ГЛАВА 12
Полоумный Цвет, хитроумный Хижа

— Вот болваны!

— Бестолочи пустоголовые!

— Ну что ты с ними делать станешь?!

Кожевенники на чем свет стоит ругали селян.

— И вроде ежели по одному, так и не совсем дураки.

— И поговорить можно.

— Ага, и чарку потянуть…

— А как толпой соберутся, так сразу тупеют. Точно наваждение.

— Иль волшба.

Близнецы переглянулись и пожали плечами — мол, а что, такое вполне могло быть. И дивиться тут особливо нечему, когда по селу волколаки шастают да мертвые ведьмарки. И продолжат шастать! А Кукоба так по вине самих селян. Это ж надо замыслить такую несуразицу — не дать ведьмарку захоронить, как завещали пращуры, да еще и внучку ее на костер отправить, а с той каждого, кто к хате сунется, — мол, раз сунулся, стало быть, приспешник.

— А ведаешь что? Надобно все ж нам возвратиться да силой Кукобу вынести! — предложил один из братьев.

Другой резко остановился, почесал голову:

— И то верно. Народ уже по хатам разошелся. А стражи никудышные — оглушить труда не составит.

— Может, просто свяжем? — Пшеничные брови сошлись на переносице.

— Тогда они нас выдадут остальным. На костер хочешь?

— Не, не посмеют, — засомневался кожевенник.

— А ежели посмеют?

— Пожалуй, твоя правда, оглушить вернее будет.

— Не, ну какие все ж болваны!

— Дураки!

Братья развернулись и направились к хижине Кукобы, только в обход.

Милава и так и этак пыталась выглядеть на подворье кузнеца. Пару раз приметила молодца, в котором из-за сплошной седины не сразу признала огненно-рыжего в недавнем минувшем Цвета. Он бестолково шатался из хаты в кузницу и обратно, словно никак не мог отыскать себе места.

— Эй, кузнец! — чей-то клич заставил Милаву схорониться за раскидистыми кустами шиповника. Ворожея отыскала в душистой растительности брешь и стала высматривать — авось про кузнеца что узнает.

— Нет его, — рассеянно ответил Цвет.

— А где ж? — удивилась постояличиха. — В такой час надобно в хате сидеть. Я бы и сама не пришла, но у меня замок в двери полетел. Надобно к ночи починить. Не то явится нечистик какой. А я все ж поодаль от деревни живу.

Цвет пожал плечами и уже развернулся, чтобы уйти, но постояличиха его остановила:

— А может, ты мне подсобишь? Ведь перенял батьковское умение. — На ее лике отразилась неуверенность в сказанном, но, видать, больше просить было некого.

Цвет поглядел на постояличиху такими очами, точно его попросили не замок починить, а забить кого-нибудь. Побледнел, замотал головой, затрясся, точно в лихорадке, да в один прыжок скрылся в хате.

— Совсем умом тронулся, — покрутила пальцем у виска женщина и подалась дальше по Ласкавне.

Ворожея дождалась, покуда та пропадет из виду, и подошла к хате кузнеца.

«Ничего, потерпи. Травки очистят твой разум, разбавят страшные воспоминания — и ты станешь прежним. Ну, почти», — подумала Милава и, убедившись, что никто ее не видит, коснулась двери костяшками пальцев.

— Я же сказал, что подсобить не смогу, — донеслось из избы.

Милава не отозвалась. Снова постучала.

— Я что, неясно сказал? — зло спросил Цвет и все-таки распахнул дверь, затем отпрянул.

Ворожея, приложив палец к губам, потеснила бледного, точно извалявшегося в муке, молодца. Притворила дверь.

— Чего тебе надобно? — проблеял Цвет, затравленно озираясь.

— Я помочь хочу, — спокойно пояснила Милава и прошла в избу.

Сын кузнеца поплелся следом.

— Вижу, совсем тебе худо сделалось после той ночи, — ворожея опустила мешок на лавку, развязала тесьму и принялась искать подходящие травки. Краем глаза она приметила, как расслабился Цвет, как невидящим взглядом зашарил по хате. — Есть у меня снадобье, оно поможет тебе к жизни возвратиться.

Цвет молчал, закусив губу, но прочь гостью не гнал. Милава прытко растолкла сухоцвет в небольшой деревянной ступке, высыпала в мисочку:

— Это проглотить надобно. И ничего не есть и не пить до самого утра. Сможешь?

Он перенял мисочку и долго вглядывался в нее. Затем все ж черпнул серо-зеленый порошок пальцами и отправил в рот, запоздало отвечая на вопрос кивком. Жевал не спеша, но не кривился, будто не замечал редкой горечи снадобья. Постепенно его очи заполнялись осмысленностью, а взгляд теплел.

— Ну вот и добре, — улыбнулась ворожея. — А завтра тебе совсем полегчает.

— Спасибо, — прохрипел Цвет и вдруг заплакал, горько, беззвучно. Милава про себя только порадовалась: то добрый знак — страшные воспоминания, что грызли его нутро, наружу полезли. Сын кузнеца утер грязным рукавом лицо, но слезы текли и текли.

— Скажи мне, а не ведаешь ли ты, где может быть твой батька? — спросила ворожея, когда на порозовевших щеках не осталось и влажного следа.

— Я его с вечера не видел. Сам тревожусь — не случилось ли чего. — Помолчав, Цвет добавил: — Вижу, врут люди — добрая ты девица.

Милава улыбнулась:

— Только об том, что я к тебе ходила, лучше никому не сказывай. Не то беду на себя накличешь.

Цвет не ответил, лишь помрачнел.

Ворожея стянула тесьму, закинула мешок за плечи и направилась к выходу.

— Куда ж ты теперича? — взволновался сын кузнеца.

— Батьку твоего сыскать надобно, — нахмурилась Милава.

— Может, лучше тут его обождать? И тебе безопасней, и мне… спокойней, — Цвет отвел очи, густо покраснев, словно повинился в трусости и устыдился ее.

— Нет. Пойду я, — Милава ободряюще улыбнулась и протянула руку, чтобы открыть дверь.

— Погодь, — молодец кинулся вперед гостьи. — Я с тобой пойду!

— Нет, ты его лучше тут жди. А то он вернется, тебя не сыщет — волноваться станет.

— Давай я хотя бы погляжу, чтоб никто подле хаты не крутился.

Милава кивнула и отошла в сторону. Сын кузнеца вышел на двор.

— Никого нет, можешь идти.

Ворожея миновала Цвета, пересекла Ласкавну и нырнула в лес. Теперича ей во что бы то ни стало требовалось найти кузнеца. Вот только где? Она решила пойти к капищам. Авось снова отыщет его где-нибудь там? Милава шла, прислушиваясь к каждому шороху, приглядываясь к каждому движению. Впусте. Может, поворожить? Но какой смысл, ежели она не ведает здешних мест так добре, чтобы по малейшему деревцу угадать, где именно прячется кузнец.

Вдруг за спиной что-то хрустнуло. Милава обернулась. Чей-то силуэт мелькнул меж раскидистыми елями. Она пригнулась и неслышно направилась к источнику шума.

Хруст стал смачнее. Милава подобралась ближе, отвела в сторону пушистую лапу и от болезненного удара в лоб упала навзничь.

— Ой! — воскликнул кто-то.

Перед очами все поплыло. Слезы против воли хлынули из глаз.

— Чего рвался-то? — пожурил Вит, подхватил ворожею под мышки и поставил на ноги.

— Ты как, Милава? — участливо спросил Череда.

Она раскрыла веки. Алесь сидел подле и тер ушибленную голову — да, что-то ему и вправду не везет. Точно сглаз чей-то. Надобно пошептать да отвадить. Не то пропадет иль так и будет биться, покуда совсем дурачком не сделается.

— Прости, Милава, не хотел я, — сын старосты подошел ближе к ворожее и обеспокоенно оглядел ее лоб.

— Да ладно. Чай, жива, — улыбнулась она.

— А мы ведь с батькой только из плена.

— Из плена? — насторожилась Милава.

— Ага, — улыбнулся Алесь. Вит фыркнул. — Благодаря Усладе оценили все прелести темницы. Хвала богам, остались на селе разумные люди… — сын старосты указал подбородком на мельника — тот засиял, точно яхонт на солнышке, — а то и сгнили б там, покуда тебя вся деревня по лесам ищет.

— Вот как, — невесело усмехнулась Милава. — Ну а Восту да Кукобу захоронили?

— Восту схоронили, — вздохнул Вит. — А Кукобу… Близнецы пошли люд собирать, чтоб всем селом схоронить.

Ворожея кивнула.

— Оставаться тут опасно. Люд в округе рыщет. Покуда тебя не изловит, не успокоится. Меня больше не слушает, — с сожалением сказал Череда.

— А может, нам рассказать всем, что ты ушла отсюда? — предложил Вит. — Авось тогда они угомонятся?

— И то верно, — поддержал Алесь.

— Можно, — согласился Череда. — Вот только говорить о том ты станешь. Поди, нас с сыном только на подступах к селу заприметят, как снова в яму кинут.

Вит нахмурился — видать, не сильно-то хотел от спутников отбиваться. Зато Алесю идея батьки, никак, очень понравилась:

— Так чего мы час теряем — пущай прямо теперича и идет!

— Погодь, — остановила Милава. — А взвар селяне выпили?

— Не все, — поведал Череда. — Услада помешала. Смуту внесла.

— А ведь еще есть хворые, — недовольно повела головой Милава. — Страшусь, кабы им совсем худо не сделалось. Надобно снова снадобья наварить да людям отнести. Не то Паляндра совсем разгуляется.

— И что ж делать? От нас они целебный напиток точно не возьмут, а Рафал…

— Вот дядьку Рафала и надобно на ноги поскорее поставить, — прервала ворожея Алеся. — Давайте вот как поступим: я взвара еще сготовлю, ты, Вит, пойдешь к врачевателю да поможешь ему хворь отогнать, а затем пущай моим лекарством люд лечит. Мы же покуда станем кузнеца искать. Надобно до ночи справиться. Не то совсем озвереет да снова на людей кидаться станет.

Мельник стал навроде тучи, зато Алесь ликовал.

— Это хорошо ты, Милава, придумала, — похвалил староста. — Надобно люду помочь.

Вит опустил плечи, шумно выдохнул и кивнул.

Укрывшись в густых зарослях, кои навряд ли могло пробуравить чужое око, Милава принялась готовить снадобье. Она строго наказала мельнику, как выходить Рафала.

— Ежели все пройдет, как надобно, то лекарь очень скоро придет в себя и иных вернет к жизни. Но помни, Вит, даже с этим напитком промедление смерти подобно. И не одной.

— Я понял, — твердо сказал мельник и, зажав заветный взвар под мышкой, поспешил в село.

— Даждьбог с тобой, — тихонько сказала Милава ему вслед. Алесь напрягся. Череда приглушенно хохотнул.

Как только Вит скрылся за елями, староста спросил:

— Куда теперича?

— К древним капищам.

— Зачем? — удивился Алесь.

— Недалече от них накануне купальской ночи я повстречала Щекаря. Он бился в агонии — претворялся в волка. Авось повезет — и теперича его там сыщем. А может, заговоренные клинки, через кои он перепрыгивал, как раз прикопаны именно там.

— А ежели не повезет? — спросил Алесь. Череда замер. Почудилось, что весь лес вдруг стих, притаился в ожидании ответа.

— А ежели не повезет… — выдохнула Милава, — тогда хоть помолюсь. Не отказали в помощи боги в прошлый раз, не откажут и нынче.

Кожевенники еле слышно прокрались к хате Кукобы. Они видели, как «бравые» охранители, съежившись в кустах, пугливо жались друг к дружке да не отвращали взоров от уродливого горба — обители ведьмарки при жизни и могилы после ее смерти. Братья переглянулись и решили действовать. Сжав в руках по камню, они приблизились к стражам почти вплотную — вот уже затылки оказались на расстоянии вытянутой руки. Осталось только занести кисть и опустить на головы жертв, что не ждали подвоха и опасности с иной стороны, кроме как обветшалой хижины. Близнецы так и сделали. Но заместо глуховатого звука (да как следствие обмякающих тел), камни погрузились во что-то мягкое. Близнецы недоуменно поглядели друг на друга. Подлог! Но догадка пришла слишком поздно. Кто-то крепко схватил близнецов да принялся связывать. Как ни отбивались мужики — ничего не вышло. Две пары крепких рук да ног не сдюжили с такими же натруженными руками да ногами, помноженными на два. Ну надо ж, в засаду угодили!

— А клюквинка ваша — дерьмо! — послышался знакомый голос. Хижа, почти не качаясь, вышел из-за кустов, где отсиживался, покуда кожевенников вязали по рукам да ногам. — Вы мыслили, что этот ход вам с рук сойдет? Нет уж! Дудки! Настал ваш черед заместо старосты с сынком в яме посидеть. И уж я расстараюсь, чтобы никто вам не помог оттуда выбраться, будьте покойны!

На языках близнецов созрели крепкие словца, которыми они бы щедро пригвоздили пьянчугу к сырой землице, вот только беда — кляпы мешали до рвоты.

— Ну а теперича, вы двое оставайтесь тут, караульте ведьмарку. Да глядите в оба — Череда с сынком на свободе гуляют. Как пить дать, захотят Кукобу захоронить. Мы ж покуда к яме отведем новых невольников.

— Ты тут особливо не командуй, ишь ты, староста выискался, — возмутился один из мужиков.

— А ты помалкивай. Где б ты сейчас был, кабы я не подоспел вовремя. Лежал бы на земле заместо этих чучел. — Хижа ткнул длинным пальцем с обгрызенным грязным ногтем в покоившиеся на мху подлоги.

Мужик прикусил губу, но выражение его лика не сменилось — и он, нахмурившись, сел на место свалившегося чучела. Рядом присел другой.

— То-то, — улыбнулся пьянчуга. — А вы давайте, шевелитесь!

Но кожевенники и не мыслили подчиняться. С чего бы? Они тоже в свой черед расстараются, чтобы дорога к яме Хиже запомнилась надолго. А уж когда высвободятся… Близнецы, точно сговорившись, упали наземь.

— Эй! Вставайте! Кому сказал?! — заалел от злости пьянчуга.

Братья нарочито вытянули ноги. Хижа поглядел на своих помощников, но те только пожали плечами.

— Вставайте! — сипловатый голос перешел на писк и сорвался. В бессилии пьянчуга пнул одного из кожевенников, но тут же отпрянул. Недобрый взгляд отогнал его аж на три шага.

— Ох, зря ты это сделал, — сказал один из мужиков.

— И я так мыслю, — поддержал другой. Охранители ведьмарской хаты довольно переглянулись.

— А ну-ка, берите их за руки да за ноги — и айда к яме! — распорядился Хижа.

— Вот еще! А как же Кукоба? — спросили охранители.

— Дотащите до ямы, а после вернетесь, — командовал пьянчуга.

— Не, не пойдем, — отказались охранители и устроились поудобней. У еще боле раскрасневшегося Хижи разве что дым из ушей не валил. Но он уразумел, что слушать его никто не собирался. И тем паче выполнять то, что он велит.

— Ну и нечистик с вами! Пущай тут лежат! — пьянчуга плюнул, развернулся и пошел в сторону деревни. Несостоявшиеся носильщики поплелись следом. Только охранители, открыв рты, молча, переводили взгляды с черного горба на связанных пленников.

Кузнеца сыскать не удалось. Милава попросила спутников схорониться подле капищ, покуда станет возносить молитвы — мало ли, кто их выследит, а так хоть двое сумеют скрыться да ее, ежели чего, вызволить. Череда и Алесь засели в кустах. Ворожея вынула из сумки травки, запалила их да стала обносить святыни. Сероватый дымок убегал вверх и, теряясь в вышине, доносился до самых богов. Его аромат привлекал высшие разумы к мирским бедам, кликал на подмогу, просил совета. Когда Милава достала ритуальный нож, староста с трудом удержал сына в убежище — тот так и рвался подставить для пореза свою руку.

— Надо ж было так втюхаться, — посмеивался Череда в усы. Но Алесь точно и не слышал того, не сводя очей с кружащейся Милавы. Она чувствовала его пристальный взгляд на собственной коже, он жег и ласкал одновременно.

Когда ритуал был исполнен, а боги пообещали свою поддержку, ворожея вернулась к спутникам.

— Ну и что теперича делать станем? — спросил староста и почесал затылок. — Я в опале впервые и впервые не ведаю, как поступить. Не мыслил, что доживу, когда селяне во мне заместо главы будут опоенного ведьмовством чурбана видеть.

— Ничего, Череда, все образуется, — мягко успокоила его Милава.

— Мне б твою уверенность, — вздохнул староста.

— Просто верь. Все помыслы рано иль поздно в жизнь претворятся, так пущай они будут светлыми.

— И то верно, — отчего-то вдруг охрип Алесь. Череда с благодарностью поглядел на ворожею, потрепал за щеку.

— А еще я могу увидеть, где теперича кузнец находится.

— Можешь? — Каштановые брови Череды взметнулись вверх. — Ведьмовством, что ль?

— Ворожбой, — поправила Милава.

— А есть разница?

— Есть. Да не в том суть. Беда в том, что здешние места я не ведаю добре, чтобы уразуметь, где именно прячется Щекарь.

— А мы ведаем, — Алесь сощурился, будто уразумел, к чему ведет Милава.

— Что ж, показывай, — нехотя согласился староста.

Ворожея полезла в мешок, достала пару кремней. Распалила костерок. Сыпнула туда какого-то порошка. Огонек сильно зачадил, поначалу серым, потом алым, бурым. Дым заклубился, поднялся над лесом, затем осел, пополз по земле.

— Надо ж, какой густой, собственных стоп не различить, — восхитился Алесь и поднял ногу, точно уже и не верил, что лодыжки остались в целости и сохранности.

— Ежели нас не приметят, — заозирался староста — он явно был не столь воодушевлен, — это будет чудо.

— Вдыхайте поглубже, — велела Милава. Мужчины склонились над костерком и принялись втягивать едкий дым, то и дело кашляя и отплевываясь. Ворожея тоже вдохнула чаду. Реальная картинка стала искажаться. Душа будто отделилась от тела и полетела блуждать по иным мирам, нашла кузнеца. Сжавшийся в комок, точно ребенок, он спал на пушистом мху подле гигантских корней какого-то иссохшего дерева. Кругом раскинулись болота. Тут не пели птицы. Все точно вымерло. Лишь зловонное дыхание Багника громким бульканьем час от часу разрывало тишину.

— Я ведаю, где он! — возглас Череды вернул всех в явь.

— И я. Кто это там?! — оглянулся Алесь, разобрав шуршание в кустах. Его громкий оклик заставил соглядатая подпрыгнуть и ломануться через бурелом прочь от костерка. Череда с сыном бросились следом, но ноги точно свинцом налились — самые простые движения претворились в невозможные, — они повалились один на одного, ругаясь и бестолково барахтаясь. Покуда тела начали повиноваться разуму, беглец скрылся из виду. Теперича нагнать его не представлялось возможным.

— Вы поспели разглядеть, кто это был? — спросил Череда. Милава и Алесь помотали головами. — Всенепременно доложит.

— Ну и пущай, — хмыкнул Алесь. — У нас и поважней дела сыщутся. Пойдемте скорее к Щекарю. Туда еще добраться надобно. Путь-то неблизкий.

— А поспеть до темноты важно. День уже за середину перевалил, — сказала Милава, глядя на небо, его синева стремительно густела.

Спутники затушили костерок и устремились вглубь леса. Скоро размашистый шаг сменился тяжелым хлюпаньем. Подошли к болотам. Алесь подыскал крепкий посох и отдал Милаве. Она, потупившись, приняла заботу. Руки на миг соприкоснулись. На девичьем лице проступила краска. Взгляд темных очей сам собой отворотился в сторону. Молодец нехотя отстранился и стал оглядываться в поисках посоха для себя. Череда тоже подобрал крепкую опору, что и крепкое дно сыщет, и спасение, ежели что, укажет.

— Нам туда. Давайте-ка след в след. Ты, Милава, за мной иди, — наставлял Алесь. — А ты, батька, замыкать станешь.

— Ты так не переживай. Поди, ведомо мне, что такое топь. Чай, всю свою жизнь на ней провела.

Череда усмехнулся, но Алесь, нахмурившись, все равно пошел первым. Милава последовала за ним.

— Эх, и надобно мне было новехонькие сапоги натянуть. Вот дурень, — попенял себе староста и ступил на мягкую, склизкую землю. — Чует мое сердце, за новехонькую пару близнецы все подробности про Яромилу затребуют.

— Можно помыслить, ты от них что-то утаить собрался, — усмехнулся Алесь.

Череда лишь улыбнулся, точно кот, объевшийся сметаной, да пригладил усы. Скоро болота обступили со всех сторон. И ежели поначалу еще попадалась растительность — кувшинки, ряска — да травянистые кочки, на коих можно было без страха дух перевести, то скоро все изменилось. Деревья претворились в коряги, а сочная зелень сменилась гнильем. Смрад стал почти невыносим.

— И чего это он так далече забрался? — нарушил тишину Алесь.

— Видать, чтоб не изловили, — предположил Череда и вздохнул: — Таких бед натворил.

— Я мыслю, что дело не в том, — сказала Милава.

— А в чем? — разом спросили батька да сын.

— Думается мне, что он от себя, а не от люда честного прячется.

— Как это? — не уразумел Алесь, с силой выдергивая ногу из вязкой жижи.

— Сдается мне, что он сам не рад такой силе.

— Хочешь сказать, что его кто-то зачаровал? — с надеждой спросил Череда.

— Так, зачаровал.

— Хвала богам! — воскликнул староста. — Не зря я в его неповинность веровал. Давно мы с кузнецом дружбу ведем. Еще детьми пакостничали да пред родичами после отвечали. Разом по болотам лазили, разом яйца у соседских кур таскали. А еще я завсегда над ним верх одерживал, хитростью одной — подсеку, а затем усядусь сверху…

— И кто? — прервал Череду сын.

— Вот это нам и надобно выяснить. Далеко еще? — огляделась Милава.

— Устала? — забеспокоился Алесь.

— Нет, вот только болота ночь быстрее окутывает. Да к тому ж, сам ведаешь, где нечистики убежище себе ищут. Поспеть бы.

Сын старосты кивнул и указал вперед:

— Уже недалече. Только через десяток шагов идти совсем трудно станет. Так что придется поднапрячься.

Спутники выпрямили спины, точно набираясь сил перед последним, самым важным рывком. Алесь не слукавил — здесь топь точно восстала супротив человека. Милава чуяла — недоброе это место. Ежели где и пируют нечистики разом, так непременно тут. Ворожея не подивилась бы, ежели б теперича из мутной жижи выглянула уродливая болотная русалка, которую разве что какой-то шутник к водяным утопленницам-пригожуням приравнял. Ведь всем ведомо, что трясинные девки и не девки вовсе. Старые, жуткие на вид, тиной облепленные, грязью перемазанные, под стать здешним княжичам: Багнику, Болотнику да Аржавеннику. Забрался же кузнец…

— А что, коли мы не поспеем? Вдруг Щекарь обернется волком да в топи увязнет? — поделился волнением староста.

— Вот и я того страшусь, — тихонько молвила Милава. — Потому и надобно поспешить.