Гаоте снилось, что она лежит на постели из лапника и, как три года назад, ее обнимает Глума. Сквозь ветви елей проникают лучи утреннего солнца, гудит над ухом комар, невдалеке всхрапывают лошади. Колан ломает хворост о колено, чтобы разжечь костер. Юайса не видно, а Глума обнимает Гаоту. Но ее рука очень тяжела. И пальцы на этой руке – не пальцы Глумы. Это пальцы, которые привыкли убивать. Душить. Раздирать на части. На них серые кольца. Под ногтями запекшаяся кровь. И, выворачиваясь под тяжелой рукой, Глума смотрит за спину и видит ухмыляющееся лицо Нэмхэйда…

– Проснулась?

Лицо Глумы была встревоженным, хотя она и улыбалась.

– Что случилось? Приснился страшный сон? Ничего, явь все равно страшнее. Приводи себя в порядок, одевайся быстрее. Осенний день длиннее зимнего, но все же короток. Нам нужно будет проехаться кое-куда, и ты поедешь с нами.

– С кем «с нами»? – спросила Гаота, плескаясь у лохани с водой.

– Ты, я и Юайс, – сказала Глума, застегивая пояс. – Конечно, перекусим, но утренней разминки, которой тебя истязает Юайс, не будет.

– Ты вчера сказала, что он… – Гаота замялась. – Что он уже… старый. Ну, если он нашел тебя девчонкой и сделал тем, кто ты есть?

– Он не старый, – улыбнулась Глума. – Он долгоживущий. Но и его тоже однажды ждет старость и немощь. Этого могут избежать только боги. А он не бог.

– Точно? – усомнилась Гаота.

– Поверь мне, – рассмеялась Глума.

– А можно с ним поговорить об этом? – спросила Гаота.

– Послушай, – Глума обняла Гаоту за плечи. – Тебе сколько? Уже четырнадцать? Будет через полгода? Он уже предлагал тебе быть для тебя отцом, братом или другом?

– Да, – надула губы Гаота, надевая на шею мантию Священного Двора. – Но я выбрала, чтобы он был моим другом.

– Я тоже, – улыбнулась Глума. – И ты знаешь, он ведь и в самом деле стал моим другом. Может быть, мне хотелось, чтобы он стал кем-то бо́льшим… – она развела руками. – А может быть, и нет. Пойдем, он уже ждет нас внизу.

Юайс был мрачен. Он сидел за накрытым столом, отгороженным занавесями: там, где еще недавно лежал Дойтен и еще раньше омывала ноги гостям трактира Иска; и поднял голову от блюда только затем, чтобы кивнуть Глуме и Гаоте. Они сели рядом.

– Фас, Сос и Чатач отправились к дому Цая, – сказал он глухо. – Осмотрятся, может быть, еще раз обыщут рощу за домом. На всякий случай. Похоже, что кто-то добрался до девчонки раньше нас. Надо посмотреть следы.

– Ты словно опять стал черным егерем, – проговорила Глума.

– Я всего лишь пытаюсь остановить обряд, – покачал головой Юайс. – И если его нельзя остановить вовсе, может быть, избежать множества смертей. В том, что в Граброке ожидается явление, я уже не сомневаюсь.

– Расскажи ей о том, что вы видели ночью, – попросила Глума.

Юайс посмотрел на Гаоту, перевел взгляд на Глуму, снова столкнулся взглядом с Гаотой, кивнул:

– Хорошо. Мы ходили с Фасом посмотреть на то, что стонет над рекой. На то, что заставляет жителей Граброка сидеть ночами по домам. Что разумно, кстати. Так вот, это не имни. Ни в каком виде – не имни.

– Что же тогда? – нахмурилась Глума. – Ты же намекнул, что вы разгадали причину стонов… Это магия?

– В той же степени, в какой несет в себе признаки магии и вся прочая гадость, что пришла в Талэм извне. И не только гадость. Так же, как и я, и Гаота, и ты. Пусть это и касается наших далеких предков. В тебе же тоже есть кровь маола?

– Не слишком много, – заметила Глума.

– Достаточно, чтобы никто из твоих спутников не мог превзойти тебя, – заметил Юайс, заставив Гаоту захлопать глазами. – Но это все же другое. Это духи.

– Духи? – напряглась Глума. – Но ведь они появлялись очень редко.

– Значит, пришло время, – кивнул Юайс. – Все войны, которые так или иначе были связаны с Проклятым, все приводили к появлению духов. Сопровождались ими. К счастью, только духов, потому как в тонком мире, что покрывает Талэм словно пленка, невидимая кожура, могут существовать только они. И то, что они появились в Граброке, говорит лишь о том, что ткань бытия истончилась здесь. Явление грядет. И его не остановить. Задержать, затруднить – может быть. Но вряд ли его можно остановить.

– Духи?.. – с недоумением прошептала Гаота.

– Вы еще не учили этого, – вздохнул Юайс. – И я даже не начал говорить о них, хотя это важно. То, что существует само по себе, а не порождено чьей-то магией, хотя и может быть вызвано ею, это духи. Призрачные существа. Они могут быть подобны зверям, могут обладать зачатками сознания. Над рекой стонут несколько грисов. Их трудно рассмотреть, но они напоминают клочья паутины. Если приблизиться, можно разглядеть в лохмотьях женские лица. Они опасны. Неподготовленного человека могут одурманить и утопить в реке. Точнее, сделать так, чтобы он утопился сам. Высосать его силу. Его дух. Их можно изгнать, но это не имеет смысла, потому что они придут вновь. Пока явление не произойдет или обряд не будет пресечен.

– Мне кажется, пресечение обряда в Гаре не помогло… – прошептала Глума.

– Меня там не было, – вздохнул Юайс. – Может быть, к моему счастью.

– Вы опять говорите об этом явлении, – заметила Гаота. – Но почему кто-то обязательно должен явиться?

– Мне иногда кажется, – улыбнулся Юайс, – что вот в таких переделках всякий школяр обучается куда быстрее, чем в уютных кельях под треск углей в камине и мягкий голос какой-нибудь ослепительной Деоры или мудрого Грана. Вам пока не рассказывали о явлении, это слишком серьезная тема. Но упоминания о Проклятом были?

– Да, – прошептала Гаота. – Гантанас рассказывал нам что-то. Он говорил, что некоторые знания подобны крупицам золота. Их нельзя высыпать на голову учеников кучей, иначе те не поймут их цены.

– Точно так, – рассмеялся Юайс. – Одно могу добавить: всё это истории, которые канули в вечность многие тысячи лет назад. Но это только на первый взгляд. Ты ешь, ешь, а то ведь, боюсь, времени на еду у нас не будет до позднего вечера. Я не буду говорить много, но скажу главное: Проклятый – это бог.

– Святой Вседержатель? – широко открыла глаза Гаота.

– Почему же он Проклятый? – удивился Юайс. – Святой Вседержатель – это творец всех миров. Как говорят в Храме Присутствия – бог всех богов. Отец и мать. Начало всего. И, следуя канонам Священного Двора, Нэйф – слуга и почитатель именно творца. Но древние верили, что творец не только создал бесчисленное число миров, но и наделил каждый из них духом или, в чем убеждены те же монашки из Храма Очищения, сердцем. И возможно, Проклятый – это сердце чужого мира, которое хочет захватить наш.

– Зачем? – не поняла Гаота.

– Если сердце превращается в зверя, то оно съедает доверенное ему тело, – подала голос Глума. – И Проклятый уже сожрал одно такое тело. И теперь собирается сожрать Талэм.

– И реки, и горы, и леса, и небо? – не поняла Гаота.

– И это тоже, – кивнул Юайс.

– Подождите, – замотала головой Гаота. – Но тогда получается, что у Талэма тоже есть сердце?

– Я думаю, что есть, – пожал плечами Юайс. – Иначе Проклятый давно бы уже захватил Талэм. Иногда это ему почти удавалось, но что-то всегда останавливало его. Наверное, как раз сердце Талэма. И те, кто помогал ему. Теперь выходит, что испытания выпадают и на нашу долю.

– Тогда почему сердце Талэма не остановит это явление? – не поняла Гаота. – Почему не исторгнет Проклятого навсегда?

– А кто тебе сказал, что оно не останавливает Проклятого? – спросил Юайс. – К тому же победить в битве – не значит остановить выпущенную в тебя стрелу. Стрел может быть много с обеих сторон. Но не смотри на меня так. Я не бог, я не сердце этого мира. Я всего лишь человек, который умеет чуть больше других. Но не всех других. Как и каждый из вас. О вторжении в Талэм можно рассуждать долго, но лучше это делать все-таки не здесь и не сейчас. Одно могу сказать – все имни, а также все народы, которые происходят от айлов, – все бывшие подданные Проклятого. Хотя, как говорят мудрецы, тоже захваченные им. Мы не его дети. Не порождены им, а дети мира, над которым он властвовал и которого больше нет.

– Так он не наше сердце? – поразилась Гаота.

– Он тот, кто погубил наше прошлое сердце… – прошептал Юайс. – И хочет погубить нынешнее.

– Не могу заглядывать так глубоко, – разомкнула губы Глума. – Сердце нашего мира бьется в Талэме. Прошли тысячи лет, и мы плоть от плоти этой земли.

– Проклятому нет входа в Талэм во всей его силе, – отодвинул блюдо Юайс. – Но он пытается просочиться сюда частями. У него есть три слуги и три тени. Его слуги – демоны. Его тени – тени демонов, части его самого. Все они уже были здесь и были исторгнуты прочь, успев перед этим утопить Талэм в крови. Это история, которую тебе еще придется изучать, Гаота. Но сейчас слушай и запоминай. У проклятого есть имя – его зовут Дайред.

– Алтари Дайреда! – вспомнила Гаота.

– Да, – кивнул Юайс. – Ему до сих пор поклоняются кое-где. Так же, как и черной троице, трем его слугам. Но у Дайреда было не одно имя. Я знаю еще одно – Тасуил.

– Храм Тасуила? – не поняла Гаота. – Но Гантанас говорил, что он не запрещен!

– Да, древний культ, вполне миролюбивый на первый взгляд, – кивнул Юайс. – Но это тоже культ Дайреда. Хотя паствы у него немного. Но это долгая история. Всякий негодяй однажды рядится в белые одежды. Или не однажды. Запоминай имена теней Дайреда, которые по сути есть части его. Их зовут – Экрас, Фюата и Тарта. Иначе говоря – голод, ненависть и жажда.

– Экрас, Фюата и Тарта, – повторила Гаота.

– И есть три слуги Дайреда, – продолжил Юайс. – Их имена Олс, Паена, Лобхад. Иначе говоря – зло, боль, гниль. Были времена, когда все они оказывались изгнаны из Талэма. Последний раз это произошло одна тысяча двести восемьдесят лет назад. И сделал это Нэйф.

– Но он же погиб! – не поняла Гаота. – Он был замучен!

– Вместе с ним погиб и Мэйлас, – пожал плечами Юайс. – Скорее всего, он был одним из демонов. Я думаю, что это был Олс. И его явление произошло полторы тысячи лет назад в Нечи. Через два года Мэйлас захватил власть в ордене Корни. Постепенно подчинил все прочие ордена. Начал войну. И разрушил все крепости, которые были оберегами Арданы. О его явлении в Нечи осталось мало свидетельств, но те, что сохранились в памяти, повторяются здесь, в Граброке.

– И повторялись в Гаре, – подала голос Глума.

– Да, – кивнул Юайс. – Пятнадцать лет назад Олс вернулся. Явление случилось в Гаре, но вылупился из скорлупы он лишь в Тимпале, залив Белый Храм кровью. Всегда проливается много крови. Всегда.

– И где он теперь? – прошептала Гаота.

– Неизвестно, – пожал плечами Юайс. – Где угодно. Держит трактир, шьет сапоги, убивает людей на ночных дорогах. Служит в каком-нибудь из храмов. Подает ночную вазу кому-нибудь из королей. Или даже примеряет его корону. Он может быть где угодно. Но думаю, что сейчас он в Граброке.

– Святой Вседержатель… – закрыла глаза, задрожала Глума.

– Успокойся, – прошептал Юайс. – Вряд ли он в полной силе.

– Он и в неполной может раздавить нас, как мошек, – ответила Глума. – Я читала уложения о правлении Мэйласа. Лишь одна крепость не покорилась ему до конца. Стебли. Но и она была разрушена. Никто в ней не выжил. Мы безумцы.

– Отчасти, – согласился Юайс. – Но вспомни, крепость Цветы тоже не устояла, но оттуда вышел Нэйф. Может быть, он тоже был безумцем, но он остановил Мэйласа. Или же Олса…

– И вот Олс опять здесь, – пробормотала Глума. – Уже пятнадцать лет здесь. Что-то я сомневаюсь, что он пятнадцать лет подавал ночную вазу кому-нибудь из королей…

– И кто же должен явиться следующим? – почувствовала дрожь и жжение в ладонях Гаота. – Кто?

– Кто-то, – ответил Юайс. – Экрас, Фюата, Тарта, Паена, Лобхад. Поверь мне, выбрать лучшее из худшего невозможно.

– А сам Проклятый, – прошептала, сжимая саднящие ладони в кулаки, Гаота. – Он где?..

– Может быть, уже и здесь, – усмехнулся Юайс. – Носит воду, ловит рыбу, строит дома. Или колышется призраком, подобно этим грисам. Дело в другом: пока он не в полной силе, он кто-то вроде меня. Но это только до тех пор, пока бьется сердце нашего мира. Что с твоими руками?

– Жжет, – показала покрасневшие ладони Гаота. – Кто-то идет к нам. Один, но он опасен. Очень опасен. Кто-то укутывает дом от него, но он все равно идет. Он идет насквозь.

– Боже всемилостивейший… – прошептал Юайс и вдруг выхватил из-за пояса сразу два кинжала, рассек ими собственные ладони и вонзил клинки в стол перед Глумой и Гаотой, затем провел кровоточащими ладонями по собственным щекам и процедил сквозь зубы: – Гаота, Глума. Держитесь за рукояти своих мечей. Ничего не делайте. Ничего. Но и не выпускайте их. И не говорите ни слова.

Занавеси дрогнули, и перед троицей предстал Нэмхэйд.

Боль словно подобралась к Гаоте со спины и ухватила ее за сердце, пробив ладонью ребра. Лицо ее окаменело и против воли изменилось. Сузило взгляд, раздвинуло губы, оскалило зубы. Запылало огнем. В воздухе раздалось потрескивание. Гаота перевела взгляд на вонзенный перед нею кинжал и поняла, что он стремительно покрывается инеем. Окровавленный клинок заледенел, и изморозь пятном ползла по столу.

– Дозвольте присесть, – уже знакомый ей голос резал уши, хотя и звучал тихо, может быть, даже мягко. – Я, конечно, понимаю, что не могу вызвать радости своим визитом, но отменить его тоже никак не могу. Время сжимается. То, что обычно тянется столетиями, укладывается в считаные дни. Не предложишь ли мне вина, почтенный защитник? Нет? Ну что же, не смею настаивать.

Гаота с трудом скосила взгляд. Глума сидела, прикрыв глаза; ее лицо, обращенное в профиль, покрывали капельки пота. Профиль Юайса был спокоен. Но кровь, которой он вымазал лицо, осыпалась с него высохшими чешуйками.

– Ты хорошо укутал себя и своих друзей, – процедил сквозь зубы Нэмхэйд. – Но я остаюсь в убеждении, что где-то уже встречался с тобой. Хотя это произошло слишком давно, чтобы это был ты… Не знаю… Есть о чем подумать… Жизнь порой раз за разом выбрасывает одни и те же игральные кости. Впрочем, сейчас не об этом, защитник. Рядом с тобой сидит девчонка, которая однажды спасла мне жизнь. Вот…

Нэмхэйд потянул платок, закутывающий его шею, и показал страшные шрамы, уходящие под одежду.

– Я едва выжил, – продолжил он. – И до сих пор ношу на груди памятным знаком отпечатки ладоней девочки-целительницы. Она отмечена великим даром, я договорился с ее родителями, что они будут лекарствовать при тэрском Храме Присутствия, но в пути с ними случилась беда. Не помог даже мой оберег, священный диск храма. Подозреваю, что вмешался кто-то сильнее меня. И эта боль уже никуда от меня не уйдет. Я вовсе не льщу себя надеждой, что мы кинемся друг другу в объятия, хотя я и преисполнен печали из-за гибели твоих близких, девочка. Но все в руках божьих. Поэтому хочу раскланяться и постараюсь больше не попадаться ни тебе, ни твоим друзьям на глаза. И дабы хоть частично загладить давнюю беду, невольной причиной которой я стал, оставляю дар. Надеюсь, он сохранит тебя, Гаота, от напасти, от которой однажды не уберегся я сам.

Нэмхэйд поднялся, поклонился, снял с плеча мешок и бросил его на стол. Развернулся и исчез за занавесью. Юайс дождался, когда шаги гостя затихнут и в отдалении хлопнет заскрипевшая дверь, затем выломал из заледеневших гнезд кинжалы и бросил их на стол.

– Кто он?.. – прошептала Глума.

Ее трясло.

– Успокойся. – Юайс поймал ладонь Глумы, она тут же уцепилась за его руку. Он обернулся к Гаоте, но она, не отрывая взгляда от мешка, мотнула головой, прошептала, с трудом справляясь с языком и непослушными губами:

– Я в порядке.

– Хорошо, – кивнул Юайс и смахнул с лица последние чешуйки крови, обстучал о стол кинжалы, вытер и убрал их. – А ведь я сомневался, что можно навести погоню за сотню лиг. Теперь я уверен в этой возможности. Он лгал.

– Там был еще один… – прошептала Гаота. – Призрак. И он был уж точно страшнее… Нэмхэйда.

– Кто он, этот Нэмхэйд? – повторила вопрос Глума.

– Он колдун из Черного Круга, – ответил Юайс. – Надеюсь, что он не узнал меня. Я постарался казаться слабее, чем есть.

– Ты и там был? – подняла брови Глума.

– Очень давно, – поднялся и прикоснулся к мешку Юайс. – Так давно, что меня уже должны были забыть. Правда, я был не совсем в Черном Круге. Рядом.

– Что там может быть рядом, кроме Очага? – сдвинула брови Глума.

– Вот видишь… – подвинул к себе тяжелый мешок и стал распускать завязи Юайс. – Порой мне кажется, что ты знаешь обо мне больше, чем я сам. Успокойся, я там был недолго. Ровно столько, чтобы понять – что́ это; и как раз столько, чтобы исчезнуть оттуда, никого не убив. Правда, не так давно мне пришлось туда вернуться. Ненадолго.

– Тебя должны были найти, – помрачнела Глума. – Они никого не выпускают оттуда. Ты знаешь, почему Колану пришлось уйти к Бейнскому лесу?

– Я его туда и отправил, – кивнул Юайс. – Только там он может укрыться. Они уже шли по следу. А ведь он провел в этом Очаге считаные дни… Не волнуйся, меня должны были перестать искать… давно.

– Тридцать лет назад? Сорок? – усмехнулась Глума.

– Давно, – улыбнулся Юайс и подмигнул Гаоте. – А ты думала, девочка, что Гантанас рассказывает сказки? Да, есть Черный Круг, в котором состоят самые великие колдуны Арданы. Те, кто верно служит Дайреду. И есть Очаг, который воспитывает изощренных убийц. И, кстати, я вытащил оттуда не одного Колана. Но обойдемся пока без имен.

– Это он не обо мне, – посмотрела на Гаоту Глума, но девчонка не отрывала взгляда от мешка.

– Тут нет магии, – задумчиво произнес Юайс и вытащил из мешка кольчугу тонкого плетения. Засверкала серебром стальная нитка, вяжущая поверх плетения дракона с раскрытыми крыльями. Зазвенели защелки на кружевном вороте. Зашуршали о стол чешуйчатые полы с разрезами.

– Боже праведный, – покачала головой Глума. – Да ей цена как за четыре отличных меча!

– Ей нет цены, – напряженно проговорил Юайс. – Она очень хороша. Не знаю, что за мастер ее сотворил. И в ней нет магии. Не могу этого понять.

– Это для меня? – спросила Гаота.

– Что он сказал? – нахмурился Юайс. – Сейчас…

– Он сказал: «Надеюсь, он сохранит тебя, Гаота, от напасти, от которой однажды не уберегся я сам», – проговорила девчонка.

– Ты запоминала! – восхитилась Глума.

– О какой напасти он говорил? – нахмурился Юайс. – От чего ты его исцеляла?

– Он был прожарен, – прошептала Гаота. – От подбородка до бедер. Кожа обратилась в уголь и язвы, внутренности спеклись. Я не знаю, как он остался жив, но он был в сознании и говорил, что мне делать.

– Где это случилось? – спросил Юайс. – В Нечи?

– Да, – кивнула Гаота. – Его принесли поздно вечером, почти ночью какие-то люди. Тайно. Хотя мы и были в королевском замке. То, что было на его теле… – она заколебалась. – Это очень похоже на то, что я увидела на теле Даира. В храме.

– Я как раз об этом, – кивнул Юайс. – То, что он обожжен драконьим пламенем, для меня очевидно. То, что он не погиб сразу, не вызывает удивления. Его сила очень велика. И он знает это, кстати. Поэтому он пришел сюда один и даже не пытался убить нас. Мы для него словно мошки. И он отчасти прав. Правда, я не могу понять, как ты сумела его излечить, Гаота? Тебе ведь было только десять? И тебя никто ничему не учил?

– А я как раз только теперь уверилась, что бедолага Дойтен проснется с утра и удивится, узнав, что одна хрупкая девушка наложила с вечера руки на его клешню и излечила то, ради чего тэрский лекарь Корп набивал рану травами и пускал усмирителю кровь, – улыбнулась Глума. – Хотя и не удивлюсь, если он ничего не заметит. Дойтен слегка рассеян. Но излечить пропеченного до нутра…

– Меня учила мать, – прошептала Гаота и тут только поняла, что все это время она продолжает стискивать рукоять меча. – Она не говорила, что учит, но учила. Всегда. Часто вовсе без слов. И этого… колдуна спасала не одна я. И отец, и мать, и мои сестры. Все они приложили к нему руки. И я не знаю, как это удалось. Но я едва сама пережила это.

– Ну что же, – вздохнул Юайс. – Тогда у нас остается только два вопроса: зачем он подарил тебе кольчугу и где он отыскал дракона три года назад?

– Ты хочешь догнать его и спросить? – поинтересовалась Глума.

– Нет, – сказал, убирая кольчугу в мешок, Юайс. – Может быть, он не оставил планы похитить Гаоту и знает о том, что в Граброке иногда летают диргские стрелы. Тогда его подарок уместен. Спрашивать его я не стану, и вообще пожелал бы обойтись без встреч с ним. Нам нужно торопиться, кстати.

– Разве я не могу это надеть? – спросила Гаота.

– Только в том случае и тогда, когда мы сумеем остановить обряд, – сказал Юайс. – Выходим сразу во двор. Лошади должны быть готовы.