То, что две ночи назад предстало перед путниками погруженной во тьму окраиной глухой деревеньки, при свете дня оказалось околицей обычного арданского городка, а то и села. Частокол, выставленный повелением бургомистра, отсекал Граброк не от лесов и холмов, а в первую очередь от огородов, полей и садов, которые тоже имели своих хозяев, оттого и были огорожены где плетнями, а где и подвязанными к кустам жердями. Сейчас эти угодья погружались в предзимний сон. Урожай был собран, земля кое-как вскопана, что позволяло разглядеть многочисленные следы – и зверья, приходящего полакомиться забытыми плодами людского труда, и всякого, кто горазд бродить осенними звериными тропами. Будка, в которой нашел последнее пристанище Цай, стояла на прежнем месте, но слякоть вокруг нее успела подсохнуть, поэтому лошади легко выбрались на полузаброшенный проселок и уже минут через десять миновали поля и оказались в холмах. Тут-то Глума, чей жеребец едва ли не на половину локтя был выше кобыл Юайса и Гаоты, и повернула к югу с усыпанного листвой проселка. Не успел крохотный отряд оставить за спиной и пары лиг, как где-то в отдалении раздался звук охотничьей трубы и по окрестностям раскатился собачий лай.

– Не на нашу ли девчонку охотятся? – придержала коня Глума.

– Наша девчонка с нами, – с тревогой ответил Юайс, но приподнялся в стременах, оглядывая окрестности. Охота шла далеко. Только воронье носилось за пылающим осенним цветом осинником, но без галдежа.

– Все они – наши, – буркнула Глума и, спешившись у расщепленного молнией дуба, осторожно двинулась по белесой траве к зарослям ивняка. – Вот, – показала охотница примятую траву и ворох листвы в гуще зарослей. – Точно, пятьдесят шагов к югу от обожженного дерева. Здесь Ойча остановилась после бегства из дома. Сос и Чатач нашли это место еще вчера. У Чатача нюх, как у зверя. Но она пролежала тут недолго, не больше часа. И пролежала, оставаясь зверем. Наверное, это ее и спасло. Под вечер было холодно, а перекинься она обратно, оказалась бы голышом. Потом она пошла сюда.

– Подожди, – остановил Глуму Юайс. – Это следы Соса и Чатача, они шли вдоль звериных следов Ойчи. А это чей след? Впрочем, он перекрывает отпечатки егерей. И уж явно более свежий… Наверное, ночной…

Гаота поежилась. Осеннее солнце пригревало, ей даже было жарко, но здесь, за околицей города, среди кустов и сухой травы, даже представить обнаженную девчонку, похожую на ту, которой три года была она сама, было зябко. Но еще ужаснее было видеть вывороты дерна когтистыми лапами, которые этой девчонке принадлежали.

– Интересно, – присела Глума. – Сапоги с гладкими подошвами… Шаг спокойный, но довольно широкий. Кого еще может заинтересовать маленькая имни? А человек-то высокий. Повыше тебя, Юайс.

– Да хоть на голову, – пробормотал Юайс, отходя туда, откуда вел неизвестный след. – А вот и первая загадка…

– Что там? – спросила Глума.

– След начинается так, словно человек спрыгнул с лошади, – заметил Юайс. – Открытое место, ни дерева, ни скалы. Причем спрыгнул точно, в двух десятках шагов от лежки. И это ночью… Вот кто настоящий следопыт. И следов лошади нет.

– Как это нет? – не поняла Глума. – Не с неба же он свалился?

– А откуда? – оглянулся Юайс. – Любой, кто мог бы принести незнакомца на себе, оставил бы свой след.

– А если этот незнакомец – имни? – спросила Гаота.

– Я бы заметил его след, даже если бы он приполз сюда змеей, – отозвался Юайс.

– А если бы он прилетел птицей? – не унималась Гаота.

В отдалении снова загудела труба.

– Кабана загоняют, – предположила Глума. – Или медведя. В четырех лигах к юго-западу хутор, вокруг овсяные поля. Их как раз теперь должны убирать, но зверье тоже не прочь полакомиться. Хотя вряд ли селяне охотятся с собаками и трубами…

– Наверное, – кивнул Юайс и посмотрел на Гаоту, которая замерла в ожидании. – Имни, которые перекидываются птицами, столь редки, что не о чем и говорить. Единичные случаи известны за всю историю наблюдения за ними. К тому же перекидывание в птицу и обратно требует стольких сил, что имни становится беззащитным. И главное – нельзя перекинуться в полете. Те, кому это удалось, скорее всего, погибли.

– А если невысоко? – спросила Гаота.

– Тогда там, – показал на начало следа Юайс, – был бы след босой ноги!

– А имни может перекинуться не целиком? – скорчила гримасу Гаота. – Например, наполовину? Стать птицей выше пояса?

– Представляю, – улыбнулся Юайс. – Волк имни с человеческой головой. Или кабан с человеческим задком… Не бывает…

– Ну почему? – надула губы Гаота. – Человек с крыльями?

– Не бывает, – раздельно произнес Юайс.

– А как же эти… – Гаота почесала лоб. – Ну помнишь, мы говорили об имни? Фиры! Их тоже не бывает? Тот же Роут только глаза закатывал, когда ему вопросы задавали об этих… особенных имни!

– Гао, – улыбнулся Юайс. – Твое любопытство делает тебе честь. Но обычно все объясняется просто. Поэтому нужно искать простые объяснения. А фиры… Знаешь, некоторые верят, что сердце Талэма – это мужчина или женщина, которая бродит по земле и сама не знает о том, что она ее сердце. И пока она жива, Талэм жив, и Дайред не в силах его захватить.

– Что же получается? – нахмурилась Гаота. – Сердце Талэма всегда висит на волоске?

– Узнаю себя, – улыбнулась Глума.

– Говорят, у него есть хранители, – пожал плечами Юайс.

– Белые егеря, – прыснула Глума.

– Да ну вас, – надула губы Гаота, присаживаясь у ночного гнезда. – А это что? Вот, рядом лежат ветви кустов, они подгрызены.

– Она укрывалась, – объяснила Глума.

– И это самое интересное, – кивнул Юайс. – После того следа, который начался с пустого места. Понимаешь, Гао, скорее всего, Ойча перекинулась впервые. Знаешь, почему имни мало? Они очень часто гибнут, потому как перекинувшись, даже став зверем – не имеют ни опыта, ни уверенности зверя. Набирают его быстро, но чаще гибнут. Того же волка, если он не в стае, может затоптать и лось, и олень, и лесной бык. Даже кабан. Что уж говорить… Так что построить гнездо, да еще укрыться ветвями – это доступно только особенному имни. А теперь скажи мне, кто она?

– Опять испытание? – опешила Гаота и посмотрела на Глуму. Та улыбнулась с сочувствием.

– Пока только разговор, – пожал плечами Юайс.

– Ладно. – Гаота показала язык. – Легко. Я недавно это все повторяла. Значит, так: я не знаю, точно ли она олти, то есть перекидывается ли в того, кого захочет. Но она – класти. Она оставалась человеком изнутри.

– Отлично, – развел руками Юайс.

– Представляю, какой ужас ей пришлось испытать, – проговорила Глума. – Увидеть обращение матери. Увидеть смерть матери. Обратиться самой. Бежать зверем из города. Таиться. А потом устраивать себе гнездо, уже понимая, что ты стал зверем. Может быть, навсегда!

– А вот это мы сейчас увидим, – кивнул Юайс и двинулся по следам незнакомца.

– Здесь следы Ойчи исчезают, – остановилась Глума. – Ну точно. Так Чатач и сказал. Обратилась в человека и… или в птицу. Следов-то больше нет?

– Она перекинулась опять в саму себя, – присел Юайс. – Видишь? Трава светлее, чем вокруг. Даже опытного имни бьет жар, а уж маленькую девочку должно было разогреть, как печь. Чатачу чуть-чуть изменил нюх. Впрочем, уже вечерело, он мог не рассмотреть. Так… Здесь она лежала, потом перекатилась сюда. На десять шагов в сторону. Вот здесь она ползла. А здесь опять покатилась…

– Юайс! – поразилась Глума. – Какой Чатач? Даже я ничего не вижу.

– Научишься, какие твои годы… – прошептал Юайс, не видя, что лицо Глумы исказилось мгновенной гримасой боли. – Или эта девочка и в самом деле очень умна, или пыталась вновь стать зверем, чтобы не замерзнуть. Не получилось.

– Может быть, и тот незнакомец прикатился туда, где начались его следы? – спросила Гаота.

– Там подсохший кустарник вокруг, – бросил, не поднимая головы, Юайс. – Он бы его переломал… У Ойчи не получилось, и она встала на ноги. Вот.

Гаота наклонилась. На мшанике отчетливо отпечатался след детской ступни.

– А вот здесь ее следы уже и я вижу с трудом, – заметил Юайс. – Мшистая горная трава уходит под снег зеленой и почти не проминается.

– Ойча замерзла, наверное… – прошептала Гаота.

– Вначале – нет, – не согласился Юайс. – Пока пылала жаром – нет. Кстати, незнакомец-то еще и следопыт! Во всяком случае, он увидел ее перекатывание. Вот его след. И увидел в темноте. Здесь Ойча постояла и… пошла обратно к городу. Да уж, а куда еще идти в преддверии ночи маленькой голой девочке? Так…

Кружа по перелеску и бормоча о том, что он видит, Юайс прошел не менее трех сотен шагов. Гаота шла за ним и не могла понять, какие следы может разглядеть ее наставник, если ей кажется, будто и за ней не остается ни единого следа; а уж что может оставить на холодной траве детская босая нога – вовсе оставалось загадкой. Тем не менее защитник шел и шел по следу, и, кажется, Глума соглашалась со всеми его выводами. Да уж, непросто будет сдавать следующей весной следоведение…

– Здесь, – остановился Юайс, – след незнакомца обрывается.

– А след Ойчи – нет, – заметила Глума. – И куда же делся ее преследователь и почему бросил свою охоту?

– Что-то увидел, – решил Юайс. – Смотри, в полусотне шагов – заброшенный проселок. Мне кажется, я вижу даже отсюда свежие вывороты от копыт.

– Все понятно, – пожала плечами Глума. – Ерунда какая – прыгнуть на полсотни шагов. Если усердно тренировать тело…

– Перестань, – попросил Юайс и посмотрел на Гаоту. – У тебя есть предположения?

– Только одно, – пожала плечами девчонка. – Вдобавок к первому. Он, конечно, вряд ли превратился в птицу наполовину. Не слышала я и о такой птице, что могла бы унести человека. Даже половину человека. Ну, исключая дракона или каких-нибудь неизвестных орлов из дальних мест. Но дракон бы тут все сжег и переломал. А вот если представить себе птицу… в сапогах?

– Расскажешь эту шутку Деоре, – хмуро посоветовал Юайс и пошел дальше по следам. – Вот что он увидел. След Ойчи обрывается. Полно следов лошадей и собак…

Гаота обернулась туда, откуда уже едва различимо, но все еще доносились лай и голос трубы.

– Вот, след одного всадника уходит в сторону с тропы на пяток шагов.

– И Ойчи нет, – кивнула Глума.

– Да, – согласился Юайс. – Ее подхватили и унесли. И она даже не попыталась убежать. Была зачарована? Заметь, Глума, все собаки огибали это место. Возможно, даже скулили от ужаса. Имни нельзя распознать, если он удерживается от перекидывания, но сразу после этого, особенно если имни силен… Собаки чувствуют и боятся.

– Она всего лишь маленькая девочка, – напомнила Глума.

– А теперь представь ее ценность, которая обнаружится, когда она вырастет, – заметил Юайс. – Но почему ей хватило ума скрыться в кустах и не хватило ума уйти от охоты? Или ее приманили? Может быть, даже вызвали сюда? Ты чувствуешь магию, Гаота?

Она чувствовала не магию, а как будто голод и жажду. Именно те голод и жажду, которые заставляют идти на запах пищи и журчание воды.

– Есть хочу, – прошептала Гаота.

– Именно так, – кивнул Юайс. – Голод и жажда. И оследок колдовства продолжает действовать.

– Пойдем по следу? – спросила Глума.

– След ведет к южным воротам, – задумался Юайс. – Времени прошло много. Вечер, ночь, утро. Если всадники пошли к Гару – не догоним. Если в город… Кто может охотиться в это время? Вряд ли охот несколько. В городе всего две дружины – стража Буила и стража Диуса. Буилу точно не до охоты.

– Зачем она Диусу? – не поняла Глума.

– Ты видела Нэмхэйда? – спросил Юайс. – Думаешь, он подчиняется Диусу?

– Ты хочешь сказать, что Нэмхэйд затаился в свите Диуса? – не поняла Глума. – Сиуин в беде?

– Вся Ардана в беде, – сказал Юайс. – Весь Талэм. Но, кажется, у Сиуина причин для беспокойства больше, чем у других. Но об этом лучше поговорить с бургомистром. Надеюсь, Клокс это сделает. Думаю, пока девочке ничего не угрожает. Вряд ли ее возят за собой со вчерашнего вечера. К тому же если она то, о чем я думаю, она нужна им живой.

– Зачем? – подала голос Гаота, рассматривая сумятицу следов, которые Юайс читал так, словно разворачивал свиток.

– Для разного, – ответил Юайс. – Или для того, чтобы сделать ее такой же, как и сам Нэмхэйд. Или для того, чтобы убить во время обряда. В Гаре девятым трупом, который соединил восемь жертв, был имни редкой породы. Для чего это было нужно, я пока не знаю.

– Подожди, – нахмурилась Глума. – Ты хочешь сказать, что герцог Диус со своими слугами замешан в подготовке обряда? Может быть, и нанявший нас бургомистр Скот служит Дайреду?

– Не спеши, – процедил сквозь зубы Юайс. – Надо разобраться. Не может быть простого ответа. Возвращаемся к лошадям. Нужно успеть вернуться в город до полудня, а до лысых холмов еще не близко.

Через пять минут они уже гнали лошадей на юг. Пересекли древнюю дорогу, ведущую к Гару, по которой меньше чем через три недели должны были двинуться тысячи паломников, миновали заросли колючего бурьяна, застилающего склоны старого оврага, ползущего к реке, обогнули дубовую рощу, и тут только Гаота поняла, что прильнувшие к горизонту светлые облака, скрывающиеся за желтыми кронами дубов, были оголовками действительно лысых холмов.

– Если дракона нет здесь, его нет нигде, – обернулся Юайс.

– Всадники! – крикнула Глума.

– Это стражники Буила, – ответил Юайс. – Они ждут нас.

Всадников у начала проселка, ведущего на вершину ближайшего холма, тоже было трое. Гаота улыбнулась, узнав одного из молодых парней, которых приставлял к ней и Юайсу Буил еще вчера, но вскоре забыла и о стражниках, и даже о Юайсе с Глумой. Узкая тропа, по которой лошади могли подниматься только друг за другом, петляла между странных серых камней с разноцветными пятнами и вкраплениями. То ржавыми разводами давало о себе знать железо, то словно цветы расцветали на неровных гранях, то вспыхивали искры стекла или вовсе неведомого металла. И все это было покрыто печатью древности – пылью, мхами, врастало в землю или, наоборот, появлялось из земли, расчищенное людскими руками. Но самым страшным было то, что все это – каменное, железное, стальное, непонятное – было как будто перевернуто, разорвано, погнуто, раздроблено и сплетено огромным великаном, который топтался по чему-то неведомому огромными ногами, а то, что не мог растоптать, разгрызал страшными челюстями.

– Проклятое место, – весело крикнул обернувшийся стражник. – Железо-то, что поддается зубилу, наши кузнецы давно подвырубили, но многое и вовсе непонятно для чего и зачем. Проклятое!..

Гаота обернулась. За ней ехала только Глума, Юайс держался в голове отряда, но охотница и сама вертела головой во все стороны, как будто выглядывала не каменные чудеса, а возможную опасность. Впрочем, ее пока не было. Не прошло и пяти минут, как отряд достиг вершины холма. Каменная сумятица продолжалась и здесь, но или ветра выдували занесенную наверх землю, или был в оседающей на камнях пыли какой-то яд, верхушки холмов – а Гаоте показалась, что их, примыкающих друг к другу, было три, – оставались голыми, хотя вокруг расстилалась желто-красным осенним ковром равнина. Серой лентой под бледным осенним небом убегала к югу Дара. Темнел на севере кровлями неожиданно близкий Граброк.

– Проклятое место! – повторил стражник.

– Подождите, – сказал Юайс, спешился, передал поводья стражнику и пошел между каменных глыб к центру холма.

– Я тоже, – спрыгнула с лошади Гаота.

– Если облегчиться, лучше в другую сторону, – улыбнулась Глума, принимая поводья.

– Нет, – зарделась Гаота. – А он…

– Не думаю, – успокоила ее Глума, заставив покраснеть еще больше.

– Что это? – спросила Гаота, догнав Юайса через полсотни шагов.

– Это следы древних, – проговорил защитник, оглядываясь, словно присматривая место для чего-то, пока наконец не забрался на выступающий из породы кривой камень в два человеческих роста. – Руины зданий, построенных великими хозяевами этой земли. Даланами. Впрочем, в Граброке есть и неповрежденные строения даланов.

– Где? – удивилась Гаота.

– В замке, – ответил Юайс. – Надеюсь, туда заглядывать у нас не будет нужды.

– А почему это место – проклятое? – не поняла Гаота.

– Такой же лысый холм есть и возле Гара, – сказал Юайс, спрыгивая с камня. – Правда, там он высится почти сразу за городской оградой. И время выровняло его макушку. А здесь… Здесь все отравлено так, что и через тысячи лет ничего не растет. Если мы проведем здесь полчаса, ничего не случится. Но если приезжать сюда день за днем… С той стороны третьего холма – выработка. Наверное, здесь был город древних. Или крепость. Она стояла на мраморной скале. С той стороны мрамор ближе всего к поверхности. Каменщики пилили здесь его. Ни один каменщик не выдерживал больше пяти лет. Со временем язвы начинали одолевать всякого, кожа слезала. И человек умирал. Яд в земле.

– И что же тут случилось? – затаила дыхание Гаота.

– Война, – пожал плечами Юайс. – Такая война, которая стирает с холмов построенные на них крепости. Разрушает их, как будто крушит огромным молотом. Травит землю так, что и через многие тысячи лет она полна яда.

– И кто же воевал здесь? – поежилась Гаота.

Юайс помолчал, потом внимательно посмотрел на девчонку.

– Я не готов сейчас рассказывать. Время дорого. Да и мало что знаю. Тем более то, что ты видишь, это лишь крохотный осколок прошлой войны. Но разве ты впервые видишь развалины?

– Нет, – вздохнула Гаота. – Я уже видела. В Нечи целый замок построен на каких-то серых камнях. На таких же, но ровных. На них тоже цветные пятна. А в Ашаре и Аршли – пирсы из такого камня. Говорят, что они такие же древние, как Эдхарский мост. Ты его видел?

– Да, – кивнул Юайс. – Он не единственное, что осталось от древних в целости, но последнее, что продолжает служить человеку. Мост через море. Через Гормский пролив. Ширина этого моста – пятьдесят шагов, а длина – пять лиг. Можешь себе представить его величие, если самые большие корабли проходят под ним и не только не задевают его мачтами, но не смогли бы задеть его, даже если бы их поставили один на другой?

– Ты ходил по нему? – замерла Гаота.

– Ходил, – кивнул Юайс. – Но об этом после. Поспешим. На верхушках этих холмов не может быть проведен обряд. И дело не в камнях. Слишком все неровно. Может быть, в выработке?

– А что это за цветные пятна на камнях?.. – прошептала Гаота, догоняя Юайса, который пошел к лошадям.

– Это… – Он задумался, как будто подыскивал нужное слово. – Это что-то вроде цветной смолы, которая однажды расплавилась от нагрева – потому что во время войны тут плавились даже камни, – а потом окаменела. Сейчас это уже скорее окрашенный камень. Коричневые, красноватые пятна – следы железа. Если где увидишь блеск – это может быть и особо прочная сталь, которую не вырубить даже зубилом, и стекло. Кстати, редкие мастера делают из этого металла отличные мечи.

– Как наши? – спросила Гаота.

– Наши мечи не делают в Талэме, – ответил Юайс и крикнул стражникам: – Едем к выработке. Потом спустимся из нее по широкой дороге, по которой возили камень. Здесь не может быть ни обряда, ни дракона.

– Зачем? – обернулась Гаота к Глуме, когда отряд продолжил движение. – Зачем внутри камней эта смола? А металл? А стекло?

– На равнине много таких мест, – ответила Глума. – Есть и такие, где еще можно угадать в развалинах здания, хотя они почти всегда застроены новыми домами, которым в свою очередь уже сотни, а то и тысячи лет. Когда я была как ты, – Глума подмигнула Гаоте, – я тоже доводила Юайса вопросами. Знаешь, что он мне ответил? Он сказал, что по стальным нитям можно пропускать молнии, если их приручить. А по стеклянным – свет. А цветная смола служила для того, чтобы молнии и свет никуда не разбегались.

– Древние были изощренными колдунами? – удивилась Гаота. – Они могли прятать свою силу не только в посохи и амулеты, но и в собственные дома?

– Не знаю, – пожала плечами Глума. – Но согласись, в стенах домов больше места для силы, чем в посохах… Хватит пока болтовни. Мы уже на месте.

Отряд сначала остановился у обрыва, который белой, с желтоватыми прожилками стеной уходил вниз. Один из стражников махнул рукой и начал медленно спускаться по узкой тропе на самое дно выработки. Отряд последовал за ним. Для того чтобы попасть на равнину, оставалось пройти между двумя скалами известняка и спуститься еще шагов на сто, но дно выработки было так же неровно. Оно круто, ступенями уходило к краю холма и скалам, оставляя узкий карниз, чтобы поставить телегу под погрузку.

– Здесь тоже вряд ли, – задумался Юайс, наклоняясь и проводя рукой по мраморной стене. – Везде так узко?

– Везде, – закивал один из стражников. – Камень так и резали. Сначала под повозку, а там уж по ступеням.

– Где артельщики пилили камень? – спросил Юайс. – Здесь нет свежей выборки.

– Шагов двести к востоку вдоль стены, – показал стражник. – Вон за тем утесом. Там камень белее и легче пилится. Во всяком случае, это их слова. Добывать здесь камень нельзя без разрешения. Даир все улаживал с бургомистром. Но там тоже нет ничего.

– Нет ничего? – укоризненно посмотрел на стражника Юайс через минуту и, оставив лошадь Глуме, пошел по ступеням к середине стены, где выделялось огромное черное пятно высотой в два человеческих роста, а длиной шагов в тридцать.

– Я тоже! – побежала за наставником Гаота.

– Да мало ли? – недовольно крикнул стражник. – Они и зимой тут пилили. Может, разогревали стену. Вон их выборка. Все, что напилено с того края, – их работа.

– Смотри! – показал Юайс Гаоте на выбранные из стены слои мрамора. – Вот, свежая выборка. Ну, ей не больше месяца, двух, трех. Что скажешь?

– Пламя дракона тоже свежее, – прошептала Гаота, ощупывая копоть. – Поверх свежей выборки. Грани острые и закопченные. Но тут не один язык пламени. Несколько. Как будто дракон учился… Но взлететь отсюда тоже нельзя! Это же как ущелье! Известняковые скалы за спиной! Он что, приползал сюда?

– Вот, – показал Юайс. – Видишь? Выщербины на ступенях? Это могут быть следы когтей. Взлететь отсюда нельзя, но если проволочить тушу до спуска да протиснуться между скал… с дороги, которая ведет на равнину, взлететь можно вполне. Дракон здесь был точно. Может быть, и не раз. Но укрыться здесь негде, да и помета нет… Так что прячут его где-то еще.

– Прячут? – удивилась Гаота. – Кто?

– Слайбы из рода погонщиков драконов, – твердо сказал Юайс. – Теперь у меня никаких сомнений. Как они работали тут? – окликнул он стражника.

– Не знаю, – пожал плечами стражник. – Я и был-то тут пару раз. Всей артелью всякий раз приходили. С собой клинья, пилы. Что-то забивали, вырубали. Как муравьи. Тут, внизу, ставили телеги, которые давал им бургомистр. А лошадей отпускали вниз, на выпас. Чтобы не зашибить камнем, если покатится.

– Если покатится, – кивнул Юайс, наклоняясь к пятну копоти поменьше, как раз под ногами лошадей. – А это что такое?

– Коровье копыто, – поморщился стражник. – Обгорелое и вонючее. Стухло уже. Зачем в руки-то брать?

– Буил что сказал? – спросил Юайс.

– Оказывать всяческое содействие, – нахмурился стражник.

– Держи, – протянул ему огрызок ноги животного Юайс. – Оказывай мне всяческое содействие. Вот это нужно доставить в Храм и передать от меня старшему артельщику Смуиту.

– Юайс! – предупредила Глума.

Звук трубы и собачий лай, которые сначала были едва слышны, потом начали усиливаться, теперь были совсем рядом.

– Собаки! – встревожилась Гаота. – И еще что-то… Кто-то бросает сюда нить… Кто-то ужасный…

– Я слышу, – процедил сквозь зубы Юайс. – Держите лошадей.

– Юайс! – повысила голос Глума.

– Я знаю, – кивнул он и пошел в сторону выхода из выработки. – Держите лошадей!

– Вот всегда он так, – покачала головой Глума и передразнила защитника: – «Я знаю!..»

– И это тоже слышу! – громко сказал через плечо Юайс.

– Глума! – выдохнула Гаота.

Шум, который слышался все отчетливее, вдруг обратился громким хрипом и рычанием, перемежаемым истошным лаем, и из-за утеса на узкую дорогу выскочил огромный кабан, который показался Гаоте бо́льшим, чем стоявший во весь рост Юайс. За ним, на расстоянии двух десятков шагов, неслась свора тэйских волкодавов, но взгляд было невозможно оторвать именно от кабана, от его наполненных яростью глаз, крутого, покрытого щетиной лба и четырех желтых клыков, каждый из которых был способен разорвать человека едва ли не пополам. Уже доносились крики загонщиков, почти в ушах гремела труба, и до того момента, когда кабан снесет Юайса, оставались две секунды, одна…

Клинок сверкнул в руках у защитника. Он изогнулся, подался навстречу зверю, встретил его, но не упал, потому что замедляться и падать с диким визгом вдруг начал кабан, и Юайсу пришлось сделать два, три, четыре шага назад, чтобы остановиться. Вслед за этим раздалось то ли шипение, то ли еще какой зудящий звук, и почти нагнавшие кабана псы принялись тормозить всеми лапами, разворачиваться и с визгом улепетывать прочь, туда, где уже появлялись всадники. И первым из них был широкоплечий крепыш в отделанном мехом котто с тяжелым самострелом в руках.

– Герцог Диус!.. – прошипела Глума.

– Что я вижу? – раздраженно возвысил голос вельможа. – Храмовый старатель испортил мне охоту?

– Нисколько, ваше высочество, – поклонился герцогу Юайс. – Я вижу три стрелы, пронзившие зверя. У меня самострела нет. Так что если бы не эти стрелы, которые лишили этого великана сил и в итоге – жизни, сейчас бы здесь было больше трупов. Он даже лежа достигает моей груди.

– Что случилось с собаками? – махнул рукой герцог, отчего сразу двое ловчих спрыгнули с лошадей и бросились к кабану с мотками веревок.

– Сложно сказать, – пожал плечами Юайс и кивнул на мраморную стену. – Мы обнаружили здесь следы дракона. Думаю, что не стоит гневаться на собак, испугавшихся дракона? Это скорее говорит об их сообразительности.

– Я сам решу, на кого мне гневаться. Еще не хватало, чтобы прислужник тимпальского двора мне указывал… – прошипел герцог и махнул рукой. – В замок!

Зашумела, засуетилась кавалькада, теснясь на узкой дороге и пропуская Диуса. Натянулись веревки, прихваченные к двум лошадям, сдвигая зверя. Заблестел клинок меча, который Юайс продолжал держать в руке и который медленно выходил из огромного пятака зверя, куда он вошел по самую рукоять. И Гаота, которую трясло от ужаса, потому что в свите герцога ей почудился кто-то, которому тот же страшный Нэмхэйд годился лишь в мелкие служки, вдруг почувствовала слезы облегчения на лице.

– Ты не испугалась за него? – всхлипнула она, посмотрев на Глуму.

– Я всегда боюсь за Юайса, – прошептала та. – Но в этот раз ему ничто не грозило. Поверь мне. Хотя ни одна из стрел этого самодовольного вельможи не нанесла кабану серьезного урона.

– А ты больше ничего не почувствовала? – спросила Гаота.

– Холод, – после недолгой паузы ответила Глума. – Но он исходил не от герцога.

– Там был кто-то, кто затеял все это в Граброке!.. – прошептала девчонка.

Юайс вытер клинок, так похожий на клинок Гаоты, убрал его в ножны, наклонился и поднял выпавшую из туши кабана стрелу, затем окинул взглядом окаменевших стражников, кивнул Глуме, посмотрел на Гаоту.

– Смотри-ка, вот она, диргская стрела.

– Ты хочешь сказать… – робко начала Гаота.

– Нет, – перебил ее Юайс. – Пока я ничего не хочу сказать. Тем более что стрела не точно такая же. Однако меч мне от той пакости, что сидела в Цае, очистить удалось. И в свите Диуса действительно был кто-то, кто правит и Нэмхэйдом. Они проверяли меня. Второй раз.

Гаота оглянулась на ошалевших стражников. Глума подала коня вперед и спросила:

– Они добились своего?

– Добьются, – пробормотал Юайс.