ГЛАВА 8
Пропажа
Череда мерил шагами то горницу, то светлицу, теперь вот сени исходил вдоль и поперек. Только Алесь от хвори отделался, так словно мало ему — снова куда-то подевался. И это когда к селу ночь подступила.
— Авось до какой девицы подался, — предположила Услада. Неясно, кого она утешала — у самой вон очи так и снуют то к оконцу, то к двери от волнения. Да замирает вся, лишь мышиный шорох в подполе заслышит.
— Дай-то боги, — выдохнул староста и распахнул дверь. Ахнул. Отшатнулся назад. — Фух! Что б тебя, Вит! Я поди не молодец, все ж сколько-то весен за плечами имею. Хочешь, чтоб помер?
— Даруй, Череда, — чуток склонил чернявую голову запыхавшийся мельник. — Ворота у тебя не заперты, вот я и вошел. А кулак только занес, чтоб постучать.
— Ладно, — махнул староста. — Что там у тебя?
Услада просунулась в сени — не дай-то, чтоб мимо нее какая весть проскочила. Мельник, узрев пышную стать дочки Череды потупился, замял в руках мешок. Староста обернулся:
— Иди в хату, Услада. Чай, не к тебе пожаловали.
Девка фыркнула и исчезла в глубине избы.
— Так что случилось? — снова спросил Череда.
— Милава пропала, — вполголоса поведал Вит.
— Как пропала?
— А вот так. Я пришел к яме, как ты сказал, а ее там нет! Пусто.
— Куда ж она могла подеваться? — взволновался староста. — Погодь, я сейчас.
Череда скрылся в избе и возвратился с факелом.
— Пойдем, — он решительным шагом спустился с крыльца и прошел в калитку.
— Я тут поразмыслил малость, покуда к тебе бежал. Может, у Лютовера подмоги попросить? Уж он-то следы даже на камне различить умеет, — догнал его Вит.
— Погодь. Сперва сами все оглядим.
Скоро они оказались подле ямы. Череда запалил факел и спустился. Вот только ничего, кроме примятого сена да потушенной лучины, не сыскал. И куда ж подалась девка? Сама бы никак не выбралась. Он покинул темницу и задумался. Вит кашлянул. Староста поднял на него мутный взор.
— Я вот все думал, кто ж ей помочь мог.
— И? — взгляд Череды приобрел осмысленность.
— Кроме Восты на ум так никто и не пришел.
— Воста? — нахмурился староста. — Да, пожалуй, она могла. А что, ежели Кукоба? Мы ж ничего толком об их способностях не ведаем.
— Да не… — блеснул очами Вит. — Мы тут поспели малость по душам поговорить. Бабка ее покинуть хату не способна — слишком измождена. А что, ежели Милава у бабки?
— Очень даже может быть, — покрутил ус староста.
— Так давай сходим.
— Нет, — отрезал Череда. — Нынче ночь. Кукоба… Нельзя к ней. Поутру заглянем. Эх, Милава, Милава. Своим побегом она ведь только хуже сделала. Люд ведь теперича ей ни за что не поверит. Ты возвращайся к себе в хату и даже носа до утра оттуда не показывай. Не вздумай, слышишь, Вит, даже не вздумай к Кукобе соваться и по лесу бродить! Люду ничего покуда говорить не станем. Авось сразу не приметят.
Мельник опустил голову и молча направился к своей избе.
Череда, провожая его взглядом, решил, что, может, оно и к лучшему, что Милава сбежала. Только бы больше не показывалась. Добре хоть, Рафал с ней поспел словом перекинуться да выяснить, как неведомую хворь лечить, ежели вдруг снова у кого обнаружится. Но лучше, конечно, чтобы боги не дозволили больше странной сыпи возвратиться да и вовсе новых бед не допустили.
В раздумьях староста и не заметил, как очутился подле своего крыльца. А там уже топталась пухлая девица крохотного росту с опухшим от слез ликом да дрожащими руками.
— Что случилось? — вот те на, не успел в хату вернуться… Неужто новая напасть?
— Череда. — Пухлые губы задрожали — по всему видать, краса еле сдерживалась, чтобы не зареветь в голос. — Любый мой захворал! Весь в гнойниках, точно, как твой Алесь!
— Говорила я: все это Милава. Ее рук дело! — невесть откуда взялась Услада.
— Ну, не плачь, Рафал его вмиг на ноги поставит, — утешил гостью староста. — Алесю помог, любому Ружи помог и твоему любому поможет, — Череда ободряюще улыбнулся. — Беги к врачевателю.
Вот тут точно плотину прорвало — завыла девка.
— Что такое? Иль у самой чего болит? — не разгадал странного поведения староста. Кто их, этих баб, разберет?
— Не поможет Рафал, — приобняла девицу Услада. — Сам с таким же недугом слег — не добудиться.
— Ишь ты… — староста с круглыми очами, точно ночное светило в полнолуние, так и осел на ступеньку. Гостья завыла пуще прежнего.
* * *
Милава тихонько отклоняла ветви, что мешали двигаться. Сразу за ней ступала Воста. Алесь, держась чуть поодаль, замыкал шествие. Ворожея в который раз возвращалась к мыслям о черном даре. А что, ежели не справится она? Кто ведает, чем бабкины силы ее соблазнять станут. Авось не устоит? Ну а ежели с иной стороны поглядеть — деваться некуда. И бабка мучается, и селяне разом с ней. Нет, пора положить конец этому. Ей бы только после до своей хаты на болоте добраться. А там она как-нибудь научится черное наследие в себе удерживать.
Чем меньше оставалось до бабкиной избы, тем труднее становилось идти, точно черное наследие уже подчиняло ее своей воле. Неожиданно черный горб словно вырос из-под земли. И как Милава запах ведьмовства не учуяла? Надобно ухо востро держать, а иначе и в беду пуще прежнего вляпаться можно. Изба слепо уставилась на пожаловавших единственным оком, затянутым бычьим пузырем, точно бельмом. Ворожея остановилась и повернулась к насторожившимся спутникам.
— Вы тут погодьте. И ежели я дам знать — бегите без оглядки. Уразумели?
Видать, у нее такое на лике отразилось, что Воста и Алесь разом кивнули.
Милава вдохнула-выдохнула и распахнула старенькую рассохшуюся дверь. В избе было темно, потому она двигалась на ощупь.
— Бабушка, — позвала ворожея.
Никто не откликнулся.
— Бабушка, — повторила она малость громче.
Но густая тишина расступилась от голоса ворожеи и снова сомкнулась звенящим гнетом.
Милава подошла к лежанке вплотную:
— Бабушка, я сейчас лучину запалю.
Кукоба не перечила — видать, совсем стало худо бабке, раз даже ночью, когда черные силы смелеют, не шевелится. Милава отыскала огарок свечи. Зажгла. Поднесла к ведьмарке и отпрянула. Морщинистый рот застыл в немом крике. Выпученные очи, казалось, глядели прямо на внучку. Белесые космы разметались по вороху тряпок. Руки судорожно вцепились в полинялые меха. Видать, не желала Кукоба свой дар перед кончиной отдавать, да вынудили.
— Бабушка, кто ж сотворил-то это? — слезы против воли побежали по щекам. Милава опустилась на пень, что притулился к лежанке, и попыталась взять в ладони холодную руку. Ничего не вышло — каменные пальцы словно вросли в изъеденный молью ворох.
Скрипнули петли. Милава обернулась. У входа, купаясь в лунном свете, стояла богатырская фигура. Алесь.
— Мир в твою хату, Кукоба, — почтительно коснулся пальцами старого крыльца сын старосты. А ведь так убедительно кивал, обещая бежать куда глаза глядят. — Прости, что явился к тебе нежданно-негаданно. Об одном прошу — не делай худого Милаве.
— Она уже никому ни худого, ни доброго не сделает, — всхлипнула ворожея. — Некому боле поклоны отвешивать.
— Что так? — очи молодца покамест не привыкли к свету в избе. Он щурился, пытаясь приметить, где ж там девица притаилась.
— Померла она.
— Как? Как померла? — Алесь подошел к лежанке и ахнул. — Ты ж сказывала, что она не может помереть, покуда дар свой не передаст. Но ты ж его так и не переняла. Или переняла?
— Нет, не поспела. Зато кто-то другой перенял. И, по всему видать, супротив бабкиной воли.
— А такое возможно? — Алесь никак не мог отвести очей от помершей. Вслух он ничего не сказал, но по лику было заметно, что искривленная посмертная маска его страшит. И все ж он подошел ближе и положил руки Милаве на плечи — точно успокоить хотел. И правда, ей от этого малость полегчало. — Никак давеча померла.
Милава кивнула:
— Вчера. И видать, сразу после моего ухода.
— Откуда ведаешь? — спросил молодец.
Ворожея пожала плечами, мол, ведаю, и все.
— Эй, что у вас там? — на пороге возникла Воста. Ее темный лик и светлые волосы странно смотрелись на границе серебристого света луны и подрагивающего мерцания свечи. Алесь поспешно снял руки с плеч ворожеи и спрятал за спиной.
— Бабка померла.
— Как? А кому ж тогда сила досталась? — насторожилась смуглянка.
Милава пожала плечами.
— Ну, значится, теперича ты наконец-то можешь в свою хату вернуться, — сказала Воста. Взгляд сына старосты метнулся к ворожее и застыл в ожидании ответа.
— Нет, как раз теперича не могу.
— Почему? — нахмурилась смуглянка.
— Ежели я нынче деревню покину — кто ж селян убережет? Я ж как думала: хворь да обоз — бабкиных рук дело. Ан нет. Видать, виновник тот, кто ее силу выкрал.
— Ну, а тебе что за дело до того? — вскинулась Воста. — Ты больше за дар не отвечаешь. Пущай сами выпутываются.
— Что ты! Ведь пропадут они. Лиходей не успокоится, покуда их всех не переведет. Ему что конь, что пришлый, что дитяти, — у Милавы в голове не укладывалось, как смуглянка может оставаться столь равнодушной. Хотя кто ведает, чего она за свою жизнь натерпелась. Вот ежели б она так не ершилась да рассказала про себя, глядишь, Милава помогла бы ей с пережитой несправедливостью примириться да на люд теплее глядеть.
— Да на кой ляд сдались тебе эти селяне? — топнула Воста в хате с неупокоенной душой — от возмущения даже запамятовала о традициях. — Уж они-то на тебя при первой возможности всех собак повесят!
— Не могу я их одних покинуть, — стояла на своем ворожея.
— Видать, мало тебе, что в яму бросили? — взбеленилась подружка. — Мало, что спалить хотели? Раньше они тебя ведьмаркой звали, а нынче, как прознают, что твоя бабка померла, твою силу на два помножат! И решат, что нет места таким, как ты, на свете белом!
— Она права, — опередил Милаву Алесь. — Опасно тебе в селе оставаться. И нам не поможешь, и себя под расправу подставишь.
— Ох, в кои-то веки дело говорит, — фыркнула Воста.
— Возвращайся к себе, Милава. Я провожу, — пообещал Алесь.
Милава молчала. Она понимала, смуглянка права — опасно ей тут оставаться. Вот только даже несправедливое отношение люда не могло остановить ворожею. Они просто не разумеют, какая угроза нависла над селом. Кому как не ей заботиться о селянах? Мамка всегда учила не отступать пред трудностями.
— Благодарствую, милая Воста, что так хлопочешь обо мне. Но только я все равно тут останусь. Потому не трать силы понапрасну. К тому ж я нынче только уверилась, что тебе стоит покинуть меня. Не хватало еще, чтоб и на тебя гнев селян пал.
Смуглянка закатила очи, отступая пред упрямством Милавы.
— Что ж, раз ты так решила, то я с тобой, — сказал Алесь. Ворожея сначала хотела воспротивиться, а затем решила, что от такой подмоги отказываться не стоит. — Пойдем.
— А бабка? — Милава старалась глядеть только на Алеся, ибо чуяла, как Воста сверлит неодобрительным взглядом.
— Прежде надобно тебя на ночлег пристроить. А поутру я селян созову, о Кукобе поведаю. Мы ей сами погребенье устроим.
— Благодарствую, — тихонько сказала Милава и невольно взяла Алеся за руку.
Молодец поглядел в ответ так нежно… Но Воста впилась бесцветными глазами, малость за горло не схватила. Алесь приметил, вспыхнул, кашлянул:
— Ну, мы, это, снаружи подождем. Тебе ж надобно с бабкой попрощаться.
Ворожея кивнула и нехотя выпустила крепкую руку молодца. Дверь снова скрипнула — черная изба выплюнула Восту и Алеся. Милава осталась одна. Она еще долго смотрела на покойную, пытаясь уразуметь, как же так случилось, да разгадать, кто дар взял. Винила себя за несправедливость к Кукобе. На сердце навалился валун тяжелей прежнего. Но делать нечего, надобно проститься да идти селян вызволять. Кто ведает, каких бед поспел лиходей в деревне сотворить?
Но прежде надобно бабку от селян отвадить. Милава обошла избу, внимательно оглядывая кажный закуток, но кроме старенького потертого сундучка, притаившегося у печки, никаких скарбов не сыскала. Отомкнуть его особого труда не составило — дрожащая рука откинула крышку, обнажив недра. Девица пригляделась: несколько черных свечей, перевязанных алой тесьмой, медное зеркальце, холщовый мешочек, никак с костяными рунами. Милава потерла его в руках, убедившись в правдивости догадки. А это что? В самом уголке сундука в подрагивающем свете огарка неприметно лежали до боли знакомые бусы. Не может того быть! Ворожея, не веря очам своим, взяла их в ладони и пригляделась. Каждая бусина была вырезана из дерева и украшена буковкой, выжженной солнечным лучом. Точно такие ж бусы носила ее мамка. Она сказывала, что их ей даровал возлюбленный, Милавин батька. В них мамка и земле была предана. Вот только надписей ворожея не запамятовала.
— Рогнеда, — прочла шепотом Милава имя мамки. Остальные бусины, а всего их насчиталось два десятка, оказались затерты. Ладно, после. Ворожея замотала скудное наследие в тряпицу. Последний раз глянула на бабку да накрыла ее латаным запрелым одеялом. После сыскала помело и вышла из черной хаты. В нос ударил свежий запах ночи, запах жизни. Милава с удовольствием втянула этот дивный аромат поглубже.
— Куда летим? — холодно хмыкнула Воста.
Ворожея растерянно глянула на сына старосты, заволновавшись, как он воспринял шутку. Но молодец и вида не подал, что вообще расслышал слова смуглянки.
— Алесь, подсоби, — попросила Милава.
— Что я должен сделать?
— Переломи его, — ворожея протянула помело молодцу. Алесь взял древко двумя руками и попытался сломать. Даже в бедном лунном свете ворожея не могла не приметить, как от натуги под льняной рубахой бугрились мышцы, как проступили вены на висках да обнажились стиснутые зубы. Но казавшееся на вид хрупким от времени помело даже не хрустнуло. Молодец попробовал еще дважды. Но у него так ничего и не вышло.
— Что, поди, с девицами справляться легче? — уколола Воста. Милава опустила голову. Но Алесь оставался верным себе и снова пропустил сказанное мимо ушей. Огляделся и, приметив в траве поваленное дерево, уложил помело поперек него. Несколько раз он пытался выполнить просьбу Милавы. Сначала наступил одной ногой, а после навалился и всем весом. Но только ведьмовство и после смерти Кукобы оказалось на диво крепким.
— А что, ежели оно так и не переломится? — запыхавшись, спросил сын старосты.
— Надобно, чтоб переломилось, — взволновалась Милава, — не то не даст Кукоба деревне покоя.
— Что, даже после смерти?
— Даже после смерти, — подтвердила ворожея.
Алесь заревел точно медведь и прыгнул на древко со всей мочи. Раздался долгожданный хруст — помело треснуло.
— Хвала богам, — вырвалось у Милавы. Она нагнулась за обломками и тут же ощутила на своей руке горячую ладонь молодца — точно кипятком обдало. Она отпрянула. Вот только Алесь так и не выпустил девичьей кисти.
— Я подсоблю, — тепло улыбнулся сын старосты.
— Добре, — потупилась Милава. До ушей донеслось недовольное фырканье — никак Воста приметила.
— Что надобно делать? — заторопился Алесь.
— Вернуть помело в избу и уложить подле печи, — ворожея обернулась. Смуглянка стояла, подперев ствол какого-то дерева, словно ей не было никакого дела до происходящего. Милава и Алесь вернулись в избу.
— Это все? — спросил сын старосты, опуская обломки на земляной пол.
— Надобно семян мака сыскать иль косу, — заприметив смятение на его лике, ворожея пояснила: — Круг вокруг избы очертить.
— Может, к Виту пойдем? Вы схоронитесь, а я у него косу позаимствую.
— Добрая мысль, — поддержала Милава. — Только хорониться не придется. Вит меня виновной в содеянном не считает. Я даже его о подмоге просить хотела. Вот только не случилось.
— Вот как, — Алесь как-то странно поглядел на девицу. Где-то на дне его очей промелькнула тень недовольства. Нет, конечно, показалось. Это все неверный свет свечи, что чадить начала. — Что ж, тогда пойдем.
Черная хата уродливым горбом скрылась позади в лесу. Три пары лаптей уже мяли траву по направлению к мельнице. Милава снова подивилась: и как Вит управляется с такой громадиной? Она видела ветряк, когда ее волокли на расправу, а после вели до ямы. Но вблизи мельница оказалась выше всяких похвал. Справная, ухоженная, а уж высоченная! Ай да молодец. Вот это хозяин.
— Вы все ж таки тут побудьте, — Алесь указал на добротный хлев. — Мало ль кто к Виту мог пожаловать. Я загляну, ежели пусто, то сразу за вами вернусь.
— Добре, — согласилась Милава и направилась к крепкому строению. Воста поплелась следом, всем своим видом давая понять, что делает это только ради подружки.
Девицы приблизились к хлеву, но внутрь не полезли. И за стенкой притаиться можно. Да к тому ж, коли что, отсюда сбежать легче.
— Скажи, Воста, давно тебя спросить хотела, да все мешало что-то.
— Конечно, когда такой молодец-красавец подле, не диво, — оборвала смуглянка. Милава примолкла. — Ну ладно, не обижайся, — тут же опомнилась Воста, — только держи ухо востро. Не запамятуй, что он со мной сотворить хотел.
— Да я и не собиралась обижаться, — пожала плечами Милава и решила перевести беседу в иное русло. — Как ты прознала, что Доморадовна с пьянчугой меня забить замыслили?
— Подслушала. Мимо ее хаты шла. Углядела, как пьянчуга этот перебежками к ней спешит да все озирается, вот и решила — не к добру это. Разве станет честный человек так себя вести? — ободренная кивком Милавы, продолжила: — Вот и замыслила за ним проследить. И не прогадала. Он в хату постучал, обещался Доморадовне что-то важное рассказать да дверь попросил плотнее прикрыть. Добре, хата у нее совсем исхудалая. Я ухом прильнула и весь разговор услыхала. Сразу к тебе кинулась на выручку.
— Благодарствую, — улыбнулась Милава. — Кабы не ты…
— Алесь бы подоспел, — закончила за ворожею смуглянка и подозрительно сощурилась. — Вот только не ведаю, какую бы плату за то запросил.
Милава поскорее выглянула из-за хлева — не идет ли сын старосты, но когда снова повернулась, смуглянка по-прежнему буравила ее ледяными очами. Ворожея вздохнула. Ей так захотелось сказать: «Может, Алесь не так плох? Кажному нечистик мог разум затуманить», но она не посмела.
От хаты мельника донесся шум. Кто-то тяжело охнул. Девицы испуганно выглянули из укрытия, но ночь плотно окутала свои тайны, не дозволяя уразуметь, что ж там приключилось.
— Кто-то бежит, — шепнула Воста и, нырнув обратно за хлев, утянула за собой и Милаву. Они прижались к бревенчатой стене, стараясь сделаться неприметными. Шаги приближались. Девицы старались не дышать, страшась лишь одного — трепещущие сердца выдадут их с потрохами. Кто-то остановился — никак оглядывался, пытаясь впотьмах разобрать, где они укрылись.
— Эй, Милава, — покликал знакомый голос.
Мельник!
— Не страшись, это я, Вит.
При виде чернявой головы у ворожеи отлегло от сердца. А она уж себе навыдумывала страхов.
— Пойдем скорее, там Алесю худо.
— Что случилось?
— Скорей, сама увидишь, — мельник широкими шагами направился обратно к избе. Девицы поспешили следом. Милава страшно разволновалась. Сердце словно кто-то скреб ножом. С чего бы?
— Сюда, — Вит распахнул дверь и поманил внутрь хаты.
Милава, борясь с частым дыханием, огляделась. Светец толком не давал разглядеть горницу. Раздавшийся стон притянул взгляд к печке. Там, на лавке, сидел Алесь, держась за голову. Ворожея подскочила к нему:
— Что случилось?
— Голова, — простонал сын старосты. Из-под пальцев сочилась кровь.
— Дай осмотрю. Вит, посвети.
Мельник запалил свечу.
Алесь опустил руки. На голове зияла свежая рана. Кровоточила знатно — полголовы волос слиплось.
— Вит, принеси воды чистой да тряпиц. И что у тебя из трав имеется. Эх, мою бы сумку сюда.
— А она у меня! — сказал Вит.
— Правда? Так неси и ее!
Мельник с готовностью бросился выполнять наказы Милавы. Он попытался было и Восту к тому приобщить. Но смуглянка не выказала ни малейшего желания помочь сыну старосты.
— Кто ж тебя так? — спросила Милава, роясь в своем мешке.
— Этот болван, — указательный палец уставился на обидчика, коим оказался Вит. Ворожея в неразумении подняла очи на чернявого молодца. Но тот лишь пожал плечами.
— И чем это? — зачем-то спросила ворожея.
— Дверью, — буркнул Вит, краснея.
— Надобно ж, какая у тебя голова крепкая. Ничто ее толком пробить не может. Точно из дерева, — ухмыльнулась Воста, уютно устроившись на другой лавке. Милаве сдалось, что свою голову мельник вот-вот втянет в плечи.
— Потерпи, — мягко сказала ворожея и, смочив тряпицу в воде, поднесла к ране.
— Да ежели так и дале пойдет, я скоро совсем к боли привыкну. Так что не стесняйся, — попытался улыбнуться Алесь.
— Да что ж произошло? Кто-нибудь расскажет толком? — спросила Милава, бережно промывая рану.
— Давай-ка ты, Вит. Я покуда с гулом в голове примирюсь.
Мельник откашлялся, собираясь с силами. Но рассказывать начал, так и не повернувшись:
— Я, значится, сижу себе в хате, никого не трогаю. Тут кто-то в оконце постучал. Я насторожился.
Алесь хмыкнул. Вит стал оправдываться:
— Ну, вы разумеете… Последние события кого хочешь насторожат.
— Так и скажи, что просто испугался, — улыбаясь, подначил Алесь, но мельник и виду не подал, что это его задело, разве что покраснел еще гуще.
— Ты ж с гулом примириться собирался, — нахмурилась Милава. Алесь делано застонал. — Сиди смирно. А ты, Вит, не тушуйся, сказывай.
— Так вот. Постучал кто-то в оконце. Я осторожно приблизился — глядь, а там никого нет. Ну, думаю, вот и до меня нечистик добрался. Вернулся на печку.
— А! Так и скажи, что уже дрых вовсю! — встрял Алесь. — В такое время только дети да старики спать ложатся.
— Ничего не дрых. Лежал просто, — пробурчал себе под нос мельник. — Снова стук. Только уже в другое оконце. Я подкрался — опять никого. Потом опять стук — уже в первое. И шепот замогильный: «Ви-и-ит». Я топор взял и к двери. Ну, мыслю, просто так не сдамся. Как дал ногой в дверь. Чтоб резко. Чтоб нараспашку. Чтоб хоть чуток испугался лиходей проклятый. А дверь, как ляснет по кому-то и назад. Открыл снова. Уже тихонько. Гляжу — на земле Алесь лежит.
— Ладно, добре хоть, совсем не пришиб, — покачала головой Милава. Сын старосты приблизился к самому уху ворожеи и одними губами спросил:
— А ты бы расстроилась?
Сердце в груди забилось точно дикая птаха, запертая в клети. Но девица решила сделать вид, что не расслышала. Порадовавшись, что лик не зарумянился, она с куда большим усердием принялась за обрабатывание раны. Откашлялась, полезла в сумку. Нащупала нужный горшок и вытащила его на свет.
— Что это такое? — сморщился Алесь. — Смрад на всю избу.
Милава вспыхнула и пролепетала:
— Это мазь… травяная…
— Да я не про то, — сын старосты указал в сторону. Девица обернулась. Вит, как радушный хозяин, выставлял на стол снедь.
— Никак не уразумею, что тебе не нравится? — нахмурился мельник, но колбасу, издававшую своеобразный аромат, все ж обратно в погребок понес, — ступай себе до хаты. Там небось Услада любимому братику изысков наготовила. А у меня тут — чем богаты, тем и рады.
— Не обижайся на него, Вит, — попросила Милава и укоряющее поглядела на Алеся. — Он, видать, сильно головой ударился.
Алесь хмыкнул и смолк — поди, дошло наконец, о должной кротости доброго гостя вспомнил.
— Вит, найдется ли у тебя длинный лоскут полотнища, голову обмотать?
— Сейчас гляну, — мельник удалился в сени и возвратился с рогожкой.
Девица наложила на ушиб мазь и ловко замотала голову.
— Ну-с, а теперича пожалуйте на позднюю вечерю. Никак изголодались? — пригласил Вит. Запоздалые гости уселись за щедрый стол. Алесь разглядывал яства голодными очами. Боле шутить он не пытался. Милава есть не очень-то хотела, но хозяина уважила, испив кваску да сжевав кусок хлеба.
— Вит, мне к бабке вернуться надобно.
— Ночью? — округлил очи мельник.
Милава кивнула:
— Померла ведь она.
— Правда? — расспрашивать мельник не стал.
— Успокоить надобно, покуда не захоронили.
— Погодь чуток, Милава, я сейчас доем и провожу, — Алесь вылез из-за стола и, пошатнувшись, тяжело опустился обратно на лавку.
— Нет. Нельзя тебе. И бедро поранено, и голова ушиблена. Я сама управлюсь.
— Ты что! По лесу волколак бродит. Никуда я тебя одну не отпущу, — воспрепятствовал Алесь, пытаясь прийти в себя. Лицо его побледнело и никак не возвращало былые краски.
— Я с тобой пойду, — подал голос Вит. — А вы тут оставайтесь.
— Вот еще! — возмутилась Воста. — Я ни за что с ним наедине не останусь.
— Ладно-ладно, — вмешалась Милава. Незачем Виту об ошибке Алеся сказывать. Девица сама себе подивилась: каких пор считает разумным насильника прикрывать? Но поспешила выгнать из головы острый вопрос. Нынче имеются дела и поважней. — Тогда, Алесь, оставайся тут, а мы втроем пойдем к бабкиной хате.
— Но… — начал было противиться молодец.
— Нет! — как можно тверже сказала Милава. Где-то на сердце заскребло, когда она поняла, что ей придется оставить Алеся одного. Но все ж так лучше. В хате ему ничего не грозит. А в лесу… Кто ведает, с чем им столкнуться придется. — И давайте-ка шибче — нам до полуночи поспеть надобно. Вит, у тебя мак-самосей найдется? И еще коса?
— Так, пойдем в хлев, — молодец вышел из хаты. Девицы направились следом.
— Милава, — окликнул Алесь, ворожея обернулась — его лик исполнился тревогой. — Будь осторожнее. Да старайся на очи чужие не попадаться. Теперича тебе деревню лучше стороной обходить.
Она кивнула и затворила за собой прочную дверь. Такая ладная охранительница должна оградить, ежели чего.
Милава заспешила следом за Витом и Востой. Луна затянулась серым одеялом, точно сама собралась отдохнуть. Ворожея порадовалась: значится, не намерено ночное светило ведьмарку будить. Вот и добре. Не хватало еще, чтоб Кукоба неприкаянной по селу шастала.
* * *
— Ну, и что теперича делать станешь? — спросила Услада. Ишь ты, руки в боки, на лике гнев вперемежку с волнением. — Говорила я тебе, что это Милава всему виной. Прикинулась добренькой, а ты и уши развесил.
— Услада! — прикрикнул Череда.
Но девку уже было не унять.
— Что Услада?! Что Услада?! Я уже почитай два десятка Услада! И тоже кое-чего повидала! Вон и этот врачеватель в сети попался. Поверил бедной сиротке. Подсобил.
А нынче сам слег, — невесть кого перекривляла дочь старосты. — И кто, спрашивается, теперича станет хворых лечить?!
— Услада, уймись! — еще громче крикнул староста. — Я пока что не только на деревне староста, но и в этой хате хозяин!
Дочка притихла. Только съехавшая намитка да трепещущие ноздри молвили громче всяких слов. Череда присел на лавку, подпер подбородок кулаком и ушел в себя. А ведь права она. Что делать? К кому идти? У кого подмоги просить? Да и Алесь пропал куда-то. Хоть бы его лихо миновало. Не дозвольте, всемилостивые боги, ему снова в лапы неведомого недуга попасться.
— Ты послушай меня, батька, — уже тише сказала Услада. Череда поднял на нее очи. — Я мыслю — к Кукобе идти надобно. Пущай она помогает. А ежели откажется, так спалим ее разом с хатой! Все одной ведьмаркой меньше станет!
— Не, — замотал головой староста, — не дело это. Авось она тут ни при чем. Нам и Милаве в вину поставить нечего. Вон и Цвет признался, что волколака видел.
Услада фыркнула, снова распаляясь:
— Да что теперича законы блюсти? Тут деревню спасать надобно! А что, ежели уже завтра эта хворь и на детей перекинется? Кто тогда отвечать станет? Да тебя ж самого каменьями закидают. Скажут, ты повинен, раз ведьмарку пришлую прикрыл да сразу не дал расправу учинить.
Староста тяжко вздохнул. Зачем-то подошел к печи, снял заслонку, поворошил кочергой угли, закрыл снова. Сел.
— Что ж, пожалуй, твоя правда, — Череда встал. — Пойдем.
— Куда? — округлила очи Услада, поправив намитку.
— Как куда? К Кукобе.
— Вдвоем?
Староста кивнул.
— Батька, да ты что?! Среди ночи?! Она ж нас там на месте и порешит! Не, тут надобно люд созывать. Факелы жечь, да с граблями и вилами к ней жаловать.
Не нравилась такая идея старосте. Всю свою жизнь и он, и его батька, как могли, сглаживали острые края промеж селянами да ведьмаками, не дозволяли склокам да слепой ярости верх брать. Наверняка во многом из-за этого в деревне княжили мир да лад. Ну, подумаешь, пару раз у коров молоко пропало да нескольких коз так и не сыскали. Но то ж и волк мог статься повинным, а молоко и от страха исчезало. Тем паче Череда памятовал часы, когда Кукоба дожди у богов вымаливала, ратуя за урожай, да дичь подманивала, чтоб кожевенникам было чьи кожи дубить да меха выделывать, чтоб по миру не пойти.
— Ведаешь, батька, ежели ты не пойдешь, так я сама народ соберу! Я не дозволю детей малых изводить!
— Погодь, Услада, дай поразмыслить, — староста снова сел. Опустил лик в ладони. Эх, и ведь посоветоваться не с кем. Раньше, ежели что, к Рафалу можно было сходить. Да и Алесь умом не обделен. Может, к Щекарю податься? Так тот нынче сам ничего толкового не скажет — все из-за сына переживает. Близнецы-кожевенники? Лютовер? А что, может, и правда к Лютоверу податься? Он хоть и молчун, людей сторонится, а все ж не лыком шит. Чай, скажет чего дельного?
— Вот что, Услада. Оставайся-ка ты в хате да двери плотно за мной запри. Никому кроме Алеся не отмыкай. Час нынче недобрый.
— Ты куда это? — насторожилась дочка.
— К Лютоверу пойду.
— Да на что он тебе сдался, этот дичина неотесанный?
— Делай, что велю. А то и на тебя управа найдется, — для пущей убедительности Череда помахал пред самым носом дочки кулаком. Та обиженно поджала губы, но перечить больше не стала. Староста на всякий случай заложил за пояс ладный крепкий нож и вышел из хаты.
Ночь встретила прохладой и слепой темнотой. Люд наглухо затаился в своих хатах. Староста втянул пряный аромат. То ли померещилось, то ли и вправду в самом воздухе витает дух опасности?
Череда опасливо огляделся.
— Нет. Чего это я? Ежели так мыслить, то храбрости пройти дальше собственного двора не хватит.
Староста глянул на свою избу, точно впитывая от отчего дома силу, и решительно направился к охотнику.
