… должен сам все понимать, – слабо улыбнулась Марта.
– Объясни, – спокойно попросил Саша. Марта гневно на него взглянула.
– Ты так и не понял?
– Говори нормально, – сдвинул брови к переносице он.
– Ты все же такой ребенок, – фыркнула Марта, откровенно разглядывая Сашу. Того такое внимание даже несколько рассмешило, но и заинтриговало.
– Ребенок? – поднял вопросительно бровь Дионов. Он догадывался, что напившаяся шампанского и вина девчонка сейчас признается ему в каких-нибудь глупостях, по недоразумению называемых чувствами, и это вызывало в нем двойственную реакцию. С одной стороны, он не прочь был прямо сейчас принять эти самые чувства и провести с малышкой ночь – это реально расслабило бы его, а с другой, совершенно не желал этого делать, чтобы не рушить их хрупкие отношения, которые казались Дионову чистыми – в противовес ему самому.
Марта сама все решила за них двоих. Она, с ногами забравшись на диван, решительно положила руки ему на плечи и потянулась за поцелуем. Девушка коснулась его губ своими, но он не ответил, а вдруг отстранился, осторожно убрал ее длинные волосы на одну сторону и медленно нежно стал целовать шею, гладя по спине, но не переходя грани. Его дыхание на ее коже придавало чувственности. Ее крепкие объятия – пикантности.
Марта никогда не думала, что столь простыми действиями в ней можно будет вызвать столько эмоций. Она откинула голову назад, наслаждаясь каждым прикосновением. Сердце звучало в темпе presto.
В какой-то момент ей безумно захотелось настоящего поцелуя – как на свадьбе, и она вновь попыталась поцеловать его, но Саша вдруг отвернул голову в сторону и чуть отстранил девушку от себя.
Она почувствовала себя обманутой.
– Не стоит. Я не железный. Если ты начнешь, я не смогу остановиться, – сказал Саша, глядя в темное окно.
– Не останавливайся, – тихо ответила Марта, не сводя с него взгляда.
– Утром ты будешь жалеть.
– Не буду.
– Вместо тебя я могу представлять твою сестру, – предупредил Саша, который не знал, чего хочет больше – чтобы девчонка отстала от него или чтобы продолжила начатое. Слова же о Нике были угрозой, не более. Представлять ее, теперь уже чужую, ему не хотелось.
– Мне все равно, – прошептала Марта почти в отчаянии. Что же ей сделать, чтобы сегодня он стал только ее?
– Это было твое желание, – хрипло сказал Саша, резко притягивая ее к себе так, что девушка едва слышно вскрикнула.
Он усадил ее на колени – лицом к себе. И теперь их поцелуй был совсем другим, не похожим ни на один из трех предыдущих. Пылкая нежность затмевалась болезненной страстью. Торопливые касания, не скользящие, едва заметные – требовательными долгими объятьями. Воздушность – огнем.
Их влекло друг к другу с огромной силой. И воздуха не хватало обоим в равной степени. Им хотелось чего-то большего, яркого, но они не спешили, словно наслаждаясь каждой минутой.
Чувства полностью затмили разум.
Саша стянул с себя футболку и опрокинул Марту на диван, а сам навис сверху, опираясь на колени и руки. Она тотчас обняла его, с упоением целуя, разрешая касаться так, как ему вздумается и проводя ногтями по спине.
– Я тебя люблю, – прошептала девушка, и Саше словно ведро воды на голову вылили. Он резко встал и допил вино прямо из горла. Марта приподнялась на локтях, поправив футболку. Щеки ее горели.
– Я тебе так не нравлюсь? – спросила она.
– Что ты заставляешь меня делать? – взлохматил черные волосы парень. – Ты же ребенок!
– Я не ребенок! – обиженно воскликнула Марта. – Ты вообще в курсе, сколько мне лет?
Саша был в курсе, но пошел на попятный, поняв, что не имеет права так поступать.
Надо было просто отправить ее домой.
Нет, надо было не связываться с ней. Что они только что едва не натворили?
– Я не хочу тебя обидеть, – закурил он прямо в доме.
– Ты меня обидел, когда отверг! – заявила Марта, вдруг ужасно смутившись. И что теперь думает о ней Дионов? Что она девица легкого поведения? Зачем она к нему приставала?
– Мамочке-то позвонила, взрослая моя? – напомнил Саша совершенно забывшей обо всем на свете Карловой про то, что она так и не дозвонилась до родительницы и не сказала, что сегодня ночует не дома.
– Блин! – похолодев, вскочила на ноги Марта, понявшая, что мама, наверное, уже стоит на ушах – время позднее, а она где-то пропадает. И ни слуху от нее, ни духу. – Ты почему раньше молчал?!
Романтический флер мигом испарился. Осталось смущение и робость. И чувство ошибки.
– Ну, у меня же черные очки, – пожав плечами, припомнил Дионов, пытаясь унять учащенное сердцебиение. – Я ничего не вижу.
– Надо позвонить маме, – вздохнула Марта. Она попыталась отыскать мобильник взглядом, но вспомнила, что оставила его на втором этаже.
– Звони. И давай забудем, что было, – неожиданно мягко сказал Александр. – Не хочу, чтобы завтра утром ты ненавидела меня. Будешь еще вино? Тут в подвале его много.
– Буду, – сверкая глазами, сказала Марта. – Позвоню и вернусь. А ты разлей вино. И я есть хочу. – Зачем она это сказала, девушка и сама не знала.
Она умчалась на второй этаж, перед этим все-таки быстро, легко и неожиданно поцеловав Сашу в уголок губ. Он даже не успел отстраниться, а ругаться девчонке вслед уже не стал.
Дионов проводил ее долгим хмурым взглядом. Он твердо решил, как только девушка вернется, нужно будет доходчиво растолковать ей, что он для нее – не пара. Он – взрослый и ему не нужна подружка-малышка, с которой нужно возиться. К тому же кузина Ники.
«Пусть ищет себе подходящего. Музыкантика пусть ищет, творческого паренька», – подумал он, прежде чем пойти в подвал.
* * *
Марта дозвонилась до матери быстро. Понимая, что ей сейчас влетит – она внутренне приготовилась к самозащите, на ходу придумав целую легенду про то, что ее мобильник остался в машине у друга подруги, но тон матери с ходу сильно напугал ее, а слова о том, что ее видели в лимузине в платье невесты, просто-напросто ошеломили. А уж когда вдруг трубку взял отец и стал с ней разговаривать, у Марты в голове начало звенеть, а в горле собираться противный ком. Когда Константин Вячеславович добрался в своем разговоре о том, что хотел бы подарить ей и Юле квартиры на свадьбу, у девушки вдруг побежали слезы – сами по себе, редкие и большие. Марта совершенно не ожидала этого, она не была даже готова к подобного рода беседам и не знала, как себя вести, молчать или кричать, рассказывая отцу обо всех своих обидах, сидевших в ней с самого раннего детства.
Трудно сказать, что бы случилось во время этого странного разговора между отцом и дочерью, поскольку он был неожиданно – так же неожиданно, как и начался – прерван.
Марта, услышав какие-то подозрительные звуки, оставила включенный мобильник в полутемной комнате с открытым окном и поспешила к лестнице, на ходу вытирая слезы, чтобы Дионов не видел их.
– Саша? – позвала она, стоя на втором этаже перед лестницей, опустив ногу на первую ступеньку, и только тишина была Марте ответом. Ей вдруг стало страшно – так страшно как никогда еще не было. Совершенно без причины. Захотелось превратиться в маленький невесомый комочек и улететь в окно, чтобы спрятаться в листве яблонь.
– Са-а-аш? – позвала она Дионова вновь, став осторожно спускаться вниз. И опять он ничего не ответил ей.
Девушка сглотнула – а вдруг Дионову плохо стало? Нет, он вроде бы здоровый парень. Но всякое может случиться. А может быть, он так шутит, так прикалывается над ней? Или же просто не слышит? Наверное, он в подвале!
Марта почти спустилась в холл, который теперь не восхищал, а пугал ее зловредной тишиной – Саши в нем не было. Лишь где-то вдалеке слышалась музыка и крики веселящихся на полпоселка гостей. Скрипачка вдруг подумала, что даже если будет громко кричать, ее не услышат – коттедж Дионова находился достаточно далеко от других домов, да и музыка с воплями гостей заглушат совершенно все.
– Дионов! – жалобно крикнула девушка, остановившись на предпоследней ступени лестницы. Ее вдруг стало потряхивать.
«Беги наверх, – зашептало сердце, которое тряслось в груди, как груша на ветке, раскачиваемой сильнейшим ветром, вот-вот грозившим перерасти в смерч. – Наверх беги! К папе беги! Пусть он поможет!».
Марта, не слушая сердце, в нерешительности сделала еще один шаг, и теперь стояла на последней ступени.
«Ищи Сашу! – скомандовал рациональный разум. – Вдруг ему действительно плохо, а ты застыла столбом! Ищи его! А если боишься чего-то, возьми бутылку – отмахиваться ею будешь от непонятно кого».
Марта послушалась разума и спрыгнула с последней ступени на пол. Она сделала несколько шагов, схватила бутылку – зачем, и сама не понимала, – а после поспешила на кухню, где, возможно, мог быть Александр. Девушка даже не успела дойти до арки, как просто-напросто потеряла сознание, даже не поняв, что ее ударили по голове.
Бутылка ее не спасла. Ее бы мало что спасло в ту минуту.
На несколько минут девушка очутилась в мрачном царстве темноты, в которой время было ничтожной мерой движения материи, и год казался крошечной долей секунды.
Когда Марта очнулась – с трудом, словно вынырнула из грязной вязкой воды, то поняла, что лежит на полу, прижимаясь щекой к полу около потухшего камина, с туго завязанными ногами и руками, заведенными за спину. Перед глазами у скрипачки все плыло, ужасно болел затылок, и разрывалось на части сердце, но она отлично поняла, что прямо перед ней, около дивана, сидит Александр, так же крепко, как и она, привязанный к стулу – он даже пошевелиться не мог. По лбу и скуле его текла струйка крови, а губы и подбородок тоже были в крови – как будто бы Сашу несколько раз ударили. Ничего не понимающая Марта, для которой все это было плохим сном, прищурилась и поняла, что на футболке Дионова, со стороны правого плеча, виднеются какие-то темные пятна, а ткань порвана, будто бы ее изрезали чем-то острым. Например, ножом.
Но больше девушку пугало другое. Перед Дионовым, спиной к ней, стоял какой-то мужчина и говорил.
Марта легонько потрясла головой, которую тут же пронзила острая боль, мечтая, чтобы кошмар кончился, а она проснулась бы дома, в своей уютной кровати, но, увы, этого не происходило.
Девушка с трудом вслушалась в речь незнакомого молодого мужчины со светло-русыми короткими волосами, худого и высокого, одетого во все темное.
– Ты меня помнишь? – усмехаясь, спрашивал он, стоя напротив Александра с пистолетом в руке. Было видно, что оружие комфортно чувствует себя в его ладони. До этого там так же комфортно чувствовал себя нож, сейчас валяющийся на полу и испачканный в крови.
– Не помню, – хмуро отвечал Дионов, тоже недавно пришедший в себя, и этими словами он поразил Олега в самое сердце. Алмазов, живущий местью, отлично помнил лицо и имя того, кто, по его мнению, сломал ему жизнь. А Дионов – нет. Это не могло не бесить.
– Не помнишь? – прищурился Олег. – Совсем?
– Совсем, – процедил сквозь зубы Дионов, понимавший, что ему не освободиться от веревки. Александр не успел поставить дом на сигнализацию, и теперь проклинал себя за это.
– Я тот, из-за кого ты сидел, – как бы между прочим сообщил Олег.
– Да ты что? – еле слышно выдавил Александр и закашлялся – получил под дых.
Алмазов, непонятно как проникнув в дом, ударил Сашу, который спускался в подвал, по голове, а после связал и избил, не забыв пару раз аккуратно и неспешно провести по груди, плечам, спине ножом, разрезая ткань футболки и доставляя резкую сильную боль. Когда сумасшедший Олег, помешанный на мести, это делал, Александр был уже в сознании.
– Ну что, готов? Готов ответить за все, что сделал, дружочек? – зло спросил Олег.
Дионов молчал. В глазах у него разгоралась все ярче и ярче ярость, и кровь в его жилах стала похожа на раскаленную магму.
– Готов? – в третий раз спросил Алмазов.
Саша посмотрел на незнакомца так уничтожающе, что тот еще раз ударил его по лицу, с силой, так, что голова парня откинулась назад.
– Отвечай! Отвечай мне. Отвечай! – упрямый Дионов получил еще один удар, и еще, но ничего не сказал.
Скрипачка, пытающаяся проснуться, с ужасом, который медленно стал впитываться в ее кожу, словно холодный пот, поняла, что не спит. И что то, что происходит в холле симпатичного особняка, – реальность.
Страшная реальность. Жуткая реальность.
Но все же реальность.
Саша вдруг увидел, что лежащая на полу Марта очнулась. Зеленые немигающие глаза смотрели прямо на нее, и девушке вдруг показалось даже, что в них застыли слезы исступленной ярости и боли. Она не могла отвести зачарованно-испуганного взгляда от окровавленного лица любимого человека. Страх пульсирующими толчками нарастал во всем теле девушки – наверное, никогда еще Марта не чувствовала такого животного, первобытного ужаса.
Надо было кричать, звать на помощь, пытаться хоть как-то помочь Саше, но девушка и губ раскрыть не могла, да и что она, связанная, могла сделать?
Олег Алмазов – а это был именно он, поймав взгляд Дионова, резко повернулся и заметил, что Марта очнулась. Он, оставив в покое зарычавшего Сашу, заспешил к ней.
– Проснулась, маленькая невеста? А ты мне нравишься больше предыдущей, – он ласково провел сухой холодной ладонью по лицу Марты. Она в ужасе попыталась отпрянуть. Но у нее этого не получилось.
– Тише-тише, не бойся меня, – улыбнулся ей Олег, и его улыбка даже показалась девушке обаятельной. От осознания того, что перед ней ненормальный, заключенный в оболочку совершенно обычного, даже симпатичного человека, Марту затрясло мелкой дрожью, которую Алмазов воспринял благосклонно. Ему нравилось, когда его боятся.
Она все же попыталась закричать, зная, что ее не услышат, но Олег погрозил ей пальцем.
– Один твой крик может убить его, – он глянул на Дионова, сходящего с ума от того, что в лапы к уроду попался не только он, но и эта ни в чем не виноватая девчонка.
– Что… вам… нужно? – с трудом прошептала Марта, все сильнее понимая, что никогда не проснется.
– Да так, мелочь, в общем-то.
– Эй, ты, – раздался дрожащий голос Саши, который девушка с трудом узнала. – Я готов отвечать за все. Отпусти ее, отвечу.
– Ты и так ответишь, – живо возразил Олег Алмазов, разглядывая сжавшуюся скрипачку, в глазах которой стояли новые слезы – слезы невыносимого страха, от которого гудело в ушах, сводил живот и ломило в каждом суставе. – Как же все-таки жаль. Почему же она не в белом платье? Я думал, если честно, – повернувшись, доверительным шепотом сообщил он Саше, с ненавистью взирающего на сумасшедшего, – что вы будете в своей спальне, вдвоем, на белых простынях. А вы глупо переоделись в домашнее и прохлаждаетесь. Винишко пьете. Ну, кто так поступает в первую брачную ночь, а? – пожурил он молодоженов голосом святого отца. Олегу хотелось, чтобы план «Красное на белом» все же был осуществлен. Очень хотелось. А тут сплошное разочарование.
– Отпусти ее, – вновь начал Дионов, но ему велели замолчать в очень резкой форме.
– Какая ты милая, – продолжал Олег разглядывать Марту. Его внимание было приковано к ее обнаженному плечу – он даже провел пару раз по нему пальцами, едва касаясь кожи. – Ты напоминаешь мне мою Василису. Знаешь, кто то?
Марта замотала головой.
– Это моя девушка. Моя первая и любимая девушка, – принялся объяснять Олег. Он буквально чувствовал аромат мести в этом особняке, и это срывало ему крышу все сильнее и сильнее. Он словно наяву видел людей из прошлого, которое было не вернуть. Никогда не вернуть. Но Олег все же пытался сделать это. В последнее время его болезнь – а по-другому его психическое состояние было нельзя назвать – прогрессировала все сильнее, и парню казалось, что отомстив, он попадет в прошлое, чтобы стать тем, кем был, и быть с той, кого любил.
– Мы были вместе с ней несколько лет. А потом ее отец и мой тренер запретил мне встречаться с ней. Потому что нашел моей Василисе отличную партию – богатенького щенка. Ты знаешь, крошка, – он провел пальцем по полураскрытым от страха губам Марты, и она тут же плотно сжала их, – я ведь занимался спортом. Биатлоном. Они говорили мне, что я талантлив. Что я многого добьюсь. Что я стану звездой. Я бы мог стать лучшим? Не молчи. Отвечай.
– Я не знаю, – прошептала девушка. О чем-то его слова ей напоминали.
– Дура. Я бы мог стать легендой спорта! Но знаешь, – голос Олега посуровел, – знаешь, что сделал тренер, когда я сказал, что не оставлю его дочь? Знаешь, что?
– Н-нет, – голос Марты был почти неслышным.
– Он вышвырнул меня из спорта. Подделал анализы. Как будто бы я принимаю допинги, мой ангел. Представляешь? Я! Допинг! А ведь они поверили этой чертовой бумажке. И меня вышвырнули вон. У меня в жизни были только моя Василиса и мой биатлон, – Олег склонился над напрягшейся Мартой и провел губами вдоль ее шеи, коснулся волос. – А потом не стало ничего.
Скрипачка, с трудом дышавшая, вдруг вспомнила эту историю.
Это о нем, об этом ненормальном рассказывал Леша, друг Юли, на природе, когда они возили Феликса-Визарда на озеро с ночевкой! О нем!
«В общем, Олега из-за допинга отстранили от соревнований на полтора года. И за это время он как с ума сошел. Да он и так нервный был всегда, эмоциональный, психованный. Короче, он перестал заниматься биатлоном, пропал из поля зрения, ни с кем из нас практически не общался. Мы слышали, что Олег связался с какими-то странными парнями и стал ввязываться в драки. И где-то через год его во время очередной драки ранили. Ну, я это вам уже рассказывал. Его в ногу ранили, сильно, ножом, и даже если он хотел вернуться назад, в биатлон, путь к нему у Олега стал закрыт…»
У Марты мороз по коже прошел. Он и правда сумасшедший! Ненормальный!
Олег увидел мурашки на руке девушки, и ему стало смешно.
– А ты мне нравишься, – улыбнулся он скрипачке.
Алмазов резко поднялся на ноги, подошел к одному из диванов, на котором валялось помятое свадебное платье, видимо, принесенное им из спальни на втором этаже. Он накинул платье на Марту, как саван, и покачал головой. Глаза его загорелись. Внимания на крики Дионова Олег не обращал.
«Красное на белом» овладело им, и Алмазов, взяв со столика нож, вдруг неожиданным движением схватил Марту за запястье – она только испуганно вскрикнула, и провел лезвием по тонкой бледной коже. С руки закричавшей девушки закапала кровь.
Алое стало падать на белое, оставляя безобразные, но такие притягательные узоры. Олег шумно выдохнул.
– Молчи, – велел скрипачке довольный Алмазов, в голове которого творилось непонятно что. Он нервно сглотнул, глядя то на кровь, то на ее всхлипывающую обладательницу. – Молчи, или я убью твоего муженька.
Олег приподнял Марту за волосы к своему лицу, и она едва не потеряла сознание вновь, увидев в его светлых, почти прозрачных глазах безумие – страшное и мучительное. Месть полностью съела его, некогда совершенно нормального человека, хотя он ошибочно думал, что месть будет его коронным блюдом. Оказалось наоборот. Она сожрала его.
– Побудешь моей Василисой? – ласково спросил Марту бывший биатлонист. У девушки расширились глаза, и она не могла вымолвить ни слова.
– Я скучаю по тебе, Василиска. Люблю тебя. А он пусть посмотрит, как ты. – Олег поцеловал часто дышавшую Марту в лоб, – любишь меня. Хорошо?
Дионов понял, что хочет сделать проклятый псих, заставший его врасплох, и он, стараясь отвлечь внимание Алмазова на себя, закричал:
– Эй, козел! Да твоя Василиса по рукам ходила, – Саша зашипел от боли, но продолжил говорить о неизвестной девушке с красивым именем, добавив пару весьма нелестных эпитетов о ней.
И он оказался прав – Олегу не понравились такие слова о своей возлюбленной из счастливого прошлого.
Он мигом оставил Марту в покое, грубо, как куклу, откинув ее на пол. И тут же приблизился к Дионову.
– Что ты сказал? – ласково спросил Алмазов. Саша повторил, глядя ему прямо в глаза, стараясь, чтобы его голос не срывался. Олег молча сделал несколько ударов, повалив Александра на пол вместе со стулом, и бил он при этом неслабо – не только руками, в которых таилась немалая сила, но и ногами. Марта зажмурилась, видя эту кошмарную картину. Что делать, она понятия не имела, да и не могла она ничего делать – так крепко была связана. Она могла только кричать, но это получалось у нее тихо.
– Что ты сказал? – повторил Олег вновь тихо.
– Я… я сказал… – и Дионов с трудом вновь сказал что-то о его неведомой Василисе. – Даже я с ней был, – выдавил он с улыбочкой.
– Заткнись! – вдруг взял пистолет взбешенный Олег и выстрелил в ногу Саше, на сантиметров десять выше колена. Звук вышел негромким – на оружии был глушитель. Марта, увидев эту далеко не безобидную картину, завизжала. Одновременно с ней раздались звуки новой порции фейерверков в поселке.
– Молчать! – рявкнул на нее озлобленный Олег. – Молчать, я сказал.
Он вновь наставил пистолет на Дионова, тяжело и хрипло дышавшего от боли, но не потерявшего сознания. Кажется, Олег хотел сделать еще один выстрел, но теперь уже Марта решила отвлечь внимание сумасшедшего на себя, хотя совершенно не понимала, что происходит, и лихорадочно, как никогда в жизни, молилась про себя, чтобы все закончилось хорошо и Саша не пострадал.
Девушка, поняв, что ей, наверное, не жить, крикнула что-то нехорошее об этой самой Василисе. И добавила, что у кое-кого никогда не было никакого таланта к биатлону. Никакого. Никогда. Не было.
– Ты что, – изумился Олег, озлобившись так, что казалось, воздух, который выходит из его легких – черный, – за ним повторять решила, маленькая моя? Он тебя научил плохому?
Изумление резко трансформировалось в злость, очень неприятную, жесткую и удушающую. У Олега даже голос изменился, стал срывающимся. Видимо, его можно было очень легко вывести из себя.
Он занес руку, чтобы ударить Марту, и она отчаянно зажмурилась, но удара не последовало. Сжавшаяся девушка приоткрыла один глаз – зеленый – и увидела, как молодой мужчина смотрит на нее, и взгляд у него пылает неестественным огнем – мертвым, не обжигающим, а замораживающим.
– Оскорбления? – задумчиво протянул Олег. – Не люблю, когда меня оскорбляют. За это кто-то из вас будет наказан, – вдруг решил Алмазов, и его глаза засияли, как темные камни под прозрачной водой.
– Милая девочка, – он обратился к Марте, которая смотрела на него, как на палача, и Саша, видя этот взгляд, так сильно сжимал зубы, что, казалось, еще немного, и они начнут крошиться. – Раз ты такая смелая и у тебя такой длинный язычок, выбирай.
И Дионов, и Карлова не поняли, что Олег имеет в виду. Но обоим было понятно, что ничего хорошего он не предложит.
– Выбирай. – Алмазов задумчиво почесал подбородок. – Или я сейчас прострелю левое плечо твоему подонку, или же ты разрешишь мне кое-что сделать тебе. Я не знаю, каким будет выстрел, – продолжал он, и голос его становился все спокойнее и спокойнее. – Вдруг попаду ему в сердце. Тогда он сразу умрет. Или в легкое. И тогда он захлебнется кровью. А может быть, только задену его плечо по косой. И ничего страшного не будет. Так, легкая боль. Ну, ты хочешь, чтобы я в него стрелял?
– Нет! Не надо, пожалуйста, – Марта не замечала, как по ее лицу катятся слезы отчаяния и страха. – Не надо!
– Не надо? – Олег притворно вздохнул. – Нет, прости, девочка, надо. Ну что ты выбираешь? Я стреляю в него или же делаю немного больно тебе? Немного, совсем немного, – предложил Олег, опускаясь на корточки перед девушкой и даже какими-то влюбленными глазами глядя на ее перепуганное лицо. Правда, нет-нет, но его взгляд убегал на валявшееся неподалеку перепачканное кровью белое платье.
Красное на белом ему действительно было по душе.
Это были официальные цвета его мести.
– Ну? – поторопил Карлову Олег, с любопытством касаясь указательным пальцем кровавого пятна на свадебном одеянии.
– Мне, – с трудом разлепила губы Марта, боясь, что психопат со страшным взглядом убьет Сашу. Тот, запротестовал было, но ему умело и быстро заткнули рот кляпом.
Олег кивнул, погладил скрипачку по волосам, взял аккуратно за правую руку, пробежался кончиками окровавленных нервных пальцев по всей ее длине до самого локтя и обратно, поводил ими по ставшей влажной ладони и вдруг неожиданно резко отогнул назад ее длинный тонкий указательный палец – так, что девушка закричала от дикой внезапной боли. Алмазов зажал ей рот ладонью, обрывая крик, и Марта все-таки во второй раз потеряла сознание.
Когда скрипачка пришла в себя, он вновь задал ей этот же самый вопрос – дважды. И дважды девушка, с трудом шепчущая, выбирала себя, а не Александра, веселя Олега.
Девушка-музыкант позволяла ломать пальцы ради человека, которого любила.
«Я не хотел, чтобы так случилось», – говорили слезящиеся глаза Саши, проклинающего весь мир за то, что он не мог ничего сделать. Он сидел, привязанный к стулу, и только и мог смотреть на происходящее. Его ломало от собственной беспомощности. Своей боли он уже не чувствовал. Он ничего уже не чувствовал – только ее боль, как будто бы ему ломали пальцы.
«Я тоже не хотела».
«Прости меня. Слышишь? Прости меня!», – вот и все, что он мог говорить Марте взглядом, ненавидя себя за беспомощность.
Они оба не знали, сколько бы это продолжалось, если бы в холле совершенно внезапно не появилось новое действующее лицо.
– Ты так и не хочешь, чтобы я наказал твоего дружка? Что ж, хорошо. Третий пальчик, Василиса, – вдруг стал называть чужим именем девушку Алмазов, у которого в голове окончательно перемешалось все: и прошлое и настоящее, и реальность и иллюзия, и страхи и мечты.
Олег, улыбаясь, взял рыдающую Марту за другую руку – дрожащую, сжавшуюся в кулак, очень слабый кулак, потому как он тут же разжал его, и сообщил очень серьезно, как учитель пятикласснику-отличнику итоговую оценку по математике, что сейчас он сломает ей указательный палец.
– Не надо, пожалуйста, – прошептала едва слышно девушка, не веря, что это происходит с ней.
Только не это, только не ее пальцы, только не ее руки, она ведь музыкант, она должна играть, она не может жить без скрипки, не может, не может! Но и без Саши тоже не может. Не может выбрать свое будущее, зная, что он может сильно пострадать или умереть. Не может!
«Не могу. Не могу больше», – прошептало устало и отстраненно что-то внутри скрипачки, у которой боль в руке застилала глаза наравне с диким страхом.
Александр, казалось, слышал это. Мышцы на его шее напряглись так, что, казалось, они вот-вот лопнут, но он и слова не мог произнести, только по-животному дико рычал.
Но Олег не успел привести в действие свое наказание в третий раз – ему помешали. Неожиданно и нагло. Кто-то сильный внезапно схватил его сзади, за шею, сдавив ее, и спустя пару секунд начавший было сопротивляться Алмазов потерял сознание сам.
* * *
Ника никогда не думала, что у нее хватит сил так круто и так резко повернуть свою жизнь всего лишь в течение какой-то жалкой пары дней. Но, как оказалось, сил на это у нее все же было в достатке. А может быть, причиной всему был Никита, который находился теперь рядом. Он был для девушки личным зарядным устройством, и каждый его поцелуй, каждое прикосновение, хоть Ник и был скуп на нежности, заряжало Нику самой необыкновенной энергией, которая заставляла ее распрямлять плечи и принимать сложнейшие решения.
Мало кто знал, чего стоило ей расставание с женихом, хотя на это девушка решилась всего лишь за пару часов. Ника страшно переживала, считая себя предательницей, но, наверное, если бы она не согласилась уйти от Александра за день до их бракосочетания, то всю жизнь считала бы предательницей саму себя.
Сложно сказать, что предавать страшнее и больнее: человека или себя и свои мечты.
Как бы то ни было, Карлова все же приняла решение остаться с тем, кого она любила, и освободить от себя того, кто был ей безразличен. А еще она решила уехать вместе с Никитой, бросив работу, друзей и, самое главное, семью. Родители, Марта, бабушки, дед, тети и дяди – все они должны были остаться в родном городе. А сама Ника должна была уезжать в неизвестность. Правда, даже в неизвестность было не страшно ехать вместе с Никитой, и ради любимого человека, которого, правда, иногда хотелось прибить, Карлова согласилась бросить все.
Сегодня был ее последний день в родном городе. Никита, как и обещал, отвез девушку домой, сказав, что приедет за ней ближе к вечеру. Он даже согласился поговорить с ее родителями, которые, в принципе, были не против, чтобы дочь уезжала, раз ей этого так захотелось, но которые сильно переживали за нее и хотели хотя бы увидеть человека, который забирал ее и брал за нее ответственность.
– Сейчас отвезу тебя на работу, – вновь инструктировал Нику Кларский, когда они ехали обратно с природы в город. Пара провела там пару часов. – Остановлюсь за пару кварталов, чтобы не светиться перед твоими коллегами. Напишешь заявление об увольнении. Потом сама доедешь до дома. Соберешь вещи, попрощаешься с родителями. Я приеду к восьми часам. В девять мы уедем.
– А почему ты не переночуешь у нас? – спросила Ника грустно. Ей было страшно покидать маму и папу. И уютную квартиру, в которой она прожила много лет.
– Потому что этой ночью по легенде ты должна будешь покинуть этот город и уехать на поезде в Питер, – отозвался Никита. Он не глядел на девушку, но понимал, что ей грустно. – Билеты купишь вечером.
– А почему не сейчас? Или ты можешь купить сам…
– Нужен твой паспорт, – коротко ответил Кларский, изумляясь непрактичности девушки. Одновременно это его даже умиляло. Ему нравилось заботиться о ней и исправлять ее ошибки. Ей это тоже нравилось.
– Ах да, точно, – вздохнула девушка. – Поцелуй меня, – вдруг потребовала она у Никиты, когда при въезде в город они остановились на красный свет.
– Я за рулем.
– Какой ты бесчувственный! – воскликнула притворно Ника. – Говорю же, по расписанию целоваться будешь! А про другое я вообще молчу! У кого из нас будет отмазочно болеть голова, а?
– Молчишь? Сейчас кричишь, – заметил парень, которому нравилась эмоциональность девушки, но который маскировал свою любовь серьезностью и безэмоциональностью.
– Естественно. Ты меня раздражаешь, – с этими словами Ника погладила Кларского по волосам – она не могла долго не дотрагиваться до него.
– Раздражаю? Тогда, может быть, никуда со мной не поедешь?
– Нет уж, ты от меня теперь не отвяжешься! – девушка решила сделать Нику что-то вроде расслабляющего массажа, и ее рука касалась то его затылка, то шеи, то плеч.
– Нравится? – озорно спросила девушка Кларского, наслаждаясь возможностью касаться любимого.
– Нравится. Будешь моей личной массажисткой, – решил молодой человек, которого прикосновения Ники иногда даже заставляли его дыхание сбиваться.
– Если ты будешь мне хорошо платить, – прошептала девушка.
– Какой валютой?
– Телесной. Собой платить будешь, – фыркнула Карлова. – Раб мой.
Никита рабом быть не пожелал, и все то время, пока они ехали до работы Ники, спорили, что, кстати говоря, нравилось им обоим.
– А где мы ночь проведем? – спросила Ника перед тем, как покинуть машину Кларского. Она представляла, что напридумывают коллеги на работе, когда увидят ее, пишущую заявление об уходе. А что скажет начальник. Да плевать уже на все.
– В моей квартире, – ответил парень. – Уедем из города только завтра поздним вечером.
– Но почему?
– Завтра кое-что случится, – отозвался молодой человек, постукивая указательным пальцем по рулю. – Я не могу уехать из города, пока это не произойдет. Все, выходи, здесь нельзя долго стоять.
Ника покинула неприметный автомобиль Кларского и, стуча каблуками по асфальту, направилась по направлению к месту своей работы, в котором никогда не планировала больше появляться. Даже в качестве клиентки.
Никита смотрел ей вслед, незаметно для самого себя понимая, что у него в душе воцарилось долгожданное спокойствие – оно грациозно село в вольфрамовый трон его души. И если раньше Ник спокойным выглядел только снаружи, сдерживая в себе десятки разнообразных эмоций, то сейчас спокойствие тихо и незаметно пробралось в его сознание. Чуть позже, анализируя всю эту ситуацию, Никита осознал, что если бы он отомстил за смерть брата и убил бы Макса, Смерчинского и еще несколько человек, попавших в зону взрыва, все было бы совершенно иначе.
Чувствовал бы он удовлетворение?
Смог бы забыть о случившемся?
А смог бы он остановиться?
Никита подождал, пока Ника выйдет из офиса – своего бывшего офиса – и сядет в вызванное ею такси. Он проследовал за машиной, проводив Нику до самого ее подъезда, чтобы удостовериться, что с ней ничего не случится по дороге, и только потом отправился по своим делам, в том числе и на встречу с человеком из органов правопорядка, с которым они обговаривали один из самых важнейших моментов в его жизни. Затем из автомата он позвонил Тане, чтобы узнать, как чувствует себя Настя. Оказалось, что более-менее в порядке – ее состояние стабильное.
Кларскому, человеку, в общем-то, далекому от сентиментальности, захотелось еще раз увидеть племянницу, но он понимал, что не сможет этого сделать – девочку, как он и просил, увезли. Зато для себя решил, что будет в курсе всех дел, творящихся с ребенком Марта. Иначе Андрей ему этого не простит.
Он вдруг подумал о том, каким бы отцом был его брат-психопат с неоднозначным внутренним миром и как бы вообще сложилась его жизнь, если бы он не погиб три года назад. Вывод был неутешительным: наверное, сейчас Март сидел бы в тюрьме вместо Макса, и ничего хорошего бы не было. Не мог его брат поменяться и после рождения Полины стать хорошим и добропорядочным человеком, живущим ради семьи. Может быть, это изначально и было заложено в его природе, но постоянные ходки и та давешня травма головы, когда Андрей спасал каких-то девчонок от пожара, полностью изменили его.
«Значит, такова была его судьба», – подумал Ник устало. Ему было жарко, а город стоял безветренный. Правда, голос внутри него вдруг добавил едва слышно:
«Или его выбор».
Может быть, это действительно был выбор, сделанный Андреем Мартом. Может быть, его судьба. А может быть, жизненные обстоятельства, посланные жизнью, которые открывали перед человеком несколько дорог, одну из которых своим поведением и своими поступками тот выбирал.
Никита всей душой хотел иную судьбу.
К Нике домой Кларский приехал, как и обещал, в восемь часов вечера. Он вновь подстраховался – во двор к ней заехал на новом, взятом напрокат автомобиле, в обличии этакого мальчика-неформала с черными, несколько удлиненными волосами, уложенными в модную прическу. Кларский понимал, что рядом с Никой его не должны засечь, но перестраховался.
В подъезде он избавился от парика и быстро переоделся из молодежной свободной черной футболки с изображением падающего крылатого человека и названием какой-то русской рок-группы в привычную рубашку-поло, которая подчеркивала подтянутую фигуру и в меру крепкие плечи. Подумав, оставил в подъезде за мусоропроводом скейт. А после пешком поднялся до квартиры Карловых, где его с нетерпением ждали. Если честно, до встречи с родителями Ники парень был занят решением куда более важных вопросов, а потому даже и не парился по поводу того, как он будет разговаривать с ними и убеждать, что их единственная и драгоценная дочурка будет рядом с ним в безопасности. Но вот когда Кларский, надавив на звонок, вошел в знакомую квартиру семейства Карловых и натолкнулся на грозный взгляд исподлобья, принадлежащий забавному невысокому кругленькому субъекту с бородкой и залысинами, который в первую и единственную встречу с Ником едва не огрел его ботинком, летящим с антресолей, то как-то задумался по поводу линии поведения с родителями любимой девушки.
– Так вот ты какой, северный олень, – вместо приветствия изрек папа Ники, мрачно разглядывая наглеца, который посмел помешать свадьбе его дочери на таком замечательном парне, как Саша – а ведь они планировали вместе с ним в августе съездить на охоту! – Помню я тебя, помню. Ты приходил к Николетте три года назад.
И Владимир Львович упер руки в боки, встав в позу сахарницы. Ник с усмешкой подумал, что все кому не лень обзывают его оленем. Впрочем, отцу любимой он это спустил.
– Здравствуйте, – негромко, но твердо поздоровался Никита.
– Добрый вечер. Мы ждали вас, – поздоровалась с ним мама Ники, появляясь из кухни в фартуке – она готовила ужин для гостя. В отличие от мужа Людмила Григорьевна была настроена куда более миролюбиво. Она помнила, как смотрела три года назад на этого статного серьезного и очень повзрослевшего юношу ее дочь. И если сейчас Ника готова все бросить и уехать с ним, это что-то да обозначает. Наверняка она влюблена в этого Никиту, да и он, судя по всему, к ней хорошо относится.
Запрещать взрослой дочери уезжать с ним Людмила Григорьевна не могла. Понимала, что это не поможет.
Внимательная женщина видела и беспокойство в его серых глазах, и то, какой едва заметный огонек зажегся в них, когда к Никите выбежала Ника и неожиданно обняла.
– Я тебя так ждала, – прошептала взволнованно девушка на ухо Кларскому, касаясь губами его щеки под очень неодобрительный взгляд отца, который никак не мог понять, почему дочь так поступает. Если честно, Владимир Львович дулся, не желая, чтобы любимая дочурка его покидала и «сматывалась непонятно с кем в непонятно какую дыру». Да и Сашу ему было жалко – мужчина даже звонил ему и разговаривал по поводу того, как поступила его дочь. Александр разговаривал сухо, но спокойно и поблагодарил Владимира Львовича за заботу, что даже растрогало папу Ники. Правда, если бы он знал, что в это время парень находится около его любимой племянницы Марты, которая выбирает кольца на фиктивную свадьбу, он бы резко поменял мнение о несостоявшемся зяте.
– Проходите, – улыбнулась, правда, не слишком весело, но искренне Людмила Григорьевна. – Проходите, Никита, мы вас очень ждали.
– Очень, – многозначительно подтворил ее муж, сверля умника взглядом голубых глаз.
– Я приготовила ужин, – бросила быстрый взгляд на супруга мама Ники. – Ника мне помогала. Она хорошо готовит, кстати говоря.
– Моя дочь – вообще сокровище, – гордо изрек Владимир Львович, явно намекая, что это сокровище кому попало отдавать он не намерен.
– Согласен, – кивнул Ник серьезно. Ника только глаза закатила.
– А сокровище должно лежать в сокровищнице, а не в кармане у бродяги, – выдал патетически Владимир Львович и первым пошел на кухню. Никита тяжелым взглядом посмотрел ему в спину – вообще-то он тоже считал, что сокровище нужно хранить там, где ему место. И своему сокровищу он решил сделать отличное хранилище, защищенное и доступное только ему.
– Не обращайте на него внимание. Поужинаем и поговорим, – продолжала Людмила Григорьевна. – Ника сказала, что у вас мало времени и что сегодня вечером вы уезжаете в Питер.
– Да, это так. Я… – Ник, глядя на высокую худую женщину с волевым лицом, хотел что-то объяснить ей по поводу себя и Ники, но мама девушки не дала этого ему сделать.
– Сначала ужин, потом разговор. На кухню, дети, – сказала она и поманила их за собой.
– Мы не дети, – вздохнула ее дочь.
– Для кого как, – отвечала Людмила Григорьевна.
Карловы и отчего-то несколько смущенный Никита оказались в знакомой ему светло-розовой кухне с круглым столом, вокруг которого стояли четыре стула с высокими спинками. Над столом висели все те же тикающие часы с кукушкой. В воздухе, как и в тот раз, носились ароматы вкусной домашней еды: какого-то мяса и выпечки.
Нику нравилось тут – от подобной кухни в своем собственном доме парень бы не отказался. Он вообще умел ценить уют, но его в жизни Никиты почти не было – только в детстве, когда были живы бабушка и дед.
Ужин прошел в напряжении. Ника почти ничего не ела и виновата смотрела то на отца, то на мать, то принималась легонько пинать под столом Никиту, пытаясь таким образом его подбодрить, но он только начинал недоумевать и даже злиться – считал, что перед родителями нужно вести себя не так по-детски. Владимир Львович сердито жевал и все так же неодобрительно косился в сторону гостя, изредка что-то бурча, а Людмила Григорьевна пыталась поговорить на нейтральные темы. Наверное, если бы не она, то Владимир Львович совсем бы не сдерживался. Никите, который хоть и поддерживал беседу, все же было как-то неловко – нет, страха он, естественно, не испытывал, но вот чувство вины, что он забирает из такой теплой, хорошей и крепкой семьи Нику, начинало осаждать с вилами крепость его сознания.
– Мне нужно руки вымыть, – перед десертом сказала Ника и потащила за собой Кларского в ванную.
Девушка видела, что как ему нелегко. Знакомство с родителями второй половинки – дело и так нелегкое, а тут еще столько событий произошло. Фактически из-за Никиты не состоялась свадьба Ники, а теперь он и вовсе увозит ее в другой город. Понятное дело, что родители девушки, особенно отец, были в шоке.
– Зачем ты меня сюда привела?
– Я собрала вещи, – сказала Ника, включая воду. – Родители не против, что я уеду, хоть папа и злится. Ты, если что, будь с ним подобрее. – вдруг попросила она, и парень понял, что глаза ее покраснели, а голос подозрительно изменился. Он тотчас заволновался, но вида не показал.
– В смысле? – уточнил он.
– Ну, я в прямом… Если папа начнет кричать или что-то еще, ты не делай ему ничего, ладно? – стоя спиной к Нику, попросила девушка севшим голосом. Если честно, когда она вернулась домой и лихорадочно собирала вещи, то проплакала почти час – так не хотела расставаться с родителями, которые, как она видела, очень переживают.
А днем девушка умудрилась на такси съездить в квартиру к тете, чтобы попрощаться с ней, бабушкой и Мартой. Правда, тетя Эля была на работе, а Марта куда-то ускакала, что Нику очень расстроило, и она попрощалась только с бабушкой – сказала ей, правда, что уезжает на какое-то время по работе, чтобы не шокировать старушку.
Ника пыталась дозвониться до кузины, но не смогла этого сделать, а уезжать, не попрощавшись с Мартой, ей очень не хотелось. Она и не знала, что в это время сестричка готовится стать лженевестой ее бывшего парня.
Потом Карлова встретилась с Дашкой – заехала к ней буквально на пятнадцать минут. Подруга находилась в депрессивном состоянии по поводу того, что ее вдруг бросил парень, и слова Ники о том, что она уезжает, еще больше огорчили несчастную Дашку, которая после поступка своего Олега, кажется, перестала доверять людям.
– Ничего страшного, – успокаивала ее Ника. – Все, что ни делается, все к лучшему! Может, нужно было, чтобы этот кретин с тобой расстался! Может, ты другого парня, по-настоящему хорошего найдешь!
– Никого я не найду, – плакала, обнимая ее, Даша. – Я никому не нужна. Вообще-вообще…
– Нужна! – горячо заверяла ее Карлова. – Очень! Тут один дурачок все время до… – Она замолчала, вспомнив, что доставучий младший брат Саши до сих пор просит у нее телефончик то Марты, то Дашки.
– Что – до? – шмыгнула носом расстроенная Дарья.
– Ничего, – сказала Ника и, когда уезжала домой, послала Джимми сообщение с номером телефона подруг. Может быть, мальчишка начнет писать и звонить Дашке, которая очень любит внимание со стороны противоположного пола, и это ее хоть как-то развлечет?
Дома девушка долго разговаривала с матерью, которая, казалось, понимает ее, и с отцом, обидевшимся и взволнованным, и Нике было страшно, что она или Никита смогут еще больше обидеть Владимира Львовича, искренне переживающего за дочь. Поэтому она и предупредила на всякий случай Кларского.
– Я уважаю твоего отца, – хмуро сказал ей Ник в ванной. Может быть, о любви ему было известно мало, но что такое уважение он отлично понимал. Девушка, моющая руки в ледяной воде, слабо улыбнулась.
– Или ты считаешь, что я бесчувственная скотина?
– Нет, я так не считаю. Просто…
– Просто? – приподнял он бровь.
– Просто вдруг ты вспыхнешь, и вы поссоритесь… Я этого боюсь. – Ника встала на цыпочки и нежно и очень легко поцеловала его в губы, а после умудрилась засунуть холодные-прехолодные руки ему под футболку и коснуться ими живота, мышцы на котором тут же напряглись от неожиданности и ощущения холода.
Возликовав, Карлова убежала от Ника, зная, что в доме родителей он за ней не погонится. А парень лишь улыбнулся и некоторое время смотрел на себя в зеркало, словно видел впервые: даже голову склонил, рассматривая себя. Он вдруг задался совершенно странным вопросом: а кто он, собственно, такой? Никогда в жизни Никита не задавал себе такого вопроса: «Кто я и ради чего живу?», а сейчас вдруг, в совершенно неподходящей обстановке, его живо это заинтересовало. Он взглянул на свою правую ладонь, как будто бы и ее видел впервые. Раньше в этой руке очень часто было оружие, в последние часы – рука Ники, которая сейчас что-то говорила родителям. Рука теплая, тонкая, приятная на ощупь и нежная.
Кларский умыл лицо холодной водой, словно приходя в себя, и вновь уставился в зеркало. То, что всегда казалось ему своим, стало отдаляться и меньше беспокоить. А то, о чем он почти не думал, осторожно шагнуло в его голову и скромно и спокойно устроилось у трона.
Сквозняк осторожно коснулся его волос, хотя Ник мог поклясться, что ему неоткуда было взяться в ванной комнате дома Карловых. Свет несколько раз мигнул, и Нику, в глаза которого попала вода, показалось, что за его спиной кто-то стоит – кто-то, похожий на брата.
Никита усмехнулся. Вода в глазах способна творить чудеса. Впрочем, почувствовал он себя очень уверенно, как будто бы умылся не простой водой, а живой.
После ужина все четверо переместились в зал. Ники сели близко – в мягкие кресла, расположенные подлокотник к подлокотнику, касаясь друг друга локтями, а супружеская чета Карловых разместилась на диване напротив. Между ними стоял столик с фруктами, десертом и сладким вином, от которого Никита отказался, сказав, что за рулем. Ника тоже отказалась, помня, что Кларский как-то отрицательно относится к алкоголю, даже к самому легкому.
– У нас для разговора есть совсем немного времени, – начала Людмила Григорьевна. Дочь предупредила ее о том, что они уедут в районе девяти часов. – Никита, вы хотите увести нашу дочь с собой, я правильно поняла?
– Да, правильно, – подтвердил Ник, выбрав для себя вежливую и несколько отстраненную тактику поведения с родителями девушки.
– Куда? Я, так понимаю, вы не можете остаться в нашем городе, так?
– Так, – вновь согласился Кларский. – Мы уедем в Петербург. Из-за моей работы. – Они с Никой решили, что не станут говорить ее родителям истинных причин, если честно, девушка и сама о них плохо знала. Понимала только, что Кларскому оставаться в их городе опасно.
Женщина задумчиво кивнула. Все-таки этот мальчик нравился ей и казался надежным, хотя она совершенно ничего о нем не знала. И вполне естественно, что она очень волновалась.
– И кем ты работаешь? – в отличие от жены, Владимир Львович обращался к Нику на «ты». Он об умнике, укравшем его дочку, хотел знать все.
– У меня есть свой бизнес.
– Ух ты! Бизнес! – преувеличенно радостно завосхищался мужчина. – И какой, позволь спросить?
– Я работаю с рынком ценных бумаг, – отозвался Никита. Он терпеть не мог лгать так откровенно, но ему приходилось это делать. Хотя, с другой стороны, он действительно планировал этим заниматься. Не зря он учился на факультете экономики – парнем он был умным и во многом отлично разбирался.
– Да ты что! То есть наша дочь не будет ни в чем нуждаться?
Две пары родительских глаз уставились на молодого человека, подносящего к губам чашку с горячим кофе, но так и не сделавшего ни глотка. Кларский не думал, что общаться с родителями Ники будет так сложно. В прошлый раз все было гораздо проще. Но в прошлый раз он не забирал их сокровище из дома. С другой стороны, здравомыслящий Никита понимал, что у Ники все-таки адекватные родители – многие другие вообще закатили бы скандал или же запретили бы дочери уезжать непонятно куда непонятно с кем.
– Не будет. Не беспокойтесь за Нику, – уверенно произнес Никита, выпрямив плечи. Он говорил и выглядел совершенно серьезно, так, как говорят и выглядят люди, не бросающие на ветер своих слов, а умеющие отвечать за них. – Со мной она будет в безопасности. Я беру за нее ответственность.
И хотя говорил парень негромко, но очень отчетливо и решительно и даже властно, так, что спорить с ним не хотелось.
Ника глянула на Кларского с замиранием сердца. Для нее его слова поистине были волшебными. Ее окутала нежность, и она положила ладонь на ладонь Кларского, а он, почувствовав прикосновение, тут же сжал ее пальцы. Хоть он и тот еще придурок временами, и целоваться его нужно заставлять, но все же Ник очень хороший. Ей повезло, что она встретила его. Невероятно повезло. Может быть, три года – лишь плата за счастье?
Возможно, нужно было подождать, прежде чем бросаться такими громкими словами, но Ник не мог ждать. У него было, что сказать, и он хотел сказать это прямо, глядя при этом в глаза отцу и матери той, которую он любил.
– Ответственность? – всплеснул руками пухленький Владимир Львович. – Так ты, может быть, расписался бы с ней, ответственный ты наш!
– Распишусь. Немного позднее, – был полностью согласен с ним Кларский. Он, как закоренелый стратег, составил долгосрочный план на ближайшие несколько лет. Ника удивленно взглянула на него. Если честно, никакой свадьбы ей сейчас не нужно было – хватило по горло подготовки к торжеству с Александром. Сейчас она просто хотела наслаждаться любовью. Взаимной любовью, с нотками опасности и легкого будоражащего экстрима.
– Да-а-а? – протянул со скепсисом глава дома Карловых, глядя прямо на Кларского. Тот, впрочем, взгляд его вполне себе спокойно выдержал. Он мог выдержать взгляд старшего брата, не всегда, правда, а это говорило об очень многом. Мало людей были способны смотреть в бешеные глаза Андрея Марта. – Раз ты так уверен, скажи, когда примерно я смогу увидеть в паспорте Николетты, что она замужем за тобой?
– В течение года, – твердо сказал Никита.
– Я не разрешу ей менять фамилию, – торжественно провозгласил Владимир Львович. На это парень ничего не мог ему ответить. У него была принципиальная позиция – жена должна носить фамилию мужа.
Минут десять папа Ники задавал молодому человеку самые разные и порою совершенно дурацкие вопросы, пока его не одернула Людмила Григорьевна. Она была бледна, но вела себя совершенно спокойно, изредка обращаясь к дочери и что-то спрашивая у нее.
– А что я такого делаю, Люда? – возопил мужчина. – Он утаскивает мою дочку, а я даже и спросить ничего не могу! Я что, должен индифферентно сидеть и хлопать глазами, мол, забирай ее, надоела? Вот когда у тебя будет дочь, ты поймешь, что такое прощаться с единственным ребенком! – пригрозил Владимир Львович Никите. О чем, о чем, но о детях молодой человек пока еще не думал.
– Я не хочу дочь, я хочу сына, – ляпнула Ника, и на нее тут же уставились родители. Да и Ник тоже взглянул на девушку в недоумении. – Лет через пять, – добавила она поспешно.
– А вы кого хотите, Никита? – обратилась мама девушке к Кларскому. Тот никого не хотел. Он вообще никогда не думал по поводу того, какого пола ребенка он хочет и вообще хочет ли.
– Я? – удивился он. – Мне нет разницы, сын или дочь. Это же ребенок, – он задумчиво нахмурил брови. – Какая разница, кто родится?
Людмиле Владимировне его ответ понравился.
– Никита не то, что ты, – обратилась она к сердитому мужу, который на самом деле очень боялся за Нику, а потому вел себя совсем не так радушно, как обычно, хотя считался добрейшей души человеком.
– А что я? – буркнул он.
– Ты же хотел только сына, – насмешливо сказала Людмила Григорьевна.
– Да-а-а? – заинтересовалась Ника. Ее папа, пытавшийся засунуть в рот ложечку с желе, случайно уронил десерт себе на светлую рубашку и, забавно выругавшись, побежал в ванную.
– О, да, – проводила его ласковым взглядом Людмила Григорьевна, не забыв напомнить, где лежат чистые рубашки. – Распланировал его жизнь еще до его появления. Володя уже бредил, как будет с сыночком ходить на рыбалку и охоту, как будет учить водить машину и стрелять, – посмотрела мама Ники на Кларского. – Хотя стрелять он не умеет, а машину водит ужасно, – шепотом добавила она и улыбнулась. – А в итоге у нас родилась дочка. И ее мы назвали Никой. Редкое имя. – Теперь она с любовью посмотрела на девушку, которая несмело улыбнулась матери. – А знаете почему?
– Почему? – спросил Ник. Его действительно заинтересовал этот вопрос.
– Потому что Ника – это древнегреческая богиня победы. Меня в честь нее назвали. Мне папа так объяснял, – сказала девушка, задумавшись. Чем больше она находилась в квартире родителей, теплой и такой уютной, тем меньше ей хотелось покидать ее, но тем больше хотелось, чтобы у нее и у Ника был дом ничуть не хуже.
– Не совсем так, – рассмеялась Людмила Григорьевна. В это время вернулся ее муж и сел на свое место.
– Володя, а ты помнишь, как хотел назвать сына? – вдруг спросила его женщина. Владимир Львович укоризненно посмотрел на нее.
– Ну? – поторопила она его.
– Я хотел назвать сына Никитой, – буркнул тот.
– Понимаете, почему мы назвали дочь Никой? – спросила она у Никиты. – Потому что кое-кто безумно хотел сыночка Никиту. Никита – Ника. Похоже, правда?
Девушка, которая об этом никогда прежде не слышала, расхохоталась.
– А я-то думала, в честь богини мне такое имя дали! Так папа, значит, не хотел дочку, а хотел сына? Блин, папа!
– Не слушай мать, – махнул он рукой.
– Между прочим, первые дни кое-кто депрессировал и страдал, что у него не сын, а дочь, – продолжила Людмила Григорьевна. – Вот, Володя, теперь, наконец, у тебя и появился сын Никита, – поддела мужчину его супруга.
Обстановка постепенно разряжалась.
– Ну, точно. Сынок, – мрачно взглянул на парня Владимир Львович. – Теперь у тебя два отца.
– У меня нет отца, – отозвался Кларский.
– А? Нет? – удивился Карлов-старший. – Ну, прости, – совершенно искренне сказал он. – Тогда, думаю, твоей маме не понравится, что я вдруг стал твоим отцом!
– У меня нет обоих родителей, – все тем же спокойным голосом сказал Кларский.
– Извини-извини, – замахал руками смутившийся отец Ники. – Тогда другие родственники…
– Папа, – перебила его Ника, зная, что для Никиты это непростая тема для обсуждения.
– Родственников тоже нет, – бесстрастно произнес молодой человек, и в гостиной повисла пауза.
– Что же, вообще нет? – спросил Владимир Львович. Человеком он был хоть и немного вспыльчивым, но отходчивым и добрым, а еще очень жалостливым. Его злость по отношению к этому парню стала бледнеть. – Ты, что же, сирота? А кто же тебя воспитывал?
– Его воспитывали дедушка с бабушкой, – влезла Ника в разговор. Кларский кивнул в подтверждение ее слов. Супруги Карловы посмотрели на парня с жалостью – а такие взгляды Ник терпеть не мог с детства.
– Бедный мальчик, – вздохнул Владимир Львович, который в эмоциях мог бросаться от крайности в крайность.
– Не волнуйтесь, у меня были отличное детство и юность, – отозвался Никита, который не собирался жаловаться или рассказывать что-то личное. – Мне помогал брат. Я получил хорошее образование. И не нуждаюсь в деньгах. – Он добавил это на тот случай, если вдруг родители Ники подумают, что он не в состоянии обеспечить ее.
– Да ты до сих пор еще мальчишка, – сказал папа Ники. Кларский неожиданно вызвал в нем симпатию.
– Нет, – улыбнулся ему Никита, – я уже давно взрослый. Поэтому я готов взять ответственность за вашу дочь на себя.
«Видимо, взрослее тебя, Володя», – подумала Людмила Григорьевна с горечью. Если честно, главой семьи была она и привыкла сама решать многие вопросы, а ее супруг порой вел себя как совершенное дитя, хотя, с другой стороны, умудрялся и деньги зарабатывать для семьи, и помогать по дому жене-врачу.
– А где твой брат? – спросил Владимир Львович. Ника вздохнула.
– Погиб три года назад, – ответил Никита совершенно спокойно, хотя чего ему стоило это спокойствие, догадывалась сейчас только одна Ника, сжавшая его ладонь, чтобы он понял, что она с ним.
– Прости, Никита, – поднял вверх руки Карлов-старший, понявший, что на тему родственников лучше этому парню вопросы более не задавать.
– Нам уже пора уезжать, – сказал Кларский, глянув на часы. – Простите, что увожу вашу дочь с собой. Я хочу с ней быть. И она тоже хочет. – Ника кивнула. – Но оставаться в этом городе у меня нет возможности. Поэтому мы уезжаем.
– Мама, я обещаю, что постоянно буду звонить тебе, – сказала девушка, сглотнув и через силу улыбаясь, чтобы не расстраивать родителей. Они до приезда Ника разговаривали на эту тему. – И по скайпу буду тебе звонить обязательно раз в день. И в гости приезжать, как только выдатся возможность.
– Хорошо, – закивала Людмила Григорьевна. – Хорошо. Я доверяю тебе, – сказала она вроде бы как дочери, но смотрела при этом она на Никиту, и тот понял, что она обращается к нему. Он едва заметно кивнул, словно бы говоря, что не подведет ее доверия.
Еще минут через пятнадцать они все вышли в коридор, увешанный картинами Ники, которые Никите очень нравились. Все-таки у девушки был неплохой художественный дар.
«Мне тоже нарисует», – подумал он неожиданно, глядя на горный пейзаж, на котором занимался оранжево-розовый нежный закат. Или рассвет?
Пока девушка и парень обувались, Владимир Львович принес сумку с вещами дочери.
– Что-то ты совсем мало с собой одежды взяла, – сказал он с беспокойством. – А как же теплые вещи?
– Вы мне потом их пришлете, – улыбнулась отцу девушка. – Ладно?
– Ну конечно, пришлем, – проговорил он, обнимая Нику. На глазах его появились слезы. – Не слушай мать, не слушай, – говорил ей Владимир Львович, – я, может, и хотел сына, но и я никогда не жалел, что у меня родилась дочь. Слышишь, Ника?
– Слышу, папа, – прошептала она, не зная, что делать. Девушка никогда не думала, что бросать родителей будет так болезненно, хотя лет с семнадцати мечтала жить одна, но этого у нее никак не получалось.
– Пап, ну ты чего? – прошептала она.
Отец взял ее лицо в свои ладони, и из глаз девушки покатились слезы, которых она сама совершенно не ожидала.
– Обязательно звони нам, поняла, Николетта?
– Поняла-поняла…
Он утер большими пальцами ее слезы и даже улыбнулся. Людмила Григорьевна, женщина менее эмоциональная, тоже обняла дочь.
Никита на все это смотрел с глубоким недоумением. Ладно, женщины, но он никогда не видел, чтобы взрослый здоровый мужчина плакал – Ник несколько раз видел только слезы боли или же пьяно-наркотический плач, не более. Он вообще был приучен к тому, что мужчины не плачут – «за них это сделают девки». Так говорил даже не Март, так говорил его отец в глубоком детстве, когда его сын упал и в кровь разбил коленку – на ней у Кларского до сих пор был шрам. Андрей тоже никогда не плакал. Он и перед смертью не проронил ни слезинки – в этом Никита был уверен.
– Мама, папа, нам пора, – тихонько сказала Ника родителям.
– Мы проводим вас до машины, – произнесла тихим, не своим голосом ее мама.
Кларский едва заметно качнул головой, и Ника тут же стала отказываться от этого, с трудом убедив родителей, что провожать их не надо.
Ник взял сумку девушки и открыл дверь.
– Никита! – позвал его по имени Владимир Львович, глаза которого до сих пор были красными, да и нос тоже немного покраснел и припух. – Мы тебе ее доверяем, сам сказал, что берешь ответственность, – погрозил он пальцем светловолосому парню. Тот хотел что-то ответить ему, но Владимир Львович не дал ему это сделать: он вдруг тоже обнял Ника и похлопал его по плечу одной рукой.
– Смотри, следи за ней. – И добавил ехидно: – Сыночек.
Мама Ники последовала примеру мужа и тоже обняла парня. Супруги не просто смутили Кларского, но даже как-то напугали его. Объятия их не были какой-то пустой формальностью, а были вполне родственными. Еще раз обняв родителей, Ника, незаметно для них (это увидел только Кларский), коснулась кончиками пальцев рамки одной из картин и вышла вон из родной квартиры, которую она так любила, вслед за человеком, которого она любила ничуть не меньше. Ник вызвал лифт, и дверь квартиры Карловых закрылась только тогда, когда захлопнулись створки лифта, который уносил вниз Ника и Нику.
Девушка прижалась к тому, кто взял на себя ответственность за нее, и тяжело вздохнула. Никита молча погладил ее по волосам, обняв. Они не обменялись ни единым словом, но этого им было не нужно – слова нужны не всегда, если есть чувства. Настоящие чувства, а не их подобие. И даже взгляды не нужны.
Перед тем как выйти из подъезда, Никита вновь переоблачился – поменял футболку и надел надоевший ему парик. Из подъезда они выходили по одному – сначала он, потом, минут через пять, она. Ника не понимала этих глупых предостережений, но, помня о прошлом молодого человека, слушалась его. Девушка, вытирая украдкой глаза, вышла на улицу, огляделась, как будто запоминала собственный двор, прошла пару жилых кварталов, перешла через несколько дорог и только потом, в заранее условленном месте, села в автомобиль Кларского. К этому времени глаза ее окончательно высохли, но улыбка на лице так и не появилась.
* * *
Как только дочь ушла, в квартире Карловых стало пусто. Так пусто бывало, когда Ника уезжала в лагерь или в какие-нибудь поездки. Не хватало ее смеха, голоса, шагов – ее незримого присутствия, который всегда радовал ее родителей.
– Ты сегодня ни разу не вспомнил про своего Орлова, – сказала вдруг Людмила Григорьевна, закрыв дверь. Обычно муж говорил о лучшем друге к месту и не к месту. А в этот день ни разу не вспомнил о нем. И не вспоминал бы его очень долго, если бы жена не напомнила.
– Ах, на фиг его, – сказал Владимир Львович. – Слушай, а чего мы дома сидим?
– А где нам сидеть? На улице?
– В ресторан сходить можно, – предложил вдруг мужчина. Он чувствовал, насколько расстроена его жена внезапным отъездом дочери, и хотел ее поддержать.
– Не хочу никаких ресторанов, – покачала головой та и уронила руки на колени. – Еды дома полно.
– Да я же не еду имею в виду! – воскликнул ее супруг. – А атмосферу.
– Что мне до этой атмосферы? – если при дочери и ее молодом человеке Людмила Григорьевна крепилась, то сейчас готова была заплакать. Наверное, только сейчас, с хлопком двери, она осознала полностью, что дочка уехала. И ей было очень грустно.
– Людочка, ну чего ты? – взял ее за руку муж, искренне переживая за любимую женщину. – Не грусти. Ника же сказала, что будет звонить и скоро приедет в гости!
– Я не хочу, чтобы она приезжала в родной дом в гости, – почти прошептала женщина. Владимир Львович сел рядом с ней, ласково обнял и до самого позднего вечера рассказывал жене смешные и познавательные истории, коих знал множество, успокаивая звуками своего неспешного голоса, а после потащил на улицу прогуляться и купил здоровенный букет цветов, вызвав в цветочном круглосуточном магазинчике фурор.
Еще через несколько дней он притащил домой щенка, с которым Людмила Григорьевна едва не выставила мужа на улицу, но после, оттаяв, разрешила оставить.