Глава 2. На крыльях моря
Юля не могла плакать. Она сидела на макушке драконьей головы, перебирала острые, как ножи, перья и не огорчалась, когда резала пальцы. Иссеченные руки поили Нагльфара, и дракон лишь вздыхал, принимая подарок.
Он шел, держась по ветру, и огромные лапы мелькали, касаясь водяной глади. А море, успокоившись, превратилось в сине-зеленый камень. Нарядный срез изредка раскрывался трещинами, выпуская треугольный плавник косатки. Еще реже кит показывался целиком. Он выпрыгивал из воды, повисал на мгновенье и вновь падал белым брюхом на каменную гладь. Летели брызги.
— Деточка, хватит уже, спускайся! — Снот сидела рядом с рулевой лопастью, и глядела на море.
Все глядели на море, хотя Юля понимала — бессмысленно.
Она сама искала.
Спускалась к волнам, поднималась высоко, когда само море становилось лишь кипящим водяным котлом. И вновь летела к нему, к черному, блестящему.
Звала.
Не дозывалась.
И ветер, разворачивая крылья, выламывал их. Потом он просто смел Юлю с неба, и она лишилась крыльев. Без крыльев тяжело.
— Поплачь, если будет легче.
Кошка вскочила на борт, и оттуда перепрыгнула на массивную драконью шею. Нагльфар зарычал, тихонько, но Юля научилась различать его гнев.
— Поплачь.
Теплый шерстяной бок коснулся руки, впитывая бесполезную кровь.
— Плачь…
Юлька не помнит, как плакать. Слезы жгут глаза, но остаются внутри, проваливаясь к самому сердцу.
— Это был правильный поступок, милая, — Снот забирается на колени и, поднявшись на задние лапы, передними обнимает Юльку. — Он дал нам шанс.
— И умер.
Сказала, хотя дала себе самой обещание, не произносить вслух этого слова. Всех слов о смерти…
— Если умер здесь, то…
— И там тоже. А в отличие от меня, у него нет запасных жизней, — жестко обрезала Снот. — Я предупреждала тебя о тщетности надежд. Я предупреждала… поэтому, лучше поплачь. Отдай слезы морю. И тогда ты снова сможешь летать.
— Я больше не хочу. Стой, — Юля сняла кошку. — Но если жив там, то…
— То жив здесь. Это не имеет значения.
— Почему? Ты ведь можешь посмотреть. Просто посмотреть и все!
— Да.
Косатка догнала корабль и пошла рядом. Теперь она не пряталась в глубине, но словно бы лежала на волнах, поворачиваясь то одним, то другим боком, и тогда спинной плавник входил в воду и рассекал ее, словно огромный плуг.
— Тогда… пожалуйста, — Юля сжала кулаки, выдавливая кровь на кошачью голову. — Пожалуйста, если ты можешь…
Капли падали и уходили. Однажды Юленька — другая, прежняя — опрокинула вазу с цветами. И хрупкие гвоздики сломались, а вода выплеснулась на ковер и тут же исчезла. Она сидела внутри, у жесткого основания, но ворс оставался чистым.
Как Снот.
— Нет, — ответила кошка.
— Это так сложно?
— Нет.
— Тогда почему?!
— Потому что нам некогда. У нас есть дела куда более важные. Посмотри, что ты видишь?
Море. Небо. Нагльфара. Джека у рулевого весла. Косатку. У китов человечьи глаза, и Юля этого не знала.
— Впереди Клыки Волка. А за ними — Хельхейм. Позади же — не только драугр, но и Варг собственной персоной. Мы не можем позволить себе остановку.
— Даже ради Алекса?
Кошка отвернулась и прыгнула на палубу.
— Мы можем вернуться? — обратилась Юля к Нагльфару.
— Дитя стальных мечей и грозных бурь, я огорчу тебя отказом. Плененный словом, я приму твой гнев, но не свое бесчестье.
Юля кивнула. Она поднялась, выпрямилась, хотя стоять на плоской драконьей голове было неудобно, и с трудом подняла отяжелевшие руки.
Если никто не хочет помочь, то… она справится сама.
— Погоди. Спустись, пожалуйста, — Джек держал рулевое весло крепко, налегая всем телом. Все равно он слишком мелкий, чтобы действительно справляться с кораблем. Ему лишь позволяют думать, что он ведет коня морей.
Настоящие рулевые выглядят иначе. Откуда Юльке знать? Ниоткуда. Это не ее знание.
— Спустись. Поговорить надо. Пожалуйста, — добавляет Джек, хмурясь сильнее прежнего. — Успеешь улететь.
Наверное, он прав, тем паче, что улететь не получается. Собственные руки тяжелы, как будто набиты изнутри мокрым песком. И Юлька соскальзывает по драконьей шее на палубу.
Когда-то палубы были красны от крови и скользкими змеями вились по ним кишки. Когда? Давно.
— Тебе нельзя уходить. Это — опасно.
— И что?
Юля больше не боится. Когда-то — она помнит то время, но смутно — она боялась постоянно, теперь же просто не хватает сил взлететь.
И выловить из воды… что?
— Ничего. Ему не понравится, если тебя здесь не будет.
— Не понравится? Да мы не знаем, вообще жив ли Алекс! И не узнаем, если будем просто сидеть… ждать чего-то.
Юля сжала кулаки, вдавливая ногти в израненные ладони. Боль оглушала, но и успокаивала.
Им, тем, которые сходились в битве, тоже бывало страшно. И тогда они умирали. А Юлька, точнее не она, но другая, утаскивала души.
— Я думаю так, — сказал Джек не своим, жестким голосом. — Мы дойдем. Я стану Владетелем. Я буду владеть всеми морями и землями, и вообще всем тут. Так?
— Вне всяких сомнений, — Снот точила когти о мачту.
— И тогда я спрошу. Мне ведь ответят?
— И ответят. И вернут. И сделают все, чтобы угодить. Нужно лишь достичь Хельхейма. Там все ответы… именно там… и Джек верно говорит, о крылорожденная. Если твой друг жив, то это — самый верный способ его вернуть. Видишь? Ничего сложного. Теперь главное — успеть. А мы успеем. Если, конечно, поторопимся.
— Хорошо, — сказала Юля. — Но если ты меня обманешь.
— О, тогда ты сможешь убить меня. В конце концов, у меня остались целых две жизни. По нынешним временам — настоящая роскошь!
Кошки умеют улыбаться так, что начинаешь им верить.
Клыки Волка торчали из пасти моря, из черной воды, которая бурлила и пенилась, потоком врываясь в узкий каменный проход. Она ударялась о стены, разлетаясь брызгами, заполняя гранитную глотку. И поднимавшиеся над водой скалы смыкались в вышине, заслоняя само небо.
Волна катила за волной.
Нагльфар шел напролом. Глотая водяные осколки, он отфыркивался, всхрапывал, пытался удержаться на плаву, и все равно проваливался, подставляя борта ударам.
Тело его изгибалось. Шкура на бортах трещала, и парус громко хлопал на ветру.
— Держись крепче! — велела Снот, забиваясь в щель, прикрытую бортом.
Юлька держалась.
Получалось легко, пальцы окостеневшие впились в мачту, словно крючья. Ноги не отпускали палубу. И каждое движение Нагльфара Юлька ощущала всем своим телом.
Нельзя противиться морю. И ветру. И предназначению.
Какому?
Отпустив мачту, Юлька расправила руки, слишком тяжелые, чтобы стать крыльями. Она сделала шаг и удержала равновесие, как и на шаге втором, а затем — третьем.
— Не дури! — крикнул Джек, повиснув на рулевом весле. Толстая деревяшка вычерчивала узоры на воде, и Нагльфар, повинуясь ей, плясал. То один, то другой борт принимал удары водяных копий. И щиты трещали, рассыпаясь в прах. Шершавые языки волн лизали броню, срывали ногти. Те не тонули, но собирались пленкой, синей ряской, которая шевелила живыми корнями.
Взревев от боли, Нагльфар поднялся на дыбы и всеми веслами впился в широкую спину сизого вала. А каменная волчья глотка втянула водяной язык. Лишь соленые искры сыпанули рикошетом, пробили и плащ, и рубашку, добрались до самого сердца.
Не убили.
— Мы прошли? — спросил Джек, глядя отчего-то на Юльку. Она лишь пожала плечами: ей-то откуда знать? Наверное, прошли. Кипящее море осталось за чертой из гранитных клыков.
Нагльфар крался по узкому протоку, касаясь веслами стен. Раздавались скрип и скрежет, тяжелые удары драконьего сердца рождали эхо, которое тонуло, заблудившись в тысячах нор, источивших камень. Вверху узкой белой полосой висело небо, а из глубины, на Юльку смотрело солнце.
— Оно настоящее? — Джек вдруг отпустил руль. — Оно настоящее?
Разве не видит? Разве не ощущает жар, исходящий снизу. Этот жар вываривает воду, делая ее тягучей, словно сироп. И киль Нагльфара увязает в ней, начинает плавиться, гореть, распространяя смрад паленой кости. Дракон ползет, извиваясь, стирая и без того разодранные борта о камень, но усилия тщетны. И тогда, отчаявшись, он выдыхает пламя. Оно катится по воде шерстистым комом, становясь все меньше и меньше, пока вовсе не рассыпается на сотню зеленых светлячков. Светлячки умирают медленно.
— Я как медведь, привязанный к столбу! Нельзя бежать — я должен драться с псами! И где мой враг? Где он! Я жажду боя!
Зашипело оперение на шее, и Нагльфар вновь рванулся из карамельного плена. Его голос перешел в рев, а рев сотряс скалы, обрушив камнепады.
Гранитные осколки летели, ускорялись и ударяли в карамельную воду, вязли в ней и тонули уже медленно. Другие обрушивались на парус, раздирая его, словно когти. Третьи стучали в палубу.
Кости хрустели. Рвались нити. И все сильнее пахло паленой костью.
— Путь к пыльной смерти? Пламя для огня? И я, как головешка, в пасти моря? Бесчестна смерть подобная! Уж лучше грудью сесть на риф, гранитному клинку позволив…
— Тихо! — Юлька взбежала на нос, перепрыгнула на шею и обняла дракона, заслоняя крыльями.
Перья пружинили, принимая удары.
Было больно.
— Тихо. Мы пройдем. Нам ведь надо пройти, верно?
— Прости… — он выдохнул дым и, вывернув шею заглянул Юльке в глаза. — Прости… но ныне я бессилен. Пылаю. И вот-вот уже я стану сам себе костром посмертным. Достойная судьба безумцу и лжецу. Лети, крылатая, и помни о Нагльфаре.
— Не улечу.
Юлька коснулась драконьих глаз, темных, полупрозрачных — два выпуклых зеркала, в которых отражается она — уже не человек, но еще не птица.
— Сил нет. Совсем, — призналась она.
— Тогда иди. Спеши. Беги. Спасай себя. На скалах этих тропы узки, но все ж, которая подобна лани, козе с легчайшей поступью ее, пройдет.
Пламя пробовало на вкус борта. Рыжие языки поднимались по веслам, переламывали их с хрустом и не позволяли осколкам долететь до воды. Жар был ощутим. Дымилась влажная одежда и волосы.
— И он пройдет, который называл себе Владетелем Ниффльхейма. Возможно, это правда. Может — нет…
— Джек! — кошачий вопль заставил Юльку вздрогнуть и обернуться.
— Джек, не смей!
Джек стоял на краю борта. Он раскачивался, глядя в пылающую воду.
— Так надо, — сказал он не понятно кому. — Я видел это.
Неловко оттолкнувшись, он прыгнул.
