Адская Глотка

Сидя в Пупе Энды и затаив дыхание, Осен следил за битвой, разворачивающейся в полях вокруг Скалы между сыновьями и дочерьми Энды и могущественным оккупационным войском. Он не упускал ничего, но прежде всего его внимание было сосредоточено на Ихабаре. Он увидел, как юноша летит в атаку верхом на своей старенькой лошади, врезаясь в гущу битвы и орудуя мечом горен, который он когда-то выковал для своего друга Ансо, и с облегчением вздохнул, когда увидел его возвращающимся в лес, по всей видимости целым и невредимым. Он привязался к нему гораздо больше, чем юноша мог бы предположить, хотя и тщательно это скрывал. Ихабар стал первым существом, с которым он заговорил после того, как его клан покинул Хентилхар. До этого он на протяжении многих зим беседовал сам с собой. Он был благодарен Ихабару за его общество, а также за то, что в Теснине он рисковал собой, чтобы спасти ему жизнь. И он знал, что должен быть там, сражаясь рядом с ним и защищая его от опасности.

– Я не могу пойти с вами, – ответил он, когда накануне вечером Ихабар пришел, чтобы позвать его с собой.

– Почему?

– Ты и сам это знаешь.

– Нет, не знаю.

– Амари…

– Прекрати вспоминать ее всякий раз, когда я прошу тебя о помощи! – возмущенно перебил его Ихабар. – Мы оба живы и ходим по одной и той же земле!

– И я должен дождаться Инко. Он скоро прилетит за детенышем, которого ты сам заставил меня сюда принести, подвергая опасности Хентилхар и твой народ! – загремел в ответ великан.

– В таком случае, вот тебе щит, и будем считать, что мы квиты. Надеюсь, я больше никогда тебя не увижу!

Швырнув загадочный щит на землю, Ихабар ушел. Осен проводил его взглядом и грохнул кулаком по стене, отколов кусок собственного дома. На сердце было невыразимо тяжело. Он поднялся на самый верх башни и мысленно сосредоточился на юном бигорра, позволив себе отвлечься, лишь когда окончилась битва. Затем он переключился на врага. Алому дракону наконец удалось расширить отверстие и выбраться наружу. Осен смотрел, как он нюхает воздух в поисках следа. Он понял, что Инко его нашел, когда тот поднял голову и устремил на него взгляд красных глаз. Он был настолько реален, что у великана возникло ощущение, будто он и в самом деле находится в нескольких шагах от дракона. Невольно отпрянув, он бегом спустился по лестнице и заглянул в корзину, чтобы убедиться, что дитя все еще находится внутри яйца. Яйцо и в самом деле было еще целым, хотя он заметил едва заметную трещинку в скорлупе и поцокал языком. Скоро детеныш вылупится, и тогда Инко, ни секунды не медля, прилетит в Хентилхар. Осен провел бессонную ночь, не сводя глаз с яйца, наблюдая за тем, как его поверхность покрывается сетью мелких трещин – подобно тому, как трескается лед озер, когда отступают зимние морозы. Ему хотелось остановить этот процесс, но одновременно не терпелось увидеть голову детеныша. Он сказал юноше неправду. Он хранил яйцо, потому что считал себя в долгу перед серебристой самкой, спасшей их от верной гибели, а не потому, что Ихабар приказал ему это сделать. Осен вышел из башни, как только занялся рассвет, обещавший ясный и солнечный день. Всей грудью вдохнув утренний воздух, он взволнованно обвел взглядом знакомый с детства пейзаж и руины того, что было когда-то домом его клана. На мгновение ему в голову пришла мысль, что, возможно, было бы лучше забрать яйцо и унести его подальше, может, даже на Гору Воды, но он тут же отбросил эту идею. Враг найдет его везде, куда бы он ни ушел, с яйцом или без него. Оставалось только дождаться его появления и дать ему отпор. В случае победы ему предстояло еще одно дело, и Осен приготовился к сражению.

Он предупредил бигорра, чтобы ради собственной безопасности они ни на секунду и ни при каких обстоятельствах не покидали Священный Зал. Что бы ни услышали, они должны были закрыться внутри и не высовываться, пока он сам за ними не придет или пока они не убедятся, что все стихло. Затем он нагромоздил обломки разрушенной крепости, намереваясь использовать их в качестве метательных снарядов, а также как заграждение, за которым смог бы спрятаться от огня противника. Осен не собирался играть в героя, а руины могли обеспечить защиту, которой он был бы лишен на открытой местности. Вскоре он закончил приготовления к бою и вернулся в башню, чтобы добавить к щиту Ихабара несколько пластин железа, тем самым приспособив его к своим размерам, а также в слабой надежде на то, что это увеличит его способность отражать огонь. Затем он съел припасенный еще с вечера кусок жареного мяса и принялся ждать, пока детеныш дракона высунет голову из скорлупы. Жизнь, его упрямство, возможно, его судьба не позволили Осену иметь детей, но когда звереныш разбил наконец скорлупу, он ощутил себя отцом. Он улыбался до ушей, глядя на дракончика, такого восхитительно уродливого и такого невозможно идеального. Он взял его на руки и начал гладить, тихонько ругнувшись, когда тот укусил его за большой палец. Когда, покормив детеныша, он подошел к корзине, чтобы почистить ее и снова уложить малыша, он заметил, что среди разбитой скорлупы блестит что-то странное. Это оказалось некое подобие серебряной иглы длиной с человеческую руку, отделившейся от тела детеныша, когда тот высвобождался из скорлупы. Уложив дракончика в корзину в надежде, что он уснет, великан взял молот горен, принадлежавший его семье много поколений и сплошь покрытый символами древних кузнецов, и вышел наружу.

Солнце стояло в зените, и, казалось, ничто не способно было омрачить этот чудесный летний день. Забравшись на уцелевшую часть стены, Осен спокойно изучал окрестности. Внезапно воздух над его головой наполнился стаями птиц, которые с громкими криками куда-то летели, а из леса донесся рев оленей, похожий на зов в период спаривания. Он посмотрел на запад и увидел, что небо почернело, а легкий ветерок превратился в ураган, с огромной скоростью увлекающий эту тьму к Хентилхару. Из темных туч и теней, взмахивая крыльями и изрыгая огонь, наконец появился его враг. Своим ревом он заглушал все остальные звуки, и Осен не мог не признать, что это и в самом деле необычайный зверь. Дракон сделал несколько кругов над Горой Ветров, как хищная птица в поисках добычи, а великан сошел с возвышенности и остановился посреди двора, поджидая незваного гостя. Небо окончательно почернело, день превратился в ночь, и как только Инко сел на вершину Северной Башни, все окутала небывалая тишина.

– Объятие дочерей Амари! – воскликнул Осен, позабыв о чудовище и разглядывая звездное небо в разгар дня.

В очередной раз повторилось это чудо, которое никогда не оставляло его равнодушным. Он знал, что людей оно пугает, потому что они считают его предвестником ужасных несчастий. Но речь шла всего лишь о встрече двух сестер, вынужденных существовать в разлуке, чтобы освещать Землю и днем, и ночью. Время от времени Богиня позволяла им краткое свидание, и Осен наслаждался этими свиданиями, как будто и сам был членом их семьи. Это был сигнал, и он должен был воспользоваться представившейся возможностью.

– Эй! Я здесь! – закричал он.

Услышав голос великана, дракон начал высматривать его в темноте, а затем ринулся вниз, оглушая противника ревом и извергая из пасти огонь. Осен тут же сорвался с места, демонстрируя проворство, всегда изумлявшее Ихабара. Когда дракон сел во дворе, заняв почти все его пространство взмахами мощных крыльев, великан уже скрылся из виду. Спрятавшись в заранее заготовленном укрытии, он обрушил на чудовище сначала одну скалу, а затем еще с дюжину таких же огромных валунов, каменным дождем посыпавшихся на Инко. В цель попал лишь один снаряд, поцарапав левое крыло дракона, а великан остался без защиты и без оружия. Ответом ему была вспышка пламени, способная сжечь целый лес, но великану хватило и доли секунды, на которую замешкался дракон, чтобы спрятаться за щитом. Щит засверкал всей своей поверхностью, включая и добавленные Осеном пластины, и, удерживаемый мощной рукой, остановил стену огня. Великан воспользовался передышкой и бросился вправо, чтобы скрыться из поля зрения дракона, ослепшего на левый глаз, из которого все еще торчало копье. Какое-то время они играли в кошки-мышки, пока Инко не изловчился и не преградил противнику путь. Тогда Осен бросился на него, размахивая молотом и крича во всю глотку, как, он видел, делают племена из окрестностей Скалы. Ему удалось нанести дракону удар по одной из лап. Раздался хруст сломанных костей, но Инко в ярости отшвырнул его с такой силой, что Осен отлетел на пятьдесят шагов и врезался в дверь Северной Башни. Удар на несколько мгновений оглушил его, а дракон уже медленно шел к своей жертве, словно заранее предвкушая, как он прикончит наглеца, посмевшего вторгнуться в его логово и унести яйцо, не говоря уже о том, что он в результате этой выходки потерял глаз. Впрочем, возможно, подобная неторопливость объяснялась болью в раненной молотом великана лапе.

– Покончив с тобой, я отправлюсь туда, где прячется весь твой клан, и великаны навсегда исчезнут с лица Энды.

– Тебе недостаточно того, что ты убил моих родителей, приютивших тебя, когда ты был одиноким сиротой? – ответил великан, с трудом поднимаясь с земли и удивляясь тому, что говорит с чудовищем, о способности к речи которого и не догадывался.

– Ты отнял моего детеныша.

– Ты убил его мать.

– Ты настроил ее против меня.

– Я забрал яйцо из гнезда, чтобы не погиб еще и детеныш. Я его спас, а тебе – при всей твоей мощи – это было бы не под силу. Ты всего лишь жалкое огородное пугало, и Богиня восстановит справедливость.

– Богиня? Где она сейчас? – заревел Инко. – Спряталась в своей каменной горе! Я служу Господину Глубин, Ингуме Мрачному, повелителю тьмы, который обратил день в ночь, чтобы я смог разыскать сына и оборвать твое несчастное существование!

– В таком случае, поторопись, потому что твое время истекает.

Дочери Амари уже начали прощаться друг с другом, и великан наблюдал за ними в ожидании фонтана пламени, зная, что оно испепелит его, как пучок сухой соломы. Услышав сопение дракона, он попрощался со своими, с Ихабаром, с землей, которую так любил… Но в этот момент луч солнца пронзил тьму, приведя дракона в замешательство. Позже Осен задавался вопросом, откуда у него взялись силы, чтобы прыгнуть на морду чудовища, вонзить ему между глаз серебряную иглу и снова спрыгнуть на землю. Раздавшийся рев был таким ужасающим и таким оглушительным, что древние стены Хентилхара задрожали, а укрывшиеся в Священном Зале бигорра позже рассказывали ему, что твердо решили: настал их смертный час! Великан опрометью кинулся в башню и захлопнул за собой дверь. Схватив испуганно кричащего детеныша, он бросился к дальней стене зала. Зарево от колоссального костра породило удушающую жару, докрасна раскалив камни, расплавив все железные детали, включая дверные петли, и воспламенив все, что было сделано из дерева, в том числе двери Северной и Южной Башен. Когда Осен, держа на руках онемевшего от ужаса детеныша, наконец смог выйти наружу, то убедился, что враг навсегда исчез из его жизни. От того, кто некогда являл собой непобедимую силу Природы, не осталось почти ничего. Но радости не было. Скорее, всеобъемлющая грусть от того, что бóльшую часть своего существования он потратил на навязчивую идею мести, обрекшую его на одиночество и не позволившую вести полнокровную, полноценную жизнь. Осен сообщил бигорра, что они могут вернуться в Хентилхар, поднялся в Пуп Энды, сел в центре круглого зала, держа на коленях уснувшего дракончика, и сосредоточился на Ихабаре и его товарищах.

Воины Энды обмывали раны в холодной воде ручья в Ущелье и собирались с силами для следующей битвы. Разведчики сообщили, что войско фрей отошло от Скалы, но что еще столько же вражеских воинов скрывается в ближайшем лесу. Это предупреждение поступило как нельзя более своевременно. Небо потемнело, и средь бела дня солнце исчезло с неба. Настороженные зловещим предзнаменованием, воины Энды укрылись в пещерах в ожидании катастрофы. Помимо тягостного предчувствия, на всех навалилось осознание понесенных в битве потерь, сменившее эйфорию первых минут, когда все были счастливы тем, что врагу не удалось их разбить. Конечно, они убили много солдат противника, но все же их потери были больше, и почти все были убеждены, что в следующий раз будет еще хуже. Их скорбь была тем глубже, что убитые товарищи лежали в поле вперемешку с трупами врагов, и неизвестно было, удастся ли их надлежащим образом проводить и похоронить. По-прежнему не было новостей от остальных племен, и это наводило на мысль, что подкрепления ожидать не приходится. Снова начали раздаваться голоса, призывающие разойтись по домам и склониться перед поработителями, называющие ярмо рабства наименьшим злом из всех возможных. Тем, кто пал духом, напомнили, что впервые за много поколений племена – во всяком случае, многие из них – объединились для совместной борьбы с агрессором и выстояли в тяжелой битве. Вернувшись в свои селения, они лишь укрепили бы мощь дожа Баладасте.

– Он уничтожит нас в любом случае, независимо от того, будем мы бороться или нет, – заверила их Аридана из племени ксибуру.

Она со своими воинами воспользовалась нападением армии племен, чтобы выйти из ворот Скалы и принять участие в битве.

– Вернуться в Крепости мы не можем, это очевидно, – подытожил Арбиль.

– Как и мы в Турбу, – добавил Атта.

Только у членов маленьких кланов сохранялась надежда выжить, как если бы ничего не произошло, но все они потеряли в сражении друга или родственника, и верность их памяти чего-то да стоила. Они знали, что духи погибших никогда не обретут покоя, если сейчас они, поджав хвосты, сбегут с поля битвы. Поэтому решено было остаться вместе, хотя Зейан из Лескара заметил, что им следовало бы изменить тактику.

– Это еще почему? – недовольно буркнул его шурин.

– Потому что мы не можем снова пойти в открытый бой – нас слишком мало.

Все взгляды обратились на Гарра, сына Кейо, который держался особняком от группы вождей.

Кому, как не ему, было понимать, насколько прав бьярно. Он водил в бой опытные и обученные войска при Мимизане, а также при Саматане, да, собственно, и в самой Элузе тоже. Но сейчас все было иначе. Не считая Атты, который был не в состоянии сражаться и ограничился тем, что наблюдал за битвой издалека, и повелителя Арбиля, человека преклонных лет, в его армии было лишь несколько солдат, обладающих реальным боевым опытом. Все остальные были новичками, пастухами, крестьянами, сменившими плуги на копья. Он ожидал, что воинов в его войске будет гораздо больше, но, похоже, они предпочли остаться дома. Помимо этого существовала проблема со снаряжением и оружием. Не более чем у полудюжины воинов, включая его самого, были железные доспехи, панцири и шлемы. Большинство оделись в кожаные куртки, некоторые из которых были сшиты из нескольких слоев кожи. Их головы не были защищены, становясь легкой мишенью для бывалых фрей. В отношении оружия – все то же самое. К счастью, у них были копья и мечи из железа горен, которыми сражались бигорра. Это оружие раскалывало доспехи и крушило шлемы. Но что толку с оружия, если не хватает рук, способных этим оружием воевать? Гарру не хотелось ввязываться в бесплодный спор, и он ушел в пещеру, в которой когда-то жил вместе с Бейлой и его другом Аракой. Иариса молча пошла за ним и легла рядом, положив его голову себе на грудь, как если бы он был нуждающимся в утешении ребенком. Вскоре он уснул, и глаза Иарисы тоже закрылись. Она получила ранение в ногу и удар по спине цепом, которым орудовал солдат фрей, пока она не вонзила меч ему подмышку – единственное не защищенное место тела. Она ничего не сказала об этом Гарру, а он не заметил ее состояния. Вскоре в пещеру вошли Бейла с Ихабаром и замерли на месте, глядя на спящих.

– Ты думаешь, мы сможем их победить? – спросил Ихабар.

– Не знаю, это моя первая битва, – ответил бывший пастух.

– И моя тоже.

– Но он, – продолжал Бейла, показывая на Гарра, – самый лучший, и я останусь рядом с ним, что бы он ни решил.

– Думаю, я тоже…

До вечера было еще далеко, но юноши едва держались на ногах от усталости. Упав на землю рядом со спящей парой, они тоже уснули.

Осен оставил детеныша на полу, а сам поднялся на ноги. Вскинув руки, он призвал Богиню и отправился на Гору Воды. Он шел через Илене, смотрел на золотящиеся на солнце поля, ласкал ладонями бесчисленные полноводные реки, миновал дубовые и буковые леса и наконец прибыл в естественную крепость, которая с незапамятных времен невозмутимо возвышалась на краю бездны.

– Я здесь, – произнес он.