Елена Красносельская
Точка отсчёта
Всепроникающая энергия Времени
Движет каждого из нас без сожаления
В будущее,
И в то же время
Бросает нас в неподвижное прошлое,
И в нашу иллюзию настоящего.
Время обманывает вечность.
Инаят Хан Хидаят
1
Каменный век…
…Тропинка извивалась, словно живая.
Билась о зеленые берега.
Влево! Вправо!
Леш бежал быстро, прислушиваясь к ритму течения тропы. Он знал о ней всё – ямы и водовороты, пороги и перекаты. Тяжелые ветви хлестали по лицу, он не пытался увернуться от их растопыренных лап – зверь нагонял. С каждым новым прыжком подбирался всё ближе и ближе… казалось, его дыхание обжигает спину… Огромные сосны, свидетели разворачивающегося течения Жизни, равнодушно глядели свысока. Покачивали гордыми вершинами.
Опять поворот. И опять ветви хлещут. Зверь отстает – играет с будущей жертвой. Леш устал. Но страшно ему не было. Сложное переплетение жизни и смерти окружало его с рождения, каждый день, каждый миг втягивая в бесконечную борьбу. Он участвовал в коротких стычках – чаще защищаясь, чем нападая, порой подолгу залечивал раны и пока оставался жив. В суровом мире Природы радость победы была коротка – сегодня ты, но завтра…
Мелькнула знакомая прогалина. Он порывисто втянул холодный воздух – усталость давила, теснила грудь, вырывалась хриплым дыханием:
– Хх-хг… Хх-хг… Хх-хг…
Уже близко, совсем близко убежище. Нужен еще один рывок… последний.
Или принять вызов?
Он понимал – зверь сильный, молодой, но хитрости в нем нет. Значит, нападать будет сразу, с налету. Обрушится на незащищенную спину.
Заросли разорвались, и Леш увидел впереди серую громаду скалы. Здесь бурлящим потоком врезался лес в горы, карабкался вверх. Узловатыми корнями разбивал каменную Вечность. И глубокие трещины расползались сетью, словно пытались удержать отваливающиеся серые глыбы. А те, срываясь, скатывались вниз. Наваливались беспорядочно друг на друга, образуя сложный лабиринт из деревьев и камней. Словно в борьбе за жизнь лес вел собственную схватку с молчаливым каменным противником.
Леш быстро пересек прогалину, легко запрыгнул на первый валун, ощутив босыми ступнями тепло уходящего дня. Не мешкая, оттолкнулся от его шершавой поверхности, рванул дальше, еще выше… Наконец, достиг небольшой площадки-уступа и оглянулся. Зверь не отстал, он взлетал уже на вторую ступеньку каменной пирамиды.
Ловким движением Леш выхватил спрятанный среди камней кол и приготовился к нападению. Теперь он смотрел преследователю в глаза – это был молодой, захлебывающийся собственной силой, тигр с сильными лапами и мощной грудью. Вздыбившаяся на холке шерсть, казалось, трещала от гнездящихся в ней зарядов дикой энергии. Из разинутой пасти угрожающе торчали острые клыки. Огромный, с ладонь, язык подхватывал на лету стекающую слюну, а круглые темно-желтые глаза горели неукротимым огнем ярости:
– Ррр-рр-р рх-х хх-х!!!
Лишь на миг зверь застыл в нескольких метрах от человека. И кинулся на жертву. Леш сделал обманное движение, увлекая хищника за собой. Дождался, когда тот начнет прыжок, и метнулся назад. Тигр не смог уклониться в сторону. Он изогнулся всем телом, разочарованно щелкнул зубами и, пролетая мимо, с силой ударил лапой по древку, отбрасывая переломленное копье.
Казалось, и мгновения не прошло, как хищник коснулся лапами камня, а его тело уже взвилось вверх в повторном прыжке. Но Леш успел использовать этот короткий миг, чтобы скрыться – он скользнул в небольшой скальный разлом. Рывком рванул за собой валун, перекрывая входное отверстие, и вжался в крохотную спасительную нишу.
Глухой удар пошатнул каменную защиту – тигр с разгона налетел на преграду. Но камень устойчиво прикрывал вход. Леш, затаившись, прижался щекой к его шершавой поверхности. Осторожно посмотрел в оставшийся зазор и вздрогнул, натолкнувшись на немигающий, полный ярости, взгляд. Казалось, сама смерть заглядывает ему в глаза. В навалившейся тишине он слышал сердце, рвущееся из груди. Тигр от досады захрипел, а Леш откинулся назад и… рассмеялся.
Он победил!
И эта победа была важнее, чем тысяча выигранных ранее схваток! Она делала его сильнее духом. Обозначала его превосходство. И он крикнул, передавая Ветру звучание своей Души:
О, Великий Простор,
моя Песня
рвется тебе навстречу!
Песня родилась и устремилась вдаль на крыльях Ветра, скользящего по вершинам деревьев.
Леш знал – нужно время, чтобы тигр ушел. А он уйдет! Не станет ждать долго. Этот бродяга-зверь слишком гордый, чтобы признать себя побежденным, поэтому скоро он погрузится в тесноту леса и растворится в нем, удивляясь своему поражению.
Тигр покряхтел, жалуясь наступающему вечеру на судьбу, с силой провел когтями по камню и нехотя спрыгнул вниз. Замер на мгновение. Прислушался. И ушел не оглядываясь.
Выждав немного, Леш сдвинул камень. Протиснулся в образовавшийся зазор.
Тихо-тихо опускалась ночь, изредка шелестя встревоженными звуками. Вскрикнула вдалеке ночная птица. Прошмыгнул запоздавший зверь. Хрустнул нечаянно веткой, шарахнулся, себя же испугавшись, в сторону. Над лесом взошла луна, коснулась несмелым взглядом верхушек деревьев, перемешала нечеткие контуры, расставила теневые акценты на сером полотне. Приказала всем замереть.
У ночи своя душа. Не такая, как у раннего утра или тихого вечера. Загадочность, недосказанность, ощущение присутствия тайны – вот ее хрупкий стержень. Не шевельнется ветка, не вспыхнет звук.
Леш подошел к самому краю уступа.
Со своего места он мог видеть причудливо спутанные контуры торчащих макушек деревьев и горные вершины, убегающие непрерывной цепью в туманную даль. Широкими движениями волновал ветер гладь зеленого простора, бился о подножие скалистых берегов лесными волнами.
Расправив широкие плечи, он вдохнул ночной воздух, впитывая в себя знакомые запахи. Внезапный порыв ветра мягко тронул струны притихшего ручейка и, поискав нужный тон, всхлипнул грустной мелодией ночных полутеней. Он принес издалека сладкий запах мяты, и кинул Лешу в лицо горсть пыли и лесной трухи.
Тишина сковала засыпающий мир. Накричавшись за день, жизнь замерла до утра. Высоко в небе вспыхнули звезды, радостно засверкали в ночи. Лешу показалось, что земля, горы, воздух, небо – всё перемешалось, обнялось так крепко, что и не поймешь, где кончается одно и начинается другое. Он стоял на краю отвесной скалы, между небом и землей, и чувствовал себя выше, свободнее. Словно парил над землей.
Прозрачный воздух усиливал блеск ночного неба, и Леш боялся, что, вот, стоит только шевельнуться неловко, и исчезнет, пропадет куда-то всё очарование простора.
«Пора!» – подумал он и, найдя спуск, уже сделал первый шаг, когда что-то заставило его насторожиться. Он скорее почувствовал, нежели увидел, слабый отблеск света на скале, чуть выше того места, где он стоял. Заинтересовавшись, Леш поднялся по камням. Замер, готовый в любой миг дать отпор чему-то неведомому.
Острое зрение выхватило из темноты прозрачный воздушный поток – он убегал ввысь и терялся где-то в мерцающих мягким серебристым светом облаках. Всё ближе и ближе, совсем рядом пульсирует поток в восходящем движении.
Незнакомое всегда пугает. Леш застыл в нерешительности, но любопытство, как всегда, взяло верх – и он сделал шаг вперед…
2
Наше время…
– Пять, четыре, три, два, один. Пошел! – Денис рванул вперед, беря нужный разгон уже на первых стартовых метрах. Но майка соперника все-таки маячила впереди.
Первый круг, второй, третий.
– Минута тридцать!.. – откуда-то сбоку, перекрывая рев стадиона, кричит тренер. – Давай!.. жми!
Денис выхватил взглядом белую полосу финиша и в последнем рывке устремился к ней. Ну же… он сможет…
Есть! Он пробежал по инерции еще круг.
– Минута сорок пять! – Мята в лицо, и тренер хлопает по плечу. – Неплохо. Жду тебя в раздевалке.
Денис сдернул с майки номер – тридцать. Три. Ноль. Невольно подумал: «Цифры не те. Нужно бы любое простое – два, три, пять, семь, одиннадцать…» Он зашагал к раздевалкам и по привычке, вполголоса, принялся размышлять: «Тридцать – три десятки. Так. Десять представляем в виде пирамиды с основанием 4, затем слой 3, 2, и 1 – вершина. Теперь тройка – вот она, трехмерная конструкция, три в кубе это 3 ∙ 3 ∙ 3, получаем двадцать семь. Два и семь, я и соперник, нас двое, двойку вперед, значит, 227. Превосходный переход на «пи», учитывая, что «пи» – число, лежащее между 223/71 и 22/7. Значит, поворот! Вот почему он едва не пришел вторым – притормозил на повороте!»
– Что ты там бормочешь? – В раздевалке душно, и тренер распахнул окно. – Какие три в кубе?
Денис отмахнулся от вопросов.
– Через неделю область, ты должен собраться. Думаешь, я не понимаю? Диплом, любовь и всё прочее, – тренер сверкнул золотом передних зубов.
– Семен Петрович, какой из меня бегун? Леньку возьмите, Ильчевского, с первого курса – выносливый, как верблюд, и финиширует увереннее.
– Ладно, ладно. Бежал неплохо. Но мог бы лучше! Малышев подкачал. Впрочем, разрыв в две сотых юрфаку сократить не удалось, и слава богу! – Он начал переодеваться. – А тренировки пропускать нельзя… что улыбаешься?
– Семен Петрович, – в глазах Дениса забегали чертики, – не всегда получается. Голова забита другим! Сами знаете – диплом… и всё прочее.
– Да знаю я! Потому и пытаюсь тебе растолковать – нужно сочетать умственные нагрузки с физическими.
Денис скинул кроссовки:
– Я и сочетаю…
– Диплом… Материки давно описаны, острова открыты. Какие проблемы?
– Да нет, какие проблемы… Конечно, неожиданностей ждать не приходится, но думаете легко составить математическую модель географии? Тема новая, экспериментальная. Кстати, я ее сам же и предложил. Теперь пытаюсь совместить несовместимое – логику с фантазией. Получается гремучая смесь.
– Э эх, – отмахнулся Семен Петрович. – Ты сам – гремучая смесь. Не знаешь, чего от тебя ожидать. Перестань выискивать причины, стоящие за причинами. Завтра в десять на стадионе! И без опозданий!
– Завтра в десять, – кивнул Денис и наморщил лоб. – В десять. А сейчас сколько? – посмотрел на часы. – Господи, Ксения!
Полчаса спустя он стремительно влетел в прохладный холл университета.
– Добрый вечер, Пантелей Иванович!
– Ты что, душ принимал? – вместо приветствия блеснул очками вахтер.
– В самую точку. – Денис пригладил взъерошенный чуб. – А что, видно?
– Хм… Как там Маркович?
– Дед в норме.
– Передавай привет… Пусть расставляет фигуры, в выходные загляну… сыграем партейку. Ты куда?
– Меня ждут, я быстро!
– Полуночники. Ходят, и ходят…
И уже вдогонку по привычке крикнул:
– Двести двадцать пять на шестнадцать!
– Три шестьсот! – выдохнул Денис и взбежал по лестнице.
Пантелей Иванович, улыбнувшись, достал из ящика калькулятор и, протерев носовым платком очки, не спеша начал набирать цифры, бормоча под нос: «Двести двадцать пять…»
Дверь в лабораторию была заперта. Денис заглянул в подсобку. Ксения была там. Вернее, саму девушку он не увидел, лишь светлая макушка выглядывала из-за сложенных стопками книг. Настольная лампа ярким пятном накрывала бардак, царящий на столе – вперемешку научные журналы, снимки, схемы на кальке, карты, затертые на сгибах до дыр. Образцы камней в ящике, какие-то щеточки, дюжина карандашей, резинок, линеек, как будто десять невидимок сидели и работали рядом с ней.
Ксения держала в руке большую лупу, если только это можно было назвать лупой. Сачок. Она поднесла сачок к лицу и огромный Ксенин глаз звонко произнес:
– Наконец-то! Сколько?
– Минута сорок пять.
– Здорово!
Лупа брякнулась о стол, девушка порылась в бумагах и двумя пальчиками извлекла фотографию.
– Вот она. Смотри! – протянула торжественно, как награду. И уже доверительнее, тоном ниже, пояснила: – Результаты экспертизы пока не пришли, но наверху считают ее подлинной.
Денис бережно взял фотографию и уселся за соседний стол. Ксения расставляла книги. Некоторые открывала, задерживалась, прислушиваясь к дыханию страниц. Незаметно следила за Денисом, пытаясь рассмотреть его в жестах, мимике, реакции. Ей нравился этот парень, он нес настолько мощный заряд самоидентификации, что она… всё пыталась разобраться в своих чувствах. Ксения улыбнулась, вспомнив их первую встречу. Столкнулись, что называется, лоб в лоб – во время пробежки на стадионе. Пожалуй, она и была виновницей – отвлеклась, задумалась или… неважно, перешла на соседнюю полосу. А он просто стоял, запрокинув голову вверх. Смотрел в небо. Дальше – легкий штрих странного знакомства, и он пробормотал что-то вроде «ничего не происходит случайно, даже случайности». А она? Какую-то глупость. Не помнит, что именно. Зато помнит его взгляд. Чистый, восторженный. И сразу, волной из детства, вспомнились слова отца. Кажется, после очередной «разборки» в школе, он сказал, что Ксения убивает себя, потому что не умеет выбирать друзей. «О человеке можно судить по его взгляду, случайно брошенному. Он отражает личность с ног до головы. Выдает с потрохами. Один только взгляд, подсмотренный, перехваченный, и ты увидишь каждого таким, каков он есть!» Вот так и с Денисом – она увидела, он победил.
Денис рассматривал снимок со всех сторон – с лупой и без лупы, выводил через проектор на стену и опять брал фотографию в руки, пока в дверь не постучали.
– Ксеня, ты в команде? – В комнату ввалился парень. Здоровый, под два метра ростом. Денису потребовалась всего пара секунд, чтобы оценить всю мощь его тренированного тела – руки и ноги бугрились узлами мышц. Когда-то он и сам пытался стать сильней – жим лежа, на специальной скамье, широким хватом за штангу, чем шире, тем лучше работают грудные мышцы… стон металла… но, почему-то, биокирпичики его мышечной массы не желали расти… зато ай-кю зашкаливало.
С каким-то ожесточенным вниманием Денис уставился обратно в снимок.
Пришедший держал в руке пару пакетиков мороженого. «Эскимо», Ксенино любимое.
– Играем в шесть. Ты с нами?
Девушка радостно закивала и отодвинулась от стола. Стул легко скользнул на колесиках. Незаметным движением она поправила пестрое платьице и откинула с лица прядь волос. И в комнате вдруг словно светлее стало – такой огромной мерой ей были отпущены наивность и глубина.
Гость направился к девушке, но заметил, что в комнате еще кто-то есть, и от неожиданности остановился.
– Привет, Ник. – Она встала, стукнули каблучки аккуратненьких туфелек. – Знакомься, это Денис.
Они обменялись взглядами. Ник шагнул вперед и протянул руку:
– Николай.
Он с сожалением глянул на мороженое и направился к холодильнику, хрипевшему в углу словно загнанный зверь. Закинув пакетики в камеру, поинтересовался:
– Чем занимаетесь? Я не помешал?
– Ради бога, Ник! Показываю снимок с человека.
Хмыкнув, он устроился на подоконнике, скрестив на груди руки, и Денис опять скользнул взглядом по бицепсам – собственно, он ведь их и демонстрировал! Подумал: «Красавец! А рубашка? Настоящий Карден. Стоит, наверное, целое состояние. Стиляга…»
– Ну, и что ты на это скажешь? – Ник кивнул на фотографию.
– Фото впечатляет, – начал было Денис. Но Ник перебил, его голос звучал резко.
– Да брось ты, это подделка! Очередная искусная подделка! Фотомонтаж.
– Подожди, – запротестовала Ксения, – а как же другие снимки? Их подлинность подтверждена экспертизой.
– Я так не считаю. Осторожно! Часто доказательства сами нуждаются в доказательствах…
– Тогда опровергни! Но так, чтобы никто не сомневался в твоих словах! Опровергни!
Возникло напряжение.
– Заниматься всем этим, что рисовать в темноте с натуры. – Ник уже не глядел на фотографию, он в упор рассматривал соперника. Легкая улыбка скользила по лицу. Мышцы на руках играли.
Ксения достала еще несколько снимков. Похоже, она не обращала никакого внимания на столь явную демонстрацию силы.
– Есть и более ранние фото. Я отметила на карте места, где они сделаны. Вот, смотри, территория довольно обширная – от Уральских гор, и вразброс, по всей Сибири. – Она развернула карту.
Глядя на девушку, Денис подумал, что шанс у него всё же есть.
– Так что ты думаешь?
– На снимках разные люди, это очевидно, – он перевел взгляд на фотографии. – Но геометрия тел очень схожа, смотрите, та же постановка головы, разворот плеч, тетраэдр таза. Если конструкцию тела разбить на множество кривых, думаю, они повторятся у обоих. Впрочем, это легко проанализировать на компьютере.
– Хорош анализ… Математика – совершенный способ водить себя за нос. Между прочим, не я сказал, Эйнштейн… Тетраэдр таза! Это же несерьезно. – Ник подошел ближе. – Невооруженным глазом видно, что фото сфабриковано. Как и сотня других, присланных в разные времена. Старый трюк! Эти «местные» готовы изобразить кого угодно, лишь бы привлечь туристов.
Ксения перебила:
– А что, если это правда? Если с человек действительно существует?
– С головастики? Утверждать их существование бессмысленно. Позвольте вам обоим напомнить, – Ник распахнул окно, – на дворе двадцать первый век! И всё это время человечество бегает по следам снежного человека.
«Артист!» – подумал Денис.
– Именно благодаря вещам, лишенным всякого смысла, мы и находим истину! – вспыхнула Ксения. – Фото прислал Степаныч, старик лично снимал. И если он говорит, что видел, значит – видел.
– Кто этот Степаныч? – поинтересовался Денис.
Девушка уселась обратно за стол и принялась объяснять:
– У нашего университета в Башкирии есть своя обсерватория, Михат Степаныч заведует ею вот уже… э э э… лет тридцать. Да-да! Старый друг нашего профессора Петрика. Мы еще под стол пешком ходили, когда он уже рассказывал о снежном человеке. И нет ничего удивительного в том, что есть такие люди, как он… не из того теста, чтобы фальсифицировать что-либо.
– Неужели никто не пытался подтвердить или опровергнуть всё это? – Денис с интересом слушал.
– Петрик создал целую теорию. Несколько раз даже собирал добровольцев. В прошлом году, например, несколько человек, с ним во главе, две недели бродили по горам в поисках этого «призрачного» существа. Вернулись ни с чем. И всё же Петрик верит в существование чего-то таинственного. Для него вопросы важнее ответа. Но… пока… ни единой зацепочки.
– Не думаешь, что Степаныч обманывает?
– Исключено. Он понятия не имеет о подделках и монтаже. Есть кнопка на фотоаппарате, которую нужно нажать. Всё. Для старика снежный человек столь же реален, как для биолога орхидея.
– Однако… к чему ты клонишь? – Денис подался вперед. Он уже догадался, что будет дальше.
Девушка звонко рассмеялась. Стремление стать частью какой-нибудь авантюры угадывалось в ее жестах, в мимике.
– Разве я еще не сказала? Профессор готовит новую экспедицию. Хочешь с нами? Я поручусь за тебя.
– Не надо. Ты думаешь, я нуждаюсь в том, чтобы за меня просили?
– Здравствуйте… А он здесь при чем? – возмутился Ник. – Что нам это даст, Ксеня? Я – биолог, ты – географ, здесь всё понятно. Он кто такой?
Денис почувствовал себя неуютно. Его стартовая позиция была такова, чтобы самому делать выбор.
Ксения решительно кинулась в бой:
– Денис тоже географ! Между прочим, он пишет работу… расскажи сам!
Денис пожал плечами. Он не собирался выворачиваться наизнанку перед этим… красавцем. Уже несколько лет он работает над интересной темой – представляет формы в виде формул., Связать географию с математикой! Такая задача может показаться бессмысленной. Но ему было интересно определить логику пространства. На кафедре поддержали, хотя многие считали его чудаком. И подсмеивались за спиной. Но всё это неважно. Важно другое: он знает, что делает.
– Денис изучает логику пространства! Он связывает вневременные объекты, числа, с событиями, пространственными структурами. – Ксения ответила за него. – И наш мир он видит по-другому, аналитически. Любое событие – сродни матрице. Человек-призма.
Денис вспыхнул от такого сравнения, зачем-то сунул руки в карманы. Он вдруг ощутил себя на обочине. Не понимают? Последнее время это чувство приходило всё чаще.
– И… он увидит то, чего не заметим мы, – торопливо закончила Ксения.
– Человек-призма… Что ж, чем больше граней, тем точнее приближение. Человек-призма… – Денис подбирал слова, – … в твоих устах звучит, как человек-паук или… неважно, уродливый монстр. Может, я должен гордиться? Статусом… научного шута. Тогда добавь для полноты образа – матрица, синусоид, лента Мёбиуса. Для вас всё прозвучит одинаково. Никогда не думал, что наука свяжет крылья ангелам.
– Ангел нашелся, – хмыкнул Ник.
Ксения умоляюще подняла руку:
– Подожди-подожди, ты неверно понял! Говоря, что для тебя весь мир – числа, я имела в виду, что ты сможешь правильно оценить ситуацию. Увидеть по-своему. Это всё равно, что разглядеть сверху то, что снизу скрыто. Ведь в математике, например, от того, куда ты поставишь ноль, зависит смысл всего числа, его емкость. Можно втиснуть его между цифрами, пропустить вперед или дописать последним.
– Понятно! Тебя интересует конечный счет, а не сам игрок.
На подоконнике распахнутого окна забила крыльями пара голубей, они стали прохаживаться, золотыми бусинами глаз косясь на людей.
«Голуби приносят любовь», – подумал Денис.
– Кыш! – Ник высунулся из окна.
«Демон!» – Денис усмехнулся своим мыслям, ему вдруг захотелось уйти. Вряд ли это обида, просто не хотел мешать. Он встал и направился к двери.
– Я думал, мы понимаем друг друга. Я вижу лишь числа? Разве? – Он словно бросил взгляд в открывшееся чужое сердце. – Пусть так, но здесь я вижу треугольник. И он – неправильный. Блок конструктора.
Он распахнул дверь.
– Что? Хотите, чтобы я измерял линейкой пространство поиска? Это всё равно, что хаос привести в порядок, неразрешимость и бесконечность. Жажда чуда! А вы жадны, Ксения. Жадны.
– Денис, пожалуйста!
– Если бы… кто-то другой, но ты… Кстати, твой любимый Пикассо наверняка был человеком-призмой! – Он скрылся за дверью.
Ник передернул плечами:
– Странный он.
– Он… не странный, – сказала Ксения, нахмурив брови, – мы с тобой просто живем, а он создает свой сюжет… он обязательно увидит то, чего не заметим мы!
В ее словах звучала горечь.
– Всё понятно, – голос Ника был резким, – и умный, и красивый, куда нам! – Он подошел к холодильнику, открыл дверцу настежь и, ничего не взяв, закрыл. – А я кто, по-твоему? Блок конструктора лего-Ксения? – Он вышел, хлопнув дверью.
3
Длинные гудки сверлили ухо – один гудок, второй, третий. И вдруг:
– Алло, – с того конца провода.
– Матвей Степаныч, дэ тэбэ трясця носыла? – Петрик даже привстал с рабочего кресла. – Уже неделю звоню, абонент недоступен. Дай, думаю, на домашний.
– Простите, – его вежливо прервали, – это не Матвей Степанович.
– Мне нужен профессор Сайко, я правильно набрал номер?
– Да, да, Владислав Григорьевич, вы меня не узнали?
– Славик? – Петрик забеспокоился. – Где отец?
Голос Славика дрогнул.
– Отец пропал. Отправился в командировку и пропал. Его ищут поисковые партии.
– Как пропал? Когда? Не понимаю, мы недавно говорили с ним, собирались вместе ехать в Сибирь. На Ленские Столбы. Я пригласил его в экспедицию.
– В Сибирь? – В голосе сына звучало удивление. – Две недели назад он и отправился на Ленские Столбы.
– Зачем? – Теперь уже Петрик удивился.
– Он взял с собой оборудование, хотел провести какой-то эксперимент. Мне следовало позвонить вам раньше, но как-то…
– Ничего не понимаю. Зачем ехать на месяц раньше? И почему он не предупредил об отъезде? Что могло случиться? У тебя есть его маршрут, сопроводительные записи?
Петрик захлебнулся вопросами. Если Сайко внезапно уехал, значит, дело серьезное. Он всегда был таким. Выбивал дух из сомнений.
– Да, да, записи есть. Отец работал над классификацией облаков несколько лет подряд. Вы же знаете старика, ему надо углубиться в проект до жертвоприношения. Надо десять раз всё перепроверить, прежде чем объявлять вслух. Институт всегда поддерживал его бесконечные командировки, и поездка в Якутию была рядовой, ни больше ни меньше. Но он не вернулся в срок. – Славик замолчал.
В трубке послышался легкий шум, и незнакомый голос произнес:
– Майор Каврин, я занимаюсь расследованием. Мы собирались с вами связаться, но вы нас опередили. Как я понимаю, вы друг и коллега профессора Сайко. Надеюсь, он жив. Заблудился, сломал ногу, провалился куда-нибудь, да мало ли что могло случиться! Его ищут, но, возможно, не там. Приезжайте, посмотрите его записи, вспомните последние встречи, разговоры. Возможно, вы сможете нам чем-то помочь.
– Я приеду, – Петрик почти справился с волнением, – сегодня же вылечу в Москву.
Директор НИИСЕ (научно-исследовательского института в области современного естествознания) при Национальном университете Владислав Григорьевич Петрик в свои неполные пятьдесят пять имел в научном мире статус человека, несущегося по жизни на полном ходу. В его библиотеке стояли книги на английском, немецком, испанском и французском языках, профессор одинаково хорошо владел ими. Он был горяч, но отходил быстро. Он был галантен, но мог запросто прилечь на лужайке в центре города. Он разбирался в искусстве и варил отменный турецкий кофе. Имел собственное мнение, слушал рок, а по воскресеньям плавал в городском бассейне. Вставлял в разговор украинские словечки, приезжал на работу на велосипеде. На запястье, частично скрытая часами, просматривалась татуировка. И если кто-то пытался шутить над «следами бурной молодости», он просто разводил руками и говорил: «Ну где вы видели идеальных директоров НИИСЕ?»
В его просторном кабинете всегда было тесно – груды журналов, брошюр, книги стопками и по одной, папки, карты, горы бумаг; россыпью солнечные камни с крокодильей реки, кожаные браслеты, расшитые бисером женщинами племени масаи. На полочке возле окна стояли в стеклянных колбочках образцы песка с далеких морей. Словно алхимик, перебирал он колбочки, рассматривал песчинки под микроскопом, разгадывая в шероховатых гранях шифровки древности. Здесь был рыжеватый песок африканских берегов, белый австралийский и голубоватый северный, с примесью дробленых ракушек – азовский, тонкий коричневый – с индийских берегов.
И среди этого хаоса жизни – он сам, мощным потоком движения, новые идеи, как вспышки, и новые повороты в размеренности дней.
А еще он твердо знал – для того, чтобы почувствовать себя первооткрывателем, нужно искать. И он искал.
Информация о снежном человеке накатывала на мир волнами на протяжении многих столетий. Иногда информационный простор волновался и бурлил, иногда наступал полный штиль – о нем временно забывали. Ну а в НИИСЕ кропотливо, день за днем, год за годом по крупицам набирался архив – снимки следов, показания очевидцев, зарисовки со слов, рассказы, фольклор. Впрочем, в одной из комнат хранилища даже хранился кем-то бережно собранный кал снежного человека и клок шерсти неопределенного цвета. Сам же Владислав Григорьевич несколько раз лично организовывал поиски йети. И хотя собранный материал не позволял делать институту громких заявлений мирового масштаба, его было вполне достаточно, чтобы данные изыскания не запрещали.
Петрик забронировал по Интернету билеты на самолет до Москвы. Ближайший рейс – 19.20, регистрация – за два часа до посадки. Он посмотрел на часы, прикинул в уме, сколько осталось до отъезда, и снял трубку внутреннего телефона.
– Ксения, зайди ко мне.
В кабинет заглянула Ксения. На шее у нее был платок смелой расцветки, и Петрик невольно улыбнулся, задержавшись взглядом на ярком пятне. Интересная девушка. Он вспомнил, как два года назад принимал ее на работу…
… – Кляти дурни! Каждый раз я должен вас выгораживать… Вы ко мне? – Он увидел, что в кабинет заглянули. – Подождите!.. Заново, всё надо сделать заново! Пошагово. Не спеша. Куликов, десять раз отмерьте и только потом режьте! Всё! – Он кинул трубку. – Я вас слушаю!
Девушка претендовала на должность младшего научного сотрудника и его личного помощника. «Слишком молода, судя по внешности – ветрена, мне нужен помощник с характером!» – подумал он. Слушал рассеянно, что-то листал, делал пометки. «И ведь нельзя сразу отказать, опять скажут – грубиян!» Спросил просто так:
– Что вы думаете об исследованиях, проводимых институтом в вопросах поиска снежного человека?
Он не рассчитывал на толковый ответ и удивился, услышав в свой адрес критику. Решительно усевшись на ближайший стул, девушка заявила, что он неправильно организовывает поиски снежного человека, повторяя ошибки Эдмунда Хилари. Конечно, он знал, о ком речь – известный альпинист, покоритель Эвереста, развернувший кампанию по поискам йети в 1960 году.
– Да? И что же я делал не так?
Она подробно перечислила ошибки, измерив их глубину собственным аршином. И, как ни странно, он внутренне с ней согласился.
– Спасибо, вы свободны, – он следил за ее реакцией.
Девушка сделала шаг к двери и вдруг сказала несмело:
– Вы знаете толк в современном искусстве – Литвиненко, Лебединец, Петр Бевза, – она обвела взглядом кабинет. Остановилась на одной из картин, – это раннее творение Петра, он работал над ней в Крыму.
– Вот как? Вы знакомы с современным артом? – Он отложил в сторону ручку, глянул с интересом. – Может, и сами рисуете?
– Немного. Масло, холст. – Пунцовые щеки, пылающие глаза. Добавила негромко: – Возможно, за глубоко научным видением мира, вы невнимательно всматриваетесь в мир окружающий.
«Однако, характер…» – Он задал еще пару вопросов. Ксения убеждать умела. Сбитый с толку неожиданным напором, Петрик принял ее на работу и потом не раз убеждался в правильности своего выбора…
– Я лечу в Москву, – начал он, – вылет в 19.20. Когда обратно, пока не знаю – день, два. Нужно разобраться с бумагами пропавшего друга. Занимайся подготовкой экспедиции. Полный список для стоянки – у меня на столе. Да, ты что-то говорила насчет состава. Кто-то новый? – Профессор убирал со стола записи, какие-то заметки на огрызках-листиках. Комкал, бросал их в урну.
– Владислав Григорьевич, не сочтите за дерзость… есть… неплохая кандидатура.
– Специалист в нашей области? Ученая степень, работы?
– Мм-м… Студент пятого курса геофака. Но – будущий профессор, как минимум!
Петрик оставил в покое портфель и поднял голову.
– Будущий? Значит, что-то личное. Ксения, чем он может быть нам полезен?
– Почему… личное… – Она покраснела. – Интересна область его исследований – он изучает логику пространства. С помощью элементов математики делает анализ исторической физической географии, геоморфологии, в частности, орографии. Может, вас заинтересует математический подход к теме? Новый взгляд.
– Хм, математический. В форме и размерах следов мы и сами разберемся.
– Владислав Григорьевич… дело ведь не в замерах. Бесконечность не измерить, но можно логически предугадать. Используя универсальные математические истины. Вы же хотели применить новаторский подход, так пусть мы и будем искать в горах неизвестную величину – нашего икс-человека, как обыкновенный математический объект в обыкновенной математической задаче. Или назовите это так, как вам удобно… Поверьте, Денис способен увидеть невидимое.
– Денис? Ну-ну, уже перешли на личности.
– Да что тут может быть личного, он еще и согласия своего не дал. – Она с сомнением качнула головой. – Это нам надо переживать, согласится ли?
– А что, может, ты и права, – Петрик видел, как хотелось Ксении, чтобы парень (как его там, Денис?) поехал в экспедицию. – Новаторский подход? Да. Будем искать икс-человека на уральских геометрических поверхностях.
– Вы всё шутите, – она вздохнула с облегчением. – Вы не пожалеете! В нашем мире всё так или иначе связано с математикой. Зачастую мы зажаты рамками строгих истин, и нам просто необходим свежий взгляд. Неожиданный, перевернутый, креативный.
– Надеюсь, он того стоит… Креативный? Слышали бы тебя в Академии!
Он наконец-то собрал портфель, рассеянным взглядом оглядел комнату, думая о чем-то своем. Взял пиджак и направился к двери. – Приглашай своего знакомого, пусть едет! Может, и будет какой-то толк… Да, всю аппаратуру нужно проверить, и только потом Савельев должен ее упаковать.
Он уже распахнул дверь, когда Ксения, вспомнив что-то, кинулась вслед:
– Владислав Григорьевич, а результаты фотоэкспертизы уже известны?
Профессор остановился, похлопал себя по бокам, ища нужную бумажку, извлек из нагрудного кармана сложенный вчетверо табельный бланк.
– Вот. Утром доставили. Фотографии подлинные. – Помолчал. Хотел еще что-то добавить, но лишь глянул серьезно и заспешил по коридору на выход.
4
Москва встретила Петрика восторженным гулом запруженных улиц, кваканьем клаксонов, горячим дыханием плавящегося на солнце асфальта. Он любил этот город. Город-цунами, город-жизнь. Когда же он был здесь в последний раз? Петрик набрал номер Славика. Вместо обычных гудков мобильник задрожал от вырвавшихся на свободу низких аккордов тяжелого рока. Профессор поспешно отключился, недоумевая, что же он сделал не так. Пока раздумывал, телефон привычно тилинькнул, принимая вызов.
– Вы мне звонили, Владислав Григорьевич?
– Славик! – обрадовался. – Я уже в Москве, буду в Институте минут через тридцать.
– Я вас встречу на входе.
– Жди, – и отключился.
Полчаса на такси немного вымотали. Городские дороги – словно реки текут. Шумят, извиваются водоворотами, всплескивают красными гребнями светофоров. Жилые дома близко подступают к проезжей части, всматриваются в свои отражения, мелькающие в окнах машин. А машины, будто листья на воде, – так их крутит и бросает неуемное городское течение.
Здание Московского института социально-экономической географии серой скалой выступило из общего бетонного массива. Вот, кажется, кто-то махнул рукой возле входа:
– Владислав Григорьевич! С приездом! – Славик пересек тротуар и распахнул дверцу. Помог вынуть багаж.
Они пожали друг другу руки, и Петрик с надеждой спросил:
– Новости есть?
Славик отрицательно мотнул головой.
– Ничего нового. Ищут.
Они прошли в холл, поднялись на второй этаж. Длинные прохладные коридоры, высокие потолки – словно в храме. Яркий солнечный день гасится в таких зданиях сумраком каменных сводов, и где-то в путанице лестничных маршей живет эхо. Всякий знает – оно пугливое, и отзывается только тогда, когда в здании пусто.
– В кабинете отца до вчерашнего дня работала комиссия, – на ходу сообщил Сайко-младший. – Голос у него был высокий, с хрипотцой, словно у мальчишки. Да он и оставался для Петрика мальчишкой, сыном лучшего друга. – Перерыли бумаги, искали зацепки. Рассматривали версию похищения, но прошло уже столько времени, что ее отодвинули на второй план.
– Похищения? – удивился Петрик. – Ты имеешь в виду деньги? Вряд ли. Он же не бизнесмен. Географ! Всё его богатство – это облака в небе. А облака… Кого могут интересовать облака, кроме Матвея Степановича?
– Да.
Они увидели, как из кабинета профессора Сайко выскользнул парень лет тридцати. Серый костюм, галстук. В руке – несколько книг. Плотно прикрыл за собой дверь и стал удаляться по коридору.
– Эй! – окликнул Славик. – Вы не меня искали?
Парень оглянулся, не сбавляя шага, приподнял книги.
– Я из библиотеки, майор разрешил. – Он ответил мягко, совершенно спокойно.
Через секунду он уже свернул в боковой коридор и скрылся из виду. Пожав плечами, Сайко-младший подошел к кабинету, открыл дверь и пропустил гостя вперед.
Прошедшее без хозяина время еще не успело проставить в комнате печать запустения. Разве что тонкий слой пыли гасил блеск былого движения. Петрик вдруг остро ощутил пустоту, образовавшуюся с потерей друга. С грустью вспомнил их последнюю встречу здесь, в кабинете. Это было утром, в понедельник. Запах кофе. Привкус горечи. О чем они тогда спорили? Кажется, он упрекал друга в том, что тот постоянно в разъездах, три недели из четырех ежемесячно. А как же время на личную жизнь? И ведь он был прав! Матвей же, как всегда, замкнулся. Одинокий волк. Что-то бурчал в ответ, затем процитировал Камю. Петрик даже помнит интонацию, с которой он говорил: «Путешествие как самая великая и серьезная наука помогает нам вновь обрести себя». Да, именно эти слова. С привкусом горечи.
Петрик подошел к этажерке с книгами, пробежался взглядом по корешкам. Он знал их все. Взял одну, наугад. «Стратегическая география»… Вспомнил день, когда они вдвоем купили эту книгу…
…Киев. Петровка. Солнечный полдень. Народ у книжных прилавков толпится, будто никто не работает. И они с Матвеем спорят о чем-то незначительном. В руках – только что купленная «Стратегическая география». Лица, лица… и вдруг они видят перед собой огромную доску. Прохожие останавливаются, берут в руки мел и что-то пишут. Кто-то объясняет: «Это такой проект. Вы можете написать здесь всё, что хотите сделать в жизни и еще не успели…» Матвей даже не раздумывал, подошел и написал размашисто:
…я хочу найти свою таинственную землю!..
И передал мел другу.
Петрик вернул книгу на место и перевел взгляд на фигурки из мыльного камня. Внимание привлек носорог. Он просмотрел записки, наколотые на рог: «9.30 – интервью в холле», «чтв. – забрать результаты эксп.».
– Что он сдавал на экспертизу?
– Не знаю, – откликнулся Славик.
На подоконнике лежала свернутая карта, рядом – накопитель с бумагами. Приподнял верхнюю папку, прочитал вслух:
Мир устроен не только причудливей, чем мы думаем,
но и причудливей, чем мы можем предполагать…
Дж. Б. С. Холдейн
– Значит, Ленские Столбы?
– Да. Ленские Столбы.
– Скалы… – Он пытался ухватить начало нити.
На стене – знакомая фотография, они группой стоят перед входом в Географическое общество, сделана во время последнего заседания. В центре – президент общества, слева – профессор Сайко, затем сам Петрик. Справа – несколько крупных ученых, улыбаются сдержанно, словно хотят показать, что наука – вещь серьезная.
Петрик подошел к столу. В чуть выдвинутом ящике заметил две ученические тетради. Взял одну в руки, полистал. След-бороздка от карандаша продавился на нескольких страницах сразу. Перевернул листы, нашел выделенную фразу – серебристые облака. Ниже – диаграмма взаимодействия «атмосфера – суша». Перечеркнута, рядом – новая схема. Во втором ящике лежала толстая папка с надписью «Аккумуляция воздушных масс», том третий.
– Его тема. Сколько лет он писал эту работу? Пять?
– Шесть.
Несколько блокнотов на столе, еженедельник, перекидной календарь, деревянная статуэтка какого-то африканского божка с яркими глиняными бусами на шее. Закрытый ноутбук, копии различных квитанций. Взглянул на календарь – последний рабочий день перед отъездом. Текущие дела, план интервью, звонки в нужный час. И вдруг глаза резанула знакомая фраза, в стороне от основных записей:
…важнее знания
Это была их кодовая фраза. Полностью она звучала так:
«Фантазия важнее знания. Альберт Эйнштейн».
Отсутствующее слово «фантазия» было ключом к шифралфавиту. Петрик улыбнулся, сегодня это выглядело как забава, но в студенческие годы они со всей серьезностью шифровали записки.
Он задумался. Конечно, это могло быть просто совпадение. А если нет? Если это и есть начало той нити? «Боже, – мелькнула мысль, – это было лет тридцать назад! Что за игры?» Петрик взял в руки один из блокнотов, пролистнул несколько страниц. Надо внимательно просмотреть все записи, и если что-то адресовано только ему, он увидит это.
– Бувае, що й корова литае! Я возьму с собой блокноты, полистаю.
Сайко-младший кивнул.
– Майор разрешил. Остановитесь у меня, покопаетесь, может, свежим взглядом что-то ухватите. Мешать вам никто не будет, берите всё, что считаете нужным.
– Мы должны были вместе лететь в Сибирь. Он говорил об этом?
– Да, да, конечно. На поиски снежного человека. – Славик хмыкнул, пожав острыми плечами. Пиджак болтался на нем, словно на вешалке, казалось, что он с чужого плеча. – И вы верите в это?
– Весь мир не верит. А мы его найдем.
Славик помолчал и вдруг спросил:
– А что вы будете делать с ним, когда найдете?
– Странный вопрос. Мы ведь не пытаемся затащить его в клетку. Это будет открытие мирового масштаба! Сенсация! Понимаешь – ни мое открытие, ни твое, ни наше вместе взятое. С человек будет всецело принадлежать миру.
– Принадлежать. Рабское слово!
– Нет, я сформулирую по-другому. Разве мы все – ты, я, твой отец, сотни других ученых, не присягнули однажды на верность Науке? И разве мы все – не ее поэты, художники и… слуги? Вся наша жизнь для нее. Всё во благо.
Пока Петрик говорил, Славик отрицательно качал головой.
– Вы мне напоминаете отца.
– Уверен, у нас с ним одна точка зрения. Не понимаю, что тебя смущает. Наверняка он и в Якутию помчался за доказательствами своей очередной теории, без них любая гипотеза останется всего лишь гипотезой.
Славик покачал головой:
– Не знаю. Только… если вы отыщете с человека и приведете его сюда, всё сказанное потеряет смысл. Потому, что это… неправильно. С человек тоже ведь имеет право на жизнь! На свободу.
– Что за чушь!
– Разве? – не согласился Славик. – У всех должен быть выбор. И не надо прикрываться наукой! Многое в этом мире делалось под ее прикрытием. Это монстр! Жернова! Она перемелет все принципы в угоду себе. Мы живем в бесчеловечной среде, всех буквально тошнит друг от друга. Стоит кому-то в автобусе наступить на ногу, как завязывается драка. Эти же нормы действуют везде, вот почему наука породила атомную и водородную бомбу. Руками ученых иногда действует дьявол! И они это прекрасно понимают!
– Зачем же так? Бунтарь! Это из-за отца? Из-за того, что он пропал… – Петрик положил ладонь Славику на плечо. – Конечно, в чем-то ты прав. «Неразумное» человечество воплощает наши теории в практику исключительно в угоду своим целям. Но мы должны поступать так, как велит сердце.
Славик замкнулся. Отвернулся к окну:
– Ему сердце велело рискнуть жизнью.
– Это его жизнь. Но, послушай, что за настроение? Он жив…
– А снежный человек, или алмазный, или травяной… не важно какой, всё равно имеет право на свободу.
Петрик примирительно хмыкнул и обхватил Славу за плечи.
– Ну же, не кисни, парень!
Он сменил тему:
– А ты знаешь, что это за тумба?
Луч солнца отражался от полированной поверхности небольшой тумбы, стоящей у окна.
– Да, Нью-йоркский Клуб Приключений подарил ее Институту в знак единства духа.
Петрик рассмеялся.
– Вот так! Розумнык. И всё? Это не тумба! Это – глобальный круговорот вещей! Она сделана из того же дерева, что и плот «Семь сестричек».
– Виллиса? Я не знал. Отец никогда не рассказывал. Мы же почти… сложное у нас было общение, сами знаете. – Он провел пятерней по ежику на голове, и это небрежное движение придало ему вид подростка. – Так неужели из этого же дерева?
– Да. Знаешь, Матвей очень дорожил ею. Вильям Виллис в одиночку, на плоту пересек Тихий океан. Один на один с вечностью. – Петрик вдруг стал серьезным. – Твой отец обязательно выживет, где бы он ни был сейчас! Он безумец, это я знаю точно!
Он тронул глобус, а тот, словно поддавшись человеческому теплу, послушно повернулся на тонкой оси: Алтай, Тянь-Шань, Кавказ, Альпы – и остановился.
– Хай йому трясця! Почему же он мне ничего не сказал?
– Наверное, хотел что-то проверить.
Петрик приподнял глобус, рассматривая восточную часть Сибири, и что-то мягко упало на пол. Он наклонился и поднял несколько бледно-коричневых шишечек – небольшие, похожие на мохнатые орешки. Посмотрел на тумбу, там осталась еще одна. Повертел подставку, провел под ней рукой – она была полая. Поставил на место, и подставка накрыла шишку.
– А это что? – Он пересыпал их с ладони в ладонь.
– Не знаю, может, привез откуда-то. Слишком маленькие для местных, – оглянулся Сайко-младший. – Да и форма необычная.
Петрик положил шишки на тумбу, постоял, рассматривая, затем сунул одну в карман:
– Может, пригодится. Отдам ребятам в лабораторию, пусть определят, откуда.
Славик кивнул:
– Ну вот, пожалуй, и всё.
Они постояли еще немного, оглядывая кабинет, взяли несколько блокнотов, тетрадей и вышли в коридор.
Некоторое время спустя, в расположенном напротив здании с глухим щелчком отключилась аппаратура, фиксирующая разговор. Мрачный длинноволосый тип лет двадцати восьми откинулся на стуле и скрестил на груди руки. Его напарник, парень, которого Петрик и Сайко-младший встретили в коридоре, ослабил узел на галстуке и поинтересовался:
– Что теперь, идти за ними? Меня видели. Второй раз не поверят, что я из библиотеки, – хохотнул.
– Я сам прослежу, – длинноволосый быстро встал и направился к двери.
– Макс, избавься от своего крысиного хвостика, бросается в глаза.
– В советах не нуждаюсь. И это не «хвостик», как ты его называешь. Это выражение индивидуальности. Вот ты скажи, Костян, что в тебе интересного? Молчишь?
Тот ответил резко:
– Ты меня удивляешь. Индивидуальность! Пойди, например, в приют, сделай пожертвование малюткам. Вот это поступок. А хвостик…
– Ладно, проехали. Учить он меня будет.
Макс сбежал с лестницы, вышел на улицу и, дождавшись появления Петрика и Сайко, направился к припаркованному вблизи темно-синему «пежо».
5
– Это Кость. У нас появилась зацепка, – доложил кому-то оставшийся на посту парень. – Думаю, это тот, кто нам нужен. Макс следит.
– Наконец-то. Что-то толку от вас маловато, – нехотя буркнули в ответ. – Пора бы и пошевелиться. И скажи Максу, пусть хвост срежет, примат. За версту виден. Давайте, шевелитесь!
Кость обиженно скривился, коротко выругался и уселся перед аппаратурой. Он надел наушники, установил цифровую аудиопленку на начало и, покрутив колесико настройки, принялся внимательно прослушивать запись. Греческий профиль придавал твердость выражению лица. В одном месте он остановил запись и сделал отметку в блокноте. Потом прикрыл глаза и глубоко задумался.
Прошло больше недели, как они вернулись из Якутии, а ответов всё нет. И загвоздка в том, что решить задачу может только он один. Из всей троицы только он один понимает важность произошедшего. Остальные же… всё необычное всегда притягивало к себе людей, таких как они, желающих погреть руки без разбора на чем. И не важно, увидели они чей-то секрет и смогут на нем хорошо заработать или в их руках сенсация. Опять же, на ней можно хорошо заработать. Случайные свидетели, они хотят обратить увиденное в деньги. А он… хотел бы разгадать тайну…
Но, собственно, что они видели? Кость еще раз мысленно вернулся к событиям, свидетелями которых они стали неделю назад…
Смеркалось. Они шли по тропинке, змеящейся между скал. Впереди Макс, за ним Борис Сергеич, замыкающий – Кость. Все трое – мелкие жулики, занимающиеся перепродажей краденых алмазов. До Якутска – на самолете, затем, под видом туристов, в город Мирный, на алмазный рудник. Когда Косте предложили «делать деньги», он не думал, что это будет так сложно.
Карьер «Мир» официально закрыт для промышленной добычи алмазов – слишком глубоко он вгрызся в недра Земли. Воронка глубиной в пятьсот двадцать пять метров и шириной более километра стала опасной для эксплуатации открытым способом – сложные гидрогеологические условия, затяжной спиральный съезд и не только это.
Разинутой круглой пастью воронка-монстр стала засасывать пролетающие над ней вертолеты. Были ли аппараты технически неисправны, либо они падали из-за изменений в пространстве над воронкой, но спорить с природой не стали – работы прекратили. Нетронутые запасы кимберлитовой трубки манили вглубь, обещали всё новые и новые россыпи драгоценных камней, поэтому было принято решение продолжить добычу алмазов подземным способом. Рудник был построен, но начало эксплуатации откладывали. А пока, глубоко под землей, велась несанкционированная, локальная разработка алмазоносной породы. Потихоньку вынималась руда, поднимались наверх камешки, сортировались, шлифовались и утекали мелкими сверкающими ручейками в большой мир.
Месяц они тяжело работали, рискуя быть пойманными. Нужные люди указали место в шахте, обеспечили инструментом, отвлекли охрану. Старая схема, отработанная годами, – определенный процент добытых камней оседает в местных, мирнинских, карманах, остальные – сдаются здесь же, в Якутии. Сидели под землей, как кроты. Света белого не видели. Но мысль о будущих доходах пульсировала в голове непрестанно, придавая новые силы, рисуя в воображении стройные ряды нулей после единицы. Сейчас же троица возвращалась из Мирного в Якутск, сделав остановку на Ленских Столбах. Здесь, среди скал, они передали алмазы и получили за них деньги.
Сумерки сгустились, и Кость чуть отстал, настороженно оглядываясь вокруг. Тишина давила, теснила грудь, словно нагретые за день скалы вобрали в себя весь воздух. Он остановился и невольно посмотрел вверх, в небесный простор. Ночь опускалась быстро, и небо над головой уже приобрело глубокие темно-синие и сине-зеленые оттенки. Невольно он залюбовался небом. На темном бархате небесного листа неведомый художник легкими акварельными мазками нанес серебристую паутину облаков. Они поражали удивительной прозрачностью: сквозь них прекрасно были видны первые звезды. Тонкая, «эфирная» ткань облака расстелилась по небу жемчужными нитями, сияя нежным голубоватым отливом. Некоторые длинные струйки-полосы перекрещивались, и казалось, по ним движутся еле заметные тени.
Когда-то, еще в школе, он любил разглядывать ночное небо, ходил в походы – котелок, палатка, компас в руке. Да еще, обязательно, затертая до дыр карта звездного неба. Позже, уже студентом геофака, он бывал с экспедицией в таких дебрях… где пляшут в тумане призраки. Романтик в душе… с обветренным лицом.
«К черту звезды! – подумал Кость. – К черту жизнь, это кладбище надежд! Человек может всё, но не больше». Он перевел взгляд на застывшую громаду скалы.
Ленские Столбы поражали его своим размахом, своей грандиозностью – столпы Сибири. Они взлетали к самому небу и терялись в его глубине. Каменные исполины теснились, жались к реке, вглядывались в свои отражения. И тишина сквозила сквозь их уступы-пальцы, оседая в пустых глазницах избитых ветрами арок…
Вдруг, откуда-то сверху, с легким шуршанием скатился маленький камешек. Костик застыл. Слежка? Он напряженно всматривался в нависающие ступени – скала казалась ему вывернутой клавиатурой. Светлые полосы, темные… Стонет ветер-маэстро.
Сбоку, из-за скалы вынырнули Борис Сергеевич с Максом.
– Что за… ты где? Я должен с каждым нянчиться?
– Тсс, тихо! – приложил палец к губам, указал вверх.
Все трое притаились за ближайшим кустом и вгляделись в срезанный край скалы. В темноте причудилось, что это разинутая пасть. Синие полутени старых лиственниц, растущих между скалами, сгустились, подступили со всех сторон, казались диковинными пауками с растопыренными лапами. Как-то жутковато стало.
Наконец что-то блеснуло. Бросило в пот. Рассмотрели – вверху человек. Сидит на уступе, в ногах – рюкзак, антенна выглядывает из-за спины. На вытянутой руке какой-то небольшой прибор. Он направлял его вверх, в небо, и поворачивал, словно наводил на что-то. Очки, бородка, зеленая ветровка с лампасами.
– Похоже, он нас не заметил, – с облегчением прошептал Макс. – Смотрите, слева на треноге любительский телескоп. Турист.
Всё произошло в один миг, нет, в полмига, в четверть. Человек окутался зеленоватым туманом, всплеск-вспышка, и он вдруг исчез. Кость не поверил собственным глазам. Быстро повернулся к Максу, но тот растерялся не меньше, сидел с открытым ртом.
– Он исчез, – голос Макса дрожал от возбуждения.
– Ты тоже видел?
– Невероятно, я смотрел прямо на него, – подтвердил Борис Сергеич.
Они сидели и молчали. Стоял вверху телескоп, белела в сумерках антенна. На уступе не было места для того, чтобы спрятаться.
К реке возвращались быстро, не шли – бежали. Плыли на лодке до глубокой темноты, остановились в какой-то деревушке. За ужином выпили, расслабились, потом еще выпили, и сразу всё предстало в другом свете, упростилось. Какие только глупости не придут в голову в сумерках, на тропе, вьющейся между скал! Ну, конечно, он где-то спрятался. Может, даже и от них – заметил. Посмеялись, обсудили и на следующий день забыли. Стыдно и рассказать кому-то.
Спустя несколько дней компания вернулась в Москву. И сразу же протрезвела – в вечерних новостях, по всем каналам объявляли о пропаже человека. Они его сразу узнали – бородка, очки, даже ветровка та же, зеленая, с лампасами. Сайко Матвей Степанович, профессор МИГа, выдающийся ученый. Исчез во время научных исследований в скалах на Лене. Поисковая партия не теряет надежды и продолжает прочесывать Ленские Столбы.
Троица затаилась, опасаясь впутываться в эту историю. А вечером в баре Макс принялся размышлять:
– Интересно, а какими исследованиями занимался профессор? Он исчез неспроста. Видели вспышку? Может, он сделал великое открытие и стал человеком-невидимкой?
– Вряд ли для этого нужно забираться в Якутию, – задумчиво произнес Костик. – Я видел там серебристые облака.
– Слышь, ботаник, ну и что? Да хоть золотые, при чем здесь облака?
– Сам ты ботаник! Я закончил геофак. – Костик хмыкнул. – Серебристые облака как-то связаны с его исчезновением – он приехал на Лену ради них. Я покопался в Интернете, нашел нужную информацию. Профессор несколько лет занимался классификацией воздушных масс, а в последнее время сосредоточился исключительно на создании теории серебристых облаков.
– Что же в них такого исключительного, чтобы создавать целую теорию?
– Всё не так просто. Они находятся на большой высоте, почти в открытом космосе. Они легки и подвижны. Насколько? Посудите сами, средняя скорость их движения – сто метров в секунду. Кроме того, до сих пор неизвестна природа их происхождения. Одни ученые считают, что серебристые облака – это космическая пыль, частицы метеорного или кометного происхождения, на которых нарастают кристаллы льда. Другие утверждают, что они образуются в результате реакции атмосферного кислорода с протонами солнечного ветра – такой себе «солнечный дождь». Некоторые думают, что это ледяные кристаллы, балансирующие на границе между земным пространством и космическим.
– Ну? И о чем это говорит?
– Понятия не имею. Но профессор знал, что делал.
Борис Сергеич оживился:
– Надо выяснить, какие исследования он проводил в горах. Здесь пахнет крупными деньгами. Давай, Кость, – голос стал мягким, доверительным, – копай дальше. Нас интересуют любые сведения о профессоре, а что с ними делать, мы решим по ходу. Макс, срезал бы ты хвост, в глаза бросается, засветимся.
Макс что-то невразумительно хмыкнул и сменил тему:
– Ну что, есть повод выпить!
И троица закрутилась, вынюхивая всё вокруг с тройной энергией. Но именно сейчас Кость понял, что если кто-то и может привести их к нужной информации, то только Петрик. Он разберется.
6
Две трети в пятой степени, нет, не в пятой. Опять ошибка. Логарифм бесконечности, перевернуть, сжать. Но ведь пси-фракталы – абстракция, откуда они здесь? Денис захлопнул тетрадь и уставился в точку. Реальность или вне, какая разница? Можно ли судить о событиях, просчитывая их? Права Ксения, нельзя превращать жизнь в цифры. Ему надо переключиться. Зовут в экспедицию – надо ехать. Побродит по горам. С Ксеней. Пожалуй, всё дело в этой девушке. Он вдруг решил позвонить ей прямо сейчас, набрал номер, считал гудки. Два, три… пять.
– Алло, Ксеня? Я поеду с вами. Вы когда улетаете?
– Правда? Здорово! – засмеялась от радости. Потом вдруг спросила: – А как ты думаешь, каковы наши шансы найти с человека?
Две секунды пауза, и сразу ответ:
– Вероятность появления снежного человека – один к восьми миллионам.
– Это значит, шансы очень малы?
– Ничтожно малы. Почти абсолютный ноль.
– Так чего же ты согласился?
Теперь уже рассмеялся Денис:
– Ты меня подловила. Я же не сказал «абсолютный ноль», я сказал «почти», а это в математике – невероятно великий шанс.
– Ясно. – Ксеня тут же сменила тему. – Подскочишь завтра на игру?
– Во сколько?
– В пять.
Подумал: «Еще одна пятерка, в сумме десять. Совершенное число».
– Идет! Против кого играем?
– Юристы.
– Опять юристы, хм. А кто в команде?
– Женька, Капитон, Ник.
– Ник? – перебил, не дослушав. – Боже, он еще и в баскетбол?
– Ты чего? Он здорово играет.
– Посмотрим, посмотрим. До завтра, давай.
Денис повесил трубку. Закусил до боли губу. Третий лишний. Но кто – он или Ник?
7
Каменный век
Леш с изумлением смотрел, как сменилась картинка вокруг. Вдруг проступили новые очертания гор, раскинулось плато вдали. Он стоял на скале, но это была не его скала, и деревья были не те.
Разве это деревья?
Кустики! Его сосны небо подпирали, стеной стояли, укрывая зелеными сумерками землю. А эти чахлые, усталые.
Вдруг впереди что-то блеснуло. Леш прижался к шершавой поверхности скалы и вгляделся в надвигающуюся ночь. Зоркий взгляд выхватил фигуру человека, сидящего на уступе. Но ведь никого не было?! Что происходит? В тишине стало слышно еще чье-то присутствие – одного, двоих, троих. Трое рядом, где-то ниже, ему не увидеть.
Человек, сидящий на уступе, держал в руках странный предмет и рассматривал сквозь него облака, серебрящиеся в вышине. Затем, словно почувствовав чей-то взгляд, обернулся, и в упор посмотрел на Леша. Взгляды встретились. Набежал ветерок, и мягко сменились контуры. Вернулись его горы, вот они, высокие, четкие. Скользнули куда-то чахлые деревца, вместо них надежно встал пропитанный дождями лес. Его лес.
Всё, как и было, только незнакомец не растворился в темноте – неловко повернулся и сорвался вниз, тяжело упав на бок. Леш услышал глухой удар. Подумал, здесь невысоко, выживет.
Профессор Сайко очнулся. Сознание возвращалось медленно, постепенно пробуждая мозг. Тревожное чувство закралось в душу и жгло изнутри, словно пламя. Он знал это чувство – кто-то наблюдает за ним, и не торопился открывать глаза, не изменил дыхания. Лежал и прислушивался. Затем осторожно приподнял веки, и сквозь ресницы глянул вокруг.
Небо играло красками, и на его бледном фоне вздымались четкие гребни скал. Звенящая тишина, казалось, обрела плотность, готовясь вот-вот взорваться новым днем. Краем глаза он уловил какое-то движение. Осторожно повернул голову, взглядом пошарил по скалам и, наконец, увидел его – неподвижный силуэт в нескольких метрах над головой.
Незнакомец стоял на уступе и разглядывал профессора. Это был мужчина средних лет, с правильными чертами лица. Тяжелая квадратная челюсть, выдвинутая вперед, не казалась грубой, а развитые надбровные дуги, словно вылепленные из пластилина, оживляли низкий, убегающий назад, лоб. Густые темные волосы стянуты на затылке в тугой хвост, короткая борода. Одежда лоскутами, драная – короткие брюки из кожи, бесформенная, навыпуск рубаха. Может, туника? Не рассмотреть. Но профессора удивило не это, удивило то, как он стоял на скале – он был ее частью, продолжением; смотрел без страха, открыто. Уверенный в своем превосходстве. А сила была налицо – широкая, мощная грудь, сильные руки, внутренняя энергия во взгляде.
И вдруг Сайко вспомнил всё.
– Да, – прошептал, – получилось! – Он привстал и теперь уже открыто посмотрел на незнакомца. Взгляды встретились, и каждый пытался разобраться – друг или враг?
Тот, на уступе, даже не пошевелился, просто смотрел и ждал. Профессор ему улыбнулся. Не делая резких движений, приподнялся и сел. Охнул от боли – нога резанула где-то около щиколотки. Он отмел боль, отдаваясь другому нахлынувшему чувству, – теплой волной захлестнула радость, у него получилось переместиться во времени! И если все настройки были сделаны правильно, он попал назад в прошлое. Но в момент перехода был поздний вечер, а здесь уже раннее утро? Значит, временной прокол не переносит точного наложения, калькирования суточного времени. Или вызывает случайный сдвиг. Да, похоже, существует коэффициент сдвига, и если в дальнейшем делать проколы… Он пытался понять, вспомнил, как настроил прибор, нашел нужный всплеск поля, сфокусировал направленный луч вверх, в самый центр серебристой паутины облаков и…
Легкий шорох привлек внимание профессора. Незнакомец начал спускаться вниз. Прыжок, еще один. Он двигался легко, почти бесшумно. Огромная физическая сила делала его опасным противником, но, похоже, он был великодушен к человеку, распростертому на земле.
– Аманай леш.
Профессор не понял, но решил, что нужно назвать себя:
– Матвей… и очень хочется верить в то, что я попал в прошлое.
От набежавшего ветерка родились вокруг тысячи звуков шорохов…
…Леш всё старался понять, откуда мог взяться этот человек, и думал: «Он не похож на меня, слаб, неуклюж, растерян. Говорит непонятно, видимо, пришел издалека. Поранил ногу? Надо отвести его к своим».
Леш присел на корточки, осторожно осмотрел ногу и сказал:
– Матэ-вей, я тебе помогу, – взвалил профессора себе на спину и понес – невелика ноша.
Язык был незнакомый, но Сайко понял – это друг.
Сайко всё сомневался, какое же это время? Не его, это точно! В двадцать первом веке на всем земном шаре не нашлось бы места для такого леса. Лес дышал, лес жил своей жизнью. Исполины-деревья рвались ввысь, к солнцу, к серой вате облаков, скрипели, стонали мощными стволами-колоннами, шелестели, вели нескончаемый разговор кронами где-то там, в вышине. А подлесок шевелился, словно его расчесывали невидимым гребешком. Здесь всё было в движении: мелькало, скользило, крутилось – взлет и посадка, шелест крыльев, хлопки и чавканье. Хаос. Порядок.
Рубашка профессора взмокла от пота, по коже бегали мурашки, но не от холода. Сердце колотилось у самого горла. Он был как ребенок в диком лесу. Он еле справлялся с чувствами. Достаточно было нескольких минут, чтобы убедиться в реальности перемещения. Здесь всё поражало своей грандиозностью, своим размахом. Праздник жизни!
Пока двигались вперед, Леш отыскал невзрачное на вид растение – его красноватые листья напоминали базилик. Растер в руках, и когда сочная мякоть превратилась в кашицу, приложил к ноге.
– Эй, полегче! – взмолился Сайко.
Леш наложил повязку, можно сказать, из подручных средств – лист лопуховых размеров, поверх гибкий стебель-веревка, и удовлетворенно кивнул.
Вскоре боль утихла, и профессор смог идти дальше сам, опираясь на палку.
Они вышли к реке, и его новый друг разыскал в кустах припрятанный плот. Это было громоздкое сооружение из веток и бревен, всем своим видом отвергающее любую форму.
– Дальше поплывем, – Леш указал на реку.
Матвей засомневался в плавучести плота, но напрасно.
Стремительное течение подхватило и понесло. Мимо зеленого покрывала леса, мимо низких каменистых берегов, они летели вниз, словно на крыльях. Какова же река! Источник жизни!
Полноводная.
Гордая.
Неприступная.
Профессора оглушило дыхание ветра, ошеломил простор. Он был удивлен – это Лена? Лена-река? Она и в далеком двадцать первом веке поражала воображение своим размахом, но сейчас… тысячи лет назад… это был Лена-океан.
Природа будоражила фантазию, река буквально кишела живностью, сложно было даже представить, что было под водой, кто там обитал, во мраке глубин – чудища, фантастическая всячина! Тупорылая, остромордая, зубастая и перепончатокрылая. Только безумец отважится всунуть палец в этот кипящий фантсуп. Он не безумец! Держась середины плота, профессор жадно впитывал дыхание доисторического мира, таинственного, неизвестного, удивительного.
Плот несло – это отдельно прожитая жизнь, целая история. Вот он отчаянным прыжком бросается навстречу волне, прыгает через нее, падает в яму, снова взлетает и, кажется, все-таки летит. Поворот, еще один. У у ух! Вдоль берега густая шкура зелени, одной зелени и только зелени, мощным, единым массивом. Острые ребра скал выступают из живой плоти, над ними – обрывки туч, дурман свободы.
Причалили. Ловко спрыгнув на берег, Леш внимательно оглядел прибрежные заросли, махнул рукой:
– Пошли, уже рядом!
Они вскарабкались по камням, перелезая через упавшие стволы, прошли сквозь заросли кустарника с колючками в палец, и вдруг между деревьями мелькнул просвет. Профессор вырвался из сумрака леса, шагнул навстречу свету и… остановился как вкопанный.
8
Всё, что угодно, только не это хотелось ему увидеть. Он уже строил планы и мечтал… что за?..
– Тьфу ты, не получилось!
Метрах в трех перед ним стоял человек – слегка полысевший, в очках в стальной оправе. Ему было лет сорок. Вполоборота, щурясь от яркого солнечного света, он в упор разглядывал профессора Сайко. Обычный человек из современного мира – потертые джинсы, пиджак. Ткань в рубчик, кажется, вельвет. Сумка через плечо, кольцо на пальце.
– Я уж подумал, – не сдержался профессор, – но всё так реально было! Значит, не получилось.
– Переместиться во времени? – спросил человек. – А вы откуда?
«Может быть, это глупый, никчемный… великолепно поставленный розыгрыш? За мной следили! Вели с самого начала! Ждали подходящий момент… Когда я упал и отключился, решили подшутить. Сейчас из-за деревьев выйдет кто-нибудь знакомый, наедет камера, громыхнет шампанское, как в какой-то популярной передаче, как же она называется?.. И весь мир будет хохотать над моей растерянностью…»
– Не понял, а вы кто? – Профессор начал осматриваться. Ведь это не рядовые декорации! От удивления его брови взметнулись вверх.
Словно океанский лайнер, выброшенный на берег неведомой силой, высилось посреди леса гигантское сооружение, возведенное из камня и дерева. Не то крепость, не то муравейник. Рукотворный. Налепленный, набросанный, сбитый в кучу остров. Два обруча частокола опоясывали его по кругу, ограждая и защищая от врагов. Сухие ветки щетинились колючими пальцами вдоль всей ограды. Одного взгляда достаточно, чтобы понять – не приближайся, стой, проход запрещен! Множество входов выходов на разных уровнях пустыми глазницами глядели в лес. Но не это заставило профессора замереть.
Где-то в вышине раздался низкий гортанный крик.
– Гу-го-го-уоу, – кто-то оповещал своих.
– Гоо-уоу-гоу, – откликнулось эхо.
– Аха-га-а гоа, – на полтона выше.
– Аха-га-а гоа, – простонал ответно простор.
У профессора пересохло во рту, он поспешно сглотнул, оглянулся, ища взглядом Леша. Но рядом уже никого не было.
Один.
Посреди незнакомого мира.
Позади – стена леса, впереди – неизвестность…
Невольно шагнул назад и уперся в ствол дерева, обернутого клочьями волосатого лишайника.
– Не бойтесь, вас не тронут, – человек в джинсах подошел и протянул руку, – меня зовут Наджей. Не знаю, откуда вы, но я так рад встрече!
Профессор недоверчиво пожал руку и огляделся – два десятка полуголых людей обтекали их плотным кольцом. Бородатые, носатые, дикие. Короткие гортанные крики, возбужденные горящие взгляды. Поистине, колоритное общество! Словно сошедшие со страниц учебников по истории – обрывки шкур, каменные топоры, копья наперевес. У некоторых – тяжелые дубины на поясе. В наступившей тишине его приветствие прозвучало растерянно:
– Не бойтесь, я друг. Я пришел с миром…
– Я живу здесь уже несколько лет. Возвращаться некуда – после того как произошел временной коллапс, исчезло всё, что было связано с моим временем. Миллионы лет развития канули в никуда. Десять миллиардов людей, животный и растительный мир, мегаполисы, космические корабли, промышленность – всё исчезло. Я всё время думаю об этом. Наверное, остался еще кто-то, кто был вне своей действительности, то есть в другом времени. Это может показаться бессмысленным, но я выжил благодаря тому, что в момент коллапса перемещался в будущее. – Наджей замолчал, и Сайко увидел, как устремился его взгляд вдаль и застыл где-то далеко-далеко.
– Расскажи, как всё было? – попросил тихо.
– Жизнь – божественная машина… запущена однажды, и ее не переписать. Был обычный день. Я решил прогуляться по времени и сделал прокол на пять тысяч лет вперед. Именно в тот миг случился глобальный временной коллапс. Я ушел и уже не вернулся. Очутился здесь, на самой кромке вашего каменного века. Пытался вернуться… но моей цивилизации больше нет. Позади – пустота.
– По крайней мере, ты остался жив. Так, значит, вы открыли законы перемещения во времени? Путешествовали в прошлое и будущее?
– Да, всё просматривалось на миллионы лет назад и вперед.
Сайко взволнованно перебил:
– Это подтверждает мою теорию – путешествия во времени возможны. Я знал и верил в это. И раз я здесь, значит, мой способ работает! Но… я не понимаю, Наджей, если ты говоришь, что на этом временном отрезке было твое будущее, и ты видел его не раз, куда же всё делось?
– Оно исчезло вместе с моей цивилизацией. Ничего удивительного – когда умирает один человек, исчезает всё, что принадлежало ему. Телесная оболочка, дух, энергия. Исчезает вся вселенная-человек. Точно так же и с телом цивилизации – временной коллапс вырвал ее из мировой линии вечности, вместе со всеми ее потрохами! Целый огромный отрезок времени просто исчез. А меня отбросило по касательной от прорванной действительности. Как взрывом разбрасываются комья земли из воронки. Так или иначе, я уже не смогу попасть домой.
– Погоди, выходит, я переместился назад, в крайнюю точку моего прошлого, за которой идет дыра во времени. А на месте дыры была твоя цивилизация?
– Да. Ты – человек из нового будущего, а я из несуществующего уже прошлого. У времени свои черные дыры.
– Значит… до нас на Земле существовали и другие цивилизации. Знаешь, кое-кто из ученых предполагал это. Цикличность, цикличность времени. Понимаю. Из-за временных проколов произошло возрастание энтропии вашей действительности, и это привело к сбою…
– Теперь-то уже сложно сказать. Ясно, что вы не возникли из ниоткуда, новая жизнь зародилась на осколках старой. Кстати, тот факт, что мы с тобой свободно общаемся, говорит о том, что квазиязык уцелел в коллапсе. Зачатки вашей речи, – он кивнул на стоящих в отдалении людей, – это квазиязык будущего.
– Квазиязык?
– Мы развили способность мышления на бессознательном уровне, когда мозг сам подбирает нужные слова, понятные нам обоим. В нашем мире больше нет языкового барьера. По этому принципу я общаюсь с ними, – он кивнул на местных людей, – а теперь вот с тобой. Я здесь уже несколько лет, похоже, что биосистема планеты восстанавливается. Жизнь продолжается – она расцветает новым витком на пружине эволюции Земли.
Наджей закашлялся, и Сайко вдруг стало жаль этого человека, затерявшегося в горизонтах пространства – времени. Он смотрел, как его новый товарищ прикрывает рот своим мощным кулаком, как сутулит широкую спину и плечи, как морщит лоб и трет указательным пальцем переносицу. Допускал ли он, отправляясь в очередное путешествие во времени, что уже никогда не вернется домой? Думал ли, чем рискует?
Свежий ветерок раздувал пламя костра, искры летели к темному небу. Профессор подбросил в огонь сухих веток и, прислушиваясь к его теплому дыханию, огляделся. Местные, вернее, его далекие-далекие предки, сидели вокруг и с интересом посматривали на него. Отсветы огня ложились на лица красноватыми штрихами, заостряли крупные черты носа, скул. Они тихо переговаривались между собой, активно жестикулировали; жевали сушеное мясо, коренья, на горячих камнях пекли грибы. Кто-то скрипел камнем, обтесывая кол, работал тщательно, кропотливо. Слышался хриплый гортанный хохот из кустов, откуда-то слева. Детский плач. Далекий вой.
Они не были слабыми, люди прошлого. Отнюдь. Они были сильнее его, человека из будущего. Эти люди сочетали внутреннюю энергию человека-мироздания с энергией окружающего мира.
Они уже создали систему, зародыш новой цивилизации. Они научились делать копья и палицы, обрабатывать рога и кости животных, умели добывать огонь, умели бороться и побеждать. Они обладали необычайной остротой чувств и выразительной мимикой, они лазали по деревьям не хуже горилл и были физически крепки. В их глазах пылал неукротимый огонь борьбы, огонь, от которого в далеком будущем останутся лишь только искры.
Рядом с Наджеем сидели на корточках Леш и мальчик. Мальчишке было не больше двенадцати, потому что лицо было гладким, без малейших следов растительности. Профессор подумал, что это в далеком будущем двенадцатилетних можно называть мальчишками. В мире дикой природы в двенадцать – ты уже мужчина. Встретившись с Сайко взглядом, парень улыбнулся щербато.
– Начни с конца, – попросил профессор Наджея. – Итак, вы нашли способ путешествовать во времени и свободно перемещались в нем, – он подсел ближе к огню.
– Когда мы сделали свой первый временной прокол – это была сенсация! Взрыв!
– Могу себе представить! Такие открытия не каждый день происходят.
– Да. Да… выпустили джинна на волю. Сначала велись только научные наблюдения и исследования. Сейчас, оглядываясь на то, что мы сделали, кажется невероятным, как мы могли не видеть, что всё так просто? Всё объясняла простая и изящная идея – мы определили и установили систему координат пространства-времени для нашей действительности, фрактальный базовый континуум. Затем, уже от базы, начали протягивать мировые линии для физических тел – время стало четвертой координатой. Каждый перемещенец отправлялся в специальной защитной оболочке в поле, которое не позволяло вмешиваться в ход истории. Затем стали перемещаться туристы, и вскоре любой школьник мог смотаться на выходных в любую желаемую точку. Мы думали, что всё учли и надежно защищены от последствий таких путешествий. Так было двести лет.
– Что же привело к гибели? Что вы сделали не так?
Наджей прикрыл глаза, обдумывая ответ. Затем встал и снял с себя куртку.
– Вот смотри. Это крепкая ткань, – он рванул куртку, пытаясь ее разорвать, но та осталась целой. – А теперь представь, что ткань – это время. Только состоит оно не из нитей, а из временных фракталов. Вот мы делаем в нем прокол – ничего не происходит. Делаем второй, десятый, сотый. Миллионный. Что будет с тканью?
– Она станет ветхой, прорвется.
– Именно! Образуется дырка. Вот так всё и произошло – во времени образовалась дыра. Вырван целый кусок.
– Вы этого не предвидели?
– Ну как, не предвидели… подозревали, что перемещения во времени влекут за собой какие-то изменения. Почему-то опасность утаивалась, а все силы были брошены на решение проблемы невмешательства в ход событий. Придумали оболочку-поле, блокирующую любой контакт с прошлым или с будущим. Со стороны казалось чисто-гладко, все вопросы сняты. – Он вдруг остановился на полуслове. – Как давно ваша цивилизация путешествует?
Сайко растерялся. Он почувствовал холодок страха, комком, в животе. Голос вдруг стал хриплым:
– Я сделал пробный прокол. Мир еще не знает о нем.
– Господи! Первый… первый. Еще не поздно остановиться, взвесить все «за» и «против», – Наджей схватил его за плечо и сжал так сильно, что побелели пальцы. – Послушай меня, сделай всё возможное и невозможное, чтобы твое открытие осталось в тайне! Думай глобально, ты уверен, что человечество готово к нему? Если нет – у вас не будет будущего. Вы погибнете.
Высоко над головой закричала картаво вечерняя птица. Сорвалась с веток и шумно унеслась прочь стайка птичьей мелочи. Стало тихо.
9
Наше время…
Петрик собирал вещи в дорожную сумку. В комнату зашел попрощаться Славик, уставший, нервный. Ежик на голове щетинился, похоже, и мысли у него были колючими. Стоит ли говорить с ним о поисках какого-то зашифрованного послания? Да и было ли оно? Два слова. Всего два слова, нацарапанные в блокноте, возможно, во время телефонного разговора, просто так, мимоходом. Нет, наверное, не стоит усложнять и без того неопределенную ситуацию. Найдет – скажет. А пока…
– Якбы я знав, дэ шукать! Всё слишком туманно, бессвязно. Я мало что смог понять. Определенно, он что-то искал, причем в совершенно разных областях науки. – Петрик порылся в бумагах, нашел сложенную пополам карточку, обтрепанную на сгибе, показал Славику. – Вот, посмотри, это его читательский билет за последний год. Книги по геологии, истории, физике, математике, астрономии. Такой разброс! Словно он не знал где искать, но знал что.
– Значит, пока нет даже зацепочки?
– Нет, но я ищу. Вечером улетаю в Киев. Я сделал копии с его записей, подумаю, посоветуюсь. Нужно время.
Славик смотрел, как Петрик собирает вещи.
– Я понимаю. Благодарю вас за помощь.
Затянувшуюся паузу нарушил звонок мобильного. Славик засуетился, похлопал по карманам, нашел, ответил:
– Да, я слушаю, одну минуточку. – Он поспешно вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь. – Говорите.
– Встреча состоится сегодня ночью. В двенадцать за вами заедут, ждите звонка.
– Я понял, жду.
Он сбросил звонок и поспешно оглянулся, словно боялся быть услышанным. Прищурил глаза, на лице промелькнула торжествующая улыбка – все-таки позвонили! А он уже стал сомневаться. Отлично!
Он вернулся в комнату.
– Значит, едете? Держите со мной связь, сообщайте обо всем, что найдете. – И он протянул руку на прощание.
– Да, конечно, я буду держать тебя в курсе.
Когда часы пробили девять, Славик уже заметно волновался.
Десять.
Одиннадцать.
Сомнения жгли изнутри. Зачем ему это? Как-то неловко, неправильно всё.
Ведь он не такой. А какой?
Затаилась внутри горечь на себя. Прочь сомнения! Что такого он собирается сделать? Всё равно скоро всё станет известно. Не сейчас, так через неделю, месяц. У всех должен быть выбор. И не надо прикрываться громкими словами! Наука – это монстр! Всепоглощающий ненасытный монстр, всасывающий в свое бездонное брюхо самих ученых с их идеями и теориями. Ему – тридцать пять. Десять лет своей жизни – десять лучших лет! – он положил на алтарь. Еще двадцать пять, от силы тридцать, и он останется на обочине науки-шоссе. Нищий. Выпотрошенный. Выпитый наукой-женщиной до дна. Да, он любит ее и знает, как много она может сделать полезного для людей. Но… конечно, Петрик прав: в чем-то нужно поступать так, как велит сердце. Они все присягнули на верность одной царице.
А кто же подумает о нем?
Погруженный в схватку с самим собой, он вздрогнул от колюче-резкого звонка.
– Серый «ауди» под подъездом.
– Иду.
Он спустился вниз через черный ход. Подумал: «Зачем через черный?» Увидел на пустынной мостовой «ауди», подошел. Дверца распахнулась, он осторожно протиснулся внутрь и не успел еще коснуться сиденья, как машина рванула вперед.
Всё. Поздно сомневаться в своем решении, нужно держаться уверенно. Сайко-младший выпрямил спину и поднял голову вверх. Вот так. Что же делать, если сердце молчит?
Выехали на сонную набережную, притормозили возле беседки – темный силуэт внутри. Фонари погашены, река серебрится хромированной зыбью. В ветвях запуганно бьется ветер.
– Зачем вы хотели меня видеть? – Уставший голос, надвинутая на лоб шляпа. Шляпа зачем? Лица и так не было бы видно.
– Вы Гилберг Леонид Захарович?
– Тсс… Не надо имен. Я тот, кого вы искали.
Глаза понемногу привыкали к темноте, Славик различил трость в руке собеседника. Сколько ему лет? Не поймешь. Человек-тень.
Сайко-младший присел на скамейку, собираясь с мыслями.
– Я хочу предложить вам одно открытие. Купите.
– Я не занимаюсь наукой… – Собеседник неспешно прикурил.
– Я знаю, но те возможности, которые у вас появятся, сделают вас самым могущественным человеком в мире.
– Самым могущественным? Вы забываетесь. И что же это за возможности? – В голосе сквозило равнодушие.
– Вы сможете переместиться во времени.
– Это что, шутка? Я не люблю шутников, – собеседник затушил сигарету и поднялся с места.
Кровь ударила в лицо, щеки вспыхнули – темнота всё скрыла, и Славик торопливо заговорил, глотая слова, боясь, что его не дослушают:
– Нет, вы не поняли. Мой отец сделал величайшее открытие, оно перевернет мир! Всё, что было известно науке до наших дней, меркнет и отступает на задний план. Теории Ньютона, Эйнштейна – лишь фундамент, а здание, здание построят только сейчас!
Собеседник опустился на скамейку:
– И что же ваш отец не объявил о таком фееричном открытии до сих пор?
– Объявит. Объявит, когда вернется. Я думаю, ему нужно некоторое время для того, чтобы перенастроить прибор. Но он вернется. Может, завтра, может, через неделю, через месяц. Я не знаю, когда.
– Браво! Так он исчез? Изящно, но бесполезно.
– Да, но он точно знал, где и когда должен быть, чтобы всё получилось. Само его исчезновение доказывает возможность перемещения во времени. Раз он сумел попасть туда, сумеет и вернуться.
– Зачем же мне покупать то, что скоро станет известно всем?
– Затем, что вы сможете использовать это открытие в своих целях, пока никто о нем не знает. Пусть даже оно будет вашим всего несколько дней. А потом открытие станет достоянием гласности.
– Хм… – чиркнул спичкой, закурил новую сигарету. – Сколько?
– Что – сколько? – не понял Сайко-младший.
– Сколько вы хотите за него?
Сдавленным голосом Славик каркнул:
– Миллион. Евро.
– Хах-ха-ха!!!.. Всего-то?
Славик засуетился.
– Ну-у, может, и слишком мало, зато – синица в руках, как говорится.
– Умно, умно. Значит, перемещение во времени… хм… Миром правит безумие. Так как вы передадите мне информацию?
– Я отдам вам черновики отца, вернее, копии всех записей, формул, систему перехода, всё. Вы сможете создать условия для прокола.
– Так они у вас? Черновики?
Славика вдруг кинуло в пот. Следовало подумать о безопасности.
– Я знаю, где всё находится, – осторожно произнес он.
– Что ж, я подумаю. Возвращайтесь домой, я свяжусь с вами, – и затушил сигарету.
Поняв, что разговор окончен, Славик встал со скамейки и протянул для прощания руку. Но собеседник оставил этот жест без внимания – может, не увидел в темноте? Сердце сжалось от досады. Славик развернулся и пошел к машине, сел на заднее сиденье, и та опять понеслась по ночной набережной, шурша засыпающей дорогой, петляя между застывшими деревьями.
Он вышел у дома и не успел захлопнуть дверцу, как машина растворилась в темноте, словно привиделась. Словно и не было ничего. А он всё стоял и стоял под подъездом, чувствуя, как состарился за ночь, ненавидя себя за алчность. «Поступай так, как велит сердце…» Проклятье! А если оно молчит?!
Оставшийся в ночи собеседник в это время говорил по телефону:
– Мне нужна вся информация, и чем скорее, тем лучше. Все записи, расчеты, всё! Я повторяю, если открытие существует – подайте мне его на блюдечке, если нет – пусть они пожалеют о своей дурной шутке. Действуйте любыми средствами.
– То есть в случае необходимости можно…
– Тсс… Идиоты! Я же сказал – любыми. Детали меня не интересуют. – И нажал кнопку разъединения, уверенный в том, что всё будет выполнено безукоризненно. Уверенный в себе и в своих миллионах…
10
Уже прошло два дня как Петрик вернулся в Киев. Неотложные дела, вереница встреч вобрали в себя все двадцать четыре часа в сутках. Времени на размышления не было. И только сейчас он разложил перед собой записи пропавшего друга.
Профессор думал. Допустим, Сайко что-то хотел ему сообщить. Он знал, в случае чего, друг обязательно будет смотреть его бумаги. Какое оно, сообщение? Если нет ничего похожего на зашифрованный текст, может, он скрыл его между строк? Способов тайнописи было множество.
Может, стоит рассмотреть проблему с другой стороны – где могло скрываться послание? Вероятнее всего в еженедельнике, он каждый день под рукой. В блокнотах записи чисто научные, велись годами.
Он раскрыл еженедельник на первой странице и принялся его изучать. Нашел в двух местах помарки – наведенное дважды «ю», исправленную «о». Раз они привлекли его внимание, может, стоит с них и начать? Он выписал эти буквы и перешел к следующей странице. Восклицательный знак возле заглавной буквы абзаца. Следующая страница…
Через несколько часов монотонной выборки отдельных букв и слогов, перед ним лежал лист, исписанный с двух сторон. Получилась абракадабра – абсолютная бессмыслица, беспорядочный набор букв. Профессор удовлетворенно хмыкнул, взял чистый лист бумаги и написал на нем алфавит. Затем поставил перед ним ключевое слово «фантазия» и опустил повторяющиеся буквы. Теперь шифралфавит выглядел так:
фантзиябвгдежклмопрсухцчшщьэю
Написал под ним алфавит открытого текста:
абвгдежзиклмнопрстуфхцчшщьэюя
и приступил к расшифровке. Дальше всё было просто – буквы зашифрованного текста соотносились с алфавитом открытого текста, и постепенно на бумагу легло скрытое послание:
Я сделал открытие, о котором не вправе заявлять без твердой в том уверенности.
Посему считаю необходимым проверить всё лично. Может, перемещения во времени окажутся лишь моими фантазиями?
Единственный путь доказать обратное – сделать это! Я появлюсь в точке прокола текущей действительности через месяц.
А пока всё пусть остается в секрете.
Прости, это нелепо – объявить о том, что я собираюсь сделать прокол во времени.
Твой друг, Мв.
Мв, Матвей, именно так он подписывал свои шифровки в студенческие годы.
Петрик откинулся в кресле и задумался. Если друг сказал «через месяц», значит, он не может вернуться в отправную точку текущей действительности. Это решило бы все вопросы.
Изменить он ничего не может, повлиять на ход событий – тоже. Значит, он поступит так, как просит о том друг. Сколько уже прошло? Почти три недели. Надо подождать еще немного. Перечитав записку еще раз, он сложил все бумаги в стол.
Затем снял трубку и набрал номер лаборатории.
– Алло, Петрик. Уже готовы результаты по образцу? Да, номер восемнадцать, я отправил его вам несколько дней назад.
– Владислав Григорьевич, с восемнадцатым какой-то сбой. Делаем всё повторно.
– Хорошо, сообщите, когда будет готово.
– Да-да, конечно.
Он повесил трубку и занялся текущими делами. Подготовка к экспедиции отнимала много сил и времени, и он не заметил, как засиделся допоздна. За окном уже зажглись первые звезды, когда профессор поднялся из-за стола. Закрыл на ключ небольшой сейф, стоящий под столом, в нем он хранил важные документы и печать. Выключил свет, запер за собой дверь и спустился по лестнице вниз.
В холле было пусто, он положил ключ на вахту и направился к двери. На выходе попрощался с охранником:
– Новенький?
– Вчера устроился.
– Ну и как первый рабочий день, Константин? – прочитал на бейдже имя.
– Осматриваюсь.
– Думаю, тебе понравится у нас. Удачи! – кивнул и зашагал к машине.
Уже мчась по ночному шоссе, вспомнил, что не положил расшифровку в сейф: «Хай мэни трясця!» Успокоил себя мыслью, что завтра приедет пораньше и спрячет всё в сейф. Что может случиться за ночь?
Кость проводил взглядом серебристый «фольксваген» профессора и довольно улыбнулся. Удача сопутствовала ему.
Когда троица решила не выпускать Петрика из вида, Костик, коренной киевлянин, последовал за профессором в Киев, а Макс остался в Москве следить за Сайко-младшим.
Еще вчера утром Кость не знал, что и как он будет делать, но судьба распорядилась по-своему – на дверях университета висело объявление о том, что в НИИСЕ требуется охранник 35–50 лет, желательно с опытом работы. Косте было двадцать восемь, и у него не было опыта работы в этой сфере деятельности, но его с удовольствием взяли, лишь глянув на проступающие сквозь пиджак бицепсы – парень в хорошей форме. Испытательный срок – один месяц. Он надеялся, что дольше здесь и не задержится.
Кость некоторое время подождал, пока возле входа спадет суета вечернего движения, и, захватив с собой связку ключей, направился на второй этаж.
В здании было пусто, и звуки его шагов разносились далеко по коридору. Вот и кабинет директора. Он нашел нужный ключ, открыл дверь и осторожно шагнул внутрь. Стертый коврик загасил все звуки, и Кость, уже увереннее, подошел к столу.
Если бы кто-то спросил, зачем он всё это делает, он, наверное, не смог бы объяснить. Действительно, зачем ему это? Он не вор. Он… человек без мечты. А мертвые – не умирают.
Он был совершенно спокоен. Выдвинул один ящик, второй. Нашел нужные бумаги, скользнул взглядом по расшифрованной записке.
Есть! Это оно.
Сфотографировал всё на мобильный, вернул бумаги на место. Почувствовал удовлетворение – все-таки он оказался прав, Петрик приведет их к разгадке!
Он спустился вниз и набрал номер Бориса Сергеича.
