Глава 10

Тогда они сидели в уютной бабушкиной гостиной, увешанной портретами ее молодости.

– Прям копия Лизка наша, – удивленно сказала мама, а бабушка согласно закивала – мол, она давно подметила этот факт.

– Да, Карина, ты права. Моя бабушка Елизавета Хвощинская была очень красивой женщиной, яркой и статной, – сказала пожилая женщина, с теплой улыбкой глядя на старый снимок, словно изношенный жизнью. – Ее рано выдали замуж за моего деда – Федора Ивановича Хвощинского, купца первой гильдии. Он был старше Елизаветы на 20 лет, но капитал имел весьма солидный.

– А зачем ее выдали замуж за старика? – поинтересовалась тогда еще не находящаяся в подростковом возрасте Лиза. Прапрабабку было почему-то жалко.

– Не за старика, а за взрослого мужчину в самом расцвете сил, – поправила ее мама. – Я сейчас сама в таком возрасте нахожусь. Что ж я, старая?

– Ты – нет, – улыбнулась тогда Лиза и обняла мать, а та рассмеялась и потрепала ее по волосам.

– Семья Елизаветы обеднела из-за карточных долгов старшего брата Елизаветы. Брак с купцом спас семью. А Федор Иванович, между прочим, супругом был заботливым и любил свою Лизоньку безумно, – продолжала бабушка, поправив очки. – Все ради нее делал. Конечно, он годился ей в отцы, но был хорошим супругом. Елизавета родила ему троих детей, моя мать была самой младшей. Но, увы, свою Елизавету она не помнила.

– Почему же? – удивилась Лизка.

– Когда моей маме было всего лишь два года, Елизавета ушла из дома и более не вернулась, – ответила бабушка со вздохом и поведала одну из семейных историй: – Елизавету соблазнил один молодой красивый англичанин, приехавший в Российскую империю по делам своего отца. Они познакомились в Пятигорске. Его не смущало, что она уже замужняя дама с тремя детьми. Они начали тайно встречаться. Оно и понятно – Федор Иванович все же был мужчиной в возрасте и часто жаловался на здоровье, а англичанин – хорош собой и молод. У него даже был свой автомобиль!

– Подумаешь, – фыркнула Лиза. – А, или тогда это было ужасно круто, верно? Все ведь на каретах катались. Это как сейчас иметь «Феррари», да?

– Вроде того, – благосклонно кивнула бабушка и продолжила: – В общем, Елизавета влюбилась в лондонского денди, он даже уговаривал ее уехать вместе с ним и стать подданной не Николая, а Георга, однако она не согласилась бросить семью и предложила закончить их тайный и наверняка страстный роман. – Бабушка почему-то улыбнулась, словно вспоминая что-то.

– А потом что было? – полюбопытствовала Лизка.

– Вернувшись в Петербург, Елизавета вскоре сбежала из дома, оставив и мужа, и детей. А после и вовсе сошла с ума и угодила в дурдом, – печально поведала бабушка. – Дальнейшая ее судьба неизвестна – она то ли скончалась там, то ли сбежала и исчезла в неизвестном направлении. После нее осталась пара фотографий дрянного качества да письма.

– И вы назвали в ее честь меня? – неприятно поразилась Лизка. – Спасибо, блин.

– Она славилась красотой, – пожала плечами мама. – Я в детстве очень любила ее фото разглядывать и поэтому сразу решила – родится девочка, назовем Елизаветой. Между прочим, ты у нас красавица. Ее копия.

Лиза заулыбалась. Мальчики действительно бегали за ней, а в параллели она считалась одной из самых красивых девчонок.

– А если бы мальчик родился, вы бы его Федором в честь прадеда назвали? – поинтересовалась она со смехом.

Бабушка и мама только рассмеялись.

– Все-таки странно, что я на нее похожа. – Девушка рассматривала старинный снимок с Елизаветой. – Но куда страннее мне кажется тот факт, что у нас одна и та же фамилия переходит к детям от матери, а не от отца.

– О, говорят, что когда Елизавета бросила семью, то сказала своей старшей сестре, что из-за ее греха все ее потомки женского рода будут страдать, – поведала тоном сказителя бабушка. – Не будут знать женского счастья.

– Мама! Что ты несешь! – возмутилась Карина.

– А что? Вполне оправдывает события едва ли не целого столетия. Дочь Елизаветы, твоя прабабушка, так и не вышла замуж официально. Сначала долго была в девках, а в тридцать с чем-то встретила наконец любовь всей своей жизни – офицера. Но ее жениха перед самой свадьбой призвали на фронт – началась Великая Отечественная. И я своего отца никогда не видела. Мама получила похоронку в первый же год. Я родила двоих детей вне брака, потому что мой супруг, а ваш отец и дед оказался мерзавцем, десять лет водившим меня за нос. Ты, Карина, – обратилась пожилая женщина к дочери, – развелась со своим муженьком, когда нашей Лизавете было два месяца, и с тех пор от него ни слуху ни духу. Вся надежда на Лизу.

Девушка тогда смущенно улыбнулась, подумав, что обязательно найдет себе хорошего мужа и мама с бабушкой будут счастливы. Тогда она еще не знала о том, что побывает замужем целых полгода, а после останется хоть и с квартирой-студией, но с въевшимся в душу чувством одиночества, которое исчезнет только тогда, когда она встретит Генри… И вместо него придет болезненная любовь.

Вспомнив все это, Лиза поняла, что у нее голова идет кругом. Прапрабабка, на которую она была похожа, таинственный англичанин, который окрутил ее и довел до умопомешательства…

Но это же все никак не связано с фото в кулоне?

Или?

Девушка глубоко вдохнула воздух.

Она чувствовала себя настоящей идиоткой, когда набирала номер бабушки. Та не так давно оставила работу, продала квартиру и переехала в частный дом в одном из пригородных поселков. Там она занималась тем, что выращивала овощи, изучала историю своей семьи, а заодно изготавливала на заказ генеалогические древа, благо всю жизнь проработала историком в крупном архиве.

– Привет, бабуль. – Девушка осторожно положила кулон на диван и разглядывала его, как ядовитую змею. – Как дела? Ты дома? Я приехать хотела, поболтать. Да прямо сейчас выезжаю. Не знаю насчет ночевки, может быть. Да, мама прилетает через неделю, она не могла до тебя дозвониться. Хорошо, куплю. Пока-пока.

Пора было уходить по-английски, благо дверь в квартиру Генри захлопывалась без ключа. Сфотографировав кулон с разных ракурсов, Лизка аккуратно вернула его на место, вымыла посуду и буквально выскочила из дома.

До бабушки она доехала быстро – на такси, не пожелав тащиться на автовокзал и трястись в душном автобусе почти час. Отдав кругленькую сумму таксисту, девушка забежала в местный магазинчик, а после понеслась к дому бабушки – ей принадлежала половина недавно отстроенного кирпичного, одноэтажного, с большой мансардой дома. За стенкой жила молодая семья.

Живности у бабушки не водилось, зато был роскошный сад с яблонями, вишней и грушами. Его просто-таки обожала Алекса, и девушки прошлым летом часто отдыхали у Лизкиной бабушки. Правда, в отличие от шатенки рыжая не загорала, а предпочитала дремать в тени, покачиваясь в гамаке. Обе даже спали в саду особенно жаркими летними ночами. Александра притаскивала какую-то крутую мазь со своей работы, отгоняющую комаров, а потому назойливое жужжание их не доставало. А попробовала Лизка одна переночевать в саду, как комары ее буквально извели и загнали в дом.

– Ты быстро приехала, – внимательно посмотрела бабушка на свою внучку, уже усадив за стол на летней маленькой кухоньке. В поселке было хорошо.

– Так вышло, ба, – бодро заявила девушка. – Я все купила, что ты просила. А еще из города привезла тебе твой любимый шоколад – у вас его днем с огнем не сыщешь. За это ты меня отблагодаришь, – с ненатуральной улыбкой заявила она.

– И чем же? Вишня еще не поспела, – улыбнулась пожилая женщина.

– Мне нужно посмотреть наш семейный архив.

– Посмотри. А для чего? Что-то я не верю, что ты наконец заинтересовалась нашим родом.

– А вот и заинтересовалась, – поджала губы девушка. – Я хотела бы почитать письма твоей бабушки. Елизаветы. Ну, той, на которую я похожа.

– Раз тебе хочется – не могу отказать, Лиза. Но те письма читать тяжело. Видимо, уже тогда Елизавета начала сходить с ума.

Хозяйка дома не стала выпытывать у внучки, что вдруг сподвигло ее на подобное, и, подождав, пока та наспех доест обед и выпьет деревенское молоко, проводила ее в комнату, где семейный архив бережно хранился. И вскоре Лизка с каким-то упоением рассматривала снимки и читала те несколько писем Елизаветы, что от нее остались. И хотя почерк у прапрабабки был витиеватый и всюду встречались буквы «Ѣ», «i» и твердый знак на конце слов, а чернила во многих местах выцвели, девушка не отрывалась от писем. И то, что писала Елизавета, казалось страшной сказкой.

«Дорогая моя сестра Анфиса! Знаю, что не имею права писать вам с матушкой, коли так опозорила наш род, сбежав и оставив троих детей и законного своего супруга благословенного Федора Ивановича, но все же не могу отказать себе в своем эгоистическом порыве. Если вы еще любите меня, я хочу, чтобы вы знали, что со мной все хорошо, я жива, живу далеко, но так нужно – иначе он вновь найдет меня.

Каждую минуту я раскаиваюсь в своем грехе, что совершила, и не могу сваливать свои поступки ни на околдовавшее меня чародейство, ни на что иное, кроме как на собственное малодушие и желание познать то, о чем мы с тобой в девичестве читали во французских романах. Супруг мой Федор Иванович – человек добрый и отзывчивый, и я знаю, что он любит меня всею душою, но, к своему стыду, за все эти годы, даже став матерью его троих детей, я не смогла принять его и полюбить. Уважение, желание защитить и нежность – все есть, но любви не было, нет и, видимо, уже не будет. Федор Иванович никогда не простит меня, и я не осмелюсь даже и прощения у него просить, но Бог видит – я желаю ему самого лучшего, а такая неверная жена, как я, – это кара, несправедливо посланная свыше. Матушка моя, Анфиса, сестра! Даже если вы не простили меня, на что я даже и не надеюсь, прошу, нет, умоляю, напишите мне весточку, скажите, как там мои детки, здоровы ли, как растут, всего ли хватает? Федор Иванович, должно быть, заботится о них. Как он сам? Не хворает ли? Я никогда…»

Далее было написано по-французски, которого Лизка, естественно, не знала, и часть текста, довольно большую и посвященную переживаниям Елизаветы, пришлось пропустить. На родном языке женщина писала уже следующее письмо, такое же ветхое:

«Милостивая моя сестра Анфиса! Спасибо, что откликнулась на мое послание и отправила мне весточку из родного дома, который больше родным я называть не могу! Я с нетерпением ждала твоего письма все эти месяцы, и, когда сегодня мне передали его, я едва ли не зарыдала при чужих людях – такая радость переполняла мое сердце. То, что я вынуждена сейчас быть так далеко, – моя расплата за свое любопытство, сладострастие и порочные желания…»

Елизавета радовалась в письме тому, что дети ее и супруг здоровы и с матерью и старшей сестрой тоже все хорошо, и радость эта была настолько неподдельной, что у Лизки вдруг защемило сердце – она почти воочию видела писавшую при тусклой свече одинокую, посеревшую от горя женщину, страдающую в разлуке по детям и ненавидящую саму себя за содеянное, хотя по современным меркам и не произошло ничего страшного, подумаешь, изменила мужу с любовником. С кем не бывает. А тут Елизавета вынуждена была бежать и скрываться от общества. Правда, тут читающая письма девушка задумалась – общество ли только было виновато в поступке прапрабабки? Дочь Пушкина Наталья тоже развелась, лет за 20 или 30 до событий с Елизаветой, хотя у нее тоже было трое детей, однако удачно вышла замуж за прусского принца. Или все дело в том, что Елизавета хоть и была дворянкой, но не высокородной?

Запутавшись в мыслях, Лиза вновь принялась за чтение. Наконец прапрабабка упомянула и про своего любовника.

«За свою любовь к Генри мне пришлось расплачиваться большой ценой. Сейчас я самая несчастная на свете, милая моя сестра. И думаю – любовь ли это была? Делает ли любовь настолько глубоко несчастными, дарит ли столько боли и слез? Несколько месяцев тайного счастья по ночам и раскаяния днем – и почти два года игры в прятки.

Но есть одна вещь, которая позволяет мне все еще чувствовать в себе хотя бы толику достоинства – я не вернулась к Генри и не вернусь никогда, хотя и о нем я много думаю и ужасно скучаю. Чувствую, что он ищет меня, и, как только найдет, достоинства во мне не останется и вовсе, потому что не знаю я, как сопротивляться ему, его словам, его воле. Он смотрит на меня, и я готова отдать все, бросить все, даже себя. И потому я прячусь, нахожусь в бегах, как преступница. Хотя я и есть настоящая преступница…»

Далее вновь было написано что-то по-французски.

В третьем письме были весьма странные и завораживающие строки:

«Генри почти нашел меня, и я вынуждена была срочно уехать, потому, скорее всего, твое письмо, сестрица, не дойдет до меня. Теперь я нашла приют в другом месте. Надеюсь, тут Генри меня не достанет, но сердце мое тревожно.

Он снится мне ночами. Днями мне кажется, что я вижу его в толпе. Он как морфий, Анфиса, если привыкнешь – отказаться сложно, и тянет, тянет, тянет. Всю душу уже вытянуло. Пишу тебе в крайнем отчаянии, потому что не могу больше. Кажется мне, что схожу я с ума, его любовь извела меня. А самое ужасное в том, что сама я и виновата. Если бы ты знала, Анфиса, кто он на самом деле, ты бы прокляла меня и весь мой род, как это сделали за меня.

Открою страшную тайну. Я влюбилась в чудовище. Отдала ему свой разум, сердце, а теперь он охотится за душой. Но видит Бог, сестра, я не знала, кто он, а как узнала – было поздно! А потому и бегу, чтобы он меня не достал, а через меня – и вас.

Я люблю его и боюсь, а раз боюсь, то и ненавижу.

Помнишь, отец говорил, что глаза мои как синие озера? Сейчас мои глаза как грязевые лужи. Но у меня хотя бы лишь грязь, а в его глазах – зелень, грязь и кровь».

Далее на страничке ничего не возможно было разобрать, как Лиза ни пыталась.

Четвертое письмо, датированное годом спустя, больше похожее на какой-то измятый обрывок, было самым странным, пугающим. Почерк изменился, стал тонким и дрожащим, да и само написанное было пропитано духом сумасшествия:

«Я больна. И душой, и телом. Тело мое рвет болезнь, душу – Он. Он мне снится, а может, приходит. Смотрит на меня, целует, обнимает и шепчет слова на родном языке, который я не понимаю. Но мне говорят, что это все пустое, болезненные видения. Мне становится страшно, но я люблю эти видения. Они – все, что у меня осталось.

Я слышу его голос, вижу в окне, чувствую его запах.

Говорят, что иногда я начинаю звать его, кричать и буйствовать, и потому меня надолго обвязывают веревками по рукам и ногам, но я не помню этого. Совсем не помню. И тяжело болею.

Мои дети отрекутся от меня, и дети моих детей будут страдать из-за меня, и дети детей детей моих – тоже, но, если будет в роду хоть кто-то, кто однажды сможет сопротивляться этим чудовищам, я буду счастлива, где бы ни находилась – под землей или над землей, что, впрочем, маловероятно, – слишком я грешна. Но все же я сумела предпринять кое-что, дабы защитить своих детей, я смогла! Пусть ценою нового греха, но теперь вы все под защитой от него и от таких, как Он.

Он должен прийти ко мне в полночь. Чудовище, которое пьет кровь.

Я боюсь стать такой же, как и Он. Но Он – моя тень в этом черном царстве ночи».

Было еще два послания, но не от Елизаветы Хвощинской, а из больницы, в которой она, оказывается, находилась. Больницы для душевнобольных, содержащейся на пожертвования какого-то там графа. В первом сухим языком было сказано, что такая-то и такая-то, страдающая шизофренией, сбежала. Во втором, отправленном буквально спустя пару дней, было сказано уже другое: такая-то и такая-то пыталась удрать зимой из заведения для таких-то и таких-то и потому получила легочную болезнь, с которой и слегла, и третьего дня месяца была отдана земле и Богу.

Прочитанное испугало Лизу.

Во-первых, сходством имен – Генри и Елизавета. Ладно, пусть Елизавета – имя распространенное, что сто лет назад, что сейчас, но Генри – Генри имя весьма редкое. А человека, в которого прапрабабка была влюблена, звали как раз именно так. Шутка судьбы? Мало того что Лизка так похожа на эту женщину, так и ее мужчину тоже зовут точно таким же именем, и он тоже англичанин, хоть и наполовину. А может быть, на старинном снимке в кулоне Генри тоже изображены ее прапрабабка и… И кто? Ее Генри, который по стечению обстоятельств оказался не только тезкой, но и двойником Генри Елизаветы из начала двадцатого века? Или… самим Генри? Глупости какие! Такого быть не может! Наверняка этому должно быть какое-то логичное объяснение!

Однако найти объяснение этому Лизка не смогла ни через час, ни через два, ни к вечеру. Генри девушка написала сообщение, что срочно уехала к бабушке, и он ничего не заподозрил, видимо, сам был занят на работе, однако, к огромному удивлению и непонятно откуда взявшемуся страху, сказал по телефону то, чего никогда прежде не говорил:

– Ты более чем дорога мне, Елизавета. Я тебя люблю.

Еще вчера девушка бы задохнулась от восторга и закричала бы в ответ, что тоже любит его – до безумия, но сегодня Лизка едва сообразила, что нужно сказать:

– Мне так странно это слышать…

– Понимаю, – вздохнул мужчина. – Такие слова не говорят по телефону. Но не смог сдержать своего порыва.

– Я тоже тебя… люблю, – несколько запоздало сообщила Лиза с гулко бьющимся сердцем.

– Скоро увидимся, – пообещал Генри своим особым голосом.

От бабушки она уехала поздно, на самом последнем автобусе, и дома всю ночь ее мучили какие-то неприятные сны. Вернее, с одной стороны, они были вполне себе приятными – ей снился Генри, который в цветущем ночном саду усадил ее к себе на колени и жадно целовал, повторяя:

– Ты моя, моя Лиза, Елизавета… Моя…

И девушка таяла от его прикосновений и дыхания.

Но с другой… Ей казалось, что над нею летают зловещие тени и кто-то безумно хохочет в стороне, за пышными кустами роз. Потом в саду появилась та самая цыганка, что наговорила ей странные вещи, и осуждающе покачала головой. А вдалеке она четко видела саму себя. Двойник взмахнула рукой, и картинка с садом разбилась вдребезги, как лед, по которому ударили молотком.

«Кто ты? – закричала Лиза, летя в ледяную пропасть вместе с осколками льда. – Ты – это она?»

«Я защитила весь свой род, но вынуждена вернуться, девочка моя, потому что ты пала его жертвой», – прошептал кто-то над ее ухом печально.

Девушка хотела открыть глаза, но не смогла – ледяная бездна затягивала в себя.

Проснулась Лизка совершенно вымотанная и почему-то с четким ощущением, что что-то должно произойти. Она встала, как робот сходила в душ, приготовила завтрак, выпила кофе… Из головы не выходили кулон, письма и смутные воспоминания о сне.

«Я люблю его и боюсь, а раз боюсь, то и ненавижу», – вот что писала прапрабабка Елизаветы о своем Генри.

А что говорила в тот раз цыганка?

«Мужчина твой. Чудовище он. Темнота. Убегай от него, убегай со всех сил».

Вспомнив эти слова, которые словно въелись в память, как чернила в белоснежную скатерть, девушка медленно выдохнула. По рукам побежали беспокойные мурашки. По позвоночнику зазмеился холодок. И даже ладони вспотели. А уж что творилось в голове!..

«Чудовище? Она говорила, что Генри – чудовище, Елизавета тоже писала, что он – чудовище, – мучительно размышляла девушка, сидя на полу, покачиваясь взад-вперед и бездумно глядя на собственные руки, – может быть, она знала, видела, кто он на самом деле?! А ведь еще она сказала, что мне стоит беречься их племени. Их племени… Чьего? Господи, кого она имела в виду?! А еще говорила про кровь – и цыганская есть, и еще какая-то, связанная с колдовством».

Девушка вновь набрала номер бабушки, сама не понимая, что делает.

– Лиза, что-то случилось? – не сразу взяла трубку та.

– У меня к тебе есть вопрос, он связан с нашим семейным древом, – делано веселым голосом сказала Лиза. – Скажи, а у нас цыганская кровь есть в роду?

– Есть, – отвечала пожилая женщина уверенно. – У твоего деда по отцовской линии мать цыганкою была. Ты его, правда, никогда не видела. Он до твоего рождения умер. Иначе бы твоего отца хорошенько проучил и не дал ему с Кариной развестись… Да чего уж прошлое ворошить, – вздохнула она.

– Ба, а кто-нибудь из наших предков магией занимался?

– Что за вопросы, Елизавета? – с недовольством отвечала бабушка, женщина советской закалки. – Хотя читала я, что в роду Хвощинских кто-то такой был. То ли бабка Елизаветы Хвощинской, твоей тезки, то ли тетка.

– Мне просто интересно. – И Лизка быстро попрощалась с бабушкой.

Каким-то чудом Ирэна поняла, что в крови Лизы есть цыганская кровь. Совсем немного, но есть. А вдруг и все остальное, о чем она говорила, – правда?

Или это – дикая случайность? Но тогда получается слишком много случайностей, слишком.

– Я должна найти ее, – вдруг сказала вслух девушка и поспешно вскочила на ноги. В голове осталась одна-единственная мысль – найти ту цыганку. Как же ее звали? Ирина? Ирэна? Да, точно, Ирэна!

Может быть, она знает правду?

Окрыленная болезненной решительностью, Лиза, едва ли не впервые за много лет наплевав на макияж, оделась в спортивный ярко-оранжевый костюм с тремя полосками на штанах и рукавах, схватила явно не подходящую для него сумочку, сунула ноги в кеды и, доставая на ходу телефон, помчалась по лестнице вниз.

Такси прибыло почти мгновенно, как будто бы дожидалось ее за соседним углом, да и до нужного места добралось за четверть часа – пробок в это время суток на дорогах не было.

– Где именно остановиться? – осведомился водитель у кусающей губы Лизаветы, и та выдала:

– Там, где цыгане.

– Чего? – не понял мужчина. – Вам на Цыганскую улицу, что ли?

– А что, – заинтересовалась Лизка, очнувшись от печальных мыслей, – и такая есть?

– Есть, – кивнул тот. – Ее так за глаза называют. Это улица в Березовке, – назвал он частный сектор, расположенный в пределах города. Слава о нем ходила весьма дурная. Пару раз девушка проезжала на машине по улицам этого частного сектора и издалека видела стройные ряды шикарных особняков из кирпича, в которых, по слухам, жили очень обеспеченные представители цыганского народа.

– Нет, мне не туда, – помотала головой Лиза. – Мне сюда. Остановите прямо тут.

Вскоре девушка быстрым шагом стала обходить площадь, правда, никаких цыган тут не наблюдалось, как, впрочем, и на соседних улицах. Однако Лизка проявила упорство и проторчала здесь до полудня, мозоля глаза продавщицам в павильонах и хитрому побирушке в нарочито убогом одеянии, притворяющемуся больным, но Лиза готова была поклясться, что у него в руках был айфон!

Время шло. Цыганки не появлялись. Терпение девушки стало давать сбой – если попить воды она еще могла, купив ее в павильоне, то в туалет отлучиться было решительно некуда. Да и батарейка в телефоне почти села.

Неизвестно, сколько бы Лизка простояла тут еще, если бы вдруг ей не пришло в голову спросить о цыганках Розе и Ирэне у продавщиц. Те, странно глядя на девушку, говорить ей ничего не хотели, и даже история о том, что эти цыганки выманили у нее, бедной девушки, золото и последние деньги, отложенные на операцию несуществующему дедушке, их не растрогали. В конце концов от безысходности Лизка обратилась к тому самому побирушке с айфоном.

– Нужна информация, – заявила она, смело глядя на него и махая сторублевой купюрой.

– Она всем нужна, – хмыкнул побирушка и показал три пальца со старательно сгрызенными ногтями.

– Триста рублей? Да ты не офигел ли? – скептически поморщилась Лиза. Побирушка улыбнулся и показал уже четыре пальца – мол, не спорь со мной, хуже будет.

– Ладно-ладно, – закивала головой девушка. – Четыреста так четыреста. Скажи, тут цыганки две ходят. Роза и Ирэна. Первая постарше, с длинными темными волосами, вторая помладше, но посветлее. Ты их знаешь?

– Знаю, – легко согласился побирушка.

– Где они сейчас? – спросила девушка жадно. В ответ ей показали уже пять пальцев.

– За что?! – возмутилась она, но вовремя осеклась, пока цена вопроса не стала еще выше.

– Значит, так, девочка моя, – изрек побирушка вполне себе приятным баритоном. – Эти две дамочки бывают тут каждый день, трутся с утра до вечера, клиентов делают. Роза всех подряд обирает, а Ирэнка… – Тут побирушка показал сразу семь пальцев и хитро улыбнулся, явно показывая, что следующие его слова стоят денег.

– У меня только тысяча, – честно предупредила его Лиза, умолчав о том, что все остальные деньги – на карточке.

– Намек понят, – недовольно отозвался побирушка и зачем-то поправил дырявую шапку. – Гонишь тысчонку и целуешь меня.

– Че-го?! – брезгливо попятилась девушка. – До свидания, я еще твоих коллег вижу, с ними потолкую.

– Стой-стой! – заволновался побирушка. – Просто поцелуй! Ну, ладно-ладно, просто тысяча! Только вперед!

На том они и порешили.

Из торопливого рассказа побирушки Лизе стало ясно, что обе гадалки бывают тут, на площади, каждый день уже пару месяцев. Роза «гадает» и «предсказывает судьбу» простофилям, умело выманивая денежки на то, чтобы убрать некий сглаз, однако сильно не борзеет, с местными представителями власти доходом делится и живет себе неплохо. А вот вторая, Ирэна, – девушка непростая. О ней побирушка даже говорил тише, невольно оглядываясь – не видит ли она их, не слышит ли его слов? Оказывается, эта Ирэна умела гипнотизировать, предсказывала будущее и вообще делала такие вещи, от которых порядочным людям лучше было бы держаться в стороне.

– Страшная женщина, – сделал вывод побирушка.

– А где они сегодня? – с огромным нетерпением спросила девушка, понимая, что нащупала верную ниточку.

– Знаниями такими не наделен, милостивая госпожа, – насмешливо откликнулся попрошайка. – Обычно в это время они уже тут, но сегодня…

– И где мне ее искать? – топнула ногой девушка.

– Вот если бы поцеловала, – завел старую песню попрошайка, – я бы тебе улицу сказал и дом, где живет Ирэнка.

– Еще чего, – фыркнула Лизка. Кажется, нищему она понравилась.

– Ты не думай, красавица, у меня и квартира есть, и машина, и доход стабильный, – заговорщицки подмигнул ей попрошайка, но девушка только поморщилась и вдруг увидела на противоположной части улицы мелькнувшую в толпе цветастую юбку. Девушка сразу догадалась, кому она могла принадлежать, и со всех ног кинулась в ту сторону.

– Стойте! – кричала она. – Подождите! Подождите же!

Однако обладательница юбки стоять не хотела и проворно поскакала вперед, ко дворам, пытаясь затеряться в каком-то узеньком сером пыльном переулочке. Однако не зря Лизавета исправно ходила в фитнес-клуб – ноги ее были натренированы куда лучше, чем у цыганки, и вскоре Лиза догнала ее, исторгнув торжественный вопль.

– Вот я вас и догнала, – криво улыбаясь, сообщила она тяжело дышащей женщине, чьи тяжелые черные волосы разметались по худым плечам.

– Тебе что надо, красавица? – в каком-то ужасе смотрела на Лизку цыганка – к сожалению, это была не Ирэна, а ее старшая подруга Роза.

– Погадайте мне! – заявила хитрая Лиза и сделала шаг навстречу цыганке. Кажется, это был первый раз, когда ее так настойчиво просили об этой услуге. – Ну же! Я заплачу, – пообещала Лизка, забыв, что вся наличка осталась у попрошайки.

Женщина ощерилась.

– Чего это я тебе гадать должна? Ступай куда шла. Я по делам спешу.

– Какие у вас дела? – возмутилась девушка. – Вы на работе. Вот и это… работайте! Гадайте мне!

И упорно сунула руку Розе. Та только головой покачала. Теперь в ней не было лукавства и насмешливости, как при первой их встрече, когда Лиза ждала Генри в машине. Сейчас женщина была собранна, сердита и, пожалуй, напугана. Она почти минуту боролась между желанием послать наглую девицу в дали дальние и уйти и желанием заполучить деньги. Второе все же победило.

– Давай ладонь, – буркнула она. – Левую.

Лиза послушно протянула руку.

– Ну, что там у меня? Короли? Дорога дальняя?

– Все у тебя хорошо, красавица. Король есть. – Цыганка чуть помедлила. – И все с ним хорошо будет. Порчи на тебе нет, сглаза нет, иди уже, а?

– Вы мне врете! Что там на самом деле? Понимаете, – вдруг неожиданно сама для себя сказала девушка, – ваша подруга Ирэна нагадала мне… Сказала мне… Что рядом со мной чудовище и мне от него надо бежать, – выпалила она, подумав, что сейчас цыганка начнет смеяться над ней, однако та отшатнулась как от больного проказой.

– Ничего не знаю, ничего не знаю, оставь меня, – заговорила женщина. Черные глаза ее забегали.

– А где можно Ирэну найти? – спросила Лиза. Ей было не по себе.

– Нигде нельзя, – огрызнулась цыганка. – Нигде ее тебе не найти теперь. Все. Нет Ирэны. И не будет больше.

– В смысле? – не поняла девушка, чувствуя, как в душе начинается буря.

– В прямом! – рявкнула Роза и, прижав руки к груди, сказала тихо: – Нет Ирэны теперь на свете. Нашло ее чудовище и… – Цыганка подняла заплаканные глаза на онемевшую от шока девушку. – И забрало, – прошептала она хрипло. – Но она все видела, все… Предупреждала меня Ирэна. Сказала – увидишь ту, за которой тень ходит, передай амулет. Я не хотела сперва, – призналась гадалка, с неприязнью глядя на Лизку, – но…

– Но? – прошептала та в ужасе.

– Серьги свои сначала выброси. Так Ирэнка велела.

Не понимая, зачем это делает, девушка сняла их из ушей и отбросила в сторону подарок Генри. А гадалка, удовлетворенно кивнув, сунула в руки девушки молочного цвета камень на тонком кожаном шнурке. Та зачем-то надела его на шею.

– Ирэнка не убежала, а ты беги, глупая да красивая. Беги и не дай ему себя найти. Мне Ирэнка шепнула – ты им очарована – околдована. Только все пустое, тьма любое белое пятнышко поглотит. А судьба твоя не такая, как ты думаешь, – вдруг, сощурившись, добавила Роза. – Вон она идет, – добавила она радостно.

Изумленная Лиза оглянулась, не понимая, что ее судьба забыла в пыльном переулке, и стоило ей отвлечься, как потихоньку отходившая назад цыганка дала деру и скрылась из виду. Девушка даже не пыталась ее догнать. Ей стало так дурно от всего того, что она узнала, что едва не упала – голова кружилась и была легкой-легкой, как и тело.

Наверное, она бы точно повалилась на дорогу, если бы вдруг ее не поймали и аккуратно не прислонили к тополю.

– Вы в порядке, девушка? – сквозь шум в легкой, как шарик, голове спросил мужской голос. – Вам помочь?

– А? Что? – разлепила ресницы Лиза – перед ней стоял молодой человек, по виду – типичный ботаник, как тот, с которым Генри спорил на научно-популярной выставке. Выше среднего роста, светловолосый и светлоглазый, в очках, хоть и симпатичный, но невзрачный и такой же пыльный, как и этот переулок. Типичный вечный студент. Или, судя по возрасту, уже аспирант. Видимо, он только что подъехал к дому на старенькой иномарке и с недоумением взирал на Лизавету, приняв ее то ли за алкоголичку, то ли за наркоманку. Впрочем, той было плевать – такие, как этот тип, никогда не были в ее царственном вкусе. И Генри он в подметки не годился.

– Вам помочь? – участливо переспросил парень, поддерживая ее за локоток.

– Спасибо, со мной все в порядке. Просто голова закружилась. Я пойду.

– Идите… Стойте! Может быть, вас довезти до дому? – спросил молодой человек и смущенно добавил: – Не бойтесь, я от всего сердца предлагаю, ничего плохого.

«А почему бы и нет?» – подумала Лиза и милостиво согласилась. Пусть домчит ее до дома, раз так хочется.

В автомобиле она не проронила ни слова, бездумно глядя в окно. Водитель изредка поглядывал на Лизу в зеркало заднего вида, кажется, хотел что-то сказать ей, но так и не решился. Зато девушка, погруженная в свои мысли, словно перепутала реальности – Лиза так привыкла всюду ездить с Генри, что и сейчас ей показалось, что она находится в его машине рядом с ним.

– Приехали, милый? – спросила она, когда машина остановилась у ее подъезда, заранее названного девушкой своему нечаянному водителю.

– Э-э-э… приехали, – осторожно согласился ботаник.

– Ой, – сообразила Лизка, что сейчас ляпнула. – Извините. Перепутала вас со своим эм че.

– С кем, простите? – не понял парень.

– Эм че – молодой человек, – по привычке томно ответила Лиза, но, спохватившись, что тут ловить нечего и вообще у нее проблемы с идентификацией Генри как существа, скупо попрощалась и вылезла из машины, не давая ботанику ни шанса на успешное знакомство.

Ни разу не оглянувшись, она скрылась в подъезде.

Электричества в доме не было, и лифт, как следствие, не работал. Пришлось подниматься по лестнице, и все бы ничего, если бы вдруг на Лизу не напала паника, присущая только приступам клаустрофобии, хотя из небольших окошек под самым потолком и светило солнце. Девушку вдруг стало трясти, позвоночник обвила ледяная змея, по вискам побежали холодные струйки пота, пальцы занемели – в них как будто бы впивались тысячи иголок.

Перепуганная Лиза с трудом доползла до своей квартиры, трясущимися пальцами открыла дверь и едва не рухнула на порог.

В себя она пришла только минут через десять, выпив воды и посидев на диване. Что с ней произошло, она так и не поняла, но этот странный приступ напугал ее. К тому же и телефон не вовремя зазвонил.

«Генри» – значилось на экране.

Честно говоря, разговаривать с ним пока что Лизавета не хотела – ей было банально жутко; она не понимала, что происходит, кто такой Генри, как он связан с ее прапрабабушкой, кто гонялся за ее родственницей и кого она боялась и одновременно любила?

Но когда Генри в пятый раз набрал ее номер, она не выдержала.

– Алло! – крикнула она, понимая, что ведет себя более чем странно, а Генри не нужно знать, что с ней творится.

– Лиза! Куда ты пропала? – зло спросил мужчина. В его голосе чувствовалось беспокойство.

– Извини, я просто принимала душ, – забормотала девушка.

– Что с тобой? – вдруг спросил он. Лизе показалось, что Генри стоит у нее за спиной, и она резко развернулась. Увы, за ее спиной было лишь зеркало, из которого на нее смотрела красивая, но изможденная девушка с кругами под глазами.

– Со мной все хорошо.

– Ложь, – произнес Генри уверенно. – Тебе кто-то что-то дал? – вдруг спросил он.

– В смысле? – не поняла она. Почему-то Лизе показалось, что отражение покачало головой. Но, естественно, это была лишь игра света и тени.

– Где серьги, что я подарил тебе? Ты носишь их? – продолжал наседать мужчина.

– Лежат в шкафу, – забормотала виновато девушка.

– Ложь.

– Нет, что ты! Я…

– С кем ты встречалась? – Генри перебил ее.

– Ни с кем, я была дома.

– Ложь, – повторил он, и голос его звенел сталью. – Кто и что тебе сказал? Твоя подружка промыла тебе мозги?

– Что? – Теперь Лиза не только была испугана, она еще и разозлилась. – Это ты об Алексе так, да? Ничего она не говорила! И вообще не говори о ней в таком тоне. – Испугавшись своего крика, Лиза добавила неуверенно: – Пожалуйста, Генри.

– Прости, девочка моя, – вздохнул он. – Я потерял тебя и не могу совладать с собой. Прости. Сейчас я приеду к тебе. Жди меня. Я приеду и сделаю все, что ты захочешь, – заманчивым тоном повторил он, и у девушки чуть ноги не подкосились. – Ты только моя, – продолжал он. – Ты знаешь, как я по тебе скучаю, малышка? Как хочу тебя? Я думаю о тебе постоянно, Елизавета. Всегда.

Однако если раньше от подобных слов она готова была кричать от восторга и позволять Генри все, что он хочет, то теперь в ее душе правил балом страх. А когда он назвал ее полным именем, так и вообще стало жутко до дрожи.

– Буду через десять минут, – говорил он ласково, и у Лизки почему-то потекли из глаз слезы.

– Я жду тебя, – прошептала она и отключилась. Теперь ей стало совсем страшно. А Генри видеть было сродни пытке. Поэтому Лиза, недолго думая, метнулась к шкафу, сгребла в большую сумку некоторые вещи, прихватила документы и деньги – попутно выяснилось, что она нигде не может найти кошелек, однако сейчас это волновало девушку меньше всего. Также она прихватила с собой ноут, фото и письма своей прапрабабки и шкатулку, в которой лежал подаренный еще давным-давно бабушкой крестик.

Пулей выскочив из квартиры с сумкой, шатенка помчалась по подъезду с сумасшедшей скоростью, едва не упав и не снеся с ног соседа с собакой. Сосед закричал, собака яростно залаяла Лизке вслед, но той было все равно.

С отчаянно колотящимся сердцем девушка вылетела на улицу и побежала по дворам к дороге, по которой Генри ехать не должен был, поймала такси и велела мчаться на другой конец города. Телефон она благоразумно оставила в квартире, забрав только карту памяти да прихватив старенький кнопочный мобильник, и теперь даже и не знала, ищет ли ее Генри или скрежещет зубами от злости. Главное – убраться подальше, туда, где он ее не найдет. Поменяв несколько машин и заскочив в магазин, Лизка, как заправский сыщик, остановилась наконец в небольшой, но чистой и уютной гостинице, сняв одноместный номер, – причем умудрилась снять его на чужое имя, благо парнишка за ресепшен был мил и повелся на ее улыбки и взмахи ресниц.

Уже находясь в номере, девушка почувствовала, что ей опять становится плохо, вновь колотит и пальцы начинают дрожать, а голова – кружиться. Перед тем как провалиться в спасительный сон, она ускользающим сознанием подметила интересную вещь – камень-оберег как будто накалился. А после провалилась в царство Морфея.

Ей снилось, что она, босая и в легком полупрозрачном платье цвета молодой травы, шагает по перилам моста – того самого, где они с Генри когда-то целовались. Солнце ослепляло. В синей, как небеса, реке неспешно плыли в разные стороны алые розы. А глубоко под водой мерцал ночной город-медуза.

«Лиза», – прошептал ветер, запутавшись в ее распущенных волосах.

Девушка несмело улыбнулась и продолжила путь.

«Лиза», – настойчиво повторил он, мятной прохладой касаясь горячей кожи.

Она продолжала идти, широко расставив руки, как канатоходец.

«Лиза!» – почти прокричал ветер и сильным порывом попытался сбить ее с ног. Она устояла, и тогда ветер, рассердившись, подул так, что растворил в воздухе нежно-зеленое полупрозрачное одеяние и уронил Лизу вниз, в холодную вязкую реку. Девушка уже вздумала тонуть, но ей не позволили этого сделать – из реки появились руки и прижали обнаженной спиной к чьей-то груди.

«Где ты? Я найду тебя», – тихо зашелестел ветер в ее голове. Руки осторожно принялись исследовать ее, как будто бы принадлежали мастеру, решившему создать прекрасное изваяние – точную копию девушки, а потому ему необходимо было коснуться каждого сантиметра ее тела, изучить, понять, запомнить.

Лизе было и страшно в этой ледяной воде, и… ужасно приятно. Она то пыталась бороться, то отдавалась нежным рукам.

Солнце померкло, в глазах запрыгали красные мошки, дыхание сбилось.

«Ты моя», – шепнул довольный ветер, в последний раз надувая щеки.

Все вокруг накрыла смертельно холодная темнота.

Но в ней, в отдалении, вдруг появилось ее лицо – синеватое, уставшее, со странными покрасневшими глазами. Сухие губы разлепились, и Лиза услышала едва слышный голос:

«Он тебя ищет, а кулон не дает ему отыскать тебя. Мне бы такой в свое время… Убегай, Лиза, убегай! Он – вампир».

Темнота нападала сильнее. Она сдавливала виски, грудь, добираясь до самого сердца, стискивала ребра, мешая дышать.

Лизка закричала и… проснулась от собственного крика, с удивлением поняв, что комкает пальцами простыню. Сердце стучало как бешеное. Тело хранило остатки чужих прикосновений – конечно же, тех, которые были во сне.

Она осторожно встала, поняв, что за окном уже очень темно и уныло светит обкусанная кем-то луна.

Лиза вдруг заметила, что окно ее номера открыто, хотя она точно помнила, что, когда засыпала, оно было запертым – так холодно ей казалось.

– Я сойду с ума, – сказала сама себе Лиза, сжимая ледяными пальцами край одеяла. – Или уже сошла.

Чтобы нарушить звенящую тишину, она включила телевизор. Но кошмар продолжался. Девушка попала на местные новости, на сюжет, в котором рассказывалось о том, что в городе пропал известный исследователь из Петербурга, приехавший на научно-популярную выставку «Грани жизни. Ключи науки к тайнам бытия», где представлял свой проект, посвященный новому слову в непогружных нейроинтерфейсах. Был у себя в номере и исчез при загадочных обстоятельствах. Его коллеги тотчас подняли тревогу, а поскольку полиция бездействовала, обратились на телевидение.

Лизка покрылась мурашками от услышанной новости. Перед глазами стояла сцена в мужском туалете клуба, где этот самый исследователь разговаривал по телефону, боясь за свою жизнь.

Наверное, Генри с ним что-то сделал.

Ей вдруг вспомнилась последняя фраза, сказанная самой себе во сне, и девушка захохотала. Она смеялась – до слез, в голос, хлопая ладонями по кровати, но только вот радостно ей не было. Пазлы постепенно сложились в целую картинку – не хватало разве что пары штук.

«Он – вампир».

Что делать, Лиза не знала. Ей было страшно.

«Он может поджидать в моей квартире, – мелькнула мысль, – я же давала ему разрешение входить. Вроде вампирам только это и надо. Господи, это что же, все на самом деле?»