31
Кость уверенно шагал по тропинке вверх, думая о том, как месяц назад они шли с Максом и Борисом Сергеичем этим же путем. Со всех сторон высились скалы, тропинка иногда раздваивалась, обегая препятствия на пути, снова сливалась, и в какой-то момент Костик потерял направление. Они растянулись вдоль тропы, было свежо, и Ксения куталась в ветровку. Когда они вышли на очередную площадку, больше похожую на лабиринт из валунов, Кость признался:
– Кажется, я заблудился. Нужно вернуться назад и попробовать еще раз. Видно, я пропустил нужный поворот.
Денис что-то насвистывал, отбиваясь от комаров, – никакая мазь не спасала от их укусов. Они присели отдохнуть в каменном лабиринте, а Кость побрел по тропе назад, «узнавать» местность. Он шел, вслух доказывая правильность своего пути:
– Вот здесь мы проходили – вот круглый камень, я еще на него наскочил в темноте. Дальше поворот и круто вверх, это я помню. А вот развилку я и не видел, наверное, на звезды смотрел. Черт! Куда же идти? – Он задрал голову вверх и громко спросил: – Куда сворачивать?
Он не заметил, как перед ним вдруг появился Макс.
– Ну, здравствуй, ботаник! – Рот до ушей. – Долго от нас бегать будешь?
Кость от неожиданности вздрогнул.
– Ну ты даешь! Испугал. Откуда… тьфу! что за дурацкий вопрос. Ты следил за нами? – Огляделся по сторонам. – И Борис Сергеич здесь?
– Здесь.
Из-за скалы появился Борис Сергеич. Ткнул пальцем Костика в грудь.
– Что там у тебя, рассказывай!
Кость раздраженно повел плечами.
– Нечего рассказывать, документы у Гилберга, его головорезы напали на катер. Они, наверное, и за вами следили. Молитесь, что живыми ушли. Видимо, знали, что искали.
– Ты ведь тоже знаешь. Не поделишься с друзьями информацией? Или решил спрыгнуть?
– Ха!.. Спрыгнуть. Можно сказать и так. Что ж, ладно. Знаю. – Кость вызывающе глянул на них. – Только нам не по пути. Я решил остаться в институте. Это моя специальность, мне предложили место. Понимаете? Это мой шанс!
– Ты же не хочешь, чтобы мы рассказали о тебе много интересного?
– Вы мне угрожаете? Фьюить! – Он скрутил им дулю. – Пожалуйста, всё равно. А по поводу бумаг нет никакой тайны. Профессор пропал где-то в этих местах, изучал воздушные массы – там что-то с физикой. Короче, покажите место, где мы его видели, что-то я запутался в этих скалах.
Борис Сергеич сплюнул. Хрипло продолжил:
– Я еще тогда понял, что надо действовать. Что-то с физикой… Ты меня приводишь в восхищение, прикидываясь бараном! Мы-то покажем. А ты нам что взамен?
– Я же говорю, Петрик – друг профессора, организовал поисковую партию. Я просто хочу поучаствовать, мне это интересно.
– Мы тоже хотим! Нам тоже интересно! – Борис Сергеич придвинулся к Косте ближе, брызнул слюной. – Мы будем рядом.
– Не мешай нам, ботаник. – Макс не улыбался. Сверлил колючим взглядом. – Будешь нам докладывать, что к чему. Понял? Мы рядом…
– Покажите место.
Макс прошел мимо Кости, слегка задев плечом, повернул направо, ткнул пальцем направление.
– Вот сюда и вверх, метров сто.
– Что, так крысой и останешься?
Макс пнул с силой ближайший куст и, потрясая кулаками кому-то невидимому за облаками, заорал в беззвучном нервном припадке. Открыл рот так широко, что хрустнули челюсти.
Борис Сергеич обжег Костю немигающим совиным взглядом. Мягко ткнул кулаком в живот.
– Не прощаемся… – И исчез между скалами.
Кость постоял пару минут, глядя в пустое пространство, и пошел назад.
За поворотом стояла Ксения.
– Ты куда пропал, спускайся!
Он не понял, видела девушка что-то или нет.
Шли молча. Кость чувствовал себя неуютно. Ксения смотрела исподлобья. Спустя пятнадцать-двадцать минут он вывел всех на место, где исчез профессор.
– Это здесь. Вот там он сидел.
Петрик осмотрелся. Поисковые партии уже прекратили работы – прошел месяц, и надежды на спасение не осталось. Славик сел на траву и вдруг сказал:
– В детстве я мечтал стать танцовщиком… Это была самая главная моя мечта. Я даже занимался танцами, и у меня получалось.
Все удивленно оглянулись на Славика. Никто не перебил. Ждали продолжения.
– Сейчас я знаю, что танцевать в Большом уже точно не буду. Мне пришлось выбирать между наукой и танцем. Наука – моя любовь и ненависть одновременно…
– Слава… – начал было Петрик.
– Нет! Я хочу договорить. Это важно!.. Тетрадь отца у меня.
Он достал из внутреннего кармана куртки сложенную пополам тонкую ученическую тетрадь и протянул ее Петрику.
От неожиданности Денис присвистнул.
– Но… что же тогда забрали головорезы Гилберга? – недоверчиво спросил Петрик.
– «Аккумуляцию воздушных масс», первые десять глав. Отец меня убьет.
Петрик осторожно взял в руки тетрадь.
– Тебя не поймешь. Ты то отдаешь бумаги первому встречному, то прячешь от самого себя! Трясця тоби в розум!
– Это какое-то безумие, – возмутилась Ксения, – что же ты раньше не сказал?
Славик вспыхнул:
– Что ты знаешь о безумии, женщина? Безумие – это когда внутри человека тысячи сжатых пружинок, и любая из них может выстрелить внезапно, без разрешения.
Костю бросило в жар. Он подумал: «Круто! Не те бумаги. Выходит, я и не украл толком ничего! Что ж так со мной жизнь? А ведь я чуть не… жизнь расставляет точки. А Славик не так прост, как кажется».
Денис разрядил обстановку:
– Можно посмотреть, Владислав Григорьевич? Там же всё написано! И про переход, и про нужные условия.
Он уселся на траву и принялся листать тетрадь, жадно пробегая взглядом страницы… Петрик с интересом вгляделся в знакомый почерк.
Из тетради профессора Сайко:
«Пусть любой перемещаемый предмет (неважно, живой или неживой) – это математический объект, узел в пространстве. Если связать теорию узлов с топологией трехмерного пространства, мы получаем фиксированную точку на его теле. Пространство и время дискретны… Вернемся к топологии – если трехмерное пространство разбить на замкнутые кривые или на окружности (можно назвать и так) и расслоить таким образом, чтобы их свойства не менялись при непрерывной деформации, мы…»
– Окружности – это узлы? – уточнил Петрик у Дениса, оторвавшись от чтения.
– Узлы. Нужно сцепить эти узлы между собой.
– Как это? – Славик непонимающе переводил взгляд с одного на другого.
Денис вытянул из ботинка шнурок и протянул парню.
– Держи! Завяжи на нем узел. Да, вот так, не затягивай. А теперь перемести его по шнурку. Легко! Завязывай второй узел, рядом. Перемещается точно так же. Теперь пропусти один узел через другой. Тоже легко. Их можно переплести друг с другом, зацепив таким образом, чтобы они образовали свой, новый узел. Можно плести косы, делать что угодно.
– Что за игры! Это же теория, абстракция, это веревка, а не отец, – возразил Славик.
– Я и не настаиваю, что это реальный человек. Я лишь пытаюсь разобрать наш мир с точки зрения математики. Пытаюсь представить себе и вам перемещение во времени. Я и не претендую на саму машину времени, – обиделся Денис. – Ты хочешь притянуть две точки пространства-времени, а, между прочим, эти точки и есть замкнутые линии, шнурки, я и предлагаю зацепить их узлом. И потом есть настолько очевидные истины, что их невозможно доказать.
– Денис, может, ты и прав. – Петрик, насколько мог, пытался понять. – У нас нет импульса для столкновения и захлестывания этих самых узлов. Ведь нужен какой-то импульс для сближения точек или я не прав?
Денис медленно перелистывал странички в тетради профессора Сайко.
– Да, вы правы. Для нас это проблема.
– Импульс отец получил с зонда. У нас нет зонда. Значит, мы не можем помочь ему вернуться. – Славик растерянно посмотрел на Петрика.
Все молчали.
Денис что-то сосредоточенно читал в тетради. Вдруг он поднял голову и громко заявил:
– Да! Мы не можем создать сейчас фрактальный генератор. Да! Мы не можем получить импульс выбивания, но он нам и не нужен. – Он закрыл тетрадь.
– Как это не нужен? – удивился Петрик.
– Мы – принимающая сторона. Мы должны открыть дверь. И ждать.
– То есть импульс – это его проблема?
– Да. И дай бог, чтобы его прибор был целым. Хотя бы частично.
– Хотя бы частично?
– Импульс будет слабее, но если мы ему поможем со своей стороны…
Становилось прохладно, день стремительно таял. Петрик повернулся к Славику:
– Я уверен, мы что-нибудь придумаем. Но время! Опять это бисово время! Его не хватает катастрофически. Что мы можем придумать за один день? Мы должны что-то сделать. Что-то безумное.
– Наш мир, по-моему, достаточно безумен, чтобы мы нашли в нем нужное решение! В безумии можно найти крупицу здравого смысла, – воскликнула Ксения, – просто для поиска нужно применить необычную логику!
Кость увидел, как мелькнули две тени в расщелине скалы. Подслушивают, черти!
– Давайте спустимся вниз и обо всем поговорим, – он хотел увести всех на открытое место. – Пошли!
– Что мы можем придумать… – бормотал Славик.
– Нет, ну как ты не понимаешь, мы можем придумать свой переход! – Глаза у Дениса блестели.
Они быстро спустились вниз. Там уже пылал костер – Ваня спал в обнимку с лэптопом, Лариса что-то варила в казанке. Жюк прыгал рядом, громко требуя чего-нибудь вкусненького. Его хозяин, перепачканный машинным маслом, стоял на палубе «посудины», протирая ветошью руки. Вид у него был счастливый, вероятно, «посудина» была опять на ходу. Ник встретил их восклицанием:
– Наконец-то! – и сразу же, увидев нахмуренные лица, спросил, – Что-то случилось?
– Случилось! Я видела, как Кость встречался с какими-то типами! – Ксения посмотрела на Костю. – Пусть он расскажет.
Тот понял, что она слышала весь разговор. Поморщился. Без колебаний кивнул.
– За нами следят. Это мои приятели… бывшие. Они не опасны и толком не понимают, что к чему. Действуют на авось – нюх-то у них хороший. – Помолчав немного, добавил: – Натасканы на деньги… Ксеня, я всё сказал. Знаешь, я не так плох, не рой наудачу.
Ник пожал плечами:
– Ладно, проехали.
Ксения смешалась:
– Ты… твои проклятые дружки… Я не собиралась подслушивать, – она думала, говорить ли дальше, – не хочу, чтобы ты считал меня такой.
– Забудем об этом.
– Костя, ты ведь лучше, чем кажешься. Если хочешь – уходи.
Она смотрела в упор.
– Не надо меня гнать, – тихо сказал Кость, глядя ей в глаза. – Верь мне.
На щеках у девушки играли блики от пламени – розовые, мягкие бежевые, красные. Сказал так тихо, чтобы услышала только она:
– Ты можешь быть рядом, если хочешь.
Она вспыхнула. Но не отошла. Смотрела исподлобья, ненавидя себя за румянец, вспыхнувший на щеках. Впрочем… это всего лишь блики от костра!
32
К ужину приплыли археологи с раскопок. Петрик связался с ними накануне, зная, что стоянка рядом. Их лагерь разбит выше по реке, в местности Диринг-Юрях.
– Сашка, Разин! – воскликнул Петрик и кинулся обниматься с бородачом.
– Влад, Петрик! Какими судьбами?!
После шумных объятий выяснилось, что Сашка Разин – давний приятель профессора, вместе ходили по молодости в крымские пещеры.
– Мы с ребятами заняты на раскопках Диринга, изучаем стоянку древних. Много интересного могу рассказать, но это позже. Слышал, ты, Влад, всё в поисках с человека. Решил и здесь осмотреться?
– Да тут целая история, без ста граммов не обойтись.
– Ну, это не проблема, – хитро подмигнул, и сидящий рядом с ним такой же бородач-близнец полез в рюкзак.
Они сидели у костра. Сашка рассказывал о раскопках.
– Ну, ты помнишь, сколько шума было вокруг этого открытия. С тех пор найдены тысячи предметов. В основном это каменные орудия – чопперы, отбойники, ядрища-заготовки, неудавшиеся изделия, огромные наковальни, на которых всё это обрабатывалось. Наша группа на прошлой неделе нашла еще одну наковальню. Представь себе огромный камень с плоской поверхностью, испещренный тысячами ударов. Я даже сейчас слышу, как он звучит: «Чжих-чжих, камнем по камню, чжих-чжих!» – Сашка Разин раскраснелся, глаза блестели. – Понимаешь, он смотрит на меня своим слепым испещренным «лицом», этот древний камень, и я вижу весь процесс.
Потом Сашка вдруг вспомнил, как они заблудились в пещере, еще студентами, и нашли выход только через сутки. Сколько их было в связке? Никто не паниковал, выбирались молча. Почти без света, почти наощупь. Вспомнил, как молчали каменные своды – именно тогда он впервые ощутил давление вечности.
– Влад, у камней есть характер! Скрытые возможности! Они помогают человеку переосмыслить многие понятия, – он указал пальцем в ночное небо, – вселенских масштабов, вселенских… понять бесконечность мироздания. Они обладают духовностью.
– Не зря же первые божества были каменными, – согласился Петрик, – священные, укрепляющие силу и дух. А почему укрепляющие? Потому, что для обработки нужны были определенные усилия, навыки, смекалка. В древности с камнем «договаривались», то есть находили нужные формы и свойства.
– Влад, ты же знаешь, мне вечно в голову лезет всякая философская чушь. Вот и сейчас – я знаю, что камень этот лежит здесь всю его каменную жизнь, что он и есть тот самый символ вечности. Мостик между настоящим и прошлым.
– Конечно, представить только, что тысячи, сотни тысяч лет назад до тебя древние люди прикасались к нему, и не такое в голову полезет.
– Что тысячи… миллионы!
– Реальный возраст знают сами камни, – согласился Петрик.
Внезапно на склоне возникла суматоха, беготня на берегу. Крики, визг.
– Свети правее, еще правее! Вот он, бежит вверх! – слышалось в стороне.
Смутная фигура маячила серой тенью на склоне. Метнулась в сторону и исчезла за деревьями.
– А а а, ловите!
– Снежный человек! Снежный человек! – кричали на берегу.
Петрик чуть не подавился сэндвичем. Вскочил, озираясь.
– Смотри туда! – Разин указал на темный склон.
К Петрику рванули Ксения и Денис, Ник и Кость уже были рядом.
– Где? Где?
– Снежный человек! – Луч прожектора, установленного на «посудине», выхватил человеческую фигуру, выглядывавшую из-за дерева. К нему присоединился еще один, с лодки археологов, и вот уже яркое пятно накрыло лохматое чудище.
Все стояли изумленные.
И вдруг, словно провал – наступила тишина.
Петрик жадно всматривался в незнакомое существо – мощное тело его было покрыто светло-серой шерстью, и казалось, что волосы-усы-борода были единым массивом. Шеи не видно, словно голова посажена прямо на торс. Грудь выдавалась вперед, на фоне крупного тела руки казались короткими. В руках существо держало большой камень. Но постепенно у профессора возникло сомнение в достоверности происходящего – слишком спокойно оно себя вело.
Внезапно существо подняло руку и помахало. И тут он почувствовал всю нереальность случившегося. Кто-то включил приемник, бухнула музыка, все зашумели.
А существо начало спускаться прямо к нему, на ходу сдирая с себя лохмотья – накладные плечи, шкуру (и где они только ее откопали?).
Петрик почувствовал разочарование, даже горечь.
– Ха-ха-ха! – смеялся друг Сашка. – Ха-ха-ха! Как мы тебя!
– Ах ты, жук! – возмутился Петрик. – Чортяка, покусился на самое святое! Трясця тоби в бик!
– Знал, знал, дружище, чем тебя тронуть.
Подошел «снежный человек», протянул руку.
– Руслан, – это был парень-археолог из Сашкиной компании. – Рад познакомиться, Владислав Григорьевич. Не сильно мы вас?
– По старой дружбе, понятно, – обернулся к другу Петрик.
– А что ты так удивляешься, Влад? Кто в пещерах выл «пещерным человеком»? Помнишь? Попил кровушки не только у меня, так что считай, теперь мы квиты.
Лаял пес, хохотала Ксения, Ник хлопал по плечу лохматое чудище и обнимался с ним. Петрик не выдержал, улыбнулся. Потом рассмеялся, и было заметно, что он не сердится.
– Жук…
Пес подпрыгнул, пытаясь дотянуться до лица и лизнуть его.
– Да не ты, Жюк, не ты. Господи, и что же в тебе такого французского? – Он пытался уклониться от мокрых и грязных лап, но псу хотелось его лизнуть.
Тогда Петрик присел на корточки и подставил щеку – давай, мол, давай, слюнявь. Потом притянул пса к себе и сказал ему в ухо:
– Подожди, Жюк, мы его найдем, нашего с человека!
Синий пласт наступающей ночи делал огонь костра каким-то особенным. Волшебным. Весело трещали сухие ветки, пламя рвалось ввысь, к небесам.
Ужин был съеден, сметен – Лариса оказалась искусным поваром.
Она приготовила шикарное блюдо – нечто среднее между похлебкой и кашей-размазней.
– Запах божественный! Не помню, когда последний раз ел такую вкуснятину! – заявил Петрик с полным ртом.
– Ты и дома, наверное, на кухне разводишь огонь, а? – хохотнул Ник, облизывая ложку.
– Было дело, – с нотками грусти в голосе пояснила Лариса, словно о чем-то сожалея, – приходилось и на костре готовить, и казанки драить.
Отсветы костра озаряли ее худенькое лицо. Она казалась моложе своих лет. Что скрывалось за грустной улыбкой? Что-то личное. Откуда-то взявшийся светло-розовый шарф смел унылость походного стиля.
– Лара, иди сюда, – Ксения вышла из освещенного круга и побежала к берегу, запрокинув голову вверх, – смотри, серебристые облака!
Высоко-высоко в небе светились тонкие кружева облаков. Лариса подошла к подруге.
– Что ты видишь в них, Ксеня?
– Что? – задумалась девушка. – Чувства. Движение. А ты?
– Несбывшиеся, почти растаявшие мечты.
Ксения посмотрела в лицо подруге.
– Боже, Лара, всё еще впереди!
– У тебя – да. Счастливая! И кого же ты выберешь из троих, Ксеня?
– Почему из троих? – округлила глаза девушка, но вдруг замкнулась, раздумывая над вопросом. Они долго сидели на берегу и смотрели на звезды.
– Ладно, пойдем назад, кажется, археологи уезжают.
– Подожди, а ты, ты… Славика любишь?
Лариса улыбнулась.
– Я всё время бегу… Пытаюсь всё успеть. Я боюсь новых отношений… – Она помолчала. – Очень больно, когда тебя бросают. Но я ведь сказала, серебристые облака – почти растаявшие мечты. Что-то всегда остается. Надежда. Вера.
– Любовь?
– Обязательно. Там, где есть вера и надежда, приходит и любовь. Ну, хватит грустить!
Они вернулись к костру. Там шел ожесточенный спор.
Археологи уже уплыли, но осталось ощущение праздника, а вместе с ним и приподнятое настроение.
– Чертежи не помогут, – заявлял Кость, вышагивая вокруг костра. – Нужно принципиально новое решение. У профессора был зонд, а у нас его нет. Он мог заставить колебаться пространство, а мы не знаем, как это сделать.
– Может быть, вертолет? – произнес профессор, и все уставились на него. – Разин сказал, у них на раскопках есть вертолет, они сканируют с него местность. Конечно, до серебристых облаков и космической энергии мы не дотянемся…
Денис глянул на него исподлобья и забормотал что-то неразборчиво. Как-то он признался, что ему так легче найти верное решение. Когда он разговаривает сам с собой, мысли трансформируются в звуковые волны и он получает дополнительный мозговой импульс. При этом он даже не улыбнулся, мол, я серьезно говорю! Вот и сейчас, в ожидании очередного мозгового импульса, он бубнил:
– …если учесть квантовые свойства пространства-материи… центр вращения пространства-материи за начало системы координат с осями…
Вдруг Лариса сказала:
– Я, конечно, не совсем понимаю принцип фрактального генератора… – Она замялась, очутившись в центре внимания. – У меня колебания пространства ассоциируются совсем с другим понятием. Я играю на фортепиано. Помню, в детстве, когда я неверно играла, учитель музыки бил меня по рукам тонкой линейкой и всё повторял: «Музыка, искусство есть особая форма отражения действительности, ты должна ее видеть, слышать везде и всегда».
– К чему здесь музыка? – пожал плечами Кость.
– Подожди, подожди, – Денис уставился на Ларису, – везде и всегда? Колебания пространства-времени… Ленские Столбы… – Он пытался ухватить мелькнувшую мысль. – …«рябь» ткани пространства-времени, определение координат события… Я понял!
Он вскочил и протянул девушке руку:
– Поздравляю, леди! Блестящая идея!
– Но непонятная, – Кость развел руками, – я ничего не понял.
– Мы устроим из Ленских Столбов музыкальный инструмент. Ваня?
Ваня шумно вдохнул, задержал дыхание, что-то прикидывая в уме, и выдохнул, надув щеки:
– П п п п пр-п. Д да. Континуум?
– Ленский континуум.
– Может, объясните для тех, кто недостаточно ум… силен в музыке, – возмутился Ник. – Слово «Ленский» до меня дошло. Пожалуйста, разъясните слово «континуум».
Петрик кивнул:
– Это электронный музыкальный инструмент, его разработал, кажется, какой-то профессор электроники или инженер ЭВМ, точно не помню. Там вместо клавиш – сенсоры, определяющие силу давления и положение пальцев.
Денис уже излагал теорию превращения Ленских Столбов в континуум, щедро пересыпая ее терминами математического характера, при этом он размахивал руками.
– Скалы – это же отличная имитация клавиш, кнопок, чего угодно… инструмент! С вертолета будут посылаться импульсы в определенные точки.
– Чтобы возмутить состояние пространства-материи вокруг конкретной точки! – воскликнул Петрик. – Конечно, импульсы будут слабыми, но состояние промата в этой точке нестабильно. Мы откроем Матвею дверь, и если его устройство хоть как-то функционирует, он шагнет в нашу действительность.
– Боже, посылать импульсы в Ленские Столбы… Что о нас подумают! – хохотнул Ник.
– Пусть думают, что хотят, лишь бы сделали так, как мы просим, – Петрик набирал номер Разина.
– Нужна карта местности в электронном виде плюс программка, чтобы наметить точки. Есть у меня… – Ваня уже колдовал над клавиатурой.
Ник подумал, что никогда не станет таким, как Денис – умным… нет, безумным. Возможно, в этом безумии и заключена его сила. Он ревностно следил за парнем, а тот что-то доказывал, наверное, самому себе:
– …мощность континуума, если рассматривать его как множество точек, есть единая некая реальность…
«Хлюпик, – думал Ник, – ему бы очки на нос нацепить для полноты образа. И что в нем Ксеня нашла?» Он вдруг заметил, что Ксения с восхищением слушает парня. Ее глаза блестели, щеки раскраснелись. Потом он перевел взгляд на Костю, и с еще большим удивлением увидел, какими влюбленными глазами тот смотрит на Ксению. «Еще один соперник?» – подумал Ник.
– …мы вызовем возмущение, «рябь» промата… – Денис листал тетрадь профессора. – Вот оно!
Из тетради профессора Сайко:
«…тело времени – это множество временных точек. Есть пространство, оно также дискретно. И есть их единое содержание – материя. Состояние всех точек стабильно. Если заставить эти микроскопические точки колебаться, это вызовет «размытость» их граничных состояний, и как следствие – стирание границ. Когда раскрывается временная точка, размытость между этой точкой и любой другой позволяет сцепить их и перейти из одной точки в другую. При этом на какое-то время возникает новая система координат с общей точкой отсчета. Когда размытость исчезает – общая система координат распадается и каждая из двух временных точек снова становится началом системы координат своей текущей действительности…»
– Профессор просил пока всё держать в тайне. До его возвращения. Конечно, если он не вернется, мы обязаны рассказать об эксперименте! Во первых, это открытие необходимо миру. Во вторых, он верил в то, что делает, ведь создать машину времени проще, чем понять ее! Поэтому он и хотел предъявить доказательства. Без них ему не поверили бы. Впрочем, я сомневаюсь, поверят ли сейчас. Сказать о проколе должен он сам. Он и скажет. – Петрик говорил с такой убежденностью, с такой неподдельной искренностью, что всем стало понятно, мол, как сказал, так и будет. Точка.
Ваня рассматривал на экране трехмерную картинку местности. Денис подошел к нему и объяснял что-то, и тот соглашался или не соглашался, хмыкал, но бил по клавишам.
Славик подсел к Ларисе, обнял ее за плечи и что-то говорил на ушко, а она смеялась, звонко, счастливо. Петрик листал тетрадь профессора. Только Ник был в стороне. Он сжался весь, сгорбился, то ли от холода ночи, то ли от одиночества. Он чувствовал себя виноватым – в том, что не такой умный, как Денис или Ваня. Не такой общительный, как Славик. Не такой симпатичный, как Кость, и не такой всеобъемлющий и серьезный, как профессор Петрик. Он словно попал в тупик. Он рвется вперед, но впереди – стена из непонимания и неловкости. Нужно развернуться и поискать другие пути. Он нащупал кольцо в кармане – металл был холодным. Ник шагнул назад, уходя в темноту – посидит на берегу, подумает о жизни, всё равно никто не заметит его отсутствия.
Внезапно возле костра появились двое.
– Всем сидеть на местах! – заорал молодой, его волосы были стянуты в хвост.
Тот, что постарше, держал в руках пистолет. Он направил его на Петрика и прохрипел:
– Кто шевельнется, получит пулю. Я не шучу!
От неожиданности все потеряли дар речи.
– Макс, бери бумаги!
Тот, ухмыляясь, направился к Петрику и грубо вырвал у него из рук тетрадь. Повернулся к Косте:
– Кость, ты с нами?
Тот хотел ответить что-то резкое, но только сплюнул, ругая себя за беспечность.
– А вот и дружки… – пробормотал Ник.
Ему понадобилось мгновение, чтобы понять – он должен что-то сделать, бандиты его не видят. Но что? Что?
Справа пистолет, слева – раскрытая тетрадь. Он не раздумывал, просто сделал шаг из темноты к Максу, с силой дернул за хвост, откинув назад голову преступника, вырвал из его рук тетрадь и бросил ее в костер.
Листы вспыхнули мгновенно, выбросив вверх сноп искр.
Макс замер – теперь, когда тетрадь сгорела, его геройство утратило всякий смысл. «Проклятый хвост, всё из-за него!» – мелькнуло в голове. Он трусливо отступил назад, оставляя сообщника одного.
– Уходим…
– Идиоты! – яростно выкрикнул второй. – Какие же вы идиоты! Все были бы миллионерами, все! Каждый из вас! – Он отступал в темноту. – А теперь – фью! – Он швырнул пистолет на землю.
Все молчали. Даже когда он исчез в темноте, никто не двинулся с места, словно не хотели принимать того, что случилось. Пистолет оказался игрушечным.
Ник в растерянности глядел на друзей. Опять он сделал что-то не так? Сердце билось у самого горла, руки дрожали от возбуждения.
– Чертов Кость! Пусть катится… да скажите же что-нибудь!
Непроницаемая, осуждающая тишина.
– Тетрадь сгорела… – сказал кто-то.
– Наверное, так будет лучше, – выдавил, наконец, Петрик и замолк. Подсознательно он ждал чего-то подобного, хотя знал, что сам бы ни за что не решился бросить чертежи в огонь. – Теперь-то нам никто мешать не будет. А Матвей всё восстановит, когда вернется. Всё! Нет никаких бумаг!
– Эти бумаги приносят несчастье, игрушка дьявола – этот прокол во времени. Весь мир сойдет с ума! – Славик уставился в огонь. – Гори всё ярким пламенем.
– Ты смельчак, Ник, – Денис хитро подмигнул, – счет ровный – два-два, приятель!
«Да уж, – подумал Ник, – не люблю зависеть от случайностей! Но, похоже, я снова в игре».
33
Каменный век
Они шли по лесу уже несколько часов. Профессор хромал, он опирался на крепкую палку, но это не спасало от боли. Нога распухла. Кусучие насекомые жужжали над головой, он уже и не отмахивался – не было сил.
Между ним и Лешем расстояние в несколько метров. Иногда оно увеличивалось – Матвей отставал, надо было внимательно смотреть под ноги, чтобы не наступить на змею или не споткнуться о корягу. Однажды за ним погналось что-то мохнатое – выскочило из кустов и кинулось вслед. Он едва успел отдернуть ногу, оттолкнув палкой шипящий клубок, и тот прыгал вслед за ним еще несколько десятков метров, то ли на двух, то ли на четырех лапах.
Матвей напрягал зрение и слух, улавливая шорохи в лесу, и не хотел даже думать, что происходит в стороне от тропы.
В просвете мелькнуло что-то цветное, яркое, Матвею показалось – большая птица. Он чуть пригнулся, пытаясь разглядеть диковинное пернатое. Внезапно резиновая подошва предательски соскользнула на замшелом камне, и он упал со всего размаха в сторону от тропы, не удержался на склоне, покатился вниз.
Несколько секунд падения.
Взгляд выхватывал лишь отдельные кадры водоворота – небо, трава, деревья, и он вдруг погрузился во что-то холодное, мокрое, липкое. Грязь?
Попробовал подняться, но неожиданно ушел еще глубже. Ноги не чувствовали опоры. Руки в царапинах, на лбу наверняка ссадина. Еще не понимая, что случилось, попытался вылезти из тянущей вниз массы, но та со всхлипом увлекла его вниз. Профессора бросило в пот – трясина! Он закричал. Рванулся, но липкие болотные пальцы держали крепко. Откуда, откуда здесь трясина? Теперь он боялся даже пошевелиться, зная, что зыбкая топь потянет вниз.
По пояс в ловушке, осмотрелся – видимо, когда-то здесь протекала река. В нос ударил запах ила и тины. Вокруг шуршали крылья птиц.
Вверху на склоне росли деревья, но тут, в низине – только толстый ковер из трав и плетущегося кустарника. Он закричал. В ответ услышал резкие звуки – то ли визг, то ли лай. Он поискал глазами зверя и увидел на дереве двух обезьян. Одна висела на руке, ухватившись длинными тонкими пальцами за сук, другая сидела на ветке и кричала. Он почувствовал, что медленно погружается вниз.
– Матвей! – вверху появился Леш. Он что-то говорил, спускаясь.
Профессор закричал, предупреждая об опасности, но Леш уже остановился, осматриваясь вокруг. Косые лучи заходящего солнца касались склона, но низина была в тени.
Сайко подумал, как глупо будет умереть вот здесь, в первобытном болоте. Никто никогда не узнает, что случилось с ним.
Да полноте, кто вообще знает, что он сделал прокол во времени? А может, так и должно быть? Он не должен вернуться назад? Жизнь расставляет точки над i. Нет путешествий – нет временного коллапса? Похоронить его в болоте – это защитная реакция организма цивилизации.
Почувствовал, как погружается еще глубже.
Холод уже сдавливал, теснил грудь. Матвей понял, что остались считаные минуты. Он глянул вверх, на Леша – тот бегал по склону, хватаясь за тонкие стволы, и что-то кричал. Что может этот дикий получеловек? Если он, человек из двадцать первого века, растерялся, не знает, как можно выбраться из зыбкой каверны? Здесь нужно подумать, нужны смекалка и время, нужны знания местности, физики, психологии, нужны…
Можно не суетиться, всё равно ему никто уже не сможет помочь.
Неумолимо тянуло вниз. Кричали обезьяны, переходя с визга на свист – интересное у них пение, никогда не слышал, симпатичная парочка. Наверное, к ним подтянулись сородичи, из любопытства. Он видел, как метались по деревьям зверьки, обрывая с шумом листья и ветки.
Холод стискивал грудь. Огромная змея медленно струилась в трех метрах от него. Не сводила немигающий взгляд с человека. Наверняка ее укус смертелен.
Холодный обруч сомкнулся на шее. Смерть уже держала его за горло цепкими пальцами.
Он подтянул руки вверх, оставляя кисти над поверхностью.
Змея застыла на мгновение – маленькая головка качнулась и медленно ушла в сторону, не чувствуя рядом жизни.
Уже подбородок коснулся липкой поверхности. Страх отступил, опасность вдруг показалась очень далекой. Пришло ощущение покоя.
Он посмотрел вверх и нашел в кронах небо. Такое же, родное, знакомое. А каким ему быть еще? Что для неба миллионы лет? Миг.
Губы… Он сжал их в немом крике… закрыл глаза… надежда умирает последней? Так он всегда говорил…
Вдруг что-то коснулось его головы. Матвей открыл глаза и чуть не закричал от радости – верхушка дерева! Он схватился за нее, удерживаясь над поверхностью.
Как? Кто? Леш? Полудикий неграмотный человек? Определил на глаз точное расстояние, выбрал нужное дерево, тонкое и гибкое настолько, чтобы хватило запаса прочности? Взобрался на него, контролируя угол наклона, нашел именно ту критическую точку, на которой застыл, вцепившись волосатыми руками за ствол. И потихоньку сползает вниз, сантиметр за сантиметром, собственным весом вытягивая его из ловушки? И при этом рискует жизнью.
Профессор ухватился крепче за прочные прутья. Болото отпускало неохотно – медленно, чавкая и булькая с придыханием, скользило щупальцами-слизнями по телу.
Матвей долго лежал на склоне, разглядывая над головой, на недосягаемой вышине, маленькие кроны деревьев. Впился взглядом в осколок далекого неба, наслаждаясь каждой секундой жизни. Он думал о том, что судьба подарила ему вторую жизнь. Значит, что-то важное еще впереди.
Он с благодарностью обнял Леша, впервые за столько дней чувствуя его превосходство, – люди древности не такие, какими их представляют в далеком будущем. Да, они сильнее и выносливее физически, кто же будет спорить? Но только ли это? Они ярче воспринимают мир – через остроту зрения, чувственные восприятия вкуса и запаха. У них живой ум и развитая фантазия, удивительная смекалка.
Они любопытны по натуре, склонны к великодушию, мужественны и терпеливы. Их жизнь – нагромождение случайностей, она полна приключений и внезапных поворотов.
Образ Нахами вспыхнул в его памяти – эти люди умеют любить и хотят быть любимы. Верят, надеются, ждут. Точно так же, как и во все времена.
Только сейчас Матвей понял, что частичка его сердца останется здесь навсегда. Они шагали дальше, выбирая место для ночлега, а он всё думал о том, что ни за что не откроет дверь в этот мир, ни за что не укажет путь для путешествий во времени. Это всё равно, что дать в руки избалованному ребенку новую игрушку!
Он хорошо знает общество своего времени – сначала они будут играть осторожно, в угоду науке. Постепенно утрачивая интерес, замацают этот мир своими липкими пальцами в угоду любопытству. Оставят раны-следы в угоду алчности и в конце – растопчут, отбросят в сторону, отыскав для себя новую игрушку.
Ночь наступила сразу, как только село солнце. Пламя костра рвалось ввысь, к небесам. Набегал ветерок, трепал, рвал его, играя. Казалось, тьма обрела плоть. В дрожащем свете с трудом угадывались две фигурки, хрупкие на фоне ночного леса. Леш сидел на корточках, подкидывая в костер сучья, профессор лежал рядом, вытянув раненую ногу. Он сменил повязку, наложив новую порцию зеленой массы, которую дала ему Нахами. Боль утихала.
Они шли до темноты, потом развели огонь и поели. И теперь вслушивались в ночные шорохи. Изредка слышался протяжный вой. Где-то невдалеке кричали шакалы. Это был час охоты.
Леш с тревогой поглядывал по сторонам, опасаясь нападения хищников. Конечно, огонь отпугнет их, но спать придется по очереди – кто-то должен поддерживать костер.
Матвей смотрел, как горящие искры уносятся высоко вверх, в бездну над головой, как перемешиваются там с искрами небесными, и вдруг спросил:
– Что для тебя звезды, Леш?
Тот долго смотрел вверх, потом стукнул себя ладошкой в грудь, дотронулся пальцами лба.
– Что? – не понял Матвей. – Ты не понял, звезды, – он указал рукой вверх и коснулся головы, – что ты о них думаешь?
Леш кивнул, подтверждая, что понял. Указал на небо, потом прикоснулся к своей груди, тронул лоб.
– Ты думаешь, размышляешь о звездах? – удивился Матвей.
Леш с улыбкой кивнул. Широким жестом он обвел пространство вокруг, таким же движением охватил небо.
– Я понял, ты считаешь, что там, наверху, свой мир? Огромный, бесконечный? – Матвей посмотрел на друга с интересом. – Ты не поверишь, но тысячи лет спустя люди всё так же думают о звездах, о бесконечности и о времени.
Он подкинул в костер сухие ветки, и пламя взвилось, вспыхнуло с новой силой, выдохнув в небо сноп земных звезд.
Леш уснул, легкий ветерок играл тенями на его лице. Лес вокруг был полон шорохов и звуков. Сначала Матвей вздрагивал и приподнимался при каждом ночном всхлипе, но постепенно звуки слились в один приглушенный, убаюкивающий шум, и он провалился в глубокий сон.
* * *
…Вот он в далеком детстве, стоит на краю каменистого мыса и смотрит вдаль. Сколько ему, семь? Большие голубые глаза внимательно оглядывают горизонт, схватывают, замечают каждую мелочь. Вокруг море. Каждая набегающая волна бормочет о чем-то своем, закидывая брызгами пустынный берег, а с безоблачного неба смотрит холодное солнце. Вчера вечером отец рассказывал о цунами, о тайфунах и бурях на море. Эти загадочные монстры будоражат фантазию маленького Матвея. Они представляются ему семиголовыми, с длинными языками и множеством крыльев. Почему-то ему кажется, что сейчас налетит дракон-тайфун с дыханием под двенадцать баллов и закинет его куда-то далеко-далеко, на неведомый остров.
Мальчишка достает из кармана потертую от частого использования карту – он сам ее нарисовал, находит огрызок карандаша и дорисовывает новую землю на оставшемся пустом пространстве. Тут же вспыхивает в воображении каравелла, и вот он уже ведет свой корабль к новой земле. Встречный ветер, течение отбрасывают судно назад, каравелла теряет фок-мачту. Судно дает течь, но очертания материка уже видны, и он бросается в густые высокие волны и плывет. Берег рядом, он совсем не такой, как все знакомые ему берега.
Песок не песок, трава не трава. Горы – выше облаков, деревья – великаны. Необычная, таинственная земля.
Вдруг что-то хватает его за ноги, тянет, щелкает челюстями…
Тишину разорвал ноющий, холодящий сознание вой. Матвей открыл глаза – оскаленные слюнявые пасти вокруг, плотным кольцом. Тлеющие угли догоревшего костра уже не отпугивали животных, и свора шакалов окружила людей. Их глаза горели над землей ярче звезд – посланники смерти, обезумевшие от долгого ожидания. Одно животное вцепилось в штанину, другие – вот-вот набросятся все разом.
Леш издал громкий вопль и прыгнул в середину догоревшего костра – тысячи ярких брызг разлетелись в стороны, разогнав свору. Он кидал в них головешки точными меткими бросками, попадая в голову, грудь. Запах паленой шерсти ударил в нос. Трусоватые звери отступили на несколько метров.
Тем временем Матвей бросил на угли охапку сухой травы, и огонь вспыхнул с новой силой. Мелкие сучья занялись, весело потрескивая.
Небо уже серело.
Ночь позади.
Впереди – новый день. Решающий.
Надо идти вперед. Домой.
Домой.
34
Наше время
Денис проснулся от жажды и вылез из палатки. Стояла глубокая ночь. Он нашел возле погасшего костра бутылку с водой, отхлебнул. Замер от восторга, увидев океан звезд над головой, лег на траву и долго рассматривал знакомый с детства (или наоборот, незнакомый?) далекий мир. Нашел созвездия, придумал свои.
Внезапно до его слуха донесся приглушенный смех – вспыхнул и оборвался. Он прислушался, но было тихо. Заинтригованный, он встал.
С берега ветер принес новые звуки. Осторожно, опасаясь быть обнаруженным, Денис спустился к реке. Два смутных силуэта виднелись возле воды. Сидели близко, как может сидеть только влюбленная парочка. Тихий смех казался счастливым. Вдруг, словно почувствовав чье-то присутствие, девушка обернулась, и на фоне реки Денис рассмотрел две косички.
Ксения!
Бросило в жар.
Что ж он… не смог…
Коротышка, иссушенный цифрульками! Ему никогда не везло в любви. Да кому он нужен? Возомнил из себя великого математика… рыцарь в доспехах-формулах.
Он отступил назад, поднял глаза к небу, словно помощи просил у кого-то. Звезды… большие и яркие… равнодушно смотрели вниз.
Утро было бледным. Денис стоял на берегу и смотрел, как течет река, она казалась ему темно-коричневым дрожащим полотном. Ветер гнал тучи по небу, большие и жирные, словно стадо коров на пастбище.
– Привет! – Ник присел, зачерпнул пригоршню воды, плеснул в лицо. – Как спал?
Денис царапнул его холодным взглядом, кинул:
– Разомнемся? Или слабо?
Ник удивленно глянул на друга:
– Ты чего? Можно, конечно…
– Да не бойся, я вполсилы, – процедил.
– Э, брат, ты меня пугаешь, весовые категории разные, – Ник окинул щуплую фигурку противника, – не боишься, что проиграешь?
– Я уже проиграл, – сказал Денис так тихо, что Ник не расслышал. Потом громче: – Давай, борьба, пять минут.
– Без правил?
– Можешь без правил, ты всегда так делаешь!
– Да что с тобой? Ты вроде как не в себе? Чего завелся?
– Начали!
Денис шагнул вперед, сделал захват, стремительным напором повалил Ника на песок. Тот разозлился, вскочил на ноги, обхватил руками корпус и сжал тисками.
– Что за муха укусила? – прохрипел в ухо.
Денис сделал подсечку и чуть присел. Попытался сделать бросок, покраснел от натуги.
Ник вывернулся, сделал подножку и повалил соперника, но тот рванул на себя и они покатились – песок хрустел на зубах, забивался за воротник, прилипал к ладоням.
Ник не ожидал такого напора, но, видя воинственный пыл друга, собрался и провел пару приемов. Уложив Дениса на спину, миролюбиво спросил:
– Сдаешься?
– Доволен?! – бросил ему в лицо Денис.
Ник отпустил, поднялся и подал руку.
– Давай!
– Нет! – Денис тяжело дышал. – Ты недостоин ее. Хорошо провел ночь?
– О чем ты?
– Я видел вас… на берегу.
– Я не понимаю, кого – нас?
– Тебя и Ксеню, – он сел. – Черт возьми, Коля, зачем она тебе? Ты же… Я люблю ее.
Ник хрустнул зубами, пристально посмотрел на Дениса. Медленно развернулся и пошел прочь.
– Ненавижу тебя! – крикнул Денис ему в спину.
Коля отошел на несколько метров и обернулся. Глянул как-то странно.
– Это был не я, – сказал тихо.
Он уходил, а Денис сидел и тупо смотрел ему вслед.
Ксения хохотала – она была в отличном настроении. Никакая косметика не может придать женскому лицу счастливый вид. Только любовь. Кость, в защитном костюме, с косынкой на голове, был похож на Рембо. Он готовился к подъему, всем раздавал указания – что с собой брать, к чему быть готовым.
– Чего это ты командуешь, Рембо? – Ник положил ему руку на плечо. – Поговорить надо.
– Я десять лет провел в походах, вижу, что у нас не так. Ксения, разбуди Лэптопа!
Девушка улыбнулась, видно было, каким влюбленным взглядом она смотрит на Костика. Солнышко.
– Так что ты хотел сказать мне? – повернулся Кость. Он думал о чем-то своем. Ник рассмотрел серьгу у парня в ухе, раньше он не замечал ее, как, впрочем, не замечал и самого соперника.
– Нет, ничего. Забудь.
Почему-то он был совершенно спокоен, наверное, от того, что принял решение. Он подошел к краю площадки, нависающей над рекой, достал из кармана кольцо.
«Вот и всё!» – размахнулся и бросил кольцо в реку. Оно ушло под воду без всплеска, тихо, незаметно, как и вся его короткая металлическая жизнь.
– Интересно, какая здесь глубина? – Петрик стоял сзади.
«И когда он успел подойти? Не вовремя», – подумал Ник. Профессор положил руку парню на плечо.
– Знаешь, каков мировой рекорд погружения на глубину?
Ник молчал.
– Сто двадцать четыре метра. На одном вдохе.
– Сто двадцать четыре? – удивился Ник. – Невероятно.
– У мужчин. У женщин – девяносто шесть. Всего две женщины в мире могут погрузиться так глубоко. Отметку в сто метров пока никто не одолел, она словно заколдованная.
– А вы откуда знаете? – Ник с интересом глянул на профессора.
– Было дело, занимался фридайвингом.
– Погружались с весом?
– Да.
Они помолчали, глядя на реку. Каждый думал о своем. Ник вдруг спросил:
– Что вы чувствовали там, на глубине?
– Это целая жизнь, одно такое погружение, – он замолчал, словно не зная, говорить дальше или нет. – Это борьба с самим собой. Борьба разума с бездной и темнотой, где ты должен выстоять. Представь, что ты погрузился на тридцать пять метров. Там совсем другой мир – чужой, и он тебе не рад. Есть только ты, один на один с собой. Темнота и холод давят на твое тело, на твою способность трезво мыслить. В какой-то момент накатывает страх, липкий, всепоглощающий, и с этим ничего не поделаешь – он захлестывает тебя, скручивает целиком, доводит до паники. Хочется вырваться наверх, скорее сделать вдох. И ты пытаешься обмануть организм, проигнорировать, сделать вид, что не замечаешь его. Опустошить сознание, раздвоиться. Ты концентрируешься на чем-то своем, а страх загоняешь на кромку сознания.
– Можно спросить… О чем вы тогда думали?
– Я позволял себе слабость – вызывал из глубины сердца образ той единственной, которую люблю. Любил всегда и буду любить. Ее голос звучал в моем мозгу, а когда появлялись предательские паузы, тогда я просто думал о ней, только о ней, ни о чем другом, хоть и не мог уже вспомнить ее. Просто знал, что она существует. Это помогало обмануть сознание.
– Это уже не спорт.
– Это философия. Когда я понял, что для меня самое главное в жизни, я перестал погружаться.
Ник глянул на Петрика, ожидая продолжения.
– Что же главное? Что вы поняли, можете сказать?
– Я понял, что суета – ничто, есть ты, и для счастья нужно сделать только вдох. Выныриваешь, делаешь вдох и только тогда начинаешь с особой остротой принимать жизнь… – Он сжал Нику плечо, помолчал. Видно, были и у него в жизни трудные моменты, когда приходилось бороться с самим собой. – Ну, так что, Коля, выныривай. Сегодня трудный день, ты мне нужен. Попробуем узнать, что такое время. Надеюсь, обнимем нашего профессора Сайко.
– Скорей бы уже!
Они направились к палаткам.
Возле палаток кипели страсти.
– …метрический тензор. Каждому событию соответствует точка пространства со своими координатами плюс временная координата, – распинался Денис. – Нужно привести во вращение пространство материю вокруг этой точки путем приращения импульса. Здесь работает принцип определенности точек…
– Можно нормальным языком? – попросил Славик.
– Да, да… Э э… Отчего журчит ручей?
– Теперь он явно свихнулся, – хохотнул Кость.
– Ручей журчит от того, что струя воды при небольшом падении захватывает частицы воздуха и погружает их в воду, отчего образуются пузырьки. Они лопаются со звуком.
– А в нашем случае…
– Журчание времени. Перемешивание, сцепление точек пространства-времени.
Петрик потер переносицу:
– А есть во всем этом то, чего нам надо опасаться?
Ваня поднял вверх руку, словно школьник. Глядя на экран, заявил:
– Импульса со стороны серебристых облаков.
– Это почему же?
– Это энергетические импульсы, воздействующие на промат. Впрочем, пока это лишь теория. Никто их так еще не использовал. Они невидимы, неощутимы, не… впрочем, там много «не». Экспериментально их получили при работе с космической энергией.
– Мы не сможем дотянуться до облаков и преобразовать космическую энергию в импульс, но мы сможем заставить Ленские Столбы звучать. Мы с Ваней сделали расчет и определили точки, на которые нужно подавать импульсы с вертолета. Для возбуждения определенного интервала промата, именно в них возникнет геометрическая область, благоприятная для открытия точки.
– Иными словами, мы откроем профессору Сайко дверь, – добавил Ваня-лэптоп.
– Я решил, что нам могут понадобиться зеркала, чтобы подавать сигналы с земли вертолету, и Разин уже привез их. В темноте отраженный от зеркала свет усиливается, пилот нас увидит. Можно начинать хоть сейчас. Вертолет будет в указанное нами время.
Денис встал.
– Значит, вечером всё решится?
– Это всё, что мы можем сделать, – кивнул Петрик.
35
– Десять, девять, восемь… – Ваня отсчитывал секунды до пуска сигнала с вертолета, напряженно вглядываясь в небо. Его охватило беспокойство – наверняка они что-то нарушают. Нарушают целостность Системы Текущей Действительности. СТД. Их не погладят по головке за то, что они делают. Если узнают. Интересно, узнают? Могут через спутник отследить. ФСБ работает четко. Ему еще и самому не совсем понятно, что именно здесь произойдет. Может, и не узнает никто… А если будет вспышка или какой-то атмосферный всплеск?
Интересно, сколько понадобится времени ФСБ, чтобы найти их? Пару десятков минут? Может, меньше. Они всегда рядом.
Семь…
Петрик вглядывался в серебристые облака – тонкие и прозрачные, как шелк. Сквозь них хорошо просматривались звезды, эти множества точек. То, что вверху, то и внизу. Точки. Матвей понял их суть, разглядел возможности пленки, разделяющей Землю и Космос.
Это неравная битва, человек и время. Один на один. И неизвестно, кто победит.
Время – тайфун, ветер, который бьет.
Шесть…
Что-то возникло в атмосфере. Славик смотрел на светящийся конус. Точка-вершина упирается в землю, основание теряется в небесных горизонтах – дьявольская воронка. Большой маленький взрыв, порождающий движение в пространстве-времени. Большой маленький взрыв. А иначе приблизиться к истине невозможно.
Он смутно понимал, что и как происходит. Сын просто смотрел и ждал отца. Ждал… чуда.
Пять…
Зыбкой темной полоской – река. Костик увидел, как по ней движется белый катер. Летит, словно на крыльях. Птица. Повернул к берегу, в их сторону. Неподходящее время для любопытных туристов.
Четыре…
Лариса сжала Славику руку, заглянула в глаза: «Всё получится!» Сказала наугад, просто чтобы поддержать. Она не знала, чего ждать. И вдруг спросила себя, словно в игре из детства – верю, не верю?
Скорее, не верила, такая уж она. Прагматик. Или романтик? Так, может, все-таки верила?
Три…
Денис ждал. Как там говорили «великие» – многие дела считались невозможными, пока они не были сделаны? Машина времени… ведь это только вопрос времени.
Два, один…
– С богом, – прошептал Ваня. – Теперь только он может нам помочь.
36
Каменный век
Это время.
Серебрится между небом и землей, проявившись во всплеске.
Баянист-время.
Нажимает нужные точки-кнопки, выдувая действительность из мехов пространства.
«Какое оно, время, на вкус?
Соленое? Нет, это на губах привкус соли.
А цвет, у него есть свой цвет? Или наш мир проявил его солнечной кистью?
Время шуршит, как песок. Или журчит, как ручей?
Несется локомотивом. Или парусом скользит в вечности?
Оно податливо. Или неприступно?
Прикасается к миру нежно или пальцем по стеклу?
Жесткое или упругое? Хищное?
Скользкое, липкое? Квадратами, бесформенной массой?
Косыми свистящими плетями? Вздыбленное, косматое?
Время-фурия.
Время-штиль.
Оно такое, каким кажется.
Время – мы сами. Это мы его создаем своим воображением. И нет представлений «правильных» и «неправильных», они все верны. Время – это граница между рождением и смертью».
Запрокинув голову, профессор Сайко смотрел на серебристые облака. Читал их, словно раскрытую книгу. А они сочились выбеленными нитями, тянулись, мерцали щупальцами, желая притронуться к его миру. Серебрятся облака – тонкая грань между небом и землей, им всё равно, что находится снизу, а что сверху. Это всего только верх и низ, два свободных конца, которые связываются в узлы и защепляются в петли, порождая границы между большим и малым.
Он скорее почувствовал, нежели увидел, слабый отблеск света на скале, чуть выше того места, где стоял. Удивился чему-то неведомому, замер, вглядываясь в мелькающие блики. Он – словно на палубе корабля, и шумит за бортом простор. Бьется, запутавшись в скалах-снастях, прозрачный воздушный поток. Серпантином убегает ввысь, теряется в облаках. Шагает туманным рассветом всё ближе и ближе, совсем рядом пульсирует в восходящем движении.
Неведомое всегда манит.
Профессор оглянулся назад. Океан древнего мира бился у его ног, доверчиво дышал в лицо. Расправив широкие плечи, человек вдохнул ночной воздух полной грудью, впитал ставшие знакомыми запахи. Внезапный порыв ветра мягко тронул струны притихшего ручейка и, поискав нужный тон, всхлипнул грустной мелодией ночных полутеней. Он принес издалека сладкий запах мяты и кинул Матвею в лицо горсть пыли и лесной трухи. Коснулся губ.
Аввури-мита…
Или ему показалось?
Пора прощаться. Аввури-мита…
Он оглянулся – Леш стоял чуть позади.
– Прощай, Леш! Прощай.
Леш цепляется взглядом, словно хочет удержать. Прощай, Леш!
Матвей сделал шаг вперед.
Тысячи. Миллионы. Его. Отражений. Вспыхнули в зеркале и сфокусировались в одном. И он увидел себя – месячная щетина, всклокоченные волосы. Мятая одежда. Взгляд.
Взгляд! Острый, живой. Настоящий. Как и мысли.
Из зеркала на него смотрел другой человек. Вернее, это был он, только изменившийся, отмытый от серых будней. Удивительный, интересный, свободный!
Да. Свободный.
Он увидел Петрика, Славика, чуть дальше – еще несколько человек.
– Получилось! Я дома! Отыскал свой причал.
Он стоял в точке конуса.
– Матвей! Отец! Профессор! – Все кричали одновременно. Кто-то захлопал в ладоши.
А он стоял и смотрел на них. Улыбался во весь рот.
– Получилось!
После восторженных возгласов и объятий Матвей повернулся к Славику:
– Где тетрадь?
Все переглянулись, Славик начал сбивчиво что-то объяснять. Что-то рассказывать о том, что недосмотрел, не сохранил и не…
– Тетрадь сгорела, так было надо! – перебил его Петрик.
Профессор посмотрел на друга долгим взглядом, словно вдумываясь в сказанное. Сгорела? Значит, чертежей и описания нет. Тем лучше. Теперь у него появился выбор.
Вдруг он отчетливо понял, почему ему снится один и тот же сон. Воспоминание из детства. Он знал, предвидел уже тогда свое будущее, когда стоял семилетним мальчиком на краю каменистого мыса и до боли в глазах всматривался вдаль. Необычная, таинственная земля, которую он так искал – вот она, у его ног. И сейчас налетит тайфун времени с ветром под двенадцать баллов, захлестнет и закинет его куда-то далеко-далеко, на неведомый остров прошлого. Нужно сделать один только шаг к этой необычной, таинственной земле. Так и должно было произойти. Время обманывает вечность.
Аввури-мита…
* * *
– Послушайте! Перемещения во времени чреваты гибелью цивилизации. Я видел прошлое и знаю будущее. Я не хочу обнародовать свое изобретение. Мир еще не готов к нему.
– Вы повторяете слова Эйнштейна, – перебил его Денис. – Тот их сказал после филадельфийского эксперимента.
– Это серьезнее, чем я предполагал. Я настаиваю – информация о моем пробном проколе не должна выйти за рамки нашего круга. Никто! Никогда! Не должен рассказать о том, что произошло в действительности! Иначе вы подпишете приговор человечеству.
– Что, так плохо? – Петрик посмотрел ему в глаза.
– Влад, я всю жизнь мечтал о чем-то таком. Я знал, что есть тайна, которую я разгадаю. Там, – он указал в точку-вершину конуса, – целый мир. Наш мир. И это не фантастика, это реальность. Вся планета замусолена отпечатками наших пальцев, и я не вижу причины, которая помешает нам наследить и в прошлом.
– Ты не имеешь права молчать о таком открытии!
– Последний человек исчезнувшей цивилизации… Он такой же, как я. Путешественник во времени. Его цивилизация не смогла обуздать время, и оно растоптало их. Поглотило. А разве у развитого общества не было уверенности в своих силах? Привычная, бездумная, грубая самонадеянность! Они думали – всё еще впереди! Всё только начинается! В погоне за прошлым и будущим люди потеряли настоящее. Послушай меня, человечество должно быть готово к таким экспериментам. Я повторяю слова, слова последнего путешественника погибшей цивилизации – в мире, где всем управляют деньги, деньги, деньги, не может быть здравого тандема человек-время. Не сейчас. Не сегодня! Я не знаю, когда наше общество сможет распорядиться таким открытием.
Петрик не мог поверить, он качал головой, отрицая услышанное:
– Матвей, мы не имеем права скрывать. Ты – человек науки, мне ли тебе говорить!
– Были и другие цивилизации, кроме той, о которой я рассказал…
– Я не верю…
– Время, ведь оно… доверчиво и любопытно. Время – это дикий зверь, мустанг. Его можно приручить, только мы еще не доросли…
– Смотрите, снежный человек… – прошептала Ксения. Круглыми от удивления глазами она смотрела куда-то за спину профессору Петрику. Тот отмахнулся, мол, опять разыгрываешь!
– Владислав Григорьевич, обернитесь.
Он стоял на том месте, где появился профессор, в мягком свете принимающего конуса. Очертания его фигуры были нечеткими. Это был мужчина средних лет, с правильными чертами лица. Тяжелая квадратная челюсть, выдвинутая вперед, не казалась грубой, а развитые надбровные дуги, словно вылепленные из пластилина, оживляли низкий, убегающий назад лоб. Руки, чуть длиннее обычного, густые волосы, падающие на плечи. Много волос – борода, усы, всё это сливалось в единую массу, скрывая шею.
– Я нашел его… – Голос Петрика звучал хрипло. – Сто чортив в пэчинку! Он существует!
Все стояли и смотрели, боясь шелохнуться, чтобы не спугнуть видение.
– Это Леш, – сказал профессор, – человек из каменного века. Человек из прошлого.
– Он существует, – повторил Петрик. – Я верил! Я знал!
– Влад, мы не имеем права лишать его будущего. Его будущего.
Ник сделал несколько резких движений, ощупывая карманы куртки.
– Фотоаппарат, у кого фотоаппарат? Да где же этот чертов…
Леш вздрогнул от незнакомых звуков и отступил назад. Незнакомый мир всегда пугал его. Он не трус, он готов к схватке с тигром, но… неведомое всегда пугает. И манит. Поэтому он минуту назад и сделал шаг вперед, как и его отец, как и дед, как и многие до него. Хотел увидеть неведомое, познать необычное. Но шаг назад – и он укрылся в своем мире. Прозрачные световые блики всё еще играют на скалах. Из темноты появилась Нахами. Как всегда бесшумно, словно видение.
– Он ушел? – спросила Леша.
– Да. Он ушел в свой мир.
Она опустила глаза. Вдруг, в порыве отчаянья, подняла голову вверх, к звездам, крикнула вверх, неизвестно кому:
– Аввури-мита, Матэ-вей!
Порыв ветра унес ее признание, растворил в пространстве-времени.
– Вы слышали? – Матвей поднял голову.
– Что? – Ксения прислушалась. – Нет, ничего.
– Я ухожу.
Он сказал так тихо, что никто не понял сначала. Только Славик, стоящий рядом, удивленно посмотрел на отца.
– Я ухожу, – громче, словно подтверждая принятое решение. – Славик, твоя мать оставила нас, променяв на… неважно, я воспитал тебя сам. Я люблю тебя, именно поэтому ты поймешь – я должен вернуться. Так будет лучше для всех. Я знаю, ты хотел большего от этой жизни, и я… прошу, возьми мою «Аккумуляцию…», доведи до конца, соавтор! От этого работа только выиграет.
– Но как же…
– Я ухожу. Пока не поздно, – он оглянулся на светящийся конус.
– Вертолет улетает, – объявил Ваня, глядя в небо.
Профессор сделал шаг в сторону перехода. Обернулся.
– Ты понял, Влад? Шифровку? А я ведь сомневался, получится или нет.
– Зря сомневался, – улыбнулся Петрик. – Как в старые добрые времена, помнишь? Фантазия…
– …важнее знания.
– Профессор, – кинулся к нему Денис, – возьмите! Запомните – три в одном! Потом поймете.
Он протянул листок, на котором была карта поисков «тайника».
– Три в одном!
Сайко взял сложенный вчетверо лист, и вдруг его глаза округлились. Взгляд остановился на чем-то позади Дениса.
Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать угрозу. На площадку вырвались трое. Двухметровые громилы. У главного шрам-червяк на лбу. В руках оружие.
– Красавцы! Играете в перемещалки? – Шрам довольно оскалился. – Профессор – ко мне, остальные – стоять на месте!
37
– Первый второму – до цели две минуты. Штурмовой группе приготовиться к захвату. – Голос, отдающий приказ, на фоне болтанки и шума винтов звучал почти обыденно.
– Второй к штурму готов. Жду сигнала.
Ка 50 на фоне звезд казались вестниками смерти – трепещущие крылья тьмы. Вертолеты заложили вираж и устремились к заданной точке. Внизу, в темноте, дышала река, впереди, на берегу, белели палатки. Приборы ночного видения фиксировали людей на площадке в скалах, в стороне от лагеря.
Машины полностью оправдывали свое название «Черные акулы», они и выглядели хозяевами воздушного пространства – стремительные, легкие, изящные. Туповатая морда, короткие плавники-крылья, чуть скошенные к хвосту, под ними – смертоносные заряды. У обычной акулы светло-коричневая шкура, только кончики плавников светловатые. У этой – черный окрас. Различий много, но характер один – обе двигаются с неукротимой уверенностью. Хищники.
– Стоять на месте!
Петрик понял – если он сейчас останется, он не сможет защитить мир. Он оглянулся. Пространство в конусе дрожало, готовое схлопнуться в точку. Сколько у него времени? Шансы исчезнуть навсегда уменьшались с каждой секундой. Не уйдет сейчас – значит, никогда. Он сделал шаг назад, к точке перехода.
– Стоять! – Шрам выстрелил в воздух. – Я убью любого из вас.
Не сводя безумного взгляда с цели, Шрам пошел на Сайко, пистолет – прямо в грудь. Того, что Шрам увидел и услышал за последние пару минут, достаточно, чтобы заставить его поверить в реальность существования перемещений во времени или – в чем там? – во временных точках. Он дрожал от одной только мысли, что удача сама идет к нему, протяни только руку. Он сможет путешествовать во времени! Ха-ха-ха! Гилберг – недоумок, если считает, что он отдаст ему эту власть. Власть над всем миром!
«Господи, – подумал Ник, глядя на пистолеты, – и почему их называют «грачами»? Вороны». Один из бандитов, губастый, вцепился в Петрика, заломив ему за спину руку. Тот согнулся от боли, но вырывался изо всех сил. Второй целился в Ксению.
Ник шагнул на помощь Петрику, но Губастый прошипел:
– Даже не думай! Идиот, спалил бумаги! Ничего, один живой профессор лучше десяти тетрадей.
Едва сдерживая возбуждение, Губастый держал на прицеле Ника. Петрик рванулся сильнее, и у бандита распахнулась куртка. На землю посыпались мятые листы. Тогда он с силой толкнул Петрика на землю и ударил его ботинком в грудь, в живот.
Сайко оглянулся, до точки перехода всего ничего, четыре метра. Но Шрам шел прямо на него. Время истекало, точка прошлого вот-вот закроется. Он с отчаяньем глянул вокруг.
Кость повернулся к Славику и взглядом указал на профессора. Пересохло в горле от напряжения, рубашка вдруг пропиталась потом. Он шевельнул губами, и Сайко понял – сейчас! Затем глянул на Славика – давай! И Славик шагнул наперерез бандиту:
– Стойте, не стреляйте!
Шрам даже не повернул голову, его ноздри раздулись, вздернутая бровь вывернулась в нервном тике – он уже был на пути к вожделенной власти.
Губастый подскочил и ударил стальной рукояткой пистолета по голове. Славик защитился, подставив руку, и удар пришелся на нее. Тогда бандит в ярости ударил в живот, потом наотмашь в лицо. Из рассеченной брови потекла кровь, заливая лицо.
Голова дернулась, Славик пошатнулся – в глазах двоилось. Он стал медленно оседать. Кость кинулся к Шраму, он хотел остановить его. Замахнулся снятой с пояса флягой и уже почти нанес противнику удар, но Шрам выстрелил.
– Профессор, скорее! – крикнул Кость побелевшими губами и повис на руке бандита. – Уходите!
– Не стреляйте! Нет! Нет! – закричала Ксения, но было поздно.
Все оцепенели от неожиданности. Но секунды хватило, чтобы профессор шагнул в конус и исчез. И почти сразу световой поток растворился в вечерней мгле.
Бандит не ожидал сопротивления, он привык диктовать жертве свои условия, прячась за дулом пистолета. Оружие всегда делало его хозяином положения. Думать его не учили, поэтому он просто выстрелил в досадную помеху, стоящую на его пути. На пути к миллионам, к абсолютной власти, к настоящей жизни, к …
– А а а!!!
Это что – всё? Профессора не достать? Ослепленный яростью, Шрам обернулся – его руки были в крови умирающего. И все вдруг поняли – сейчас он будет убивать.
Во время нападения Ваня-лэптоп сидел в стороне, его не было видно из-за большого камня. Миссия окончена, вертолет улетел. Время тикает, скоро здесь будет ФСБ. Он тихо попятился, размахнулся и кинул компьютер с обрыва вниз, в реку. Услышал всплеск. Что ж, он надеется, что в этом месте глубоко.
Он прислушался. Со стороны реки доносился всё нарастающий рокот.
«Ну вот и всё, – подумал. – Господи, помоги!»
Ослепляющий свет. В глаза. Тишина разлетелась на куски, разорванная шумом двигателя, больно ударила по сжатым нервам. Что-то кричал Петрик, размахивая руками. Его лицо распухло, трудно было узнать в этом возбужденном, кипящем от гнева человеке мягкого, рассудительного служителя науки.
На сотрясающемся от неожиданного напора склоне люди пытались заслониться от прожекторов и ураганного ветра. Все, но не Ксения. Ее взгляд был прикован к маленькому черному глазку направленного на нее пистолета. Она словно предчувствовала, словно знала – это произойдет.
Костя лежал. Его действительность проваливалась куда-то, растворялась в мерцающих точках. Он повернул голову, нашел взглядом Ксению:
– Я люблю тебя, Ксеня…
– Костя, не уходи! Кость! – Она оцепенела от ужаса и смотрела, как расплываются на груди алые пятна… вытекающей жизни.
Вертолеты зависли над землей. Веревки змейками вниз, по ним спецназовцы.
Черные маски.
Крики.
– ФСБ!
– Оружие на землю!
– Всем оставаться на местах!
В трех шагах от Ксении стоял тот, со шрамом. Она видела только ненавистный, ад-извергающий взгляд убийцы. Хотела только одного – добраться до него. Мысль о том, что она потеряла любимого, захлестнула ее разум – словно раненый зверь, обезумев от боли душевной, она кинулась на убийцу:
– Будь ты проклят!
– Всем лежать!!!
– На землю! Быстро!
– Оружие на землю!!! – орал кто-то.
Рассыпались по площадке спецназовцы в черных масках. Четкие движения, единым слаженным механизмом.
– Не двигаться! Опустить оружие!!!
Никто не слышал второго выстрела, он утонул в бурлящем потоке штурма, и только Ксения видела, как дернулся «грач», клюнул своим длинным носом.
Она почувствовала боль в груди.
– Бросить оружие на землю!
Еще один шаг вперед, по инерции.
Что-то кричали спецназовцы, слышались выстрелы. Прямо перед собой она увидела перекошенное от злобы лицо бандита. Удивленно посмотрела на маленькую черную дырочку, вдруг возникшую точно по центру его лба, чуть в стороне от шрама. Попыталась понять, что же это такое, но сознание проваливалось, ускользало за край… край чего?
Дернулся от удара вошедшей в тело пули еще один бандит. Упал на рассыпанные листы, но оружие не выпустил. Безумец. Красным по белому расползалось пятно, пропитывая титульный лист «Аккумуляции…».
Третий бросился бежать, отстреливаясь на ходу.
– Всем лежать!!! – где-то далеко-далеко. – Не двигаться!!!
А она и не двигается…
– Вы попали в район действия бандитской группировки Гилберга, – голос полковника был усталым, как и его вид. Темные круги под глазами – от недосыпания, глубокие складки на лбу, у рта – от внутреннего напряжения. – Профессор, мне жаль, что ваша экспедиция попала в эту мясорубку.
Пронзительный взгляд, быстрый, из-под нависших бровей. Такой взгляд обнажает собеседника. Голос мягкий, доверительный. В скудно меблированной комнате устойчивый запах табака. На белой стене портрет президента.
– Так, что вы, говорите, делали на Ленских Столбах?
– Мы работали как поисковая партия. – Петрик старался отвечать спокойно, взвешенно. Он похудел за последние дни. Синяк под глазом оформился в сине-бордовое упругое пятно и уже не так ныл по ночам. – Профессор Сайко пропал в этих местах месяц назад. Официально поиски прекращены, мы продолжали их своими силами. Прочесывали каждый метр. Пока результатов нет. – Веки чуть опущены, руки – перед собой, на столе. Главное – не поднимать взгляд. Петрик не умел врать, взгляд его выдаст. – Допускаю, он мог утонуть в реке, тогда тело вряд ли найдется. Но профессор Сайко всегда говорил, что надежда умирает последней. Это его любимая фраза.
– Вы знаете, какого рода исследования проводил профессор Сайко?
– Это ваша подпись на заявке маршрута следования?
– Эта фотография вам о чем-нибудь говорит? Кто этот человек?
Он показал фото с человека, самое первое из присланных Михатом. И где он его только взял? Петрик поразился, глядя на снимок, – до чего же схожи были изображение на снимке с ожившей в образе Леша картинкой. Та же тяжелая квадратная челюсть, выдвинутая вперед, она ему уже не казалась такой грубой. Развитые надбровные дуги, словно вылепленные из пластилина, они оживляли низкий, убегающий назад, лоб. Руки, чуть длиннее обычного, густые волосы, падающие на плечи. Много волос – борода, усы, все это сливалось в единую массу, скрывая шею.
Леш смотрел на него сквозь пространство и время. Человек из прошлого.
Он не должен показывать вид, что знает больше, чем говорит. Участники экспедиции придерживаются этой линии поведения. Слишком велики ставки на кону. Он разглядывал щербину на полированном столе, боялся оторвать от нее взгляд.
– Вы же знаете, я сам несколько раз организовывал поиски йети. После стольких лет бесплодных поисков, думаю, что снимки сфабрикованы местными. Всем хочется сенсаций, привлечения большего числа туристов. Это мое мнение на сегодняшний день. Есть определенный кредит доверия, и я его исчерпал. Не думаю, что в будущем продолжу погоню за призрачным фантомом. Гибель моего коллеги и близкого друга поставила точку в безумных поисках, которые я вел эти годы. С человека не существует в природе.
Полковник молчал, о чем-то раздумывая. Он удивлялся столь разительной перемене, произошедшей с директором НИИСЕ. Та характеристика, что значилась в досье, те манеры, характер, взгляды и реалии человека, которого он знал по его неоднократным выступлениям в прессе, на телевидении, ничем, даже отдаленно, не напоминали человека, сидящего сейчас перед ним. Сухой блеск в глазах. Суровое, словно выкованное из бронзы лицо. Внутреннее напряжение… Он явно знал больше, чем хотел рассказать. Впрочем, это можно объяснить эмоциональной и физической травмой. Можно. Но…
Полковник привычным движением погладил плешину на голове – наверное, он ее сам и протер в постоянных сомнениях.
– Скажите, сколько лет вы знакомы с Сайко?
– Все эти годы вы не замечали чего-то необычного в его поведении?
– Может быть, он посвящал вас в свои планы?
– Скажите, а над чем работал профессор последнее время?
Петрик достал сигарету, не торопясь прикурил. За что ему такая ответственность? Словно груз на плечи навалили, неимоверный груз. Спасение мира, всей цивилизации – как в сценариях голливудских фильмов. Только он не Брюс Уиллис. И это не фильм.
– Аккумуляция воздушных масс. Изучал облака.
– Облака? – Собеседник взглядом прощупывал каждый миллиметр его лица.
– Облака. Обычная тема. Что может быть интересного в облаках?
Глаза колючие, чуть навыкате.
– Не знаю, не знаю. Некоторые видят необычное в обычных вещах. Мыслят нестандартно.
– Да. Но не географы, – Петрик медленно выпустил дым.
Он представил прозрачный воздушный поток, убегающий ввысь. Бьющийся, пульсирующий, словно живой. Пуповина между нашим миром и телом времени.
– Что за теорию разрабатывал Сайко?
– Серебристые облака?
– Структуры самоподобия?
– Эти понятия о чем-либо говорят вам? Прокомментируйте как специалист.
Петрик ответил осторожно:
– Серебристые облака мало изучены. До сих пор не известна природа их происхождения. Они находятся на большой высоте, почти в открытом космосе. Сами понимаете, трудно исследовать что-либо, не имея соответствующего финансирования со стороны государства. К сожалению, в наше время государство мало интересуется проблемами географических изысканий. Мне трудно представить, что мог сделать один человек в рамках своей научной работы.
Говорил, опустив глаза. Знал, где-то там, в облаках, находится тонкая грань, переступить которую можно, только имея за плечами запас прочности всей цивилизации. Имея уверенность в моральных, интеллектуальных, нравственных качествах Человека.
Полковник погладил плешину – таки сомневается в искренности допраш… свидетеля.
– Странно, почему именно это место привлекло столько народу. Ваша группа – понятно. Но Гилберг?.. – Полковник продолжал сверлить глазами-буравчиками, пытаясь проникнуть до самого дна. – Вы что-нибудь знаете об этом?
– Нет.
– Вы видели у них какое-нибудь оборудование? Что-нибудь необычное?
– Нет.
– Слышали, о чем они говорили?
– Нет.
– Узнаете это оружие? – Он положил перед ним пистолет.
– У нас не было оружия. Пистолет, похожий на этот, я видел у бандитов.
– Что они хотели от вас?
– Они грабили. Требовали паспорта, деньги. Но вы успели вовремя.
– Они избавились от компьютера, что вы знаете об этом?..
– Почему работа профессора была разбросана по земле?..
Петрик закашлялся, попросил воды. Пил медленно. Стакан поставил рядом.
– Спасибо. «Аккумуляция воздушных масс»? Его сын продолжает работу, они писали в соавторстве.
– А зеркала вам для чего понадобились?
Петрик опустил взгляд, разглядывая руки.
– Профессор мог провалиться в расщелину, мог заблудиться. Такое уже случалось. Месяц – не тот срок, чтобы приговаривать к смерти. Это Ленские Столбы! Человек что иголка в стоге. А зеркала… обычное дело, зеркалами хорошо пускать солнечных зайчиков, их блеск виден на многие километры вокруг.
Полковник молчал. Затем сменил тему:
– Я рад, что ваши ребята остались живы. Думаю, у них не было бы шанса, не подоспей мы вовремя.
– Полковник, а как вы…
– У нас свои методы работы, – подумав, он добавил: – Люди Гилберга избавились от компьютера, утопив его в реке, вы что-нибудь знаете об этом? Видели?
– Нет. – Петрик посмотрел полковнику в глаза. – Гилберг – бандит. Я слышал, в начале года было проведено несколько арестов, связанных с этим именем. То ли хакеров, работающих на него, то ли…
– Вы свободны. Если что-нибудь вспомните, пусть даже мелочь, сообщите.
Петрик опустил взгляд.
– Гаразд. Буду рад помочь…
Денис принес в больницу «табагинский» камень, так он его называл.
– Вот, держи, Ксеня. Пусть он будет у тебя, это же ты предложила заложить тайник!
– Спасибо, Дэн, – девушка осторожно взяла его в руки.
– Я поработал над ним, очистил, исследовал каждый миллиметр. Все-таки это знак бесконечности. С лицевой стороны.
– С лицевой? А что, есть что-то и на другой стороне?
Денис улыбнулся.
– Смотри, – он перевернул камень, и девушка увидела несколько пересекающихся линий.
– Я не понимаю, что это?
– Это? Число π. Три четырнадцать, видишь? Три горизонтальные – это целая часть, один десяток, и четыре сотых – 3,14.
– Точно!
– Держи, камень твой!
Парень протянул его на ладошке, а когда девушка коснулась камня, задержал ее руку.
– Ты с Костей, да?
– Да, Денис.
– Он неплохой парень! Передавай ему привет, – он поцеловал ей руку.
– Ты хороший друг, Денис. И… не жалей о том, чего не было. Кстати, я тоже приготовила для тебя подарок!
Денис удивленно поднял бровь:
– Мне? Не ожидал. И какой же?
– Вот!
Ксения протянула ему лист бумаги, большой, из папки для рисования. Простым карандашом на нем был нарисован конус, вершиной вниз. Основание терялось вверху, в облаках.
Кружева облаков выполнены из мельчайших восьмерок – символов бесконечности. Внизу четкая точка. В середине… всё-всё-всё, что пришло в голову, – фантазия.
– Да это же… – Денис придал лицу такое выражение, будто он рассматривал великое произведение искусства, не меньше.
– Облака наизнанку. Дарю! Там еще подпись на обратной стороне.
Он перевернул лист:
«Человеку, который рассмотрит то, чего не увидят другие!»
– Спасибо, хоть призмой не назвала!
– Да не за что!
Каменный век
Чжих, чжих. Камень о камень.
Белокурый мальчик лет трех-четырех сосредоточенно работает с камнем. Хмурятся бровки, губки вытягиваются вперед, повторяя звук.
Чжих, чжих. Матвей наблюдает за сыном, передвигает его пальчики, увеличивая захват. Каменный лом свален возле наковальни. Словно в японском саду, главный камень вкопан в землю ровно настолько, чтобы не лежать на поверхности, он служит центром импровизированной мастерской.
Чжих, чжих. Камнем-отбойником по заготовке. Ребенок делает неточное движение, счесывает кожу. Морщится, но не плачет.
– Сосредоточься, сынок, ты должен чувствовать камень, в этом твоя сила.
Чжих, чжих. Двухсторонняя оббивка постепенно придает ядрищу нужную форму, оттачивает глубинную философию камня.
– Закругляй вот здесь.
Чжих, чжих. Еще пару сколов, и заготовка готова – величиной с кулак, уплощенная с одной стороны. Матвей берет ее в руки, он давно знает, что выбить на камне.
Некоторое время работает сам. Сын следит за каждым движением.
– Красивый рисунок, папа.
Знак бесконечности – глазастая восьмерка.
На обратной стороне он выбивает линии – три горизонтальные, одна вертикальная, потом еще четыре. Глубокие ровные борозды. Он не знает, в чем скрытый смысл этой сетки. Но… пусть идут дальше, по времени, отголоски былых цивилизаций, дерзнувших притронуться к вечности.
Чжих, чжих.
Камень обрел значимость.
notes
