Дойтен пожалел о том, что решил спуститься в мертвецкую, уже на лестнице. Ключник о чем-то бормотал, скрипел старческим голоском, как железная дверь в холодном подземелье, потом зажигал лампы, жалуясь, что масла мало, не допросишься, да и льда мало, хорошо, что зима близко, а случись этакая напасть в жару? А сколько еще трупов будет, одному Нэйфу известно, да и то… Дойтен хотел уже было одернуть старика, рыкнуть на него так, как он умел, но жила какая-то надежда в нем, что Кач ошибся. Или еще кто-то ошибся. И не его подруга лежит в сером ящике на грязном льду. Но эта была она. С разодранным горлом, в простом платье, которое она надевала только тогда, когда возилась с кувшинами молока или запрягала лошадь, а когда встречала Дойтена, то всякий раз надевала другое платье, хотя он повторял ей, что незачем прихорашиваться, все одно раздеваться, но она…

Примолкнувший старик-ключник вдруг захлюпал носом и пошел куда-то в сторону, в угол, где уперся лбом в стену из древнего камня, а Дойтен почесал щеку и понял, что и его лицо мокро от слез. И еще подумал о том, что опять он остался один. Или все-таки отыскать ее детишек? Нет, невозможно об этом думать. Кто он для них? Никто. Помогал, как мог, но всякий раз она отправляла их в деревню, едва Дойтен появлялся на рыночной площади и находил шатер молочницы. Вот в этот раз он и хотел с ними познакомиться. И что же теперь?

Уже на лестнице, пока ключник возился с дверью, Дойтен долго сморкался, потом скинул с плеча плащ, снял с груди мантию храмового старателя, сунул ее за пояс и накинул плащ наизнанку, бежевой выборкой наружу. Пошевелил пальцами правой руки. Повязка тянула, но рука вроде бы слушалась, даже боль куда-то исчезла. А ведь удивил его Корп, удивил. Бывают, выходит, настоящие лекари? Тот же Эгрич, когда сопровождал молодого Дойтена из Нечи в Тимпал, жаловался на больную спину и повторял, что хорошего лекаря ясным днем не сыщешь, потому как каждый второй – обманщик, а каждый первый – старатель без мозгов.

– Так что: вовсе, что ли, нет хороших лекарей? – спрашивал у Эгрича Дойтен, а Клокс, который был тогда защитником и на привалах разминал судье спину с кедровым маслом, отвечал:

– Есть, конечно. Но они не машут лекарскими бляхами, потому как к ним и так тропа всем известна. Да и не всегда нужен он, настоящий лекарь.

– Всегда так, – мрачно добавлял обычно молчаливый Мадр, тогдашний усмиритель тройки Эгрича. – То лекарь еще не нужен, то потом вдруг – щелк, и уже не нужен.

Щелк! – щелкнуло что-то в спине Эгрича, и судья, повертев головой и пошевелив руками, закряхтел и начал вставать.

– Кто бы спорил, – пробурчал он довольно. – Однако лекарь не лекарь, а умелец никогда не помешает. Учись, Дойтен. Не знаю уж, кем ты прирастешь в Тимпале, но рука у тебя быстрая, взгляд зоркий. Ни ум, ни сила, ни ловкость лишними не бывают. А уж если умение какое к этому приложить, то и вовсе цены тебе не будет.

– Цены тебе не будет… – пробормотал Дойтен, выходя на площадь. Народу было немного – с пару десятков зевак бродили по площади и между затейных машин, мастера по которым лазали, как муравьи; стражники стояли у ворот и у ратуши; монашка кружилась на древних камнях; худощавый невысокий воришка примеривался к чужому карману; смутно знакомая Дойтену Юайджа вела под руку старичка с удивленным и радостным лицом; стучали молотками, переругивались на храме артельщики. Казалось, ничего не говорило о том, что город начинает захлебываться бедой, но сердце у Дойтена щемило. Он нащупал левой рукой рукоять меча и двинулся к дому Цая, подумывая, что хорошо бы оказаться теперь в Нечи. Давно уже ему не доводилось бывать в родных местах. А как было бы славно, даже теперь, осенью, выйти на серые камни древнего пирса, полюбоваться на тяжелые белесые волны моря Ти, на бастионы порта, обернуться к замковым башням и белым вершинам южных отрогов Черной Гряды… А то и сесть на коня да промчаться десяток лиг к востоку, к родной деревне, что одним из острогов отмечала край Арданы. Только нет уже ни родной деревни, ни соседних. Нет, диргские шатры не встали под стенами Нечи – что-то подпирает который год и диргов, у них самих хватает забот на западных границах, – но на добрые полсотни лиг от одинокой скалы, что отмечает западный край Арданы, и до бастионов Нечи теперь мертвая земля. Плохие там творятся дела, очень плохие. И что за напасть, никто не может сказать. Так уж во всяком случае говорили купцы, что приходили из Нечи или из Спеира, да и паломники из этих краев. Много погибло сыновей самого сурового королевства Арданы, пока беда не подступила к его башням. Подступила и затихла. На время, конечно: никогда беда не затихает навсегда. И вот Дойтен устроился лучше всех. Ни забот, ни дозоров. Почетная должность усмирителя, который может сидеть целыми днями в трактире Транка и чистить свое ружье. В крайнем случае, обозначать за спиной Клокса величие храмовых старателей Священного Двора. Это защитник должен все разузнавать и разнюхивать, чтобы было что обдумать да о чем рассказать. Разбираться и в мелких делах, вроде какого-нибудь зловредного колдовства или явления магической погани близ людского жилья, и в крупных, когда словно вся окрестность готова свернуться в окровавленный комок и сгинуть в огне. Чего же тогда Дойтену, да еще с перевязанной рукой, не сидится на месте?

Усмиритель остановился задолго до жилья Цая, окинул взглядом крепкий, но как будто неухоженный дом, оценил глинобитный забор и запущенный, засыпанный желтыми листьями двор за ним, да запустил руку через низкие воротца, чтобы снять защелку с воротины, как услышал тихий голос:

– А ты въедлив, усмиритель.

Из угла двора появился егерь Сос. Невысокий снок был широк в плечах и сиял голубым взглядом. Впрочем, сияние это было мрачным. В руках у егеря подрагивал меч.

– Догадался? – прищурился Сос.

– Да чего уж гадать? – пожал плечами и опять удивился, не почувствовав боли в руке, Дойтен. – Перекинулся парой слов там-сям, вот и пришел.

– Тебя совесть мучает, – понял Сос. – Бывает… по первому времени. Только девчонку здесь не застанешь. Она не знала, кто ее отец. Мы уже не первый день приглядываем за этим домом. По всему выходит, что не знала. Да и Глума не велела ее трогать, если вдруг явится. Так что дом Цая не караулим. Пусть приходит и отлеживается, если что. Если жива еще… След-то утерян.

– Если жива еще… – повторил Дойтен. – А сам-то что здесь?

– А ты не понял? – удивился Сос. – Линкса жду. Должен же он где-то прятаться? Это ведь он – зверь, точно он. Разве не ясно, отчего он ногу Цаю вырвал? Оттого, что зол на него был. За Олту, которую тот мучил. Или она его мучила. Это мозги в зверином обличье редко по-прежнему работают, а все прочее – злоба, ненависть, досада, обида – только обостряется. Так говорят. Так что жду. Понятно, что днем-то он зверем не пойдет, но я и в человечьем облике его узнаю. Высокий, черноволосый, широкоплечий. Вроде тебя, только помоложе да пошире в плечах. Ты бы шел отсюда, а то спугнешь еще…

– Вот как? – задумался Дойтен. – Пойду, чего ж не пойти. А кузня где?

– А зачем тебе кузня? – не понял Сос. – Нечего тебе там делать. Она в Кузнечной слободе. Там Чатач. Точно так же ждет. И не первый день. Но там еще осторожнее нужно быть. Туда сын Линкса иногда приходит. Надеется, что отец вернется. Ты не ходи туда, усмиритель. Никто не должен видеть Чатача. Он плотно залег, до ночи.

– А остальные где? – почесал подбородок Дойтен.

– А тебе зачем? – удивился Сос.

– Ну как же, – Дойтен хмыкнул в кулак. – Чтобы не столкнуться. Если вы все по засадам, хоть знать буду, куда ходить не следует.

– Глума с вашим защитником должна была уйти из города, обыскать окрестности, – проговорил Сос. – А Фас у Храма. Присматривает за мальчишкой. За сыном Линкса. Мало ли что, он ведь тоже может оказаться имни.

– А может и не оказаться, – заметил Дойтен.

– Ты бы шел отсюда, – посоветовал Сос. – Тут в крайних домах и десятка жильцов не наберется, к тому же днем все по мастерским, но лучше глаза не мозолить.

– Иду-иду, – закивал Дойтен. – Куда мне с вами равняться. Не те годы, да и что я… усмиритель какой-то. Послушай, только один вопрос мне покоя не дает. Ну как так – вот эта Глума… она, конечно, справная, как посмотришь, дыхание перехватывает, но она – баба!

Дойтен поднял руку, потряс кулаком перед лицом и в недоумении стукнул ею по груди.

– Ну баба же! Почему ж она старшая?

– Хороший вопрос, – задумался Сос, а потом улыбнулся и сказал: – Но ответить на него просто. Вот как, ты думаешь, можно стать старшим в таком отряде, как наш? Ну, к примеру, мы давно друг другу цену знаем. А вот когда нужда возникает, круг егерей отправляет куда-то отряд. В пяток человек или около того.

– Так неужто, если ваш круг может вас куда-то послать, он и старшего вам не назначит? – не понял Дойтен.

– Назначит, – кивнул Сос. – Но егеря – свободный народ. И обычно старшего выбирают сами. Точнее, кто-то вызывается. Кто не хочет, тот и не вызывается. А если вызываются двое, то они это и решают между собой. Обычно на кулаках, а там-то – хоть на корягах.

– И что же? – вытаращил глаза Дойтен. – Никто не мог одолеть эту бабу?

– И ты не сможешь, – улыбнулся Сос. – Поверь мне, усмиритель. Есть, правда, говорят, и среди егерей особые бойцы, но или они с другой стороны гор охоту ведут и с нами не сталкиваются, или в спор не лезут.

– А Глума ваша, стало быть, лезет? – спросил Дойтен.

– Сама – нет, – усмехнулся Сос. – Но на вызовы отвечает по необходимости. К тому же и на привалах редко покоя нам дает. Учит.

– И что же, нет никого, кто мог ее одолеть? – не поверил Дойтен.

– Среди тех, кого я знаю, только один ее мог взять, – улыбнулся Сос. – Он, правда, давно уже не черный егерь, но когда-то был ее наставником. Служит, кстати, при Священном Дворе.

– Только одного черного егеря знаю при Священном Дворе, – задумался Дойтен. – Дэтом его кличут. Но он вроде бы с другой стороны гор?

– Я об Юайсе вашем говорю, – покачал головой Сос.

– Ах вот о ком… – понял Дойтен, поклонился Сосу и заторопился обратно к площади, потому как что бы в городе ни происходило, начинать и заканчивать все дела явно на площади надо было. Однако глупость какую-то сказал этот самый Сос. С одной стороны, разве может быть наставником Глумы Юайс, который на вид вряд ли ее старше, то есть явно не перевалил еще и тридцати лет, а если и перевалил, то года на три-четыре, не более того? С другой стороны, больно уж тих и медленен этот самый Юайс. И говорит всегда негромко, и доблести своей пока никак не проявил. Ну снял какую-то погань с бедного Цая, но то колдовство, а не фехтование или схватка на кулаках. Он и должен уметь колдовать, ведь наставник все же в Приюте Окаянных, или кто он там? Эх, если бы не эти дурацкие пределы на дороге к Стеблям, сходил бы Дойтен в крепость, посмотрел бы на эту наставницу Пайсину, что учит школяров драться. Наверное, сродни Глуме. Отчего так бывает, что если баба здорова телом, быстра и ловка, она и на лицо милей прочих кажется? Нет, Юайс никак не может быть столь велик, уж больно на рожу смазлив. Все-таки к воинам нельзя бабскую мерку прикладывать, нельзя. Вот взять того же Дэта. И в самом деле, ни разу Дойтен с ним из одного кубка не пил, но в те редкие разы, когда приходилось сталкиваться в зале, где Ата заставлял разгонять жир охрану Священного Двора, Дойтен ему не уступил ни разу, хотя и схватывались с ним только на мечах. Или же Дэт жалел соратника по тройкам? Страшен же был, как демон, и мало того что превышал ростом Дойтена на половину головы, так еще и шире его был в полтора раза, а все одно двигался и прыгал как белка. А что было у Дойтена? Только давняя закалка в дружине Нечи? Пятнадцать лет с утра до вечера, до кровавого пота, потому что если ты выжил в камнедробилке ветеранов королевской дружины, ты выживешь и в настоящей битве. Однако надо бы это дело вспомнить. Помахать с утра мечом, размять брюхо, подтянуть руки и ноги. А то ведь так и не заметишь, как превратишься в руину…

Слово за слово бормотания под собственный нос – и не заметил усмиритель, как прошагал весь город. Позади уже второй раз за день остались и замок, и древний мост через Дару, и городская цитадель вместе с площадью, и трактир Юайджи… надо бы уже как-то и заглянуть в него, и усадьбы богатых горожан, и домишки бедных, и мастерские плотников и суконщиков, чаны и стружка, вонь вываренных смол и красящих отваров, и вот они – северные ворота. Частокол вокруг – как насмешка, а сами ворота на древнем пути – ворота и есть. С каменными столбами, стальными створками, стражей и мытарем-обозником. Пришлось Дойтену снова нацепить на грудь мантию да расспросить служивых, как далеко до городского кладбища, чтобы уже через полчаса, миновав ближайшие огороды, выйти к кладбищенскому пустырю. Древний дедок в бревенчатой сторожке у кладбищенских ворот долго не мог понять, чего от него хочет важный старатель из самого Священного Двора, а как понял, так расплылся в улыбке беззубым ртом и замахал рукой в сторону: мол, идти надо четыре сотни шагов по широкому проходу между могилами до второй часовни, за ней повернуть направо и пройти еще двести шагов, а уж там смотреть во все глаза, потому как только на могиле жены Линкса – железное колесо. Украли бы давно, да в камень оно вправлено, живот надорвешь украдывать.

Дойтен кивнул и пошел шелестеть желтыми листьями между могил. Едва ли не каждое захоронение было украшено чем-то вроде изображения святого колеса, а то и настоящими колесами. Впору представлять себя на палубе корабля, штурвал у которого не один, а тысячи. Ведь забирался он мальчишкой на иноземные суда, которые швартовались в порту Нечи. Даже и за штурвал такой хватался. Что же получается: если бы прихватывали святого Нэйфа не к колесу, а, например, к какой-нибудь двери? Что же тогда, на могилах двери стояли бы? А на колокольне храма что сияло бы вместо святого колеса? Дверь?..

Добравшись до второй часовни, Дойтен повернул направо, отсчитал двести шагов, но еще не пройдя их, заметил отсвечивающее черненым железом колесо на одной из могил. Продрался сквозь кусты, проклиная болтающийся на поясе меч, перешагнул через три десятка могил и наконец оказался у странного знака: из тяжелого – размером три на два локтя – камня торчали две выкованные с немалым мастерством руки, которые сжимали стальную ось. На нее было насажено железное колесо шириной в локоть. На камне точно между основаниями железных рук проступало имя – «Ив».

Дойтен ощупал надпись, руки, подивился отсутствию ржавчины и тронул колесо. Оно закрутилось. Бесшумно и плавно, кузнец явно был хорошим.

– Где еще встретить такого дурака, как я сам? – пробормотал усмиритель, снял плащ, пояс с мечом и попытался левой рукой сдвинуть с могилы камень. Он дрогнул, но не сдвинулся.

– А почему не обеими руками? – услышал Дойтен вроде бы знакомый голос. Выпрямился и увидел в пяти шагах постояльца из трактира Транка – высокого усача Баса, который важно поправлял одной рукой усы, а другой держал лопату.

– У меня тонкий слух, – объяснил свое замечание Бас. – Так что я кое-что услышал, несмотря на то что ты, усмиритель, храпел так, что я уж собирался опять спуститься в обеденный зал. Тебя ж излечили.

– Кто излечил? – не понял Дойтен. – Корп, что ли?

– Корп? – наморщил лоб Бас. – Этот ушлый толстяк, который ходит по всему городу и пускает людям кровь? Не думаю, что от его стараний у тебя прибавилось здоровья. Нет, конечно. Чего бы ему делать в вашей комнате поздним вечером? Как тебя перетащили наверх, так она все и устроила. Зашла с этой, как ее… с Глумой и наложила на твою руку свои ладошки. Еще и смеялась, как ты будешь удивлен, что твоя рука работает так же, как и раньше.

Дойтен сжал правую руку в кулак, после чего осторожно вынул ее из повязки. Разогнул и согнул, затем поднял глаза на Баса и поклонился ему:

– Спасибо за добрую весть; а сам-то какими судьбами сюда? Да еще с лопатой?

– Да какая судьба? – отмахнулся Бас. – Собираю травы да вечно сую нос не в свои дела. А где самые травы? На кладбище, потому как земля мягка, и ни зверья, ни еще какой пакости. А уж лопата… Вон, она из второй часовни. Разве тебе не нужна? А помощь тебе нужна?

Засмеялся, отставил лопату, шагнул вперед, наклонился и легко сдвинул плиту в сторону, словно не из камня она была вырублена, а вырезана из дерева.

– Ничего не смущает? – поинтересовался Дойтен, разглядывая нежданного помощника.

– А чего смущаться? – не понял Бас. – Вроде не в бане с женщинами… Или тебе помощь не нужна? До вечера еще далеко, но тянуть не следует. Сноки глубоко могилы копают. Четыре локтя до крышки, не меньше. Приходилось лопату в руках держать?

– Я из деревни… – буркнул Дойтен, засучивая рукава.

– Все же не крот, – нехорошо засмеялся Бас и сел на землю. – Ладно, копай. Я закопаю и камень на место поставлю. И посижу тут, чтобы ты меня видел. Мало ли что тебе в голову взбредет.

– Не похож ты на травника… – проворчал Дойтен, начав копать.

– А ты на усмирителя не похож, – расплылся в улыбке Бас. – На защитника если только. Но спорить не буду, в каждой истории главное – докопаться до истины.

– Если только ее присыпают не шибко, – раздраженно бросил Дойтен.

Все-таки еще была силушка в его руках. И получаса не прошло, а лопата застучала по крышке гроба.

– А ну-ка! – подскочил Бас, забрал у Дойтена лопату и не только очистил от земли всю крышку, но и сделал подкоп, а потом ловко подхватил и, упираясь в края ямы ногами, поднял и положил все еще крепкий, смоленый гроб на край ямы.

– Десять лет ведь почти прошло, – заметил Дойтен, – а вони – никакой.

– Значит, есть тому причина, – пробурчал Бас. – Дай нож.

– На, – протянул широкий тесак, снятый с пояса, Дойтен. – Что же ты без оружия?

– У каждого свое оружие, – пробормотал Бас и начал осторожно поддевать крышку гроба. – Все ведь знаешь уже о ее сыне? Или почти все? Почему его мать похоронили десять лет назад в закрытом гробу? Что случилось с ней на самом деле? Сноки легко сносят уродство, так что никто бы не свалился в обморок. А ну-ка…

В гробу что-то лопнуло, крышка зашевелилась и сдвинулась на сторону. Дойтен подошел поближе и замер.

В гробу лежало полуистлевшее чудовище – между досок с трудом вместилось что-то с туловищем и головой пса или волка, лапами огромной птицы и переломанными крыльями справа и слева от тела. Из груди птицы торчала стальная стрела.

– Вот ты где пряталась, – печально пробормотал Бас. – Ив стала, выходит?

– Это что же получается? – ошарашенно прошептал Дойтен. – Она имни… А ее сын тогда или вот этот ужас, или степной медведь, если мы не обманулись с Линксом?

– Да кто угодно, – пожал плечами Бас. – Или то, или другое. Но если другое, то он особенный. Точно такой же, как и дочка Олты. Точно такой же, как и ваша девчонка, Дойтен. Правда, ваша – не оборотень. Хотя… Одно мне непонятно: зачем им понадобилась девчонка, когда есть парень?

– А если медленнее и понятнее? – попросил Дойтен.

– Изволь, – улыбнулся Бас. – В Граброке будет явление. Уж поверь мне. Венчать обряд следует кровью восьми жертв, но запечатывать его следует кровью особенной, кровью силы, кровью существа, облеченного властью над плотью, – кровью имни. Либо кровью того, кто его убил. Слышал я, что и имни должен быть повязанным с жертвами. Говорят, что в особых случаях нужна еще кровь праведника, так где его возьмешь-то…

– Почему-то мне кажется, что ты не травник… – пробормотал Дойтен.

– Ты знаешь, я сам все чаще думаю об этом, – согласился Бас.