Глава 14
Гонки на выживание
Мы вышли из хранилища и поднялись по ступеням. Их оказалось не больше десяти. А вчера были сотни. В прошлом, все по-другому. Деревья выше. Люди добрее. Варенье вкуснее. Ты молодой и у тебя два миллиарда секунд, чтобы насладиться жизнью. Сколько осталось мне, знал только Оливье.
Как только мы зашли в дядины покои, дверь за нашими спинами со скрежетом захлопнулась.
Голем не удержался, и соскользнул с моего плеча, повиснув на цепи.
— А как же ошейник? — закричал он, забираясь обратно. — Вы добровольно соглашаетесь на муки трансформации?
— Я обо всем позаботился. — милостиво ответил Оливье. — Когда крысеныш покинет свое тело, оно перестанет быть бездарной оболочкой его многочисленных страстей. А ошейник через несколько дней снимут.
У меня защемило сердце. Так просто! То, от чего я страдал всю жизнь, для него сущий пустяк.
— Подумай еще раз. — прошептал голем.
Я замотал головой. Что тут думать? Выбор не богат, либо убью я, либо меня, но я не могу.
— Если передумаешь, намекни, у меня созрел план. — тихо добавил Евлампий.
— Ты уверен, что это поможет? — спросил я.
— Нет, — сконфуженно проговорил голем, — но я не знаю, что еще можно сделать.
Мы вышли на палубу. Утро выдалось очень мрачным. Небо затянули низкие мокрые облака, сыплющие вниз зябкой моросью.
Передернув плечами, я поплотнее запахнул рубаху.
Архивариус ждал нас у трапа, подпрыгивая от нетерпения.
— Мы будем смотреть утренние гонки? — с надеждой спросил он. — Ах, извините. Доброй погоды и приятного дня.
— И тебе, того же. — согласился хранитель вкуса.
— Прошу прощения, я очень волнуюсь. Хочется быстрее увидеть гонки.
— Мы идем на утренние. — с удовольствием ответил Оливье. — Не терпится?
— О, да! Я и мечтать не мог, что своими глазами увижу легендарное соревнование! Это великолепно!
— Конечно. — согласился хранитель вкуса. — Люсьен вон тоже всю ночь не спал! Волновался! — усмехнулся он.
Я снова кивнул, не поднимая глаз. Боялся не сдержаться. Хотелось броситься на него, вцепиться и разорвать на части. Если бы я мог! У него сабля и волшебное слово, способное убить. А у меня тощее тело в ошейнике и бестолковый голем. Я вздохнул.
— Да, я тоже ужасно беспокоюсь. — проговорил архивариус.
— Тогда пора. — заметил хранитель вкуса. — Лучше придем пораньше, пока толкучки нет.
Мы, по очереди, сошли с корабля. Сначала Оливье, за ним я. Потом, притопывающий от возбуждения, архивариус.
— Столкни его в воду. — засопел Евлампий. — Начинается отлив, он не выберется.
— Совсем сдурел. — прошипел я. — Пока он утонет, тысячу раз успеет сказать волшебное слово.
Голем пожал плечами и задумавшись проговорил:
— Да, пожалуй, не самая удачная идея.
Не знаю на кого я больше злился. На дядю, оказавшегося злобным духом, собирающимся захватить мое тело или на всезнающего голема с его бестолковыми советами.
— Ты слишком сильно переживаешь. — сказал мне в спину архивариус. — Я, конечно тоже нервничаю, но ты прямо трясешься. Ты фанат виктатлона?
— Что такое виктатлон? — вырвалось у меня.
Мровкуб удивленно на меня посмотрел.
— Он не выспался. — встрял Евлампий.
— Ничего страшного. — убежденно проговорил архивариус. — Не знание чего-то, это не невежество! Невежество, это нежелание знать!
— Вы полностью правы. — быстро согласился голем.
Обычно, он не прочь поспорить. Значит, тоже волнуется и явно не из-за гонок. Мне приятно, что он так переживает, но мне его сочувствие не поможет.
Пристань кишела матросами и сновавшими туда-сюда грузчиками. Пробравшись между стеной из ящиков и сваленными горкой мешками, мы последовали за Оливье. Он уверенно проталкивался к подъемному механизму, отвозящему грузы и пассажиров к воротам большой арены.
Кроме шхуны, корабли на причале не задерживались. Плоские баржи подходили, быстро разгружались и отчаливали. На их место, тут же приставали новые. Грузчики едва успевали закидывать тюки на транспортир, тянущийся вдоль причала к подъемнику.
— Я обязан вас просветить. — воодушевленно начал архивариус. — Если не разбираешься в правилах, соревнования становятся пресными и не запоминающимися. Виктатлон появился сравнительно недавно, всего 199 лет назад. Да, следующий год юбилейный! Правила одновременно сложны и просты. Две команды…
— Билеты недорого!
К нам подлетел растрепанный человек в кожаной безрукавке на голое тело.
— Возьмите два билета господа! В полцены отдам! У меня проблемы с погрузкой…
Оливье отмахнулся от него.
— У нас уже есть!
— Поглотителям в пасть этих грузчиков! — в отчаянии выругался человек в безрукавке и побежал дальше.
Он продолжал кричать, подскакивая к матросам, но билеты у него никто не брал.
Мы подошли к подъемнику. Деревянные стойки уходили вверх и крепились к, выпирающему из шара арены, широкому пандусу. Два мрачных тролля крутили истертое колесо, толкающее шестеренчатый механизм.
Когда платформа подъемника коснулась причала, мы зашли на нее.
— Возьмите два билета господа! — насмешливо сказал хранитель вкуса, протягивая нам с архивариусом две тонкие монетки из невзрачного металла.
Мровкуб ловко перехватил кругляш и подбросив его большим пальцем, поймал на внешнюю сторону ладони. Монетка растаяла, отпечатавшись на руке архивариуса.
— У тебя какой номер? — с интересом спросил он.
Я положил диск на ладонь и ощутив приятное покалывание, всмотрелся в проявившийся рисунок. Две повозки, похожие на гвардейскую коробку, только по-другому раскрашенные, сталкивались в центре дороги. Над ними сверкали буквы «Виктатлон» и стояла длинная череда цифр.
— Последняя какая? — уточнил архивариус.
— Девятка. — неохотно ответил я.
— Да ты везунчик! — вскрикнул Мровкуб.
Я отвернулся. Из глаз брызнули предательские слезы. Хранитель вкуса посмотрел на меня и заулыбался. Голем вздохнул.
— Да что с вами такое? — непонимающе проговорил архивариус. — У меня вот единица.
— Он не выспался. — срывающимся голосом повторил Евлампий.
Подъемник, скрипя, поднимался вверх. Я с грустью смотрел на темную шхуну. Увижу ли я ее снова? Наверное, уже нет. Не знаю зачем, но Оливье тащит нас на арену с какой-то целью.
Я поднял голову, в прямоугольном проеме между стойками виднелось серое небо, ставшее еще темнее. Оно приближалось. А вместе с ним до меня долетал неразборчивый шум.
— Я же не закончил. — стукнув себя по лбу, простонал Мровкуб. — Две команды стартуют с противоположных сторон высокого ската съезжают и сталкиваются. Площадка внизу называется побоищем на ней, обычно, выбывает самое большое количество участников. Хотя, тут есть определенная стратегия. Формально, команда не делится на типовых игроков. На самом деле, в команде два боколома, двое шустрых и один заклинатель. Совсем забыл, стандартная команда состоит из пяти участников. Есть разные методы построения при старте…
Я пытался его не слушать. Какая мне разница, что за правила в виктатлоне. Скоро, я умру и мне будет плевать, как играют в виктатлон, сколько человек в команде, какие у них типы. Мне будет плевать на все на свете, потому что меня больше не будет и, объективно говоря, мне уже не чем будет плевать.
Вытерев слезы, я болезненно усмехнулся. Какая горькая ирония, «не чем плевать». А я так хочу, чтобы мне еще долго-долго было чем плевать.
Неразборчивый шум нарастал, постепенно превращаясь в крики, пение и свист. Как только мы достигли приемного пандуса, шум превратился в слова.
— Черно-желтые вперед!
Враг от страха обомрет!
Сойдя с подъемника, мы почти сразу встряли в очередь. Все пространство до ворот арены запрудили болельщики.
Перед нами стояли шесть магов в черно-желтых шляпах с перьями. У четверых на плечах висели яркие обручи. Двое других держали длинные медные трубы. У всех шестерых бороды и лица покрывала насыщенная лимонная краска.
— Говорят, сегодня выйдет новый заклинатель! — проговорил один из них.
— В банке болтали, талантливый чароплет. — подтвердил другой.
Перед ними бушевала группа молодых людей в щегольских желтых костюмах и черных сапогах. Они монотонно подпрыгивали и хлопали в ладоши. При этом, хором повторяя:
— Нас победа ждет всегда
И в пургу и в холода!
Маг с длинной янтарной бородой усмехнулся:
— Молодежь. — проворчал он. — Артур, покажи им класс.
Передав длиннобородому трубу, Артур сложил руки рупором и гаркнул, усиленным магией голосом.
— Синие-синие,
Все покрыты инеем!
Им победы не видать!
Тут не надо и гадать!
Они дружно заржали, а ребята в щегольских костюмах зааплодировали.
— Обожаю атмосферу веселья и взаимопонимания. — радостно проговорил архивариус.
Я вздохнул. Чего они радуется? Люди в повозках таранят друг друга. Какой в этом смысл? Пустая трата времени.
За болельщиками черно-желтой команды стояли чародеи в синих накидках. Они держали клетки с длиннохвостыми ультрамариновыми птицами. А их бороды украшали многочисленные узлы.
— Верят, что эти удавки на бородах удержат удачу их команды. — хихикнув, прошептал Мровкуб.
Хотелось ударить по его довольному, счастливому лицу. Чтобы брызнула кровь, и он застонал от боли. Я сильно зажмурился, отгоняя навязчивое ведение.
Взявшись за концы своих сапфировых плащей фанаты задрали их вверх и прогибаясь то вперед, то назад закричали:
— Черный перед, желтый зад!
Поломался агрегат!
Он не едет не летит!
Тихо помер и стоит!
Я вздрогнул. Тихо помер? Как я. Вздохнув, я взглянул вверх. Сквозь тусклую пелену облаков мелькнул клок голубого неба. Тоненький лучик солнца поманил и спрятался.
Тихо помер? Ни за что! Я мотнул головой. Ни громко, ни по-другому, я погибать не собираюсь! Я буду корчиться, цепляться за жизнь. Что со мной такое? Откуда раболепная покорность? Я не смирюсь! Заберу с собой проклятого Оливье. А еще лучше, чтобы он отправился вместо меня. А я еще пожил, продлил свое существование, как можно дольше, и не важно, что для этого потребуется. Жизнь жестока, но притягательна, и я за нее еще поборюсь!
Я посмотрел на хранителя вкуса. Он, усмехаясь, прошел мимо магов и направился к воротам.
— Посторонись! — громко крикнул он. — У нас ложа!
Болельщики расступились, с интересом рассматривая нас.
Оливье, задрав подбородок, шагал ко входу на арену, напевая себе под нос. Он купался, в направленных на него, завистливых взглядах и наслаждался своим привилегированным положением. Что же, пусть порадуется. Недолго ему осталось. Я не позволю убить себя безнаказанно, я буду сопротивляться. Я поднял голову, посмотрев в серые облака. Лазурной прорехи с солнечным светом, словно никогда не было. Ладно, пусть так. Надежда все равно осталась. Не плачьте по мне небеса, я еще потрепыхаюсь.
Дождь усилился, не поверив моим обещаниям. Болельщики перестали орать, прячась от хлынувшей воды. Черно-желтые волшебники накрылись прозрачным щитом, отражающим капли. Синие сотворили сферу, попадая на которую дождевая вода шипела и испарялась. Не обладающие магическим талантом белые скрывались под зонтами и плащами. Не взирая на непогоду, архивариус рассказывал, что существуют разные стратегии игры.
— Некоторые команды жертвуют одним шустрым, чтобы усилить защиту. Другие, наоборот, делают ставку на скорость.
Я вжал голову в плечи. Ненавижу воду, особенно, когда она льется за шиворот. Оливье продолжал мурлыкать мелодию, шагая к воротам. Почему он будет жить в моем теле, а я должен умереть? Несправедливо! А вдруг он когда-нибудь встретит Оксану. Он же даже не знает, что она предательница. А если он встретит отца? Да он вообще такое может натворить, а все будут думать, что это я. Нет уж! Его надо остановить. Осталось найти достойный выход из тупика. Я повернулся к голему.
— Какой у тебя план? — прошептал я.
— Сделаем это во время гонок. Шумно все прыгают, кричат, скачут. Никто и не заметит.
Мы подошли к воротам и голем замолчал.
Здесь не капало. Я стряхнул воду с волос.
— Проходим по одному! — скомандовал Оливье. — Ты голоден, ученик?
Я не успел кивнуть, как он продолжил:
— Конечно, ты голоден. Один старый пройдоха продает на арене потрясающие лепешки с мясом и овощами. Я давно пытаюсь вызнать у него рецепт, но он пока не поддается!
Я хотел сказать, что мне плевать, но не успел и рта открыть. В меня ткнулась гофрированная труба с объективом и я, в недоумении, остановился.
Охрана арены рассматривала меня через стоящий на треножнике окуляр. Вращая ручки, они перемещали гибкую трубу, а шарнирные ноги устройства самостоятельно передвигались, царапая каменный помост. При каждом движении гофрированный хобот сокращался, то ли обнюхивая, то ли пристально разглядывая мои штаны. Разобравшись с брючинами, он перешел к рубахе.
— Магаскоп 86М. Последняя модель, модифицированная. — восторженно сообщил архивариус. — Безошибочно находит любые магические предметы. На сегодняшний день еще никому не удалось его обмануть. По крайней мере, — задумавшись, добавил он, — О таких случаях неизвестно.
Взглянув на значок виктатлона на руке, стражник махнул:
— Проходи!
Пропустив меня, треножник принялся досматривать Мровкуба, но тоже ничего не нашел. Показав отпечатавшийся на руке билет, архивариус поклонился и прошел вслед за мной.
Мы встали в проеме ворот, дожидаясь Оливье. Он шел последним, держа перед собой руку со значком виктатлона. Магаскоп вытянул гофрированную шею, тщательно обнюхивая его сверху вниз. Дойдя до пояса, он принялся механически жужжать и подергиваться. А потом и вовсе запыхтел.
— Что он на меня шипит? — забеспокоился хранитель вкуса.
— У вас бездонная сумка? — уточнил стражник.
— Да, и что? Я не могу ходить с бездонной сумкой? — возмутился Оливье.
— Можете. — бесстрастно ответил стражник. — Только не на арене.
— Я всегда с ней ходил! — закричал хранитель вкуса.
— Правила изменились. В этом году участились случаи магического воздействия. Любые артефакты и все, что озарено источником, на арене вне закона. Отдайте, пожалуйста, сумку. После гонок ее вернут вам в целости и сохранности.
— Как бы ни так. — ответил Оливье. — Я хочу поговорить с комендантом арены.
— Ваше право. — согласился стражник. — Вас отведут.
— Ждите у входа! — строго сказал хранитель вкуса, глядя на нас. — Я скоро вернусь.
В сопровождении второго стражника, он прошел в незаметную дверь в стене, а нам пришлось отодвинуться с прохода, чтобы не мешать посетителям арены.
— Правила надо соблюдать. — сказал Евлампий.
— Что ты несешь? — разозлился я. — Какие правила? Как нам разобраться с Оливье?
Повернувшись к Евлампию, я заметил, что Мровкуб с интересом наблюдает за нами.
— Что случилось? — озабоченно спросил он. — Что вы скрываете?
— Предлагаю ему рассказать. — проговорил Евлампий. — Оливье и его обещал грохнуть!
— Убить? — переспросил архивариус. — То есть, лишить жизни? Это невозможно! Меня нельзя ликвидировать, я же рассказывал. Мровкуб — гомункул, которым я управляю. Если его физической оболочке нанести непоправимый вред, я все равно не пострадаю.
— Вы может и нет. — протянул я.
— Он и вас угрожал убить, юноша! — воскликнул архивариус.
— Он провел обряд черной магии. — поспешно проговорил голем. — Теперь, он может отнять тело Люсьена, произнеся особое слово.
— Это немыслимо, лишать жизни столь юное и невинное существо!
Несмотря на переполняющее меня отчаяние, я покраснел.
— У нас нет времени на бесполезную болтовню, — перебил его голем. — Оливье скоро вернется.
— Давайте обратимся к страже. — предложил архивариус.
— И что нам это даст? — уныло спросил я.
— Скорее всего, ничего. — вместо Мровкуба ответил голем. — Оливье достаточно произнести всего одно слово и Люсьен погибнет.
— Признаться, вы застали меня врасплох. — пожаловался архивариус. — Я не привык действовать скоропалительно, тщательно все не взвесив и не обдумав.
— У нас нет времени. — простонал я.
— Но что вы предлагаете?
— Убить его первыми. — ответил Евлампий.
— Чем же вы тогда лучше него? — рассердился архивариус. — Он еще ничего не совершил.
— Когда сделает! — закричал я. — Будет уже поздно.
— Что сделает? — спросил подошедший Оливье. — Я тебя предупреждал, заморыш?
— Мы разговаривали про гонки! — заступился за меня голем. — Обсуждали, что случится, если заклинатель вовремя не сделает щит!
— Именно. — подыграл ему архивариус. — Но так практически никогда не бывает. Кому нужны заклинатели, забывающие про защитные щиты?
Хранитель вкуса зло зыркнул на нас и пошел к лестнице.
— За мной! — бросил он через плечо.
Его настроение изменилось. Он перестал быть весельчаком, превратившись в ворчливого старика.
— Защитные щиты? — пробормотал Евлампий. — Какая нелепица.
Внутри арены висел еще один шар. Прозрачный, меньшего размера. В нем стояли желто-черные и синие повозки. Вокруг них сновали, одетые в те же цвета, участники команд.
По внешней стороне шара, соединенные с ареной мостами и лестницами, проходили ряды трибун.
— Понапридумывали никому не нужных правил. — пыхтел Оливье. — Бюрократы. Такой план оборотню под хвост.
— У оборотней нет хвостов. — не удержался Евлампий.
— Заткнись, булыжник. Без тебя тошно. — ответил хранитель вкуса. — Идите за мной.
Мы начали подниматься по ближайшей лестнице.
— Ну что с тобой теперь делать? — печально спросил Оливье.
Я не ответил, едва сдерживая, распирающую меня ярость.
— Пощадить! — подсказал голем.
Хранитель вкуса невольно потянулся рукой к поясу, но вспомнив о временной потере бездонной сумки, расстроено проговорил:
— Вот и желчь недоступна.
— Не стоит, так переживать, вам вернут ее после гонок. — встрял архивариус.
Бросив на него уничтожающий взгляд, Оливье продолжил карабкаться по лестнице.
— Сговорились. — прошипел он. — Все против меня.
Мы прошли один пролет. Второй. Третий. Дыхание сбивалось. Поэтому, разговоры, и даже ворчание хранителя вкуса, прекратились сами собой.
После пятого пролета нас остановила стража.
Оливье, совсем не вежливо, ткнул им свой значок виктатлона.
— Ложа! — зло прохрипел он, задыхаясь.
Стража невозмутимо расступилась.
Мы прошли за Оливье и полезли еще выше. Когда мы добрались до нашей трибуны, я тяжело дышал и с трудом передвигался. Хранитель вкуса едва шевелился. Он еле дошел до края сидений, и рухнул в ближайшее. Мы, с облегчением расселись рядом с ним.
— Потрясающий обзор. Отсюда видна вся трасса. — обрадовался архивариус.
Он не устал, он же гомункул. У меня, в отличие от него, до сих пор не восстановилось дыхание, и его оптимизма я не разделял. Отвалившись на сиденье, я глубоко втягивал воздух и шумно выдувал обратно.
— Удачный выбор, все побоище, как на ладони! — продолжал восхищаться архивариус.
Я искоса посмотрел на хранителя вкуса. Он сидел откинувшись назад, запрокинув голову на спинку сиденья. По его раскрасневшемуся лицу стекал пот. Он шипел, сквозь зубы, проклиная Сыча и его высокую ложу.
— Отомстил, Сычара. — бормотал он.
Отдышавшись, я наклонился и заглянул через парапет. Наш балкон выступал над остальными трибунами, нависая над лестницей. Что если столкнуть его вниз? Расстояние метров семь. Так, что скорее всего, он разобьется не успев даже пикнуть.
— Дождись начала гонок. — разгадав мои мысли, подсказал голем.
Я кивнул. Естественно, не сейчас. Не стоит торопиться. Я сел обратно на сиденье. Снова взглянув на хранителя вкуса. Оливье перестал задыхаться и, подперев руками подбородок, глубокомысленно смотрел перед собой. Почувствовав мой взгляд, он повернулся.
— Неловко получилось. — задумчиво проговорил хранитель вкуса. — Без сумки, мой план неосуществим.
— Какой план? — сразу же поинтересовался голем.
— А так все удачно складывалось. — грустно добавил Оливье.
Архивариус тоже задумался, перестав восхищаться всем, что его окружает.
Арену постепенно наполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа от нас, а желто-черные слева. Они и внутри арены продолжали махать трубами, обручами, флагами и скандировать кричалки.
Я снова перегнулся через парапет. Высоко. Точно разобьется, вот только успеет ли выкрикнуть слово? Рисковать или нет. Я вздохнул.
Оливье склонился ко мне.
— Тяжело решиться, правда? — прошептал он.
— На что? — напряженно спросил я.
— На убийство. — пояснил хранитель вкуса. — Думаешь, как меня прикончить? Зря. Шансов у тебя нет, мне достаточно произнести пять букв и тебя не станет, заморыш. Ясно? — его шепот стал зловещим. — Сиди и не дергайся. Ты все равно умрешь! Если будешь меня провоцировать, то прямо сейчас. Понял?
— Нет. — выкрикнул я, отпрянув.
— Жаль. — сказал Оливье. — Ты не оставляешь мне выбора. «А». — медленно потянул он. — «Г». — еще одна пауза. — «Н».
Оставалось две буквы «Е» и «Ц». У меня похолодела спина.
— Не надо. — жалобно попросил я.
Раздался оглушительный рев. Болельщики дружно вскочили со своих мест и заорали:
— Виктатлон!
Оливье улыбнулся во весь рот и надменно кивнул.
— Живи, пока.
Я облегченно выдохнул и прижался к сиденью. Меня трясло. Смерть уже схватила меня за ногу и потащила в бездну. Я чувствовал могильный холод, сковавший ступню. Еще чуть-чуть и меня не стало бы.
Внутри шара, разъехавшись по невидимым горкам, команды выстроились друг напротив друга. А после второго рева понеслись вниз. На пяточке, который архивариус назвал побоищем, повозки столкнулись. Одна из синих подскочила вверх и, перевернувшись, ударилась о стенку прозрачного купола.
Трибуны желто-черных загудели трубами. Из подброшенных обручей, вырывались языки пламени и желтый дым. Они исчезали, как только обруч падал к владельцу.
Одна из синих повозок преодолела куча-малу и вырвалась вперед.
— Шустрый! — скандировали синие трибуны.
Далеко, отъехать он не успел, желто-черный заклинатель ударил в него песчаным вихрем. Воздушный поток подхватил повозку шустрого и понес обратно к побоищу. Оставшийся синий боколом врезался в заклинателя, перевернув его повозку.
Трибуны заревели. Из распахнутых клеток вылетели птицы и понеслись под куполом.
Меня все еще трясло. Я постоянно оглядывался на Оливье, боясь увидеть, что он произносит волшебное слово, но он молчал, увлеченно наблюдая за гонками.
— Пытайся. — проговорил мне на ухо голем.
Я затряс головой. Ни за что. Когда хранитель вкуса произносил эти страшные буквы, я чуть не рехнулся от ужаса. Я чувствовал, как моя душа отделяется от тела и уносится в темную мрачную пустоту. Меня передернуло. Попытаться? Да я теперь, даже шею боюсь вытянуть, не то что взглянуть за парапет.
Молчавший архивариус с сочувствием посмотрел на меня. Я отвел глаза. Что он смотрит? Мне его жалость не нужна. Помог бы лучше, но нет, он выше всего этого. Чистоплюй! Мы хуже Оливье, а он лучше.
Я снова покосился на хранителя вкуса. Он больше не следил за гонками, а смотрел прямо на меня.
— Решимость растаяла. — утвердительно проговорил он. — У самого кишка тонка, так хочешь прикончить меня руками гомункула?
— Нет! — закричал я.
Оливье наотмашь ударил меня по лицу.
— Заткнись! Я тебя насквозь вижу! — заорал он в ответ.
— Что вы себе позволяете? — встрял Евлампий.
Хранитель вкуса скривился, с отвращением посмотрев на голема.
— Я вас предупреждал! Но вы двое… — он сплюнул за парапет.
Я все понял и сжался от страха. Он собирается меня убить.
— Вы не можете так поступить! — вмешался архивариус.
— Тебя вообще не спрашивали недочеловек! — завопил Оливье. — Ты кто? Кусок мяса? Нет. Даже не мяса! Ты магическая формула, возомнившая себя живым существом!
Мровкуб резко вскочил. Его бледное лицо стало абсолютно белым. Глаза расширились.
— Мои хозяева узнали про гомункула! Я должен вас покинуть! — закричал он.
— Прощай! — пробормотал я.
Он испугался. Честно говоря, я на его смелость и не рассчитывал.
— Вали, бумажный червяк! — крикнул Оливье.
Что-то дрогнуло в лице Мровкуба. Он перевел взгляд с меня на хранителя вкуса.
— Придется уничтожить это тело, иначе они вас выследят! — закричал архивариус, стараясь перекрыть шум толпы.
Он снова посмотрел на меня.
— Уничтожай! — нетерпеливо крикнул Оливье.
Я закусил губу, сдерживая дрожь.
— Ты должен сражаться. — попросил Евлампий.
Меня передернуло. Я никогда не слышал у голема такого несчастного голоса. Измученного, страдальческого. Мне казалось еще мгновение и из глаз каменного истукана брызнут настоящие человеческие слезы.
— Пожалуйста. — добавил он.
Я продолжал жевать губу. Я обязан решиться. Нельзя позволить Оливье лишить меня единственного, что еще осталось. Выбора.
Я кивнул. Когда архивариус исчезнет и хранитель вкуса произнесет заветное слово, я прыгну с парапета. Пусть эта тварь переселяется в мое мертвое тело. Посмотрим, как ему понравится.
Решившись, я поднял глаза на стоящего надо мной гомункула.
— Ты спас меня! — прокричал Мровкуб. — А я спасу тебя.
Он ловко перепрыгнул через мои ноги и вцепился в Оливье. Пытаясь сбросить архивариуса, хранитель вкуса привстал с сиденья. Кружась и пошатываясь, будто танцуя, они вывалились в проход между трибунами.
— Еще встретимся! — попрощался архивариус.
Следом за словами из его рта вырвалось пламя. Огонь мгновенно перекинулся на тело. Загорелись ноги с руками. От жара задымился зеленый камзол Оливье. Хранитель вкуса вскрикнул, отчаянно пытаясь вырваться. Безрезультатно. Мровкуб продолжал сжимать его в объятиях, одной рукой зажав ему рот.
Пламя охватило обоих. Языки огня дотянулись до блестящих сапог.
— Спасибо. — прошептал, я сглатывая слезы.
Трибуны выли и кричали. Птицы носились над прозрачным шаром вперемешку с желтыми обручами.
Я со страхом смотрел на Оливье. Усы обгорели, кожа на лице вздулась. Гомункул пострадал не меньше. Похожий на обожженную головешку. Его ослабевшая рука сползла с изуродованного лица хранителя вкуса и, я поймал его взгляд. К своему ужасу, вместо его единственного глаза я увидел красное пятно. Без радужки, без склеры, без зрачка.
Бледные губы Оливье вздрогнули и сложились в протяжное «ЕЦ».
Вскрикнув, я вскочил.
— Борись! — завопил Евлампий.
Шум арены пропал, трибуны потемнели. Между ними проскочило зеленое свечение. За сцепившимися, охваченными огнем фигурами, я увидел каменный гриб. Он пульсировал, сияя насыщенным изумрудом.
Я бросился вперед, в безумной попытке дотянуться до них.
— Гад! Я жить хочу! — дико заорал я.
Меня пронзила жгучая боль. Скрючившись, я вцепился в парапет не в силах разогнуться или сделать шаг. Мое тело разрывало на куски.
В ушах звучал мой собственный голос.
— Я посвящаю свою жизнь хранению вкуса. Беру в свидетели своего учителя— бессмертного духа. Ставлю свою жизнь, свой дух и все чем являюсь на службу искусству вкуса! Соединяю свою жизнь, свой дух с бессмертным духом хранителя вкуса! Мы становимся неразделимы! Его жизнь, моя жизнь. Его дух, мой дух! Навсегда!
Последнее, что я почувствовал, как яростный огонь сжигает шею, и потерял сознание.
Открыв глаза, я понял, что все еще жив и нахожусь в своем собственном теле. Сильно болела шея и лоб. Приподнявшись на локте, я огляделся. Я лежал рядом с парапетом у крайнего сидения. На боку, прислонившись головой к стенке балкона. Дотронувшись до лба, я посмотрел на ладонь. Кровь.
— Ты ударился, когда падал. — подсказал Евлампий
— У него не получилось. — выговорил я.
В проходе на лестнице лежало два обгоревших тела. Над ними все еще подымался зловонный дым.
— Не совсем. — неуверенно проговорил голем.
— Что значит не совсем? — забеспокоился я.
— Слева. — подсказал Евлампий.
Я повернул голову. На моем левом плече, прицепленный к черной цепочке, сидел сморщенный карлик, напомнивший мне кощея.
— Что уставился, крысеныш! — злобно запищал он.
Я зажмурился. Не может быть! Этого не может быть!
— Главное, что мы победили! — воодушевленно проговорил голем, пытаясь похлопать меня по плечу. — Теперь, все имущество Оливье, в том числе символ свободы — наш!
— И что? — чуть не плача, спросил я.
— Ты победил! Мы выиграли! Мы освободим всех оборотней и спасем тридцать миров и никакой бессмертный дух нам не помешает! — закричал Евлампий.
