– Пока я буду с вами, – коснулась руки Гаоты Глума, когда отряд въехал в город через южные ворота.

– Я рад этому, – отозвался Юайс, который успел переговорить с дозорными на воротах. – Клинки становятся слишком остры, Глума, и за девчонкой надо присматривать. Я не смогу быть возле нее неотступно.

– Это почему же? – не поняла Гаота, но Юайс явно думал о своем.

– Никаких других охот или дружин, кроме кавалькады Диуса, ни вчера, ни позавчера, ни в последние дни через эти или какие-то еще ворота в Граброк не въезжало и не выезжало, – сказал защитник. – Девчонку стражники не видели, но вряд ли ее везли в открытую, а мешков с собой у этих молодцев всегда полно. Герцог вовсе не прочь расположиться на осенней травке возле жаровни, на которой будет поджариваться только что убитая дичь.

– Зачем им девчонка? – спросила Гаота.

– Она имни, и имни непростая, – объяснил Юайс. – Возможно, ее кровью может быть завершен обряд.

– Все-таки Диус? – проговорила Глума.

– Все еще не уверен, – задумался Юайс.

– И ты думаешь, что нам по силам остановить обряд? – спросила Глума. – Что мы должны сделать?

– Учиться, – процедил сквозь зубы Юайс. – Чем бы ни завершилось то, что происходит в Граброке, это только начало. Дайред хочет вновь окунуть Талэм в бедствия. Мы должны предугадывать его шаги. Но пока мы не столь сильны, нам следует поймать зверя.

– Поймать? – удивилась Глума. – Не убить? Почему? И когда ты собираешься это сделать? И как?

– Следующей ночью, – сказал Юайс. – Что касается прочего… Поймать, потому что именно этот зверь связывает между собой всех назначенных для обряда жертв. Иначе трупов уже был бы полный достаток. Поймать для того, чтобы он обратился в человека, и уже человека – допросить. Ловить зверя буду я, потому что больше никто не справится. Но мне потребуется помощь всех егерей. Охота состоится следующей ночью.

– Следующей? – подняла брови Глума. – А чем тебя не устраивает эта ночь?

– Обряд произойдет утром или днем, послезавтра, – сказал Юайс. – Где, как – не знаю. Но утром или днем, и послезавтра. В эту ночь я еще не буду готов к охоте, к тому же у меня… – он посмотрел на Гаоту и вздохнул, – у нас будут и другие заботы. А в следующую – вполне. Если мы остановим зверя, его хозяева начнут метаться… Их можно будет поймать на ошибке… Хотя надежда не велика. К тому же не забывай: даже если обряд состоится, главное – не дать пролиться крови. Большой крови в Граброке не должно случиться.

– Подожди, – придержала коня у придорожного трактира, что стоял на выходе из Граброка, Глума.

– Да, надо перекусить, – согласился Юайс.

– Я не об этом, – мотнула головой Глума. – Почему ты так уверен, что его хозяева выпустят зверя следующей ночью? Почему не этой?

– У них только шесть трупов, – объяснил Юайс. – А им нужно восемь. Его могут выпустить уже и этой ночью. Но я говорил с Буилом, он сделает так, чтобы на улицах не было прохожих. Их и так почти нет. И все дозоры будут готовы. Так что седьмому и восьмому трупам неоткуда будет взяться. Но зверя выпустят в любом случае. Кроме прочего, у них явно есть интерес ко мне. Меня проверили дважды. На мое предчувствие беды и на силу. Вряд ли они упустят еще один случай. К тому же, если девчонка у них в руках, зверем они могут уже и не дорожить.

– Ты для этого столько лет скрывался от их взора? – с болью спросила Глума.

– Может быть… – улыбнулся Юайс.

– От чьего взора? – не поняла Гаота.

– Мало ли злодеев в Ардане? – развел руками Юайс.

– Если же у них будет восемь трупов… – задумалась Глума.

– Если их уже нет… – прошептал Юайс.

– Подождите! – не поняла Гаота. – А почему ты думаешь, что этот обряд случится именно послезавтра?

– Начнется, – сказал Юайс. – Только начнется. Хотя он уже начался. Или твоя головная боль покинула тебя? Но случится он только тогда, когда прольется большая кровь. А завершится тогда, когда в этот мир явится кто-то. Тот, кто придет на помощь Олсу. А почему послезавтра?.. Жрецы Храма Присутствия всегда славились щепетильностью. Чего не скажешь о правителях Гара. Никто не может сказать, когда точно произошел обряд в Гаре. Когда морок на верхушке холма рассеялся, отрубленные головы жертв уже поддались тлену. А вот в Нечи жрецами день установлен с точностью. Обряд случился на следующий день после безлунной ночи. Скорее всего, ночью он и был начат. Сегодня ночью истлевает последний месяц. Следующая ночь – безлунная.

– И ты… – прошептала Гаота.

– Я поймаю зверя в последний момент, – твердо сказал Юайс. – Оповещу Буила и бургомистра, что собираюсь сделать это. И тогда мы посмотрим…

– А если Олс здесь? – спросила Глума.

– Он здесь, – медленно проговорил Юайс. – Но он пока ни во что не вмешивается. Только забавляется. Думаю, что, если бы он захотел, уже половина города захлебывалась кровью.

– Почему же он не делает этого? – спросила Глума.

– Потому что даже зверь в лесу давит столько дичи, сколько может съесть, – ответил Юайс. – Значит, пока Олсу не нужно столько смертей. Или они должны быть устроены особенным образом.

– А ты можешь победить… этого Олса? – спросила Гаота.

– Что ты, девочка, – улыбнулся Юайс, – я ведь не Нэйф.

Всегда и всюду на языках был этот Нэйф. Как же Гаоте надоели рассказы о святом сыне Арданы, который однажды обнаружил невосприимчивость к магии, а впоследствии удивительную терпимость к боли… Особенное отвращение вызывали поучения наставника Бейда. Когда он брал в руки наставления Священного Двора, у Гаоты начинало ломить виски и мутить в животе. Мало того, что она уже знала все притчи о святом Нэйфе наизусть, так Бейд еще и зачитывал их приторным голосом, повторяя те места, в которых описывались мучения несчастного, раз за разом, словно смакуя их сладость. Вот уж кто бы не преминул спеленать всех своих слушателей и привязать их на колеса целого обоза… Наверное, точно бы расплакался от умиления!

– Ешь, Гаота, – услышала девчонка голос Глумы. – У нас мало времени.

Гаота кивнула, ухватилась за ложку и принялась набивать живот, не чувствуя вкуса пищи. Даже головная боль, которая в городе снова запустила пальцы в ее голову, уже не казалась ей столь важной. Боль была подобна жару от огня, в котором сгорают близкие. Хотя где ее близкие? Давно уже мертвы. Но отчего ей кажется, что их смерть длится и длится? А может ли она назвать своими близкими Юайса и Глуму?

Гаота захлопала глазами и покосилась на соседей по столу. Юайс сам посмотрел на Гаоту, словно собирался ей что-то сказать, но не сказал ничего. Глума, как и Гаота, явно была погружена в свои мысли, хотя и не позволяла себе расслабиться, то и дело оглядывала едоков, которых, впрочем, было немного.

Трапеза не затянулась, вскоре троица заняла места в седлах и почти мгновенно добралась до близкой ярмарочной площади, где Юайс велел спешиваться, поручать лошадей дозорным, которые уже ждали своих подопечных, и не отставать от него. Сказав это, он двинулся к разноцветным шатрам, собираясь нырнуть в один из торговых рядов.

– А сюда нам зачем? – поинтересовалась Гаота, глотая слюну от блеска леденцов и запаха вываренных в меду орехов.

– Мне нужна дудка, – объяснил Юайс. – Или хорошая свистулька.

– Зачем? – нахмурилась Глума. – Опасное это дело – свистульки. Ваш усмиритель вчера досвистелся.

– И даже не почувствовал, что я излечила ему руку, – грустно заметила Гаота.

– Еще бы он почувствовал что-то, выпив целый кувшин вина, – улыбнулся Юайс. – Ничего, зато будет удивлен, если захочет поковырять в носу «больной» рукой. Он славный парень, кстати.

– Я заметила, – кивнула Глума. – Веселый. Иногда. Ваш судья тоже не мерзавец, но его что-то гнетет.

– То же самое, что и меня, – заметил Юайс. – Смотри-ка, стражник правильно сказал: вот и дудки, барабаны, бубны и даже всякая струнная неразбериха. Есть возможность продолжить наше бытие с музыкой.

– Я в ней не сильна, – призналась Глума.

– И я, – вздохнула Гаота. – Хотя я и не бралась.

– А я вот возьмусь, – пообещал Юайс и принялся донимать низкорослого торговца, требуя выложить на прилавок все дудки и свистульки, что у того есть. Лысоватый снок сначала обрадовался, предположив, что высокий незнакомец в мантии Священного Двора собирается скупить у него едва ли не все трубы, но потом скис и принялся причитать, что торговли в этом году совсем нет, а между тем уже через три дня начинается шествие в Тимпале, и одновременно на целый месяц открывается для торговли и радости главная площадь Граброка. Но не хотят радости жители города, не хотят.

– Тяжелый год, трудные времена, – кивал Юайс и поочередно дул во все дудки, рожки и свистульки, отодвигая в сторону те, что ему не подходили точно, и откладывая те, над которыми еще предстояло подумать. Когда дудок осталось с десяток, Юайс еще по разу поочередно дунул в каждую из них и с удовлетворением остановился на одной, заплатив лавочнику не торгуясь и набросив сверху к радости того пару медных монет.

– Знакомый звук, – прищурилась Глума.

– Почти, – кивнула Гаота.

– Точно так, – приложил палец к губам Юайс. – Звук почти знакомый. Ничего, чуть-чуть подсохшего хлебного мякиша, и мы сделаем его неотличимым. А вы как думали? Или мне мазаться той вонючей дрянью, которой мазался Цай?

– Его намазали, наверное, – нахмурилась Гаота.

– Подожди, – не поверила Глума. – Значит, вот оттуда, со стен замка призывают…

– Ни слова больше, – предостерег девушек Юайс и подмигнул сразу обеим, передавая им берестяные туески со сладостями. – Сочтите за шутку. Что касается «призывают» – я был бы рад ошибиться.

«И когда только он успел это купить?» – со счастливой улыбкой подумала Гаота.

На городской площади уже близились к концу приготовления, которые должны были обратиться празднеством через три дня. Редкие плотники и кузнецы еще продолжали постукивать молотками на поднявшейся карусели, качелях и всяческих бревнах, но сейчас уже главными старателями были маляры. Едкий запах краски разносился окрест, отгоняя любопытных ближе к храму и ратуше, и даже монашка нашла себе большой камень поближе к часовне, где и сидела, прикрыв глаза.

– Голова закружилась, – предположила Гаота. – Я б и пяти минут не смогла выделывать так круги.

– Минуту… – Юайс вдруг сделал пару стремительных шагов, ухватил за ухо щуплого молодого парня и потащил его в сторону. Тот обвис в руке Юайса, словно подбитая дичь.

– Вот ведь забавник, – беззлобно хмыкнула Глума. – И здесь не может без фокусов.

– Зачем ему этот человек? – не поняла Гаота.

– Это вор, – объяснила Глума. – Карманник. Странно: Юайс обычно не мешает воровскому люду делать свои дела, если, конечно, речь не идет о какой-нибудь крайней подлости. Может быть, решил расспросить его о чем-то, или отвесить ему оплеуху, или… Ты смотри. Он ему платит!

Гаота не верила своим глазам! В руках ее наставника сверкали серебряные кружки, которые он один за другим вкладывал в руку ошалевшего вора. Один, два… Пять монет! Вот тщедушный парень обратился в ловкого паренька, вот он раскланялся с Юайсом, поклонился не спускающим с него глаз Глуме и Гаоте, шагнул в сторону и словно растворился. Хотя, кажется, и народу на площади почти нет!

– Надеюсь, это не была дань страшному, но тайному правителю Граброка? – с усмешкой спросила Юайса Глума.

– Нет, конечно, – махнул рукой Юайс. – Увидел знакомого, обрадовался. Я знаю этого вора. Его зовут Тьюв. Приходилось лет четырнадцать назад заглянуть по делам в Блатану, поймал его при попытке срезать кошель с моего пояса. Тогда ему, правда, было лет шесть или семь. Пристроил его учеником к сапожнику, пригляделся и даже обрадовался. Паренек оказался толковым и не испорченным. И вот, оказывается, продержался он там только два года. А потом сапожник умер, и наследники вышибли подмастерья из лавки. Так что…

– И ты расчувствовался на пять монет серебра, – поняла Глума. – Он же явно ждет шествия. Вся воровская братия кормится с паломников!

– Нет, – не согласился Юайс. – Я заплатил ему задаток за работу. И поверь мне: думаю, не выкинул зря ни одной из этих монет.

– Ну-ну… – с сомнением протянула Глума. – Если бы я тебя не знала, то, конечно, посмеялась. И все равно это безумие!

– Ты меня знаешь, – погрозил Глуме пальцем Юайс. – Поэтому – не смейся. Имею я право на маленькое безумие? А это что?

Со стороны ратуши донесся звон часов.

– Часы пошли! – удивилась Глума. – Может быть, не придется охотиться на зверя? Он вернулся и закончил ту работу, которую начал?

– Ты мне все расскажешь! – улыбнулся Юайс. – А теперь в Храм. Самое важное на сегодня – там.

– Ну? Долго ждать-то? – встретил Юайса распростертыми объятиями Буил. – Что делать-то будем? И к чему эта погань?

Гаота выглянула из-за спины Юайса. Вся артель вновь сидела вдоль стен в углу между недостроенным храмом и колокольней, только вместо трупа одного из артельщиков перед ними лежало коровье копыто.

– Как увидели, тут же столпились в углу, – продолжил рассказ Буил. – А Калаф уже был: точно, говорит, копыто – их коровы. Вон кайма белая, а дальше бурая шерсть на огрызке. Хоть и подпаленная, а видно. Редкая масть для коров в наших краях. Только я что-то не пойму: как этого дракона к артельщикам-то привязать? И где он теперь?

– Сколько они уже здесь работают? – спросил Юайс.

– Так уже за три года время отскочило, – прищурился Буил. – Считай, что прижились. Храм-то – не лавка, за сезон не поднимешь. Да и хорошо работают, не отнять. Вон уже и арку начали перебирать. У каждого тут если не жена, так уж подруга. Наверное, на два дома старются. Да и паренька подобрали. Вот ведь умница: полез на чердак ратуши и с помощью Смуита доделал работу, что его отец пропавший не завершил. Часы собрал и запустил. Бургомистр очень доволен.

– Опрашивал их? – спросил Юайс.

– Да не особенно, – пожал плечами Буил. – А кого опрашивать? Смуит, как копыто увидел, побледнел, что твой мрамор. Мальчишка – тот и слова толком сказать не может. Заикается. Не желал бы я никому его судьбы. А остальные… Они же не особенно на арданском-то…

– А говоришь, что подругами обзавелись, – покачал головой Юайс.

– Ну так там слова – не главное, – хмыкнул Буил. – Где дракон-то?

– Смуит! – окликнул вожака артельщиков Юайс и, когда тот – высокий, красивый, широкоплечий слайб – подошел, спросил: – Где прятали дракона, Смуит?

Артельщик молчал почти минуту. Оглядывался на артель, смотрел под ноги, на небо, потом вздохнул и, махнув рукой, пошел к лесам, лепившимся к стенам храма.

– А вот это интересно, – побежал за Смуитом Буил.

– Что ты? – посмотрел на Гаоту Юайс.

– Голова болит, – призналась она. – И магия. Новая магия. На каждом из этих… каменщиков. И на мальчишке тоже. Они не скажут ни слова. Я вижу. Но снять нельзя.

– Ты права, – двинулся за Буилом Юайс. – Пошли.

– Почему нельзя? – не поняла Глума. – Разве есть магия, которую нельзя снять?

– Всякую магию можно снять, – откликнулся Юайс. – Но не тогда, когда тот, кто наложил ее, – близко. Или недалеко. Тем более как теперь. Она сплетена с их жизнью. Снимешь – оборвешь жизнь.

– А этот? – напряглась Глума. – Смуит? Он может говорить? Ему разрешили? Почему?

– На нем жизни всех прочих, – предположил Юайс, подходя к лесам. – Поднимайтесь осторожно.

– Там нет опасности, – проговорила Гаота. – Пока нет.

– Опять, – ударила кулаком в стену, стиснула зубы, вздернула в ножнах меч Глума. – Опять кто-то неизвестный, опять магия, опять чей-то замысел… Насколько легче в предгорьях Черной Гряды!

– Нигде не будет легко, – пообещал Юайс.

Гаоте сначала показалось, что вряд ли она сможет подняться так высоко, уж больно хлипкими казались леса. Но вблизи выяснилось, что они сделаны на совесть и могли выдержать нескольких каменщиков с немалым грузом камней. Впрочем, с каждым новым ярусом страх куда-то улетучивался, и постепенно весь город оказался у Гаоты под ногами. Разве только колокольня была много выше храма да башня замка. Часовня и та торчала древним шпилем где-то под ногами. Ратуша и близкий трактир Юайджи равнялись высотой с Храмом, но уже начатый фонарь, а затем и купол должны были оставить их внизу, как и часовню. Да, высоковато, но все не выше, чем пропасть у входа в Стебли.

– Здесь! – крикнул Буил с дальнего края огромной, заставленной штабелями камня по краям площадки. – Идите сюда!

То место, что должно было служить в подкупольном пространстве верхним алтарем, было накрыто мешковиной и пластами рогожи.

– Здесь, – мрачно и мертвенно повторял Смуит.

– Что скажешь? – посмотрел на Гаоту Юайс.

Камень под рогожами был исчерчен полосами, как будто сидящее под ними чудовище двигало по мрамору огромными когтистыми лапами. Часть его была вымазана подсохшей зеленью, от которой пахло тиной.

– Цвет совпадает… – пробормотала Гаота. – А остальное… Их же тысячи лет не было… Не знаю…

– А что здесь еще могло скрываться? – не понял Буил. – И где же он теперь?

– Не могу сказать… – с заметным трудом выдавил слова Смуит.

– Когда он пропал? – спросил Юайс.

– В ту ночь, – отрывисто, словно ему приходилось преодолевать боль, стал говорить Смуит. – Когда погиб Скайтен. Он… был с ним. Даир убил Скайтена. Дракон жрал свинью. Даир метнул багор. Попал в Скайтена. Дракон сжег Даира.

– И дракон улетел? – спросил Юайс. – Как он мог взлететь в узком дворе?

– Стена… – опустил голову Смуит. – Стена между часовней и домом сэгата. Она низкая, перед ней штабели камня. Плотно уложены. Перехвачены досками. За стеной – река. Навес снимается за пять минут. Можно и взлететь, и опуститься. А дальше – ползком. Мы все убирали.

– Откуда дракон взялся? – спросила Глума.

– Три с половиной года назад, – скривился будто в гримасе боли Смуит. – Мы работали в Нечи. Правили бастионы. Нас наняли строить храм в Граброке. Хороший подряд.

– Бургомистр? – спросил Юайс. – Прежний?

– Король… – сорвался на хрип, но затем отдышался Смуит. – Посланник короля Сиуина. Но у нас был дракон. Слабый. Мы… нашли его в горах. Но мы не могли его взять. Мы, слайбы, укротители драконов, не могли его взять. Граброк – далеко.

– Но взяли? – предположил Юайс.

– Он сам нашел нас, – судорожно выдохнул Смуит. – Два месяца назад. Он послушный. Мы его прятали. Мы его кормили. Он мало ест, когда не летает и не изрыгает пламя. Но потом сэгат стал задерживать плату. И мы взяли в счет оплаты корову и отвели ее в выработку. И там скормили дракону. А кости принесли сюда. Чтобы сэгат не искал корову. Потом пришло время свиньи. Хотели скормить ее здесь, но сэгат услышал.

– Зачем вам это было нужно? – спросил Юайс.

– Дракон не выбирает, – стиснул зубы Смуит. – Мы служим ему, он служит нам. Если бы сэгат не задерживал плату, мы бы отправили Скайтена домой. Он бы увел дракона. Мы бы ушли… Увели бы дракона. А теперь… Теперь дракона нет…

Смуит замолчал.

– Как его звали? – вдруг спросила Глума.

– Кого? – не понял Смуит.

– Дракона, – пожала плечами Глума. – Разве вы не дали ему имя?

Что-то нежное вдруг блеснуло в глазах Смуита.

– У него не было сначала имени, – пробормотал Смуит. – Зачем имя дракону? Мы обходились без имени. А здесь, когда он вернулся, нашел нас, мы назвали… Скайтен назвал его именем своего маленького приятеля – Мора. Так что дракона зовут Мор. Мор…

Он повторил имя несколько раз, пока руки его не перестали мелко дрожать.

– Кого ты боишься? – вдруг спросил Юайс. – Кто наложил заклятье на твои уста, на уста всей артели? Кто лишил голоса мальчишку? Кто привел сюда дракона? Нэмхэйд? Ваш дракон опалил его пламенем три с половиной года назад возле Нечи? Ваш дракон? Он заколдовал вас?

Глаза Смуита закатились, кровь побежала из уголков губ. Здоровяк пошатнулся и, если бы Юайс не подхватил его, неминуемо рухнул бы на камень.

– Гао! – закричал Юайс. – Не дай ему умереть!

– Сейчас, – бросилась к Смуиту, положила ему ладони на виски Гаота. – Сейчас!

Смерть не угрожала слайбу. Жизнь издевалась над ним. Охаживала его изнутри плетью, жгла ему глотку, вонзала под ногти острые шипы. Магия погрузилась в тело артельщика, словно ядовитый паразит, и вытравить ее, не убив Смуита, было нельзя, потому что тот, кто заколдовал слайба, был где-то недалеко. Не рядом, но недалеко.

– Жив… – прошептала, выпрямляясь, Глума. – Но еще пара таких вопросов, и он не выдержит.

– Может… – Буил был бледным, как мрамор. – Может, еще кого опросить?

– Не поможет, – отмахнулся Юайс. – Они все схвачены той же магией. Зачем их убивать?

– И что же делать? – не понял Буил. – Ждать этого дракона? Да он половину города может выжечь!

– Думаю… – закрыл глаза Юайс. – И ты тоже, Буил, думай, чем можно сразить дракона. И зови стражников. Надо спустить Смуита вниз. В ратуше найдутся комнаты с крепкими дверями? Надо будет закрыть артельщиков. И мальчишку тоже, но в комнате получше. И не спускать с него глаз. Хотя бы дня на два, на три, пока мы разберемся со всем. И выставить стражу. Хорошую стражу, которая будет готова отразить нападение врага…

– Врага? – не понял Буил.

– А как ты думаешь, – процедил сквозь зубы Юайс, – тот, кто хочет устроить в твоем городе незабываемый драконий праздник, он друг?

– Враг, – выдохнул Буил. – Но кто он?

– Мы здесь всего второй день, – пробормотал Юайс и посмотрел на Глуму: – Послушай, ни у кого я не встречал такой способности чувствовать ложь, как у тебя. Давай сверим ощущения.

– Смуит не сказал ни слова правды, – проговорила Глума. – Он пытался дать знать о чем-то или сказать что-то, но не мог. А полуправда – та же ложь.

– Точно так, – кивнул Юайс.

– Это не Нэмхэйд, – прошептала Гаота, когда Буил отошел к краю площадки и стал звать стражу. – Не он. Я… – она сглотнула, – не могу объяснить. Я мало что знаю. Но он не такой. Не его запах, не его голос, не его… рука. Не он накладывал заклятье.

– Ты права, – мрачно пробормотал Юайс. – Но если это заклятье – не плод усилий нескольких колдунов, подобных Нэмхэйду, тогда нам придется еще труднее…

– Олс?.. – выдохнула Глума.

– Может быть, – прикрыл глаза Юайс. – А может быть, и нет. На той стороне… много колдунов.

– На той стороне? – не поняла Гаота.

– Спускаемся, – кивнул подбегающим стражникам Юайс. – У нас еще очень много дел.

Гаота шла вниз, опираясь ладонями о стену.

– Что с тобой? – положила ей руку на плечо Глума.

– Не могу, – едва вымолвила Гаота. – Когда я положила руки на виски Смуита, меня словно обморозило. Сил нет. И головная боль становится все сильнее. Как бы не упасть…

– Юайс! – окликнула защитника Глума.

– Я слышу, – обернулся Юайс. – Сейчас сделаем короткий отдых. Полежишь, отдышишься. Я сниму боль.

Он не успел. В глазах у Гаоты потемнело, едва она ступила на камень храмового двора. Потом ее куда-то несли, но недолго, потому что на лицо пролилась вода, она открыла глаза и поняла, что лежит на топчане у стены в не слишком большом зале или всего лишь просторной комнате.

– Ты как? – с тревогой спросила Глума.

– Уже хорошо, – улыбнулась Гаота. – Голова почти не болит.

– Юайс снял боль, – кивнула Глума. – Он опрашивает Калафа, скоро придет.

– Он въедливый… – прошептала Гаота.

– Зануда, – улыбнулась Глума. – Калаф предлагает нам остаться здесь вовсе, пока ты не придешь в себя.

– Зачем? – не согласилась Гаота и попыталась встать. – Я уже пришла в себя, а дышать лучше в трактире Транка. Здесь – самое плохое место. Самое плохое в городе.

– Почему? – не поняла Глума.

– Что-то печет и обдает холодом одновременно, – призналась Гаота. – Снизу печет.

– Тут ковер на полу, – нахмурилась Глума. – Большой, во всю комнату. Войлочный. На нем нет рисунка.

– Под ковром, – прошептала Гаота.

– Сейчас, – кивнула Глума, встала, подошла к двери, ухватилась за угол ковра, потянула его на себя и уже через секунду закричала во все горло:

– Юайс! Сюда!