ГЛАВА 9
Волколак разъярился
Луна не желала выползать из серого одеяла — молчаливый лес тонул в ночной мгле, но путники и не мыслили поворачивать. Ворожея зажгла факел — и шаг стал тверже. Вот только, как показалась уродливая хата, на Вита напала редкая нерасторопность — то коса из рук выскользнет, то споткнется он, то мешок уронит да все озирается по сторонам так, точно на него вот-вот нечистик кинется. Милава вздохнула — никак рассказ о нападении волколака не прошел даром, да и, поди, нагляделся мельник на обоз пожранный во всех красках. А как ведомо, впотьмах даже самые глубокие страхи оживают, да так, что их от яви отличить сложно. А тут еще Кукоба. Однако Вит, по всему видать, не привык на поводу у трусости идти. Потому боролся с собой как мог, делал все, как Милава сказывала, только в сторону горбатой хаты глядеть не смел да вздрагивал чуть ли не от каждого оклика.
— Ну, а теперича я заговор читать стану, а ты, Вит, косой хижину очерчивай. Ты ж, Воста, маком-самосеем по намалеванному сыпь, — ворожея протянула подружке мешок с семенами. Та без особливой радости отлепилась от соснового ствола и взяла узелок.
Мельник метнул взгляд на Милаву и опустил косу в землю. Его руки дрожали, но вслух он ничего не произнес. Ворожея затушила факел.
Вит и Воста принялись выполнять веленое, двигаясь от кривого крыльца друг за другом под тихий заговор:
— Запираю тебя, Кукоба, кругом косым, кольцом самосевным. Чтоб в деревню не ходила, худого не творила, детей не пугала, животину не крала. Уходи за море-океан, под бел-горюч камень, за седьмое небо. Выше гор, ниже земли. А ежели хочешь покоя, отправляйся в Вырай.
Вит и Воста скрылись за черным горбом, и, как показалось Милаве, слишком надолго. Сердце от волнения забилось скорей. Стоило все ж прежде букетиков из крапивы навязать — не дайте боги, чтобы Кукоба через оконце полезла. Девица глянула на небо. Нет, конечно, чего она устрашилась? Вон луна и не мыслила даже нос показать из-под облачного одеяла. Да и полночь только на подступах. Но все ж, когда смуглянка и мельник показались, от сердца отлегло. Милава трижды прочла заговор. Как раз к тому часу помощники прочертили и просеяли круг.
— Ну, вот и добре, — ворожея утерла лоб. — Теперича можно спокойно утра дожидаться — Кукоба никого не потревожит. А завтра, когда ее тело в новый мир отправится, то боле душа скитаться не станет. Навсегда упокоение в Вырае сыщет.
Воста распалила факел.
— Можно возвращаться? — мельник заметно повеселел.
— Да. Только вот ведаешь, Вит, я к тебе в хату не вернусь. Завтра ведь селяне прознают и про то, что я сбежала, и про то, что Кукоба померла. Они ж видели, как ты меня защищал. Не хочу, чтоб ты пострадал от слепой расправы. Вот ежели Восту у себя в хате приветишь…
— Нет, я с тобой пойду, — прервал ледяной тон, — неча за меня решать. Поди, не дитятко неразумное.
— Но, Милава, ведь мне и Череда велел, тебя из ямы к себе на ночлег взять, покуда про твой побег не прознал, — растерялся Вит, глядя на ворожею.
— Нет. Не пойду. Уж прости. И Алесю объясни все. Я и в лесу переночевать смогу. Да и селян уберегу, ежели чего.
— Но… — мельник опасливо оглянулся и добавил тише: — Тут ведь волколак бродит.
— Не тревожься за меня, — Милава поглядела на смуглянку и исправилась, — за нас. А сам возвращайся поскорей в хату. Да запри все двери. Иди, не мешкай.
Мельник в нерешительности мял лаптями траву, что на добрых пять шагов не смела подступаться к горбатой хате, точно не место там было живому.
— Ступай, Вит. Мы сумеем о себе позаботиться. Все ж не просто так я внучка ведьмарки, кой-чего умею. А к тебе мы как-нибудь сами заглянем.
Вит вздохнул и несмело двинулся в сторону мельницы. Остановился. Оглянулся. Снова продолжил путь. Снова встал. Повернул голову.
— Пойдем, а то он так никогда до хаты не доберется, — недовольно выдохнула Воста. Милава прошептала охранительную молитву Даждьбогу и поплелась за смуглянкой. На душе потяжелело, точно в преддверии неминуемой беды.
— Может, нам у реки укрыться? Кажись, нечистики бегущую воду не жалуют.
— Ты права, — согласилась ворожея. — Слишком переменчивы владения Вирника.
* * *
Эка сколько страху Милава на село нагнала! Череда уже который двор миновал, но покуда ни дитячьего писка, ни мерного храпа не услыхал. Да что там! Даже лучины не светились. В каждой избе ставни заперты. Деревня точно вымерла. Тут, ежели придется на подмогу кликать, никто и ухом не поведет. Забились по углам, точно мыши от котов. Староста невольно передернул плечами и понадеялся, что подмога ему не понадобится.
И все ж шаг сам собою делался шире — и скоро Череда поймал себя на том, что с трудом сдерживается, чтоб на бег не перейти. Тьфу ты! Надо ж, и он туда же! Остановился. Перевел дух, дождался, когда в висках перестанет стучать, и снова пошел. Но в голову, как назло, лезли мысли одна другой хуже: то про хворь, что уже до Рафала добралась, то про Кукобу, что никак не помрет. А когда перед очами искромсанные тела людей да лошадей предстали, так Череда снова малость не побег. Благо, до Лютовера рукой подать: вон тот пролесок миновать — и на месте, подле добротной хаты, невысоким частоколом огражденной. Он уже облегченно выдохнул, когда за спиной раздался приглушенный рык.
Староста стал медленно оборачиваться — достаточно пожил на свете, чтобы уразуметь, что резкие движения только спровоцируют зверя. Ежели это, конечно, обычный зверь… По рыку, кажись, волк. Но разве бывают такие волки?! Он же размером с тягловую кобылу! Череда побледнел и невольно шагнул назад.
Рыжая шерсть зверя встала дыбом, огромные клыки в осклабленной пасти не могла скрыть даже ночь. А эти очи! О боги, неужто волколак?! Тот самый, что на обоз напал? Староста лихорадочно искал закуток, где можно было бы схорониться, иль какое дерево, на верхушке коего волколак не достал бы. Но до пролеска оставалось, почитай, с три десятка шагов — не поспеть. И до ближней хаты уже не добраться. Это чудище в один прыжок достанет да хребет перегрызет. Да что ж за нечистик его дернул к Лютоверу отправиться на ночь глядя?!
Волколак присел, собираясь напасть. Старосте ничего не осталось, как только принять вызов. Рука метнулась к поясу и выхватила нож. Тесак слегка охладил звериный пыл. Тот округлил зеленоватые очи и негромко заскулил. Череда заприметил, что с рыжеватого бока что-то капает. Неужто кровь? Ранен! Стало быть, сумел кто-то волколачью шкуру пробить да в живых остаться. Иль не остался?
Внезапно староста осмелел:
— Ступай-ка прочь подобру-поздорову. Я так просто не дамся. Подыхать буду, а брюхо твое вспорю!
Для пущей убедительности длинное лезвие рассекло воздух перед зубастой мордой. Волколак попятился — и это согнало с Череды остатки страха. В голове даже мелькнула мысль, что зверюга вот-вот кинется наутек. Староста решил не сбавлять напористости.
— Прочь! Прочь отсюда! Иначе твой бок еще не так раскрасится! — махал он тесаком.
Внезапно волколак снова оскалился и подался вперед. А в следующий миг Череда вскрикнул, увидев, как кулак с ножом пропал в страшной пасти. И ведь умудрился оборотень ухватить так, чтоб лезвие оказалось снаружи, да плашмя промеж страшных зубов! Запястье пронзила острая боль — клыки вошли в плоть. Староста попытался освободить руку, но только сделал себе хуже. Взревел. Заколотил по морде другим кулаком — впусте. От боли из очей посыпались искры. Череда с ужасом понял, что волколак вот-вот его сожрет, и зажмурился, молясь богам, чтобы переход в Вырай не был особливо тяжким и долгим. Однако вдруг ощутил, что гигантские зубы оставили ноющую, но все же целую руку в покое.
Что такое? Череда разлепил веки и точно ошалел — его и волколака окружило множество гадов. Он мотнула головой, но те не исчезли. Никогда прежде староста не видал столько змей в одном месте. Невозможно было различить земли под этой движущейся серебристой массой. Череда замер. Ну вот, теперича уж точно ему от Паляндры никуда не скрыться. Однако ни одна змея его не трогала. Все до единой они ползли к волколаку, точно по чьему-то велению, по некому наусканью. Зверюга без устали перебирал лапами, жалобно скулил и трясся, силясь скинуть с себя блестящие извивающиеся веревки.
Ведьмовство! Как есть ведьмовство!
А дальше волколак громко взвыл и понесся прочь. Череда толком не поспел обрадоваться, как в очах потемнело, ноги подкосились, да разум накрыло серой благодатью.
* * *
— Может, тут остановимся? — Воста указала на тихий закуток. С одной стороны его укрывали кусты шиповника, с другой — камыш.
— Дивно! — обрадовалась Милава. — Тут нас никто не найдет. И до воды, ежели чего, рукой подать, и с лесу никто не приметит.
Ворожея опустилась на мягкую траву. На тело навалилась усталость. Захотелось сомкнуть веки и отдаться сну до самого утра.
— Ты что это? Никак спать удумала?! — Воста уперла руки в бока, нависая над Милавой.
— Устала.
— Э, нет. Так не пойдет. Пойдем купаться!
— Купаться? — вытаращилась на смуглянку ворожея. Чего-чего, а лезть в прохладную воду ей нынче хотелось меньше всего.
— Давай-давай, подымайся! — Воста потянула Милаву за рукав. — Проплывем малость. Грязь да страхи смоем!
Ворожея поглядела на подружку — надо ж, веселится! А еще недавно подпирала стволы и ненавидела вокруг себя всех и вся. Настрой смуглянки невольно передался и Милаве. И правда, чего это она? Точно старуха, лечь и уснуть вознамерилась. Ведь радоваться есть чему — в памяти вдруг возник образ Алеся…
— Уговорила, пойдем. Ведь есть отчего ликовать. Из ямы сбежала!
— Да ладно из ямы. Паляндру вокруг пальца обвела! Дважды! — поправила Воста и улыбнулась.
Девицы захохотали, но тут же смолкли и испуганно прислушались. Кажись, никого не привлекли. Милава припрятала свою суму в кустах и направилась следом за смуглянкой. Водяной сарафан реки поблескивал затейливой вышивкой — мелкой рябью. Недавняя усталость испарилась. Подружки, словно наперегонки, скинули одежу да в исподних рубахах прыгнули в воду. Приятная прохлада обволокла тело и потянула к середке реки. Ворожея не перечила. Смуглянка оказалась права — мерное покачивание избавило от грязи, пота, страхов. Милава с удовольствием перевернулась на спину. Луна шаловливо выглядывала из-за своего одеяла, но полностью не обнажалась, точно сами девицы, не посмевшие купаться нагими. Ворожея расслабилась. Голова оказалась наполовину в воде. Коса намокла и отяжелела. Веки закрылись сами собой. Милава без остатка отдалась мягкому течению. Воста плавала неподалеку.
Эх, как хорошо. Вот бы век так провести. Но Вирник точно не разделял таких мыслей — внезапно коса зацепилась за что-то. Коряга? Так высоко? Милава вздрогнула и попыталась поднять голову. Не вышло. Отрыла рот, чтоб покликать на подмогу Восту, но рот тот же час заполнился водой. Давясь и захлебываясь, ворожея забарабанила по воде ладонями, надеясь, что смуглянка услышит призыв. Косу тянуло глубже. Вода устремилась в горло. Неужто великая Макошь так мало часу Милаве отмерила? Неужто тут и теперича оборвется ее жизненная нить? Ах, надобно все ж было отступиться от правил и поворожить на свою судьбу. Поспела бы тогда хоть Восту да Алеся научить, как оборониться.
Девица уже целиком ушла под воду, когда кто-то резко рванул ее вверх и вытянул на воздух. Кашляя и отплевываясь, Милава разглядела своего спасителя, точнее спасительницу. Воста! Хвала богам, узрела!
— Ты чего это? Иль плавать разучилась?
— Благодарствую, — прохрипела ворожея.
— Полно. У меня узелков столько нет, чтоб твои благодарности складывать. Сама до берега доберешься?
Коса свободно плыла за спиной.
— Да.
Смуглянка внимательно поглядела на спутницу, точно убеждаясь в правдивости слов, и отпустила. Девицы поплыли к берегу. Милаве не терпелось поскорей ступить на твердь. Вот искупалась так искупалась! Намокшая рубашка прилипла к телу, мешая выбираться на сушу. Воста вылезла первой и помогла подружке.
— Давай костерок, что ль, разожжем? Обсохнуть надобно. Ты вроде сказывала, что волколак боле не сунется. А селяне так и подавно из своих нор вылезти побоятся. Поди, трясутся в своих хатах, точно осиновые листы, — Воста улыбнулась, словно такой исход ее сильно забавлял.
— Давай, — неуверенно согласилась Милава, оглядевшись по сторонам. Кажись, и правда тихо. — Я только нашу полянку охранительными заклятьями обнесу, а ты покуда хворосту собери. Только не ходи далече.
Смуглянка кивнула:
— А ты в воду не лезь, а то ведь я могу и не услышать.
Милава опасливо покосилась на речку. Та мирно несла свою мерцающую воду.
— Добре.
Воста отошла за первые сосны. Ее светлая рубашка мелькала меж стволов. Милава достала из своего дорожного мешка нож и стала ограждать полянку, приговаривая:
Кавка, водяница, шальная девица!
Не тронь меня, не злись.
Мне с тобой не водиться, не кумовиться.
Тебе в воде жить, мне на суше воду пить.
Ступай себе в речку глубокую, на осину высокую.
Тебя водяной хозяин любит, к себе приголубит.
Вон уж мох взбивает, водоросли расстилает.
Тебе с ним спать, а меня век не видать!
Дальше Милава уселась в круге и, вглядываясь в речную рябь, покликала шепотком ласковым:
Покажись, девица, покажись, красавица.
Чего надобно, скажи, а меня к себе не тащи.
Тут же из воды показалась девичья голова. Милава сразу узнала в ней ту самую девицу, что являлась днем. Так вот, стало быть, кто ее к себе в гости тянул!
— Чего тебе надобно от меня? Не я тебя потопила. Худого тебе вовсе не делала. А ежели чем помочь могу — скажи.
Русалка что-то залепетала, но ворожея ни слова не разобрала. Ну, явно ж чего-то хочет. Вот только как уразуметь-то ее? Переняла бы бабкин дар, так поняла бы. Но надобно помочь. Ведь не отвяжется. А ежели русалка снова попытается Милаве так о своих горестях рассказывать, так и помогать станет некому. Поди, со ртом да легкими, полными воды, не особливо трудности разрешить получится.
Русалка вдруг нырнула, точно ее и не было вовсе. Разве что ряби стало малость больше. Но и та мигом рассеялась. Милаву не отпускало ощущение, что она уже видела эту девицу прежде.
— Ты чего это? Никак русалок выглядываешь? — усмехнулась Воста, сбрасывая хворост наземь. Милава замотала головой, чувствуя, как по лицу разливается краска. — Пойду еще насобираю. А ты покуда распали огонь.
Ворожея принялась поскорей разжигать костер. Воста бросила еще один внимательный взгляд на спутницу и снова скрылась в лесу. Верные кремни не подвели — и Милава уже грела руки да сушила рубашку, с удовольствием вытянув ноги у небольшого огонька.
— А-а-а! Милава! — донесся дикий крик Восты. — Помоги!
Ворожея выскочила из круга и понеслась к лесу. Но добраться до спутницы не успела — дорогу перегородил рыжий волколак. Она попятилась к реке. Уж к русалкам он точно не сунется! Ох, что ж он с Востой сделал? Смуглянка молчала, а огромная мохнатая спина не дозволяла ее разглядеть.
— Щекарь, — тихонько обратилась к волколаку девица, — Щекарь, ступай себе. Приходи на рассвете, я тебе помогу от звериной шкуры навсегда избавиться.
Волколак навострил уши. Но из пасти по-прежнему вырывался негромкий протяжный рык.
— Правда-правда. Меня этому мамка научила. Я смогу помочь. А хочешь, прямо сейчас от тебя эту напасть отведем?
Волколак мирно присел, закрыв пасть. Милава стала осторожно приближаться, как вдруг рыжая шерсть встала дыбом. А прямо пред носом девицы невесть откуда выскочил крепкий молодец. Его кулак сжимал тесак. Голова была замотана лоскутами.
— Алесь, погодь! — окликнула Милава. Но уже было поздно. Сын старосты и зверь точно слились воедино. Молодецкий рев и волчий рык смешались. Ворожея только и успевала в ужасе разглядеть то острый клык, то блеск ладной стали. — Перестаньте! Алесь! Кузнец!
Внезапно волколак громко заскулил и отпрыгнул, а там и вовсе скрылся за сосновыми стволами.
— Ты не ранен? — спросила Милава. Алесь, тяжело дыша, мотнул головой. — Воста!
Ворожея кинулась в сторону, где еще мгновение назад подружка собирала хворост. Огляделась. Ах! Раскинув руки, на спине лежала Воста. Даже издалече было видно, что беленая льняная рубаха вся пошла бурыми пятнами. Милава, точно во сне, опустилась на колени подле неподвижной девицы.
— Воста, — покликала она, осторожно касаясь тонкой кисти. В глубине души появился ответ. Страшный ответ. Ворожея склонилась ниже, приложила ухо к девичьей груди. Оттуда не доносилось ударов. Сердце смолкло навсегда.
— Неужто? — осторожно полушепотом спросил Алесь. Ворожея кивнула. По щекам потекли слезы. Эта странная холодная девица стала Милаве настоящей подругой. Столько для нее сделала: трижды Паляндру отвела, а ворожея так толком о ней ничего и не дозналась. Откуда шла? Чья родом? Даже сказать о смерти неведомо кому. Ворожея взяла в свои руки ладонь, из которой стремительно убегало тепло. Сын мельника присел рядом. Все еще тяжело дыша, он обнял Милаву за плечи:
— Надобно ее схоронить.
Ворожея подняла полные слез очи на молодца. Он был прав. Тянуть красавицу в деревню таким часом? Нет, уж лучше здесь. Только бы лопатой разжиться.
— Давай ее покамест тут покинем, а сами к Виту за лопатой сходим. Да и он лишним не станет.
Милава замотала головой:
— Как же мы ее одну оставим, а ежели волколак вернется?
— Он уже сделал самое страшное. Не станет же он ее есть? Или?..
И ворожея и Алесь помыслили об одном и том же. Ведь пожрал же зверюга обоз. Ни лошадьми, ни людьми тогда не побрезговал — все по вкусу пришлось. Милаву передернуло — и она еще крепче сжала тонкую ладонь.
— Давай-ка ты уж сам сходи, а я тут тебя подожду.
— Нет, нет! А ежели он снова вернется.
— Не вернется, — воспротивилась ворожея.
— Ты уже так сказывала, а он вон — тут как тут! И почему ты его кузнецом кликала?
— После поведаю, ты не мешкай. Иди.
— Я не покину тебя одну! — Алесь распрямился во весь свой немалый рост. Его крепкое тело нависло над девицей, точно дуб над рябинкой. — Все равно ей уже хуже не станет. Пойдешь со мной!
— Ты не отец мне, чтоб повелевать. Я с ней в кругу охранительном укроюсь — там нас ни русалки, ни волколак, ни сама Паляндра не достанет.
— Зато Доморадовна и Хижа запросто!
— С чего бы им посреди ночи по лесам шастать? — Алесь был тверд, но и Милаву так просто не пронять, коли она сама того не пожелает.
— Слушай, — смягчился он, уразумев, что таким способом ничего не добьется, — я не хочу, чтоб с тобой что-нибудь случилось.
— Почему? — вопрос вырвался как-то сам собой. Милава сама опешила.
— Ты мне… — Алесь замялся, — ты… ты очень добрая и столько всего сделала для селян…
Не то хотелось услышать сердцу девицы, ну да не час теперича.
— Я смогу о себе позаботиться. Правда.
— Нет, думай что хочешь, но я от тебя ни на полшага. И раз так, то тесаком могилу вырою.
Больше не разглагольствуя, он принялся копать.
— Погоди, не надобно. Я пойду с тобой.
Алесь замер и осторожно сказал:
— Тогда ее надобно спрятать.
— Нет, мы возьмем ее с собой.
Сын старосты на миг напрягся, но тут же расслабился:
— Ладно.
— Погодь малость, я сейчас вернусь.
— Ты куда?
— Оденусь.
— А-а-а, — протянул Алесь, но отворачиваться и не помыслил.
Ворожея поднялась на ноги и неверной походкой направилась к костру. Огонь плясал и извивался. Ему не было дела до людской смерти.
Внезапно в голову пришла ужасная мысль — а ведь это она повинна в смерти смуглянки. Не пусти она Восту одну хворост собирать, сидела бы нынче та подле, живая да здоровая. На душе сделалось так тошно, будто Милава самолично забила подружку. Взгляд невольно упал на ладони, почудилось, что ладони в крови. Она взмокла.
— С тобой все добре? — послышался встревоженный голос.
— Да, — прохрипела Милава. Горькие слезы пеленой застлали очи, не дозволяя разглядеть даже всполохов огня. Она каким-то чудом нащупала сарафан, кое-как натянула на себя. Закинула за плечи мешок. Потушила костер. А ведь ежели б она переняла бабкин дар, то, возможно, сумела бы вернуть Восту, которая только-только очутилась на подступах к Выраю.
— Не горюй, Милава, — попытался утешить Алесь.
— Ты готов?
— Да.
— Тогда пошли.
Сын старосты подхватил Восту и направился следом за ворожеей.
* * *
Битый час Вит лежал на печи. Сон все не шел. Что ж, чему тут дивиться? Сначала купальская ночь, после день, наполненный странными и худыми событиями. Затем эта Кукоба. Но больше всего мельник тревожился за Милаву с Востой. И как только он решился их одних покинуть? Болван! Пустозвон! А тут еще и Алесь куда-то запропастился!
Внезапно в оконце постучали. Ага! Вот и он! Явился-таки. Мельник выглянул, но, как и в прошлый раз, никого не приметил. Стук повторился с другой стороны. Вит не стал боле метаться, а сразу отправился к двери, заготовив для шутника Алеся пару крепких словечек. Приотворил ладную охранительницу и ощутил, как волосы на голове становятся дыбом. Прямо на крыльце, кутаясь в лохмотья, ухмыляясь во весь рот, полный гнилых пеньков зубов, стояла Кукоба. Выпученные бельма, лишенные зрачков, точно таращились в самую душу.
Вит, хвала богам, не успевший распахнуть дверь, тут же в ужасе захлопнул ее прямо перед носом ведьмы.
Как же так?! Она ведь не могла охранительный круг пересечь!
Вдруг на тело навалилась такая слабость, что Вит не сумел и шага сделать. Ноги подкосились — и он с грохотом рухнул на пол.
* * *
Алесь громко сопел, но не признавался, что ему тяжело. Даже не просил подождать, чтобы дух перевести. Как бы то ни было, Милава этого почти не замечала. Всю дорогу к мельнице она бичевала себя на чем свет стоит. Сын старосты, видать, чувствовал, что со спутницей что-то не так, оттого и бросал на нее взгляды да словно постоянно желал о чем-то спросить.
Когда же показалась мельница, Милава вдруг сама обратилась к сыну старосты:
— А как ты у реки очутился?
— Так я, это… — замялся молодец, только что не покраснел, — я с самого начала за вами пошел. Ну не смог вас одних покинуть. Так и знал, что ты Вита прогонишь. Вот и следил.
— Подглядывал? — уточнила Милава.
— Нет, что ты! Я и не мыслил даже! Честное слово, когда вы купаться полезли, я отвернулся. Тогда, видать, волколака и пропустил, — посетовал на свою безалаберность Алесь. И тут же воспользовался подвернувшимся мгновением и сам спросил: — А почему ты волколака Щекарем кликала?
Ворожея помолчала. Не хотелось открывать чужую тайну. Ведь кузнец — явно обращенный и сам не ведает, что творит. А ежели Алесь его порешить замыслит? Иль по деревне разнесет? Нет, не должен. Алесь не такой. «А какой?» — едко спросил внутренний голос. Милава отогнала нежданный вопрос и решилась признаться. Все ж боле ей некому открыться. Разве что Виту. Но ведь Алесь уже слышал. Так лучше сейчас ему все растолковать.
— Я скажу все как на духу. Только дай мне слово, что не станешь делать худого, а меня послушаешь?
— Ладно, — согласился сын старосты, — даю.
— Волколак тот и правда кузнец ваш, — заприметив, как надломились его брови, ворожея поторопилась с объяснениями, — только, по всему видать, не по своей воле обращенный. Вот и рыщет по лесам да худое творит.
— И ты молчала? — вознегодовал Алесь. — И давно ты об том ведаешь?
— С купальской ночи.
— Почему же ты сразу об том не рассказала?
— А кто бы поверил «ведьмарке пришлой»?
Алесь засопел, подтверждая тем самым слова Милавы.
Скоро они выбрались к ветряку. Луна, давно выбравшаяся из облаков, щедро заливала светом округу, высветляя каждую лопасть мельницы, каждое бревно хаты Вита. Алесь поправил неподвижную Восту и подошел к крыльцу. Милава постучала в уже знакомую дверь. Но за ней не послышалось никаких шевелений. Она постучала малость погромче.
— Неужто пошел куда?
— Ага, как же! Забрался на печь, от нечистиков подальше, да спит давно, — Алесь громыхнул в дверь ногой, да так, что ладная створа угрожающе покачнулась — мол, ежели еще так сделаешь, как пить дать, с петель слечу. Но хозяин так и не отозвался.
— Да что ты там себе думаешь?! Отворяй, сказано! — взревел Алесь и продолжил пинать дверь. Удар на десятый защелка вылетела вон, за ней следом не удержалась и петля. Охранительница обиженно скривилась, обнажая нутро избы.
— Погодь, хватит, — вмешалась ворожея, остановив разошедшегося молодца, что уже снова занес ногу для удара. Она осторожно отворила качающуюся на единственной петле дверь и отпрянула. Прямо на пороге лежал навзничь Вит. Милава присела, приложилась ухом к груди и еле разобрала прерывистое дыхание.
— Жив, хвала богам!
— Что за напасть такая?! — округлил очи Алесь. — Да что ж тут такое творится, а? Да я этого кузнеца сегодня же своими руками порешу!
— Алесь! — одернула молодца Милава. — Ты мне слово дал. А я не велю тебе к кузнецу ходить и тем паче его убивать. Он не в себе. Ему помочь надобно. А покуда у нас и без того дел невпроворот. — Молодец смолк. Ворожея успела приметить только гуляющие желваки. И пусть! Зато не перечит. Покуда… — Ты лучше Восту положи на траву, и давай-ка Вита хоть на лавку затянем.
Алесь сделал, как велено. Милава запалила лучину и поднесла ближе к мельнику.
— Ты гляди… — Алесь даже очи протер, чтоб увериться, что не ошибся. Весь лик молодца покрылся гнойниками. — Совсем как у меня было. — Сын старосты невольно провел ладонью по своей щеке и облегченно выдохнул, не обнаружив там следов свежих язвочек. — Ты хоть его не трожь, вдруг заразишься.
— Не заражусь.
— Откуда ведаешь?
— Ведаю, иначе уже целое село бы занедужило.
Алесь почесал замотанную голову:
— Кто ведает, может, уже и занедужило… Я еще перед вечерей из хаты утек. Что нынче в деревне творится, одним богам ведомо.
— Я сейчас взвар сготовлю. Виту дам, тебе и сама выпью.
— А что это за хворь, ведаешь?
Милава долго оглядывала Вита: руки, ноги, спину… Но и после внимательного осмотра так и не сумела определить, что это за хвороба. Ну да ничего, сок покрик-травы самые страшные недуги отводит. Да и Алеся на ноги вмиг поставил. Значится, и тут не оплошает. Ворожея полезла в сумку, достала корень, сильно походивший на человека, и принялась за знахарство:
— А ты покуда Восту в хлев отнеси. Негоже мертвому подле живого лежать. Но и на земле ее оставлять нельзя.
* * *
Череда раскрыл веки — кругом княжила темнота. Некоторый час он без толку вращал очами, силясь припомнить, где он и что с ним приключилось. Запахи шептали, что в хате, но не в своей. Тем паче так темно под небом не бывает, даже когда луны нет. Староста попытался приподняться, но в голове так заныло, что он, застонав, снова лег.
— Эй, есть тут кто-нибудь?
Справа зашуршало. Кто-то поднялся и пошел к нему. На душе стало неприятно, а ежели этот кто-то сейчас кинется на него? И молчит же почему-то.
— Кто тут? — как можно тверже повторил вопрос староста, силясь не казаться напуганным. Но ответа снова не последовало. Череда в страхе сел, пытаясь не обращать внимания на головную боль. Чья-то прохладная рука легла ему на грудь и мягко толкнула, заставляя вернуться на подушки.
— Ты кто? Покажись! — попросил противящийся староста. Руку убрали. Кто-то удалился и запалил лучину. Череда зажмурился. А когда все ж таки проморгался, облегченно выдохнул:
— А, это ты, Яромила.
Прекрасная женщина подошла ближе и снова чуть толкнула его ладонью, призывая вернуться на тюфяк да успокоиться. Череда повиновался. Тем паче теперича страшиться было некого. Разве что Лютовера. Уж больно ревнив тот да жену дальше собственного подворья не пускает. Ну да староста тут не задержится. Сейчас малость отдохнет, с охотником словом перекинется и к себе вернется.
— Яромила, а Лютовер в хате?
Уже хлопотавшая подле очага хозяйка оглянулась и помотала головой. Староста в который раз подивился густым золотистым локонам, что обычно таились от чужих очей под намиткой, дивному лику, гибкому стану. А какая грация! Во всех окрестных деревнях — да что там в деревнях! — поди, среди рогачевских пригожунь, а то и среди волынянок такой грации вовек не сыскать. Меж тем Яромила, как радушная хозяйка, уже черпала из горшка остывшую вечерю и щедро лила в миску. Ну и даром, что снедь холодная, — не дело ночью печь топить. Ну, а уж стряпуха она знатная. Все бабы в округе от злости зубами скребут, а сами и близко вровень с ней не станут.
— А как же я тут очутился? — вдруг спохватился староста. — Неужто ты меня одна до хаты тащила?
Яромила кивнула. Череда только диву дался. Надо же, и как только у такой тоненькой женщины силенок хватило его, борова, в избу затянуть да на лавку закинуть? Меж тем хозяйка присела с миской к нему на лавку. Как и ожидал староста: от снеди дивно пахло. Он едва удержался, чтоб не напугать жену Лютовера и не накинуться на еду, словно волк на зайца посреди лютой зимы. Хозяйка набрала немного в ложку и протянула гостю.
— Что ты, — воспротивился староста, — я же не дитятко, сам поесть смогу.
Однако только лишь теперича он заприметил, что его правая рука ниже локтя оказалась недвижима. Кисть была перетянута чистыми тряпицами.
— Что это? — спросил он, но тут же вспомнил, как его ладонь разом с тесаком исчезла в клыкастой пасти. — А нож где?
Яромила указала на стол. Там лежал тот самый тесак, с которым староста от волколака оборонялся. А голова отчего болит? Видать, ударился, когда в обморок бухнулся. Надо же. Не раз в потасовках довелось поучаствовать, буянов разнимать. Пару раз калечен был, но вот чувств, точно баба на сносях, терять не доводилось. Вот это весть… Череда заалел. И заалел еще больше, когда, не сумев толком покормиться левой рукой, дозволил-таки позаботиться о себе Яромиле. Хотя в том оказалось немало приятного — женка его давно померла. А боле бабой он так и не обзавелся. Ну, захаживал порой к постояличихе. Но туда особливо не набегаешься. Добре, ежели раз на седмице к себе пустит. Ну, а коли чаще жаловать, так жениться надобно. А делать этого в другой раз староста намерен не был. Ему нытья да капризов Услады и так по уши хватало.
— А Лютовер скоро вернется?
Яромила пожала плечами. Так и мыслил староста, что жена охотника не много от него ласки ведает. Угрюмый, нелюдимый, он, поди, лишний раз и не приголубит. Вот дурак-то! Да такую бабу на руках носить надобно. Где ж это видано, чтоб и краса, и хозяйка, да характером смирная? И к людям добра. Даром, что немая, — это женщину только красит. Как есть дурак! Медведь, одним словом. И как это от одного мужика да бабы такие разные дети народились? Вон Щекарь — и в речи приятен, и ликом светел. А этот… Ну, разве что каждый в своем ремесле справен. Да только ведь у Лютовера не так давно все на лад пошло.
Староста с удовольствием доел вкуснющую похлебку да ложку облизал:
— Благодарствую, милая. Ладная ты хозяйка. Ты уж прости, что так вышло. Мне б Лютовера. Но коли не ведаешь, когда он вернется, так я лучше до хаты пойду.
Яромила замотала головой. В очах ее застыл ужас.
— А ты, часом, не слыхала ли чего? — сощурился староста. Пригожуня кивнула. — Неужто и тебе с волколаком довелось встретиться? — ужаснулся староста. Яромила мотнула головой. — Только слышала? Вой?
Она кивнула.
— Давно?
Снова замотала головой.
Стало быть, где-то поблизости рыщет. О боги, а что, ежели волколак за ним и ведет охоту?! Но с чего бы? Однако возвращаться в свою хату под покровом ночи как-то сразу расхотелось. Тем паче один раз Череда уже сошелся со зверем врукопашную. И стоит отметить, что чудом живым остался. Внезапно в памяти возникла кишащая змеиная масса. А это что еще за явление было? Неужто и правда сам Велес их послал? Хвала, хвала Велесу! Видать, на старосту у хранителя зверей и гадов свои планы имеются. Тем паче незачем просто так своей шкурой рисковать. Что ж, придется тут до утра остаться. Лютоверу это, конечно, не понравится, но ради лицезрения неземной красы Яромилы угрюмое сопение можно и потерпеть. Он откинулся на подушки:
— Твоя взяла. Спасибо тебе за уют да ласку, хозяюшка. Прости, что стесняю. По своей воле бы не посмел остаться.
Яромила хотела затушить лучину, но Череда ее остановил. Когда женщина ушла за занавесь, мужик довольно усмехнулся в каштановые усы, сладко потянулся. Вот близнецы ему завидовать станут. А уж Щекарь! Ведь каждой травинке в деревне ведомо, что он к жене братца неровно дышит.
А подушки-то мягкие, никак пухом набитые, и душистые какие. Староста сомкнул веки и с удовольствием представил, как Яромила своими тоненькими, почти прозрачными пальчиками собирает для них цветы, как золотит ее волосы солнце, как треплет их ветер… Эх, нет худа без добра.
