Часть третья

Игорь Двуха молотил здоровенную многокилограммовую дубовую плаху. С правой, с левой… С правой, с левой… С правой! С правой! С левой!.. Кулаки Двухи раз за разом врезались в древесину, вышибая из нее брызги трухи. С правой!.. С левой!..

Плаха, подвешенная на толстенной стальной цепи, не раскачивалась от его ударов, только подпрыгивала, звеня цепью. Двуха бил так, чтобы энергия удара поглощалась снарядом. Ударь он подобным образом по человеку, тот бы не отлетел в сторону, а рухнул наземь там же, где и стоял, – с кровавой кашей вместо внутренних органов.

С правой! С левой!

Игорь вбивал в ни в чем не повинную плаху всю свою злость, обиду, досаду… Надо же – развели, как щенка! Столько денег украли! Зарабатывали, зарабатывали всей компанией, и тут… в один день все коту под хвост.

Не так жаль денег, конечно, как доверия соратников. Он, Двуха, Игорь Анохин, коммерческий директор «Витязя», тот, кто обязан был хранить и приумножать, оказался дурачком, которого обманули по простейшей стандартной схеме. Дурачок лопоухий. Вот он кто есть на самом деле… Двуха – голова два уха…

И самое главное – Олега подвел. Тот рассчитывал начать строительство как можно скорее, и вдруг…

Нет, естественно, они выкрутятся. Все до единого витязи уже выразили готовность пожертвовать собственными зарплатами, чтобы компенсировать часть уворованного, высказались в том смысле, что обязательно помогут на стройке. Это понятно, никто в этом и не сомневался. Несколько предприятий, верно, придется заморозить на время, в кредиты придется влезть… И это тоже понятно и сомнений тоже не вызывает. Выкрутимся, выдюжим. Строительство палестры начнется в срок. Да только какой ценой? И виноват в том, что эту цену придется платить – всем, каждому витязю, – лишь он один, Игорь Двуха…

Ну, ловчилы хреновы, Лелик и Болек, попадитесь вы только!..

С правой!..

От очередного удара измочаленная плаха сухо треснула, от нее откололся изрядный кусок. Двуха перевел дыхание, сдул с костяшек пальцев труху.

Спортивный зал охранного предприятия «Витязь» все так же гомонил вокруг него, стучал и бряцал, покрикивал, шумно дышал, но Двуха почувствовал, что в зале что-то изменилось.

Он развернулся ко входу. Ага, гости пожаловали…

У дверей стояли четверо: тонконогий юноша в очках с перемотанной изолентой дужкой, хмурого вида кряжистый усатый работяга, полноватый дядька в поношенном деловом костюме с портфелем под мышкой и худощавый парень в кожаной куртке.

Четверо стояли тихонечко, глядя на то, что происходит в зале, с изумлением и интересом.

Тут, конечно, было на что посмотреть. Кроме Двухи, еще шестеро витязей работали с плахами. Дюжина замерла вдоль дальней стены, уставившись в свои раскрытые ладони, как в книги, – новички учились концентрировать в себе энергию. Двое, продвинувшиеся в постижении первой ступени Столпа Величия Духа дальше них, застыли в позе «крокодил на одной лапе» (вес тела, находящегося параллельно полу, удерживается на одной, согнутой в локте руке). На ринге в центре зала пятеро под руководством Виталика Гашникова проводили спарринг. Четверка тренированных ребят пыталась достать пятого, щуплого с первого взгляда паренька в боксерских трусах и майке. Паренек постигал первую ступень Столпа уже третий год, а его оппоненты не более года. Поэтому для сведущего человека ничего удивительного не было в том, что противники щуплого паренька (каждый едва ли не вдвое его больше) разлетались от него, как щенки от опытного бойцовского пса, не вошедшего, впрочем, в раж настоящей кровавой битвы, всего лишь забавляющегося…

Усмехнувшись, Двуха двинулся к пришельцам. Они заметили его, зашевелились, заговорили меж собой.

– Будь достоин! – выскочил вперед мальчик в очках, не успел Двуха сократить расстояния и до десятка шагов.

– Долг и Честь! – отозвался Игорь, подходя ближе. – Ага, мне Нуржан звонил по поводу вас, предупредил, что навестите. С «so-ratnic.ru», верно?

– Так точно… – утвердительно буркнул хмурый работяга.

– Чем обязан, соратники?

– А можно нам сюда ходить заниматься? – снова опередил остальных тонконогий очкарик. – Этим… Столпом Духа? Или здесь – только для витязей? Посторонних не пускаете?

– Да куда ты лезешь-то? – одернул его работяга.

– Посторонним тут делать нечего, – согласился Двуха. Завершил он фразу такой интонацией, будто хотел сказать что-то еще.

– Мы не посторонние! – оскорбленно объявил очкарик. – Мы… достойны!

– Слова – ничто, – сказал Двуха. – Единственное мерило истины – практика.

Очкарик взвился, словно вот прямо сейчас вознамерился кинуться доказывать, что он и впрямь не какой-нибудь посторонний, что он и правда достоин, но вдруг замолчал и остановился. Вздернул подбородок и обиженно дрогнул губами.

– А что нужно сделать-то? – спросил парень в кожаной куртке. – Чтобы доказать?

– Прокрасться в Белый дом, кнопку Обаме на стул подложить, – тут же придумал Двуха. – Ладно, шучу. Я же знаю, кто вы такие, чем вы живете и чего уже достигли. Приходите, когда хотите, никто против не будет. Наоборот, помогут, чем нужно. Вы ради того, чтобы насчет этого договориться, со мной хотели встретиться?

– Совсем нет! – вступил усатый работяга. – Просто тут некоторые… лезут поперек батьки в пекло. Мы вот чего пришли. Мы знаем, что проблемы у вас, у витязей. Решили помощь свою предложить. С одной стороны… где мы и где вы, куда уж нам встревать… Вы-то сколько раз за нас вступались, если б не витязи, нас бы давно уже раздавили… А с другой: нас на «so-ratnic.ru» уже семьдесят четыре человека только по Саратовской области. А по всей стране так под тысячу наберется. Во-первых, деньгами скинемся – немалая сумма выйдет. Во-вторых, руками поможем палестру-то строить. Кривочки – место знакомое, привычное, мы давно там волонтерствуем.

– Знаю, – сказал Двуха. – Тебя как звать-то, ты не сказал?

– Семенычем зови. Да и сами кривочцы… На нас глядучи, разохотились. Раньше их дрынами было не согнать в бригады, которые благоустройством их же города занимаются, расползались тараканами, а потом… постепенно возвращаться стали. С полсотни уже работают с нами. Вровень работают, без дураков.

– Если точнее, сорок четыре человека, – добавил дядя с портфелем под мышкой. – Банковский счет мы уже открыли. Номер его на нашем сайте уже выставили. Через недельку, как побольше наберется, снимем, передадим. Ну а на строительство ехать – это хоть завтра. Только сегодня надо время и место сбора назначить.

– Серьезно у вас, – качнул головой Двуха.

– А то! – с достоинством подтвердил работяга. – Кстати, насчет тех мошенников… Среди наших и полицейские имеются, и еще… много людей в разных сферах. Один даже из губернаторской команды есть. Нуржан об этом вам должен был сказать.

– Да я и сам в курсе, – снова кивнул Двуха.

– Так вот, мы и в этом направлении покопаем. Если что удастся выяснить…

– Понятно, – сказал Двуха. – Ну что ж, соратники…

Было заметно, что он все-таки немного растерялся. И не мог сообразить сейчас, что еще ему сказать.

– Будьте достойны, – все-таки нашелся он.

– Долг и Честь! – ответили ему.

В рабочий кабинет мэра Кривочек Пересолина явился Борян Усачев и жизнерадостно доложил:

– Беда, Евгений Петрович!

– Что опять такое? – простонал Пересолин, поднимая встрепанную голову от компьютерной клавиатуры.

– На Тимохином пруду митингуют. Наро-оду!.. Уже человек с полсотни набежало. Помпу окружили, трубопровод, для осушения проложенный, грозятся разобрать, рабочих в заложники взять. В общем, развлекается как может население – пятница же. Олегу я уже сообщил, он прямое указание давал: держать его в курсе всего происходящего.

Пересолин уронил лицо в руки, коротко промычал что-то сквозь пальцы и с тяжелым вздохом снова вскинул взгляд на Боряна:

– А ты-то чего такой довольный?

– Да как-то… интересно получается, – с готовностью пояснил Усачев. – Когда-то вы нас, детдомовцев, от всяких напастей защищали, а теперь, значит, наше время пришло – вас оберегать. Забавно…

– Забавно! – передразнил Евгений Петрович. – С ума все посходили. Сижу здесь в правительстве под охраной, как диктатор, честное слово, в окружении штурмовиков. Перед подчиненными стыдно. Чего они опять бунтуют-то, революционеры эти? Чего им надо?

– А того же самого.

– Я же им сказал: никакой компенсации никому не будет!

– А они не верят. Вас требуют. И Трегрея еще.

– Не пойду! – скривился Пересолин. – Хватит, надоело! Сейчас вот полицию вызову – и все дела. Что, сильно шумят?

– Ага… – Борян подошел к окну, распахнул его и далеко высунулся. – Даже отсюда слышно немного…

– Ну, пусть пошумят. В кутузке остынут, – зловеще пообещал мэр Пересолин и снял трубку служебного телефона. – Хватит с ними нянчиться, довольно! Мне дело надо делать, а они…

– Евгений Петрович! – посерьезнев, шагнул к столу мэра Усачев. – Вам, конечно, решение принимать, но… Пересажают ведь половину на пятнадцать суток, штрафов накидают еще. Менты разбираться не будут, всех загребут, кто убежать не успеет. Еще и ОМОН подтянут, а те мастера дубинками работать. Помните, как на нас-то с ОМОНом перли детдом отнимать? На детей! А они, митингующие наши, те же дети. Не злодеи никакие. Так, дураки просто. Пьяные к тому же, по причине начала выходных. Их ведь на безобразие разжечь – раз плюнуть. А как раз главные-то подстрекатели и улизнут.

Пересолин положил трубку. Очень внимательно посмотрел он на бывшего своего воспитанника.

– Да сил ведь нет с ними никаких! – сказал он, нервно пригладив волосы. – А ты что предлагаешь?

– К Тимохину пруду пешком-то идти – минут десять. А если на машине, и вовсе за пару минут доберемся. Поговорите с ними, урезоньте, отрезвите, предупредите. А если что не так пойдет, мы с ребятами проконтролируем. Я троих витязей уже отправил туда. Следить, чтоб народ не очень-то революционерствовал. А полицию не надо. Сами справимся, если что. Во!.. – видимо, ради дополнительной наглядности он продемонстрировал мэру Кривочек крепкий натренированный кулак. – Какой убедительный аргумент имеется, а?

Евгений Петрович снова вздохнул.

– Это что же получается? – тоскливо проговорил он. – Как ни крути, а без помощи кулака нашему народу ничего втолковать не удастся?..

– Вещи я почти все уже собрала! – весело сообщила Ирка в мобильный телефон, крутясь на каблуках перед большим треснутым зеркалом в прихожей. – Всего две коробки получилось и один чемодан. То есть полчемодана… Немного мы с тобой нажили-то, а, Олег? – не удержалась она.

Ей так непривычно радостно было ходить в уличной обуви по съемной квартире, щелкать каблуками по щербатому паркету!.. Вроде как наказывая давно опостылевшее жилище. Напачкала немного – ерунда. Хозяйка явится за очередной платой только через неделю, Ирка еще успеет помыть полы.

– Когда твои ребята подъедут? – Ирка метнулась к окну, широко распахнула его, выглянула во двор – никого. – Полчаса? Ну, получаса мне вот так вот хватит!.. Я же с самого утра канителилась, тереха-дуреха такая, со сборами, никуда не отлучалась. У нас в универе сегодня день научной работы – аудиторных занятий нет…

Зажав телефон между плечом и щекой, она танцующе скользнула к дивану, где разложено было стопками ее белье. Принялась, продолжая разговаривать, собирать стопки, аккуратно складывая их в неполный еще чемодан.

– Привезут меня в наш домик, помогут расположиться, ага?.. – Ирка еще ни разу не видела тот дом в Кривочках, в который они сегодня переезжали, но уже называла его «наш домик», как-то само собой так вышло с первой минуты, когда она о нем услышала. Ей так и представлялся маленький ладный коттеджик, такой… прянично-счастливый, вроде тех игрушечных домиков со съемными стенами и крышей, в которых она селила своих кукол в детстве. Пусть он одноэтажный, этот их с Олегом домик, пусть состоящий всего из двух комнат и кухоньки, зато – свой собственный, личный, персональный. Там, конечно, все будет по-другому, там все будет не так, как в этой надоевшей ветхой квартире с вечно текущими трубами, барахлящим электричеством, осыпающимся потолком. Там будет просторно и светло, там будут деревянные полы, по которым, свежевымытым, такое наслаждение ходить босиком, там окна будут выходить прямо в сад, а в саду, под окном, обязательно будет куст сирени: весной фиолетовый, летом зеленый, осенью яркий желто-красный, а зимой – белый-белый и пушистый, как боящийся неосторожного дыхания созревший одуванчик… И главное – никаких соседей, никакой чужой жизни, стучащей, бренчащей, орущей и воняющей, нахально лезущей в уют твоей собственной жизни.

– И ты тоже в Кривочки едешь? – тараторила Ирка, не торопясь класть трубку. – Ах, уже почти что там… А это твое дело, оно надолго? Ты – как только освободишься – сразу домой, ладно?! Я что-нибудь успею приготовить, мы посидим вдвоем, отпразднуем новоселье… Только вдвоем! Никого больше не надо, договорились? Никаких твоих сомиков, двух и прочих нуржанов! И вечером ты никуда не сбежишь, хорошо? Что значит: «постараюсь»?.. Что значит: «обещаю»?.. А ты дай слово, тогда поверю!

– Даю слово, – сказал Трегрей. Еще немного послушав, он попрощался и положил трубку.

– Переезжаете? – поинтересовался Женя Сомик, помещавшийся рядом, на водительском сиденье. – Хорошее дело. Там безопаснее всего, кругом свои…

Они помолчали немного. Дорога лилась под колеса их автомобиля урчащей черной лентой, бесшумной птицей промелькнул справа синий указатель: «Кривочки – 5 км».

– А ведь многие из наших перевозят родных поближе к себе да под охрану их определяют, – проговорил вдруг Женя. – Хоть и решили считать, что опасность грозит только нам, старшим витязям, но все равно… Семью подвергать опасности – последнее дело. Кто знает, что этому Охотнику в голову взбредет…

– Действия так называемого Охотника подчинены строгой логике, – сказал Олег. – Он следует путем наибольшей эффективности, ему нет нужды стращать нас или шантажировать. Ему это напросте невыгодно. Он уверен: единственное, что может сокрушить наше дело, – это уничтожение его идейных вдохновителей.

– Это точно, – поддакнул Сомик. – Не станет нас, и все мало-помалу утихнет. Какое-то время – и, вероятно, довольно продолжительное – ребята смогут поддерживать себя на уровне первой ступени Столпа, даже тренировать других смогут, но подняться выше… уже нет. А то, что не развивается, рано или поздно начинает деградировать. Олег? Олег!..

– Да? – откликнулся, будто очнувшись, Трегрей.

– Какой-то ты… – нахмурился Сомик, – после этого звонка – настороженный. С Иркой… что-то не так?

– С ней все нормально. Пока…

– Дурное предчувствие?

– Не предчувствие, – поправил Олег. – Сверхчувство.

Сомик впервые услышал об этом сверхчувстве. И, само собой, тут же поинтересовался – что же это такое.

Трегрей помял в кулаке подбородок, медля с ответом.

– То, что принято называть предчувствием, – сказал он, – чаще всего – сигнал подсознания, основанный на наблюдении сознания над реальностью. А сверхчувство – это нечто иное. Это умение читать в пространстве, наполненном множеством психоэмоциональных импульсов, едва ощутимый контур тех импульсов, которым только суждено родиться. Ничего не происходит из ниоткуда; событие А вытекает из события Б, которое становится причиной события В; но это В наверняка бы не произошло, когда б не события Г и Д, которые могут не иметь никакого отношения к событиям А и Б… Непонятно? Запутанно?.. А если видеть и чувствовать в этом переплетении каждую ниточку, есть вероятность проследить, где и когда они свяжутся в клубок, который уже невозможно будет размотать. Теперь понимаешь?

Сомик неуверенно пожал плечами. Близился поворот на Кривочки, близ которого на обочине до сих пор темнел обугленный остов «девятки» Нуржана.

– Чем дальше постигаешь третью ступень Столпа Величия Духа, – проговорил еще Трегрей, – тем глубже погружаешься в ткань энергетического пространства планеты, тем лучше начинаешь понимать этот мир. И тем труднее тебе объяснить непосвященному, что именно ты понимаешь.

– Другими словами, в ближайшее время может произойти что-то… нехорошее? – спросил Женя.

– Да.

– С… Иркой?

– В том квадрате пространства, где она сюминут находится, – уточнил Олег. – Потому-то я и настоял на скором переезде.

– А раньше ведь у тебя такой способности не наблюдалось, а? – сказал вдруг Сомик. – Развиваешься… В отличие от нас, – неловко добавил он, вспомнив давний неприятный разговор. – И что же – ты теперь у нас еще и этаким… улавливающим опасности радаром функционировать будешь? Где кому что грозит – р-раз! – и почувствуешь? Вот это круто!..

– Навряд, – не улыбнулся Олег. – По крайней мере, в ближайшее время. Здесь особый случай. С Ириной у меня психоэмоциональная связь сильнее, чем с кем бы то ни было, – последнюю фразу он проговорил с какой-то… неохотой, что ли? С каким-то усилием…

И Сомик это заметил.

– Вот и хорошо, – одобряюще сказал он, – что именно с ней у тебя связь сильная. И психоэмоциональная, и не только… Наконец-то! Нельзя же всего себя целиком отдавать одному делу, какое бы оно, это дело, ни было важным. Все мы люди, все-таки… Это нормально, Олег, ничего здесь дурного нет. Это я к тому, что ты… своей женитьбы словно стесняешься. Будто думаешь, что мы, витязи, тебя к девчонке ревновать будем!

– Все совсем не так, – медленно и вязко произнес Олег. – Здесь… другое… Я еще кое-что чувствую, Женя… Относительно себя самого…

– Что именно?

На это Трегрей промолчал. Лишь неопределенно крутнул головой.

– А она успеет? – вдруг обеспокоился Женя. – Ирка-то? Может, вернемся? А? Ну их к черту лысому, этих митингующих, когда на карте жизнь близкого человека!..

– Она успеет, – ответил Трегрей. – С минуты на минуту к ней должны прибыть витязи из ЧОПа. И… я не имею права жертвовать общим делом, даже если грозит опасность моему близкому человеку. Мы тем и сильны, что никогда не ставим личное превыше общего.