ГЛАВА 14
Все ближе к разгадке
— Эй, у меня ноги затекли, а уж про руки я вообще молчу, — выказал недовольство кожевенник.
— Вот и молчи, — бросил через плечо, даже не обернувшись на связанных, один из охранителей.
— А меж тем сумерки-то нас вовсю обволокли, — предостерег стражей другой брат.
— И что? — настороженно спросил охранитель.
— А то, что его штаны пора менять — намокли от страха, — ответил за кожевенника другой страж. Охранители расхохотались. Да так громко, что с ближней ели ворону согнали.
— Ха-ха-ха! — передразнил их кожевенник. — Очень смешно.
— Вот-вот, глядите, кабы этот смех в слезы не претворился, — поддакнул его брат.
— А мы чего? Мы ничего. Мы только дело свое делаем да никому дурного не желаем, — резко успокоились охранители и покосились на уродливое жилище Кукобы. Оттуда донесся скрип. — Что это? — испуганно спросил один из стражей. Недавней веселости как не бывало.
— Кажись, ведьмарка, — перешел на шепот кожевенник.
— Да это хата скрипит! Вон рассохлась до остей — от маломальского ветерка шатается. Диво, что она вообще покуда не развалилась, — попытался оправдать прозвучавший скрип другой охранитель.
— Как же, от ветра, — прошептал другой кожевенник. — Даже тихушника нет.
Стражи сглотнули, не сводя с хаты настороженных взглядов — точно сквозь прохудившиеся стены пытались рассмотреть, что же там, внутри, делается. Хата хранила молчание.
— Значится, деревья шумят, — тут же выдал другую догадку страж.
— Эй, развяжите нас! — потребовал кожевенник. — Все равно уже хоронить ведьмарку не пойдем — поздно.
— Вот еще! — фыркнул уже расслабившийся охранитель — никак довод напарника ему показался вполне уместным. — Посидите так — наукой будет, как супротив всего села идти да на честных людей из-за спины нападать.
— Ну, прости нас! Мы ж не со зла. Наоборот, — принялись оправдываться близнецы. Да только их слова оборвал новый скрип. Мужики притихли. Шум повторился. И снова. И опять.
— Никак ходит кто-то, — белесыми от страха губами прошептал страж.
— Кто-то… — так же зашептал кожевенник, — а то ты не ведаешь кто…
Горе-охранители попятились к близнецам.
— Да развяжите же нас! — прокричал шепотом один из братьев.
Но стражи точно не в силах были отвести очей от рассохшейся двери. Та вдруг стала открываться, медленно, долго, с натужным скрипом. Все уже знали, кто сейчас покажется в скособоченном проеме, но от этого знания становилось лишь жутче — холодели ладони, стыла кровь в жилах.
На пороге возникла старуха. Ее лохмотья облепляли сгорбленную стать, узловатые пальцы скребли воздух, тянулись к жавшимся друг к дружке людям, точно желали выдрать души из теплой плоти. Ведьмарка приближалась. Плавность движений точно ушла разом с жизнью. А те неведомые силы, что подняли Кукобу, могли только рывками, будто ломая неподатливые суставы, управлять телом, которому время было покоиться в земле, а не ходить по ней.
Близнецы никогда не слыли трусами, но теперича каждый из них почувствовал, как на голове волосы становятся дыбом, как распрямляется от ужаса кожный завиток.
— Развяжите нас! — завопили братья. Но охранители их уже не слышали — они вскочили и стремглав понеслись к селу. — Куда вы?! Освободите нас! — истошные крики остались без ответа. Смельчаки! Ох, как бы кожевенникам хотелось точно так же сверкать пятками по дороге к дому.
— Я-а-а… Я вас освобожу. — Беззубый рот растянулся в страшной усмешке.
— Сгинь! Сгинь! — затряслись близнецы, судорожно дергая руками, пытаясь высвободиться. — Давай, давай скорее! Ничего не получается! Она приближается! О боги, боги, помогите! Давай ползком!
Кое-как кожевенники умудрились улечься на землю и покатились.
— Да куда ж ты толкаешь?! Не туда! Ты прямо к ней толкаешь!
— Давайте, ближе, ближе, молодцы. А я вас награжу. — Пальцы манили, хватали воздух.
Братья остановились у самого круга. Одно неверное движение — и они попадут в лапы ведьмарки. Кукоба склонилась к самой черте, так, что смрад от ее тела забил ноздри. По лбам близнецов заструился пот, они не смели шелохнуться, гортани пересохли. Вот-вот длинные когти вспорют рубахи, а там и кожу… Но те скрежетнули по невидимой стене, точно по стеклу.
* * *
Ворожея с волнением ступила на твердую почву. Успели! Кузнец упал наземь и забился в конвульсиях.
— Милава! — обомлел староста. — Милава, он обращается?
— Скорее вяжи ему руки! — Алесь не растерялся: стянул с себя рубаху и принялся стягивать кисти кузнеца. Только это не так просто оказалось. Мужик вертелся из стороны в сторону. Рычал да метался. Его лик на глазах вытягивался, уродливо претворяясь в волчью морду. Зубы росли, становились клыками. Суставы удлинялись и выворачивались. Стеклянные очи выпучились и точно собирались выпрыгнуть из орбит. Белки налились кровью. Страшные муки преследовали каждого — будь то обычный человек иль ведьмак, — дерзнувшего посягнуть на потустороннюю силу.
— Помоги же мне, батька! — крикнул Алесь, но Череда точно к земле прирос, только таращился на ужасающие претворения, свесив руки вдоль тела как плети.
Зато Милава не покинула молодца одного:
— Щекарь, услышь меня, услышь!
Но мастер бился, не различая заклинаний ворожеи. Она попыталась удержать его руки, но сил недостало. Резкий толчок налитой волколачьей мощью лапы откинул назад — Милава ударилась головой о камень. Звезды пустились в пляс пред очами, и никак не получалось их разогнать.
Алесь наконец кое-как сдюжил с претворяющимся кузнецом и даже шумно выдохнул, но слишком рано. Как только обращение полностью завершилось, ладно скроенная льняная рубаха затрещала и тут же разлетелась на лоскуты, обнажив не щуплую спину с местами поседевшими волосками, но мощное тело хищника, покрытое густой рыжей шерстью. Волколак встал на дыбы. Огромный. Ощеренный. Злобный рык и блеск в желтых глазах не оставили в звере ни крупицы человека. Староста стоял прямо напротив пышущего яростью монстра.
— Кузнец, услышь меня! — Милава, придя в себя, стала взывать к человечьему сердцу. Волколак замер, оглянулся. — Ты не зверь, ты — человек. — Кузнец жалобно заскулил. — Ну же, вернись к нам!
И надобно ж было в этот миг старосте кашлянуть! Желтые звериные очи, в коих уже почали проступать огоньки разума, вмиг сузились. Волколак зарычал, полностью подавив человечью душу. Присел, готовясь к нападению на Череду.
— Батька, в сторону! — Алесь кинулся наперерез гигантскому зверю. Свился клубок из зверя и человека. Откатился в сторону. Милава ахнула. Уже опустившаяся темень не дозволяла разглядеть, кто побеждает. Ворожея дрожащей рукой полезла в сумку, пытаясь сыскать хоть что-то, что могло подсобить Алесю. Непослушной ладони никак не удавалось ухватить нужную склянку.
— Дядька Череда, помоги же ему! — вскрикнула Милава. Староста наконец отмер, подобрал дубину и бросился в темноту. Однако никак не мог подступиться к волколаку — страшился задеть сына. Наконец склянка нашлась. Девица откупорила ее и сыпнула порошку в ту сторону, где, по звукам, шло сражение. Мгновение — и все стихло. — Готово!
Она поспешила к Алесю да кузнецу.
— Кажись, спят.
— С-спят?
— Так. Я им сон-травы бросила. Как назло, луна в туче запуталась. Надобно лучину подпалить.
Милава дрожащими руками еле справилась с кремнями. Крохотный огонек осветил соперников. Завидев кровь на теле Алеся, она ужаснулась, склонилась ближе и поднесла к его носу ладонь. Дышит! С плеч точно гора свалилась. Ворожея принялась выяснять, где рана. Оказалось, волколак поспел сильно порвать молодецкую плоть. Но сильнее прочего кровоточило предплечье. Милава присмотрелась и отпрянула — ажно кость белела!
— Что с-с Алес-сем? — заикался староста.
— Жив. Иди сюда, дядька, — Милава разорвала нижнюю рубаху на лоскуты и принялась перетягивать раны Алеся.
— Ч-что мне д-делать?
— Стягивай волколака. Он вот-вот очухается.
Череда, кажись, полностью пришел в себя. Принялся послушно перевязывать лапы своей рубахой. Да так расстарался, точно у самого Лютовера науку перенял. Милава то и дело поглядывала на старосту. Да уж, забот прибавилось. Лучше всего заикание по горячим следам лечить. Но только не час нынче. Прежде надобно волколака обездвижить да Алесю помочь.
— Г-готово.
— Добре, теперича сюда иди.
Череда приблизился к сыну и ахнул. Недвижимый Алесь весь покрылся бурыми липкими пятнами.
— Надобно его в хату отнести. Раны обмыть, чтоб болотная грязь в кровь не попала. До чьего жилища отсюда ближе?
— Т-так д-до его и б-ближ-же, — указал на волколака староста.
— Вот туда и понесли.
Милава сыпнула еще горсть порошка сон-травы в волколачий нос. Может, поспеют вернуться, покуда очухается? Череда подхватил сына за плечи. Девице достались ноги. Однако не прошли они и десятка шагов, как ворожея уразумела: дотащить такого богатыря до деревни станется сложным делом. Тут бы к утру управиться.
* * *
Всю ночь пролежали близнецы у круга охранительного, боясь пошевелиться. Они и не ведали, что можно столько часов в одном положении неметь. Ноги, руки так затекли, что даже, когда ведьмарка, услыхав пение петухов, скрылась в своей хижине, кожевенники не сразу смогли развязаться. Горе-охранители так и не вернулись. Вот гады! Хоть бы привели кого на подмогу — нет же, главное, свои шкуры спасти! Близнецы молчаливым взором пообещали друг другу не запамятовать «дивную» ночку да как следует наказать сбежавших. А главное, пьянчугу — слишком уж зарвалась эта бестолочь. Усталые и почти равнодушные ко всему от пережитого страха, братья порешили все ж таки докончить дело — с ведьмаркой надобно было расстаться навсегда.
Кожевенники углубились в еще темный лес и принялись копать, благо на лопаты никто не позарился. Тут же и отмщение для охранителей само собой созрело. Близнецы переглянулись и продолжили готовить могилу для Кукобы, откуда ее уже ничто поднять не сумеет. Молодая осинка пришлась кстати — срубленная и заточенная, она готова была пригвоздить ведьмарку к земле навеки. Осталось только зайти в хижину и вытащить оттуда мертвячку. Но вот тут как раз на близнецов и напал страх. Да такой, что уже в пятый раз они приближались к охранительному кругу, а преступить его все не решались.
— Хватит! Мы сейчас с тобой ничем от наших стражей не отличаемся — что зайцы от одного лишь лисьего запаха трясемся.
— Верно молвишь! И чего уже страшиться? Вон, солнце лучами кроны приглаживает.
Братья разом выдохнули и переступили черту. Напряглись, точно ожидая, выйдет Кукоба иль все ж останется лежать в хате. Но ветхая дверь не скрипнула, да и прогнившие местами половицы хранили молчание. От сердец отлегло — и близнецы, осмелев, направились вглубь ведьмарской вотчины. Оба вздрогнули, как только дверь за ними захлопнулась, точно запечатав их в хате с мертвячкой. Один из братьев запалил лучину. Неяркий свет дрожал, будто не желая освещать избу, нынче принадлежавшую скорее Навью, нежели Яви, но все ж не гас. Близнецы точно онемели, не смея вслух произнести ни слова. Перекликаясь взглядами да жестами, они приблизились к Кукобе. Ведьмарка лежала на боку, лицом к братьям с плотно сжатыми кулаками, полными маковых зернышек. Кожевенники скривились. Хвала богам, хоть бельма под веками скрыла.
Опасаясь прикасаться к ней, братья ухватили за лохмотья и двинулись к выходу. Каждое мгновение казалось, что очи вот-вот распахнутся — и уж тогда не сдержать страха, рванут кожевенники прочь из хижины, только поминай как звали. Больше всего они желали отвести взгляды от бледного лика, но страх и любопытство точно невидимой цепью приковали к Кукобе.
Один из братьев толкнул дверь ногой. Но трухлявые деревяшки будто приклеились к порогу. Кожевенники переглянулись. Еще один пинок не помог. И снова впусте. Очи расширились от ужаса. Братья пинали и пинали дверь. Наконец та подалась. Медленно, тяжело она стала отъезжать в сторону. Один из близнецов подтолкнул ее задом, но та точно свинцом налилась, не желая выпускать свою хозяйку наружу. Будто ведала, зачем пожаловали незваные гости.
Наконец братья выбрались из ведьмарского логова. Свежий воздух пришел на смену запрелой вони, въевшейся в избяное нутро. Солнце поднялось выше, точно изо всех сил старалось подбодрить мужиков на бравое дело. Сердца выровняли ход — кожевенники понесли Кукобу к новому пристанищу плоти. Вот бы еще и дух утихомирить. Но это уже не их забота. Вызволят село от ночных прогулок ведьмарки — и то ладно.
Кожевенникам не верилось, что все кончено, даже когда они уложили мертвячку в яму вниз головой. Даже когда осиновый кол пронзил черное сердце. Даже когда могила была отмечена как полагается.
Лишь когда клюквинка согнала остатки дурной ночи, братья выдохнули и поняли, что страшное позади.
Теперича осталось расквитаться с обидчиками. И тут уж они расстараются!
* * *
Староста вернулся разом с Цветом. Вдвоем они без особого труда затащили Алеся в хату. Милава юркнула следом в избу и тут же принялась хлопотать над раненым. Череда и молодец не смели ей мешать и ютились в уголке. То ли из-за волнения, то ли просто страшились ее странных шепотков, неведомых порошков да зеленоватого пламени. Скоро раны были чисты от болотной скверны, а Алесь спал глубоким сном без всхлипов и стонов. Но рассиживаться было некогда. Покуда солнце не поднялось, следовало вернуться к волколаку да увериться, что он никому дурного не учинил. Милава мигом уложила свое нехитрое добро в сумку и направилась к двери.
— Т-ты к-куда? — слова точно не желали отцепляться от языка старосты.
— Обратно, — пояснила ворожея. Еще на подступах к селу они уговорились никому не сказывать про то, что кузнец волколаком оборачивается. А на все расспросы Цвета про Алеся отвечали, что медведица подрала.
— Я с-с т-тобой.
Ворожея кивнула. Коротенько рассказала Цвету, что делать, когда раненый в себя придет, и обещала скоро возвратиться. Череда вышел вслед за ней. Скорым шагом они направились к краю болота. Всю обратную дорогу сердце Милавы колотилось, грозясь выпрыгнуть из груди. Что-то внутри противно ныло и настораживало.
— Дядька Череда, ты добре кузнеца связал? — вдруг сорвался с уст вопрос.
Тот кивнул:
— А ч-что?
Ворожея пожала плечами — мол, сама толком не ведаю.
Тревожилась она не напрасно. На месте, где они оставили связанного по лапам волколака, остались только перегрызенные путы. Череда поднял лоскут от своей рубахи, покрутил и бросил. Затем, что-то в потемках узрев на земле, снова склонился.
— Что там? — забеспокоилась Милава.
— С-следы.
— А ты умеешь по следам читать?
— Д-да. Н-не так х-хорошо, к-как Лют-товер, н-но…
— Давно ушел? — оборвала заикания Милава.
Череда долго вглядывался в борозды, подносил землю к носу, пробовал на вкус. А затем заключил:
— Н-не очень.
— И все ж не догнать нам его. Куда человечьей поступи супротив звериного шагу?
Милава посмотрела на небо. Вот-вот займется рассвет. Петухи наверняка уже затянули свое «кукареку». Бросаться на поиски кузнеца сей миг нет смысла.
— Давай-ка, дядька, я от тебя эту пакость отведу.
Староста непонимающе поглядел на ворожею.
— Заикание.
— А с-сможешь? — без особой надежды спросил Череда, точно и не мыслил уже, что ему придется говорить как прежде: ладно да складно, вразумлять люд на селе, управлять бестолковыми головами.
Милава кивнула:
— Есть тут где-нибудь ручей?
Череда попытался объяснить, но быстро сдался и просто повел ворожею к роднику. Когда они очутились на месте, Милава достала крохотную бутылочку. Вытащила пробку и высыпала на ладонь несколько черных крупиц.
— На вот один, рассоси. Только не глотай. А затем сплюнь черную слюну в ручей.
Череда послушно выполнил все, что ему велели. Когда черная слюна попала в кристальную водицу, ворожея зашептала:
— Все злое, что ворвалось в голову, — отступи. Все мерзкое, что проникло в душу, — отступи. Все страшное, что влилось в сердце, — отступи.
Староста не мог отвесть очей — черное пятно, не повинуясь течению, кружилось на месте. Клякса меняла обличья и очертания, но растворяться не желала. Милава продолжала читать заговор:
— Очисться язык, стань гладким, как камень, стань светлым, как солнце. Все дурное, что к языку прилипло, отделяю, вычищаю да прочь по воде посылаю. Как эта водица чиста, как течение ее легко и беззаботно, так и слова пусть легко и вольно льются с твоего языка!
Девица утерла пот со лба и посмотрела на Череду:
— Ну как?
Староста пожал плечами.
— Молви что-нибудь.
— А что молвить-то? Ой… — вытянулась шея. — Излечился! А я уж и не чаял! Вот спасибо тебе, Милавушка! Благодарствую!
— Будет, — закраснелась та. Но за старосту порадовалась. К тому ж впервые от заикания лечила. Ведать-то ведала, а вот прежде не приходилось. — Не час теперича. Давай-ка кузнеца сыщем.
— Снова через огонь твой ведьм… то есть ворожицкий?
— Так, — кивнула Милава и принялась за костерок.
Староста громко сопел, точно хотел сказать что-то да все не решался.
— Говори, дядька, — не оборачиваясь, попросила ворожея.
— Я вот… Добре это, когда такая сила на подмогу идет.
Милава улыбнулась, кивнула.
— Да вот, скажу как на духу, сам бы я не желал подобным даром владеть. Это ж какая ответственность! Да и кто ведает, какими дарами нечистики подмаслить могут?
Ворожея вдруг замерла, вспомнив, как Кукоба уговаривала ее перенять черный дар, обещая, что сама смерть отступит перед величием Милавы.
— Что такое, девонька?
— Все хорошо, дядька, вдыхай.
Когда души снова вернулись в тела. Староста воскликнул:
— Ведаю это место. Отсюда недалече, — и тут же нахмурился. — И к деревне близко.
— Тогда пойдем… Погодь-ка чуток, — Милава подошла к ручью и черпнула ладошкой прозрачной водицы, испила. Холодная. А вкусная! Разве выдюжит нечистик иль какая иная недобрая сила супротив такой чистоты? Что-то в ручье привлекло взгляд. Милава склонилась ниже. Вода внезапно стала перекрашиваться в зеленый. Затем приобретать девичьи черты. В них ворожея признала Ружу. Отпрянула. Русалка снова явилась! Да чего ж ей надобно? Что сказать желает?
— Что с тобой, милая? — взволновался староста. Видать, приметил, как изменился лик ворожеи. — Иль увидала нечистика в воде?
— Все добре.
Лик в обрамлении зеленых волос вмиг исчез — лишь стоило податься старосте в сторону ручья. И как же Милаве уразуметь, что надобно Руже? Чего-чего, а русалий язык она не разумеет.
— Ну, пойдем. Поспешить надобно. Не то кузнец скроется снова.
Щекаря они сыскали аккурат подле Ласкавны, напротив кузницы, чудом не прошли мимо — так хорошо тот в кустах затаился.
— Гляди, у него весь лик в крови, — прошептал Череда. — Неужто он кого-то из селян сожрал?
— Не надобно, дядька, ничего выдумывать, покуда не выясним все до конца, — сказала Милава, а про себя устрашилась. Только этого еще не хватало. Мало, что ль, пожранного обоза, Восты да ран на теле Алеся?
Череда решительным шагом направился к другу. Присел и принялся тормошить. Изможденный лик и синяки под очами явственно сказывали, что кузнец давно не ведал полноценного отдыха. Когда же он все-таки проснулся, то тут же попытался улизнуть. Староста еле его удержал. Без помощи Милавы не обошлось.
— Вы должны отпустить меня! Я опасен для всего села, — перестал брыкаться Щекарь и вынужденно опустился на землю.
— Вот поэтому мы и пришли за тобой, — толковал Череда.
— Что, забить хотите? — обреченно предположил кузнец.
Староста и Милава переглянулись.
— Да нет же, помочь, — мягко развеяла страшные догадки ворожея.
— И как же?
— Как-как? Запрем, покуда не решим, что дальше с тобой делать, — махнул рукой Череда. Милава ожидала, что кузнец кинется наутек, но тот недвижимо сидел на земле. Его лик даже несколько посветлел.
— Ты чего это голый? — вдруг спросил кузнец.
Староста поглядел на свой обнаженный торс.
— Дык на тебя моя рубаха ушла.
Кузнец непонимающе поглядел на себя и ахнул.
— О боги! Что это? Я же весь в крови! Неужели?.. — мужик поднял очи, полные ужаса, на Милаву. Она попыталась ободряюще улыбнуться, но, видать, получилось у нее плохо. — Скорее! Скорее заприте меня! Да так, чтобы я, даже ежели в медведя обращусь, не смог бы оттуда вырваться! И никто иной снаружи не сумел бы меня отпереть! Скорее! Скорее! Покудова еще кто не погиб!
— Погодь, надобно еще придумать такое место, чтоб тебя спрятать, — взъерошил каштановую шевелюру староста.
— А чего тут думать?! На селе только два места, куда даже с тараном не пробраться, — напомнил кузнец.
— И? — нетерпеливо потребовал уточнений Череда.
— Хата Лютовера да твой хлев.
— Так, — согласился староста, — но ни одно нам не подходит.
— Ну, с Лютовером понятно. А твой хлев? Неужто жалеешь?
— Вот еще, — фыркнул Череда. — Услада не дозволит.
— Это с каких таких пор ты с ее мнением мириться стал? — подивился кузнец, даже только что зревшая паника отступила.
— Да вот стал, — нахмурился староста, — после поведаю.
— И что ж тогда делать? — растерялся Щекарь. — А может, темница?
Староста помотал головой:
— Слишком мало места. Твой волколак огромен.
Щекарь совсем поник.
— Я ведаю, куда нам тебя спрятать. — Взоры тут же обратились к Милаве. — Не надобно нам никаких крепостей. Пойдемте к Виту. Его хлев вполне сгодится.
— Он, конечно, ладный, — неуверенно проговорил староста, — да только страшусь, волколачью мощь не удержит.
Кузнец, вздохнув, поддакнул.
— А нам и не надобно, чтобы удержал. Я охранительный круг очерчу, через него волколак преступить не сможет.
Щекарь с сомнением поглядел на нее:
— Ежели ты умеешь такой круг чертить, отчего ж на болоте того не сделала?
— Оттого, что его в один миг не сотворишь. К тому ж болотная топь его бы скоро рассосала. А нам надобно, чтобы его на всю ночь хватило. В хлеву земля сухая, да и стены тебя от чужих очей скроют.
— А ежели прослышит кто? — насторожился староста. — Иль ты и звук сумеешь оградить?
— Нет, звук не смогу.
— А то и не надобно. Подворье Вита на отшибе. Не мыслю, что кто-то из селян решится ночью из хаты нос показать, тем паче к мельнице податься, — Череда с довольным видом покрутил ус.
Щекарь несмело улыбнулся.
— Вот только прежде тебе умыться надобно и с сыном поговорить, — сказала ворожея.
— С сыном? — взволновался кузнец. — А что ж я ему скажу?
— А все скажи, как есть, на духу, без утайки.
— А ежели он после этого со мной знаться не пожелает? — лик Щекаря принял такой жалкий вид, что она невольно пожалела его.
— Пожелает, — Милава одернула от мрачных мыслей. — Сердце у него доброе. Да и любит он тебя очень.
Кузнец не стал противиться. Спутники разом вернулись к ручью, чтобы хоть как-то привести Щекаря в приличный вид. Тем паче что лучше холодной воды кровь ничто не смоет.
* * *
Спутники заявились в дом кузнеца как раз кстати — Цвет с трудом удерживал Алеся, который собирался во что бы то ни стало сыскать Милаву и батьку. Ворожея порадовалась, что богатырю стало совсем добре. Раны боле не кровоточили, от язв не осталось и следа. Разве что бинты да бледность выдавали: молодецкое тело недавно хворало. Покуда Щекарь толковал с сыном в кутке, Алесь, староста и Милава пытались решить, как лучше добраться до Вита. Самым разумным было послать Цвета. Потому спутники смолкли и принялись ждать, когда мастер закончит рассказ.
Милава оказалась права — Цвет уразумел все как надобно. Рассказ закончился крепкими объятьями и заверениями сына, что он ни за что не покинул бы батьку один на один со звериной напастью. Щекарь страшился напрасно — сын даже не припомнил ему того страху, что натерпелся на купальскую ночь.
Когда молодой кузнец пошел на поиски Вита, Алесь спросил:
— А дале-то что станем делать? Ну, положим, запрем кузнеца. Ну, даруют боги — Рафал излечился да от остальных недуг отвел. Дале-то что? Ясно ведь, что не кузнец хворь на село нагоняет. А ежели ты права — и это Ружа? Неровен час, все на свои круги вернется.
— Ружа? — не понял Щекарь. Алесь принялся рассказывать про пропавшую на Купалье девицу и измену ее любого.
Милава задумалась. Она и сама страшилась того, об чем только что Алесь спрашивал. Прежде ведь она мыслила, что за хворобой Кукоба стоит — ан нет. Но все ж одна задумка имелась — не просто так к ней русалка пристала. Может, повиниться желает, что проклятье наслала? Тогда помочь ей надобно. Но, чтоб в том увериться, надобно все наверняка выявить. И единственный, кто тут может подсобить, — жена Лютовера. Много ведь чего ужалкам ведомо, и уж язык русалий, как пить дать, разумеют. Вот только как с ней потолковать? Охотник ведь запретил жене с кем бы то ни было говорить. Стало быть, выход один — сыскать кожу. Да только где? И тут внезапно Милава вспомнила про Гедку. Ведь малец там, в яме, как-то почуял змейку. Стало быть, и кожу ужалки сыскать сумеет. Значится, к нему идти надобно! Вот только поделиться своими думами ворожея не могла. Ведь не имела она права раскрывать чужую тайну. Кто ведает, чем это для Яромилы обернется?
С улицы донесся шум. Все встрепенулись и разом притихли. Мало ль кто пожаловал? Без хозяев, конечно, в хату не сунется, но в оконца заглядывать — это любители завсегда сыщутся. Люди приникли к стенам, чтобы снаружи никто не сумел их углядеть. Но волновались напрасно: вернулся Цвет, да с Витом. Молодцы вошли в избу и чуть ли не с порога наперебой принялись рассказывать, что в деревне случилась новая напасть.
— Поутру нашли пьянчугу погрызенного!
— Руки в крови!
— Ноги в крови!
— В себя не приходит!
— Вся деревня мыслит, что это волколак!
Все принялись переглядываться. Кузнец опустил голову и забился в самый угол, точно чумой захворал. Милаве даже показалось, что он вот-вот кинется прочь из хаты, чтобы как можно дальше поспеть убежать от родного села. Да только ведь то не выход. Не здесь, так в ином месте люди сыщутся.
— Так, давайте успокоимся, — староста взял бразды правления в свои привычные к власти руки. — А ты, Щекарь, не жмись к углу. Поступим так, как замыслили.
— А дядька Рафал в себя пришел? — спросила Милава.
— Так, — кивнул Вит. — Он уже треть деревни твоим зельем опоил да всех, на кого недуг неведомый кинулся, мазями обтер. Теперича Хижу выхаживает.
— Тоже мне, нашел на кого силы тратить, — фыркнул Алесь и тут же потупился под укоряющим взором ворожеи.
— Значится так, ты, Милава, ты, Вит, да ты, Щекарь, отправляйтесь к мельнице и там готовьтесь к ночи. Мы пожалуем чуток позже. Так нас скорее не приметят. — Алесь цокнул — видать, не сильно-то ему хотелось Милаву покидать. Но супротив батькиного слова не пошел.
— Погодьте! — встрял Вит. Алесь недовольно покосился на соперника. — Надобно, чтобы кто-то Кукобу захоронил. Кожевенникам ведь так вчерась и не дозволили. Кстати, они и сами куда-то пропали.
— Вот дурачье! — в сердцах топнул ногой Череда. Милава и сама выдохнула с негодованием. Ну что ж ты станешь тут делать? Селянам помочь стремишься, так они тебе палки суют в колеса. Ведь сами дорожки лиху расшитыми рушниками выстилают. — Тогда мы перво-наперво — к Кукобе.
Вперед всех на улицу выскользнул Вит. Убедился, что поблизости нет чужих очей, и позвал остальных. Милава и кузнец юркнули следом. Через Ласкавну к пролеску да в обход — к мельнице. На душе у ворожеи стало малость легче — все ж с такими спутниками да помощниками сдюжит она лихо отвадить.
— Эй, Вит, — отозвала она в сторонку мельника, пропустив чуть вперед Щекаря. Мельник с готовностью да улыбкой во весь рот поспешил к Милаве. — Покуда стану к обряду готовиться, чтобы село обезопасить, мне надобно, чтоб ты кой-чего сделал. Не откажешь?
— Не откажу.
— Чтоб ты Гедку сыскал да ко мне привел. Но только так, чтобы никто о том не ведал.
— А Домна?
— Ну, разве что она, — согласилась Милава. Домна показала себя, как одна из самых разумных на селе. Авось и она чем подсобит.
Прежде чем запереть совсем поникшего Щекаря, Вит накормил и напоил гостей. Ворожея только подивилась аппетиту кузнеца — точно и не ел ничего ни ночью, ни днем.
Покуда она готовилась к обряду, Вит пошел за Гедкой. Щекарь же топтался подле. На всякий случай поглядывал в сторону деревни — мало ли кто решит к мельнице податься.
Милава сильно волновалась. Обряд был сложный, требовал много сил. Но каждый взгляд на кузнеца напутствовал, что все обязательно должно получиться.
Вита долго не было, уже даже Алесь со спутниками вернулся, а он все не появлялся. Кукобы в хате не оказалось, но недалече от ее хижины сын кузнеца сыскал свежую могилку. Ее убранство указывало на то, что кожевенники все ж справились со своей задачей. Но их самих тоже нигде не было. Цвет успел все село облазить, но никто о близнецах ничего не слыхивал с того часу, как их по рукам да ногам повязали.
Незаметно солнце сползло по небу на запад. Его зрелые лучи уже не светили так отчаянно, как поутру. А то и вовсе в курчавых облаках путались. Птицы летали низко над землей — известная примета — к дождю.
Ту немногочисленную скотину, что имелась у мельника, Цвет перегнал к себе. Еще не хватало, чтоб волколак коня да всех кур передушил. Любопытным растолковали, что Вит якобы проигрался — а теперича вот долг возвращает. Люд отстал.
Когда из-за собравшихся и налившихся свинцом туч явились ранние сумерки, Милава поспешила поскорее очертить охранительную черту. Кузнец устроился в центре хлева и покорно ждал, покуда она выполнит все необходимое. Обряд оказался мудреным. Каждый из тех, кому довелось наблюдать за ворожеей, позже говорил, что сам бы ни за что не сдюжил все это не только исполнить, но даже запомнить. Когда Милава закончила, сумерки уже пригнали темноту. А следом и дождь.
— Скоро он начнет переворачиваться, — устало упредила ворожея, утирая пот со лба. Она слегка пошатывалась, точно целый день в поле за жатвой провела. В какой-то миг ощутила такую сильную слабость, что ноги подвели — и она стала оседать наземь. Но Алесь оказался тут как тут — вовремя подхватил и осторожно усадил на валун.
— Благодарствую, — проговорила Милава, не раскрывая очей. — Вы не волнуйтесь, я сейчас, только отдохну малехо.
— Давай я тебя в мельникову хату отведу, — предложил Алесь.
Та помотала головой и спросила:
— Вита не видно?
— Покуда нет.
— Пойдемте, все ж в хате от дождя укроемся, — предложил староста.
Кузнец понуро сидел на земле, в самой середке хлева. Милава строго-настрого наказала не переступать черту — иначе все пропало. Ведь охранительная граница только на обращенного действует. Человеку она нипочем.
— Да ты не хандри, все добре будет, — подбодрил Череда друга.
Щекарь кисло улыбнулся, но махнул в сторону двери — мол, идите, чего тут сидеть?
— А ты сможешь встать? — спросил Алесь у Милавы.
— Да, все уже добре, — заверила молодца ворожея и поднялась на ноги. Слабость еще полностью ее не покинула, но это всего лишь дело часу. Немного отдыха в тепле, глоток горячего напитка на шалвей-траве — и тело снова нальется силой и свежестью. Однако Алесь до самой лавки, что у печи примостилась, шел подле да за локоток поддерживал, на случай, ежели слабость возьмет свое. Милава мысленно усмехнулась. Ей приятна была такая забота. Ведь кроме мамки да Бутава о ней никто и никогда не пекся.
